Текст книги "Том 22. Коварная красотка "

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

– Вполне возможно! – небрежно бросила она. – Все-таки как насчет коктейля?

– Сию минуту! – Я пулей вылетел на кухню.

Приготовив обычный бокал для себя, а для Моны смешав равные дозы скотча и ирландского виски с кубиками льда, я решил, что даже любитель посчитает это экзотикой.

Когда я вернулся, Мона сидела на кушетке, приятно расслабившись, она чувствовала себя как дома. Взяла протянутый ей бокал, и только тут в ее ясных серых глазах мелькнуло настороженное выражение.

– Мне пришло на ум, что это именно такая ситуация, о которой меня предупреждала мама.

– Я не был знаком с вашей маменькой.

– Люблю скромных людей, – подмигнула она. – Но если мы и дальше будем говорить только о вас, я предпочитаю послушать магнитофон.

– Что именно? – Я подошел к проигрывателю и включил его. – У меня много пластинок на разные темы. «Музыка, под которую приготавливают вкусные блюда» или «занимаются страстной любовью». Или «Музыка, которая прикончит вашу бабушку», «Музыка, которая прикроет практически любое безумие, в которое вам не терпится погрузиться».

– Пусть она будет нежной и ласковой, – твердо заявила Мона.

Я тщательно занялся отбором. Сначала я поставил Китта, чтобы убедить Мону, что она была разумной и умудренной в житейских делах; затем пластинку Синатры со всеми его поразительными обертонами неиссякаемой мужской силы; следующей была Пегги Ли с ее потрясающими блюзами, целью которых было разрушить стеснительность Моны, так чтобы мне оставалось только подобрать ее кусочки.

Когда заиграла первая пластинка, я подошел к дивану и сел рядом, но не вплотную к Моне. Она неторопливо потягивала из своего бокала, потом внимательно посмотрела на меня:

– Как вы это называете?

– Экзотикой. А вы?

– Скажу позднее.

Через пять минут она протянула мне пустой бокал, дабы он составил компанию моему. Я приготовил новые напитки, а когда вернулся к дивану, в глазах Моны ясно читалось мечтательное выражение.

– Я только что понял, что вы мне напоминаете, – прошептал я, – «Закат в Большом каньоне», эти сумасшедшие огненные волосы и черный блестящий шелк снизу.

– Тс-с! – внезапно приказала она.

– Что я такого сказал?

– Я слушаю, – произнесла она весьма серьезно. – Понимаете, я большая поклонница музыки, а созданная вами обстановка настраивает меня на мечтательный лад.

– Никаких разговоров? – осведомился я.

– Никаких.

Я подождал несколько минут, затем сделал осторожное движение с целью разведать обстановку до того, как приступить к фронтальной атаке. На дипломатическом языке подобные действия именуют «отдельными перестрелками» или «боями местного значения». Но прежде чем я успел дотянуться до нее, моя рука была возвращена назад отнюдь не ласково.

– И никаких подкопов! – холодно произнесла Мона.

Примерно через час, после еще трех бокалов, финальные аккорды пластинки Пегги Ли смолкли, единственным звуком, нарушающим тишину гостиной, было слабое гудение пяти динамиков, встроенных в стены.

– Это было потрясающе, – в экстазе вздохнула Мона. – Поставьте еще несколько пластинок, Эл.

– В данный момент у меня больше нет пластинок. – Я пришел в страшное смятение. – Я сдал их все в чистку.

– Какая жалость! – Она покачала головой с избыточным жаром, вызванным, по всей вероятности, моим экзотическим напитком. – Но возможно, оно и к лучшему. Уже очень поздно, мне пора возвращаться домой. – Она одарила меня теплой улыбкой. – Благодарю за прекрасный вечер, Эл. Я получила огромное Удовольствие.

– Бесспорно, – с кислой миной добавил я. – Такое эстетически чистое удовольствие.

– Мне необходимо немного поспать. – Теперь она уже говорила извиняющимся голосом. – Вы же знаете, каково нам, работающим девушкам? Прозвенел будильник – изволь подниматься!

