Текст книги "Написано кровью"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Брайан смотрел прямо перед собой, стараясь подавить жаркие воспоминания, и взгляд его упал на двойняшек Картер. Том сегодня был в шинели армии конфедератов и обтягивающих штанах с принтом под змеиную кожу. На груди его красовался значок с полицейским шлемом и лозунгом «Уничтожить горбатых свиней».

Торс Эди поднимался из суконного круга распластанной по полу юбки солнце, словно бутон – из грубого черного цветоложа. Юбка имела разрез до талии, и под нее надевались крошечные меховые шортики в тигриную полоску.

Румянец Брайана стал еще гуще при первом же взгляде на эпатажных маленьких мучителей. Он глубоко вздохнул, присел на корточки и сказал:

– Чего бы мне действительно хотелось, так это закончить пьесу тем, что в нашем деле называют ку де театр[34]34
  Франц. coup de théâtre.


[Закрыть], неожиданная развязка.

– У нас она была, – сказал маленький Бор, – да сплыла.

– Оглушить и поразить зрителя, – продолжал Брайан.

– Звучит прелестно, – оценила Эди.

– Но чтобы делать такие вещи, надо очень много работать, и откровенно говоря, я не уверен, что у нас достаточно сил для этого.

– Факт остается фактом, Брай, – подал голос Дензил, «стопроцентно британский продукт», судя по нанесенной через трафарет надписи у него на лбу, – чего бы нам действительно хотелось, так это сделать что-то самим.

– Ага! – с жаром подхватил Ворот. – У нас классно получится.

– Не думаю, – Брайан почувствовал себя сильно задетым уже тем, что они смеют так думать. – Для начала вы не соблюдаете дисциплину.

– Да будем мы соблюдать! – хором заорали они.

– Ну и где же распечатанные на компьютере роли, которые вы на нашей последней репетиции обещали выучить, чтобы от зубов отскакивало?

– А что от зубов отскакивает?

– Член! – брякнул Дензил, и был вознагражден дружным ржанием. Он высунул язык далеко, как только мог, и повилял им, рассеивая капли слюны.

– Мы ведь можем попробовать, Брайан, – сказала Эди, – правда?

– Если вы настаиваете, – ей он не мог бы отказать ни в чем, – но должен напомнить, что у нас в запасе очень мало времени. Да, вчера нас прервали, это не ваша вина, но ведь еще до того, как появилась полиция, мы зашли в тупик. Сколько бы мы ни изображали цыплят, это не поможет нам создать текст.

– А я вот не понимаю, почему в пьесе не может быть цыплят, – уперся Ворот. – Люди же едят чего-то.

– А вот чего вы думаете о Гевине Трое, Брайан? – спросил Дензил.

– О ком?

– О том рыжем уроде в коже.

– Ну, по-моему, с ним все в порядке.

– Ублюдок он, – высказался Ворот.

– Чуть Дензилу руку не сломал.

– О господи…

– Если Трой тебя увидел, считай, уже повязал, – подтвердил Дензил и добавил, не без некоторой гордости: – Чуть-чуть меня не взял на прошлой неделе.

– А что ты…

– Он замел нашего Дуэйна, – пояснил Ворот. – Тот ничего такого не делал, просто стоял на рыночной площади рядом с лавочкой, где торгуют навынос рыбой и жареным картофелем…

– Возле «Толстого Лесли»?

– Ага. Ну и там завязалась драка! Дуэйн заскочил в вагончик, чтобы утихомирить драчунов – или, там, произвести гражданский арест. А тут этот козел нарисовался, по магазинам ходил со своей бабой. Прям через прилавок сиганул, прикинь! И что в итоге? Бедный старина Дуэйн приложился мордой к горячей плите.

Брайан слушал, затаив дыхание, ему было противно и в то же время интересно, он прикидывал, насколько этому можно верить.

– Он вас расколол, Брай? Пытался?

– Конечно нет. Я ничего не сделал.

– Ну, это его не остановит, – сказала Эди и развела ноги, позволяя Брайану получше рассмотреть меховые тигровые полосы, что имело самые разрушительные последствия для него. Она громко постучала по паркету своими высокими шнурованными ботинками от «Дока Мартинса» и положила руки на колени. – Он вас в покое не оставит. Измотает.

