Текст книги "Написано кровью"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Трой, который уже все понял о Брайане, скривил рот. Он так и видел, как этот мелкий прыщ расспрашивает других, а потом звонит и лепит, будто бы «только что вспомнил». Актер… погорелого театра.

– Вы разговаривали с мистером Хедли в тот вечер? Есть какие-нибудь предположения, почему он был такой замкнутый?

– Пожалуй, нет. Разговор был общий. Я уже упоминал. – Ответы Брайана стали краткими и отрывистыми. Он выразительно посмотрел на часы.

– Как вы думаете, кто виноват в смерти мистера Хедли?

– Как я думаю? – В центре кустистой бородки Брайана влажные розовые губы округлились, образовав мокрое блестящее «О», похожее на ротовое отверстие какого-то головоногого моллюска. – Что вы хотите этим сказать?

– Я полагал, что сформулировал свой вопрос довольно ясно, сэр, – пробормотал Трой.

– Но вы ведь не считаете, то есть я хочу сказать, вы не…

«Ну, пошло-поехало, – мысленно вздохнул Трой, отщипывая кусочек печенья. – А теперь, три-четыре, все хором: взлом, взлом, взлом…»

– Разве дверь не взломана? – не подвел его Брайан.

– Нет никаких признаков насильственного проникновения в дом, сэр, – проинформировал Барнаби, пока не упоминая о незапертой на задвижку двери кухни. – Как вы полагаете, мистер Хедли был осторожным человеком?

– В каком смысле?

– Способен он был, скажем, открыть дверь поздно вечером кому попало?

– Сомневаюсь. Вы же знаете, какая она, эта верхушка среднего класса. Накопят дорогого хлама, которым и не попользуются ни разу за всю жизнь, а потом дрожат, как бы кто-нибудь не покусился на их кусок пирога. – Трой фыркнул, но вовремя успел перевести смешок в кашель. – У него на двери цепочка, на окнах замки, и сигнализация в доме. У них у всех так, у тех, кто живет вокруг Зеленого луга.

– Учитывая нынешнюю криминальную обстановку, – сухо ответил Барнаби, – было бы глупо с их стороны не иметь всего этого.

– Да все это железо только подстегивает предприимчивых ребят, – воскликнул Брайан. – Я пытался объяснить им, но разве они послушают? – Он коротко вздохнул, сокрушаясь о косности буржуазии. – Посмотрели бы вы на дом Лоры Хаттон! Еще не были у нее?

Барнаби покачал головой.

– Это же форменная Бастилия.

– У нее, должно быть, много красивых вещей, – заметил Трой, – антиквариата. Когда имеешь дело с таким товаром…

– Тоже мне дело. Обдирать наивных стариков как липку, а потом продавать купленные задешево вещи в пятьдесят раз дороже.

– Тем не менее этой женщине не откажешь в привлекательности, – пробормотал Барнаби, вспоминая скамеечку, купленную для Джойс.

– Ну, если вам нравятся рыжие дылды, холодные, как айсберг, которым денег некуда девать…

«Если? – уже мысленно фыркнул Трой. – Если? Да этот малый просто болван!»

– Лично я всегда находил ее фальшивой.

– Вы были ближайшим соседом мистера Хедли…

– Только топографически. Мы не общались.

– Я так понимаю, он вдовел. Вы не знаете, был ли у него кто-то… душевно близкий на момент его смерти?

– Если вы о сексе, – отчеканил Брайан с нескрываемым презрением, – почему бы так и не сказать? Нет, не было. По крайней мере, в Мидсомер-Уорти.

– Почему вы так уверены? – усомнился Трой.

– Сразу видно, что вы не живете в деревне. Когда кроссворд из «Таймс» разгадан и курс акций проверен, половине здешних жителей ничего не остается, кроме как пялиться в окно. Уж они бы такого не пропустили, поверьте.

– Не знаете ли вы каких-либо подробностей биографии мистера Хедли?

– Чиновник, рано вышел на пенсию. А всем известно, что это значит. Платиновое рукопожатие[18]18
  Платиновое рукопожатие – крупное денежное вознаграждение при вынужденном уходе в отставку или увольнении в связи с сокращением штатов.


