Текст книги "Написано кровью"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Может быть, ты хочешь, чтобы я что-то сделала?

– Просто дождись со мной его прихода.

– Конечно дождусь.

Эми представила себе ярость Брайана, если он ознакомится с этим бюллетенем последних известий до прихода домой. Он всегда был лицемером, и его способность тут же переиначивать все в свою пользу проявится в полной мере. Когда привычные к самообману люди сталкиваются с суровой правдой жизни, последствия могут быть самые непредсказуемые и очень опасные. И не только для диких уток на чердаке[71]71
  Аллюзия на драму Генрика Ибсена «Дикая утка», в финале которой гибнет юная девушка.


[Закрыть].

– Ты боишься, что дашь слабину и впустишь его? Ты поэтому хочешь, чтобы я осталась?

– Нет. – Сью ответила ей из кухни, она наливала воду в свою банку для рисования. Она вернулась, поставила банку с водой на стол, зажгла лампу. – Просто мне хочется, чтобы здесь кто-то был.

– Он может быть агрессивным?

– Это никак не проявится.

Эми первая увидела машину Брайана, притом раньше, чем они ожидали. Она медленно тащилась через Зеленый луг. К тому времени Сью закончила создавать декорации мирного творческого уединения, которые ее муж и увидел через окно гостиной.

Эми затаила дыхание, когда в ответ на его стук Сью невозмутимо встала, взяла конверт, вышла из комнаты и, вернувшись, медленно задернула занавески. Эми не могла не заметить, что, хотя Сью проделала все это спокойно, вполне владея собой, голова ее была слишком запрокинута назад. «Она боится встретиться глазами с Брайаном», – подумала Эми, но ошибалась. Сью избегала смотреть на него не из страха, а от внутренней убежденности, что, если посмотрит мужу в глаза, ничто уже ее не остановит, она разобьет стекло кулаком и врежет ему по дурацкой физиономии.

После безупречно диетического ланча Барнаби вернулся в дежурку. Хотя было всего лишь три часа, некоторые оперативники уже возвратились. Троя среди них не было. Он отправился дальше изводить Клэптона, исходя из принципа: знакомый грешнику дьявол скорее влезет к нему в душу, чем дьявол, который с ним не знаком. Особенно если уже при первой встрече грешник чуть не обделался со страху.

Барнаби в третий раз взялся за показания Эми Лиддиард. При втором чтении у него опять возникло смутное чувство, будто в ее словах есть какая-то нестыковка, однако он так и не понял какая.

Любопытно, нет ли противоречий между тем, что она сказала ему лично в участке, и ее репликой в то утро, когда началось расследование? Интересующую его фразу следовало искать в файле «Лиддиард Г.», потому что Гонория с ее высокопарными тирадами тогда полностью доминировала в разговоре. Эми, насколько запомнил Барнаби, удавалось вставлять слово лишь урывками.

Оставив свой компьютер, он подсел к ближайшему свободному и начал поиски. Набрал несколько слов и вспомнил вдруг о своем bête noire, о задании, которое дал Мередиту на утренней летучке. К глубокому недовольству Барнаби, поручение уладить дело с отпечатками пальцев Гонории дало результат противоположный ожидаемому. Юнец вернулся и доложил, что мисс Лиддиард ни под каким видом не пойдет в участок, но готова, если лично Мередит будет присутствовать при процедуре, сотрудничать со следствием у себя дома.

Барнаби зажмурился от зеленого сияния монитора. Он вспомнил ответы Гонории, в основном отрицательные. Перечитал их еще раз. Да, так и есть. Эми всего лишь задала один вопрос дрожащим голосом и обронила еще одну фразу, касающуюся быта: «Сначала я сделала нам какао…» Здесь ее грубо оборвала золовка. Барнаби тогда не придал этому значения. Прерывать других было свойственно Гонории, да и, скорее всего, рассказ о приготовлении какао ничего не добавил бы к характеристике момента.

Старший инспектор пошевелил мышью, отмотал назад, посмотрел контекст фразы о какао, начав со своего вопроса к Гонории:

Б: Вы сразу пошли отдыхать?

