Текст книги "Два билета из декрета (СИ)"
Автор книги: Каролина Шевцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
– Ну, и где наш? – произнес В.Г., уткнувшись носом мне в затылок, отчего по спине у меня побежали мурашки. Ох, отошли бы вы, товарищ начальник, на безопасное расстояние, я щекотки боюсь.
– Секунду, вон, видите, 1«В» стоит, Мишка во втором ряду, с орхидеями… Черт, он букет Олегу не отдал. – Я досадливо дернулась в сторону, так что нога чуть не соскочила со ступеньки, но Игнатов вовремя поймал меня и прижал к себе:
– Тише, Суок, а не то три толстяка заметят и схватят нас.
На языке вертелся ответ, что толстяк тут только один и это я, но скосив взгляд на невозмутимое лицо начальника, я вовремя прикусила язык. Не хотелось бы лекцию на тему "Яна, все женщины прекрасны, а вы хороши настолько, что у меня зубы сводит". Что-то мне подсказывало, что Игнатов не поклонник старых добрых самоуничижительных шуток. Да и после его обещания наказать меня, чтобы это ни значило, мурашки до сих пор бежали по коже. Мамкин наказлец!
Мишка сделал шаг вперед и вышел из строя. Я обернулась назад и гордо сказала, глядя прямо в черные глаза Игнатова:
– Миша сейчас стих читать будет. Если отвлечете меня, то покусаю.
В ответ он удивленно хмыкнул и покачал головой, давая понять, что даже не думал ни о чем подобном. Раздался звонкий, дрожащий голос сына и я скорее повернулась в его сторону.
Мои губы бесшумно повторяли вслед за ребенком, слово в слово. Кажется он наконец перестал нервничать и расслабился. После чтения стихов вышли девочки в красивых платьях и закружились в танце, а Мишка вернулся обратно в свой ряд. Я все время смотрела на моего первоклассника, старалась уловить каждый его взгляд, запомнить каждое движение. Пару раз фотографировала то, как нервно он крутит головой, пытаясь найти меня глазами, и то, как смеется шутке, сказанной рыжим мальчишкой слева. Мне хотелось потом все объяснить, показать, как близко от него была мама в такой важный день. Я еще раз попыталась выйти вперед, чтобы помахать ему рукой, но так и не смогла. Игнатов не пустил.
– Такую прыткость и в работу бы, – прошептал он мне почти в самое ухо. – Не дури, сейчас споткнешься и вылетишь из-за колонки прямо под ноги директору. Не о таком появлении мамы мечтал твой Миша.
Пришлось сдаться. Оставшиеся минуты линейки я стояла смирно и никуда не дергалась, пока какой-то выпускник не подхватил на руки девочку с большими, нет, просто гигантскими бантами на жидких хвостиках. Раздался первый звонок – и лавина аплодисментов накрыла нас с головой. Я хлопала вместе с другими родителями, детьми, учителями, в то время как начальник деликатно держал меня за хлястик джинсов, чтобы не уронить такое сокровище со сцены вниз. Островок, на котором мы стояли, был настолько мал, что любое движение накрыло бы всю нашу маскировку и выдало шпионов на суд сердитому звукарю. Он и так кидал нервные взгляды в сторону колонки, ловя непонятные движения из-за черной говорящей бандуры.
Наконец, родители стали подходить к своим детям, и я кинулась к Мишке, испуганно выискивающему знакомые лица в пестрой толпе.
– Сынок, – его щеки заалели от моих поцелуев, – я видела все. С самой первой секунды, я стояла на сцене, представляешь? Ты так здорово читал стих, ты мой герой!
Миша стал остервенело тереть лицо, пытаясь избавиться от следов помады, но я видела, как в глазах его блестели слезы, а губы непроизвольно растянулись в улыбке.
– Да все нормально, мам. Было не страшно совсем. Могла и не приходить, мы бы с папой тебе все дома рассказали.
