Текст книги "Написано кровью"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

К тому времени они прошли половину Зеленого луга. Навстречу им выбежала темноволосая, хорошенькая Китти Фосс, репортер «Эха Каустона».

– Здрасьте, старший инспектор! И что у нас?

– Привет, Китти, – бросил Барнаби и пошел дальше.

Девушка-репортер, стараясь не отстать, запнулась о кочку, и Трой бросился поддержать ее.

– Народ говорит, что тело уже вынесли, – продолжала она, пытаясь вырвать руку у Троя.

– Так и есть.

– Это мужчина, который жил в доме? Спасибо, сержант, дальше я сама! Некий, – она сверилась с записной книжкой, – Джеральд Хедли?

– Мистер Хедли был обнаружен мертвым сегодня утром при весьма подозрительных обстоятельствах.

– Кто его нашел? Сказала же, сержант, я сама! – Она выдернула руку. – Как он был убит?

– Вы же знаете правила, Китти. Будет обнародовано сообщение по результатам экспертизы.

Шеф проплыл дальше, а Трой повернулся к девушке:

– Может, встретимся попозже и выпьем немного? Я раздобуду для вас что-нибудь.

– Во второй раз вы меня на этот крючок не поймаете. – Китти посмотрела на него с глубоким презрением.

– Простите?

– Восемнадцать месяцев назад. «Веселый кавалер». Не помните? – Она наивно согласилась встретиться, надеясь на какой-нибудь улов, но получила разве что несколько сомнительных предложений, на которые плевать хотела.

– Ха! Да, было, – запоздало вспомнил Трой. – Не попробовать ли еще раз?

– Не раскатывайте губу.

Следующим Барнаби планировал посетить Сент-Джона. Если действительно Рекс и Дженнингс оставались последними, очень важно выяснить время и очередность их ухода. Барнаби и Трой без особого труда нашли обшитый досками, видавший виды дом. Он стоял почти напротив «Приюта ржанки», но, хотя их встретил собачий лай, какого ни один смертный не слышал и не хотел бы услышать, никто не появился.

Оставив коттедж «Бородино» за спиной и возвращаясь обратно к коттеджу Хедли, Барнаби заметил у ворот соседнего дома женщину с велосипедом. Видимо кем-то уже оповещенная, что ее искали, она с интересом смотрела в их сторону и явно ждала, когда они подойдут. Выуживая из кармана удостоверение, старший инспектор направился к ней.

– Миссис Клэптон?

– Да. А в чем дело? – Ее тон, немного встревоженный, но явно свидетельствующий о горячем желании помочь, обещал приятный контраст с предыдущей беседой.

– Как думаете, мы могли бы поговорить в доме?

– Конечно.

Входная дверь открылась в крошечное пространство, устланное циновкой из кокосового волокна. Сразу за ней круто взбиралась вверх узкая лестница. Стены лестничного колодца были цвета берлинской лазури в звездах. Сью провела их в довольно неряшливую гостиную, где с разрешения хозяйки Барнаби быстро и благодарно погрузился в глубокое кресло, из которого потом, когда пришло время вставать, еле смог извлечь себя. Трой устроился за столом с одной витой ножкой. Вся эта конструкция так шаталась, что в конце концов сержант пристроил свой блокнот на коленке.

– Это касается Джеральда? – Она широко раскрыла глаза и часто дышала. Видно было, что предчувствия у нее самые дурные. – Люди там, на улице, разное говорят. Что с ним несчастный случай. Даже… что он умер.

– Боюсь, что так и есть, миссис Клэптон. Но о несчастном случае речи быть не может. Мистера Хедли убили.

Краска сначала отхлынула от ее лица, а потом прихлынула обратно густой малиновой волной. Она склонила голову, и выражения ее лица было уже не разглядеть из-за водопада волос. Через несколько секунд Сью выпрямилась. Казалось, она успокоилась. Ее лицо теперь было цвета слабого чая.

– Но мы же только вчера собирались нашим писательским кружком. Прекрасно провели время. – Она казалось озадаченной и слегка обиженной, как будто прекрасно проведенное время само по себе способно уберечь от несчастий.

– Я так понимаю, вы собирались регулярно?