– Они вели себя очень корректно.

– Ага, с вами да. Дрессированные.

– Дрессированные, – застенчиво повторил Бор.

– Посмотрели бы, как они ведут себя в нашем районе, – добавил Дензил. – Под любым предлогом останавливают и обыскивают.

– И глазом моргнуть не успеешь, – пропела Эди, и сердце Брайана ёкнуло от волнения. Она подмигнула ему, показав веко цвета спелого чернослива, припудренного серебром. – Теперь в участок пойдете?

– Не знаю. – Брайан вдруг остро почувствовал, что понятия не имеет даже о методах работы дорожной полиции, не говоря уж об уголовном розыске. – Они обычно вызывают, если хотят еще раз поговорить с вами?

– Нет, – поддал жару Том. – Обычно нет. Просто появляются как из-под земли.

И в эту самую секунду двери раскрылись, и появился сержант Трой.

На сей раз они беседовали без чаев и угощений, в маленькой комнатке, предбаннике школьной лаборатории. Там не топили и витал слабый, но явственный душок, исходивший от старомодной раковины в дальнем углу. Брайана пробрал холод, несмотря на фланелевую рубашку, свитер с оленями и поддетую под них майку.

Трой стоял у окна в глубокой нише. Положив шариковую ручку на подоконник, он неторопливо доставал блокнот. Так же неторопливо разместил блокнот рядом с ручкой. Потом расстегнул ремень, и пальто свободно повисло на нем. Затем он снял кепку, и жесткие, блестящие, как лисий мех, волосы сразу встали торчком, будто пружины распрямились. Лишь после всего этого он повернулся к Брайану и заговорил с ним. Брайан примостился на лабораторном вертящемся стуле за столом с инструментами, колбами и ретортами.

– Простите, что опять отрываю вас от репетиции, мистер Клэптон.

– Ничего страшного.

– Как они? Делают успехи?

– О да, вполне.

– А как называется пьеса, которую вы ставите?

– «Слэнгвэнг для пяти немых голосов».

Трой кивнул, изобразив глубокий интерес, но никак не обозначил его вербально.

– Проект, требующий напряженной работы. Мои требования к ним очень высоки. И к самому себе – тоже, естественно. – Брайан немного расслабился, вытянул ноги, которыми раньше неловко обхватывал единственную ножку лабораторного стула. – У меня отличная команда. Особенно двойняшки Картер. – Ему просто необходимо было назвать ее имя. Хоть разок. – Эди. И Том. Очень незаурядные ребята.

– О да, сэр, – согласился Трой, который впервые познакомился с малышкой Картер лет пять назад.

Эди привели в участок, когда ее мать, прикрываясь ребенком, воровала в магазине. На девочке было длинное, мешковатое пальто из искусственного меха, а-ля медвежонок Тедди, и все хитро подшитые к подкладке карманы оказались набиты сигаретами и сластями – хоть сейчас открывай магазинчик на углу. Отнюдь не безобидная сладкая пампушка, мягко выражаясь.

– Очень талантливые. А жизнь с самого начала ополчилась против них. Но ничего, они не сдаются.

– Совершенно с вами согласен в этом вопросе, мистер Клэптон, – поддержал Трой. «Надо же, он еще и мыслитель! Да этот чувак не знает, когда жрать, а когда срать. Небось, просто нарезают круги вокруг него, вот и все занятия».

– Девочка особенно способная. – «Ну все, это в последний раз я ее упоминаю, – сказал себе Брайан. – Самый последний. Правда, имени ее я теперь не назвал, но все равно. Остановись, пока не поздно!»

Трой только улыбнулся в ответ, хотя, конечно, заметил и дернувшийся кадык, и слегка участившееся дыхание, этот сексуальный драйв. Трепет. Легкую вибрацию. «Ну а как же, это же награда для педагога. Несовершеннолетняя притом. Проказник, проказник…»

Сообщив, что он молодой отец, Трой задал несколько вопросов про обучение детей. Брайан в ответ подробно рассказал ему… о себе. И Трой позволил Клэптону говорить. Это был прием шефа, тот прибегал к нему, когда припрятывал что-нибудь в рукаве. Он называл это «дать почувствовать разницу».

