Текст книги "Том 22. Коварная красотка "

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Пожалуй, ты права, – рассудительно согласился я. – Просто, когда он открыл мне дверь, это было очень неожиданно.

– Не волнуйся зря, Эл. Наслаждайся своим виски и постарайся расслабиться.

– По крайней мере, виски мне действительно доставляет удовольствие, – ответил я, и тут мне в голову пришла блестящая идея: – А почему бы нам не двинуть ко мне? Ты послушаешь мою вертушку, а это – нечто фантастическое, говорю тебе.

Она задумалась на пару секунд.

– Мне нужно одеться.

– Совсем не обязательно, – возразил я. – Брезентовая крыша над моим «хили» уже натянута, словно парус.

– Ну хорошо, – без особого энтузиазма согласилась она. – Но я рассчитывала, что сегодняшнюю ночь мы проведем здесь.

– Что может быть лучше музыки? – решительно продолжал я. – Тебя унесет в другой мир. Музыка умиротворит и успокоит неукротимые порывы. Или, напротив, возбудит их. Ты устремляешься на крыльях мелодии далеко-далеко… Что ты сказала?

– Я сказала, что собиралась остаться с тобой здесь, – повторила она.

– И все? Кажется, там было еще одно слово.

– Ладно, – тяжело вздохнула она. – Я сказала «проведем ночь».

– Ты просто гений! – любовно воскликнул я. – У тебя истинный дар видеть главное, солнышко! И не замечать мелочей! Кто же, черт возьми, захочет сидеть и слушать всю ночь тоскливый скрип заезженных пластинок? Когда невозможно расслышать ни слова, даже собственного, потому что музыка гремит со всех сторон! Ты так права! Давай останемся здесь. – И я нежно погладил диван для пущей выразительности.

– О? – Грета с невинным видом подняла брови. – Я сказала «ночь»? Господи, какая же я глупая! Я имела в виду вечер…

– Красота мелодии, ритма, музыкальной фразы, – ледяным тоном перечислял я, – на классной аппаратуре воспроизводится с такой поразительной точностью…

– Хорошо, хорошо, – сдалась она. – Не стоит так напирать, Ромео, я согласна на первый вариант!

– Вот теперь ты хорошая девочка, – одобрил я. – Вот теперь одно удовольствие тебя слушать.

– Ты собираешься меня слушать всю ночь? – с любопытством спросила она. – Уж не принимаешь ли ты меня за проигрыватель?

Я придвигался по дивану все ближе и ближе к ней, пока расстояние между нами не сократилось настолько, что дальше двигаться было некуда – разве что к ней на колени. Я бы не стал возражать против этого, но сто восемьдесят пять фунтов<sup>[4]4
  Фунт равен приблизительно 0,45 кг.


[Закрыть]</sup> Уилера было бы, пожалуй, для нее несколько тяжеловато.

– Все декорации для великолепного спектакля у нас уже готовы, – бормотал я, в то время как моя рука обняла ее за плечи и прижала так, что я почувствовал полноту ее упругих грудей. – Мягкий свет, удобный диван, хороший бар. Одна лишь маленькая деталь, солнышко. Нельзя ли запереть дверь на случай, если Дуглас забредет сюда, чтобы сказать «спокойной ночи» своему материнскому образу?

– Он достаточно хорошо воспитан, – тихо сказала она, – но я, так и быть, закрою дверь, если тебя это беспокоит, милый. Я не хочу, чтобы тебя что-нибудь отвлекало.

Она поднялась с дивана, прошла к двери и заперла ее. Затем вернулась, постояла несколько секунд, глядя на меня, и стала медленно снимать кимоно, лениво поводя плечами, – нежный шелк струился вниз вдоль ее прекрасного тела и улёгся на полу в живописном беспорядке.

Теперь на ней остались только черные шелковые трусики, малюсенькие, как бикини. В мягком, приглушенном свете ее кожа излучала теплое сияние. Она наклонилась ко мне, и я увидел бриллиантовую подвеску, покачивающуюся в глубокой впадине между грудями. Я обхватил ее за талию, притянул к себе, руки мои заскользили вниз по крутой линии бедер…

Дрожь внезапно пробежала по телу Греты, глаза зажглись зеленым огнем.