Могла не приходить… От возмущения я до боли закусила себе щеку, чтобы не кинуться с кулаками на наследника фамильной ипотеки. Нестрашно ему было, видите ли. А на что мне пришлось пойти, чтобы быть с ним рядом, никто почему-то не учитывал.
По моей руке скользнула чья-то теплая ладонь. От неожиданности я дернулась и посмотрела налево, туда, где стоял Виталий Геннадьевич.
– Я поехал. Если вы все-таки хотите работать в Мельнице, то советую сегодня закончить поручение Екатерины Сергеевны. Яна, мне кажется, я и так достаточно сделал для вас. По крайней мере свой долг я точно закрыл.
– Постойте, я хочу вас познакомить. Мишка, – сын удивленно посмотрел на нас двоих, – это мой начальник, Виталий Геннадьевич, я успела приехать к тебе только благодаря ему.
– Михаил Олегович, – важно произнес мой мальчик и голос его звучал хриплым, нарочито грубым, будто у взрослого.
Они пожали друг другу руку. Черные глаза Игнатова блеснули на солнце, отчего фигура его стала совершенно демонической, и, нацепив на лицо равнодушную маску, он направился в сторону ворот. Назад он не оглядывался, потому что плохие парни не смотрят на взрыв за своей спиной.
– Кто это был? – Руки мужа обвили и прижали меня к себе, твердый подбородок привычно лег мне на макушку.
– Шеф.
– Шеф? Изменяешь мне с ним? – шепнул Олег мне на ухо.
– Разумеется. Но секс был быстрым, поэтому и опоздала всего на минуту, – привычно закончила я знакомую нам обоим шутку и засмеялась. Искренне, весело, громко.
Если секс с начальником такой же пресный, как и поцелуи, то, кажется, я начинала догадываться, чем хронически недовольна Гадюка Катенька. И ее можно понять и простить.
– Мам, а что мы сегодня будем делать? Праздник будет? – раздался Мишкин голос снизу.
– А то. Купим торт, позовем всех твоих друзей, бабушку и Анфису и устроим конкурсы.
– Какие конкурсы?
– На самый красивый журавлик из бумаги, – уверенно ответила я. – Это не сложно, девочка из ютуба нас всех научит.
Глава 6. Безобидные змеи, хищные птицы
За свою улетность денег не
беру. А за красоту – тем более.
Кунг-фу панда
– Я тебя люблю.
– А я тебя ненавижу, – сказал Олег, накрыв подушкой голову.
– Этой ночью ты был хорош!
– Все вы, женщины, одинаковые. Использовала меня, чтобы забраться ко мне в трусы, а потом выясняется, что тебе было нужно только одно – бумажные журавлики… Изыди, Сатана! – В мою сторону полетела подушка, и я со счастливым визгом отскочила к двери.
Несмотря на то, что спать мы так и не легли, я чувствовала себя невероятно бодро. Всю ночь мы втроём с Олегом и Анфисой складывали благородных бумажных птиц. Сначала под сериал, потом под разговоры, дальше под бутылочку вина и в конце под суицидальные мысли и перспективу выйти в окно. Лучше всех искусство оригами познал Олег. Его усилиями мы и собрали красивое четырехзначное число. Целую тысячу и еще один на удачу.
Плотно утрамбованные журавли лежали в коробке из-под телевизора, которую я еле запихнула в багажник такси. Зачатки совести не позволили просить Олега отвезти меня в офис: сегодня был первый день его отпуска, и муж мог наконец отоспаться. Я же, наэлектризованная от двух чашек кофе и адреналиновой тарзанки в предвкушении собственного триумфа, мчалась утереть нос всем чешуйчатокрылым и одной Гадюке.
– Яночка, а почему так рано? – спросил дядя Гриша с порога. Стрелка часов едва миновала цифру семь.
Я решила не рассказывать о том, что не ложилась спать вовсе и приехала так рано, лишь бы грешным делом не вырубиться за завтраком. Иначе бы меня не поднял и самый мощный будильник.
