Текст книги "Написано кровью"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Женщина в черном

Ранним утром Барнаби был уже на службе, хмурый, неотдохнувший и глубоко озабоченный собственными неприятностями. Спал он неспокойно, часто просыпаясь и вновь проваливаясь в забытье, видел плохие сны. Сейчас он не мог вспомнить, что именно ему снилось, но проснулся от удушья, сражаясь с пуховым одеялом, которое словно бы нарочно закрыло ему рот и нос.

Барнаби встал в шесть, за окном была зимняя темень. Он выключил будильник и заварил себе чаю. Потом, пользуясь тем, что Джойс еще спит, приготовил чудесный, очень вредный, хорошо поджаренный завтрак, насмешливо улыбнувшись котенку, который наблюдал в задумчивости, как он переворачивает ломтики бекона на сковородке. Пока старший инспектор ел, пришел почтальон. Принес два садовых каталога и счет за телефон.

Барнаби сложил посуду в мойку, заварил еще чаю и отнес чашку Джойс. Когда он вновь вернулся на кухню, между лопаток давило, предвещая несварение, а Килмовски сидел у холодильника и взволнованно мяукал.

– Быстро разнюхал, где есть чем поживиться, да? – Барнаби надел пальто и шарф. – Ты особенно-то губу не раскатывай. Они вернутся через две недели.

Трой подошел к боссу очень осторожно – знал, что бывает, когда старик в таком настроении. Что бы сержант ни сказал, что бы ни сделал, все будет не так. Даже если просто стоять и молчать, босс прицепится к его мыслям. Придерется к манере одеваться. Или прическе. Или форме левой ступни. Осталось только надеть на голову ведро, и дело с концом. Трой очень осторожно поставил на стол чашку и блюдце.

– И что это такое?

– Кофе, сэр.

– Он холодный.

– Но я только что…

– Не спорьте со мной.

– И в мыслях не было, сэр… – Трой замялся. – Сделать другой?

Появился знакомый Трою пузырек темного стекла, Барнаби высыпал из него в ладонь две таблетки и запил их… обжигающим кофе. Он тут же выпучил глаза. Его прошиб пот.

– Воды, шеф?

Вместо ответа последовал взгляд, от которого у Троя заболели сразу все зубы.

– Это у вас шутки такие?

– Что вы! Я просто…

Гневный жест и сжатый кулак, протаранивший воздух, заставил Троя тихонько, на цыпочках отойти.

Однако в коридоре сержанту сразу полегчало. В общем и целом обстановка в полицейском участке, конечно, оставляла желать лучшего, но то самое лучшее, которого она оставляла желать, сейчас шло Трою навстречу. Это была прелестная блондинка Одри Брирли. Источник сладостных телесных мук, если можно так выразиться.

Трой указал на дверь комнаты, откуда только что вышел, сделал предупреждающую гримасу и провел ногтем большого пальца по горлу. Одри прищурила младенчески голубые глаза, произнесла: «Обещания, обещания!» – и прошла мимо.

Смежив веки и уткнув лицо в ладони, Барнаби спрятался в темной внутренней тишине от звякающих ключей, пронзительных телефонных звонков, гула разговоров и обратился мыслями к сегодняшней планерке, которую назначил на девять тридцать. Он просидел так минут десять, потом кое-что записал в блокноте и поднялся из-за стола.

Старший инспектор пытался придерживаться демократических принципов в руководстве расследованием. Разумеется, насколько позволяла жесткая полицейская иерархия. Если хватало времени, выслушивал всех и каждому отвечал, зная, что хорошие идеи могут рождаться где угодно, в том числе и в головах младших по званию. И если предположение оправдывалось, он, как правило, отдавал должное его автору. Благодаря этому обычному, вообще говоря, нормальному подходу большинство подчиненных его если не любили, то уважали.

Сотрудники были разбиты на две группы. Одна, в которую входило и несколько гражданских служащих, оставалась в диспетчерской, при телефонах и компьютерах, разыскивая и сопоставляя информацию. Члены второй – оперативники – все время находились в движении, наблюдали, слушали, опрашивали. Сейчас три десятка людей смолкли и смотрели, как Барнаби направляется в дальний конец комнаты.

