Текст книги "Написано кровью"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Они приглашают меня на ланч.

– Ланч! О-о-о!

– Я все утро пляшу от радости. На лестнице, дома, на улице!

– Еще бы. – Эми просияла, еще раз повторила свое «о-о-о», крепко обняла Сью и потащила ее на кухню. – Входи, входи!

– Но как же…

– Понесла каталог Лоре.

Эми чистила серебро. Оно лежало на старом сосновом столе в тяжелой коробке, выстланной грубым зеленым сукном. Рядом стояло блюдце с розовой пастой и лежало несколько тряпочек в черных пятнах. В кухне витал сладковатый химический запах.

Сью села и вдруг разразилась безумным смехом, то и дело повторяя: «Просто не знаю, что делать» и «Кажется, я схожу с ума».

Тут же заразившись волнением подруги, Эми воскликнула:

– Только не смеши меня! – и немедля начала хохотать. Прикрывая рот рукой и задыхаясь от смеха, она просила: – Не смотри на меня… Если ты не будешь смотреть, я успокоюсь…

Так они обычно и успокаивались – уставившись поверх голов друг друга. Эми вытерла разгоряченное лицо и сказала:

– Надо отпраздновать. Но в этом доме нечего выпить. Даже хереса нет.

– А вот и есть… – Сью достала из хозяйственной сумки белую картонную коробку, бутылку в тонкой оберточной бумаге и штопор. – Вуаля!

Она сняла с коробки аптечную резинку, открыла ее – там оказался торт с шоколадным кремом. В бутылке было белое «коте де гасконь». Сью нацелилась в зеленую пластмассовую крышку штопором.

– Надо еще отметить в детском саду. В конце концов, без них не было бы Гектора.

– Бедные крошки! Они же напьются.

– С мамами, глупая! Для детей есть сок. – Сью потянулась за ножом.

– Только не этот. На этом чистящее средство.

Эми достала хлебный нож, две тарелки и две вилки, принесла из шкафчика в гостиной два бокала. Они были покрыты толстым слоем пыли, и она ополоснула их теплой водой из-под крана.

Деревенский магазинчик, разумеется, не мог похвастаться первоклассными кондитерскими изделиями. Торт имел явственный синтетический привкус, а вино было тепловато, но подругам и то и другое показалось божественным, как амброзия. Эми, гоняя последний миндальный лепесток по кругу на своей тарелке, вздохнула:

– Это было чудесно. Надеюсь, не очень дорого стоит?

– Почти шесть фунтов.

– Сью! – Эми в ужасе положила на стол вилку. Она-то, как никто, понимала, какую брешь могла пробить подобная сумма в скудном бюджете. – Как же ты теперь уложишься?

– Не знаю. Да мне все равно, честно говоря.

– Но завтра ты идешь за покупками в «Сэйнсберис». Послушай, – она дотронулась чуть липкими пальцами до руки Сью. – Позволь мне дать тебе немного денег. У меня еще остались от…

– Нет, Эми. Ну с какой стати?

– Потому что ты моя подруга.

Сью упрямо замотала головой.

– Хорошо, тогда я дам тебе взаймы. А когда разбогатеешь, вернешь мне.

– Я думаю, это не та сумма, которую нельзя было бы потратить на празднование такой изумительной новости.

– Разумеется.

– Другие мужчины повели бы своих жен выпить шампанского и вкусно поесть.

– Безусловно. – Эми колебалась, продолжать ли ей. Не хотелось переводить разговор на неприятную тему. С другой стороны, Сью была несколько огорчена, и, на взгляд Эми, совершенно оправданно. Она также почувствовала желание подруги порассуждать еще о несправедливости домашних. – А что сказал Брайан, когда ты ему сообщила?

– Что они вовсе не намерены публиковать меня. Что, возможно, они заметили некоторые достоинства в моих набросках и хотят посадить меня на скамейку запасных, на тот случай, если в будущем я вдруг сотворю что-нибудь стоящее.

– Какая несусветная чушь! – Эми так разозлилась, что даже покраснела.

– Да уж, – кивнула Сью, помолчала немного и добавила: – Правда ведь?

– Злобная маленькая жаба.

– Я ему не поверила.