– Не будь таким нежным, Эл, – прошептала она. – Я не вынесу нежности…

Глава 9

Миновало два дня – два прекрасных, ленивых дня, не занятых ничем, и этим «ничем» мы занимались вместе с Гретой. Официально я все еще был разжалованным лейтенантом. Но Грета находилась рядом. И печалиться у меня не оставалось времени.

В первый день вечером я познакомил ее со своей вертушкой, и они подружились. Даже слишком подружились – выходило всегда так, что каждая пластинка играла для нее вдвое дольше, чем я рассчитывал. А две долгоиграющие пластинки не кончались, как минимум, две недели! Я дошел до того, что стал серьезно подумывать об увечье, даже смертельном, для моей вертушки.

В середине следующего дня мне позвонил помощник окружного прокурора.

– Заседание назначено на послезавтра, – сообщил он.

– Прекрасно, – сказал я. – Все идет по плану?

– Кажется, да, – ответил Брайен. – Одно только меня тревожит, Уилер, и я надеюсь, вы сможете мне помочь.

– Я, конечно, постараюсь, – пообещал я.

– Речь идет о Луис Тил, – пояснил он. – Я за нее очень беспокоюсь. Я не имею в виду ее безопасность, уверен, что в этом смысле все в порядке: домик судьи – надежное место, и охраняющие ее люди внушают полное доверие. Меня тревожит ее настроение. Я виделся с ней сегодня утром, она в очень угнетенном состоянии, совершенно замкнулась в себе. Естественно, она все еще оплакивает свою сестру, но боюсь, если в ближайшее время не предпринять чего-нибудь, чтобы вывести ее из депрессии, она может… ну, вы понимаете, что я имею в виду?

– Отправиться на тот свет? – изящно выразился я.

– Ну, – голос Брайена звучал обиженно, – можно, конечно, назвать это так.

– Что мне нужно сделать?

– Вы не могли бы съездить туда повидать ее? Например, завтра? Постарайтесь ее растормошить.

– С радостью и удовольствием, – ответил я. – Я отправлюсь завтра после обеда.

– Хорошо. – Брайен явно был доволен. – Я вам очень признателен, Уилер.

Мы с Гретой договорились поужинать вечером у нее. Она встретила меня на аллее перед домом – в светло-голубом маленьком и простом шифоновом наряде, который обошелся ей, вероятно, не меньше чем в пару сотен.

– Эл, милый, – радостно сказала она. – Какой чудесный сюрприз я тебе приготовила!

– Неужели сегодня мы вначале займемся любовью, а потом будем ужинать?

– Что? Ах ты, скверный, испорченный мальчишка! – Она захлопала глазами с нарочитым возмущением. – Нет, конечно!

– Тогда, наверное, ты хочешь отдать мне все свои распрекрасные денежки! – сделал я еще одну попытку.

– Не будь таким жадным, – надулась она. – Ты же знаешь, у меня так много денег, что я даже стесняюсь думать о них! Заходи, и сам увидишь сюрприз. – Она нетерпеливо схватила меня за руку. – Это в гостиной!

– Понял! – Я уверенно щелкнул пальцами. – Ты починила те пружинки в диване!

Грета пихнула меня в дом и потом через прихожую к гостиной. Я открыл дверь… там на полу сидел Дуглас с мечтательным выражением на лице, опять одетый в пурпурные одежды dementia ргоесох. При виде его сама мысль об ужине вызвала в моем желудке судороги.

– И это ты называешь приятным сюрпризом? – вскричал я. – Мне не нужен Дуглас, даже если его упакуют в норковое манто и перевяжут лентами!

Дуглас надменно и хмуро уставился на меня.

– Плебей! – прошипел он. – Не сомневаюсь, что в вашей вонючей жизни, лейтенант, музыке нет места!