Он встал у стены с пробковыми досками, напоминавшими ржаные хрустящие хлебцы. К ним были прикноплены фотографии и увеличенные стоп-кадры видео, снятого на месте преступления. И когда Барнаби начал с того, что дело очень запутанное, сразу стало понятно, что он имеет в виду. Увеличенный свадебный снимок Хедли тоже был представлен, рядом с фото орудия убийства. Барнаби очень кратко изложил уже собранную информацию, потому что все имели возможность ознакомиться с протоколами вчерашних допросов.

– Нам известно, что Дженнингс не улетел в Финляндию или куда бы то ни было еще из Хитроу. Сегодня мы проверяем другие аэропорты. Мы также отправили телексы в морские порты. Возможно, там найдем какие-то следы. То, что он сбежал, соврав о том, куда едет, дает основания подозревать его. С другой стороны, мы не должны забывать, что от Хедли он поехал домой, лег спать, утром велел дворецкому собрать его вещи и позавтракал перед отъездом. То есть не похоже, чтобы он спешил.

Если предположить, что это он убил Хедли, откуда ему было знать, что тело обнаружат только утром? Рекс Сент-Джон достаточно ясно обозначил свою роль телохранителя Хедли. Дженнингс наверняка понял, что через минуту после его отъезда из «Приюта ржанки», Сент-Джон вернется туда. Следовательно, труп будет обнаружен, вызовут полицию, Сент-Джон расскажет, что знает, и Дженнингса тут же задержат. Надо также принять во внимание характер нападения. Такой сокрушительный удар говорит о том, что нападавший был в ярости, а стало быть, преступление вряд ли планировалось заранее. Хотя, разумеется, можно планировать убийство, а потом, приводя в исполнение преступный замысел, впасть в ярость, но все же я просил бы вас учесть сказанное мною ранее.

Дом не был надежно защищен, и это значит, что нельзя исключить возможность проникновения в него какого-нибудь авантюриста или бродяги. Кражи со взломом случаются, как нам всем известно, но здесь все свидетельствует против этого. Приходящая уборщица утверждает, что внизу ничего не похищено. К сожалению, на второй этаж она подняться не захотела. Тем не менее я еще раз поговорил с ней вчера вечером, и, похоже, как я и предполагал, из маленькой спальни исчез большой коричневый чемодан. Когда она убирала на прошлой неделе, чемодан был на месте, и, по-моему, разумно предположить, что человек, опустошивший ящики комода, использовал чемодан, чтобы вынести в нем их содержимое. Надеюсь, криминалисты подскажут нам, хотя бы отчасти, что было в ящиках.

– То есть в качестве мотива убийства мы все-таки принимаем ограбление, сэр? – спросил молодой констебль, румяный, свежий и хрустящий, прямо как печенье.

– На этом этапе трудно сказать, Уиллаби. Возможно, преступник подумал о краже уже после убийства, но в любом случае я не могу отделаться от мысли, что украсть он хотел что-то определенное, потому что очень дорогие часы он не взял. Миссис Банди сказала, что ящики комода всегда были заперты.

Тут подал голос инспектор Мередит, который до сих пор отстраненно молчал, раскидывая мозгами («как невостребованными драгоценностями», позже прокомментировал Барнаби):

– Судя по тому что парнишка использовал чемодан, подвернувшийся под руку, он не ожидал увидеть в доме то, что увидел, иначе захватил бы с собой что-нибудь, в чем вынести барахло. На себе столько не унесешь.

– Не унесешь, Йен, – согласился Барнаби, услышал за спиной слева резкий раздраженный вздох и кожей почувствовал враждебность Троя к Мередиту, впрочем вполне им самим разделяемую.

Инспектора Мередита, возглавлявшего группу оперативников, сержант ненавидел со дня прихода Йена в полицию. Везунчик. Птенец Брэмшилла. Выпорхнул из Оксбриджа с ученой степенью, как с золотой олимпийской медалью на шее. Сержантом стал, даже не сняв полосатый академический шарф[26]26
  До 2015 г. Брэмшиллский полицейский колледж в графстве Гэмпшир был главным центром подготовки полицейских кадров для Англии и Уэльса. Оксбридж (сокр. от «Оксфорд» и «Кембридж») – символ дорогого, элитарного образования, на которое указывает выдержанный в цветах колледжа академический шарф (а также галстук закрытой школы, предмет особой гордости владельца). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Через четыре года уже инспектор, плюс понты, плюс множество нужных связей. А такта, чтобы сделать лицо попроще, не хватает.

