355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэролайн Грэм » Написано кровью » Текст книги (страница 25)
Написано кровью
  • Текст добавлен: 24 апреля 2021, 21:33

Текст книги "Написано кровью"


Автор книги: Кэролайн Грэм



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Вошла медсестра, чтобы измерить пульс и давление у Эми. Ей дали успокоительное, но легкое, и манипуляции сестры разбудили ее. Барнаби очень хотел поговорить с ней, но уж слишком ему было жаль бедняжку. Заглянув в глаза пациентки, сестра сказала, что все хорошо, и быстро вышла – только подошвы зашуршали по линолеуму.

Эми перевела взгляд на Одри Брирли, та ласково коснулась ее забинтованной руки:

– Все в порядке, миссис Лиддиард. С вами уже все в порядке.

Барнаби взял стул и поставил его у кровати. Не слишком близко, но и не слишком далеко – боялся, что не услышит ее слабый голос.

– Привет!

– Привет. Это вы.

– Да, опять.

Он так и думал: это было чуть громче, чем шепот. Они улыбнулись друг другу. То есть он улыбнулся. Уголки губ Эми слегка дрогнули и тут же опять опустились. «Неудивительно», – подумал он и заговорил, прекрасно понимая, что его «вступительная речь» вряд ли сколько-нибудь улучшит положение:

– Боюсь, ваша золовка мертва, миссис Лиддиард. Она покончила с собой. Ничего не смогли сделать.

– Она сказала… что сделает это… после того, как…

Эти несколько слов, похоже, сильно ее утомили, и она снова закрыла глаза. Барнаби некоторое время молчал, но потом продолжил, потому что ему совсем не хотелось, чтобы она провалилась обратно в сон:

– Я постараюсь быть кратким. Мы сможем поговорить подробнее, когда вы будете чувствовать себя лучше.

– Больно… говорить…

– Еще бы… Сделаем так: я изложу свои соображения насчет того, что произошло, а вы остановите меня, качнёте головой или подадите какой-нибудь другой знак, если я буду неправ. Получится у нас, как вы думаете?

Эми не ответила, и он заговорил, стараясь излагать все очень прозаично, как будто его тон или что-либо другое могли смягчить удар от того, что он должен был сказать:

– Гонория Лиддиард до прошлого понедельника понятия не имела, что Джеральд Хедли и ее брат когда-то встречались. Но на кухне у Лоры Хаттон она увидела фотографию их обоих, с какими-то другими людьми в ресторане. Это очень ее взволновало, и, желая узнать, как и что, она направилась от Лоры прямо в «Приют ржанки», но Хедли не застала – он был у Рекса Сент-Джона. Она заходила еще дважды в тот день, но безуспешно. В конце концов, не в силах дождаться утра, она вернулась поздно вечером.

Но один из гостей был все еще там, поэтому она пряталась среди деревьев за домом, пока не увидела, что гость уехал. Потом, полагаю, постучав и не получив ответа, она просто вошла. Зная, что мисс Лиддиард придавала огромное значение правилам приличия, можно догадаться, какое сильное любопытство владело ею, когда она поднялась на второй этаж дома Хедли и вошла в его спальню. Я не совсем понимаю, как это вышло, но чувствую, что был какой-то промежуток между ее приходом и моментом, когда они заговорили друг с другом. Как бы то ни было, этого времени ей хватило, чтобы увидеть фотографии. Из некоторых снимков многое можно было понять. И еще одежда… Так?

– Он… Джеральд… был в…

– В ванной?

Эми кивнула.

– Она рассказала вам?

– Да.

«О да, она рассказала мне все. Ничего не утаила. Не пощадила меня». Мерзкие слова снова собрались у нее в голове, чтобы заразить мозг, наполнить грязью эту тихую палату.

«Если бы ты любила его как следует, он бы не умер». Теперь она понимала, что Гонория имела в виду. Много лет тому назад, когда Ральф служил на флоте, он изменил Эми. Она не любила его «как следует», и потому он полюбил кого-то другого и заразился ужасной болезнью, позже убившей его. И Гонория об этом знала, испанские доктора ей сказали. Но она, естественно, думала, что этот кто-то – женщина.