– Кто рано встает, тому Бог подает, дядя Гриша.
– Ага, – устало ответил он, – у одних забирает, другим подает, какой хороший Бог. Пустите меня на небо, уж я там шороху наведу!
– Дядя Гриша, – решила перевести я тему, боясь, что старик разнервничается и схлопнется от инфаркта у меня на глазах, – у вас очень красивый свитер, это Кензо?
Он опешил.
– Нет, какого еще Кензова, я чужие вещи не ношу. Это мой, мне Людка в комиссионке купила, это еще когда я в ГДР служил. Фирма! Сейчас таких не вяжут!
«И слава Богу», – пронеслось у меня в голове, когда я рассматривала цветастую рапсодию на груди дяди Гриши , целомудренно прикрытую старым твидовым пиджаком. В каком-нибудь Берлине этот образ подошел бы художнику или поэту, у нас – выдавал в тебе городского сумасшедшего. Для полноты картины не хватало, чтобы охранник напялил на себя шапку-петушок и дарил безмятежные улыбки прохожим.
С этими мыслями я поднялась в свой новый кабинет, запихнула коробку с долбаными птицами за стол и выдохнула. Так как я планировала работать здесь и дальше (а также построить карьеру, свергнуть с престола Гобру и захватить мир), мне следовало начать обживаться. Кружка из сумки перекочевала из сумки на полку. Пачка печенья курабье – в выдвижной ящик. Туда же ежедневник, стикеры и календарь с котиками. Когда освоюсь получше, то повешу на стену плакат с феминистическими лозунгами, а пока хватит и семейного фото.
Я сгребла все лишние, не касающиеся меня вещи, в свободную коробку, открыла шкаф и замерла. Внизу стоял огромный мусорный пакет, такой, в котором серийные убийцы трупы запаковывают: высокий и плотный. Судя по тому, как топорщились его углы, в пакете лежали острые фигурки из бумаги. И залезая внутрь, я догадывалась, что увижу там не самолетики и не лягушат.
Журавли. Тысяча корявых, куцых, подбитых журавлей лежали передо мной, виновато выпячивая кривые крылья, дескать, мы просто бедные птицы, Яна, мы тут вообще ни при чем.
Ай да Гобра! Ах ты ж, сучка ты крашена!
Дала мне невыполнимое задание и спокойно пошла спать, зная, что от моего провала ничего не изменится, и инфоцыганка Прутковская получит своих птиц на фарфоровом блюдечке. Точнее, в жлобском полиэтиленовом пакетике.
Я непроизвольно скрипнула зубами. У Гобры, должно быть, очень унылая жизнь, если она пытается раскрасить ее таким затейливым способом. В руках у меня оказался журавлик: пухлый, сложенный из плотной желтой бумаги, с изогнутым хвостом он больше походил на пациента тубдиспансера, чем на гордую птицу. Один, второй, третий – все они собраны наспех, кое-как, и это было видно с любого расстояния. Стерва во мне умоляла оставить все как есть и посмотреть на перекошенное лицо гадюки, когда Прутковская завернет обратно декорации к фотосессии и откажется оплачивать счет. Перфекционист и адекват умоляли разобраться и уничтожить этот позор великого искусства оригами.
Впервые в жизни победила адекватная сторона натуры. Я перекинула за спину здоровенный пакет и пошла вниз, в помещение, служившее складом для декораций и реквизита. Оглядевшись по сторонам, я попыталась убедить себя, что после моей работы тут стало значительно чище, но напрасно. Кажется, в мое отсутствие (батюшки, меня не было каких-то двенадцать часов ) на склад прибежала сотня лепреконов и перерыла все вверх дном в поисках золота. Иначе объяснить этот бардак я не могла.