Г: Да. У меня разболелась голова. Гостю разрешили курить. Отвратительная привычка. Здесь бы ему этого никто не позволил.

Б: А вы, миссис Лиддиард?

Э: Не то чтобы сразу. Сначала я…

Барнаби вскочил и отодвинул свой стул с такой быстротой, что тот врезался в стол позади, за которым сидела его сотрудница. Она подскочила и изумленно воззрилась на старшего инспектора. Пробормотав извинения, он бросился к собственному компьютеру и быстро нашел то, что искал. Это было в самом начале. Он спросил у Эми, пошли ли они сразу домой из «Приюта ржанки» после встречи, и что она ответила?

Э: Да. Я сделала горячее какао, а потом поднялась к себе наверх поработать над книгой. Гонория пошла со своей работой в кабинет.

Тут, безусловно, было противоречие, но совсем небольшое. Ну очень маленькое! Будь оно еще хоть чуть-чуть поменьше, он бы… Волнение Барнаби погасло, так и не разгоревшись. Что такое слова, в конце концов! Особенно такие расплывчатые, как «пойти отдыхать». Для кого-то это значит «принять ванну», для кого-то – «залечь в свою берлогу, налить себе виски и надеть наушники». Вполне возможно, для Гонории «пойти отдыхать» – значит «пойти к себе в кабинет почитать».

Но она сказала, что у нее болела голова. Барнаби проклял себя за небрежность. Почему он не сформулировал свой вопрос точнее? Вы сразу легли спать? Или даже так: вы сразу поднялись наверх? Тогда – если, конечно, предположить, что Эми говорит правду, – он бы поймал Гонорию на преднамеренной лжи. Барнаби даже слегка забеспокоился, осознав, какое удовольствие доставляет ему эта мысль, как бы он порадовался возможности предъявить ее Гонории.

Он еще раз перечитал показания обеих женщин, но того, что объяснило бы его странное ощущение, так и не нашел. Маленькое противоречие, наверно, и было той мышью, которую родила гора.

Он вздохнул, закрыл оба файла и открыл файл Лоры Хаттон. Быстро пробежав глазами изложение первой, совершенно непродуктивной встречи, он перешел ко второй, когда она слишком много выпила, плакала и обижалась на мужчину, который, как ей казалось из чистой вредности, отказывался влюбиться в нее.

Барнаби читал очень внимательно, полностью сосредоточившись, вытеснив из сознания все остальное. Как и раньше, он искал противоречивые или просто небрежные фразы. К сожалению, все ее признания – визит к Хедли летом, кража фотографии, ночные скитания от несчастной любви – по самой своей природе были таковы, что их правдивость не поддавалась проверке.

Звяканье фарфора, вкусный запах кофе. На его столе появилась чашка с блюдцем.

– А! – Барнаби понял, кто принес ему подкрепиться. – Вы вернулись. Какие новости на Лондонской фондовой бирже?

– Там переходят на бинго, я слышал.

– Не испытывайте моего терпения, сержант. Я не в настроении.

Трой, надев мину «а что я такого сделал?», сел и развернул шоколадную конфету, начиненный помадкой конус с половинкой грецкого ореха вверху.

– Отлично провел время.

– С Клэптоном?

– Скорее, без Клэптона.

– Как это?

– Я поехал в школу, там сказали, что он рано ушел. Поехал к нему домой – жена говорит, он у матери. Приезжаю к матери – и что же мы видим?

Дверь открыл Клэптон-старший и был так потрясен видом полицейской машины прямо перед крыльцом (хотя Трой заявился даже не в форме), что схватил визитера за руку и буквально втянул его в дом. Обычно-то бывает наоборот…

Когда дверь за сержантом захлопнулась, появилась миссис Клэптон в подарочной упаковке из блестящего нейлона. Она всплескивала пухлыми ручками и восклицала: «Он не выходит из туалета!»

Он так и не вышел, несмотря на уговоры сержанта Троя, весьма четко проартикулированные и произнесенные очень громким голосом, чтобы заглушить поп-музыку, грохочущую внизу.

Когда сержант отказался от дальнейших попыток, мистер и миссис Клэптон проводили его до самых ворот. Какие-то люди проходили мимо полицейской машины, и миссис Клэптон громко сказала: «Мы, конечно, будем поглядывать, не появится ли он, сержант. Это очень грустно, когда человек теряет свою собачку».