– Да. Раз в месяц. – Она уставилась на свои сабо, неуклюжие башмаки, надетые поверх шерстяных носков и разрисованные мелкими цветочками. – Джеральд… Джеральд…

– Вы не знаете, кто-то мог желать зла мистеру Хедли?

– Что вы хотите этим сказать? – Сью в изумлении переводила взгляд с одного полицейского на другого. – Разве это не был грабитель? Разве он не ворвался в дом?

– Разумеется, мы рассматриваем и такую возможность. – Барнаби был прямо-таки отечески мягок. – Как долго вы жили по соседству?

– С тех пор как мы переехали сюда. Около пяти лет.

– Вы, вероятно, очень хорошо знали мистера Хедли?

– Я бы не сказала. Он всегда был вежлив и готов помочь. Очень хорошо иметь такого соседа. Он расчищал снег прошлой зимой, когда Брайан потянул спину. Ну и всякое такое. Но он никогда, что называется, не раскрывался.

– Но вы встречались на людях?

– Только во время собраний кружка. Вне их мы не общались. Брайану бы это не понравилось.

– Почему?

– Его не интересуют люди… этого типа.

«Юлит», – подумал Трой, однако, помня о недавнем нагоняе, спросил у Сью очень вежливо и нейтрально:

– А какого типа, миссис Клэптон?

– Брайан их называет «офицерская косточка». Нет, Джеральд не состоял на военной службе. Мне кажется, он был отставным чиновником. Просто Брайан так называет подобного склада людей. Мой муж – социалист. – Она выпрямилась и приподняла подбородок, будто только что храбро призналась в каком-то стыдном грешке. Для Мидсомер-Уорти это, пожалуй, и было грешком. – Люди, в общем, нормально к этому относятся.

– Какие отношения были между членами вашего кружка?

– Прекрасные. В основном.

– Но должны же были возникать какие-то симпатии и антипатии? Время от времени разногласия неизбежны. Скажем, ревность к успеху кого-нибудь из членов кружка.

– О нет. Мы же не профессиональные литераторы.

«Туше», – подумал Барнаби, но потом понял, что она сказала это без всякой задней мысли.

– Вы все работали над разными произведениями?

– Да. Джеральд писал рассказы, Эми сочиняет роман…

Барнаби, слушая ее, осмотрелся. Две стены выкрашены в яркий, песчано-рыжий цвет, третья – в терракотовый, четвертая имеет тот же колер, что и стены на лестнице, правда, без звезд и галактических туманностей, но зато с величавой и довольно красивой пальмой. Черный фриз с греческим орнаментом расписан ниже рейки для картин. Все это напомнило Барнаби их с Джойс поездку в Кносс. Еще взгляд его наткнулся на сушилку для белья, с которой свисали пучки каких-то трав и цветов. Большой, от стены до стены, коричневатый ковер был безворсовым, однотонным, с зернистой, узелковой текстурой. Сью продолжала:

– …«Ночь Гиены». Я в этом ничего не понимаю. Оружие, бомбы, ракеты – все это мужские дела, правда? Глупости всякие. Но не в реальной жизни, конечно, где убивают людей.

– Вы всегда собирались у мистера Хедли? – спросил сержант Трой.

– Да. У Лоры домик крошечный, у Рекса вечно беспорядок. Брайан не хотел, чтобы они приходили к нам, а Гонория ворчала, что это доставляет ей слишком много хлопот. Вообще-то Эми мне сказала, что золовка просто не хочет тратиться на кофе и печенье. О! Вы ведь не расскажете ей…

– На этот счет можете быть спокойны, миссис Клэптон, – сочувственно улыбнулся Трой.

Сью робко улыбнулась в ответ. Она сняла очки, которые ненавидела всей душой, и пристроила их на коленях. Линзы были толстые, как донышки молочных бутылок. Сью мечтала когда-нибудь увидеть фильм, где герой, распустив по плечам туго стянутые волосы героини, снимает с нее очки и говорит: «А знаешь… в них ты выглядишь лучше».

– Кажется, у вас вчера был приглашенный выступающий, – сказал Барнаби.

– Редкая удача. Казалось бы, мы всего в часе езды от центра Лондона, а как же трудно зазвать к нам кого-нибудь!