Джеральд был сильно пьян. Выйдя из ванной и увидев, что она разглядывает фотографию, снятую в марракешском клубе, он рассмеялся. Вывалил ей все самые грязные подробности. Как они с Ральфом, едва познакомившись, вышли на задний двор и там занялись сексом, то один поворачивался спиной, то другой, тут же, у стены дома. Как Ральфу это понравилось. Он потом еще с другими пробовал. Ничего удивительного, что подцепил СПИД.

Вот тут Гонория его и ударила. Схватила ближайшую тяжелую вещь и стукнула Джеральда по голове, да не один раз, била снова и снова, пока голова не превратилась в кровавую кашу. Потом она засунула фотографии и одежду в чемодан, потому что никто и никогда не должен связывать ее обожаемого брата с этим кровавым месивом на полу и потому что она сама себе закон.

– Разумеется, это не Хедли заразил вашего мужа, миссис Лиддиард, – сказал Барнаби. Он запросил анализ крови сразу после разговора с Лорой Хаттон и получил отрицательный результат. – Вы ведь не знали, чем он собственно болел?

– Нет…

«Гонория не сказала мне – надеялась, что я тоже больна. Что Ральф перед смертью заразил меня этой болезнью. Она наблюдала и ждала, когда появятся симптомы. Ничего не говорила мне – вдруг я захотела бы провериться и оказалось бы, что я здорова? Тогда бы ей пришлось убить меня самой. Потому что такой обет она дала Господу Богу».

Слезы медленно покатились из глаз Эми, и Одри Брирли вытащила несколько бумажных платков из коробки, стоявшей на тумбочке. Барнаби решил здесь остановиться. Когда он застегнул пальто, замотал шарф и надел перчатки, Эми уже опять засыпала. Он погасил ночник на тумбочке, остался только ночной синеватый свет.

Пока они шли по коридору, Одри спросила:

– Когда вы расскажете ей остальное, сэр?

– Когда она будет готова это услышать. На сегодня с нее довольно, – в холле он бросил взгляд на часы: половина второго, – да и с нас тоже.

Кода

Почти всегда, даже когда дело закончено и официально закрыто, остаются вещи так и не выясненные. И персонажи, чья мера вовлеченности в преступление точно не определена. Целый клубок ниточек, которые никогда не распутать, чьи концы аккуратно не связать.

Зная это, Барнаби не усмотрел ничего страшного в том, что останется неустановленной личность женщины на «свадебной» фотографии Хедли, и выбросил ее из головы. Но однажды вечером ему позвонил взволнованный Трой и сказал, что нашел ее.

Сержант пересматривал, и не в первый раз, к большому неудовольствию жены, видеозапись «Салемских колдуний», где так блестяще сыграла дочь его шефа. В сцене суда, где «всякие женщины бегают и вопят как резаные», Трой разглядел на заднем плане лицо, показавшееся ему смутно знакомым. Он нажал на «стоп» – и вот она, пожалуйста! Миссис X. собственной персоной.

Ее легко нашли, сначала обратившись в Би-би-си, а потом – в профсоюз актеров «Эквити». Она была зарегистрирована в базе данных статистов, а в тот период, к которому относилась фотография с Хедли, значилась также в списках одного агентства, оказывающего эскорт-услуги. Разумеется, она запомнила заказ мистера Хедли, это были самые легкие сто фунтов, которые она заработала в жизни, и, главное, все было совершенно законно. Ей даже позволили оставить себе шляпку и фату, но когда она попыталась выяснить, зачем заказчику понадобилось это поддельное бракосочетание, он ответил ей довольно резко. Церковь была за городом, не далеко от Бёрнэм-Бичис. Скорее всего, Макс Дженнингс не ошибся в своих предположениях.

