Текст книги "Том 22. Коварная красотка "

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

– Как вас зовут? – без всякой надежды, на всякий случай спросил я.

– Не важно, лейтенант, просто считайте меня своим другом. Разрешите дать вам совет: почему бы вам не поинтересоваться у Пенелопы Калтерн, отчего это она не признала своего бывшего мужа?

В трубке сухо щелкнуло, и связь прервалась.

Я положил трубку на рычаг и мрачно разглядывал ее не меньше минуты. Никакого результата. Я изо всех сил пытался придумать что-нибудь более действенное, чем то, что предложил мне этот человек, но совершенно напрасно. Если моему незнакомому другу вздумается еще раз мне позвонить и сделать новое сообщение, мне, пожалуй, лучше будет называть его «сэр». Он это вполне заслужил. Ибо, насколько я понимаю, пока что он единственный занимался расследованием.

Глава 3

Пенелопа Калтерн жила в «Старлайт-отеле». Я справился у портье, в каком она номере. Разумеется, у нее были апартаменты, а не обыкновенный номер.

– Вряд ли вам удастся повидать ее, лейтенант, – твердо сказал портье. – Она строго-настрого распорядилась, чтобы ее не беспокоили. Не звонили и не извещали. Мисс Калтерн отдыхает.

– У каждого в жизни хоть раз бывает встреча с копом. – Я сочувственно покачал головой. – Как у вас обстоят дела насчет спокойной совести?

– Боюсь, – сказал портье еще тверже, – что мне придется настаивать!

Я облокотился на конторку и заинтересованно посмотрел на него.

– Ну, валяй, – сказал я. – Давай настаивай!

Он разозлился и стал что-то бормотать, когда вдруг раздался спасительный звонок телефона. На его лице появилась улыбка. С явным вздохом облегчения он поднял трубку, а я спокойно повернулся, подошел к лифтам и поднялся на десятый этаж.

Три вежливых стука в дверь не принесли никакого результата, тогда я принялся выбивать на филенке двери «Я люблю ритм», орудуя обеими руками и правой ногой.

Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда я собирался исполнить симпатичный оглушительный раскат грома. На пороге, широко открыв рот, стояла Пенелопа Калтерн.

– О Боже! – с горечью сказала она. – Я думала, что где-то горит.

– Вы помните меня? – спросил я с надеждой. – Лейтенант Уилер из отдела шерифа.

– Уж теперь-то я вас наверняка никогда не забуду, – сказала она. – Я ведь спала.

– Я вижу, – благодарно произнес я.

Волосы у нее были причесаны на восточный манер и закреплены большой заколкой, глаза она подвела так, чтобы они казались чуть раскосыми. Правда, пламенный оттенок рыжих волос не слишком вязался с восточным стилем, но согласитесь: даже если вы одна из сестренок Калтерн, нельзя же иметь решительно все на свете!

На ней была отлично сшитая белая шелковая пижама, подчеркивающая фигуру с намеренной небрежностью. Курточка пижамы была отделана необычной аппликацией: наискосок от правого плеча к левой груди шагали крохотные японцы синего цвета. Раньше мне не приходилось видеть ничего подобного.

– Что вам нужно? – нетерпеливо спросила Пенелопа.

– Неужели все, что произошло вчера, не оставило следа в вашей памяти? – спросил я умиротворенным тоном. – Быть может, вы забываете, куда положили свои вещи? И не случалось ли с вами, что посередине Мэйн-стрит легкий бриз вдруг напоминал вам, что вы забыли надеть штанишки? Если с вами бывало такое, освежитель памяти системы Уилера гарантирует, что за десять несложных уроков вы сумеете вспомнить решительно все, что с вами происходило, начиная с момента вашего появления на свет.

– Вы, должно быть, спятили, – сказала она, – а с памятью у меня все в полном порядке.

– В таком случае как получилось, что вы не узнали своего собственного бывшего мужа, когда этот труп уставился вам прямо в глаза своим невидящим взглядом? – спросил я грустно.

Глаза ее на секунду затуманились.

– Может, вам лучше войти? – предложила она.

Я прошел вслед за ней в гостиную и вежливо подождал, пока она раскурит сигарету. Вам приходилось видеть, как кувыркаются и пляшут маленькие японцы? Знаете… в этом что-то есть… что-то волнующее.