– Да, – хмыкнул я. – Потрясающе работать у адвоката по уголовным делам, верно?

– Это очень интересно.

– Скажите-ка мне, этот вопрос меня всегда мучил… Если клиент попадает в газовую камеру, адвокат должен вернуть деньги назад?

Она невольно вздрогнула, потом заметила пустой бокал в руке и протянула его мне:

– Мне нужно выпить последний, на дорогу…

На этот раз она получила его так быстро, что даже виски не успело как следует перемешаться. Я снова сел рядом с ней на диван.

– Спасибо, – рассеянно пробормотала она. – Знаете ли, мистер Беркли является странным хозяином. Мне гораздо больше нравился бедняга Миллер.

– Беркли – неврастеник, он не перестает бросаться из одной крайности в другую. Для адвоката по уголовным делам это как-то нехарактерно. Он всегда был таким нервным?

– Не знаю. Я начала у него работать на следующий день после того, как ушла Рита Кейли, причем по большей части я работала на Миллера.

– Он намеревался представлять Шейфера на слушании дела об азартных играх, не так ли? – спросил я равнодушно.

– Да, по всей вероятности, теперь его заменит Беркли. Временами в этом офисе видишь такие эксцентрические личности, Эл. Шейфер – один из них, мне делается до смерти страшно, стоит на него взглянуть. – Внезапно она фыркнула, – Сегодня явился один. Настоящая драма! Сказал, что ему необходимо немедленно видеть Беркли, это вопрос жизни и смерти. Даже не стал дожидаться, чтобы я позвонила в офис, прошел туда без задержки. Честное слово, я подумала, что у несчастного Беркли будет сердечный приступ!

Я постарался сохранить на физиономии выражение вежливого интереса.

– Я хочу сказать, обстановка была действительно напряженной, – продолжала Мона. – Он орал что-то вроде: «О’кей, Беркли! Ты, значит, отвел мне роль козла отпущения?» Несчастный старина Беркли старался его утихомирить, но безуспешно. Посетитель орал во весь голос о том, что он ничего подобного не делал, но они считают, что делал, и задали ему кучу разных вопросов, на которые не так-то просто было ответить, и они могут вызвать его еще раз. Это непременно произойдет, раз они уже ходят вокруг да около не то растения, не то завода…

– Чего-чего? – Я едва не выронил бокал.

– Они говорили про «plant», наверняка это завод. Как-то не верится, чтобы этот тип выращивал орхидеи.

– Я задушу этого Полника собственными руками! – взорвался я.

– Что?

– Не обращай внимания, что дальше?

– Беркли захлопнул дверь, так что я больше ничего не слышала.

– Очень скверно!

– Не правда ли? – В ее глазах промелькнул недобрый огонек. – Предполагается, что ты коп, Эл. Могу поспорить, ты понял из этого разговора не больше, чем я?

– На что мы спорим?

– На десять долларов.

– Стыдись брать такие деньги… Каждое слово в этом разговоре для меня понятно. И не только потому, что я коп, полагаю, мои дедуктивные способности и интуиция играют в этом немалую роль.

– Как это, лейтенант Уилер?

– Ты думаешь, я шучу? Я могу даже назвать имя человека, поднявшего крик.

– Нет, не можешь, – отрезала она.

– На сколько ты хочешь поспорить? Называй сумму покрупнее. Предлагаю тысячу, на эти деньги можно хоть что-то приобрести. Но если я выиграю, что достанется мне? Твои жалкие десять долларов?

– Я вижу, ты готов пойти на попятный, Уилер? – Голос у нее стал грозным. – Ты не сможешь удрать, не расплатившись за проигрыш с рыжеволосой девушкой, в жилах которой течет ирландская кровь!

– Я вовсе не увиливаю, – спокойно возразил я, – просто пытаюсь обдумать ставки. Как в отношении того, что победитель получает все? По тысяче с каждой стороны, договорились?