Трой так ловко разыграл сцену в лицах, что Барнаби от души рассмеялся.

– Получить ордер на задержание, шеф? Привезти его сюда?

– Может быть, завтра.

– Я выяснил, что такое «слэнгвэнг».

– Какой-какой слэнг?

– Эта его дурацкая пьеса.

– А, да! И как вы это выяснили?

– Посмотрел в словаре.

– Что? Вы посмотрели?.. – Барнаби все-таки не успел остановиться вовремя. Боже мой, что за противные, начальственные привычки! Да еще говорить это вслух… – Простите, Гевин. Правда, простите.

– Ничего. – Но Трой покраснел. – Это понятно. Я не ученый, чего уж там. Мы купили словарь для Талисы Лин. Ну, когда она начнет учиться, домашние задания будет делать.

– Так что же это такое – «слэнгвэнг»?

– Громкая оскорбительная ругань. По-моему, он претенциозный мерзавец. Правильно я подобрал слово?

– Еще как правильно.

Барнаби допил свой кофе, отставил чашку и уже собирался совершить еще одну мини-вылазку в стан Лиддиардов, когда вернулись несколько человек. Ни с чем, как он сразу понял. Вид у них был скучный и слегка обиженный, как у людей, которых несколько часов гоняли неизвестно зачем, хотя результат они могли вам предсказать заранее.

К столу старшего инспектора подошел констебль Уиллаби. Он явно испытал облегчение, когда Трой удалился, потому что не единожды страдал от резкостей сержанта. Барнаби указал ему на свободный стул, и Уиллаби сел, аккуратно положив фуражку на колени, а блокнот – в фуражку.

Барнаби приготовился слушать, со смешанным чувством жалостливого раздражения. Немного нашлось бы умельцев так скруглять острые углы, как этот. Парню либо надо как-то встряхнуться, либо попрощаться с работой в полиции. Барнаби подозревал, что второе более вероятно, и только надеялся, что обойдется без нервного срыва.

– Я поговорил с мистером Сент-Джоном, сэр, как мне было поручено, – начал Уиллаби. – Он ничего не имеет добавить к своему рассказу о приходе Хедли, а также о вечере и о том, что было после него. Однако он кое-что заметил накануне днем, хотя, боюсь, это такая обычная вещь…

– Что обычно, а что нет, решать буду я, констебль.

– Да, сэр. Когда мистера Хедли не было дома, мистер Сент-Джон видел в окно, как мисс Лиддиард вышла из калитки «Приюта ржанки», села на велосипед и уехала.

– Можете назвать точное время? – Барнаби взял ручку.

– Одиннадцать тридцать. Мистер Сент-Джон так точно это запомнил, потому что потерял ровно полчаса своего рабочего времени. Она дважды наведывалась в тот день. Если помните, коттедж «Бородино» как раз напротив…

– Да-да. Продолжайте.

– Хедли не открыл дверь, но, наверно, ничего необычного в этом нет, если принять во внимание, кто стучался.

Возникла пауза. Высказав свое суждение, Уиллаби принялся барабанить пальцами по фуражке, потом крепко вцепился в козырек. Он не мог больше выносить молчания.

– Интересный персонаж, этот Сент-Джон, не правда ли? Что касается его собаки…

– Спасибо, Уиллаби, – Барнаби рассеянно улыбнулся, – вы молодец.

– О… – Уиллаби вскочил, прижав фуражку к бедру. Блокнот упал на пол. Он нагнулся и поднял его. Лицо его сияло от радости. – Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Барнаби уже не слышал его. Откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, он перенесся на Зеленый луг, в Мидсомер-Уорти. Он увидел это место в морозное утро последнего дня жизни Джеральда Хедли. Вероятно, наблюдалось некоторое оживление в связи с предстоящим приездом знаменитости. Наверно, надо было приготовить угощение и упаковать его, чтобы удобнее было перенести все в «Приют ржанки». Часов в девять утра хозяин этой великолепной резиденции решился побеспокоить старика, которому хотелось, чтобы его оставили в покое и дали писать роман из жизни спецагентов. В одиннадцать утра женщину, которая ревет в три ручья и уже наплакала полную корзину мокрых бумажных носовых платков, тоже отрывает от дела незваный гость, вернее, гостья. После этой встречи гостья направляется к коттеджу Джеральда Хедли. Не застав его дома, она возвращается позже. А потом приходит в третий раз.