Сначала выманите грызуна. Пускай раскроется, разговорится, утратит бдительность. Поманите его лучшим кусочком сыра. Пусть обнюхает его. Откусит кусочек…

Почувствовав себя уютно и свободно, как в домашних тапочках, Брайан разглагольствовал о том, как пренебрег Кембриджем, этим питомником снобов, и предпочел ему педагогический колледж в Аттоксетере. Его бесцветные глаза заблестели за стеклами шубертовских очочков. Даже тусклая щетка усов встала торчком от гордости и удовольствия.

Трою, которому мама с детства внушала, что хвастаться нехорошо, его похвальбы наскучили не меньше, чем жалобы и слезы.

– Все это очень интересно, мистер Клэптон, – вежливо солгал он, – но, может быть, вернемся к нашему делу?

– О! – Брайан уже почти забыл, зачем они здесь. – Да, хорошо.

– Всего одна мелочь. – Трой пошуршал страницами блокнота, притворяясь, будто ищет запись. – В ночь, когда был убит мистер Хедли… Вы сказали нам, что в ту ночь… – еще пошуршать, на этот раз подольше, – выходили из дому где-то… давайте посмотрим… где-то без четверти одиннадцать. Свернув направо, вы обошли Зеленый луг. Кажется, вы назвали это «проветриться», так?

– Да, – ответил Брайан после некоторой паузы.

– Так оно и было?

– Так и было. У меня «да» – это «да», а «нет» – это «нет», сержант, что подтвердит всякий, кто меня знает.

– Боюсь, мистер Клэптон, у нас есть свидетель, который утверждает, что видел, как вы возвращались домой после полуночи. Более того, свидетель показал, что вы подходили к дому с противоположной стороны.

У Брайана было такое лицо, как будто на него внезапно напал… голубь. Ведь этот самый сержант буквально только что с подкупающим интересом слушал рассказ о его жизни! Трой улыбнулся. Или, по крайней мере, чуть раздвинул уголки рта и показал свои острые зубы.

– Э-э… в самом деле?.. Не знаю, кто этот ваш свидетель, но я бы задал ему в ответ несколько вопросов. Например, что заставило его прятаться в живой изгороди в столь поздний час и шпионить за людьми?

– Прятаться в живой изгороди?

– Ну, я-то никого не видел.

– Странно. Потому что вы непременно встретили бы его, если бы действительно возвращались с прогулки вокруг Зеленого луга.

Молчание. У Брайана на лбу заблестели бисеринки пота. Он закрыл глаза и вернулся на тридцать лет назад. Когда ему было три года, он подобрал на лужайке у соседей сливу, сочную, красную, сладкую «викторию», и принес ее домой. Родители, сильно встревоженные тем, что их единственный отпрыск так рано начал «влипать в неприятности», потащили его, плачущего, к соседям извиняться и возвращать «награбленное». После этого, уже зная, «на что он способен», мать с отцом неустанно работали над подавлением «основных инстинктов» Брайана.

Его научили, что общение с незнакомыми детьми или даже попытки поделиться с ними конфетами, приведут к неприятностям. Опасно приводить друзей домой или ходить к ним в гости. Дерзить взрослым, особенно тем, кто обладает хоть какой-то властью, даже опаснее, чем совершить уголовно наказуемое преступление. Любая дерзость способна ввергнуть твою семью в страшные несчастья. Брайан всей душой ненавидел родительское раболепие и низкопоклонство. Они выпотрошили его, поселили в нем страх и оставили беззащитным.

– Вы понимаете, сэр, что мы расследуем убийство?

– О да, да. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. Все, что угодно.

Трой стоял совершенно неподвижно, одна рука на подоконнике, поверх блокнота, другая – вытянута вдоль тела. Солнце осветило его волосы, и они засверкали ореолом огненных перьев. На бесстрастном лице читалась твердая решимость. Он выглядел как не ведающий греховных слабостей монах. Или как яростный инквизитор. Брайан без труда мог представить себе, как он тычет преступника лицом в раскаленную плиту.

– Итак, прошлая ночь… Может быть, он и прав, ваш свидетель. Или свидетельница. Если это она. Я не знаю, уф-уф-уф, – заухал Брайан.

– Продолжайте, сэр. – Трой щелкнул шариковой ручкой и разгладил лист блокнота.