– И хотя я уверена, что это невозможно, ты намерен каким-то образом обвести меня вокруг пальца и выиграть? Что ты сам получишь?

– Выигравший получает все! – твердо повторил я.

Она внезапно вспыхнула:

– Ты имеешь в виду меня?

– Что случилось? Внезапно заговорила ирландская кровь?

– Я бы хотела… – Ценой явного усилия она сумела взять себя в руки. – Оскорбления – дешевка, Эл Уилер! Вам необходим урок, и вы его получите, причем я уж постараюсь, чтобы он оказался болезненным. Я разберусь в том, что творится в вашем убогом умишке. Вы воображаете, что вам удастся из-за страха заставить меня отказаться от пари? Я ведь права? – Она откинула голову таким величественным жестом, который дал бы материал Фрейду на целых десять лет исследований. – Так вот, вы меня ни капельки не испугали! Я принимаю пари: я получаю две тысячи в случае вашего проигрыша, а если я проигрываю, вы получаете меня. Договорились? Теперь назовите имя!

Я подул на кончики пальцев правой руки, затем осторожно потер их о лацкан своего пиджака и сказал:

– Джеймс Киркленд?

Цвет ее лица из красного постепенно превратился в нормальный, потом она снова покраснела, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

– Вы… вы не смогли бы узнать! – растерянно пробормотала она. – Каким образом? Нет, это исключается.

– Это своего рода мнемоническая телепатия, – очень важно произнес я. – Я способен настраиваться на умственные процессы других людей, и тогда все очень просто. На протяжении последних пяти минут я настроился на вашу мыслительную волну, не хотелось бы вас обижать, но кое-какие слова, в которые вы облекали свои мысли…

Она вскочила с кресла и схватила сумочку, висевшую на подлокотнике.

– Ну, – пробормотала она, явно нервничая, – теперь мне на самом деле пора уходить. Спасибо за прекрасный вечер, то есть не за прекрасный, а – как бы это выразиться? – во всяком случае, это было что-то новое!..

Я позволил ей сделать два шага, потом схватил за локоть и повернул ее лицом к себе.

– Насколько мне известно, ирландцы никогда не отказываются платить за проигранное пари.

Ее губы слегка вздрогнули, она недовольно пожала плечами.

Я заключил ее в объятия, о чем мечтал вот уже два часа, и поцеловал в губы с пылкостью Синатры, говорящей о сдерживаемом желании, которое у меня возрастало на протяжении двух часов. Какое-то мгновение она стояла неподвижно, не реагируя на мой порыв, затем как бы оттаяла, прижавшись ко мне всем телом.

Лишь через довольно продолжительное время я неохотно отпустил ее. Моя ирландка словно выдохнула:

– Ну… – Даже голос у нее теперь звучал неуверенно. – Никогда не догадывалась, что коп может быть таким многосторонним.

– Это всего лишь увертюра… Давайте перейдем к первому акту.

– У меня такое чувство, что вы вознамерились обвести меня вокруг пальца в отношении нашего пари… – Она как-то робко улыбнулась. – Вы по-прежнему настаиваете на том, чтобы получить в случае выигрыша решительно все, вплоть до последнего фунта моей плоти?

Внезапно я почувствовал угрызения совести. Может быть, это была запоздалая реакция на импортное вино или со мной сыграл злую шутку скотч, который мы пили уже по возвращении. Трудно сказать, но со мной такое случалось уже неоднократно: заговорила совесть, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

– Я только что сообразил, – нежно произнес я. – Вы ведь работающая девушка, вам приходится рано вставать. Поэтому я принимаю эту короткую резкую интерлюдию страсти в качестве полной оплаты пари.

Даже сделаю еще кое-что: отвезу вас на машине домой.

Я закурил сигарету, ожидая, когда нужно будет резко прервать ее радостно-трогательные излияния благодарности, которые мне хотелось бы предельно сократить: это было все равно что бередить живую рану. Но прошло довольно много времени, поэтому я бросил на нее украдкой взгляд – на случай, если она впала в шоковое состояние.