– Да уж я надеюсь, что не поверила! Если бы все обстояло так, они бы прислали тебе обратно твои рисунки с ободряющим письмом и просьбой поддерживать с ними связь. – Увидев, что подруга больше не сияет, Эми требовательно переспросила: – Верно?

– Верно.

– Значит, все решено. Теперь надо подумать, что ты наденешь.

– Понятия не имею. Все, что у меня есть, держится на термозаплатках и силе воли.

– Пройдемся по благотворительным магазинам. Там бывают очень милые вещички. И на это я уж точно одолжу тебе денег, и никакие отказы не принимаются. Ты должна выглядеть хорошо.

– Спасибо.

– В конце концов, тебя ведь могут пригласить «Ритц».

– Ну уж! – даже не сведущей в издательском этикете Сью показалось, что Эми хватила чересчур. – Так уж сразу и в «Ритц».

– Ты мне должна будешь все-все рассказать. С той самой минуты, как войдешь в ресторан, до той, когда выйдешь. Какой там интерьер, что ты пила и ела, как выглядят официанты и посетители…

Сью снова рассмеялась:

– Всего я не запомню.

– Говорю тебе, до того момента, как ты посадишь редакторшу в такси.

– А почему я должна это делать?

– О, она ведь будет уже хороша к тому времени, – небрежно пояснила Эми. – Они же все пьют как лошади.

Сью с любовью и благодарностью смотрела в теплые, карие глаза смешной, оживленной, полностью поглощенной успехом подруги Эми. Поговорка, что друзья познаются в беде, никогда не казалась ей глубокой. Конечно, когда у тебя несчастье, люди начинают роиться вокруг тебя. Некоторыми движет искреннее сочувствие, другие – и таких больше – просто рады окунуться в более насыщенную и драматичную, чем их собственная, жизнь. Но насколько труднее по-настоящему радоваться успеху другого, когда тебе самому ничего не светит.

– В следующий раз повезет тебе. – Сью взяла Эми за руку. – Когда ты закончишь «Ползунки», они все будут драться за рукопись.

Эми не сразу ответила. Она как-то сжалась и погрустнела. Сью решила, что подруга вспомнила о Ральфе. Может быть, подумала, как муж был бы рад узнать, что она пишет книгу. И Сью быстро продолжила:

– А я смогу тебе помочь. Я найду агента – всегда можно найти агента, если ты хотя бы раз подписал контракт. Я буду настаивать, чтобы они опубликовали и тебя.

– О, Сью…

Они обе молчали, наслаждаясь великолепием ситуации. Какая потрясающая разница между вчера и сегодня! «И завтра утром, когда я проснусь, это все еще будет реальностью. Никто не сможет отнять этого у меня».

– Ох, я так увлеклась, что не рассказала тебе, что еще случилось.

– Здесь тоже кое-что случилось.

– Что, Эми?

– Ты первая.

– Ладно. Я волновалась о Рексе. Звонила ему два или три раза, никто не ответил, поэтому я пошла к нему и застала его в жутком состоянии.

Сью поведала о своем визите. Эми дослушала до конца, потом сказала:

– Но этого просто не может быть. Я имею в виду, не может быть, чтобы Макс Дженнингс убил Джеральда.

– Вот и я говорю. Знаменитые люди просто не делают таких вещей.

– Для начала полиция арестовала бы его. Это уже было бы во всех газетах.

– Я попыталась убедить Рекса, что должно быть какое-то разумное объяснение. Рекс… он просто умирал, Эми. Просто умирал от стыда. Это было ужасно.

– Похоже, ты совершила чудо. Я видела его сегодня на Зеленом лугу с Монкальмом.

– Да. И он собирается снова писать, это обязательно ему поможет. Но прежним он не станет, пока не найдут того, кто сделал это.

– Миссис Банди вчера сказала, что они ищут чемодан.

– Чемодан Джеральда?

– Да, коричневый, кожаный. Убийца явно забрал его с собой.

– Так это же указывает на ограбление! Я должна рассказать Рексу. Это его подбодрит.

Сью принялась запаковывать торт. Эми старалась снова заткнуть бутылку пробкой.

– Известно, что было в чемодане?

– Содержимое ящиков комода, – ответила Эми. – Так говорит миссис Банди. Она очень долго распространялась про эти ящики.