Барнаби открыл глаза. Когда ему пришла на ум возможная причина такой странной настойчивости, его сердце учащенно забилось. Он заставил себя несколько секунд дышать медленно и глубоко, чтобы немного успокоиться.

Лора может быть еще в своем магазине. Он нашел и набрал ее номер. Она ответила сразу же.

– Миссис Хаттон? Старший инспектор Барнаби. Хотел попросить вас об одном одолжении.

– Я как раз собралась выпить чего-нибудь тут по соседству. Это срочно?

– Да, – сказал Барнаби. – Я склонен думать, что да.

Эми в своей комнате работала над «Ползунками». Она занималась этим с пяти часов, и до сих пор ее не беспокоили ни треньканьем колокольчика, ни устными распоряжениями.

В данный момент она была очень озабочена стилем своей прозы, который стал казаться ей чересчур уютно знакомым. «Но стоит ли, – думала Эми, жуя кончик своей ручки, – постоянно искать новые сравнения, эпитеты и метафоры? Возможно, читателю больше понравятся испытанные, простые комбинации?» И это, убеждала себя она, не оправдание собственной лени, просто бывают такие удачные пары слов, такие счастливые сочетания, что ни один писатель не сможет придумать лучше.

Бросив быстрый взгляд на утреннее небо из окна спальни, мы, разумеется, вспоминаем розоперстую богиню зари. Черные волосы при определенном освещении действительно блестят как вороново крыло. И какие же влюбленные глаза не сияют как звезды, особенно проливая свое сияние на предмет любви?

Эми немного утешало, что такие творческие сомнения знакомы даже самым успешным литераторам. Вот Макс Дженнингс говорил, что всякий раз начинает новую книгу с убеждением, будто уж на этот раз опишет безоблачные отношения, безбрежное блаженство, что герои уйдут навстречу заре рука об руку, что они не скажут друг другу ни одного грубого слова. И на тебе: задолго до конца первой главы они уже по уши увязнут в ссорах, будут орать друг на друга, ругаться и бить тарелки.

Эми вздохнула, собралась с мыслями и опять приступила к делу. Сцена, над которой она сейчас работала, была весьма драматична. Араминта спаслась от Черного Руфуса, соскочив с дрожек (разумеется, в комбинезоне от Донны Каран) в только что выпавший снег. Выбравшись из снега, она вынуждена была бросить свою накидку от Версаче из фальшивого горностая с пуговицами-палочками из натурального янтаря и капюшоном, расшитым стразами, и теперь убегала по льду замерзшего озера от гончих. Эми еще немного пожевала шариковую ручку и решила, что пусть лучше это будут не гончие, а слегка прирученные волки.

Ей было легко сопереживать своей оказавшейся в таких экстремальных условиях героине, потому что сама она дрожала от холода – температура в комнате, похоже, упала ниже нуля. Она встала и приложила руку в митенке к ржавому радиатору. Бесполезно. Весь день он был холодным, как камень, и нагреться ему не с чего.

Эми немного попрыгала, стук толстой ребристой подошвы ее ботиков на меховой подкладке приглушал вытертый ковер. Она подула на кончики пальцев и потерла щеки, но от трения кожа только саднила. Держа в голове обещание золовки наладить отопление, Эми решила спуститься в библиотеку и поговорить с Гонорией.

Эми спустилась по лестнице, и путь ее был отмечен встречей с глянцевыми портретами разряженных Лиддиардов, возвращавших зрителя в шестнадцатый век. Самое сильное отвращение вызывал у нее судья с хищным лицом, который выглядел так, словно только что с удовольствием вынес смертный приговор и за милую душу сам приведет его в исполнение, закатав рукава.