Она стояла, оторопело глядя на меня, а уголки ее губ были презрительно опущены.

– Я никогда не понимала мужчин! – произнесла она срывающимся голосом. – Весь вечер вы обхаживали и всячески ублажали меня ради вот этого? Интимный ужин при свечах с вином, приглушенный свет и высокие бокалы в вашей уютной квартире. Мастерский подбор пластинок, сначала Эрл Китт, чтобы я почувствовала себя вполне взрослой и опасной; Синатра, чтобы я услышала настоящий волчий призыв, продемонстрированный очень тонким и очень мужественным музыкантом; затем поразительные блюзы Пегги Ли, которые должны были окончательно сломить остатки моего сопротивления… – Она щелкнула пальцами. Потом медленно покачала головой. – Потом мастерский удар давно проверенной опытным путем тактики. Вы вынудили меня заключить это дурацкое пари, прекрасно зная, что вы его выиграете. И вы выиграли его, последовала моя безоговорочная капитуляция, а теперь, без всякой на то причины, вы удираете в кусты.

– Я впервые в жизни подумал о том, что надо быть честным! – едва слышно пробормотал я.

– Ну нет!

Она громко захохотала, но тут же резко замолчала, наклонилась вперед и поцеловала меня с такой бесстыдной откровенностью, которая моментально рассеяла все мои идиотские угрызения совести.

– Эл, – пробормотала она нежным, любящим голосом, каким мать выговаривает своему десятилетнему сыночку за то, что он взорвал городскую ратушу.

Ее руки действовали быстро и уверенно, в следующее мгновение черный атласный туалет оказался на полу. Бюстгальтер без бретелек был тоже из черного атласа, что касается трусиков, которые правильнее было бы назвать фиговым листком, я не успел как следует рассмотреть, но и они присоединились к коктейль-туалету на ковре.

Какое-то мгновение она постояла передо мной совершенно неподвижно, уверенная в безупречности своей потрясающей фигуры, потом медленно нагнулась ко мне.

– Мона? – почти простонал я.

– Эл, дорогой, – ее низкий голос слегка вибрировал, – как мне кажется, ты должен узнать все о женщинах от меня.

Глава 7

Было просто неприлично рано, когда я на следующее утро высадил Мону перед ее многоквартирным домом. После торопливого прощания, продолжавшегося не более пятнадцати минут (к сожалению, машины марки «Остин-хили» не приспособлены для прощаний), я проехал еще четыре квартала в поисках открытой закусочной. У типа за стойкой были такие же мутные глаза, как у рыбы, пойманной два дня назад и пролежавшей все это время на солнце.

– Яйца-бенедикт и чашку кофе, – заказал я.

– А? – изумился тот.

– Проверьте, чтобы это был кофе для завтрака. Мне совершенно не хочется оказаться на больничной койке, как это случилось с тем бедолагой из объявления, и все потому, что он пил по утрам обеденный кофе. Вы должны следить за такими вещами.

– Черт побери!

Он продолжал пялить на меня глаза, как будто я был из саннадзора и углядел следы губной помады недельной давности на чашках.

– Яйца-бенедикт и чашку кофе для завтрака, – повторил я медленно, чтобы мои слова дошли до него. – И поторопитесь, хорошо? У меня назначена встреча за ленчем с одним человеком, и я должен прибыть на нее вовремя. Это значит, что в вашем распоряжении всего пять часов.

– Этот кофе, – произнес он задумчиво. – Вы пьете его сейчас, значит, это кофе для завтрака. Приходите позже снова, тогда вы получите обеденный кофе. Тот же самый, черт побери, кофе, не так ли?

– Меня бы это не удивило.

– Двенадцать часов в день шесть дней в неделю я стою на своих проклятых ногах, пытаясь заработать немного денег! – сокрушенно произнес он. – Но дела идут все хуже, это вам известно? Только на прошлой неделе является один тип и заказывает мне сложный сандвич: четыре сорта салями, два сорта ливерной колбасы, кетчуп на каждый слой, а поверх всего жареный лук. У меня ушло десять минут на приготовление этого паршивого сандвича. Так он еще накричал на меня за то, что я не посыпал сверху какой-то зеленью.