– Но на этот раз у вас получилось.

– Да. Все удивились, что он согласился. И он такой милый! Совсем не строит из себя великого писателя. Дал несколько советов, рассказал много полезного. Он и нас внимательно слушал, представляете?

– То есть вечер удался?

Она истово закивала.

– И вы не заметили никакого напряжения, никаких подводных течений?

– Разве только Джеральд? – Лицо Сью помрачнело. Вытесненная на время мысль, что его больше нет, теперь вернулась. – Он почти не разговаривал, и это было странно. Я думала, он задаст кучу вопросов. Ведь он так хотел добиться успеха на писательском поприще. Бывало, правил и правил текст, пытаясь довести его до совершенства.

– И у него получалось?

Сью заколебалась. Зная, что о покойных дурно не говорят, она не сомневалась, что это правило распространяется и на их профессиональные достижения. С другой стороны, она всегда старалась говорить правду, а в данном случае правда ведь не могла никого обидеть. Меньше всего – бедного Джеральда.

– Когда Джеральд читал свои рассказы вслух, они звучали прекрасно. Он научился хорошо их читать, понимаете? Благодаря всем этим практическим руководствам. Но стоило ему умолкнуть, как ты понимал, что не помнишь ни слова из прочитанного. – После этого убийственного вердикта она вдруг встала, как будто вспомнив о правилах хорошего тона. – Мне следовало предложить вам чай, – сказала она, виновато пощипывая радужные кружева, которыми была отделана ее жилетка.

– Это очень любезно с вашей стороны, миссис Клэптон.

Мечта Барнаби о печенье более чем сбылась. Появились чай и кекс, им предложили угощаться.

– А почему вы так подробно расспрашиваете меня о нашем кружке? – осведомилась Сью, передавая полицейским большие чашки с чаем.

– Просто меня интересует фон. Я так понял, мистер Дженнингс не ушел вместе с остальными?

– Нет. Кстати, странно, да? Брайан первый пошел к выходу. Джеральд принес нашу одежду. Потом, казалось, засобирались все разом. Но, когда мы все уже были в дверях, Макс Дженнингс словно передумал уходить и снова сел.

– Вам показалось, что это был такой маневр с его стороны? – спросил Трой.

– Нет, не думаю. Просто неловкий момент.

– Вряд ли дорога до дома заняла у вас много времени, – предположил Барнаби.

Она не ответила, но посмотрела на него очень внимательно, как будто проходила тест и ждала каверзного вопроса.

– Вы больше не выходили в тот вечер?

– Нет.

– Никто из вас?

Она нахмурилась и прикрыла глаза рукой, как будто хотела подумать. Движение было быстрым, но не настолько, чтобы Барнаби не заметил всплеска эмоций. Причем эмоций посильнее озабоченности или беспокойства. Тревога, может быть? Или даже страх?

– Было уже поздновато.

– Может быть, прогулка с собакой? – подсказал Трой, подавшись вперед. Сержант тоже понял, что они напали на след.

– У нас нет собаки.

Она заговорила быстро, сухими, короткими фразами, нанизывая их одну за другой. Брайан сразу пошел наверх. Ей надо было еще подготовиться к занятию в детском саду. И вымыть посуду, оставшуюся после ужина Мэнди. Брайан уже крепко спал, когда она добралась до постели. Она долго не могла заснуть. Ее слишком взволновал вечер. А Брайан уснул, как только голова его коснулась подушки. И так далее, петляя и возвращаясь к уже сказанному.

Барнаби слушал все это не без сочувствия, поскольку понял, какая перед ней стояла дилемма. Люди совестливые, когда хотят скрыть что-то, даже не обязательно преступное, либо впадают в защитный ступор и не говорят ничего, либо безостановочно толкуют о чем угодно, стараясь занять свой язык, чтобы он не выболтал тайну. Желая сдвинуться наконец с мертвой точки, он прервал ее:

– Раз вы не спали, может быть, слышали, как уехал мистер Дженнингс?

– Да, – она с облегчением вздохнула, – да, слышала.

– Вы не заметили, во сколько это было?

– Боюсь, что нет. Вы знаете, как это бывает при бессоннице, лежишь в темноте… Время идет совсем по-другому.