– Вероятно, я ходил в деревню. Да, вот сейчас, когда вы заговорили об этом, я вспомнил, что проходил почтовый ящик, так что да, наверно, в деревню. Да, прогулялся до деревни. – Пауза. – Даже не знаю, почему я сказал, что прошелся вокруг Зеленого луга. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову… Вы тогда сказали про Джеральда, и я представил себе «Приют ржанки», ну и у меня в голове эти два события как-то связались.

– Это вполне понятно, мистер Клэптон.

– Да, не правда ли? – На щеках Клэптона вновь появилось какое-то подобие румянца.

– Кого-нибудь встретили во время прогулки?

– Ни души. Погода была противная той ночью.

– Это точно. Мне бы, например, потребовалась очень веская причина, чтобы выйти из дому в такую ночь.

– Я уже объяснял…

– Я бы решил, что пары минут на заднем дворе мне с лихвой хватит, чтобы вытрясти из себя хоть целый грузовик словесного сора. Но это я. – Трой несколько минут что-то писал, потом спросил: – Сколько времени, говорите, вас не было дома? В общей сложности?

– О-о… Около часа.

– В такую-то погоду?

– Да.

– Просто так, без всякой причины?

Сержант наклонил голову, и солнечный луч ударил Брайану прямо в лицо. Он слез со стула, зацепившись ногой за крестовидное основание ножки, и переполз подальше от слепящего света, волоча стул за собой.

– А может быть, – продолжал Трой, – вы шли на заранее назначенное рандеву? – Трой был рад возможности употребить это слово, которое запомнил из рекламы шоколада по телевизору.

– Рандеву? – Легкий румянец на щеках Брайана стал темнеть и расползаться, как отвратительное родимое пятно. Левое веко дернулось в нервном тике. – Конечно нет, – выдавил он.

– В таком случае, мистер Клэптон, позвольте изложить мою собственную версию. Я думаю, что вы вышли из дому, собираясь пойти направо, – чем и объясняется обмолвка во время первого нашего разговора, – но увидели, что вас заметили. Поэтому вы повернули налево и ушли, чтобы вернуться позже, когда путь будет свободен.

– Свободен? Для чего?

– Чтобы без свидетелей войти в «Приют ржанки», разумеется…

– В общем, история об утке Джемайме[35]35
  «Сказку об утке Джемайме» сочинила и проиллюстрировала английская писательница Беатрис Поттер (1866–1943), известная своими историями про кролика Питера и его друзей.


[Закрыть], – прокомментировал сержант Трой, не так давно познавший радости чтения ребенку на ночь. – Потом мне оставалось только размазать его по стенке.

Он сидел в участке и заново, для Барнаби, разыгрывал сцену в чулане при школьной лаборатории, с удовольствием крутясь в вертящемся мягком кресле, приятно расслабленный после спагетти болоньезе, двойной порции жареной картошки, бейквеллского пирога (песочного тарта с джемом под слоем миндального бисквита и миндальной же крошки), порции лимонного заварного крема-кастарда и нескольких чашек чая в полицейской столовой. Время, которое ушло на поглощение всего этого, сержант списал на посещение каустонской школы.

– Он признал, что пошел в сторону, противоположную той, которую нам назвал. Порол какую-то чушь, запутался. Все еще настаивает, будто просто вышел проветриться. Тогда я предположил, что он вышел из дому, намереваясь вернуться в «Приют ржанки», увидел кого-то, кто ошивался поблизости, и вынужден был уйти и дождаться, пока тот уберется, чтобы затем вернуться в дом и совершить свое грязное дело.

– Вот как? – Барнаби от души развлекался, представляя себе эту сцену. – И как он отреагировал?

– Чуть в обморок не упал.

– Признайтесь, сержант, вы получили большое удовольствие.

– Я просто делал свою работу, сэр, – скромно потупился Трой.

– Разумеется. Вы ему поверили?

– Вообще-то да, – сказал Трой. – Думаю, он и мухи бы не обидел. Кишка тонка… Не то что проломить голову мужчине. Вид у него был очень виноватый, но он из тех, кто выглядит виноватым, даже если полицейский просто попросит у него огоньку.

– Если бы он вышел проветриться, не нагородил бы столько вранья.

– Держу пари, что этот тип околачивался возле «Дома у карьера».