– Простите, лейтенант, – сказала наконец Пенелопа напряженным голосом. – Видите ли, это был такой внезапный удар. Я ведь не видела его целых шесть месяцев, с самого развода. И когда я открыла гроб, увидела, что внутри Говард, мертвый! Понимаете, я…

– Вы знали, что он мертв?

– Я сразу увидела пулевую рану, – быстро ответила она. – Удар был таким страшным для меня, что, понимаете, я просто…

– Утратили память? – спросил я все таким же соболезнующим тоном, словно близкий друг дома на похоронах, который хотел рассмеяться, но вынужден был подавить смешок. – И надолго вы ее потеряли?

Она напряженно выпрямилась:

– Я вовсе ничего не говорила по поводу своей памяти. Это целиком ваша идея. Я была так ошарашена, что просто лишилась способности связно мыслить… от потрясения…

Я грустно покачал головой:

– Вам придется придумать что-нибудь более удачное, Пенелопа.

– Что вы хотите сказать?

– Вам придется подыскать более удачное объяснение своей лжи касательно того, что вы не узнали своего бывшего мужа, Пенелопа.

Она нервно докурила сигарету, потом поднялась с кресла и подошла к окну.

– Ладно, – сказала она наконец, – я просто боялась газетной шумихи.

– Да, шумиха и в самом деле будет не маленькая!

– Вы ничего не понимаете! – Она снова повернулась ко мне, глаза ее сверкали, рыжие волосы переливались огнями. – Ведь газетчики всегда кричат одно и то же: я – одна из ненормальных сестер-близнецов Калтерн, без излишних предрассудков и с кучей денег! И если только они разнюхают, что труп моего бывшего мужа каким-то образом очутился на моей первой передаче, с моей карьерой на телевидении будет покончено.

– Почему же? – спросил я, недоумевая.

– Потому что – хотите верьте, хотите нет – администрация телевидения невиданно консервативна и всегда поддается давлению моралистов. Труп Говарда – это, пожалуй, чересчур для их весьма умеренных в еде желудков!

– А я слышал, что вы одна из десяти самых богатых женщин в стране. И то, что вы можете заработать на телевидении в этой передаче, для вас сущие гроши. Почему же вы так обеспокоены?

– Да потому, что это мой последний шанс! – яростно выкрикнула она. – Если мы с Бруно будем иметь успех на этой местной станции, нас может заметить какая-нибудь крупная корпорация, и тогда наша карьера будет сделана!

– А почему для вас это так важно?

– Потому что я собиралась доказать всем, что я в состоянии добиться успеха в жизни сама по себе, – сказала она резко. – Добиться чего-то, что никакого отношения к моим деньгам не имеет.

– Доказать всем или кому-то особенно?

– Кое-кому особенно, – призналась она. – Теперь-то вы понимаете, почему мне так не хотелось говорить, что в гробу лежит Говард?

– Нет. – Я развел руками. – У вас нет никаких предположений о том, кому понадобилось его убивать? Кто бы мог убить его?

Пенелопа покачала головой:

– Ни малейших.

– А причина, по которой это могли сделать?

– Да нет, пожалуй. Разве только это дело рук Пруденс. Она вполне могла убить Говарда только для того, чтобы подсунуть труп в гроб и погубить мою карьеру на телевидении!

– Пруденс!..

– Это моя сестра-близнец. Мы во всем противоположны и терпеть друг друга не можем.

– Вы говорите, что не видели Говарда после развода, который состоялся шесть месяцев назад?

– Это так.

– Вы выплачиваете ему большое содержание? Так, кажется, теперь это делается?

– Ни единого цента! – Она торжествовала. – Ни одного цента!

– Вот так, одним махом, и уничтожен прекрасный повод для убийства! – сказал я горестно. – Где я могу видеть вашу сестру?

– Она живет в пентхаусе, – с досадой ответила Пенелопа. – Опередила меня на какие-то три минуты, сука!

– Может, мне стоит поговорить с ней?

– Отлично придумано, лейтенант, а я попробую снова уснуть.

– Почему бы и нет? – вздохнул я. – Япончики выглядят весьма утомленно.