Я поставила мешок в угол, села на стул и огляделась. Если меня снова попросят навести тут порядок, я сдохну. Сначала сдохну, потом приберусь и под конец уволюсь. Или наоборот, неважно. И плевать, что няню мы уже оплатили на месяц вперед, обязательно уволюсь. Наклонившись вперед, я оперлась руками на пакет с птичками. Колючие, но удобные, они, подобно креслу-груше, приняли форму моего тела. Голова уткнулась в шуршащую бумагу. Было тихо. Немного колко. И очень хорошо.
Я подумала, что нужно поставить будильник на пятнадцать минут и посидеть здесь в одиночестве, кажется, даже потянулась к карману джинсов, но веки закрылись прежде, чем рука вытащила телефон из штанов.
Через пятнадцать, максимум двадцать минут я продрала слипшиеся глаза и еще раз поблагодарила себя за то, что не крашусь по утрам. Если бы мое лицо было расписано хайлатером, бронзером и прочими штуками, названия которых годятся для оккультического сеанса, то я бы была похожа на зомби. Того самого, с оккультического сеанса.
Достав мобильник, я посмотрела на время и замерла.
В смысле начало двенадцатого?! Начало двенадцатого какого дня, и сколько суток я провалялась в подсобке???
Неловко переставляя ноги и поддерживая руками стены, я помчалась вперед с грацией норвежских биатлонистов; после сна меня еще шатало, выглядела я удручающе, соображала и того хуже. Иначе бы зашла в уборную и привела себя в порядок. Вместо этого я побежала в кабинет, придумывая на ходу причины для своего опоздания одна другой тупее. Добравшись до нужной двери, замерла, прочитала очень короткую молитву вольного содержания, одернула флисовую рубашку и… услышала крик.
Не Катин.
Не Сашенькин.
И очевидно, что не мой.
Там, за стеной, отделяющей меня от кабинета, сердитый мужской голос расписывал на все лады плюсы и минусы демократического строя США. Или возмущался нерациональным использованием сибирских лесов. В общем, что именно он вещал, было не расслышать. Зато я сразу поняла, что говоривший мужик… картавил.
Изысканно и очень сексуально! Последнее слышалось мне только в том случае, если бы орал В.Г. на Катеньку, иначе высказывание о сексуальности голоса начальника я забираю обратно. Мое слово не воробей, мое слово журавль – что не так, на фиг с пляжа прям на склад в черном пакете, в котором маньяки трупы транспортируют. Там как раз один такой имеется. Не труп. Пакет.
Носок кроссовка слегка пнул дверь, та со скрипом отворилась, и на меня уставились три пары глаз. Одни напуганные. Одни красные, то ли от слез, то ли от напряжения. И одни сердитые. Ох, как же шла Игнатову его злая моська, так их всех, мой картавый чертенок! Фас! Куси, Гобру, куси!
***
Я прибыла в самый разгар драмы и, к Шерлоку не ходи, догадалась, кого именно чихвостит суровое начальство. Катя сидела прямо, будто кол проглотила, смотрела в стену перед собой и молчала. О, как упоительно молчала эта стерва! Феноменально молчала! Оргазмически просто!!!
На мое появление в кабинете никто не обратил внимания. Только Сашенька помахала мне рукой, но, одернув сама себя, снова прикинулась испуганным сурикатом. Маленькая хитрая жопка прекрасно знала, что ее взяли в Мельницу по протекции друга генерального и вынесут отсюда исключительно в подвенечном платье с пузом наперевес. Прямиком в декрет, из которого она так и не вернется, посвятив себя воспитанию детей и вдохновению мужа на трудовые подвиги. Других способов убрать глупую нерасторопную сотрудницу не существовало в принципе.
– Виталий Геннадьевич, мы сейчас найдем пакет.
– Катя, мне не надо сейчас, мне нужно было час назад, и ты уже опоздала.
– Не представляю, куда они могли деться. – Голос Гадюки дрогнул, но эта слабость длилась не дольше секунды. Исключительный контроль над собой. – Саша, ты ведь сама сделала всех журавликов, я видела, что ты их делала. Вспомни еще раз, где они могли бы быть?