– Однако, – продолжил Барнаби, – в редком доме не найдешь пару чемоданов или дорожных сумок, поэтому не думаю, будто тот факт, что он пришел неподготовленным, дает нам так уж много.

Вот тебе! Получи… Лицо Троя выражало глубочайшее презрение. «Парнишка»! О боже! Он послал Мередиту насмешливую ухмылку, но тут же расстроился, увидев, как тот кивает, соглашаясь с Барнаби. Даже не заметил, что его осадили.

– Будем продолжать поиски обеих машин. Думаю, автомобиль Хедли отыщется в одной из местных мастерских на техосмотре. А вот «мерседес» найти будет потруднее.

– Какой «мерседес»?

– В протоколах написано какой.

– Пятисотый, спортивный легкий, сэр, – ответ констебля Уиллаби прозвучал почти одновременно с репликой Барнаби.

– Ах да! – обронил Мередит.

Тон этого «ах да» подразумевал, что у всех друзей и родственников Мередита такие же «мерседесы». «И беда в том, – желчно подумал Барнаби, – что, возможно, это сущая правда».

– Я хочу, чтобы вы разузнали все, что можно узнать о Хедли. Собрали как сплетни и слухи, так и все официальные сведения. Нам сказали, что он был женат на женщине по имени Грейс, девичья фамилия неизвестна, что они жили в Кенте и там она умерла от лейкемии. Он состоял на государственной службе, предположительно в министерстве сельского хозяйства. Если все это подтвердится, мы сможем от этого отталкиваться. Видео с места преступления доступно. Я бы хотел, чтобы с ним ознакомился каждый. Это всё.

Оперативники разбежались кто куда. Остальные разбрелись по офису, расселись на свои вертящиеся стулья перед дисплеями. Барнаби пошел к себе в кабинет, где можно было относительно спокойно поговорить по телефону.

У него имелся номер издателей Макса Дженнингса, и он уже набирал его дважды, но никто не ответил. На часах было девять сорок пять. Он снял трубку и набрал номер еще раз. Нет ответа. Барнаби осуждающе поцокал языком, питая пуританское презрение рано встающего человека к любителям поспать. Наконец отозвался женский голос с вальяжными нотками, присущими людям, чья жизнь протекает в райских кущах лондонской Слоан-сквер.

Барнаби изложил свое дело, его переключили на отдел рекламы. Старательно педалируя интерес к автору, он спросил, правда ли, что мистер Дженнингс уехал подписывать книги в Финляндию. Будучи громко повторенной, в издательском офисе эта фраза вызвала громовой взрыв хохота.

– Мы тут все валяемся под столом, – сообщила его собеседница, хотя Барнаби и не спрашивал ее, где они находятся. Его интересовал только Дженнингс. – Нам и в местный-то книжный магазин Макса не завлечь под покровом темноты, надписывать книжки в бумажной обложке. Не говоря уже о фуршете в «Уотерстоунс»[27]27
  «Уотерстоунс» – крупная британская розничная сеть по продаже книг.


[Закрыть]. В Финляндию! Кто-то вас наколол.

– Похоже, что так… – расстроенно согласился Барнаби. – Скажите… А вы могли бы сообщить мне что-нибудь о мистере Дженнингсе? Ну может, у вас есть какие-нибудь рекламные буклеты или что-то в этом роде?

– Э-э… – Его собеседница отодвинула трубку от уха, и Барнаби услышал, как она переговаривается с коллегой. – Биографию можем выслать. Довольно свежая. Хотите скину по факсу? – Старший инспектор продиктовал номер. Она снова пошепталась с сотрудниками и посоветовала: – Вам бы с Тейлант поговорить.

– С кем?

– С Тейлант Левин, его агентом. У вас есть чем записать?

Барнаби записал координаты.

– От них вам будет больше толку, чем от нас. Он с ними сто лет уже сотрудничает.

Поблагодарив, Барнаби повесил трубку и сел. Сейчас, когда напряжение от летучки спало, а несварение заглушили таблетки, он, к удивлению своему, почувствовал, что проголодался. Или, по крайней мере (вообще-то завтрак был всего два часа назад), ему хочется перекусить. Пообещав себе, что потом просто урежет ланч, он вышел в коридор посмотреть, что есть в автомате.

Как и большинство подобных устройств, этот предлагал высококалорийные батончики в ярких обертках и выпечку. Барнаби выбрал датскую слойку, утыканную засахаренными вишнями, и поочередно опустил монеты в щель.