[Закрыть] и жирная пенсия, разумеется из кармана налогоплательщиков. У меня нет времени на людей такого рода. – Он поймал на себе взгляд старшего инспектора и, вероятно, прочитал в нем нечто, заставившее его прикусить язык. Брайан замолчал, потом довольно неловко добавил: – Разумеется, мне жаль, что он умер.

– Не сомневаюсь, – кивнул Барнаби. – А теперь не могли бы мы вернуться к вчерашнему вечеру? Когда именно вы ушли из «Приюта ржанки»?

– В десять пятнадцать.

– А потом?

– Домой пошел, разумеется. Проверил несколько ученических работ и лег спать.

– Вы хорошо спите?

– О да. Поработай хорошенько днем – и отключишься без проблем.

По глазам Брайана было видно, что в его последней фразе таится подтекст. Барнаби совершенно спокойно перенес язвительный выпад, хотя за долгие годы службы не раз выматывался настолько, что ночью, бодрствуя или даже задремав, бесконечно брел по темным коридорам изнеможения в железных башмаках. Трой же принял сказанное на свой счет, как всё и всегда, и был уязвлен.

– Итак, подведем итог, – продолжал Барнаби. – Вы пошли домой, проверили несколько ученических работ и легли спать.

– Да-да. – Брайан поддернул рукав и еще раз выразительно посмотрел на часы. Возможно, у всех остальных в этом кабинете времени вагон, но его, Брайана Клэптона, жизнь расписана по минутам, до отказа наполнена увлекательными событиями, и вообще, пока они тут лясы точат, его ожидает самолет в Лос-Анджелес.

– Иными словами, больше из дому вы не выходили?

– Нет. – После продолжительной паузы Брайан поднял чашку, потом снова поставил ее на блюдце. Кашлянул. Высморкался и внимательно обозрел свой носовой платок, прежде чем засунуть его в карман.

– А вот миссис Клэптон, – спокойно произнес сержант Трой, как бы беседуя сам с собой, – кажется, не спалось. Она до раннего утра глаз не сомкнула. Слышала, как уехал Макс Дженнингс.

– Вот как?

– Да, так.

Последовала еще более долгая пауза, во время которой полицейские обменялись понимающими и даже веселыми взглядами, что не укрылось (и не должно было укрыться) от допрашиваемого. Их обоих забавляло замешательство, в котором тот явно пребывал, но Троя это забавляло больше, потому что он вообще был человек недобрый.

Брайан снял и протер очки, маленькие и круглые, в неказистой стальной оправе, какие не украшают даже человека приятной наружности.

– Вы ведь понимаете, почему мы задаем этот вопрос, мистер Клэптон? – наконец нарушил молчание Барнаби.

– Гм…

– Мистер Хедли был убит между одиннадцатью часами вечера и ранним утром.

Барнаби встал с дивана и теперь нависал над письменным столом, широкий, грузный. Лицо его приняло мину строгого, но доброго родителя. С высоты своего положения он улыбался Клэптону ободрительно и выжидающе. Ждать пришлось недолго.

– A-а! Вы об этом… – Брайан хлопнул себя по лбу ладонью. – Да, я выскакивал ненадолго. Просто пройтись по Лугу. Стряхнуть с себя всю эту паутину. – Он посмотрел на Барнаби снизу вверх, осторожно и слегка заискивающе, и улыбнулся совсем по-детски.

– Видели кого-нибудь?

– Нет, – помотал головой Брайан и, чтобы все было предельно ясно, добавил: – Никого не видел.

– Ну что ж, я думаю, это всё. – Добившись своего, Барнаби позволил себе слегка растянуть губы, обозначив улыбку. – Пока всё.

– Спасибо, – поблагодарил Брайан.

Когда они выходили из кабинета, мисс Пэнтер окликнула его:

– Мистер Клэптон! Ваша жена звонила, пока вы разговаривали. Сказала, что это срочно. Если хотите ей перезвонить, можете воспользоваться моим телефоном.

– Как же я проголодался! – вскричал Трой.

Пойманный в ловушку каустонским односторонним движением, полицейский автомобиль с черепашьей скоростью огибал рыночную площадь, битком забитую прилавками под яркими навесами и крикливыми торговцами, сулящими неслыханно выгодные – ловите удачу, такого больше не повторится! – сделки.

– Хочешь ограбить меня, дорогуша? – орал корпулентный продавец, потрясая кочнами цветной капусты, по одному в каждой руке. – Подходи и грабь! Я готов. Я хочу этого и в душе уже это пережил.