– Тяжко! – посочувствовал я. – Наверное, итальянцы не стали бы так привередничать.

– Есть парни, которым доставляет удовольствие усложнять все на свете, как будто жизнь и без того не сложна!

Он схватил длинный нож с узким лезвием и воткнул его с силой в стойку буквально перед самым моим носом.

– А потом еще вы врываетесь сюда, – сказал он ворчливо, – и требуете какой-то особый кофе для завтрака. Вы хотите, чтобы я повесил специальные ярлыки на кофейники? Вам бы это показалось весьма забавным.

– Просто налейте кофе, а я выпью.

– Прекрасно. В каком виде желаете получить яйца?

Заметив злобный огонек в его глаза, я решил, что не стоит искушать судьбу, и вернулся назад в машину, сомневаясь, доберусь ли я живым до химического завода Моргана и Шиира.

Было похоже, что этот день не был для меня счастливым.

Я прибыл на завод где-то в половине десятого и поговорил со сторожем у ворот. Он считал, что и Морган и Шиир давным-давно умерли, он работает на компанию вот уже двадцать лет, а об этих типах лишь изредка вспоминали, когда он сюда поступил. Вице-президентом, отвечающим за производство, был некий Аллисон, его я мог увидеть.

Через десять минут я уже сидел в плюшевом кресле, находящемся в офисе вице-президента. Аллисон оказался седовласым интеллигентным человеком пятидесяти с лишним лет. Мы обменялись несколькими вежливыми фразами, оставшимися еще со стародавних времен, потом перешли к делу. Я коротенько описал ему два убийства и результаты вскрытия, после чего сообщил, что один из его сотрудников находится под подозрением.

– Кураре? – Аллисон казался потрясенным. – Конечно, мы используем его здесь, лейтенант, для приготовления тубокурарина, релаксатора мышечного напряжения. Кого из наших работников вы подозреваете?

– Киркленда, – сказал я. – Джеймса Киркленда.

– Он руководит цехом обработки, – задумчиво произнес Аллисон. – Ваше предположение мне не кажется правдоподобным, понимаете, он блестящий биохимик.

– Возможно, в качестве убийцы он тоже действует неплохо.

Аллисон растерянно заморгал глазами.

– Искренно надеюсь, эта история не принесет нежелательной огласки компании, лейтенант? – заволновался он.

– А я надеюсь дожить до глубокой старости. Возможно, нам обоим повезет.

– Ему бы, разумеется, потребовалось крошечное количество препарата, – задумчиво продолжил Аллисон. – Наше производство находится под строжайшим государственным контролем, но, конечно, для человека, пользующегося таким неограниченным доверием, как Киркленд, ничего не стоит его раздобыть.

– В данный момент он работает на заводе? – спросил я.

– Сейчас проверю.

Я закурил сигарету, пока он звонил. Через минуту он положил трубку на рычаг.

– Нет, лейтенант, – сказал он, покачав головой. – Вот уже два дня, как он не появлялся. Его помощник сказал, что он звонил вчера утром и пожаловался, что где-то подхватил вирусную инфекцию, так что несколько дней посидит дома.

– Большое спасибо, мистер Аллисон, вы были очень любезны, – сказал я.

– Что мне делать, если он появится на работе?

– Я бы перевел его на какую-то менее опасную работу. Вы ведь изготавливаете аспирин?

Я поехал назад в город, естественно, в тот район, где жил Киркленд. Не доезжая полквартала до места, я увидел именно то, что искал: живой монумент глупости, человекообразную обезьяну, маскирующуюся под человека, в облике сержанта полиции Полника.

На лице бравого сержанта было страдальческое выражение, когда я остановил «хили» у обочины и двинулся ему навстречу.