И тут до меня дошло: в гостиной звучала музыка, и источником ее был музыкальный центр в углу, такой шикарный, что по сравнению с ним моя вертушка казалась допотопным граммофоном.

Вот, купила сегодня утром, – гордо сказала Грета.

– Почему же ты заодно не продала Дугласа?

– Я слушаю запись своей любимой музыки, – высокомерно заявил Дуглас, – и, как только пластинка кончится, я уйду.

– Могу поклясться, что это «Сказки Гофмана», – проговорил я.

– Почему ты так решил? – с интересом спросила Грета.

– Потому что это самые волшебные сказки, – самодовольно пояснил я.

– Это «Ночь на Одинокой горе», – отчетливо выговорил Дуглас, – которую часто неверно называют «Ночью на Лысой горе». Но я не ожидал, что вы разбираетесь в классике!

– Была у меня как-то одинокая ночь на Лысой горе, – задумчиво произнес я. – А теперь я даже имени ее вспомнить не могу.

– Вас слушать противно, лейтенант. – Лицо Дугласа вновь перекосилось от возмущения.

Я подошел, чтобы поближе рассмотреть аппаратуру, и почувствовал, что зеленею от зависти.

– Как по-твоему, хорошая вещь? – с волнением спросила Грета.

– Думаю, хорошая, не уступит по качеству автомобилю фирмы «Роллс-Ройс», – подтвердил я. – И во сколько обошелся тебе этот маленький волшебник?

– Тысяч пять, пожалуй, – небрежно бросила она. – Не помню точно.

– Вот из-за чего мне хотелось бы быть богатым – никогда не нужно беспокоиться о таких мелочах, как количество нулей в стоимости покупки. Ты знаешь, иметь так много денег все-таки аморально!

– Я практична во всех отношениях, включая и мораль, – спокойно ответила она.

Пластинка закончилась, и Дуглас встал.

– Благодарю вас, мисс Уэринг, – сказал он. – Это большое счастье – слушать музыку в таком звучании.

Действительно, счастье. Если вы позволите, я покину вас…

– Очень приятно позволить вам это, Дуглас, – ответил я ему, – и, действительно, большое счастье.

Он не обратил на меня никакого внимания, продолжая глядеть на Грету.

– Я покину вас для более прозаических занятий. – Теперь он снизошел до того, что повернулся ко мне: – Конечно же для пошлых прозаических занятий!

Он выплыл из комнаты, бесшумно притворив дверь. Грета хихикнула.

– Утрись, Эл! – сказала она. – Ну и вид у тебя! Чего ты там стоишь?

– А ты чего тут стоишь? Лучше бы налила мне виски, – ответил я.

Она послушно нажала кнопку, которая разворачивала бар в стене, затем принялась готовить коктейли.

– Этот Дуглас! – кисло ругнулся я.

– Не очень-то ты с ним приветлив. Сам ведь знаешь. – Она протянула мне наполненный бокал.

– Это не имеет никакого отношения к его образам матери и прочей дребедени – я просто его не выношу!

– Ты, кажется, ревнуешь? – Она плутовато улыбнулась.

– Ревную? К нему?

– Да, с тех пор, как узнал, что он здесь живет. Ты опасаешься, что за обманчивой педерастической внешностью скрывается эдакий суперсамец.

– Ты рехнулась!

– Я хитрая как лиса, – самодовольно произнесла она. – Я читаю тебя, Эл Уилер, как книжку комиксов. Мне даже не нужны подписи к ним.

– Спасибо, – сказал я. – Я тоже тебя читаю – как женский журнал. – Я тяжело опустился на диван, отметив, что он действительно немного осел в середине. – Когда мы будем ужинать?

– Уилер, последний из романтических любовников! – мелодраматично воскликнула она. – Мы поужинаем, когда мне будет хорошо и когда я буду готова. И не раньше.

Я думаю, мы могли бы устроить завтра пикник – так, разнообразия ради.

– Прости, но завтра я не могу.

– Ну вот, теперь ты надулся!