Из мужской уборной вышел Трой, пропахший табаком. С первого января приказом по полицейскому управлению долины Темзы в участках запретили курение, теперь предаваться этому пороку разрешалось только в туалете. И к концу дня уборная теперь напоминала Дантов ад, грешники в форме или в гражданском платье то и дело выныривали из клубов сигаретного дыма и тут же снова пропадали.

Сержант шагал быстро и легко. Этакий Джек-попрыгун. Нас ждут великие свершения! Дело открыто, и как бы ни сложились следующие несколько часов, они, казалось, обещали что-то в духе «Порока на экспорт»[28]28
  «Порок на экспорт» – остросюжетный фильм (2007) Дэвида Кроненберга о жизни российского криминалитета в Лондоне. – Примеч. пер.


[Закрыть] и сравнительно мало бумажной работы. Увидев шефа, Гевин стер радостное выражение с физиономии. Так, на всякий случай.

– Я бы хотел кофе – запить вот это, – Барнаби показал сержанту целлофановый пакет со слойкой. И удалился.

– Ясно, шеф.

Когда Трой принес кофе, Барнаби говорил по телефону. Сержант поставил чашку уже не так опасливо, поскольку видел, что жизнь потихоньку налаживается. Его даже поблагодарили. Подняв палец. Большие перемены к лучшему.

Барнаби получал истинное наслаждение от этого голоса. Густой, как сигарный дым. Густой и глубокий, прямо актерский, хоть сейчас в Гарриковский клуб. Портвейн и орехи, арманьяк. Наглый, как звон монет, с жуликоватым призвуком.

– Макс Дженнингс берется за перо, только чтобы подписать контракт, – рокотал голос Тейлант Левин. – А о чем, собственно, вы хотите с ним поговорить?

– Мы расследуем внезапную смерть. Мистер Дженнингс был одним из нескольких людей, которые провели с покойным вчерашний вечер. – Барнаби изложил еще кое-какие детали дела.

– Беседовал с какими-то графоманами на краю света?! Даже не верится.

Барнаби заверил, что так оно и было. С каких это пор считается, будто деревня Мидсомер-Уорти затеряна за полярным кругом?

– Он отказался говорить даже с Линн Барбер![29]29
  Эта британская журналистка особенно известна своими интервью со знаменитостями.


[Закрыть] Заметьте, по моему совету.

– Мы почти уверены, что мистер Дженнингс был хорошо знаком с человеком, который его пригласил. Он никогда не упоминал имя Джеральда Хедли?

– Не помню такого.

– Возможно, это было несколько лет назад.

– Нет. Мне очень жаль.

– Мы получили кое-какую информацию о мистере Дженнингсе от его издателей…

– Зачем, – сразу же перебили Барнаби, – вы запросили информацию? Старший инспектор, мне нужно знать гораздо больше того, что вы мне говорите, чтобы отвечать на ваши вопросы о моем клиенте без его разрешения.

– Очень хорошо. Факты таковы. Мистер Хедли был убит вчера поздно вечером. Насколько нам известно, ваш клиент был последним, кто видел его живым. И теперь мистер Дженнингс пропал, оставив заведомо ложную информацию относительно того, куда направляется.

Бывают разные паузы. Потребовалась бы чугунная баба, чтобы пробить эту. Наконец раздался голос агента Макса Дженнингса:

– Боже всемогущий!

– У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, где бы он мог быть?

– Абсолютно никаких.

– Если он свяжется с вами…

– Мне нужно посоветоваться… Я позвоню вам, старший инспектор. Возможно, сегодня.

– Буду вам очень признателен, мистер Левин.

В трубке послышался нетерпеливый рык.

– О, прошу прощения, миссис Левин!

Барнаби положил трубку и пробормотал себе под нос:

– «Все страньше и страньше».

Трой смолчал. Даже если бы он набрался наглости, сейчас не время поправлять грамматические ошибки. Барнаби наконец обратил внимание на слойку. Вишни, выглядевшие блестящими и соблазнительными сквозь обертку, оказались жесткими, как жевательный мармелад. Он откусил кусок, сморщился от свирепой боли в зубах и с отвращением бросил недоеденную слойку на пол.

– «Прогнило что-то в Датском королевстве», Гевин.

– Да везде одно и то же. – Трой поднял булочку, подобрал залитую кофе целлофановую обертку и выбросил все это в мусорную корзину. – Морин вообще больше не включает новости.