Я поднялся и пошел к двери.

– Какие у вас отношения с Бруно? – уже на пороге, оглянувшись на нее, спросил я.

– Чисто деловые. Его хобби – икебана, лейтенант! Но для меня у него чересчур горячая кровь!

– Охотно верю! – вежливо ответил я. – Так вы говорите, что апартаменты на крыше?

– Верно, – кивнула она. – И смотрите берегитесь. Пруденс ведь легко может добавить и вас к своей коллекции, лейтенант.

– Коллекции чего?

– Увидите сами!

У самой двери сидел, скрестив ноги, массивный бронзовый Будда. Я на минуту остановился перед пьедесталом и потрогал его огромный живот.

– Вы уже посадили его на диету? – спросил я ее на прощанье.

Я вышел в коридор, направился к лифтам и спустя полминуты уже стоял у двери пентхауса. Дверь была массивная, и дверной молоток оказался весьма кстати. Я постучал, и дверь распахнулась почти тотчас же. На дороге стояла роскошная брюнетка. С минуту мы смотрели друг на друга с неподдельным интересом.

– Я где-то вас видел, – сказал я.

Полные губы медленно изогнулись в улыбке.

– Ну, после такого оригинального начала мне осталось только угадать, чем именно вы торгуете, – шнурками для ботинок? – сухо произнесла она.

Она сразила меня в самое сердце. И я тут же вспомнил!

– Вы и были той самой экзотической брюнеткой, которую я видел сегодня в студии. Вы тоже наблюдали за представлением Бруно и Брунгильды. И по всей видимости, вы – Пруденс Калтерн.

– Возможно, – сказала она, – и все же я ничего не покупаю.

– Я лейтенант Уилер, – сказал я. – Из отдела шерифа.

– Очень приятно, – проговорила она. – Не стойте так долго на дожде, лейтенант. У вас такой анемичный вид. Вы наверняка из тех, кто легко простужается.

Она собралась было захлопнуть дверь, но тут уж я с обычной своей расторопностью всунул ногу между филенкой и рамой.

Она пожала плечами:

– Что ж, уговорили.

Я прошел вслед за ней в апартаменты. Она подвела меня к отлично оборудованному бару.

– Могу я предложить вам выпить, лейтенант?

– Двойной шотландский, немного содовой, – ответил я.

Пока она готовила питье, я наблюдал за ней. Ее темные волосы были разделены аккуратным пробором точно посередине, они мягкими волнами опускались чуть ниже ушей. Лицо было умное и даже красивое. Вот только холодные зеленые глаза слишком контрастировали с чересчур полными губами. Черная шелковая рубашка, узкие белые брюки, пурпурная лента вокруг талии. Фигура у нее была такая же великолепная, как и у сестры, пожалуй, даже чуть получше. Было что-то почти языческое в высокой полной груди, выпукло обозначившейся под тонким шелком, и тут я ничуть не преувеличивал.

– Я только что разговаривал с вашей сестрой, – сказал я.

– И малышка Пенни не сообщила вам обо мне ничего хорошего, – небрежно отозвалась она. – Почему бы нам не подкрепиться, лейтенант? Вон там, на кушетке. Я прихвачу питье, а вы уж добирайтесь сами.

Мы уселись, и она протянула мне бокал.

– Теперь позвольте высказать свою догадку. Вы пришли, лейтенант, чтобы задать мне несколько вопросов. Вы собираетесь ошеломить меня, не так ли? Мол, знали ли вы покойного? – Она ухмыльнулась. – Конечно, знала, это бывший муж Пенни, подонок по имени Говард Дэвис, у которого было два хобби. Одно – теннис, а другое – денежные девицы вроде моей драгоценной сестрички. Почему я вам не сказала этого сегодня ночью? Очень просто, лейтенант. Только потому, что вы меня об этом не спрашивали.

– А почему вы решили, что я сейчас собираюсь вас об этом спрашивать?

– Женская интуиция. Кроме того, это все равно появится в утренних газетах.

– Но ведь пока они еще не поступили в продажу, поэтому как вы можете быть в этом уверены? – спросил я.

– Опять-таки женская интуиция. – Она лениво усмехнулась. – Не говоря уже о том, что я сама позвонила в газеты и дала информацию.