– Удивляюсь, как это Гонория не заткнула ей рот.

– Читала свои руны в другой комнате. Получилось!

Но Эми рано обрадовалась. Пробка снова выскочила из горлышка, пролетела через кухню и закатилась под плиту. Встав на колени и наклонившись, чтобы выловить ее оттуда, Эми придушенным голосом сказала:

– Я помогу тебе с Рексом. Навещу его. И еще мы можем обратиться к Лоре.

– А… Кстати, вот еще одна новость, которую я тебе хотела сообщить. Она переезжает.

– Переезжает? – Эми мыла пробку под краном. – Куда?

– Пока не знает. Я заходила к ней вчера. Я так волновалась за Рекса, и мне нужно было хоть с кем-нибудь поговорить. Иначе просто не знаю, до чего бы я себя довела. А она… она была в очень странном настроении. Ты знаешь, я думаю, она напилась.

– Я не удивлена. Этот ужасный бизнес кого угодно доведет до пьянства.

– Да брось ты ее, Эми. – Пробка по-прежнему вела себя отвратительно. – Лучше расскажи, что случилось у тебя. Мне уходить через минуту.

– Это было вчера. Сразу после часа дня. – Эми говорила так серьезно и вид у нее был до того встревоженный, что Сью, которая уже было встала, собрав свою корзину, снова опустилась на стул. – Гонория вошла и стала пенять мне, что я опоздала с ланчем. И может, потому, что я замерзла сильнее обычного и чувствовала себя вконец одинокой и несчастной, я сказала-таки ей, что с меня хватит…

– Эми!

– …и что я собираюсь уйти из этого дома.

– Неужели ты сказала ей это! – Сью впала в какое-то оцепенение, она смотрела на подругу, словно бы удивляясь, что та все еще жива. – И что она ответила?

– Это было ужасно. Она начала говорить, что починит отопление и будет давать мне больше денег на продукты. Потом сказала, что я не могу уйти отсюда, потому что она обещала Ральфу присматривать за мной.

– О господи, тихий ужас!

– Вот именно. И это странно и страшно. Потому что я прекрасно вижу: это неправда, ничего такого она ему не обещала. Я не понимаю, зачем она хочет держать меня здесь на самом деле…

– Бесплатная рабочая сила…

– Нет. То есть, может быть, но это не главное. Мне кажется, у меня есть что-то, что ей нужно. Иногда я чувствую, что она за мной наблюдает. Бывает, работаю в саду или в доме, а она вдруг подходит так неслышно, что я не сразу ее замечаю. Это и правда очень страшно. Она ждет чего-то, Сью. И не хочет, чтобы я ушла, пока это не случится.

– Но тогда ты просто обязана уйти отсюда!

– Да, у меня есть план. Помнишь, я говорила тебе про объявления в журнале «Леди»? Я начну отзываться. Дело в том… Я могу давать им твой адрес? Не хочу, чтобы она знала…

– Конечно. – Перед Сью внезапно открылась перспектива одиночества, и на лице ее отразилось отчаяние.

– Не смотри так грустно, дорогая. Мы будем писать друг другу. Все время.

– Да.

– И я буду часто приезжать. Навещать Ральфа.

Пару часов спустя Барнаби в ожидании миссис Лиддиард набрасывал себе шпаргалки. Скорее подходы к вопросам, чем сами вопросы, потому что он, очень жесткий, когда требовалось припереть кого-то к стенке, предпочитал оставлять собеседнику пространство для отступления, петлять, широко раскидывать паутину. И нередко, выходя из его кабинета после подробного и тщательного допроса, посетители полагали, что просто приятно побеседовали.

Барнаби был терпелив, как хищник, который сторожит вблизи логова свою добычу. Кроме того, он искренне интересовался людьми, в отличие от Троя, которого люди занимали лишь постольку, поскольку могли быть полезны для дела, которым он занимался. Метод Барнаби приносил плоды. Люди рассказывали ему, чего и не собирались. Иногда даже то, что знали, сами того не подозревая.

Заглянула Одри Брирли и спросила, не нужно ли ему чаю или чего-нибудь еще. Почти в ту же секунду приехал Трой с миссис Лиддиард. Барнаби велел принести две чашки чая и переключил телефон на удержание вызовов. Трой сообразил, что он здесь de trop[57]57
  Лишний (франц.).