– А это точно была машина мистера Дженнингса? – встрял Трой.

– Не могу себе представить, чья еще машина это могла быть. Мотор очень мощный, и мне показалось, что разгонялась она прямо под нашими окнами.

– Но вы не выглянули в окно?

– Нет.

– Ну что ж, миссис Клэптон. – Барнаби начал упорную и длительную борьбу с креслом, пытаясь вырваться из его коварных объятий. – Нет-нет. Все в порядке. Я справлюсь.

– Мы хотели зайти к мистеру Сент-Джону, – проговорил Трой, стараясь не смотреть на шефа, чтобы не рассмеяться, – но его не было дома.

– Да. Сегодня у него «базарный день». Он получает пенсию и делает покупки, а потом занимается в библиотеке. Уходит в девять утра, а обратно приезжает на четырехчасовом автобусе. Лору вы тоже не застанете дома. Она открывает свой магазин в десять, так что, скорее всего, она ушла из дома до того, как стало известно…

– А что за магазин, позвольте узнать? – уточнил сержант Трой, закрывая свой блокнот.

– «Прялка». Антикварный. В Каустоне, на Хай-стрит.

Барнаби, которому уже удалось привести себя в вертикальное положение, вспомнил название. В прошлом году он купил там Джойс на день рождения дорогущую викторианскую скамеечку для ног.

– Боюсь, мне придется попросить вас снять отпечатки пальцев, миссис Клэптон. Просто чтобы исключить… ну, вы понимаете.

– О господи… – Лицо ее омрачилось, глаза, маленькие без сильно увеличивающих линз и испуганные, как у кролика, заморгали. – Моему мужу это не понравится. Насчет гражданских свобод у него очень строго.

– Мы не будем хранить эти отпечатки. Их уничтожат, когда закончится следствие. В вашем присутствии, если вы захотите.

– Понятно.

– На Зеленом лугу, как вы уже, наверно, заметили, поставили передвижной опорный пункт полиции. – Барнаби говорил твердо, как будто приход Клэптонов туда был делом решенным. – Или, может быть, вы с мистером Клэптоном предпочтете зайти в участок?

Они остановились у двери. К ней скотчем была прикреплена картинка, изображающая дракона. Хвост обернут вокруг тела, и его стрельчатый кончик прикрывает ноздри и упирается в перепонку крыла. Над головой красным, синим и желтым написано: «Спасибо, что не курите у нас дома».

Выражение драконьей морды, шкодливое и виноватое, встревоженное, оттого что застукали, и одновременно выражающее веселую уверенность в том, что простят, напоминало гримаску ребенка-баловня, застигнутого за чем-то недозволенным. Трой про себя ухмыльнулся, а Барнаби громко засмеялся.

– Это кто нарисовал?

– Я. Это Гектор.

– Очень славно.

– Спасибо, – Сью вспыхнула от удовольствия, – он герой всех моих рассказов.

– Вы продаете свои рисунки, миссис Клэптон? – спросил Трой.

– Э-э-э… ну… – Лицо Сью просветлело.

– Это для моей маленькой дочки, ей бы очень понравилось. Повесить в ее комнате.

– Думаю… Я бы могла… Да.

– Отлично. Будем на связи.

Они уже вышли на крыльцо. Как только Барнаби и Трой сделали несколько шагов, Китти Фосс, на сей раз в сопровождении еще двух репортеров мужского пола, а также малого с камерой наперевес и женщины, размахивающей каким-то длинным ворсистым цилиндром, ворвалась в калитку, и все они, жужжа, как осиный рой, ринулись по дорожке к дому. Полицейские посторонились, полагая, что их целью была Сью, и не ошиблись.

– Итак, – сказал старший инспектор, когда «осы улетели», – ваше мнение, сержант?

– Думаете, выгораживает его?

– Похоже, что так. Хотел бы я знать, что в действительности делал мистер К., когда якобы «крепко спал». Пожалуй, стоит поговорить с ним, прежде чем жена его не подготовила. – Барнаби оглянулся бросить последний взгляд на коттедж «Тревельян». Представители прессы уже скрылись в доме. – Если домчите за двадцать минут до каустонской средней школы, у нас неплохие шансы успеть?