Я отхлебнул из своего стакана и чуть не поперхнулся.

– Мне не хотелось бы быть назойливым. Но ведь Говард мертв, а я коп. И поскольку его убили, то вы можете навлечь на себя серьезные неприятности, действуя таким образом.

– А теперь вы начали запугивать меня, – сказала она. – Что вы предпримете дальше? Закуете меня в наручники, отвезете в полицейский участок и изобьете ременной плетью?

– Это вовсе не смешно.

– А может быть, это даже приятно… – Она лениво растягивала слова. – Если, конечно, синяки не будут видны.

Я еще раз отхлебнул свой скотч и задумчиво посмотрел на нее:

– Я много слышал о сестрах Калтерн, но до сегодняшней ночи мне не приходилось их встречать. Может быть, вы расскажете мне о них?

– Вы ведь уже говорили с Пенни, – сказала она. – Она для вас не разделась, случайно?

– Во всяком случае, я этого не заметил, – ответил я.

– Значит, вы там были очень недолго, – уверенно подытожила она. – Пенни пьет слишком много, водит машину слишком быстро и раздевается, как только завидит мужчину. И как раз сейчас она свихнулась на почве восточного стиля. Может, вы просто не вписываетесь в такую картину, лейтенант?

– Мы, кажется, говорили о деньгах сестер Калтерн, если я не ошибаюсь?

– Наш отец умер с год тому назад, и мы разделили все наследство пополам, без всяких обязательств. Пенни – сумасбродная дурочка с ненормальной амбицией, хотя у нее нет ни капли таланта. И вообще, единственный ее разумный поступок – это то, что она приняла совет развестись с Говардом Дэвисом таким образом, чтобы он не получил ни гроша.

– Значит, так обстоят дела с Пенни, – кивнул я. – А как насчет Пруденс?

– Боюсь, вам лучше справиться у Пенни, – сказала она с улыбкой. – Потому что я могу оказаться необъективной.

– Пенни говорит, что после развода не встречалась с Говардом. А вы его видели с тех пор?

– Нет. – Она энергично замотала головой. – Он меня совершенно не интересовал. Пенни говорила, что он в теннисе не так уж плох, но только в будуаре никуда не годился. Провести больше одной игры был не в состоянии ни при каких обстоятельствах. Тут тебе и гейм, и сет – все сразу.

– Вы не знаете, у кого могли быть мотивы для убийства?

– Может, у Пенни и могли быть мотивы для его убийства. Она настолько глупа, что вполне способна на такое. Кроме Пенни, я не знаю никого, кто мог бы это сделать. Такие говарды вовсе не стоят того, чтобы их убивали, куда лучше просто выкидывать их вместе с мусором.

– Не возражаете, если я запишу эту фразу? – спросил я серьезно. – Философия всегда меня интересовала.

– Вы не могли бы удалиться? – спросила она холодно. – Или вам больше некуда идти? Вы покончили со своей выпивкой, а второй порции не получите. К тому же вы мне начинаете надоедать, лейтенант!

– Я всегда понимаю деликатные намеки, особенно когда мне дают пинок под зад, – сказал я. – Что ж, ладно, я ухожу. – Я поднялся и с сожалением посмотрел на нее. – Не могу не признаться, что с сестрами Калтерн у меня дело не выгорело. Пенни не стала ради меня раздеваться, а вы даже не предложили показать мне свою коллекцию.

Искра интереса мелькнула в ее взгляде.

– Ах, так Пенни рассказала вам о ней? Что она вам еще рассказала?

– Больше ничего, только добавила, что мне стоит быть осторожным, чтобы вы не вздумали приобщить меня к своей коллекции. Но она не сказала, что это за коллекция. Мужчины? Может быть, вы отрезаете им голову и украшаете стены своей комнаты на манер охотников за головами?

– Если бы я этим занималась, мне пришлось бы купить Мэдисон-сквер-Гарден, чтобы вместить всех, – сказала она небрежно. – Моя коллекция намного интереснее. Правда, во время поездок я прихватываю с собой только избранные экземпляры. Хотите взглянуть?

– Очень даже. Мне всегда было любопытно, что делают со своими деньгами баснословно богатые люди – кроме того, что покупают себе подобных.