– Да нет же, я обещал Брайену навестить Луис Тил. Он сказал, что у нее депрессия.

– Ну ладно. – Она пожала плечами. – Я, видимо, должна принять это в качестве удобного извинения.

– Я вернусь часов в восемь вечера, – сказал я. – И если тебе захочется пригласить меня еще раз сюда, то я согласен прийти даже без ужина.

– Мне пришла в голову блестящая идея! – внезапно проговорила она с воодушевлением. – Почему бы нам не собрать корзину всякой еды и не отправиться на машине вдвоем повидать Луис?

– Прости, милая, но вряд ли я смогу взять тебя с собой.

– Почему же? – холодно спросила она. – Ты думаешь, что я тайно работаю на Гроссмана, или что?

– Конечно нет! Но весь успех этой затеи с Большим жюри зависит от ее показаний. У нас просто нет других свидетелей, вот и все.

Грета села на диван и прижалась ко мне.

– Но, милый! Ведь Луис работает у меня – или, во всяком случае, работала. Мне бы хотелось ее повидать, попытаться что-то сделать для нее. Нам есть о чем с ней поговорить.

– Да, конечно, – согласился я, – но…

– Не надо никаких «но»! Ну, хочешь, завяжи мне глаза! Или надень кувшин мне на голову!

– Ладно, – сдался я наконец, – пожалуй, ты скорее развеселишь Луис, чем я.

– Замечательно! – радостно воскликнула она. – И еще вот что, Эл. Мы поедем на моей машине, а не на твоей.

– Почему?

– Потому что нам обязательно попадется плохая дорога, будет трясти, и я вся буду в синяках, если поеду в твоей машине. Синяки на моей коже появляются очень легко, и, даже если их не видно, это все равно больно.

– Ладно, возьмем твой «кадиллак», – уступил я. – Ну-ка, покажи, где у тебя появляются синяки?

– После ужина, – пообещала она. – Хотя ты и так прекрасно знаешь, где они у меня появляются.

День для пикника выдался прекрасный: на безоблачном синем небе сияло жаркое солнце. Такой замечательный, ленивый день! Как раз для того, чтобы провести его за городом.

Мы сидели кругом на траве рядом с «кадиллаком», а перед нами лежали остатки омаров, цыплят и всякой всячины. Две пустые бутылки из-под шампанского одиноко валялись в траве. Я открыл последнюю с эффектным хлопком, и обе женщины автоматически помотали головами.

– Только не мне, – сонно проговорила Луис. – Я сейчас воспарю к небесам, несмотря на полный желудок. Я полечу над травой, как легкое перышко, и ветер унесет меня далеко-далеко…

– Поэзия, – торжественно произнесла Грета, – почти что настоящая поэзия. Но проза лучше. Мне, во всяком случае, она нравится больше, не нужно подбирать и все время рифмовать слова.

Я наполнил стаканы парней из агентства, которые несли свою службу неподалеку, охраняя Луис, и они осушили их мгновенно, раньше, чем я успел налить себе. Последняя бутылка тут же опустела.

– Чудесный пикник! – счастливо вздохнул я и растянулся на траве…

Очнулся я от того, что кто-то неистово тряс меня за плечо.

– Не теперь, солнышко, – пробормотал я. – Бывает время, когда и Уилеру надо немного поспать.

– Просыпайся.

Я открыл один глаз и увидел, что Грета стоит рядом на коленях и заглядывает мне в лицо.

– Зачем? Приведи хоть один вразумительный довод.

– Потому что ты храпишь, – ответила она. – Вставай!

Она схватила меня за руку, потянула и заставила сесть. Я простился со всеми надеждами поспать и закурил сигарету.

– Это просто отвратительно, – сказала Грета. – Такой замечательный день, а ты посмотри на них! – Она развела руками, и я, только из вежливости, огляделся.

Луис спала, положив щеку на ладошку, дыхание ее было легким, на губах – полуулыбка. Один из охранников растянулся на траве неподалеку от нее и внушительно храпел. Другой сидел, прислонившись к дверце машины и обняв свою винтовку, и сна у него не было ни в одном глазу. Поймав мой взгляд, он ухмыльнулся и подмигнул.