Гонория сидела за столом, с головой уйдя в вопросы геральдики, а именно: что должно находиться в правой, а что – в левой половине щита. Вид у нее был отрешенный. Окружающая действительность не трогала ее совершенно. Хотя электрический обогреватель и работал, в большой комнате с высоким потолком было так же холодно, как наверху. Эми остановилась в дверях, но Гонория не обратила на нее никакого внимания.

– Послушай…

– Кровь, – пробормотала Гонория себе под нос. – Вот что важно. Кровь важна. Кровь.

– Гонория…

Та подняла голову. Ее глаза смотрели прямо в глаза Эми, но, похоже, не видели ее.

– Очень холодно. Можно я…

– Уходи. Ты что, не видишь, я занята?

Эми ушла. Спрашивать, запаслась ли золовка углем, было явно не время. И о том, собирается ли она наконец найти инструменты и починить неандертальский паровой котел, тоже. Проходя по зале, Эми остановилась и выдернула пару сорняков, выросших в трещинах между плитами. Сад, казалось, стремился проникнуть в дом, и в такую погоду его можно было понять. Она попыталась попасть в подвал, но дверь не под давалась.

Нахмурившись, Эми попробовала еще раз, уверенная, что дверь просто заклинило. Насколько она знала, эту дверь никогда не запирали. Однако и после еще нескольких сильных толчков дверь не открылась. Эми стала подумывать, не наполнить ли ей кипятком старую добрую грелку. Ее можно держать ее на коленях. С другой стороны, ей скоро придется спускаться вниз и готовить обед, и вряд ли будет удобно таскать грелку за собой по холодной кухне.

Так как Гонория ясно дала понять, что не хочет, чтобы ее беспокоили, Эми решила найти ключи от подвала сама. Иногда связка висела на гвозде в чулане, иногда валялась в ящике кухонного стола, а случалось, Гонория клала куда-нибудь ключи и начисто забывала куда. Однажды Эми обнаружила их в цветочном горшке в оранжерее.

На гвозде их не было. Эми ощупью пробралась вдоль лавки с сохнущими клубнями георгин и пакетиками семян. Там ключа тоже не было. Она убрала с дороги велосипед Гонории и тут увидела связку ключей в плетеной корзине на багажнике.

Ключ от подвала был старомодный, длиной почти с ее руку. Эми вставила его в замочную скважину и легко открыла дверь. Она включила лампочку, настолько тусклую, что с ней становилось не особенно-то светлее, и крепко держась за перила, стала спускаться вниз.

Громоздкий котел не оставлял места ни для чего, кроме его «пищи». На полу лежала куча угля, а рядом – еще одна куча: хворост, перевязанные бечевкой стопки старых газет и церковных журналов, картонные коробки, ветошь и канистра с парафином.

Эми приблизилась к этому чудовищу, огромному, пузатому, черному от старости, небрежения и дурного характера, с нервной дрожью. Трубы щупальцами тянулись откуда-то сзади, а потом уползали куда-то по потолку. Все три диска с красными стрелками, как на спидометре, показывали 150. Она требовательно стукнула по стеклу. Стрелки опустились до 98.

Эми осторожно приложила ладони к железу. Оно было еле теплое. Она открыла дверцу и заглянула внутрь. Насколько она могла различить, там лежала куча золы и еще что-то. Она взяла кочергу, металлическую палку величиной и весом с лом, но в форме буквы «Т», и поковыряла в пепле. Ей удалось извлечь пару бледных искр. Тогда она вырвала из журнала несколько страниц и бросила их на искры, пока те не погасли. Бумага съежилась, почернела по краям, загорелась.

Подбросив еще бумаги, Эми взяла пару щепок из кучи на полу, осторожно положила сверху и приготовила еще несколько на случай, если эти разгорятся.

И тут она заметила, что внизу, под кучей растопки, есть что-то еще. Бумага? Этикетка. Ярко-желтая, с синими буквами: «Отель „Масима“, Танжер». Эми отбросила щепки – еще какие-то этикетки, почти скрывающие верх коричневого чемодана.

Она вытащила чемодан из кучи, положила на пол, открыла замки, откинула крышку, опустилась на колени, не обращая внимания на грязь, и рассмотрела содержимое: черный дамский костюм, шляпка с вуалью, женское белье, в том числе пояс с подвязками, тонкие чулки, туфли на высоких каблуках. Две косметички – одна с бижутерией, другая с косметикой. А еще коробка из-под обуви, набитая фотографиями. Как странно это все.