[Закрыть], и ушел в дежурку.

Старший инспектор повесил пальто Эми, предложил ей самый удобный в кабинете стул, а сам сел не за стол, а на диван. Они молча помешивали чай, и Эми с робким интересом осматривалась в кабинете.

– Это просто неформальная беседа, миссис Лиддиард. Раз уж нам не удалось поговорить в прошлый раз.

– Да, боюсь, что Гонория… – Эми осеклась, побоявшись проявить нелояльность к своей семье перед посторонними. Она отхлебнула из чашки. – Прекрасный чай. Благодарю вас.

– Я хотел бы спросить, – продолжил Барнаби, когда чашки были уже пусты, – о ваших впечатлениях от последнего вечера в «Приюте ржанки». Например, понравилось ли вам.

– О да! – воскликнула Эми. – Это было замечательно – познакомиться с настоящим писателем.

Она была восхищена, как и миссис Клэптон, если ему не изменяла память, учтивостью Дженнингса, его готовностью помочь, неподдельным интересом к занятиям собравшихся.

– Очень жаль, что все так быстро закончилось. Мне кажется, он нас всех вдохновил.

– А как вам показалось, мистеру Хедли вечер тоже понравился?

– Трудно сказать. Он был очень тихий, – Эми осторожно поставила чашку и блюдце на ковер, – бедняжка.

– Вам известно, что они с Максом Дженнингсом были знакомы прежде?

– Да. Рекс сказал об этом Сью. Он ужасно переживает. Чувствует себя виноватым. Э-э-э… а вы?.. То есть я хочу сказать, если бы вы… реабилитировали Макса… если бы стало ясно, что никакой его вины тут нет, это очень помогло бы Рексу. Понимаете, знать, что… – Эми замолчала, испугавшись, не совершает ли она что-нибудь предосудительное.

– Я уверен, мы решим эту проблему. – Барнаби улыбнулся, чтобы смягчить молчаливый отказ разъяснить ей все про Дженнингса. – Я так понял, что после встречи вы с мисс Лиддиард пошли прямо домой?

– Да. Я сварила какао, а потом поднялась к себе наверх поработать над книгой. Гонория пошла со своей работой в кабинет.

– А о чем ваша книга?

– О… – Эми вспыхнула от удовольствия: не каждый день ее расспрашивали о книге. – Легче сказать, чего там нет. Высокие финансовые сферы, торговля наркотиками, влюбленные, которые теряют и вновь находят друг друга, бесценная черная русская жемчужина, украденный ребенок.

– Звучит неотразимо.

– Я очень рассчитываю на эту книгу… – Эми немного расслабилась и откинулась на спинку стула.

Надо же, на ней все те же старенькие брюки и растянутый кардиган, что и в прошлый раз, заметил Барнаби. Сапоги поношенные, один разлезается по шву. Интересно, как у нее с деньгами? Должно быть, совсем худо, если она согласна жить в Гришэм-хаусе.

– Вам помогают занятия в кружке?

– В каком-то смысле. Мы читаем написанное вслух, но ни у кого из нас нет достаточного опыта, так что мы, пожалуй, не знаем, что с этим делать дальше.

– Что вы можете сказать про опусы Хедли?

– Несколько вяло. Он усердно работал над своими рассказами, но даже после правок они, по-моему, не становились лучше.

– А какого вы мнения о нем как о человеке?

– Не могу сказать вам ничего определенного, инспектор. Я недостаточно хорошо его знала.

– Неопределенное тоже подойдет.

На этот раз Эми взяла столь долгую паузу, что Барнаби уже потерял надежду дождаться ответа. И когда она все-таки заговорила, было заметно, что делает она это очень неохотно:

– Он напоминал мне персонаж виденного когда-то фильма. Пожилого человека – там иногда действие переносилось в прошлое, – который получил психологическую травму в детстве. Двое взрослых людей из разных слоев общества – а было это в чопорные эдвардианские времена – обменивались через него любовными письмами. Когда это обнаружилось, последствия были ужасны. Это разрушило всю его жизнь. Его лицо, его движения – все словно сковало льдом, стало безжизненным. Как будто у него совсем не осталось сил. – Эми нахмурилась, на ее хорошеньком личике были написаны жалость и страдание. – Вот таким был Джеральд.