– По такой-то дороге? – Они как раз дошли до машины, Трой с усилием открыл дверцу, успевшую примерзнуть, и усмехнулся. – Да без проблем!

Тем временем в школе Брайан занимался с ребятами из театральной студии, готовился на ходу конструировать пьесу. Все, кроме Дензила, расположились полукругом на блестящем, медового цвета паркете. Школьники сидели по-турецки, спина к спине, или лежали на полу. Дензил висел вниз головой, вцепившись в резиновые кольца. Вены у него на шее вздулись, с мочек уха срывались и падали хрустально прозрачные капли пота.

– Иди уже, Дензил, – позвал Брайан. – Мы начинаем.

Дензил никак не показывал, что услышал зов, да Брайан этого и не ждал. Он с самого начала дал студийцам понять, что его modus operandi[17]17
  Образ действий (лат.).


[Закрыть] – демократичность и открытость. Чтобы утвердить и развить в школьниках диалектику общности, надо на место официального, академического ландшафта водворить другой и сделать его естественной средой обитания. Репетиции должны быть не противостоянием студии и ее руководителя, а увлекательным исследованием самих себя. Дети смогут наконец раскрыть свои мечты, стремления, разочарования, а Брайан придаст им форму, сотворит из них полномасштабную драму под рабочим названием «Слэнгвэнг для пяти немых голосов».

Премьера была намечена на конец весеннего семестра, и это изрядно беспокоило Брайана. Хотя студийцы, безусловно, получали огромное удовольствие от драматического самовыражения (иначе на занятия они бы не ходили) и со всей страстью и фантазией отдавалась импровизации, учить слова им совершенно не хотелось.

Напрасно Брайан записывал на пленку репетиции, брал записи домой, удалял непристойные выражения, пытался придать сухому остатку более-менее связный вид, сохранял все это в компьютере Мэнди. Получив на следующем занятии принесенные им из дому тонкие перфорированные карточки, юные актеры обескураживающе небрежно распихивали их по карманам джинсов и больше к ним не возвращалась.

Вот и сейчас Брайан спросил, нашел ли кто-нибудь время просмотреть результаты работы предыдущей недели. Дензил, медленно опускаясь, произнес:

– Да.

– И как тебе?

– Забирает, чувак. Реально забирает.

Парень повис в дюйме от пола, перекатывая под сероватой, нечистой кожей дельтовидные мышцы, словно кокосы. Потом беззвучно спрыгнул. Все зааплодировали. Дензил с притворным почтением приложил руку к груди и поклонился, показав бритый череп. В самом центре голой макушки красовалась татуировка – паук. Голубые нити паутины оплетали голову и исчезали за воротом майки с изображением группы «Ганз энд Роузез». Шею у самого основания опоясывала другая татуировка – «Разрезать здесь». Он неторопливо присоединился к остальным.

– Я б стал гимнастом на трапеции, если б свезло.

– Ладно! Народ, разогреваемся! – крикнул Брайан дурацким, нарочито грубым голосом и побежал на месте, встряхивая руками и ногами и крутя головой.

Дензил встал около Эди Картер, расставил ноги и задвигался, будто играл на гитаре, ритмично выбрасывая таз вперед, чуть ли не прямо ей в лицо. Еще двое вяло поднялись с пола. Ворот, не выносивший прикосновений к шее (откуда и прозвище), стал боксировать с тенью. Маленький Борэм, тощий и беспомощный, но одетый как спортсмен-олимпиец, несколько раз неуверенно отжался.

Эди и ее брат продолжали сидеть спина к спине, напоминая пару изящно выточенных, изысканно украшенных подставок для книг. В профиль их лица выглядели совершенно одинаковыми (брат и сестра родились в один день), разве что подбородок у Тома сильнее выдавался и был потяжелее. Длинные, густые, вьющиеся волосы цветом напоминали апельсиновый джем. Добавьте сюда изящные носы и высокие, мраморной белизны лбы, как у детей на картинах тюдоровской эпохи.