Пруденс Калтерн повела меня в спальню. Она была обставлена столь же безлико, как и десятки спален в других дорогих отелях. Но поскольку пентхаус очень дорогой, мебель была в отличном состоянии – да еще Пруденс кое-что добавила к меблировке.

На подушке валялись черные кружевные трусики, рядом с ними – белый шелковый лифчик чашечками вверх. В ногах лежало роскошное манто из голубой норки.

На бюро рядком выстроились четыре сморщенные высушенные головы, они бесстрастно уставились на меня, словно инспекторы налогового управления после проверки моих бумаг. Сзади них торчком стоял щербатый кирпич, на котором едва виднелся сильно выцветший знак – когда-то ярко-красный крест.

Эту милую картину венчал совершенный шедевр. Столь же сморщенная, как и головы, мумифицированная человеческая рука, больше похожая на птичью лапу, словно вцепившуюся когтями в обветшалую, запятнанную кровью драпировку черного атласа, которая свисала с зеркала.

– Ну как вам нравятся мои сокровища? – спросила Пруденс.

– Где вы их приобрели? – в свою очередь поинтересовался я. – В одной из лавочек, которые торгуют этим барахлом? Кажется, даже на Бродвее есть такая?

Она слегка покраснела.

– Эти головы настоящие, человечьи, ничем не хуже вашей собственной! Вон тот череп, – она указала рукой на парчовую накидку, и только тут я заметил, что из-под нее скалится, зияя пустыми глазницами, человеческий череп, – тот череп принадлежал некоей Мэри Майлс, сожженной на костре за колдовство в 1662 году в Новой Англии. Рука, как предполагают, самого Кубла-хана. Я, конечно, не могу гарантировать этого, но, во всяком случае, она обошлась мне очень недешево. Что же касается черного платья, в которое она вцепилась, то оно на самом деле принадлежало Лиззи Варден, а пятна на нем – это кровь, я отдавала его на анализ. Правда, – задумчиво прибавила она, – человек, который мне его продал, не смог поклясться, что это пятна не поддельные.

– Ну а как насчет кирпича со знаком «Боже, храни нас»?

В ее глазах появилось легкое удивление.

– Вот уж не подумала бы, что вы сможете узнать его, лейтенант, – сказала она.

– Когда-то я три года служил в лондонской военной разведке, – сказал я. – Я был исключением из правил. Мне пару раз приходилось видеть такой знак, нарисованный мелом на развалинах бомбоубежищ в Берлине, сразу же после войны. Этот знак старше самого христианства.

– Кирпич тоже очень старый, – сказала она. – И он тоже из Лондона. Этот знак был нарисован еще во время Великой чумы.

– Других сокровищ у вас с собой нет?

Она покачала головой.

– Я всегда путешествую налегке и вожу с собой только своих любимцев, – сказала она. – Ну разве они не милашки, эти высушенные головы? Я их зову как девушек из парикмахерской, где причесываюсь: Ими, Мини, Майни и Мо.

– Чем вы заняты по ночам? – спросил я. – Пишете на небесах грязные ругательства огненным концом своего помела?

– Я вовсе не практикующая ведьма, – произнесла она с шутливой торжественностью. – Просто у меня не слишком обычное чувство юмора, вот и все. Вероятно, это просто страсть ко всему ужасному, мрачному. Это у нас фамильное. Я собираю такую коллекцию, а Пенни… Пенни собирает такие вещи, как Говард Дэвис!

Я закурил сигарету и еще раз бегло осмотрел комнату.

– Как насчет штанишек и бюстгальтера? У них тоже какое-то особое, чудовищное значение?

– Да нет, только эротическое, судя по блеску в ваших глазах, – ответила она небрежно. – Мне кажется, вам теперь пора идти, лейтенант.

– Может, вы могли бы дематериализовать меня? – спросил я с надеждой. – Тогда мне не пришлось бы дожидаться лифта.

Пруденс Калтерн оглядела меня сверху донизу, медленно и тщательно, и вдруг зеленые глаза ее замерцали.

– Приходите снова, часов в одиннадцать, лейтенант, – сказала она мягко. – Я посмотрю, что можно для вас сделать.