– Как грустно… – искренне посетовал старший инспектор. И тут же добавил, рискуя вызвать ее осуждение: – Но в то же время как интересно.

– Да, – согласилась Эми, и видно было, что ей неловко за этот интерес. – Я много думала о нем. Пишущие просто ужасны. Они такие любопытные. Я придумывала ему прошлое. Разные истории…

– Но, насколько я знаю, его прошлое было вполне обыкновенным?

– О, я никогда ничему этому не верила.

– Правда? – Барнаби чуть заметно подался вперед.

– Все это было как-то… слишком уж скупо на детали. Как у него в рассказах. Настоящая жизнь – это ведь сплошная путаница и беспорядок, верно? Вы не можете просто взять и вычленить несколько аккуратненьких фактов и сказать: «Вот кто я такой». Казалось, он… – Эми опять сдвинула брови, – он просто заучил все, что о себе говорит.

Барнаби улыбнулся и кивнул. Он и сам не понимал, почему ему так приятен этот разговор, ведь по сути дела он не узнал из него ничего нового. Наверно, просто оттого, что ему было приятно смотреть на миссис Лиддиард и слушать ее голос. Милым круглым личиком и копной кудрявых волос она напоминала ему жену, хотя Эми была простодушной и дружелюбной, а Джойс – утонченной и саркастичной.

Эми встала, чтобы поставить чашку и блюдце на письменный стол, и заметила большую, в кожаной рамке фотографию, стоявшую к ней обратной стороной.

– Вы позволите взглянуть?

– Конечно, – кивнул Барнаби.

Она повернула фотографию к себе лицом и сказала то, что говорили все без исключения:

– Боже праведный! Какой удивительно красивый ребенок!

– Она уже взрослая.

– А это ваша жена?

– Да.

– Теперь понятно, на кого… – Эми осеклась, покраснела и прикрыла рот ладошкой. – О боже, как грубо получилось. Простите меня. Как вам, наверно… О господи… Не знаю, куда и деваться… О-о…

Барнаби расхохотался. Он просто не мог удержаться. Она так явно сконфузилась, что это было дико смешно. Однако он тут же перестал смеяться, потому что увидел: она огорчилась.

– Прошу вас, миссис Лиддиард, не расстраивайтесь. Если бы я получал пять фунтов всякий раз, как слышу эту фразу, завтра же вышел бы на пенсию.

– Вы так говорите, просто чтобы утешить меня.

– Ничуть. Первой насчет моей наружности прошлась акушерка.

Эми уже почти улыбалась, во всяком случае, передумала уходить и вернулась на свой стул. Скорее желая разрядить обстановку, чем сильно этим интересуясь, Барнаби спросил, есть ли у нее дети. Эми покачала головой:

– Когда-то мы не придавали этому значения. Мы были очень счастливы, и казалось, этого достаточно. Потом, ближе к сорока, я стала задумываться. Но Ральф отговорил меня. – Она сжала руки, крепко переплела пальцы. – Позже я думала, что, может быть, у него появилось предчувствие. А может, он уже тогда знал, что болен, и не хотел оставлять меня с маленьким ребенком на руках. Но он был неправ. Сейчас бы я все отдала за то, чтобы частица его была со мной.

Барнаби с искренним сочувствием кивнул. Он не мог себе представить – больше того, боялся себе представить жизнь без дочери. Пусть они не видят ее неделями и даже не имеют от нее вестей, но он должен знать, что где-то она есть. Живет, дышит, разбивает сердца.

– У него был рак. – Эми, похоже, ушла в себя. Казалось, она и говорит-то сама с собой. – Точнее, хронический гепатит, который не обнаружили вовремя и не лечили. Мы были так далеко от больниц. И даже от хорошего доктора.

– Мне очень жаль.

– Все эти страшные люди, которые живут чуть ли не вечно… Убийцы, террористы… Генералы, не пропускающие к голодным грузовики с продовольствием… А вот Ральф… – Слезы полились у нее из глаз, но она их яростно смахнула. – Лучший из людей. Это так несправедливо. Гонория сказала, что это я виновата.

Барнаби издал сдавленный возглас протеста, усиленный недоверчивым покачиванием головой.