Брайан каждый день нетерпеливо ждал возможности встретиться глазами с двойняшками Картер. Они постоянно меняли стиль, придумывали себя заново, никогда не выглядели одинаково. Их ослепительная кожа, гладкая, сливочная, была как чистый холст, жаждущий, чтобы его раскрасили. Они одевались, как это делали бы маленькие дети, предоставленные сами себе, с этакой независимой, вызывающей пышностью. Сегодня Эди явилась в алой многослойной юбочке с пышными воланами, отделанной шелком и кружевом, и бананового цвета ажурном джемпере. Том был в голубых джинсах оттенка упаковки сухих завтраков из пшеничной соломки и куртке-бомбере с принтом: ночные ведьмы, горящие города и матерные фразочки из комиксов.

– Давайте, вы двое! – скомандовал Брайан.

Эди раздвинула свои яркие, цвета гвоздики губы, коротко высунула язычок и снова убрала его. И улыбнулась. Брайан быстро отвернулся и стал боксировать с Воротом, что вовсе тому не понравилось.

Когда студия только образовалась, Брайан, зацикленный тогда на невербальной коммуникации, предложил всем сесть в кружок, взяться за руки и закрыть глаза. Потом начались физические упражнения, настоящие, полноценные тренировки. Но тут же и кончились: Брайан боролся с Воротом, случайно дотронулся до его шеи и так получил в ухо, что в голове у него потом неделю звенело.

– Хорошо. Рассаживайтесь, земляне.

Брайан сел, сделав одно-единственное, стремительно ускоряющееся движение. Двойняшки повернулись к нему с улыбкой. Не чуя себя от волнения и желания, Брайан улыбнулся им в ответ. Он никак не мог решить, кто же из них красивее, – оба действовали на него опьяняюще.

– Итак, – отрывисто бросил он, – где мы остановились на прошлой неделе?

Никто не помнил. Брайан выдержал паузу, вопросительно кивнул всем по очереди (словно полоумная собака, сказал потом Ворот, с заднего сиденья «форда эскорт» его мамаши).

– Может… – Борэм наморщил лоб, – тот кусок, где Дензил спустился по социальной лестнице и ввязался в драку с пакистанцем?

– Нет, – коротко обрубил Брайан.

Он очень хорошо знал, что в студии налицо этнический дисбаланс, и тщетно пытался поправить положение. Цветные не хотели присоединяться. Возможно, из-за Дензила, который по субботам с энтузиазмом торговал на Хай-стрит «Британским националистическим журналом» правых радикалов.

– Это было классно. Можем повторить.

– Нет, не можем. – У Брайана портилось настроение.

Любая импровизация, какой бы мирной она ни задумывалась, быстро превращалась в стычку. Похоже, драки нравились всем, но хотя они, без сомнения, весьма зрелищны, даже Брайану, начинающему постановщику (или руководителю театрального проекта?), было ясно, что свет не всегда должен резать глаза, порой его стоит приглушить, пока лампы не разнесло к чертовой матери.

– Я помню, – Эди повернулась, чтобы встретиться с ним глазами. Ноги разведены, локтями упирается в колени, – свой кусок текста. С прошлой недели.

– Она помнит, Брай, – подтвердил Том, явно гордясь сестрой. Он подмигнул, показав веко, украшенное красными и синими цветочками.

Брайан много и возбужденно думал о веках Тома. Насколько он мог заметить, узор не менялся, ни единый лепесток. Яркие цвета никогда не выглядели смазанными. Однажды его пронзила мысль, что веки, должно быть, татуированы, что это такой своеобразный тест на мачизм, который выдерживают только храбрейшие. У Брайана так и не хватило смелости спросить, верна ли его догадка.

– Отлично. И что же это была за ситуация? Слушаем все! – Брайан хлопнул в ладоши.

– Я была женщиной, которая наехала на мужа.

– А не помнишь почему, Эди?

– Ну да. Он женат на мне, а кого-то еще клеит.

– Ага!

– Ну и я такая ору: «Дерьмо! Подонок! Пошел вон, жирная скотина! Плевать я на тебя хотела! И собаку свою вонючую с собой забирай!» Ну, у него там питбуль.

– Бор может сыграть собаку, – предложил Ворот.

– Щас, разбежался! – Задохлик в ярко-синем спортивном костюме мгновенно свернулся в тугой клубок, словно еж.

– А че, он маленький, – ухмыльнулся Дензил. – Беда в том, что он никогда никого не укусит. Патамушта он цыпленок, а, Бор?