– Ох, Екатерина Сергеевна, – Сашенька сделала скорбное лицо, – и я помню, что делала, но вот куда я их потом дела – не помню. Все сложила в мусорный пакет и поставила в угол.
Катя тихонько взвыла. Виталий Геннадьевич скользнул взглядом по точеной фигурке моей коллеги и сразу отвернулся, даже не пытаясь скрыть горькую усмешку:
– Святые кулебяки, – пробурчал В.Г. себе под нос.
Катя подавилась и в немом удивлении уставилась на картавого, стараясь припомнить, где могла слышать подобную фразочку. Бесполезно. Подобные словечки совсем не подходили снобскому костюму и модельной стрижке шефа, однако преклеились же, пристали намертво! Ай да Игнатов, если ты кулебяками будешь не только ругаться, но и угощаться, мы с тобой обязательно подружимся!
– Думаю, бесполезно просить Сашу вспомнить, куда она делала пакет. Тем более, что пытки в России все еще порицаются обществом.
– Ничего не бесполезно, Виталик, ты мне не доверяешь? Очень глупо. Сейчас я соберусь и вытащу нас с тобой их этой жопы.
– Не из жопы, Екатерина Сергеевна, а из ситуации. Не нас с тобой, а всю нашу фирму. Как вытаскивать будешь? За час успеешь? Придумаешь, подготовишь и утвердишь с Прутковской новый план? Катя, очнись, для этого нужно быть не просто умной, а нереально фартовой.
– Я смогу, – решительно прошипела змеюка и сжала губы в ровную линию.
Рука шефа на миг замерла в воздухе, а потом опустилась на спину Катерины Сергеевны. Это прикосновение было до того домашним и интимным, что я сразу ощутила себя незванным гостем в чужой спальне.Так, будто бы подглядывала за моментом близости посторонних людей.
– Даже не пытайся. Я сейчас назначу встречу с Прутковской, предложу перенести дату фотосессии на завтра. Финансовые издержки вычту из твоего отдела, надеюсь, ты понимаешь почему?
– Понимаю, – обреченно прошептала гадюка и обернулась маленьким безобидным ужиком, так жалко она выглядела сейчас.
Ситуация складывалась до ужаса неловко и не в меру драматично. Не понимая, как лучше обратить на себя внимание и стоит ли вообще это делать, я деликатно кашлянула. Первым отреагировал Игнатов: он повернулся в мою сторону и сразу убрал руку со спины своей Катеньки, застигнутый врасплох. Она же, казалось, не видела ничего вокруг и тупо перебирала бумажки, не вглядываясь в то, что там написано.
Известный женский прием, как скрыть накатывающие слезы, Катерина Сергеевна. Когда вас в школу истеричек зачислили, я там уже диплом с отличием получала.
– Ой, а зачем так нервничать, Екатерина Сергеевна, вы же Яне приказали сделать вторую тысячу журавликов. Может, она все сделала. Ты же сделала, Януся, да?
Ох. Некоторые красивые мордашки созданы для макияжа, а не тяжелого умственного процесса. Судя по тому, как изменилось лицо Игнатова, как округлились глаза Гобры, как воздух в комнате стал тяжелее и гуще, а настенные часы зловеще выдали: «Тик-так» – новость о том, как из меня пытались сделать Золушку, не должна была выйти за пределы нашей крохотной женской компании.
– Ну, или не сделала, – постаралась выкрутиться Саша. – Катерина Сергеевна дала задание, а Яна не успела. Бывает. Правда же?
Ох… Да заткнулась бы ты уже, Сашенька. Уволить тебя отсюда нельзя, но, судя по молниям в глазах Гобры, она найдет более радикальный способ избавиться от идиотки. Киллера наймет, к примеру.