Я тоже подмигнул в ответ и вновь посмотрел на Грету:

– Не вижу ничего плохого. В общем-то мне это даже нравится. Почему бы не соснуть часок?

– В такой замечательный день? – возмущенно спросила она. – Ну нет, мы не будем так бездарно терять время, Эл. Мы отправимся гулять и посмотрим, куда течет тот ручей с другой стороны холма.

– У него свои дела, а у нас свои, – кисло проговорил я.

Грета встала, и я тут же опять улегся на траву.

– Нет-нет, вставай! – быстро возразила она и больно ткнула меня острым каблучком в солнечное сплетение.

Омары и шампанское так бурно запротестовали против подобного обращения, что мне пришлось быстро сесть.

– Мы пойдем гулять, милый, – решительно сказала Грета, – даже если мне придется тащить тебя на себе!

Был ли смысл спорить? Жалобно бурча и шатаясь, я поднялся на ноги.

– Ты жестока и безжалостна, как плантатор! И зачем я только связался с тобой!

– Ты совсем обленился, – холодно проговорила она. – Это очень плохо, ведь одновременно ты стареешь. Становишься жирным, лысым и ленивым – бр-р!

– Я не жирный и не лысый, – возразил я с достоинством. – Ленивый – может быть, но это фамильная черта. Мой отец любил посиживать перед камином и вскрикивал, когда у него загоралась борода.

Она с сожалением посмотрела на меня:

– Помню, первый раз я смеялась над этой историей, когда ходила в первый класс!

– А что, во времена Гражданской войны[5]5
  Речь идет о Гражданской войне в США 1861–1865 гг.


[Закрыть] были школы? – поинтересовался я.

Она пнула меня каблуком в голень, поэтому первые двадцать метров нашей пешей прогулки я прошел хромая.

– Разве Не чудесно? – Грета сделала такой глубокий вдох, что ее блузка чуть не лопнула от напряжения. – Мы должны наслаждаться красотой природы, Эл.

– Это как раз то, что я говорил прошлой ночью, когда…

– Эл! – В глазах ее появился мрачный блеск.

– Хорошо, – поспешно согласился я. – А то ты подкуешь мне другую ногу, и тогда мне потребуются костыли.

Мы прошли еще немного и добрались до вершины холма. Теперь я понял, почему Грета хотела забраться сюда. В двухстах футах от нас, журча по каменистому дну, струился ручей, сбегая в долину. До нее с того места, где мы стояли, было мили две.

– Вот! – торжествующе выкрикнула Грета. – Тебе нравится?

– Мило, – сказал я. – Совсем как картинка в воскресном приложении, спасибо. Теперь давай вернемся и поспим.

– Не будь дураком, – сердито фыркнула она. – Ты думаешь, я тащилась сюда только для того, чтобы бросить взгляд с вершины холма? Я собираюсь спуститься вниз и хотя бы ноги омыть в этом горном ручье.

– Ну что ж, желаю хорошо провести время, – ответил я.

– Ты идешь со мной или… или ужинаешь сегодня в одиночестве? – ласково поинтересовалась она.

– Ненавижу есть в одиночестве, когда посмотреть не на что, кроме жратвы, – неохотно сознался я.

Она взяла меня за руку и так стремительно ринулась вперед, что чуть не выдернула ее из плечевого сустава. В следующий момент мы уже неслись вниз по крутому склону к ручью. Я скакал как сумасшедший, перепрыгивая через большие глыбы и делая такие гигантские шаги, будто двигался почти в невесомости. Позади я слышал беспомощный смех Греты, но обернуться и посмотреть на нее не было никакой возможности.

Я откинулся назад, стараясь вдавить каблуки в землю, и в конце концов мне удалось немного притормозить. Грета промчалась мимо меня, словно ракета, выводимая на орбиту, потеряла равновесие и упала головой вперед прямо в ручей.