Он достал белейший носовой платок, смахнул в руку крошки со стола и отправил в корзину. После чего тщательно вытер ладони и пальцы.

– Когда закончите с уборкой, – поморщился Барнаби, давно знакомый с одержимостью сержанта чистотой, но все еще способный над ней потешаться, – съездите и еще раз поговорите с Клэптоном. Надавите на него немного. Выясните, что, собственно, он делал во вторник ночью, когда якобы прогуливался по Зеленому лугу.

– О, как я рада, что ты зашла!

– Нам повезло. У меня выдалась минутка, и у тебя вторая половина дня свободнее.

Сью опустила чайные пакетики в керамические кружки. Ромашка для себя, крепкий черный «ред лейбл» – для Эми. И домашние овсяные хлебцы с глазурью из кэроба[30]30
  Кэроб – порошок из молотых бобов рожкового дерева, используемый в качестве замены какао в диетических продуктах.


[Закрыть] еще остались. Поднос со всем этим балансировал на обитом ледерином пуфике у камина.

Эми взяла свою чашку, пробормотав, и, видимо, не в первый раз сегодня:

– Ужасный день.

– О да, ужасный, просто ужасный!

Они всё говорили и говорили об этом. Эми начала, не успев даже снять пальто.

Прошло сорок восемь часов с появления полиции в Гришэм-хаусе. После прихода полицейских и жутких новостей, которые те сообщили, Эми, естественно, ожидала, что они с Гонорией сядут и постараются вместе пережить шок. Хотелось переварить все случившееся (чем они со Сью сейчас и занимались) за умиротворяющим, уютным чаепитием. Но Гонория ограничилась одной из своих обычных обличительных тирад, обрушившись на некие общественные силы, которые способствуют внедрению в нашу среду криминальных элементов. Эти ее речи не отличались ни разнообразием, ни оригинальностью.

Невежественные и потакающие детям родители, ленивые учителя, государство, которое кормит бездельников с ложечки от рождения до могилы, и развращающее влияние телевидения. Затем презрение к властям, отменившим телесные наказания и высшую меру социального воздействия, а также проводящим намеренно вредоносную политику строительства муниципальных зданий в непосредственной близости от домов добропорядочных налогоплательщиков. Все это вместе и по отдельности породило существо, убившее Джеральда Хедли, – что тип сей принадлежит к подонкам общества, само собой разумелось.

Эми имела глупость возразить:

– Аристократы тоже убивали людей. Елизавета Первая, например, рубила головы направо и налево.

– Люди королевской крови – это совсем другое дело. – Гонория уставилась на Эми своими круглыми, похожими на гальку глазками. – А если тебя разбирает любопытство, надо было испросить у этого мужлана полицейского с репой вместо лица дозволения пойти поглазеть.

– Гонория! Что за ужасные… Как будто я когда-нибудь… О-о-о!

При одном воспоминании об этом руки у Эми опять задрожали, и она уронила кусочек овсяного хлебца. Как будто она какая-нибудь ищейка, вроде тех, что обосновались на Зеленом лугу. Вовсе она не хотела ничего этого видеть! Ее от одной мысли об этом мутит. Но чисто по-человечески вполне естественно (она так и сказала Гонории) обсуждать ужасное событие у себя дома.

– В таком случае, – отрезала Гонория, – я рада, что веду себя не по-человечески.

– Что и требовалось доказать, – заметила Сью, когда Эми пересказала ей разговор с золовкой.

Они всплакнули вместе, а вчера – порознь. Сью отвела душу, когда эти коршуны журналисты наконец оставили ее в покое. А Эми – в церкви Святого Чеда, после того как навестила могилу Ральфа.

Она не знала, был ли Джеральд религиозен. Сама не отличалась особой религиозностью. Так что Эми просто помолилась о нем, бесхитростно попросив, чтобы душу его приняли на Небесах и чтобы та обрела покой. Разумеется, надлежащим образом обо всем этом позаботятся при организации похорон, но Эми смутно понимала, что в таких делах время дорого и что откладывать не следует.

Сью положила ложку густого цветочного меда в свою чашку чая.

– Я связалась с Лорой и Рексом, – сказала она, – когда узнала, что ты придешь. Думала, может быть, они присоединятся к нам? Лора поговорила со мной очень коротко, а Рекса не было дома, когда я заходила.