– Это вы-то проголодались, сержант? – Барнаби не скрывал раздражения. Способность Троя поглощать массу высококалорийной пищи, не ощущая впоследствии давления поясного ремня, всегда уязвляла старшего инспектора. – Да вы только что умяли половину продовольственного склада Хантли и Палмера. Как, скажите на милость, вы можете быть голодны?!

– Может, заскочим в столовую, переждем это безобразие? – Трой покраснел и энергично ткнул пальцем в сторону пробки, медленно ползущей по Хай-стрит. – После того как поговорим с миссис Хаттон. Кстати… Только дьявола помяни, как он и появится…

Они застряли как раз напротив антикварной лавки. На двери висела табличка «Закрыто». Гобелен в витрине изображал сцену веселой пирушки в духе Брейгеля. Румяные бюргеры за столами из неструганых досок содвигали исходящие пеной пивные кружки, сдобная плоть их женщин в белоснежных плоеных воротниках едва не выпадала из корсажей, дети в грубых башмаках глубоко вгрызались в аппетитные краюхи, набивая рты хлебом, а какой-то подвыпивший весельчак упал лицом в грязь, да так и лежал. Трой задумчиво рассматривал гобелен.

– Немного похоже на то, как у нас празднуют Рождество, – сказал он.

Нет ответа. «И чего я надрываюсь? – спросил он себя. – Прямо наизнанку вывернуться готов, чтобы внести немного веселья в эту собачью жизнь, и что? Лучше поберечь силы. Повешу-ка я, пожалуй, дракона миссис Клэптон на заднее стекло: „Спасибо, что не смеетесь у нас в машине“».

– Странно, что закрыто в среду. Казалось бы, самый бойкий день.

– Возможно, она узнала про Хедли. Наверно, позвонили один другому. Но, может быть, хозяйка еще здесь. Кажется, тут как раз образовался небольшой зазор, выруливайте…

Трой крутанул руль.

– Я же сказал, что зазор небольшой!

– Хорошо, хорошо, – едко, как всегда, когда кто-то критиковал стиль его вождения, процедил Трой. Подумаешь… Протиснулся ювелирно. Даже краску не содрал.

Он затормозил на просторной стоянке позади магазинчика. Антикварный делил его с соседним книжным под названием «Черный дрозд». На стоянке были припаркованы грузовой фургон «форд» и красный «порше» в прекрасном состоянии. На массивной задней двери лавки древностей была установлена система охранной сигнализации «Бритиш телеком». Саму дверь оснастили врезными замками, а длинные прямоугольные окна по обе стороны от нее забрали металлическими прутьями.

Барнаби постучал, сначала тихонько, потом посильнее. Никто не отзывался – и, похоже, не отозвался бы, даже если бы они таранили дверь бетонной плитой. Барнаби приложил ухо к двери, но ничего не уловил. Трой просунул руку между прутьями на окнах и постучал по стеклу.

– Внутри кто-то есть, шеф. По-моему, сейчас откроют. – Он снял головной убор и, пригладив волосы, надел под другим углом, с претензией на щеголеватость. Потом поднял воротник пальто и завершил преображение полуулыбкой, теплой и, как он полагал, загадочной. В окне промелькнул неясный силуэт и послышался многообещающе хрипловатый голос:

– Кто там?

– Каустонский уголовный розыск, миссис Хаттон, – ответил Барнаби. – Мы хотели бы переговорить с вами.

Внутри отодвинули засов. Потом второй, потяжелее, явно нуждающийся в смазке. Звякнула цепочка. Повернулся ключ в замке. Трой затаил дыхание, сообразил вдруг, что легкая, но победительная улыбка сползла с его губ и тут же торопливо нацепил ее снова.

– Не стоит, Гевин.

– Сэр?

– Она старовата для вас.

Улыбка исчезла. Трой смутился. И смутило сержанта не то обстоятельство, что прочли его мысли. Он давно убедился, что шеф это умеет (и даже слишком хорошо). Просто он посчитал еретическим само предположение, что особа, которой денег некуда девать, имеет «срок годности».

– Входите.