– Это где Картеры живут?

Трой кивнул:

– Так возбудился и заморочился, когда заговорил о них! Он из тех жалких придурков, что подглядывают в окна и дрочат.

– Согласен, – кивнул старший инспектор. Клэптон – тяжелый случай. Человек, чья личность стерлась раньше, чем высохли чернила на свидетельстве о рождении. – Надо бы посоветовать ему держаться подальше от двойняшек. Они ему яйца прищемят.

– Если найдут… – ухмыльнулся Трой, вспоминая жалкие вельветовые брючишки Брайана. Вряд ли в них обнаружится что-то, кроме оловянной свистульки, самое большее – два отвислых мешочка и сосиска. – Но что действительно доконало Клэптона, – продолжал сержант, давясь от смеха, – так это сообщение, что картинки его жены весьма недурны и я решил купить у нее одну. И поделом ему!

– Итак, теперь нам известны уже два человека, которые той ночью выходили из дому. Я чувствую, что Сент-Джон говорит правду. Его раскаяние совершенно искренне. Клэптон – совсем другое дело. Возможно, вы правы насчет Картеров, но так это оставлять нельзя. Дайте ему отдышаться, прийти в себя и попробуйте еще раз. У нас уже есть его отпечатки пальцев?

– Зайдет сюда сегодня по дороге домой, – засмеялся Трой, – прямо рвется поскорее нам помочь. А что у вас тут нового произошло, пока меня не было?

– Кое-что. Миссис Левин перезвонила и сказала, что больше ничем помочь нам не может. Это меня не удивило. Хедли звонил в полицию Аксбриджа в десять вечера накануне убийства, сообщил, что у него украли машину. Она была припаркована на Сильвер-стрит. Пока найти ее не удалось. Коронерское расследование по делу Хедли назначено на следующий вторник. Его врач согласился опознать тело. Есть отчет о вскрытии. К сожалению, ничего неожиданного или проливающего свет. Умер, как и предполагал Джордж Буллард, от сильного удара в лоб, возможно первого из нанесенных. Знал ли убийца, что он уже мертв, и просто не мог остановиться или наносил, так сказать, контрольные удары, мы можем только гадать. Хедли перед смертью почти ничего не ел, зато выпил изрядное количество виски, что подтверждает уже известные нам факты. Он был убит между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи. Кроме крови и слизи обнаружены следы слезной жидкости.

– Что, простите?

– Он плакал, сержант.

– Что? Вы хотите сказать, что перед…

– Перед смертью или чуть раньше.

Трой переваривал информацию, твердо глядя прямо перед собой в окно. Он не знал оправданий для мужчин, которые плачут. Мужчины должны умирать достойно, не хныча и не умоляя о пощаде. Что же это было такое? Почему Хедли не дрался? «Я бы дрался, – подумал Трой. – Боже мой, да я бы убил этого придурка!» И все же по какой-то причине он не мог презирать убитого. А поскольку двойственные чувства Гевина всегда тяготили, он неловко заворочался в кресле.

Барнаби, как и Троя, тронула эта подробность, содержавшаяся в двух скупых строчках отчета. Как ни странно, тронула даже больше, чем целая галерея жутких фотографий, развешенных на щитах в участке. Правда, в каком-то смысле старшему инспектору было легче, чем Трою: в душе Барнаби гнев легко уживался с жалостью.

Старший инспектор вообще не страшился чувствительности и мог выказывать лежащее на сердце с той же естественностью, как и вынашиваемое в уме. Если, конечно, находил для этого достойный повод. Но, подобно всем полицейским, он старался избежать личной включенности, признавая необходимость ясного, объективного взгляда на ситуацию. Правда, иногда, когда жертвой был ребенок, например, он не мог с собой справиться. Никто из них не мог.

Зазвонил телефон, и сержант, только что отлучившийся в свой закрытый для посторонних внутренний мир, вернулся обратно.

– Отдел убийств, Барнаби, – ответил старший инспектор. – Да, записывайте, сержант.

– Это вы занимаетесь бедным мистером Хедли?

– Да, сэр. Я так понял, что вы располагаете какой-то важной для нас информацией. Может быть, я сначала запишу ваше имя и фамилию?