«Миссис Хедли» нашлась примерно месяц назад. Барнаби, которому полагался отпуск, теперь взял его, потому что Калли и Николас должны были прилететь домой и ему не хотелось упускать ни минуты общения с ними. Они поживут здесь пару дней, а потом вернутся в Лондон.

Просматривая не слишком занимательный раздел «Индепендент», он отвлекся на мысли о том, как хорошо будет повидать их, послушать о театральных и околотеатральных драмах. Жизнь в этом закрытом и перегретом мире постоянно кипит и клокочет. Это, слава богу, так не похоже на его собственную жизнь.

Левая нога онемела. Он вытянул ее, согнул и разогнул пальцы, потом с некоторым усилием закинул на нее вторую ногу. Котенок, который в это время играл со шнурками его ботинка, взлетел в воздух и приземлился на подушку в кресле напротив дивана Барнаби.

– Том!

– Что? – Он опустил газету. – В чем дело?

– Пожалуйста, будь осторожней! – Джой подбежала к Килмовски и схватила его на руки, а тот стал немедленно вырываться.

– Что я сделал?

– Он мог удариться!

Котенок между тем уже вырвался из объятий Джойс, добежал до дивана и начал решительно карабкаться по брючине Барнаби.

– Ты хочешь бокал вина сейчас или за едой?

– Сейчас, пожалуйста, дорогая.

Ему налили бокал «санта-каролина гран резерва», и оно оказалось очень приятным. Барнаби заставил себя отхлебывать понемногу, как ни хотелось осушить бокал несколькими глотками. Когда приедут дети, будет шампанское. Из кухни волшебно пахло. Кролик, запеченный с лемонграссом, каперсами и сельдереем. И еще там, внутри, груши «комис». Соус он приготовил из полужирного сливочного сыра, дважды протертого через сито, и добавил в него капельку мадеры и немного миндальной крошки.

Барнаби сделал еще глоток и, довольный, лег на диван. Вот это жизнь! Даже если крошечные иголочки то и дело покалывают плечо.

Зазвонил телефон. Джойс взяла трубку на кухне и вскрикнула от радости:

– О, здравствуй, дорогая, как я рада снова тебя слышать!

Барнаби замер в ожидании. Что-то там пошло не так. Они не приедут. А если приедут, не смогут остаться. Или смогут остаться только на одну ночь. Может быть, они кого-то с собой привезут, так что ему и Джойс не удастся нормально поговорить ни с дочерью, ни с Николасом.

– Том, – он сначала услышал, как трубку положили на стол, потом в сервировочном окошке появилось лицо Джойс. – Хочешь сказать пару слов? Они звонят из Хитроу, просто сверить часы.

– Хочу.

– Не вставай. Я принесу.

Калли было слышно так, как будто она говорила из соседней комнаты. Здорово будет снова увидеть его и маму. Она купила в Польше суперподставку для его специй. Что он сегодня готовит? Не забыл ли записать «Салемских колдуний»? Турне было умопомрачительное. Директор – настоящая жаба. Николас блистает в роли Дон Жуана. Беатриче ей так и не удалась.

Барнаби с веселым сердцем выслушал все это, но, когда она уже собиралась положить трубку, счел разумным сделать, так сказать, «предупредительный выстрел».

– Калли, тут у нас может возникнуть одна проблема… – Он нежно придержал за спинку Килмовски, который уснул у него на плече и теперь постепенно сползал вниз. – Это я о котенке. Боюсь, твоя мама сильно к нему привязалась.

– Тебе не надо ходить туда, Эми.

– Нет, я должна. Я должна войти туда. – Но ей было трудно нажать на дверную ручку.

Они стояли на лестничной площадке у двери в комнату Ральфа. Эми впервые вошла в Гришэм-хаус с той ужасной ночи, когда чуть не погибла здесь.

Пройти через кухню, потом через залу по каменным плитам, между которыми лезли сорняки, подняться по лестнице на второй этаж уже было нелегко. Но ничто не могло сравниться с этим.

– Может, я открою дверь?

– Если хочешь. – Но стоило Сью протянуть руку, Эми крикнула: – Подожди!