Эми стала рассматривать снимки. Тут были и цветные, и черно-белые. Чаще всего в объектив попадала светловолосая женщина, иногда с парой друзей, порой играющая с собакой. Расслабленная, отпускная атмосфера. Некоторые снимки, скорее всего, сделаны на пляже или у бассейна в отеле. Двое мужчин в самых откровенных плавках стояли около отличной лодки.

И еще там был… Ральф. Даже при слабом свете она безошибочно узнала его живую улыбку, черные кудри, прямой взгляд. Он был в толпе каких-то людей, видимо на вечеринке. Возможно, по случаю дня рождения. У всех праздничное настроение. Все сидят за столом, уставленным бутылками и стаканами, украшенном серпантином. Фотография большая, снимали со вспышкой. Ральф одет в хлопчатобумажную рубашку с короткими рукавами и прямоугольным воротом. От летней формы Королевского флота.

Эми пригляделась. Этот мужчина рядом с ее мужем… Красивый, с несколько расплывчатыми чертами лица, с цветком за ухом. Эми поднялась на несколько ступенек, поднесла фотографию к свету и ахнула. Это был Джеральд!

Взволнованная, она вбежала в залу. Слова и фразы теснились у нее в голове, просились наружу: «Ни за что не угадаешь… Чемодан… Помнишь… Миссис Банди сказала… Кто-то подбросил его нам…»

Гонория неподвижно стояла в дверях библиотеки. Слова застряли у Эми во рту. Она мгновенно поняла, что произошло. Страх шевельнулся, потом набрал силу, а после сильно забился где-то в горле.

Почему-то пришла на ум фраза «побереги силы». Да, стоило, пожалуй, поберечь силы. Она сделала медленный глубокий вдох и поверхностный выдох, как будто воздух уже надо было экономить.

Эми словно бы раздвоилась. Половина, крича от страха, хотела только одного – спрятаться. Но вторая, оценив опасность, пыталась найти выход. Парадная дверь заперта, закрыта на засов, не открывалась годами. Дверь заднего хода заперта тоже, закрыта на засов, ей не успеть открыть. Ни в коем случае, ни за что не позволить загнать себя обратно в подвал, там она сдохнет как собака. Окна на первом этаже закрыты, но можно выбить стекло и выбраться. Она, конечно, поранится, но останется жива. Жива!

Темная масса в другом конце зала зашевелилась. Всего шаг, тяжелое колыханье воздуха. Эми казалось, что сердце ее бьется где-то во рту.

Лестница! Лестница наверх. Мы обе на одинаковом расстоянии от нее. Я легче, моложе, быстрее. Добежать до своей комнаты. Запереть дверь. Открыть окно. Кричать. Звать на помощь.

Она попыталась вспомнить, что нужно делать перед спринтом. Присесть? Согнуть колени? Поставить одну ногу на носок? Это жизненно важно сейчас. Это решит… всё.

Но эти мысли тут же ушли, потому что Гонория, вместо того чтобы готовиться к забегу, вдруг сделала нечто гораздо более страшное. Она рассмеялась. Сначала это было тихое, вибрирующее урчание, словно разогревался мощный мотор, а потом наступила очередь хриплого лая. А когда Гонории не хватало кислорода, она издавала устрашающее гудение.

И тогда Эми побежала. Рванула со всех ног вверх по лестнице. На площадку. Гонория была близко, очень близко. Да, она пыхтела, тяжело топала, хватала руками пустоту, и однажды, когда Эми споткнулась, рука Гонории коснулась ее юбки.

Они просто взлетели по лестнице. Эми задыхалась, все мысли улетучились у нее из головы. Она даже не отдавала себе отчета в том, что бежит, у нее как будто включился автопилот. Скорее, в свою комнату! Навалиться на дверь. Закрыть ее.

Слишком поздно! Эми налегла на дверь, но железная ступня Гонории уже нерушимо стояла между дверью и косяком. Она-то не прилагала никаких усилий, не было необходимости. Или, по крайней мере, не было никакой спешки. Прошло несколько секунд, прежде чем она заговорила. Просунула свою морду в щель, скривила рот и стала выплевывать страшные разоблачения.