Лора Хаттон стояла на пороге, прикрывая ладонью лицо. Барнаби показал ей удостоверение. Она на него даже не взглянула, повернулась и пошла в сторону крошечного офиса, выгороженного стенками из стекла и досок, в углу просторного, с высоким потолком зала.

Барнаби огляделся. Все здесь напоминало реквизиторский цех любительского театра, в котором играла Джойс. Предметы мебели, громоздящиеся один на другой, картины, нередко повернутые лицом к стене. Украшения. Картонные коробки с наклеенными на них номерами лотов, набитые старыми столовыми приборами и другой домашней утварью.

В офисе стоял антикварный письменный стол, такой крошечный, что его едва удавалось разглядеть под «макинтошем», телефоном, факсом и автоответчиком. Пахло душистым мылом. Барнаби догадался, что хозяйка, должно быть, сразу услышала их стук, но вынуждена была ополоснуть лицо над хорошеньким, в цветочках, тазом для умывания, прежде чем пойти открывать. Если она таким образом надеялась скрыть следы слез, то потерпела неудачу.

Горестная гримаса искажала лицо Лоры, и стоило Барнаби извиниться за вторжение, как ее предательски заблестевшие глаза вновь наполнились слезами. «Ну наконец-то, – подумал инспектор, – кто-то плачет по Джеральду Хедли».

– Простите. – Она вытерла слезы, уже побежавшие по щекам, ярким лоскутом шелка. – Это такой шок…

О, это не просто шок. Старшему инспектору достаточно было взглянуть на скорбные складки, что залегли возле ее рта, едва она кончила говорить. Какой там шок… Все гораздо серьезнее и глубже.

– Значит, вы понимаете, почему мы здесь, миссис Хаттон.

– Да, думаю, что да. Никак не могу… – Узкие плечи дрогнули, она закрыла лицо руками. И снова произнесла «простите». – Мне не следовало впускать вас. Я подумала, что смогу справиться с собой.

Барнаби колебался, продолжать или нет. Не из сентиментальности. Он был чувствительный человек, но ни за что не отложил бы свою бесчувственную работу, если бы ее требовалось сделать без промедления. Сейчас он колебался, сознавая, что свидетельница того и гляди совсем слетит с катушек. Скорее всего, именно так и случится. И тогда он ничего не узнает, а следующий разговор сложится еще труднее, заранее подпорченный неприятными воспоминаниями.

– Вы предпочли бы, чтобы мы наведались к вам в другой раз? – спросил он.

– Нет. Раз уж вы все равно здесь.

Лора протянула руку и выключила настольную лампу. В сумраке, прячущем ее слезы, она почувствовала себя увереннее. Она села на вращающийся табурет, единственный предназначенный для сидения предмет в офисе.

Трой пристроился со своим блокнотом у шкафчика с картотекой. Правда, он опасался, что потом не разберет собственные каракули. Барнаби прислонился к двери.

– Но я не совсем понимаю, что вы хотите узнать.

– Прошу вас, несколько слов о вчерашнем вечере, миссис Хаттон.

– Понятно. – Ничего-то ей было не понятно, но ее это нисколько не волновало, судя по глухому, безжизненному голосу.

– Как проходила эта встреча?

– Встреча? Но… какое это имеет отношение к… – Кажется, ей трудно было выговорить его имя.

– Вы не заметили чего-то необычного в поведении мистера Хедли?

– Заметила. Он почти ни с кем не разговаривал, а это было на него не похоже. Болтливым он никогда не был, но любил поговорил о писательстве. Я думала, он воспользуется возможностью и задаст множество вопросов.

– У вас не возникло впечатления, что его отчужденность как-то связана с личностью гостя?

– Нет, не думаю. Хотя… странно, что вы это говорите. Потому что, когда впервые возникла кандидатура мистера Дженнингса, он…

– Мистер Хедли? – уточнил Барнаби.

– Да. Так вот он очень смутился. Даже кофе пролил. Там на ковре пятно осталось, вы можете посмотреть.

– Он был против этой идеи?

– Не то чтобы против. Мне показалось, он просто счел это пустой тратой времени. Мы часто просим известных авторов приехать и поговорить с нами, но они никогда не приезжают. Однако в конце концов он согласился отправить приглашение.

– Почему именно он этим занялся, миссис Хаттон? – спросил сержант Трой.

– В нашем кружке он был секретарем.