– По всей вероятности, так отличная пирушка, лейтенант, – сообщил он осипшим голосом, – эти дамочки из хора так и не выходили оттуда.

– Как будто они чем-то отличаются от Киркленда? – спросил я сдержанным тоном.

– А? – Полник часто-часто заморгал.

– Вчера днем Киркленд был в офисе Беркли, – зарычал я. – Каким образом ему удалось пройти мимо вас? Прикрепил фальшивую бороду?

– Я следил за домом весь день. Можете мне поверить, лейтенант, он не выходил из этой двери!

– А что в отношении черного хода?

– Черного хода? – Он даже поперхнулся. – Но вы же мне сами ничего не сказали про черный ход.

Он был прав, разумеется. Я не упомянул о возможности существования второго входа, и это была моя вина. «Черт побери, – подумал я, – ну как я мог рассчитывать на то, что Полник сам сообразит?»

– Ну ладно. – Я устало махнул рукой. – Давайте узнаем, не дома ли он сейчас.

Мы вошли в холл многоквартирного дома, и в то же мгновение тучная особа в замызганном платье, отделанном мехом, поднявшись с места и исполнив подобие слонового танца, ринулась навстречу нам. Если судить по ее тяжелому дыханию и покрасневшей физиономии, можно было предположить, что она только что бежала длинную дистанцию.

– Чего вы желаете? – спросила она удивительно неприятным голосом.

– Полиция, – сообщил я. – Офис шерифа. Мы хотим видеть мистера Киркленда.

– Я не видела его пару дней! – фыркнула она. – Что он натворил?

– Мы просто хотим задать ему несколько вопросов, – спокойно ответил я. – Так какая квартира?

– Четырнадцать. Это наверху. Я покажу вам дорогу.

Она успела миновать три пролета лестницы, прежде чем я получил возможность просить ее не беспокоиться, но было уже слишком поздно. Мы покорно пошли следом за ней и остановились перед дверью с цифрой 14.

– Сюда, пожалуйста! – произнесла она таинственным шепотом, который прозвучал громче любого пронзительного крика.

Я постучал в дверь, постучал еще пару раз, пока не стало ясно, что можно стучать целый день.

– Вы думаете, он затаился там? – нетерпеливо зашептала толстуха. – Возможно, с пистолетом?

– Я думаю, что он, возможно, куда-то ушел, – спокойно ответил я. – В вашем здании имеется черный ход?

– Точно, выходит на аллею.

– Мне никто об этом не сказал, лейтенант! – с упреком заявил Полник.

– В наши дни никому нельзя доверять… У вас имеется отмычка? – обратился я непосредственно к толстухе.

– Конечно. Вы хотите заглянуть внутрь?

– Да, разумеется.

– Я сбегаю за ней!

Она энергично затопала вниз.

Некрасивая физиономия Полника стала выглядеть еще более отталкивающей, когда толстуха удалилась.

– Что за дама? Настоящее чудовище! После нее даже моя старая леди кажется привлекательной.

Раздался скрип стонущих под тяжестью толстухи ступенек, возвещающий о возвращении леди Макбет. Существует множество способов описания дыхания и того, как оно осуществляется: глубоко вдыхая, быстро хватать воздух ртом, даже взахлеб. Но я впервые слышал такую истеричную одышку, более точного обозначения этих звуков я не берусь отыскать. Пожалуй, даже паровоз пыхтит менее впечатляюще!

– Вот… он… ключ! – произнесла она, сопровождая каждое слово каким-то не поддающимся описанию звуком, немного смахивающим на отрывистый лай гончей собаки, напавшей на след зверя.

– Вам следует успокоиться, – очень серьезно изрек Полник, – иначе в один из ближайших дней вы упадете замертво на лестнице и придется вызывать специальный подъемный кран, чтобы извлечь вас оттуда.

Я повернул ключ в двери и вошел в квартиру. Гостиная была напрочь лишена всякой индивидуальности. Единственным персонажем, мазком в ней была фотография Риты Кейли на столе, на уголке которой было написано: «Я люблю тебя, Джимми! Рита».