– Да. Она сказала одну ужасную вещь, самую жестокую вещь, которую можно было сказать. Я никому не рассказывала об этом, даже Сью. Там, в Испании, в больнице, он был без сознания несколько дней, и мы по очереди дежурили у его постели. Я возвращалась к нему в палату после того, как передохнула, шла по коридору, а тут Гонория выходит из кабинета врача. Она схватила меня за руки – у меня потом долго не сходили синяки – и закричала прямо мне в лицо: «Если бы ты любила его по-настоящему, он не умер бы!» Это был такой ужасный удар для меня. Я не знала, что он умер, понимаете? Это случилось, когда я спала. Это был единственный раз, когда она при мне проявила хоть какие-то чувства. Она и теперь отнимает его у меня. На его могиле стоит памятник, и только одно место оставлено под надпись – для нее. Комната с его детскими вещами постоянно заперта. Она часто там бывает. Я слышу, как она иногда читает вслух его письма или отзывы учителей в школьном табеле. Но все это не имеет никакого значения. Я сижу на его могиле, разговариваю с ним, и мы всё так же близки. А все остальное – это так, мишура.

Эми некоторое время молчала. Слышалось только жужжание флуоресентных ламп, да стрелка на часах отщелкивала минуты. Эми чувствовала себя уютно, несмотря на яркий свет, телефонные трели и голоса за тонкой стенкой.

– Понятия не имею, зачем я вам все это рассказала.

– Иногда бывает легче выложить все незнакомцу.

– Зависит от человека, знаете ли. У вас просто какой-то дар, инспектор. Может быть, вам стоило бы присоединиться к «Добрым самаритянам»[58]58
  Эта благотворительная организация, созданная в Великобритании в 1953 г., оказывает психологическую поддержку людям в тяжелом эмоциональном состоянии.


[Закрыть]?

– У меня не хватило бы терпения. Потенциальные самоубийцы толпами выпрыгивали бы из окон, если бы я дежурил на телефоне доверия.

Эми была удивлена. Он показался ей бесконечно терпеливым и внимательным. Но, может быть, это чисто профессиональное? Что, если он заставляет себя сидеть и слушать, чтобы высидеть признание? Между прочим, он довольно много записал. Она почувствовала себя неуютно и испытала облегчение, когда старший инспектор, нажав кнопку, вызвал симпатичную женщину-полицейского с красивыми, блестящими волосами.

– Мы хотели бы, миссис Лиддиард, – сказал Барнаби, снимая с вешалки ее пальто, – взять у вас отпечатки пальцев. Чтобы исключить из числа подозреваемых. Чистая формальность. Они не будут храниться у нас дольше, чем необходимо для расследования этого дела.

– Хорошо, – согласилась Эми.

– А как вы думаете, есть у нас шансы получить отпечатки пальцев вашей родственницы?

– Шансы нулевые. Гонория, она сама себе закон.

Барнаби попрощался с Эми за руку. Когда дамы выходили, он попросил Одри Брирли:

– Проведите миссис Лиддиард через дежурку. – Он улыбнулся Эми: – Ведь вам было бы интересно увидеть, как тут все работает?

– Еще бы!

Эми пошла за женщиной в форме по коридору, полная решимости хорошенько запомнить все, что увидела и увидит. Она купит папку и напишет на ней: «Полицейское расследование». Говорят, читатели любят реальные подробности. Фантазия Эми уже мастерила сцену, в которой Араминта, пройдя до конца свой извилистый, трудный путь, падает в обморок на ступеньках полицейского участка, не так уж далеко ушедшего от полиции Каустона. Здесь, утешенная и подкрепившаяся, она и рассказывает свою невероятную историю. Возможно, большому, грузному мужчине, сочувственно выслушивающему ее.