– Вот как… – Эми вовсе не расстроилась. Ей было довольно компании Сью. Она любила посидеть вот так, вдвоем, в этой комнате, и чтобы в камине горел огонь, отбрасывая тени на красноватые стены. Как будто они укрылись от всех в уютной пещере.

Они стали подругами, что называется, по умолчанию. Их тянуло друг к другу, как двух англичанок, заброшенных на чужбину, оказавшихся в полном одиночестве и быстро почувствовавших друг в друге родные души.

Каждая без слов понимала незавидное положение другой. Они не спрашивали (по примеру всех остальных): «Да как ты только можешь мириться с этим?!» Вместо этого они утешали и подбадривали друг друга, помогали советом. Иногда позволяли себе выпустить пар, яростно ругая своих угнетателей. Но обыкновенно они старались сохранять чувство юмора и способность смотреть на вещи со стороны. А что им еще оставалось?

Они не позволяли друг другу ни предаваться безудержной жалости к себе, ни брать на себя всю вину за происходящее. Когда они только начали общаться, Сью была очень склонна к последнему, объясняя поведение Брайана собственной медлительностью и недостатком ума. Эми безжалостно отмела эту версию.

У каждой из них, разумеется, имелся план спасения. Сью должна была стать знаменитым иллюстратором детских книг и купить себе маленький домик – чтобы хватило место ей и Мэнди, если та захочет жить с матерью. У них будет сад, они заведут уток и кур. А Эми продаст свой блокбастер и купит домик неподалеку. Это будет просторное и современное жилище, хватит с нее протекающих батарей, каменного пола и старых, пахнущих плесенью шкафов.

Встречаясь, они станут вести неторопливые разговоры. Не то что сейчас, когда болтают, смеются наперебой, но одним глазом все время поглядывают на часы. Эми как-то сказала, что они напоминают двух монахинь из ордена молчальниц, которым один день в году разрешается говорить.

– Как все-таки жаль, – вздохнула Сью (подруги всё продолжали обсуждать убийство), – что я не посмотрела на часы, когда услышала, что Макс уезжает!

– Откуда ты могла знать? К тому же вряд ли это так уж сильно помогло бы полиции.

– По крайней мере, они бы знали, когда Джеральд был еще жив.

– Я думала, это уже установили при вскрытии.

От последней фразы у обеих пошел мороз по коже, они в смятении посмотрели друг на друга.

– Наверно, им придется поговорить с ним. С Максом, я имею в виду. Как-то неловко. Получается, мы втравили его в историю.

– Могло быть хуже.

– Не представляю, каким образом.

– Это мог быть Алан Беннет.

Обе нервно захихикали. С одной стороны, они стыдились своей неуместной веселости, с другой – она приносила им некоторое облегчение. Затем, решив, что хватит уже говорить о смерти, Сью сообщила:

– Сегодня случилось и кое-что хорошее. К вам приходил этот рыжий полицейский?

– Да.

– Я сначала про себя прозвала его Лисом, – созналась Сью, склонная в каждом человек видеть сходство с тем или иным животным, – но потом передумала. У него такие тонкие губы и такие острые клыки, что я решила, пусть он лучше будет Хорек. А второй, плотный такой, – Бобер.

– О да, насчет Бобра – согласна, – кивнула Эми. С Хорьком она тоже согласилась, потому что Трой ей вовсе не понравился. – Так что он?

– Он хочет купить рисунок с Гектором. Для своей маленькой дочки.

– Великолепно! Сколько ты запросишь?

– Боже мой, откуда я знаю!

– Двадцать фунтов! – объявила Эми, и потрясенная Сью даже взвизгнула. – И это самое меньшее. Он же приобретает настоящую Клэптон. Скажи ему, что когда-нибудь это будет стоить целое состояние.

Эми знала, что только зря сотрясает воздух. Сью, скорее всего, просто промямлит: «Ну что вы, ничего не надо», когда ее спросят о цене. Или застенчиво протянет Хорьку гринписовскую банку для пожертвований. Но сейчас она сказала кое-что другое:

– Я все еще не получила ответа из «Мэтьюэна».

– Так это же хорошо. – Сью послала несколько рисунков и рассказ три месяца тому назад. – Если бы они не хотели тебя издавать, сразу же отослали бы рукопись обратно.

– Думаешь?

– Конечно. Просто рукопись передают из рук в руки, чтобы все ознакомились. Им это нужно, чтобы принять решение.