И Эми была вынуждена слушать, потому что боялась отпустить дверь, чтобы заткнуть уши. И уйти она не могла. Она расплакалась от того, что услышала, но Гонория просто стала говорить громче, чтобы заглушить ее отчаянные всхлипывания.

А потом ядовитый источник иссяк. А вслед за этим и рыдания Эми прекратились. Она вслушивалась в тишину, всем телом налегая на дверь, молясь о том, чтобы чудовищная злая сила с другой стороны не решила сделать то же самое. На ее лице застыла гримаса крайнего физического напряжения, щеки блестели от слез.

Гонория толкнула дверь изо всех сил, Эми отлетела и упала на спину, и ее золовка вошла в комнату. Она стояла и смотрела на Эми сверху вниз. Обычно красная, грубая физиономия Гонории была отвратительно бледна. Глаза ее бегали, скользили по предметам, а иногда закатывались так, что видны были только белки. С нижней губы свисала, поблескивая, нить слюны.

Эми поднялась с пола и стала потихоньку, по-крабьи, отступать, понимая, что ей нельзя отводить глаз от Гонории, потому что именно так надо вести себя с дикими тварями: львами, тиграми, бешеными собаками. Тогда они на тебя не прыгнут. У Гонории были темно-красные, налитые кровью зрачки. Ее тяжелая тень тянулась по стене, большая голова покачивалась.

Эми метнулась к подъемному окну и прижалась к нему спиной. Она завела руки назад и чувствовала холодное стекло, неровно покрашенную раму. Если бы ей удалось открыть его! Но для этого надо повернуться спиной к Гонории, хотя бы на секунду. Выбора нет.

Она повернулась, вцепилась в задвижку и рванула изо всех сил. Все было ржавое и тугое. Она с трудом раскачала механизм и в страхе оглянулась через плечо. Гонория стояла и молча наблюдала.

Окно с грохотом открылось. Чистый холодный воздух обдал лицо Эми. Она, уцепившись за подоконник, высунулась так, что ей были видны открытые ворота и дорога. А внизу – каменные плиты.

Глядя на камни внизу, Эми вдруг вспомнила рассказ миссис Банди, уборщицы, о том, как выглядел Джеральд, когда та его нашла.

Эми стало дурно, она закрыла глаза. На миг возникло ощущение, будто плиты бросились ей навстречу, наверх, ударили, размозжили ее мягкое тело, сломали кости. Она с трудом выпрямилась и отвернулась от окна.

– Прыгай, – сказала Гонория.

Эми судорожно глотнула воздуха.

– Давай же.

Разумеется, ей только этого и надо. Чемодан со всем содержимым сгорит, а Эми погибнет. Что может быть лучше? Самоубийство – идеальный выход. «Знаете, она сильно горевала по умершему мужу. Боюсь, так и не оправилась после его смерти. Говорила, что не хочет жить, часто говорила, но я ведь не думала, что она действительно решится…»

Порыв ветра растрепал волосы Эми. Она вспомнила Ральфа и сердцем почувствовала свою близость к нему. Ни один из них не был верующим. «Но вдруг, – подумала Эми, – верующие правы и после этой зияющей темноты, после удара о камни, сокрушающего нежную плоть и ломающего кости, мы с Ральфом снова соединимся? Как это было бы чудесно, по-настоящему чудесно». Но Эми не способна была до конца поверить в такое. Для нее тут не было правды, и она ничего не могла с этим поделать. Правда заключается в том, что они с Ральфом больше никогда не встретятся. Осознав это, Эми ощутила невыносимую боль, как будто уже упала на плиты.

– Прыгай.

– Нет! – Лицо Эми стало твердым и злым. – Я не доставлю тебе такого удовольствия.

Злобно глядя невестке в лицо, Гонория перебирала своими толстыми ногами, как дикий зверь лапами, перед тем как напасть. Она была совершенно уверена в себе, как уверен в себе хищник. Сейчас она казалась не такой безумной, как за несколько минут до этого, но не менее страшной.