Телефонный звонок бармена дневной смены из отеля «Золотое руно» раздался после одного из самых скудных, самых скаредных ланчей, когда-либо съеденных Барнаби. В этот неумолимый подсчет калорий старший инспектор был ввергнут страхом, когда, устав ждать лифт, преодолел единственный лестничный марш до столовой. Верхней ступеньки он достиг совершенно обессиленным, страдая от ужасного удушья. Ему как будто сдавили дыхательное горло. Одышка сопровождалась шумом в ушах, рука, схватившаяся за перила, не только онемела, но и… – он вынужден был прищуриться, чтобы увидеть ее в фокусе, – как-то странно поехала…

Хотя необычные физические ощущения длились всего несколько секунд, этого было достаточно, чтобы чудесным образом нацелить инспектора на целомудренно постные предложения меню. В результате яичный салат соседствовал теперь в его желудке с низкокалорийным йогуртом и кубиком обезжиренного сыра, на вид и на вкус напоминавшим каучук (по крайней мере, теперь он знал, от чего отказаться в пост). Плюс хрустящие хлебцы, которые лишь с большой натяжкой могли называться и хрустящими, и хлебцами. Гораздо сильнее они напоминали сырые опилки, перемежающиеся воздушными пустотами. Очевидный случай для судебного преследования за несоблюдение закона о торговых названиях.

– С вами все в порядке, шеф? – Трой отошел от Одри Брирли и прогулялся до стола старшего инспектора. Его брови были приподняты, выражая мягкий вопрос (один из самых сильных способов, которым сержант умел выражать беспокойство о ком-то).

– Не говорите глупостей.

– Несварение?

– Чтобы получить несварение, надо хоть что-нибудь съесть, сержант.

Трой разразился смехом молодого, здорового, поджарого человека.

– Отлично сказано. Надо запомнить. Буду говорить это Мор.

– Да, она, наверно, бывает чертовски рада вашему возвращению с работы, Гевин.

– Между прочим, да! Она всегда наезжает на меня за то, что я не иду домой сразу после службы. – Подобно большинству мужчин и некоторым женщинам, Трой не упускал случая после смены пропустить пивка в Полицейском клубе. – Казалось бы, должна быть благодарна. Я пытался ей объяснить, почему это делаю. Если бы все стрессы и неприятности я после работы нес на Рассел-авеню, восемнадцать, она бы скоро пощады запросила. Прямо не знаю… – Он повернул стул и уселся поудобнее. – Женщины! Только войду, сразу же начинается. Всякие домашние дела… Когда я починю кран в ванной, шкаф на кухне, свет? В выходной к концу дня я просто измотан. Все, чего хочу, это поваляться в койке. После того как вымою машину. Глаза открыть боишься. Стоит их продрать – она включается. Последняя фишка: почему я с ней никогда не разговариваю. Я говорю: Морин, если я никогда с тобой не разговариваю, так это потому, что слово не успеваю вставить! – Почувствовав, что на той стороне стола интерес к беседе падает, Трой сменил тему – спросил, принес ли какую-нибудь пользу разговор с миссис Лиддиард.

– Ничего такого, за что можно сразу ухватиться. Но после ее ухода у меня возникло смутное ощущение, будто что-то из сказанного прозвучало фальшиво. Не обязательно потому, что она солгала. Просто была там какая-то нестыковка. Сейчас еще раз перечитаю. – Но не успел он договорить, как зазвонил телефон, и после разговора все мысли о беседе с Эми из головы старшего инспектора испарились.

Гэрри Бриггс, дневной бармен, сказал, что даже не уверен, стоит ли об этом рассказывать, добавит ли его информация что-нибудь к тому, что уже рассказали коллеги, но он видел женщину, о которой их всех спрашивали, и не один раз. Она выезжала со стоянки отеля в черной «целике». Барнаби спросил мистера Бриггса, не запомнил ли тот, кто был за рулем.

– Она сама.

– Вы уверены? Если это та машина, о которой я думаю, то там тонированные стекла.

– Уверен. Я видел, как она садилась в машину и выходила из машины. Она была одна. – Сказав это и услышав в ответ молчание, бармен с сожалением прибавил: – Я же говорил, ничего такого особенного.

Старший инспектор поблагодарил его и повесил трубку. Сержант Трой слышал весь разговор и теперь подался вперед, положив ладони на колени.

– Итак, она пользовалась его машиной, – произнес он, – а значит, это не просто девушка по вызову.

– Поднимите, пожалуйста, показания Лоры Хаттон.

Слегка озадаченный, Трой повиновался. Инспектор быстро просматривал показания и одновременно набирал номер телефона Лоры. Она ответила сразу, но спросила, не могла бы ему перезвонить:

– Я сейчас показываю дом риелтору.