Трой схватил блокнот и начал записывать. Полицейский телефон был поставлен на громкую связь, так что сержант слышал каждое слово:

– Я сомневался, стоит ли вам надоедать, потому что, когда ваши люди к нам заходили, их интересовал только понедельник, а это было за день до того. Но потом я поговорил с Элси – это моя жена, – и она сказала: «Если ты не решишься, Гарольд, так и будешь думать и думать. Кончится тем, что у тебя разболится голова». Ну, вот я и позвонил.

– И правильно сделали, мистер Лилли.

– Было уже совсем поздно, к полуночи где-то. Я вывел Баффи – это наш пес, колли, – на прогулку перед сном. Проходя мимо «Приюта ржанки», я увидел кое-кого в саду перед домом.

– Вы хотите сказать, что там кто-то прятался?

– Нет. У него там свет очень яркий, а она стояла прямо у окна. Заглядывала в окно.

– Она?

– Эта антикварная дама. Живет внизу, у «Старой буренки».

– Вы уверены?

– Я эти рыжие волосы где хотите узнаю. Похоже, она меня не заметила. Я прошел, а потом еще оглянулся и снова посмотрел. Это точно была она.

Барнаби подождал, но, кажется, мистер Лилли высказал все, что имел. Старший инспектор поблагодарил его и положил трубку.

– Вы, кажется, не удивлены, шеф, – заметил Трой.

– Не могу сказать, что сильно удивлен. По ее вчерашней реакции было видно, что она более чем неравнодушна к убитому.

– Ага, – Трой задумчиво постукивал согнутым пальцем по носу, – но был ли у них роман?

– Все считают, что нет. А безответная любовь…

– …может обернуться большой гадостью.

– Если – а судя по всему, так и было, – она шпионила за ним, то возникает вопрос: почему? Потому ли, что он был объектом обожания, или потому, что она хотела его застукать?

– Может, и застукала. Помните, каким голосом она сказала про безутешного вдовца?

– А что сообщил нам Сент-Джон?

Трой наморщил лоб.

– В ночь убийства кто-то наблюдал за ним из-за деревьев.

– Верно.

– Если он ничего не напридумывал, а действительно почувствовал чье-то присутствие, то это несколько проясняет дело.

– Хотите сказать, это могла быть Лора Хаттон?

– Вот именно. А коли так, дождалась ли она, пока уедет Дженнингс? Только ли тогда подошла к дому?

– Или не дождалась и тогда, возможно, видела, кто убил.

– Именно так. – Барнаби поднялся и пошел к изогнутым рогам вешалки для шляп. – Надо сегодня же поговорить с ней еще раз.

– Мне позвонить ей?

– Думаю, не надо. Ну, я на ланч. Идете?

– Да нет, – Трой развернул плечи, как бы показывая, что готов пожертвовать собой ради общего дела, – останусь тут. Вдруг будут новости.

Застегивая свое пальто в елочку, старший инспектор недоверчиво посмотрел на помощника:

– Вы ведь уже заглянули в столовую, верно?

– Я? – Трой был само изумление.

– Да, обжора несчастный! – Барнаби натянул перчатки и пригрозил: – Я ведь спрошу у них.

Спросит, с него станется. Старый черт.

– Всего один сэндвич.

– Ну да… И все остальное. – Барнаби закрыл за собой дверь.

Лора наклонила голову и осторожно высморкалась. Лобные пазухи болели, горло саднило. Если не считать коротких перерывов, она плакала уже несколько дней. Сначала страдая от вероломства Джеральда, потом оплакивая его кончину. Тот, кто говорит, что слезы врачуют душевные раны, порет чушь. Сейчас она чувствовала себя хуже, чем когда начала плакать.

Она спустила ноги с кровати, встала и разгладила яркое тканое покрывало с ацтекскими орнаментами. Кости у нее болели, словно их разбили молотком, а потом собрали с грехом пополам. Сознание снова обожгла мысль, что она больше никогда не увидит Джеральда.

Больше никогда… Ни покупая апельсины в деревенском магазинчике. Ни слушая через силу его рассказы, которые сразу забывались. Ни обмениваясь улыбками при случайной встрече с ним, приподнявшим мягкую серую фетровую шляпу и бормочущим дежурные слова приветствия. «Никогда больше. Никогда», – произнесла она вслух и почувствовала, как съеживается кожа на лице, будто ожидая удара.