– Это ведь одинокое занятие – писательство, – произнес старший инспектор. Именно так считают все люди, которые сами никогда ничего не писали. – А вы что пишете?

– Я расшифровываю бумаги, которые приобрела на распродаже в Эйлсбери. Множество рецептов – «рецептур», как их называли, – записки о домашнем обиходе Тюдоровской эпохи, разведении домашних животных, лечении травами… – Лора замялась, вдруг осознав, что во всей этой мнимой деятельности больше нет никакой нужды. И никогда не будет. – В общем, еще один «Деревенский дневник эдвардианской леди»[19]19
  Эта книга английской художницы Эдит Холден (1871–1920) в 1977 г. была выпущена в виде факсимального издания и имела большой успех. Судьба автора послужила сюжетом для телефильма.


[Закрыть]? – Ее передернуло от отвращения.

– Вы вчера вечером ушли все вместе?

– Да, все, кроме Рекса, что было довольно странно.

– Почему странно? – спросил Трой. Он улыбался, но уже без дальнего прицела. Даже при тусклом свете было видно, что Лора не только старовата для него – прав шеф, – но и поглощена своим горем. Любая попытка флирта выглядела бы нелепо до гротеска.

– Обычно он рвется домой. Иногда уходит раньше всех. Беспокоится о своей собаке.

Трой понимающе кивнул. Он любил собак и являлся владельцем великолепной молодой немецкой овчарки кремового-серого окраса, бывшего полицейского пса, раненного на задании и больше негодного к работе. Трой спросил миссис Хаттон, сразу ли она отправилась к себе после вечера у мистера Хедли, и Лора ответила утвердительно.

– А в котором часу вы пришли домой?

– Незадолго до половины одиннадцатого. Я близко живу.

– Вы больше не выходили?

Она покачала головой.

– Мистер Хедли… Как думаете, его любили в деревне?

– Понятия не имею. Я не в курсе местных сплетен.

– Он ведь был вдовец?

– Да, безутешный вдовец. – Ее хрипловатый голос дрогнул. Барнаби видел, как она, пытаясь совладать с собой, сжала руки в кулаки и уставилась на экран компьютера. – Через полчаса я должна быть в Джеррардс-Кроссе, смотреть мебель. Простите, но мне придется попросить вас уйти.

– Тут собака глубже зарыта, – высказался Трой, не считавший нужным чеканить новые обороты речи, пока старые еще имеют хождение. – Моя родительница сама не своя до всей этой чепухи вроде эдвардианского дневника. Что к Рождеству, что ко дню рождения, только таких подарков и ждет. Посудное полотенце, разделочная доска, подставки для яиц, чехол на чайник – у нее этого добра… Семья в отчаянии. Осталось только заполучить книгу.

– Есть от чего отчаяться, – посочувствовал Барнаби.

– Тогда, может, ланч, шеф?

– О боже, да!

Было около трех дня, и столовая в полицейском участке стояла полупустая. Памятуя о разрешенных ему пятистах калориях, Барнаби взял кусок постного мяса, сэндвич с салатом, приправленным диетическим майонезом, и сел за отдельный столик, не в силах переносить грубоватые насмешки своего сержанта.

Потом они вернулись в Мидсомер-Уорти, опередив четырехчасовой автобус на пять минут. Было уже почти темно, когда они снова припарковались у ворот коттеджа «Бородино». Автобус остановился в нескольких ярдах от них, несколько человек сошли. Некоторые из приехавших пошли через Зеленый луг, другие отправились в противоположную сторону. Только трое двигались по направлению к ним: молодая женщина с ребенком в сидячей коляске и невероятно высокий, худой пожилой мужчина.

Мужчина шагал размашисто, какой-то развинченной походкой. Движения его были совершенно не согласованы; казалось, одна нога не знала о существовании другой. Он был увешан покупками. Особенно впечатляюще выглядела старомодная авоська, набитая какими-то измазанными кровью газетными свертками. Еще он нес через плечо связку книг, крепко стянутых ремнем с пряжкой. Его мягкие серебристые волосы трепетали, как пух одуванчика. Когда мужчина подошел ближе, стало видно, что он улыбается счастливой тайной улыбкой, как будто вспоминая о чем-то с благодарностью.

Подождав, пока хозяин коттеджа откроет калитку, Барнаби вышел из машины и направился к нему.