– Нет! – Борэм прищурился и закинул руки за голову.

– Цыпленок… Цыпленок. Цып-цып-цып…

Дензил и Ворот семенили вокруг, хлопая руками, точно крыльями, и вертя головой. Две пары ног, в ботинках и в кроссовках, медленно поднимались и опускались на пол с нарочито выверенной точностью. Это было очень забавно и – учитывая, что все их познания о домашней птице ограничивались содержимым холодильников в супермаркете, – поразительно похоже.

Брайан обхватил себя руками и качался взад-вперед на том месте, где полагалось быть заднице, наблюдая эту буйную импровизацию. Потом Дензил клюнул Ворота, тот дико взмахнул руками-крыльями и заметался с громким квохтаньем.

Устало поднявшись на ноги, режиссер-новатор снова хлопнул в ладоши, с тем же результатом, что и в прошлый раз, и выкрикнул:

– О’кей! Кончай импровиз! Хватит!

Но, похоже, им не хватило. Куриный переполох продолжался. Борэм, увидев, что его мучители отвлеклись на другую забаву, решил все-таки согласиться на питбуля. Опустился на четвереньки, подбежал к Брайану и стал терзать его штанины.

– Хватит, Борэм! – одернул его Брайан, а потом, решив, что жизнерадостная нотка поможет восстановить статус-кво, скомандовал: – Лежать!

Щуплый Бор в ответ поднял ножку.

Том и Эди сидели, неестественно спокойные, сдержанные, и наблюдали. Сообразив, в каком Брайан оказался положении, двойняшки удвоили внимание, чем встревожили его. В пристальном этом вглядывании он уловил и жалость, и удовольствие, а если и ошибся, то только наполовину.

– Вы что, все против меня, да? – Он заискивающе хихикнул.

Вдохновленный Бор еще разок подпихнул Брайана, и тот рухнул на пол.

В этот самый момент распахнулась дверь и вошла мисс Пэнтер, секретарша директора, в сопровождении двух мужчин. Один, высокий, грузный, был в твидовом пальто. Второй, тощий как жердь, – в черной коже. Только Брайан сразу не узнал незваных гостей.

– Мистер Клэптон?

– Да.

Мужчина постарше подошел и показал Брайану удостоверение с фотографией:

– Старший инспектор Барнаби, уголовный розыск. Можно вас на пару слов?

– Конечно. – Брайан неуклюже поднялся с пола. – А в чем дело?

– Хотелось бы поговорить без посторонних глаз.

Тощий открыл дверь, и Брайан вышел за ними, не догадываясь, что его акции, так сильно упавшие, взлетели с безнадежного дна до самых небес.

Они шли к кабинету директора, Брайан – посередине, как арестант, которого конвоируют в тюрьму.

Трой вступил в свою альма-матер с важным видом, не испытывая ни ностальгии, ни гордости. Школу он ненавидел, но поскольку рано понял, кем хочет стать, когда вырастет, одинаково старательно учил как скучные дисциплины, так и те немногие (общественные науки, компьютерная грамотность), что вызывали у него интерес.

Он никогда не водился со злостными прогульщиками и хулиганами. А бешеный азарт в играх, как отвращавший его от спорта, так и привлекавший к нему, заодно охранял Гевина от язвительных насмешек, которые иначе навлекла бы на зубрилку склонность к серьезным и регулярным занятиям.

Теперь, шагая по хорошо знакомому коричневому ковролину в пятнах, Трой бормотал себе под нос:

– Боже, как я все тут ненавижу…

Барнаби завершил свое образование в начале пятидесятых, еще до того, как классические школы объединили с общеобразовательными, но его дочь училась уже в единой средней школе и выиграла стипендию в Кембридже. В то время чета Барнаби состояла в родительском комитете, и на обоих супругов произвела сильное впечатление самоотверженная стойкость учителей – часто, как им казалось, перед лицом превосходящих сил противника.

– Калли ведь здесь училась, да, шеф?

– Да, – отрезал Барнаби. Его не могла не раздражать плотоядная мечтательность, с которой мужчины произносили имя его дочери.