Глава 4

Покинув «Старлайт-отель», я плотно позавтракал и вернулся в отдел. Было уже четвертый час. За моим столом сидел сержант Полник, сохраняя на лице выражение терпеливого ожидания.

– Шериф говорит, что я должен помочь вам в расследовании этого последнего убийства, – сказал он с ухмылкой. – Когда начнем?

– Прямо сейчас, – ответил я. – Убитого звали Говард Дэвис. Возможно, он был убит сразу же по приезде в Пайн-Сити, а может, и позже. Если позже, то он наверняка где-то остановился на это время. Вот это мы и должны выяснить.

Я сделал вид, что не замечаю ошарашенного взгляда его глаз, и сказал, указывая на телефон, стоящий на столе:

– Ты берешь на себя мотели, а я – отели.

– Угу? – непонимающе хрюкнул Полник.

– Мотели, – объяснил я нетерпеливо. – Такие гостиницы в уединенных местах, где имеется стоянка для автомобилей. Отдельные домики для парочек с телевизором, усек?

Полник с отвращением проворчал что-то и поковылял к телефону. Сзади он весьма смахивал на какое-то обуреваемый страстями диковинное доисторическое животное, которое случайно забрело в нашу эпоху.

Я взял телефонную книгу, отыскал в ней список отелей и принялся за дело.

Прошло не более двадцати минут, как вдруг Полник торжествующе уставился на меня.

– Я нашел, лейтенант, – сказал он возбужденно. – Мотель «Парадиз»[10]10
  Парадиз (paradise) – рай (англ.).


[Закрыть], примерно в пяти милях по дороге на Сан-Бернардинос. Владелец заведения говорит, что Дэвис пару дней назад остановился у него, но ушел вчера после обеда и до сих пор не вернулся.

– Отлично, – сказал я. – Поедем поглядим, как там обстоят дела.

Мы вышли на улицу, и сержант Полник с величайшим трудом втиснулся на пассажирское сиденье «остина».

– Полагаю, что все это – обычная процедура, правда, лейтенант? – спросил он доверительно.

– Конечно, – ответил я.

– Так я и думал! – Он удовлетворенно кивнул.

Я пристроил свой «остин» в хвосте у нового «линкольна», делая вид, что не обращаю внимания на насмешливое мигание его задних огней.

– Да, – вдруг сказал Полник, – сначала займемся делом, лейтенант, а потом уж перейдем к дамочкам, а?

– К каким дамочкам?

– Не знаю пока. – Простодушная ухмылка появилась на его лице. – Но только мне отлично известно, что, когда вы начинаете расследовать убийство, непременно откуда ни возьмись появляются дамочки!

– Когда-нибудь я расскажу твоей старухе всю правду о тебе, – холодно пригрозил я ему.

– Она ей уже известна, – кисло ответил Полник. – И нельзя сказать, чтобы это пошло мне на пользу.

Мотель «Парадиз» стоял в полумиле от автострады. К нему вела дорожка, такая грязная, что казалось, прямо здесь и кончается свет. Над въездом светилась неоновая вывеска: «Имеются места». Я остановил машину у входа и подумал, что если рай выглядит именно так, то зачем туда стремиться.

Дюжина кабинок сгрудилась вокруг пыльной площадки. Краска на них давным-давно выцвела и облупилась, но на ближайшей кабине сверкала свежевыкрашенная вывеска: «Управляющий». Мы вышли из машины и направились к этой кабине. Управляющий вышел навстречу. У него был такой вид, словно он укрывался от проведения кампании «Соблюдайте чистоту в нашем городе», и я решил, что укрытие он себе нашел вполне надежное. На нем была выцветшая рубашка из грубой бумажной ткани и такие же выцветшие штаны, поддерживаемые изношенными подтяжками с огромными никелевыми застежками, на которых гордо красовалась надпись: «Пожарник».

Копна белых волос свешивалась на худое, острое лицо, а когда он улыбался, вам больше всего хотелось, чтобы он этого не делал. Его фамилия была Уолнат[11]11
  Уолнат (walnut) – орех (англ.).


[Закрыть]. Во всяком случае, он представился нам как Уолнат, и если он пока еще не треснул, то любое давление грозило оказаться для него роковым.