– Это займет одну секунду, миссис Хаттон. Та женщина, которую вы видели ночью в «Приюте ржанки»… Помните?

– Боже мой, разумеется, помню.

– Я вот что хотел бы спросить: вы сказали, она постучалась в дверь?

– Да, так и было.

– А вы видели, кто ей открыл?

– Ну… Джеральд.

– Но вы видели его?

– Нет. Там крыльцо, оно загораживает…

– Может быть, вы слышали звук снимаемой цепочки?

– Да нет, пожалуй. Мотор такси работал, так что…

– И еще один вопрос. Когда вы заглянули в окно…

– Я больше не обсуждаю эту тему! Я же вам сказала, у меня тут человек. – И она бросила трубку.

Но это уже не имело значения. Барнаби мысленно перенесся к дому Хедли, в то место, где стояла Лора Хаттон, на краю цветника. Он стоял и вглядывался в просвет между бархатными шторами. Вспоминал форму и убранство комнаты.

– Чем это нам поможет, шеф?

Некоторое время Барнаби не отвечал. Просто сидел, словно бы всматриваясь в недавнее прошлое, и рассеянно похлопывал ладонью по листкам.

– Зря мы принимали всё за чистую монету, сержант.

– Как это?

– В самом начале дела всегда приходится именно так и поступать, но я глупейшим образом позволил этому затянуться.

– Вы про женщину?

– Да.

– Я бы этого не сказал, шеф. Мы следовали обычной процедуре. Мы уже знаем о ней кое-что. Я уверен, что теперь найти ее – раз плюнуть. Это только вопрос времени.

– Сомневаюсь, что мы когда-нибудь ее найдем, Гевин. Я вообще сомневаюсь, что она существует.

– Но все эти люди видели ее.

– Я полагаю, что все эти люди видели Джеральда Хедли.

– Хедли?!

– Именно.

Наступила полная тишина. Трой подыскивал правильную реплику. Или, по крайней мере, такую, которая не выставила бы его полным кретином. Но факт оставался фактом: столь экстравагантная идея даже не приходила ему в голову, да и сейчас он никак не мог с ней свыкнуться. Чем больше он об этом думал, тем безумнее она ему казалась.

– Почему вы так уверены, сэр?

– По нескольким причинам, но прежде всего – исходя из некоторых черт характера Хедли. Его сдержанности, которую отмечают все, кто когда-либо сталкивался с ним. Его скрытности. Конечно, это лишь мои догадки, но, возможно, он идентифицировал настоящего себя с этой самой женщиной, а учтивого чиновника в отставке рассматривал как фальшивую личину. Это объяснило бы всю ту ложь, которую он нагородил.

– Извращенец… Фрик… – Трой оседлал любимого конька: до чего хорошо, что я нормальный! – Выходит, обыкновенная, старая, размалеванная шлюха?

– Думаю, здесь речь идет о трансвестизме, а это гораздо сложнее, чем вы только что обозначили. Большинство трансвеститов гетеросексуальны, часто имеют жен, семьи. Это чисто психологическое расстройство, оно может никак не влиять на их сексуальную жизнь.

– А вот на мою бы еще как повлияло! – ерепенился Трой. – Если б Морин вошла в спальню в мужских сапожищах, трусах боксерах и с приклеенными усами подковой, мне кажется, я бы в окно выпрыгнул. – Он умолк, пораженный одной только мыслью о подобной возможности. – Но что тогда им за радость от этого? Ну, я хочу сказать, эти фрики, которые одеваются женщинами, ладно, это нездорово, – он изобразил гримасу преувеличенного отвращения, – но если они выполняют женскую роль в своих отвратных оргиях и получают от этого удовольствие… ну, фиг с ними. Но когда нормальный мужик переодевается для того, чтобы посидеть в гостинице… Какой в этом смысл?

– Просто чтобы на людях его воспринимали как женщину.

– Ничего себе «просто»! Просто связать себе яйца и называть себя Дорис!

– У них есть свои клубы, места, где они могут встречаться. Но самое увлекательное – это идти одному по улице и чтобы никто даже не подозревал, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

– Похоже, вы всё про это знаете, шеф, – заметил Трой и, посмотрев на спину начальника, добавил: – Без обид.