– Мистер Сент-Джон?

– Да. – С заинтересованной улыбкой мужчина переводил взгляд с одного незнакомца на другого. – Здравствуйте.

– Мы из полиции. – Барнаби протянул удостоверение. – Мы можем с вами поговорить, сэр?

– Боже милостивый! Да, проходите, проходите.

Пропустив их, Рекс повернулся закрыть калитку и только теперь заметил передвижной опорный пункт.

– Вы только посмотрите! – воскликнул он. – Гонория будет в ярости. Она ненавидит цыган. Я-то думаю, что каждый должен давать жить другим. Вы из-за этого пришли?

Барнаби ограничился коротким «нет». Он чувствовал, что следует подождать с плохими новостями. Хотя бы до того момента, когда они войдут в дом. Рекс достал из-под потертого коврика большой железный ключ и вставил его в такую же большую скважину. К двери была привинчена табличка с надписью: «Cave canem»[20]20
  Берегись собаки (лат.).


[Закрыть]. Рекс открыл дверь и, прежде чем войти, бросил через плечо:

– Держитесь позади меня.

Войдя, они услышали густой, громоподобный лай, пол на втором этаже содрогнулся под тяжестью обрушившегося на него грузного тела. Затем послышался звучный топот, и огромный серый зверь скатился вниз по лестнице, бросился к Рексу и встал на задние лапы, чтобы его обнять.

На Троя это произвело сильное впечатление. Он повидал собак. Он считал, что у него самого полторы собаки. Но это было что-то! Косматая зверюга, размерами и статью напоминавшая некрупного осла. Из пасти животного вывалился изрядной длины розовый язык и, сначала облизав в знак признательности лицо и одежду Рекса, перекочевал на истинную цель – содержимое авоськи.

– Это кости, – извиняющимся тоном сообщил Рекс. – Мне придется выдать ему одну, а не то покоя нам не будет.

Трой понимающе кивнул. Барнаби – нет. Как уже говорилось, животные его не интересовали, если только не лежали аппетитными, политыми соусом порциями у него на обеденной тарелке.

Рекс открыл дверь слева от них, сильно поцарапанную собачьими когтями, и жестом пригласил полицейских войти, а сам удалился. Пес, фыркая и пуская слюни, побежал за ним.

Барнаби сел на старую кожаную кушетку, волосяная набивка которой кололась даже сквозь пальто. Трой, сразу заинтересовавшись обстановкой, бродил по комнате.

Три стены были заняты открытыми полками с фигурками солдатиков, застывшими по стойке «смирно» или демонстрирующими искусство обращения с мушкетами и пушками. На небольших подносах высились груды значков и пуговиц. Четвертую стену хозяин отвел под застекленные витрины с медалями, пару противогазов и агитационные плакаты времен Первой и Второй мировых войн. Суровый мужчина с моржовыми усами сверлил упорным взглядом Барнаби, указывая негнущимся пальцем на слова: «Китченер[21]21
  Герберт Китченер (1850–1916) – британский военный деятель, главнокомандующий в период Англо-бурской войны (1900–1902) и военный министр в Первую мировую. Именно его изображали на подобных мобилизационных плакатах.


[Закрыть] нуждается в тебе!». На спинке стула висели обшитая галуном накидка и фуражка с узким кожаным подбородочным ремешком.

На зеленом сукне стола, занимавшего почти всю комнату, разыгрывалась битва. Смуглокожие солдаты в шапках с кисточками и странных одеяниях, как на исторических карикатурах, волнами накатывали на большую серую стену, толкая перед собой тяжелые орудия, из жерл которых должны были вылетать крошечные ватные шарики, символизирующие ядра. Все это покрывал изрядный слой пыли.

Вошел Рекс с бутылкой слабоалкогольной цитрусовой шипучки и тремя пластиковыми стаканчиками, вложенными один в другой. Он ногой затворил за собой дверь:

– Лучше закрыть, а то сейчас будет шумно.

Действительно шум поднялся изрядный: фырканье, хруст разгрызаемой кости, урчание. Собачий вариант людоедской присказки «Ох-ох! Ух-ух! Чую человечий дух!». Свободной от бутылки и стаканов рукой Рекс откинул крышку весьма неприглядного, в черных пятнах бюро. Внутри хранился большой ассортимент закусок: чипсы, шоколадки, крекеры, карамельки. Была даже баночка маринованного лука. Он разлил шипучку по стаканчикам и вручил их гостям.