Она заколебалась. В двадцатый, тридцатый или пятидесятый раз, потому что именно столько раз, не меньше, Эми представляла себе этот момент. Она опять спросила себя, зачем ей это нужно. Есть для этого какая-то разумная причина?

В конце концов, его там нет. Она увидит деревянную лошадку, серую в яблоках, с потертым кожаным седлом и алыми поводьями. Когда они впервые пришли в этот дом, он поднял ее на руки и посадил на лошадку. Каминную решетку с узкой медной отделкой. Книжки, модели, красивые чертежи, которые он делал. Но сам Ральф – или его «останки», как упорно именовали это полицейские, – покоился рядом с сестрой под тисами на кладбище церкви Святого Чеда.

Сью честно, но тщетно пыталась понять то, что считала «потрясающим великодушием» Эми. На месте подруги она бы кремировала Гонорию, а пепел спустила в унитаз. Наверное, Эми, узнав, что муж не только время от времени ей изменял, но и был бисексуалом, стала по-другому относиться к нему. Так в конце концов решила Сью, но она ошибалась. Эми просто чувствовала, что самое меньшее, чего достоин человек, готовый на убийство из мести за единственного, кого он любил, это покоиться после смерти рядом с любимым.

Сью некоторое время переминалась с ноги на ногу, потом кашлянула, чтобы напомнить, что время идет, и повернулась к подруге. Лицо Эми было напряженным и невыразительным, она зажмурила глаза, как будто готовясь к зрелищу разрухи. И распахнула дверь.

Канделябры все еще здесь. В комнате их было полно. При жизни Гонории свечи тут горели постоянно, как в алтаре какого-нибудь римского собора. Сотни свеч. Остались потеки воска на полу и на мебели.

В комнате было полно улыбающихся, смеющихся, просто глядящих на тебя портретов Ральфа: младенец, едва начавший ходить карапуз, юноша. Некоторые фотографии были вставлены в рамки, другие просто прислонены к подсвечникам. Чудо, что пожар не случился.

Эми опасалась дурного запаха, но здесь чувствовался только вездесущий душок плесени. Наверно, кто-то из полицейских открыл окна. Все были очень добры к ней, особенно Деннис Рейнбирд из похоронного агентства. Это он, после того как откопали гроб, незаметно избавился от тяжелых книг, которые в нем лежали. Когда Эми отказалась прийти, чтобы увидеть дорогого усопшего, Рейнбирд заверил ее, что мистер Лиддиард очень хорошо забальзамирован. Ему казалось, что это должно ее переубедить.

– Вот здесь он лежал, – Эми подошла к длинному узкому столу в середине комнаты, – под белым шелковым покрывалом.

Сью не находила, что ответить. Вся эта история показалась ей настолько отвратительной, что она чуть не потеряла сознание, когда узнала ее от Эми. Только представить: Гонория здесь беседовала с трупом, возможно, обнимала его. О боже! Об этом даже думать невозможно.

– Я тебе говорила, что он просил позвать меня, там, в Испании, перед смертью? А она сказала ему, что я ушла.

– Эми, это ужасно. Я уверена, он почувствовал, что это неправда.

– О да. Он отлично знал ее. Просто… было бы хорошо, если бы мы смогли попрощаться.

Эми взяла его школьный табель. Один из многих, развешенных над камином, словно бумажные, покрытые печатными буквами полотенца.

«Способный, но шалун», «Отвлекает других учеников», «Явные способности к иностранным языкам», «Нужно больше стараться», «Пользуется популярностью среди товарищей».

– Его все любили, – сказала Эми. – Вот тут написано.

Сью все острее чувствовала, что вторглась в чужую жизнь, что ее присутствие здесь неуместно. Сначала она просто беспомощно стояла рядом с Эми, потом сделала неуклюжее движение руками, словно собираясь обнять подругу, затем руки ее безвольно повисли вдоль тела.

– Я думала, он не хотел детей, но, понимаешь, он же знал, что с ним.