– Я так и знал, что с этим парнем Дэвисом что-то стряслось! – закричал он пронзительным фальцетом, как только Полник сообщил ему, кто мы такие. – Я сразу распознал, кто он такой, да, сэр!

– Каким образом? У него был подозрительный вид? – спросил я, заинтересовавшись. – Или он что-то не так сделал?

Уолнат покачал головой.

 – Он приехал один, – сказал он кратко.

– Что же в этом особенного?

– С ним не было девушки.

Полник бросил на меня сочувственный взгляд и постучал себе пальцем по лбу.

– Я не мог этого так оставить, можете даже считать меня мазохистом.

– Девушки? – настойчиво переспросил я. – А какое, собственно, это имеет значение?

– Послушайте, лейтенант, – сказал он терпеливо. – Единственные ребята, которые у меня снимают кабинки, – это непременно мужчины с девушками, пожилые с молоденькими девушками, иногда молодой парень с девушкой. Но они всегда появляются с девушками. Иначе чего ради забираться в такую Богом забытую дыру, как эта? – Он хрипло харкнул и больно ткнул меня под ребра острым локтем. – Нет, сэр! Я понял, что этот Дэвис – мошенник, как только увидел его без девушки!

– Вам не следовало бы придавать такое большое значение девушкам, – сказал я укоризненно. – Я имею в виду ваш возраст.

Он снова поперхнулся смехом, но на этот раз я успел вовремя отклониться, и локоть промелькнул рядом.

– Не так уж я и стар, – возразил он торжествующе. – Если не верите, можете справиться у вдовы Сим, которая живет через дорогу отсюда. Если бы не я, интересно, как она коротала бы долгие зимние вечера и ночи, хотелось бы мне знать!

Мы подождали у кабины, пока он отпирал ее для нас, и потом вошли внутрь.

Полник бросил взгляд через плечо Уолната и, казалось, испытал ужасное разочарование оттого, что не обнаружил здесь еще один труп. Я сделал ему знак, и он повел своими могучими плечами так решительно, что Уолнат моментально оказался за дверью.

– Этот парень – крепкий орешек, лейтенант, – сказал Полник, кивая ему вслед.

– Конечно, – согласился я. – Крепкий орешек.

Осмотр кабины отнял у нас не много времени. Говард Дэвис оставил здесь только один чемодан, в котором не нашлось ничего, кроме одного костюма, пары рубашек, смены белья и нескольких пар носков. В одном из ящиков бюро лежало письмо со штемпелем Сан-Франциско, оно было датировано числом недельной давности.

Я вынул письмо из конверта и прочитал:

– «Дорогой Говард! Ты теперь должен мне алименты уже почти за шесть месяцев, и больше я не собираюсь верить твоим выдумкам. Если в течение трех дней ты не уплатишь мне полностью свою задолженность, то я отправлю тебя туда, где тебе самое подходящее место, – за решетку.

Можешь понапрасну не названивать мне, чтобы еще что-нибудь наврать, я все равно не стану слушать. Можешь разговаривать с моим адвокатом либо с полицией, выбирай сам. И не думай удрать от меня, потому что я все равно поеду за тобой. Тебе не удастся сбежать от меня, так что лучше и не пытайся!

Искренне твоя

Тельма».

У меня над ухом слышалось тяжелое дыхание Полника, который силился прочесть письмо через мое плечо.

– Мне очень нравится конец: «Искренне твоя», – сказал я. – Интересно, сколько жен у него было?

– Вы думаете, что эта дамочка прикончила его, лейтенант? – Голос Полника звучал возбужденно. – Я ведь предупреждал, что рано или поздно мы доберемся до дамочек.

– Не знаю, – ответил я. – Просмотри остальные ящики. Увидим, может, там еще что-то есть.

Я закурил и предоставил Полнику полную свободу действий. Через несколько минут он с торжествующим видом подошел ко мне, держа в руке листок бумаги.

– Глядите, лейтенант! Еще одно письмо.

В правом верхнем уголке листа был адрес:

«Мотель „Парадиз“, Пайн-Сити.