Мисс Пэнтер ввела всех троих в кабинет директора, мистера Харгрива, который освободил его для их беседы. Брайан сел за письменный стол, хотя двухместный диванчик и большое кресло были свободны. Барнаби, помня о своей недавней схватке с креслом, присел на краешек дивана. Мисс Пэнтер вернулась с чаем и сухим печеньем «Гарибальди», начиненным изюмом. Трой разлил чай и поставил чашку перед Брайаном.

– Прошу вас, мистер Клэптон.

– В чем, собственно, дело?

Барнаби подумал, что, возможно, этот человек недоумевает вполне искренне. Сообщения об убийстве не было в часовых новостях, с телефонной станции сообщили, что Брайану сегодня утром никто не звонил. Трой воспользовался временным затишьем, чтобы вознаградить себя печеньками, – ухватил от души, но и с оглядкой, пусть не думают, будто он отправляет в рот одну за другой, молотит без перерыва. Он был голоден. И в глотке у него пересохло (чай положения не спасал), не говоря уж о том, что сержант мечтал покурить. Он поймал взгляд шефа и поспешно вернул очередное печенье на тарелку.

– Восхитительный вкус, – сказал он, открывая блокнот, – в детстве мы называли его «печенье с давлеными мухами».

– Боюсь, у меня плохие новости, – объявил Барнаби, когда Брайан допил чай.

– Мэнди?! – Чашка стукнулась о блюдце, остатки чая расплескались.

– Нет-нет, – поспешил успокоить Барнаби, – ваша дочь тут ни при чем.

Трой наблюдал, как краски постепенно возвращаются на мертвенно бледную физиономию Брайана. «Вот и я такой же стану, – подумал он, – когда Талиса Лин пойдет в школу. Не будет ни минуты покоя». Это внезапное озарение подействовало на него чисто физически: будто чья-то ледяная рука сжала его внутренности. Пока сержант старался мысленно ослабить ее хватку, Барнаби объяснял Брайану цель их прихода.

– Джеральд? – Первоначальное удивление очень быстро сменилось взволнованной, почти радостной заинтересованностью. «Ликующей» – пожалуй, вот подходящее слово. – Подумать только… Я видел его буквально вчера, – изрек Брайан уверенным, самодовольным тоном.

– Мы знаем, что видели, мистер Клэптон. – У Барнаби не было времени наблюдать демонстрацию притворного горя и еще меньше – неприкрытое ликование перед лицом насильственной смерти. – Вы не могли бы рассказать, при каких…

– Это был в высшей степени странный вечер.

– Правда? В каком смысле «странный»?

– Напряженность. Скрытая напряженность. – Брайан откинул назад длинные, жидкие коричневатые пряди. – Скрытая, но, разумеется, не от человека по-настоящему чуткого. Именно таким и должен быть пишущий.

Барнаби поощрительно кивнул и откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобнее. Кажется, это надолго.

– У меня здесь театральная студия…

Брайан наконец разговорился, даже разоткровенничался, как это часто случается с людьми, все секреты которых немногого стоят. Пользуясь этим, Трой отложил шариковую ручку и, прежде чем шефу удалось вернуть свидетеля к «скрытой напряженности», успел ухватить еще два печеньица «с давлеными мухами». Так все-таки, может быть, мистер Клэптон пояснит насчет «скрытой напряженности»?

– Джеральд вел себя очень странно. Неестественно тихо. И уж очень хотелось ему от нас отделаться поскорее.

– А другие?

– Весь вечер восторгались заезжей знаменитостью! Каким же замшелым ископаемым он оказался! Вообще ничего не смыслит в современной драме. Неудивительно, принимая во внимание продукцию, которую он печет, как пирожки.

– Вы не в восторге от романов мистера Дженнингса?

– Никогда их не читал. Мне есть чем заняться.

– Не могли бы вы вспомнить, кто первый предложил пригласить его?

Ответ был прямо-таки написан на лице Брайана. Он не знал. Однако ему не хотелось в этом признаваться. Но если ответить наудачу, его могут опровергнуть, и тогда он точно потеряет лицо.

– Обождите, старший инспектор. Дайте вспомнить. – Брайан задумчиво погладил бороду. Он отрастил ее сразу, как только это стало физически возможно, чтобы спрятать крупные блестящие прыщи на подбородке.