– Эми! – Сью улыбнулась подруге. – Что бы я без тебя делала?!

– А я без тебя.

– Как поживают «Ползунки»? – спросила Сью. – Еще что-нибудь удалось написать?

Она спрашивала не из вежливости. Сложнейшая, прихотливая структура книги Эми производила на Сью огромное впечатление, и она следила за каждым сюжетным поворотом с неподдельным интересом. Она находила роман захватывающим и была уверена, что, если Эми удастся урывать время для работы и подруга закончит книгу, та будет иметь огромный успех.

– Хочешь верь – хочешь нет, после всех потрясений прошлой ночью я написала шесть страниц!

Эми была несколько смущена. Почему она оказалась способна работать после таких новостей? Потому ли, что она настоящий профессионал, или у нее просто нет сердца?

Сью между тем с жадностью расспрашивала:

– Так что, Роксби узнал, что Араминта носит ту же фамилию, что и герцог де Молина, потому что она его сестра, а не жена, как он думал, когда отверг ее?

– Да, узнал.

– И?..

– Слишком поздно. Глубоко уязвленная, она уехала на Корсиканскую Ривьеру с Черным Руфусом.

– С известным наркобароном?!

– Она-то думает, что он представитель фонда «Спасите детей».

– А Бёрго? – Бёргойн был любимцем Сью. Волосы, черные, как эбеновое дерево, грация пантеры, говорит на двенадцати языках, часто одновременно. Фиалковые глаза, оливковая гладкая кожа, чью природную прелесть скорее подчеркивает, чем нарушает зигзагообразный шрам, оставшийся после дуэли, уважаемое и вызывающее трепет имя в мире международного шпионажа.

– Лишен всего, прозябает на кишащей крысами бокситовой дробилке где-то на Кайманах.

– О! – У Сью заблестели глаза, она захлопала в ладоши, восхищенная экстравагантностью всего этого. – Потрясающе!

– Вовсе нет. Ничего этого не случится до триста какой-то там страницы.

– А сейчас ты на какой?

– На сорок второй. Пока, кроме залихватского сюжета, нет больше ничего.

– Но, Эми, таковы все бестселлеры!

– Правда?

– Ты ведь не сдашься?

– Боже милостивый, нет! И ты не должна сдаваться.

Эми встала и выглянула в окно, она уже несколько раз выглядывала, с тех пор как пришла. Гонория отбыла на почту получать посылку с книгами из лондонской библиотеки. На этот раз она отправилась туда лично, поскольку опять возникла настоятельная необходимость сделать внушение мистеру и миссис Сэнделл. Недавно в Гришэм-хаус было доставлено письмо в слегка надорванном конверте, плохо заклеенном к тому же. Это означало, что десятиминутный разнос или получасовую лекцию придется претерпеть не только работникам почты, но и всем, кто будет стоять в очереди за Гонорией.

Глядя в окно, Эми сказала себе, что все это ерунда, будто она под колпаком. Не сидит же она безвылазно дома, в конце концов? Напротив, чуть ли не чаще бывает вне дома. Бегает по поручениям, передает сообщения (или, скорее, приказы), забирает что-нибудь у кого-нибудь или кому-то что-то доставляет. Но как избавиться от чувства, что собственное время ей не принадлежит?

У Гонории, видимо, имелся встроенный радар, позволяющий отслеживать малейшие перемещения ее миньоны. Если Эми бегала по делам золовки быстро и сосредоточенно, не зевая по сторонам, намеренно лишая себя тепла человеческого общения, все было хорошо. Но стоило ей остановиться на минуту, чтобы поболтать о погоде, погладить собаку, справиться о здоровье, как, вернувшись домой, она с порога слышала грозное: «Где ты была?!»

Гонория не знала о встречах Эми и Сью. А если бы узнала, прекратила бы их. Как именно прекратила, Эми даже думать не хотела, но была в этом совершенно уверена. Даже если бы Гонория знала, что эти встречи жизненно важны для Эми. Особенно, если бы знала.

– Вот она!

Побледнев, Эми отпрыгнула от окна. Сью вскочила на ноги, поддавшись беспокойству. Она ненавидела, когда Эми так явно обнаруживала свою подчиненность, и понимала, что ей не по себе, потому что в поведении подруги, как в зеркале, отражается ее собственная жизнь.

Эми быстро бросилась к двери, Сью закричала:

– Хворост, хворост!

– Черт! Чуть не забыла.