Еще мгновение, и я был вознагражден зрелищем двух длинных, стройных, восхитительно загорелых ног, легко взметнувшихся вверх и болтающихся с немым призывом на фоне ясного неба. Ножки, открывшиеся до самого начала нежных кружевных трусиков, – вот все, что осталось от Греты доступного человеческому глазу. Остальное скрылось под водой.

Когда мои полные достоинства широкие шаги поднесли меня ближе, я увидел, что и ноги, неистово побившись минуту, скрылись под водой. Я остановился на берегу ручья как раз вовремя, чтобы успеть полюбоваться появившейся из воды русалкой с дикими выпученными глазами, заляпанной грязью.

Изнемогая от хохота, я опустился на землю, затем перевернулся на живот и стал от бессилия колотить по траве кулаками. Грета неуклюже выкарабкалась на берег и теперь стояла, глядя на меня. Тонкое шерстяное платье льнуло к ней, словно отвергаемый любовник, волосы прилипли к голове, вода текла с нее как из прохудившейся дождевой бочки.

– Очень смешно! – придушенным голосом проговорила она.

– Солнышко, – выдавил я, – когда ты моешь ноги в ручье, это действительно зрелище!

Я уже стонал от смеха, но в следующее мгновение меня окатил ливень. Я взглянул и увидел, что Грета стоит надо мной, собрав руками подол и выжимая его на мое лицо.

– Как тебе это нравится? – удовлетворенно спросила она.

– Просто замечательно, – сказал я. – А твои трусики не сядут от такой стирки?

Лицо ее переменилось, покраснело, она отступила на несколько шагов, стараясь придумать, что мне ответить. Потом вдруг раздался смешок, и она начала хохотать. Она хохотала и в тот момент, когда это случилось.

Звук был такой, будто земля раскололась надвое. Так, наверное, разрывались бомбы большого калибра на улицах Берлина во время Второй мировой войны. Сначала мне показалось, что мои барабанные перепонки лопнули, но потом я услышал другие шумы, помельче. Тонкие свистящие звуки становились громче и громче и переходили в удары и хлопки, словно раскаленные добела стальные осколки падали вокруг нас.

Я толкнул Грету на землю и упал на нее, обхватил голову руками, уповая на лучшее. Она неистово извивалась, стараясь сбросить меня, освободиться от тяжести, и я вспомнил, как видел однажды в Лондоне пару любовников, убитых взрывной волной, навеки слившихся в бесконечном мгновении экстаза. Они были на вид целы и невредимы, но оба мертвы.

Когда хлопки и удары затихли, я поднялся на ноги и помог Грете встать. Лицо ее было белым как мел, дрожь сотрясала тело.

– Что это такое?

– Не знаю, – ответил я. – Нужно пойти посмотреть.

– Похоже, будто бомба взорвалась!

– Может быть, началась третья мировая война, – сказал я. – Но чтобы узнать, нужно опять подняться на холм.

Скользя ногами по траве, я стал взбираться вверх. Грета шла за мной. Если спуск составил пару сотен футов, то путь вверх равнялся пяти милям: через каждые два ярда я сползал вниз.

Когда мы наконец добрались до вершины, я был весь в поту и сипло, тяжело дышал. Грета отстала от меня футов на двадцать; она еле двигалась, и на лице ее застыло выражение муки. Я посмотрел в ту сторону, где стояла машина, чтобы убедиться, что с Луис Тил и ее охраной все в порядке, – и замер в тупом недоумении, не решаясь поверить своим глазам.

Склон холма был абсолютно ровным и пустым, только трава мягко колыхалась под дуновением полуденного ветерка. В пятидесяти ярдах от того места, где я стоял, виднелось большое пятно обнажившейся черной земли. Дымок еще вился над горящей по его краям травой.

Грета вцепилась мне в руку, ее ногти больно впились в живую плоть.

– Эл… – голос ее звенел на грани истерики, – что случилось, где машина?

– Машина, – бестолково повторил я. – Какая машина?