Вот почему он всегда сам заботился о контрацепции. А вовсе не потому, что, как говорил жене, у таблеток могут быть побочные эффекты. Он просто старался не заразить ее.

Ему следовало сказать ей. Это трудно было бы услышать. Дело не в его неверности и не в том, что у него были особые сексуальные предпочтения, о которых она не подозревала, а в его решении одному нести страшное знание о том, что их счастливые дни сочтены. А может быть, он боялся, что она откажется от него.

– Я уверена, что дело было не в этом, – перебила Сью, когда увидела, что Эми расстраивается все больше и больше. – Он просто хотел избавить тебя от боли. Это бывает, когда кого-нибудь любишь.

Эми как будто не слышала ее. Она бродила по комнате, прикасалась к вещам. Покачала лошадку, покатала на полке туда-сюда маленькую зеленую металлическую машинку, полистала школьные тетради. Она старалась наполнить эти действия смыслом, но чувствовала только неловкость и неестественность всего этого. Это место было для нее призрачным, оно не хранило памяти о жизни. Нечто сакральное и мертвое – как мавзолей.

Она отдернула занавеску, и солнце затопило комнату, показав, насколько мир детства несовместим с церемониалом смерти. Духота вдруг стала нестерпимой.

– Пойдем.

– Ты не хочешь взять что-нибудь отсюда?

Назавтра работники компании из Принсес-Рисборо очистят дом.

– У меня есть это, – пальцы Эми на мгновение коснулись медальона. Она почти бежала к двери. – Пошли, Сью!

Та с радостью послушалась. Уже оказавшись снаружи, она взглянула на мрачную громаду из серого камня, принадлежащую теперь Эми, и тихо порадовалась, что больше никогда не войдет сюда. Они вместе вышли за ворота.

Был прекрасный мартовский день. Безоблачный небесный свод сиял. Вдоль подъездной аллеи зацветали нарциссы, а под деревьями – крокусы и желтые венчики весенника. Когда Эми заперла ворота, Сью сказала:

– Я захватила с собой хлеба. Может, покормим уток?

– Давай.

Они перешли дорогу и оказались на Зеленом лугу. Утки тотчас с кряканьем заковыляли к ним.

– Как они всегда догадываются?

– Видят сумки. Можешь угостить их и кексом, если хочешь.

Сью пока не избавилась от привычки печь, хотя теперь из едоков были только она и Эми, да еще иногда Аманда – дочь стала приезжать все чаще и чаще. Местную дикую фауну никто так сытно не кормил. Сью отдала Эми большой кусок черствого кекса с тмином. Эми, кроша его, сказала, что надо бы не забыть малышку, которую другие всегда оттирают.

– Давай я попробую приманить ее, а ты пока отвлекай остальных, – предложила Сью.

Она спрятала свой хлеб обратно в сумку и отошла в сторону, оставив Эми в кругу взволнованной, проголодавшейся стайки птиц. Подкравшись со стороны пруда, Сью попробовала привлечь внимание маленькой уточки, которая очень старалась прорваться сквозь плотный круг более сильных сородичей, но тщетно. Сью подумала о Гекторе, она почти постоянно думала о нем, ведь теперь она настоящий писатель, с контрактом и авансом за второй рассказ. Называться он будет «Гектор учится танцевать румбу», и сказать, что дракончик в своем латиноамериканском костюмчике выглядит замечательно – это ничего не сказать.

Сью покрякала, стараясь привлечь внимание уточки, но безуспешно. Может, подбросить что-нибудь так близко к ее клюву, чтобы другие не успели сцапать? Но они так жмутся друг к другу…

Кекс у Эми уже кончался. Сью смотрела, как она раздает последние крошки, и размышляла, до чего же сильно изменилась их жизнь за какие-то несколько недель.

Эми теперь богата. За Гришэм-хаус ей предложили сумму, показавшуюся им обеим огромной. Она постепенно выздоравливала. Когда выписалась из больницы и поселилась у Сью, плакала целыми днями, а по ночам ее мучили кошмары. Сью просто приходила в отчаяние, не знала, что делать. Теперь же хотя Эми по-прежнему просыпалась по ночам, она, по крайней мере, больше не лила слез, а вчера даже заговорила о будущем, например, о том, где будет жить. И что пора уже снова браться за «Ползунки».