– Может быть, он заперся с ней в спальне? – раздался у меня над ухом астматический голос.

– Если только он совершил налет на морг, – холодно отрезал я. – Кто разрешил вам сюда входить?

– Это здание принадлежит мне! – выкрикнула она в ярости. – Я имею право знать, что тут творится.

Спорить с ней дальше было бессмысленно, поэтому я быстро прошел к двери в спальню и распахнул ее. Джеймс Киркленд действительно там уединился, но с ним никого не было. Он был одинок в предельном значении этого слова. Он вытянулся на спине на кровати, глаза у него были широко раскрыты, запекшаяся кровь залила правую половину головы и постельное белье под ней. На полу прямо под его правой рукой валялся пистолет.

Я услыхал резкий всхлипывающий звук сзади и обернулся вовремя, чтобы увидеть, как у леди Макбет закатились глаза и она покачнулась назад. Полник ухитрился в последнюю минуту отскочить в сторону, так что колосс женского пола рухнул на пол с таким грохотом, что, как мне показалось, задрожало все здание.

Полник гордо улыбнулся, взглянув на распростертую возле его ног глыбу:

– Да, лейтенант! Благодарение Богу, в последний момент ухитрился спастись от верной гибели!

В шесть часов вечера того же дня горожане наслаждались теплым душистым воздухом, тогда как в офисе шерифа температура быстро опускалась ниже точки замерзания.

Лейверс сидел за своим огромным столом и хмуро смотрел на меня, его сигара была почти полностью сжевана, от нее остался небольшой кусочек.

– Давайте в последний раз повторим все с самого начала! – рявкнул он. – Вы слышите меня, Уилер? В последний раз!

– Я отлично вас слышу, шериф, – холодно ответил я.

– Я даже расскажу это так, как рассказывали вы, – снизошел он. – Рита Кейли перестала работать секретарем Миллера, чтобы стать его постоянной любовницей, так? Затем в нее по уши влюбился Киркленд, и он оставался от нее без ума даже после того, как узнал про Миллера, верно?

– Любовь побеждает все, ну и все прочее, – поддакнул я.

– Но не слишком долго, – продолжал Лейверс. – Через некоторое время Киркленд стал ревновать, а потом вообще потерял терпение. Эта девица Кейли высоко ценила все материальные блага, которые ей обеспечивал Миллер, а те деньги, которыми располагал Киркленд, не шли ни в какое сравнение с прежними. Каким-то образом ей стало известно о завещании Миллера, по которому ей доставалась половина всех его денег, и она сообщила Киркленду радостную весть.

Рано или поздно, но до него дошло, что все его затруднения будут устранены после смерти Миллера, когда ему достанется и девушка, и деньги. Благодаря своей работе на химическом заводе у него имелся доступ к редкому яду, поэтому он раздобыл кураре и убил Миллера. Все предельно просто, Уилер!

– Прекрасно, – согласился я, – вплоть до этого момента. Теперь объясните мне, почему он убил Риту и таким образом свел на нет свои мотивы для убийства Миллера. Раз она умерла – не было ни девушки, ни денег.

– Паника, вот почему, – уверенно заявил Лейверс. – После убийства Миллера девушка запаниковала. Он, должно быть, был у нее в квартире, когда вы туда явились, и спрятался в ванной. Меньше всего ему хотелось, чтобы вы обнаружили его у нее, поэтому он стукнул вас по голове, это мог бы сделать любой подросток, не говоря уж о мужчине.

– Меня однажды на самом деле ударила по голове герлскаут, – вспомнил я. – Она не дала возможности мне предъявить ей свой полицейский значок.

– Потом Киркленд сообразил, что девица выложит все начистоту, как только полицейский начнет ее допрашивать, – с энтузиазмом продолжал Лейверс. – У нее полностью сдали нервы, от этого он тоже запаниковал. В таком состоянии ей ничего не стоило отправить его в газовую камеру, ну а никакая девушка и никакие деньги не шли в сравнение с перспективой потерять жизнь. Поэтому он ее убил.