– Что прика… доверила делать Екатерина Сергеевна Яне? – с нажимом спросил Игнатов, глядя на нашу офисную дурочку.
Та, почуяв неладное, уставилась в глаза Гобры и беззвучно открыла рот. В кабинете стояла аквариумная тишина. В мою сторону никто не смотрел, я же могла внимательно считать эмоции каждого присутствующего. Страх Сашеньки: терять покровительство змееватой начальницы ой как не хотелось. Злость картавого: его любовница откровенно наплевала на приказ шефа и продолжила плести интриги за его спиной. Впрочем, так было и раньше, но именно сейчас аукнулось в виде сорванного проекта. Но больше всего меня интересовала та, третья. Она равнодушно мазнула по мне глазами, собралась, скривила губы, будто лимон проглотила, и резко повернула голову в сторону.
– Произошло недоразумение, – наконец прошипела Гобра, – я действительно…
Смотреть на свержение первой фаворитки императора неприятно. Участвовать в революции и самолично свергнуть стерву – еще хуже. И это была совсем не моя история, не про меня написанная книга, не обо мне снятое кино. Поэтому я в очередной раз напялила на себя черный плащ и кинулась спасать свою врагиню.
– Извините за опоздание, – мой голос оборвал признание Гобры на полуслове, – меня вызвали в школу к сыну решить административные вопросы, такое больше не повторится. Я предупредила Екатерину Сергеевну сообщением, она была в курсе. – Та непонимающе моргнула, но взгляда от меня не отвела. Словно загипнотизированная, Катенька слушала каждое мое слово. – Я не получала задание по оригами. Да даже если бы получила, то не смогла бы его выполнить, это просто нереально. Тысячу журавликов за рабочий день, какой идиот такое придумает? Но утром, когда я прибирала в кабинете, то увидела ящик с какими-то фигурками из бумаги, может быть, вы их ищете? Саша, он за моим столом.
Со счастливым визгом Сашенька кинулась доставать пропажу и, пыхтя от напряжения, выволокла огромную картонную бандуру ближе к креслу своей начальницы. Екатерина Сергеевна с минуту смотрела на непонятную, новую для себя коробку, потом открыла ее и медленно достала на свет журавля.
Он был выполнен безупречно (целую ручки моего Олега)из тонкой белоснежной бумаги. Довольно дорогой, но в канцелярском магазине под домом другой не было.Моя фигурка отличалась от их так же сильно, как Венера от Юпитера. Вроде бы и то и другое небесные тела. И это, пожалуй, единственное, что их роднило.
– Какая аккуратная работа, Саша, – послышался насмешливый голос Игнатова, – молодец, Екатерина Сергеевна, отлично справилась с задачей. Как знала, что и кому доверить, правда же? И ты, Яна... тоже молодец.
Его губы дрогнули в знакомой, по-кошачьему ленивой улыбке, он подхватил здоровую коробку и молча вышел из кабинета. На прощанье шеф повернулся, черные его глаза сфокусировались на мне и блеснули. Лукаво, маняще, будто сулили что-то божественное, если ты плюнешь на правила приличия и пойдёшь за ним, как ребенок за трубадуром. Ну черт, а не мужик!
– Фууух, пронесло. Легко отделались, правда, Екатерина Сергеевна?
Гобра, не отрываясь, смотрела на меня. Сначала удивленно. Затем оценивающе. Под конец в ее взгляде проскочило что-то новое для меня, что-то отдаленно похожее на благодарность.
– Яна, не опаздывайте больше, – вежливый тон давался ей через преодоление и ломку гнилого стержня внутри, – и садитесь за стол, у нас на сегодня много дел.
Подумалось, что на змеином диалекте это означало «спасибо». Мое лицо готово было лопнуть от напряжения, так сильно я подавляла рвущуюся наружу улыбку. Пришлось сдержаться. Я сжала губы в куриную попку и сухо ответила:
– Лично я обожаю, когда на работе много дел.
***