Сью метнулась на задний двор, где лежала заранее приготовленная вязанка валежника. Они обнялись на пороге, и Сью некоторое время смотрела, как Эми бежит по тропинке, все быстрей и быстрей, как будто подгоняемая ветром.

Когда Сью вернулась в дом и собирала себе ланч в детский сад, она вспомнила одну вещь, которая так ее волновала все это время, что она собиралась поговорить о ней с Эми. Как же она могла забыть о том, что постоянно занимало ее мысли? Теперь обстоятельство это опять терзало ее. Как так получилось, что, выйдя сделать круг по Зеленому лугу в ночь убийства Джеральда, Брайан отсутствовал дома целых три четверти часа?

Студия Брайана собралась вновь, но дела шли неважно. Первые пятнадцать минут занятия он пытался отвлечь ребят от разговоров про убийство. Начавшись с вопросов о Джеральде, беседа быстро перекинулась на серийных убийц, массовые убийства, совершенные с особой жестокостью, вампиризм и некрофилию. Последнюю Ворот назвал скукотищей.

Тщетно Брайан заставлял их разогреваться, щипать себя за щеки, чтобы лучше концентрироваться, лечь на пол и покрутить головами («покатать пушечные ядра»), представить себе, что они клоны на одноколесных велосипедах, чтобы разжечь их воображение. Как только упражнение заканчивалось, они возвращались к прежней теме.

– Вы же были его другом, мусора должны были бы дать вам на него взглянуть.

– Я не хотел смотреть…

– Говорят, от головы там мало что осталось. – Глаза Борэма сияли от восторга. – Небось, мозги вывалились.

– Значит, было чему вываливаться, – заметил Ворот. – Не то что у тебя. Тебя хоть до самого Рождества бей по башке, ничего оттуда не вывалится.

– Чё это? – Маленький Бор знал свое место и – в кои веки раз – свою реплику.

– Потому у тебя мозги в заднице!

– Ладно, хватит, народ, – проблеял Брайан. Он хлопнул в ладоши и сделал лицо типа «погружаемся в волшебный мир театра». – Поехали. Принесли текст?

Они уставились на него непонимающими глазами. Он вздохнул: как всегда. А в каком розовом свете все виделось ему в первый день! Вот они, материал для его творчества. А вот он, одаренный Свенгали[31]31
  Свенгали – главный герой романа «Трильби» (1895) франко-британского художника-иллюстратора и писателя Джорджа Дюморье (1834–1896). При помощи гипноза Свенгали делает оперной дивой совращенную им ирландскую девушку Трильби. Имя его стало символом демонической воли, подчиняющей себе творческую личность.


[Закрыть], готовый открыть и выпустить на волю талант и энтузиазм этих детей, которых занудная авторитарная система образования задавила, но не убила. Под его внимательным руководством они разовьются и расцветут. И в конце концов их жизни, невероятно обогатившись, сплетутся с его жизнью. Они будут уже не учителем и учениками – они станут товарищами. Дальше его сознание делало немыслимый финт, рисуя, как кто-нибудь из них – лучше бы Эди или Том, – став знаменитым, в знак благодарности в качестве псевдонима берет фамилию своего наставника. Как Ричард Бартон[32]32
  Ричард Уолтер Дженкинс, двенадцатый из тринадцати детей валлийского шахтера, дебютировав на сцене, взял фамилию своего школьного учителя Филиппа Бартона (Бёртона), который разбудил в нем интерес к творчеству и помог избавиться от акцента.


[Закрыть].

Брайан не допускал тут никаких вариантов. Он дает, они берут. Он решил не замечать той отдачи, которую порой получал от них. Эти лихие, страшные моменты, когда импровизация вырывалась из-под контроля разума и в воздухе веяло насилием. К насилию Брайан испытывал теплое, сентиментальное чувство, в значительной степени потому, что никогда с ним не сталкивался. Иногда в разговоре он оправдывал его как проявление «достоинства перед лицом испытаний», вворачивая это сравнение словно бы между прочим, чтобы казалось, будто оно его собственное[33]33
  Клэптон цитирует высказывание Эрнста Хемингуэя «Храбрость – это достоинство перед лицом испытаний». – Примеч. пер.


[Закрыть]. Но, по правде говоря, такие моменты рождали беспокойство и в его душе. Подавленные днем, они питали сны, кишащие личинками похоти. Да вот не далее, как вчера ночью…