Дорогая Тельма! Сообщаю тебе свой адрес, чтобы ты знала, где я нахожусь. Здесь у меня наклевывается стоящее дельце, так что, пожалуйста, потерпи и не спускай собак с цепи еще насколько дней. Потом все будет о’кей, ты сможешь получить свои алименты и еще, может быть, некоторую сумму сверх того. Но только прошу тебя, не глупи, не делай ничего такого, как грозилась в письме, потому что тогда все пойдет прахом, и я…»

Трехдневной давности письмо так и осталось незаконченным. Одно было бесспорно: Говарду Дэвису отныне не придется беспокоиться о выплате алиментов. Я тщательно упрятал оба письма в карман. Еще через пару минут мы закончили осмотр комнаты, не найдя больше ничего интересного.

Уолнат проводил нас до самой машины, нетерпеливо ковыляя позади. Солнце сверкало в немыслимых застежках его подтяжек.

– Что вы нашли, лейтенант? – спрашивал он с болезненным любопытством. – Вы установили, что с ним произошло? И кто он такой – какой-нибудь крупный гангстер или еще кто-то в этом роде?

– Его убили, – сказал я, усаживаясь в машину.

– Убили? – Он поперхнулся от восторга. – А вам известно, кто это сделал?

– Ну конечно, – сказал я, запуская мотор. – Это была девушка!

– Я всегда говорил, что от женщин ничего, кроме неприятностей, не дождешься. – Он тяжело дышал. – И вы знаете, кто она?

– Разумеется, – сказал я. – Где живет вдова Сим, как вы сказали?

– Чуть ниже по дороге. – Уолнат с минуту смотрел на меня, помаргивая, только потом до него дошел чудовищный смысл моего вопроса. – Эй! – сказал он, дернувшись всем телом. – Уж не хотите ли вы сказать…

Я нажал на газ, автомобиль вылетел на дорогу. Я оглянулся, но увидел позади только столб густой пыли. Может, это научит его не совать свой нос в чужие дела и надевать более приличные подтяжки, когда в следующий раз он будет разговаривать с копом?

Когда мы вернулись обратно в отдел, было уже половина шестого. Я высадил Полника, велел ему отправить запрос в Сан-Франциско, чтобы выяснить, там ли еще Тельма Дэвис, и установить ее передвижения в течение вчерашнего дня. И только потом поехал к себе на квартиру.

Ровно в одиннадцать вечера я ударил молотком в дверь пентхауса на крыше отеля. Пруденс Калтерн сама отворила дверь. Она улыбалась:

– Я вижу, вы пунктуальный человек, лейтенант. Сказывается полицейская выучка?

– И это, и ваше приглашение.

– Лучше вам войти. Стоя там, вы только создаете сквозняк в квартире.

Я послушно последовал за ней в гостиную. Пруденс, как и утром, выглядела весьма соблазнительно. Только теперь на ней было надето туго облегающее белое платье чуть ниже колен, с высоким воротом и большим разрезом сбоку. Ее плечи прикрывал черный мех пантеры.

Она шла мимо, и я увидел в разрезе нежную белизну округлого бедра. Очевидно, бедра у нее были необыкновенно высокими, или же эту иллюзию создавал разрез. Я подумал, что, скорее всего, у нее под платьем ничего не надето, и тут же ощутил нетерпение, подобное тому, какое испытывает пытливый ученый на пороге нового открытия.

Я опустился в удобное кресло и стал молча наблюдать, как Пруденс смешивает нам обоим коктейль, но через несколько секунд мне это надоело. Мне было видно только то, что находилось выше талии, остальное было скрыто баром. Правда, и эта часть ее тела представляла значительный интерес, но все же это было совсем не то, что бедро, которое то скрывалось, то заманчиво приоткрывалось вновь. Одна брюнетка из Манхэттена сказала мне как-то, что я слишком много думаю о сексе, но это вовсе не так: я не думаю, а реагирую должным образом.

Рядом со мной на небольшой стойке стояла фотография в рамке. Я рассеянно взял ее в руки и стал рассматривать. На фотографии был изображен мужчина лет сорока с широченными плечами и выражением мрачной решительности на лице. Коротко подстриженные светлые волосы, твердый рот со сжатыми в узкую полоску губами, квадратная челюсть. Настоящий герой комиксов, разве только глаза как-то не вязались с общим обликом, их выражение почему-то внушало мне смутное беспокойство.