– А через полчаса явился к ней на квартиру, притворившись, что считает ее целой и невредимой? – спросил я, не скрывая сомнения. – Знаете, для этого требуется, помимо силы воли, недюжинный талант!

– Ну а что еще оставалось ему делать? Он посчитал, что его появление у нее явится для него наилучшим алиби. Подумаешь, притвориться, будто он явился к ней, не имея понятия, что ее уже нет в живых! – фыркнул Лейверс.

– Ладно, – неохотно продолжил я, – после этого он едет к себе домой, обдумывает случившееся и приходит в такое смятение, что в конце концов пускает себе пулю в лоб?

– Я не вижу, почему бы и нет? Как вы сами заявили, он все потерял и ничего не выиграл, совершив эти два убийства. А вы бы на его месте не решились на самоубийство, Уилер? Нет, тут все предельно ясно. Так что я немедленно сделаю соответствующее заявление, чтобы оно было опубликовано в утренних газетах.

– Киркленд ворвался вчера днем в офис Беркли с криками о том, что он не собирается быть козлом отпущения, – сказал я. – Что это означало?

– Это какая-то весьма искаженная история, которую вы услышали от секретарши Беркли? – хмыкнул Лейверс. – Я этому не верю. Вы разговаривали по этому поводу с Беркли?

– У меня не было времени. Но, разумеется, он станет все отрицать.

– Дело закрыто! – внезапно разъярился Лейверс. – Так что не забывайте об этом!

– Когда Рита Кейли открыла дверь своей квартиры, впуская меня, она сказала, цитирую: «Если вы один из молодчиков Джонни, можете передать ему от моего имени…» Джонни – значит Квирк, кто же еще? Значит, имелась связь между Миллером и Квирком.

– Разумеется, – согласился Лейверс. – Нам известно, что Квирк нанял Миллера представлять его так называемого торгового менеджера Шейфера в комитете, занимающемся азартными играми. Квирк, возможно, видел эту Кейли в офисе, когда она там еще работала. Она ведь была весьма привлекательной девушкой, не так ли? Поэтому Квирк беспокоил ее по весьма очевидной причине, по которой молодой человек зачастую не дает покоя молодой девушке. Этого вам-то, Уилер, не надо объяснять?

– Ладно, у вас есть ответы на все вопросы, – признал я. – Но меня не оставляет в покое мысль о жестокосердной вдове, которая отделалась от мужа, действующего ей на нервы, и от его любовницы, намеревавшейся оттяпать у нее половину состояния. Дамочка со льдом в крови и метрономом вместо сердца.

– Фи, Уилер! – Шериф с неодобрением посмотрел на меня. – Вы опять читали эти дешевые журнальчики с «исповедями» преступников? Такие напыщенные диалоги!

– Она знала Киркленда, он приходил повидаться с нею, когда я был в доме, – рявкнул я в ответ. – Лично мне все это кажется излишне удобным для безутешной вдовы. А что вы скажете про Беркли? Он получает просто так долю своего бывшего партнера по бизнесу, если обе наследницы состояния по завещанию Миллера умрут, и он уже на полпути к этому.

– Я бы стал интересоваться им, если бы умерла и миссис Миллер! – устало произнес Лейверс. – Вы не перестарались сегодня во время свидания с какой-то очередной блондинкой?

– Двадцать четыре часа, – твердо произнес я. – От этого ничего не изменится. Дайте мне эти двадцать четыре часа, чтобы я мог еще немного поразнюхать обстановку. Если к тому времени я не обнаружу ничего стоящего, я сдамся.

– Если я соглашусь, вы уберетесь ко всем чертям без промедления из моего офиса?

– Конечно, – холодно произнес я. – Вы же меня знаете, шериф, я человек понятливый. Я издали чую, когда я лишний.

Он многозначительно посмотрел на часы:

– Вы получили время до четверти седьмого вечера завтра.

– Я уже ушел!