Звонок в дверь. Лора выругалась, вспомнив, что оставила машину снаружи. Утром она поехала в Каустон, наивно полагая, что сможет поработать, хотя бы отправить несколько каталогов. Меньше чем через час она была уже дома, в постели, после таблетки снотворного. Теперь она принимала таблетки не только на ночь, но и днем. Еще один замкнутый круг.

Лора подошла к окну. Хотя сумерки уже сгустились, она смогла разглядеть странный синий автомобиль, припаркованный между столбами ворот. Пришлось сойти вниз, навесить дверную цепочку и отомкнуть замок.

– Добрый день, миссис Хаттон.

– А, это вы…

– Не могу ли я отнять у вас еще немного времени? В деле появились обстоятельства, которые вы могли бы нам разъяснить.

– Думаю, вам лучше войти.

Барнаби вошел первым и осмотрелся. Дом был изысканный, как шкатулка с драгоценностями. Двери, плинтусы, перила лестницы – все поблескивало толстым слоем белой краски. На полу и ступенях лестницы – пушистые ковры.

Лора провела их с Троем в крошечную гостиную, чьи стены обтягивал роскошный желтый шелк, и зажгла лампу в виде бронзового китайского дракона, из пасти которого свисала цепочка с коническим, а-ля шляпа кули абажуром.

Она пригласила их сесть, и Барнаби с великой осторожностью опустился на плетеный диванчик эпохи Регентства. Рядом, на ломберном столике из папье-маше, инкрустированном перламутром, лежала под стеклянным куполом безрукавка, подбитая лебяжьим пухом, и стояли шахматы из яшмы. Трой примостился на чем-то отдаленно напомнившем ему места для певчих на хорах в церкви, удивляясь, что оттуда вообще что-то видно.

Лора спросила, не хотят ли они чего-нибудь выпить, и, получив отказ, щедро плеснула себе в толстый приземистый стакан виски из георгианского хрустального графина. Теплый, густой запах выдержанного напитка заполнил комнату. Она тут же основательно приложилась к стакану. Глотала, а не пригубливала время от времени. Она и не думала притворяться, будто потягивает виски ради заполнения неловких пауз в светской беседе.

Барнаби вспомнил миссис Дженнингс. Видимо, это теперь модно – глушить тоску чем-нибудь покрепче и подороже в графине резного стекла. Правда, сейчас это было им на руку, потому как ничто не развязывает язык быстрее крепкого алкоголя, а она уже наливала вторую порцию.

– Не представляю себе, чем еще я могу помочь вам, инспектор. – Лора поставила стакан на мраморную каминную полку и взяла в руки эмалевый флакончик с нюхательной солью. Она нервно вертела филигранную вещицу в руках, откручивая и закручивая крышечку, играя тонкой цепочкой. – Вчера я выложила вам все, что знала.

– Возможно, не все.

– Что вы хотите этим сказать?

Ее вопрос прозвучал агрессивно – плохое начало для разговора. Барнаби требовался свободно льющийся поток воспоминаний, а не пьяная агрессия.

– Прошу понять меня правильно, миссис Хаттон. Я вовсе не имел в виду, будто вы скрываете что-то имеющее прямое отношение к убийству. Я хотел бы, если мне будет позволено, спросить о ваших отношениях с Джеральдом Хедли.

– Не было никаких отношений! Я же вам сказала вчера. Мы с ним встречались только на собраниях писательского кружка. Сколько раз повторять! – Она снова схватилась за стакан и плеснула туда золотистой жидкости.

– Может быть, я неточно выразился, – произнес Барнаби извиняющимся голосом, – речь о ваших чувствах к мистеру Хедли.

Пауза. Она смотрела куда угодно, только не на него. Взгляды, быстрые как птицы, порхали по углам комнаты, взлетали к потолку.

– Вас видели, миссис Хаттон, – вставил Трой. – Вы поздно ночью бродили в саду около его дома.

С секундным опозданием Гевин уловил почти незаметное движение старшего инспектора и прикусил язык. Вот всегда он так! И вчера тоже, когда опрашивали домработницу на кухне. Это уже слишком. Шеф считал, что Трой чересчур напорист в разговорах с расстроенными дамами. Трою было очень обидно. Как будто он бесчувственный какой-то. Как будто ему вообще не свойственны чуткость и деликатность. На этот раз, кстати, он попал точно в цель. Вид у дамочки был такой, как будто ее отоварили кирпичом.