– Итак, – Рекс обвел чуть дрожащей, в коричневой старческой «гречке» рукой свои богатства школьника, – что мне предложить вам?

– Ничего, благодарю вас, – ответил старший инспектор.

– Тут у меня богатый выбор. – Он снова попытался привлечь внимание к своим запасам. – И сладкое есть, и острое. Может, мороженого хотите? Полный морозильник. Земляничное, ванильное. Боюсь, что с карамелью и орехами уже кончилось.

– Нет, правда, ничего не нужно.

– О, у меня же есть шикарные орехи!

Когда и это предложение было отклонено, Рекс направился к вытертому старому креслу, на ходу поправив складки пелерины и ремешок фуражки.

– Это пелерина и шляпа Монкальма. Надевает их, начиная новый маневр. Когда выступает в роли полкового талисмана. Ну, вы понимаете…

У обоих полицейских ум зашел за разум.

Рекс указал на стол:

– Осада Константинополя. Захватывающее противостояние, хотя, разумеется, с чудовищным перевесом одной из сторон. Конец Византийской империи. Всего четыре тысячи убитых, но пятьдесят тысяч проданных в рабство. Ах, – он улыбнулся своей милой, мирной улыбкой, – в те славные дни умели воевать. Какой, я вас спрашиваю, интерес в том, чтобы просто нажать на кнопку? – Он опустился в кресло, медленно и очень осторожно. – Ну, я полагаю, вы ждете подходящего момента, чтобы сообщить мне, почему вы здесь.

И Барнаби сообщил. Сидя в комнате перед застывшей пантомимой военных действий, оловянными солдатиками и ватными пушечными ядрами, поведал о настоящей смерти Джеральда Хедли обычными словами.

Реакция же Рекса Сент-Джона оказалась необычной. Сперва он довольно долго, тупо и неотрывно, таращился в стену с разинутым ртом, потом прижал ладони к ушам, как будто надеясь таким образом отгородиться от услышанного. Затем замотал головой из стороны в сторону и выкрикнул:

– Это неправда, неправда…

Дрожал как лист на ветру.

Барнаби встал, подошел к старику и тронул его за плечо:

– С вами все в порядке, сэр?

– Это я сделал! О боже, это я…

– Минутку, мистер Сент-Джон. – Барнаби убрал руку с его плеча, а сержант Трой быстро вскочил. – Вы сознаётесь в убийстве Джеральда Хедли? Если да, то мой долг предупредить вас, что с этого момента…

– Это по моей вине! Он просил меня защитить его, а я подвел. – Пальцы в старческих пигментных пятнах туго переплелись, как прутья в плетне. – Что я наделал! Джеральд… Ох…

Барнаби пододвинул один из деревянных стульев поближе к креслу, сел и сказал:

– Мне кажется, вам лучше рассказать все, как было. И не торопитесь, нет никакой спешки. Совершенно никакой спешки.

Но Рекс заговорил немедленно и поспешно, захлебываясь словами. Как будто торопился освободиться от ужасных откровений, которые жгли ему рот. Они вылетали, как беды и напасти из ящика Пандоры. Он говорил про то, как Джеральд умолял не оставлять его наедине с Максом Дженнингсом. Как он, Рекс, обещал оставаться у Джеральда, пока Дженнингс не уйдет. Как его обманом выдворили из дома. Как он пошел домой, но потом вернулся и слонялся около «Приюта ржанки» под дождем. Как он подумал, что за ним следят, испугался и ушел домой. К концу рассказа Сент-Джон просто рыдал.

– Прошу вас, успокойтесь немного, сэр. Вам рано взваливать груз ответственности на собственные плечи. Из того, что нам пока известно, еще не следует, будто мистер Дженнингс имеет какое-то отношение к убийству.

– О да, конечно… – Рекс достал большой квадратный платок цвета хаки с медведем у сучковатого ствола, эмблемой Королевского Уорикширского полка, и вытер слезы.

– Этот разговор, который вы только что нам пересказали, – когда он состоялся?

– Вчера утром. Джеральд был очень взволнован. У меня сложилось впечатление, что он откладывал разговор до последнего.