– Я буду сопротивляться, – предупредила Эми, – и это будет заметно. Они поймут, что это ты сделала.

– Ты думаешь, меня это заботит? – презрительно усмехнулась Гонория.

– Еще как будет заботить! – крикнула Эми. – Тебя посадят в тюрьму на годы, и сидеть за решеткой тебе придется как раз с теми людьми, которых ты так презираешь.

– А ты еще глупее, чем я думала. Когда я все улажу с твоей смертью, подумаю и о своей. Для чего мне тогда будет жить?

В этих словах прозвучало ужасающее одиночество. И какой же жуткой была жизнь, из которой оно выросло? Эми против воли почувствовала жалость к Гонории. Ей даже впервые захотелось назвать золовку по имени, но она не успела.

Подскочив к Эми, Гонория плюнула ей в лицо. Потом резко развернула к себе спиной, завела ей руки за спину и крепко схватила запястья. Эми лягнула ее. Сильно лягнула, как норовистая лошадь. Удар пришелся по голени, а пятке Эми было больно, даже несмотря на ботинок.

Гонория поволокла свою пленницу к открытому окну. У Эми было такое ощущение, что руки ей вывернули из суставов. Она упиралась, сбила ковер, но была совершенно беспомощна, словно курица, которую тащат на рынок.

Яростный толчок – и Эми налетела на раму, больно ударилась носом о переплет. Из носа хлынула кровь, вкус которой она тут же почувствовала во рту. Теперь Гонории требовалось заставить Эми присесть. Та расставила ноги, выпрямила их и сильно напрягла, прижавшись передней поверхностью бедер к подоконнику. Гонория отпустила руки Эми и сильно надавила ей на плечи. Колени Эми с хрустом подогнулись.

Скомкав в руке воротник свитера Эми, золовка швырнула ее на подоконник. Эми схватилась за переплет, впившись ногтями в дерево. Гонория перестала толкать Эми и принялась отгибать ее пальцы.

Именно в этот момент на дороге появилась машина. Увидев огни фар, Эми истошно заорала. Она кричала и кричала. Голова ее, наполнившись собственными воплями, гудела, как колокол.

Золовка втащила ее внутрь. Эми бешено отбивалась: пиналась, толкалась, царапалась, вкладывая в борьбу все свои физические и душевные силы. Издалека послышался звон разбитого стекла. Гонория тоже услышала его. Эми догадалась об этом по тому, как изменилось выражение ее лица. Гонория поняла, что время не ждет. И тогда она схватила Эми за шею и большими пальцами стала давить на горло. От бешеной радости она даже задрожала, лицо ее сияло, как у язычника при жертвоприношении.

Эми задыхалась. Она слышала какой-то гул, как будто ветер гудел в проводах, и видела красные точки. Ужасно давило на уши. Голова все распухала и распухала, череп был уже слишком мал, и вот наконец Эми провалилась в темноту.

Было за полночь. Барнаби сидел в отдельной палате больницы Хиллингдон и смотрел в окно на стоянку, где, несмотря на поздний час, половина мест была занята. Он провел здесь уже пять часов. Если быть до конца честным с собой, необходимости в этом не было – она не собиралась никуда убегать. И умирать тоже. Слава богу. Два трупа за один вечер – более чем достаточно.

Первый грузили в труповозку, когда Барнаби парковался у Гришэм-хауса. Второй, гораздо меньше и легче, лежал в холле в полиэтиленовом чехле, застегнутом на молнию.

Когда Барнаби вышел из своего «форда орион», он увидел его, потому что огромные, причудливо украшенные ворота, запертые, когда он приезжал сюда в первый раз, теперь были открыты настежь.

«Порше» Лоры Хаттон стоял как-то косо, как будто в спешке водителя занесло, он проехал полкруга, а потом ударил по тормозам. Ключ все еще торчал в зажигании. Позже Трой отогнал машину к домику-шкатулке и поставил в гараж.

Эми, такая маленькая под туго натянутым, аккуратно подоткнутым одеялом, едва заметно шевельнулась. Около нее сидела Одри Брирли, прикроватная лампа так освещала ее бело-золотую шапку волос, что казалось, на голове у нее жемчужный шлем.