Сама Сью чувствовала себя прекрасно. Однажды через адвоката она получила известие от Брайана. Он писал, что мог бы переехать обратно на то время, пока Сью не оправится от шока, вызванного тем, что он съехал. Она бросила письмо в огонь.

– Сью! Ты где-то очень далеко сейчас…

– О да, – Сью расправила плечи, выпрямилась, – извини.

– О чем ты думала?

Сью, которая думала о том, что никогда больше ей не придется смотреть, как Брайан языком отгоняет пенку какао в сторонку, а потом съедает ее, сказала:

– Думаю, не вынуть ли мне линзы. Глаза что-то слезятся.

– Это из-за ветра. Закапай, когда придешь домой.

Сью разбросала последние крошки хлеба. Маленькой уточке снова не повезло.

– Я уверена, что с ней все в порядке, – сказала Эми. – Да, она маленькая, но худой не выглядит. И перышки такие хорошенькие, блестящие.

Они издали заметили Рекса и его резвящегося пса. Рекс окликнул их и помахал им рукой, они подождали, пока он подойдет. Даже на расстоянии нескольких футов было заметно, что этот человек абсолютно счастлив. Улыбка занимала половину его лица, глаза сияли.

– Что это, Рекс? – спросил Сью. – Да отстань же, Монкальм! У вас такой довольный вид.

– Знаете… – пылко начал Рекс, но вовремя взял себя в руки.

А дело было в том, что бесконечные изыскания в области рыцарских традиций натолкнули его на поразительный факт. Оказывается, у гуннов было принято царапать щеку только что родившегося младенца мужского пола мечом, чтобы ребенок узнал вкус крови раньше вкуса материнского молока. Правда, этот занятный факт ну никак не годился для «Ночи Гиены», и это несколько подпортило удовольствие Рексу.

Женщины смотрели на него и ждали продолжения, но, помня о том, что недавно довелось пережить Эми, Рекс счел за лучшее не делиться с ними своим открытием.

– Боюсь, я не совсем понял вопрос, – проговорил он.

– Мы спрашивали, – пояснила Эми, – почему у вас такой счастливый вид.

– О, да просто жить хорошо, знаете ли! – просиял Рекс. – Просто жить хорошо.

Он приподнял потрепанную кепку и ушел, за ним, подпрыгивая и пританцовывая, потрусил Монкальм.

Изучив свое отражение в венецианском зеркале обитой желтым шелком гостиной, Лора осталась довольна. Она выглядела красивой, уверенной в себе и, что особенно удивительно, счастливой. Это она-то, которая еще недавно думала, будто больше никогда не будет счастлива.

Встав к зеркалу спиной и оглянувшись, она полюбовалась своим профилем, с особенным удовольствием отметив нежное, мерцающее сияние бриллиантов в ушах. Тяжелую гриву медных волос, падающих на плечи, поддерживали два гребня с жемчугом и марказитом. Лора подумала, что напоминает себе одну из роскошных женщин с картин Бёрн-Джонса[72]72
  Эдвард Бёрн-Джонс (1833–1898) – английский живописец и иллюстратор, близкий к прерафаэлитам.


[Закрыть]
, и улыбнулась. Она поправила жесткий и складчатый, как мехи аккордеона, стоячий воротник своей накидки из тяжелой тафты так, чтобы он эффектно обрамлял лицо. Она собиралась слушать «Der Rosenkavalier»[73]73
  «Кавалер розы» (нем.). Опера Рихарда Штрауса.


[Закрыть]
, и в голове у нее уже звучала музыка.