– Он хоть как-то объяснил вам, почему не хочет оставаться с Дженнингсом наедине?

– В общем-то, нет. Просто сказал, что они водили знакомство несколько лет назад и у них вышла ссора. «И между нами случилась размолвка» – так Джеральд выразился. Он признался, что составил приглашение таким образом, чтобы тот, другой, отказался.

– Зачем вообще было ему писать? – озадачился Трой.

– Когда Джеральд стал возражать против кандидатуры Дженнингса, Брайан уперся, как истинный левый, сказал, что напишет Дженнингсу сам. Я думаю, Джеральд решил, что если возьмет это на себя, то сможет, по крайней мере, контролировать процесс.

– Вы не помните, кто первый предложил пригласить мистера Дженнингса?

– Боюсь, что нет.

– У вас не сложилось ощущения, что Хедли испытывал страх перед этой встречей?

Рекс поморщился, как от боли.

– Очень соблазнительно, не правда ли, строить мудрые предположения постфактум? Махать кулаками после драки… Честно говоря, хоть он и был явно встревожен, такого сильного слова, как «страх», я бы не употребил.

– Ну а потом, на протяжении вечера, не складывалось впечатления, что он боится?

– Пожалуй, нет. Он был спокоен и очень замкнут, погружен в себя. Должен сказать, Макс оказался на редкость приятным, дружелюбным человеком. Не знаю… Наверно, он мог сказать что-нибудь такое, что понял только Джеральд… Что-то неприятное для него…

– Вы сказали, что вас выставили. Почему вы так уверены, что это именно Дженнингс закрыл дверь на задвижку?

– Потому что Джеральд просто не успел бы дойти до двери. Он был в дальнем конце прихожей.

– И тогда вы пошли домой?

– Да, – прошептал Рекс, повесив свою одуванчиковую голову.

– Сколько было времени?

– Боюсь, я не заметил. Но зато я знаю, во сколько вернулся туда. В пять минут первого. Вот тогда я и увидел Брайана, ну то есть мистера Клэптона.

– Вот как!

– Он возвращался из деревни.

– Вы уверены, мистер Сент-Джон? – встрепенулся сержант Трой. – Вы уверены, что он шел именно оттуда, а не с прогулки по Зеленому лугу?

– Совершенно уверен. Потом я зашел за дом…

– И там почувствовали, что кто-то за вами наблюдает?

– Кто-то прятался за деревьями на краю леса. У меня возникло такое противное чувство, такой, знаете, холодок, ползущий по спине. Было темно. Я испугался и… покинул свой пост. Дезертировал.

– Не стоит судить себя так строго, мистер Сент-Джон, – посоветовал Барнаби, прекрасно зная, что напрасно сотрясает воздух.

– Но испугаться, как… как баба…

«Как баба, – хмыкнул про себя Трой. – Столкнулся бы он с кое-какими из баб, которые мне попадались. Они бы его с кашей съели».

– Как вы думаете, почему мистер Хедли именно вас попросил о помощи в этом деле? – спросил сержант.

– Затрудняюсь ответить. – Краска стыда проступила на все еще мокрых от слез щеках Рекса, когда он вспомнил то возбуждение и радостное любопытство, которые охватили его, когда Джеральд ушел.

– Значит, между вами не водилось особенной дружбы?

– Мне кажется, у Джеральда не было близких друзей. У меня их тоже нет, то есть теперь нет… Все они пали жертвами безжалостного времени. Я пригласил его как-то, когда он только что переехал сюда. Это было в восемьдесят третьем. В тот самый год, когда смертник взорвал себя возле американского посольства в Ливане. Просто визит вежливости. Он пришел и был вежлив, корректен, но ничего из этого не вышло. Думаю, я показался ему скучным, с моими военными играми.

– А он что-нибудь рассказывал о своем прошлом?

– Пожалуй, нет. Сказал, что он вдовец и сюда переехал, потому что не мог больше жить там, где умерла его жена.

– Он не сказал, где это было?

– Кажется, где-то в Кенте. Он рано вышел в отставку с государственной службы.

– Есть предположения, на каком поприще он мог подвизаться? Или где?

– Мне показалось, это было министерство земледелия и рыбного хозяйства. Не знаю, как это сейчас правильно называется. По-видимому, он ездил на службу в Лондон, поскольку жаловался, что дорога сильно его выматывала.