– О боже… – Лицо, которое и раньше нельзя было назвать спокойным, стало еще более встревоженным. – Теперь по всей деревне разнесут. Хорошо хоть, что Гонория не сплетница.

– Мисс Лиддиард знает?..

– Она притащилась ко мне в день убийства. Ее аж всю перекорежило, когда застала меня в халате. И это в одиннадцать-то утра! Не говоря уже о том, что я ревела белугой. А кто меня видел?

– Этот человек выгуливал свою собаку. Мы не знаем его имени, – солгал Трой.

– Так вы верите слухам? Очаровательно! – Но враждебность ушла. Лора выглядела утомленной и слегка сбитой с толку, так что ей очень хотелось поскорее опять прибегнуть к своему испытанному лекарству.

– Это было в ночь перед убийством мистера Хедли, миссис Хаттон. Очень поздно.

– Ну да.

Барнаби оглядел свои вытянутые ноги на фоне серо-голубого ковра. Еще пара футов – и его ботинки уперлись бы в стену. Он чувствовал себя как Алиса, которая поела гриба и стала расти.

– Вы знаете, я разведена. – Она, похоже, защищалась, как будто кто-то обвинял ее в озабоченности, свойственной старым девам. – Вышла замуж, была замужней, снова стала незамужней. Неприятно, конечно, но не больше, чем легкая зубная боль. До встречи с Джеральдом я не знала, что такое любовь. Я проклинаю тот день, когда переехала сюда.

На этот раз она плеснула виски поменьше. Барнаби не сводил сочувственного и обеспокоенного взгляда с ее лица. Видно было, что она хочет выговориться, и старший инспектор подозревал, что стоит ей начать, и будет не остановиться, но она еще не определилась, начинать ли. Встретившись с Лорой глазами, он поощрительно улыбнулся, но, казалось, женщина уже не осознавала его присутствия. Что ж, так даже лучше.

– Я влюбилась окончательно и бесповоротно. С первого взгляда, как девчонка. Не могла думать ни о чем другом. Всюду видела его лицо. Лежала в постели и мечтала о нем. Писала длинные безумные письма и сжигала их. Однажды он как-то между прочим обронил, что любит желтый цвет. Я пошла и накупила себе кучу желтой одежды, в которой выгляжу ужасно. Я даже специально обставила в желтых тонах эту комнату на случай, если он когда-нибудь придет ко мне в дом. Когда я узнала, что он вдовец, так радовалась. Я видела, как он сдержан и замкнут, но думала, что смогу это легко преодолеть. Я не привыкла к поражениям в подобных делах.

Барнаби легко в это поверил. Даже сейчас, несчастная и неприбранная, в ореоле растрепанных волос, выглядела она очень привлекательно.

– Я напросилась на обед, à deux[36]36
  На двоих (франц.).


[Закрыть]. То есть это я так думала, что нас будет двое. Разоделась в пух и прах. А он пригласил чуть ли не пол-улицы. – Она разразилась сухим, неприятным смехом, как будто что-то с треском порвалось. – И даже после этого я не сдалась. Убедила себя, что для первого раза ему нужны были все эти люди вокруг. Что он просто стесняется. Через несколько недель я сделала еще одну попытку. Однажды он упомянул, что любит викторианскую живопись. У меня в магазине был холст – сентиментальная сценка у камина, конец девятнадцатого века, масло. Я упаковала картину и зашла к нему. Было время чая.

Как только он открыл дверь, я поняла, что совершила ошибку. Он проводил меня в кухню, рассмотрел картину, похвалил, но посетовал, что ему некуда ее повесить. Некоторое время мы с большим трудом поддерживали принужденный разговор, а потом кто-то позвонил в дверь. Это была Гонория, она пришла за смилаксом – ей, видите ли, понадобились ползучие стебли с красными ягодами для украшения церкви. Помню, Джеральд очень обрадовался, что она явилась и прервала наш разговор. Все это было бы смешно… Когда бы не было так больно. Он вышел с ней в сад и стал срезать ветки. Их не было несколько минут.