Осталось выпить легкий коктейль-шпитцер из белого вина и минералки «пеллегрино». Она поставила два бокала на случай, если Эдриан, владелец ирландского бельевого шкафа, решит к ней присоединиться. Он всегда вылезает из машины и подходит к двери. А не сигналит, подъехав, как другие. И это ей нравится. Лора отпила немного и небрежно поставила бокал. Будет еще один круглый след. Каминную полку и так уже украшало некое подобие олимпийского символа.

Вокруг, как и везде в этом доме, громоздились деревянные и картонные коробки и ящики, упакованная для перевозки мебель. Завтра она отрясает прах деревни со своих ног. И очень вовремя. Не то чтобы она часто здесь бывала в последнее время. Она жила у друзей в Сток-Поджесе, следя за постройкой своего нового дома и лишь изредка наведываясь в Мидсомер-Уорти, чтобы забрать почту и проверить сообщения на автоответчике.

Несколько раз звонила Эми. Хотела встретиться, чтобы снова выразить Лоре свою благодарность за спасение жизни. После третьей из таких встреч, прошедших в довольно напряженной обстановке, Лора послала ей открытку, где говорилось, что все это совсем не обязательно и что сейчас, в основном из-за переезда, она очень занята. Вероятно, ее намек поняли, потому что, даже когда «порше» Лоры стоял около дома, Эми не заходила.

Меньше всего на свете Лоре хотелось, чтобы ей напоминали об отвратительной трагикомедии, которую она застала в Гришэм-хаусе. Полицейские после всего случившегося привезли ее в участок и настояли, чтобы она выпила крепкого сладкого чая, которого ей вовсе не хотелось. Но они утверждали, что это очень помогает справиться с шоком. Лора пыталась, конечно, объяснить им, что все произошло слишком быстро, чтобы она успела испытать шок.

Разбив стекло, она пролезла в образовавшуюся дыру и побежала наверх, в ту комнату, откуда, как ей показалось, доносились крики. В ту секунду, когда Лора ворвалась в комнату, Гонория отпустила Эми, метнулась к открытому окну, села на подоконник и кулем повалилась назад. Мгновение ноги торчали над подоконником, потом она пропала из виду. Гонория не издала ни звука – ни когда выпала из окна, ни когда упала на землю. Все произошло за какие-то секунды.

Лора толком не поняла, что там происходило, и не была уверена, что хочет в этом разбираться. Она сообразила только одно: ее решение немедленно поехать к Эми, вместо того чтобы позвонить ей и назначить встречу в другом месте, как предлагал старший инспектор Барнаби, оказалось более чем правильным. Она не посмотрела на портрет в медальоне Эми, на того, из-за кого, надо думать, и случилась вся эта история, но ее заверили, что это больше не имеет значения. Теперь единственное, чего ей хотелось, это выбросить безобразное происшествие из головы, в чем, надо сказать, она весьма преуспела.

Особенно Лору удивляла поразительно быстрая трансформация ее чувств к Джеральду Хедли. Теперь, думая о нем, она всегда мысленно называла его по имени и фамилии. После того как Лоре рассказали о его странной двойной жизни и гомосексуальности, всепоглощающая страсть, некогда ею завладевшая, таинственным образом исчезла. Казалось, она, как Титания, освободилась от заклятия.

«Интересно, – думала Лора, – не является ли это быстрое и легкое выздоровление знаком того, что человек я неглубокий?» Но эта мысль вовсе не показалась ей такой уж неприятной. Во многих смыслах неглубоким людям гораздо легче живется.

Рев автомобиля прервал ее приятные размышления. Лора взяла сумочку. Направляясь к двери, она задержалась перед своим принцем куаттроченто и с неудовольствием посмотрела на его кислую физиономию. Он всегда был так близок ей, сегодня же впервые она испытала раздражение при взгляде на него и решила, что зря придумывала себе разные трагические обстоятельства, чтобы объяснить его настроение. Возможно, он просто дуется, как это бывает с подростками. Лора погладила его по руке: «Приободрись. Может, еще ничего плохого и не случится».

В дверь позвонили. Он уже здесь. Она протянула руку к маленькой позолоченной цепочке, которая висела сбоку от картины. Потянула за нее. И погасила свет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю