Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

12

Через открытые окна гостиной донесся стук захлопываемой дверцы, заскрипел гравий, и такси, увозящее Массимо, промчалось по аллее перед виллой.

– Снова удрал, – с горечью сказала синьора Кампи. – И куда он так торопится? Никогда ничего не скажет!

– А тебе будто и невдомек! – процедил синьор Кампи сквозь зубы.

С виду это напоминает разговор родителей, обеспокоенных тем, что сын пошел по плохому пути. Так бы всякий подумал, улыбнулась про себя синьора Кампи. Между тем все было совсем иначе: муж раскуривал очередную вонючую сигару, и потому голос его звучал хрипло и мрачно. Сама она всегда огорчалась внезапному исчезновению Массимо, но не из материнской ревности – просто Массимо был, пожалуй, самым интересным и остроумным собеседником и говорить с ним доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие, особенно в те редкие вечера, когда в доме не было гостей.

– Надо бы пригласить его провести несколько дней с нами, – вздохнув, сказала синьора Кампи.

– Кого?

– Массимо.

Синьор Кампи стал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и неудержимее. И понятно, поперхнулся дымом. Он встал со слезами на глазах и, задыхаясь от кашля, выдавил из себя:

– Можно подумать, что наш сын живет… в Японии.

Синьора Кампи пожала своими элегантными плечами.

– При чем здесь это? Разве нельзя пригласить сына в гости только потому, что он живет в десяти минутах езды отсюда?

– До чего вы похожи друг на друга, – не переставая смеяться, сказал ее муж. – Подобная идея могла прийти только вам двоим.

– Да, но ты видишь его каждый день, а я нет.

– Не каждый, – уточнил синьор Кампи, на сей раз действительно помрачнев.

– Он молод, – сказала синьора Кампи, взяв из стопки журнал мод. – Умен. У него все впереди.

Она открыла наугад страницу журнала, на которой рекламировались искусственные драгоценности, довольно дорогие, уже вышедшие из моды. Ее муж, держась рукой за спинку кресла, смотрел, как кольцо дыма поднималось к потолку.

– Не успеешь оглянуться, и молодость пролетит, – произнес он, когда кольцо почти совсем растаяло.

– Тем более пусть веселится, пока весело.

– А он веселится? Я в этом не уверен. Не мешало бы его самого спросить.

Синьора Кампи про себя признала, что за последние несколько недель Массимо сильно изменился. Вот и сегодня всегдашнее его остроумие куда-то улетучилось, он казался каким-то рассеянным, даже озабоченным.

– Не знаю, – сказала она. – Но причин для беспокойства не вижу. Массимо всегда отличался благоразумием.

– Не спорю, не спорю. Но по-моему…

Синьор Кампи умолк. В наступившей тишине послышался скрип тормозов машины, которая сбавила скорость у ворот, прежде чем помчаться по склону в город. Нелепо и скучно обсуждать дела и планы единственного сына, подумала синьора Кампи, бросив модный журнал на столик. Ведь он уже взрослый, давно живет отдельно и в состоянии сам о себе позаботиться. А все началось с банальной, необдуманной фразы, которая вырвалась у нее случайно! Хотя, возможно, в жизни ничто не бывает случайным, как утверждает тетушка Марго.

13

Двести семьдесят лир.

С момента открытия ресторанчика на углу виа Мария Виттория и Боджино еще не случалось, чтобы архитектор Гарроне оставлял столь крупные чаевые. Но полторы тысячи лир лежали на столе рядом со счетом на тысячу двести тридцать лир.

– Верно, получил наследство, – сказала официантка родом из Альтопашо своей напарнице родом из Колле-ди-Валь-д’Эльса.

– Да ну, просто торопился. Вот увидишь, завтра он их у тебя назад потребует!

– Или что-нибудь взамен. За двести семьдесят лир он и не на такое способен.

Хозяйка ресторана сурово их оборвала:

– Что за дурацкие разговоры!

Архитектор Гарроне заглядывал к ним нечасто и был предельно скуп, но все-таки клиент.

– А какие он со мной ведет разговоры, вы не слыхали? – парировала Альтопашо, задетая за живое.

– Сегодня ты, похоже, подала ему надежду, – усмехнулась Валь-д’Эльса. – Он прыгал от счастья, как обезьяна.

– Я тут ни при чем. Он вообще сегодня веселый был. А в прошлый раз я чуть было не разбила вот эту вазу о его башку. Представляете, вертит в руках банан и допытывается, какой у моего жениха…

– Насчет банана он и у меня спрашивал… – Валь-д’Эльса залилась смехом.

– Девочки, постыдились бы, – снова вмешалась хозяйка остерии.

Но тут подал голос низкорослый темноволосый молодой человек, который обычно торчал в ресторане до закрытия в надежде, что Альтопашо позволит ему проводить ее домой.

– Будь я женихом синьорины, – мрачно сказал он, – я бы этому вонючке вправил мозги…

14

Архитектор Гарроне вынул из кармана пачку «Муратти амбассадор» и положил ее на столик из черного пластика, рядом с двумя бокалами и бутылкой «реми мартин». Потом отошел на шаг и сразу увидел, что все выглядит неестественно, слишком «подготовленным».

Тогда он снял прозрачную обертку, вынул из пачки три сигареты и сунул их в карман пиджака. Непочатая пачка могла навести на мысль, что «Муратти» он купил специально, а вообще-то курит (так оно, кстати, и было) дешевые «Национали» с фильтром.

Рукавом Гарроне стер пыль с двух горбатых кресел, носком мокасин расправил коврик и зажег настольную лампу, которую сделал сам из средневекового копья, купленного у старьевщика, – вместо абажура он приладил пергаментный шар с разноцветными полосами в датском стиле; благодаря этой счастливой находке свет в комнате стал матовым, мягким. В довершение всего Гарроне потушил верхний свет – лампочку без абажура (надо бы достать еще один пергаментный шар, но эти бумажные безделушки стоят уйму денег) – и огляделся вокруг. Пожалуй, так будет неплохо.

Кушетка в углу утопала в полутьме, так же как и занавеска, скрывавшая раковину. Зеленый свет на столе придавал комнате вид кабинета в офисе, что, впрочем, не портило впечатления. На том же столе стоял ритуальный каменный фаллос. Это вносит элемент экзотики и свидетельствует о смелости, но отнюдь не о распущенности хозяина, подумал Гарроне и удовлетворенно улыбнулся. Сразу видно, что хотя у мастерской и скромный вид, но ее владелец – человек светский и, главное, высокоинтеллектуальный.

Вот только в стенном шкафу надо, пожалуй, навести порядок. На полках валяются книги, пожелтевшие журналы по архитектуре, рулоны старых чертежей, а рядом – самые разнообразные и невероятные вещи: спиртовка, выщербленный чайник, немытые чашки, военная скатка, пустые пыльные бутылки, мотки шпагата, полотенца и тряпки, старые номера журналов, которые еще несколько лет назад воспринимались как порнография, и другие издания, не имеющие к архитектуре никакого отношения, вдобавок там валяется сломанный вентилятор, надорванный пакетик ваты, поношенные туфли и даже деревянная рейка с крючками для ключей, сохранившаяся еще с той поры, когда в комнате жил швейцар.

Гарроне обогнул стол и подошел к стенному шкафу, прикидывая, можно ли тут навести хоть относительный порядок. Но потом отказался от этой идеи и лишь переложил туфли на нижнюю полку да наклонил настольную лампу, чтобы свет падал на каменный фаллос.

Ровно десять. Он закрыл узкое из тонкого стекла окно с решеткой, подошел к двери и снял крючок, заменявший ему задвижку. Пересек полутемный коридор, чтобы проверить, открыт ли подъезд. Он был, разумеется, открыт: никто из жильцов до самой ночи и не думал запирать входную дверь.

На миг Гарроне заколебался: не лучше ли подождать здесь, покуривая «Муратти», но все же нетерпение взяло верх над расчетом. Он вышел на улицу и посмотрел налево, в направлении По, и направо, в сторону площади Консерватории и пивной «Мадзини».

На площади было довольно оживленно, хотя из-за ремонтных работ она и была перегорожена. А вот тротуары на левой стороне были безлюдны. Лишь у бара на углу виа Каландра стояла группка молодых людей. Чуть погодя один из них сел на мотоцикл и с грохотом умчался. Прошло еще несколько минут; из боковой улочки выскочило такси; остановилась проехавшая мимо его дома машина, и оттуда вылез человек с чемоданом. Четверть одиннадцатого.

Гарроне вернулся к себе, снова накинул крючок, злобно пнул ногой загнувшийся угол коврика и с мрачным видом уселся на стул. Ждать, вечно приходится ждать… Он закурил «Муратти», глубоко затянулся, но не испытал никакого удовольствия: с годами он так привык к «Национали», что уже не воспринимал вкус дорогого табака. Мысль об этом подействовала на него угнетающе, он вдруг понял, что мечта его не сбудется. Неважно, что после назначенного срока не прошло и получаса – у человека могут быть причины и для большего опоздания. Архитектору Гарроне показалось сейчас нереальным, совершенно невыполнимым само предприятие. Он вдруг ощутил себя опустошенным, жалким, как лопнувший воздушный шарик. Он посмотрел на свои голубые носки, которые должны были по идее прикрывать убожество поношенных мокасин, и на потертые брюки с чересчур безукоризненной стрелкой. Потом стал яростно крутить пуговицу на вороте рубахи, всегда небрежно расстегнутом, как у юноши. Почему-то ему вспомнилось, как он мальчишкой, в родительском доме на виа Пейрон, сделав уроки, подолгу стоял у раскрытого окна, следя за полетом ласточек.

Да, жизнь проходит, с тоской подумал он.

Стук в дверь был такой тихий, что, вскочив со стула, Гарроне на секунду застыл, не поверив. Ведь он не слышал шагов в парадном. Он решительно подошел к двери и осторожно ее открыл. Он все еще боялся, что его ждет очередное разочарование. Руки дрожали, и в полутьме он не сразу различил человека, которого так нетерпеливо ждал. Но потом лицо его, испещренное мелкими морщинами, расцвело в улыбке.

II
Цветок, подумала Анна Карла…
(Среда, утро)

1

Цветок, подумала Анна Карла, проснувшись.

Кажется, ей спились цветочки: фиалки, маргаритки. И еще маленький велосипед. Осталось ощущение беззаботности, легкости от каких-то незначительных радостей: брызг фонтанчика, щебетания птичек. И мотива веселой песенки. Еще что? Ах да, ей пригрезился женский монастырь на холме.

Она взглянула на часы, протянула руку к кнопке и позвонила. Лишь увидев, что завтрак ей принесла Жанин, она вспомнила.

– Они уже убрались?

– Да, синьора. Сегодня рано утром. Синьор Витторио сам с ними расплатился. Он просил вам передать, что вскоре пришлет Эмилио. Если хотите, я ему помогу. Я могла бы делать покупки, пока гуляю с девочкой.

– Спасибо, Жанин, вы моя спасительница.

Жанин просто ангел. Конечно, и у нее есть свои недостатки, но в трудную минуту она вдруг обнаруживает поразительную энергию. А Витторио? Он тоже ангел. Вчера вечером она, вернувшись домой, увидела, что он бледен как полотно. Обед с этими шведами или датчанами, бог их разберет, совершенно его доконал. Но когда она перед сном вместо ободряющих слов сообщила ему о своем решении уволить прислугу, у Витторио достало мужества улыбнуться.

– И хорошо сделала. Вся эта история стала настоящим кошмаром.

Между тем кошмаром двое наглых слуг были лишь для нее. Витторио домашним проблемам вообще не придавал значения.

Кофе был отличный, тосты превосходно поджарены. Жанин даже помнила, что сахарному песку она предпочитает кусковой сахар. Анна Карла отодвинула поднос, взяла с ночного столика нераспечатанную пачку «Муратти», положила пепельницу на простыню и почувствовала себя как на курорте.

Ne pas traîner au lit. [4]4
  Не залеживаться в постели (франц.).


[Закрыть]Иными словами, спи хоть до полудня, но, уж если проснулся, вставай сразу, не то тебя одолеют мрачные мысли. Это было одним из главных правил сестер-монахинь, у которых она проводила летний отдых. Ерунда! Дело не в том, когда ты проснулся, а в каком настроении. А она сегодня проснулась необыкновенно бодрой.

Анна Карла посмотрела на штору среднего окна, сквозь которую упрямо пробивалось солнце. Жанин по ошибке подняла не то жалюзи, подумала она без всякой досады. Но, потушив в хрустальной пепельнице докуренную до самого фильтра сигарету, нахмурилась. Внимание ее привлек желтый сноп света на обитом розовым бархатом диване в глубине комнаты. Пожалуй, сестры-монахини правы.

2

В районном комиссариате полиции все шло своим чередом.

– Хорошо, оставьте его мне, – сказал дежурный полицейский, прочитав заявление на гербовой бумаге. Взял карандаш и зачеркнул какое-то слово в первой фразе.

– Что это вы там вычеркнули? – подозрительно спросила толстуха.

– Не беспокойтесь, я ничего не изменил.

Но она по-прежнему смотрела на него мрачно и недоверчиво. Агент Руффо покорно протянул ей лист.

– Видите? Все как было.

– «Здесь проживающая». Совершенно верно, – сердито сказала женщина. – Почему же вы зачеркнули «здесь»?

– Понимаете, вы написали: «Нижеподписавшаяся Бертолоне Тереза…» – терпеливо принялся он объяснять.

– Я и есть Бертолоне Тереза, – с вызовом сказала толстуха.

– Да нет, вот тут дальше: «…Бертолоне Тереза, родившаяся в Вилланова-д’Асти, третьего, одиннадцатого месяца, тысяча девятьсот двадцать восьмого года…»

– А где же я, по-вашему, родилась?

– Дайте мне договорить! – возмутился Руффо. – Родившаяся в Вилланова-д'Асти такого-то и такого-то и «здесь проживающая в Турине на виа Боджино, сорок восемь»! «Здесь»-то зачем? Это же ошибка. Ясно вам?!

Тереза Бертолоне смотрела на него, разинув рот. Потом повернулась к супружеской паре, сидевшей в уголке, словно призывая их в свидетели неслыханного нарушения ее прав. Положила бумагу перед агентом Руффо и ткнула указательным пальцем в зачеркнутое слово.

– В Вилланова я всегда так писала, и никто из карабинеров не возражал. Чем же я вам не угодила?

Руффо начал терять терпение. Он только вычеркнул одно лишнее слово в заявлении посетительницы, а та уже обвиняет его в злоупотреблении властью в противовес неизменной корректности господ карабинеров. Он порылся среди бумаг и печатей, отыскал резинку и старательно восстановил зачеркнутое слово.

– Раз вы так настаиваете, синьора, пожалуйста. И всего вам наилучшего, – с холодной вежливостью сказал он вслед посетительнице, которая даже не попрощалась. Руффо покачал головой, опустил глаза. Супружеская пара, сидевшая в углу, снова стала переругиваться. Полицейский агент Руффо посмотрел на них.

– Ах да, – вспомнил он, – вы все еще ждете.

– Больше часа, – возмутилась Мария. – Чего нас тут держат? Когда же мы сможем уйти?

– Не знаю. Это не от меня зависит, – извиняющимся тоном ответил Руффо. – Вы очевидцы случившегося, свидетели? – спросил он, указав на газету, которой Бенито нервно постукивал по колену.

– Сколько можно повторять?.. Мы больше ничего не знаем! – воскликнула Мария. – Пришли по доброй воле и принесли письмо. Никто нас не заставлял. Почему же нас не отпускают домой?

– По-вашему, письмо связано с фактом убийства?

– Да. Из-за этого мы его и принесли. Но мы ведь не…

– Стало быть, вы свидетели, – заключил агент Руффо грустным голосом, словно выражал супругам соболезнование.

– Вот видишь? Говорил я тебе, не встревай ты в это дело, – процедил Бенито сквозь зубы. Снова завязалась перебранка.

Полицейский пожал плечами. В восемь утра, когда он заступил на службу, в комиссариате шла обычная, повседневная работа; правда, сотрудники оперативной группы так и остались здесь с ночи: очевидно, им удобнее вызывать свидетелей сюда. Его коллега – ночной дежурный – рассказал ему, что допрашивали в основном жильцов дома и жителей квартала.

А эти двое пришли позже. Похоже, письмо, которое они отдали в руки полиции, сочли важным. Поэтому и запросили Главное управление, отпускать этих двоих или пока задержать.

Не считая первого неточного сообщения в утренней газете, это было, пожалуй, все, что агент Руффо знал о преступлении на виа Мадзини.

3

В районном комиссариате пенсионер Баукьеро пробыл до трех часов ночи. Рано утром его снова вызвали, и комиссар оперативной группы Де Пальма заставил его повторить весь рассказ от начала до конца. Это был уже третий следователь, допрашивавший Баукьеро. Но Баукьеро никуда не торопился. Он только немного беспокоился за собаку, которую оставил одну дома.

– У меня сеттер, – пояснил он.

– Так вы охотник, господин землемер? – поинтересовался Де Пальма.

– Был, – печально ответил Баукьеро.

Увы, времена охоты канули в прошлое. Бог мой, сколько воды утекло с тех пор, как меня в последний раз называли моим законным титулом – господин землемер, – подумал он с чувством признательности к полицейскому комиссару. Во всех магазинах квартала, за исключением колбасной «Бальбо», его теперь называли просто синьор Баукьеро. А соседи по дому – все люди новые – вообще не знали его имени.

– Значит, – продолжал Де Пальма, – когда вы примерно в одиннадцать вечера вышли с собакой из дому, дверь парадного была не заперта…

– Ее всегда оставляют открытой. Да и я, признаться, теперь уже не запираю…

– Но вы не заметили случайно, была ли приоткрыта дверь квартиры Гарроне? Понимаете, это очень важная деталь.

– Понимаю, – сказал синьор Баукьеро, – если она была открыта, значит, все уже случилось. Если же нет…

– Вот-вот.

– Увы, не помню. Не обратил на это внимания.

– Хорошо. Вернемся к вашей прогулке. Вы дошли до набережной По?

– Совершенно верно, до набережной.

– Постояли там минут десять-пятнадцать, пока собака не набегалась, и вернулись тем же путем.

– Да. Но пройдя виа Сан-Массимо, я сразу же встретил…

– Минутку, – прервал его Де Пальма. – Попытайтесь вспомнить все, что вы заметили, прежде чем увидели человека, о котором нам рассказывали.

– Несколько машин, – сосредоточившись, сказал Баукьеро. – Там вверху, у консерватории, идут ремонтные работы, и потому машин мало. Но я на них почти не обращал внимания. Я следил за собакой. Ведь она то и дело выскакивает на проезжую часть, и боюсь, как бы она однажды не угодила…

– Будем надеяться, что этого не случится, – подбодрил его Де Пальма. – А кроме машин?

– Ничего… Впрочем, возле бара на виа Каландра стояли молодые парни, человек пять. – Он задумался, подбирая подходящее слово. – Ну этих, южан.

– Пульезцев, – уточнил глава комиссариата.

– Их мы уже допрашивали, – вмешался вице-комиссар оперативной группы Мальяно. – Ничего интересного они не рассказали.

– Ах да, вспомнил: еще я встретил…

– Кого же?

– Пожилую женщину и еще одну женщину, похоже, ее дочь, с ребенком на руках. Ребенок плакал и… Однако не думаю, что это вас может заинтересовать.

– Увы, – кивнул Де Пальма. – И больше вы никого не видели, кроме той блондинки, которая выходила из вашего парадного?

Баукьеро снова задумался.

– Нет. Больше никого. Но послушайте, – обратился он к вице-комиссару Мальяно, – разве я утверждал, что она вышла именно из моего парадного?

– Да, и повторили это дважды, – с оттенком раздражения подтвердил Мальяно. – Теперь вы в этом сомневаетесь?

– Нет. То есть… Скорее всего, так, но дело в том…

– Но ведь вы раньше так показали.

– Погоди, Мальяно, пусть синьор Баукьеро все доскажет до конца, – прервал коллегу Де Пальма и полистал протокол первого допроса, – …Итак, вы, переходя через виа Сан-Массимо, взглянули на дом и увидели…

– В том-то и дело, что, переходя виа Сан-Массимо, я не смотрел на свой дом. Я смотрел на дорогу, – извиняющимся тоном сказал синьор Баукьеро. – Сами понимаете, собака, она…

– Разумеется, понимаю, – подтвердил Де Пальма.

– На дом я посмотрел чуть раньше, до того, как ступил на мостовую, и тогда на тротуаре никого не было. А когда взглянул снова, то увидел ту женщину, которая, вероятно, вышла из моего парадного и шла мне навстречу. Но точно ли она вышла из моего парадного, я сказать не могу. Не знаю, ясно ли я объяснил…

– Вполне. Когда вы ее увидели, на каком расстоянии она была от парадного?

– В нескольких шагах от него. А так как следующее парадное находится далеко, то я и решил, что она вышла из моего. Но как я уже говорил, своими глазами я не видел…

– Она наверняка вышла оттуда, – прервал его Мальяно.

– Какое расстояние от вашего парадного до следующего? – спросил Де Пальма.

– Ну, метров пятьдесят. Между ними находится институт «Капассо» с выходом на виа дей Милле.

Де Пальма на минуту задумался.

– Это важная подробность. Благодарю вас, – дружелюбно сказал он землемеру. Затем, обращаясь к остальным, добавил: – Конечно, таинственная блондинка вышла из парадного синьора Баукьеро. Не с неба же она спустилась. – Тут он радушно улыбнулся пенсионеру.

Синьор Баукьеро в ответ тоже улыбнулся.

– Если только она не перешла до этого через дорогу, – мягко сказал он.

Все растерянно замолчали. Мальяно демонстративно развернул газету, чтобы прочесть статью об убийстве. Ему было неприятно, что именно он в разговоре с журналистом подчеркивал важность того факта, что Баукьеро увидел подозрительную блондинку.

«Труп архитектора был обнаружен пенсионером, жильцом того же дома, неким Баскьеро (фамилию землемера переврали, как всегда бывает в газетах), который возвращался домой вместе со своей собакой. Фаскьеро заметил свет, проникающий через неплотно прикрытую дверь квартиры архитектора, а умный пес надавил лапами на ручку двери, и тогда перед его хозяином предстала ужасающая картина. Архитектор Гарроне с проломленным черепом лежал под письменным столом. Настольная лампа была опрокинута. Орудие убийства (оно может послужить серьезной уликой, но полиция отказалась сообщить о нем какие-либо подробности) валялось на полу рядом с убитым. По некоторым данным, архитектор Гарроне был убит ударом сзади, когда стоял лицом к книжному шкафу. В целом все вещи остались на своих местах, и, по предварительным данным, ничего похищено не было. Откупоренная бутылка коньяку и две недопитые рюмки дают повод предполагать, что Гарроне был знаком с убийцей или, во всяком случае, принял его, ничего не подозревая. Пока еще трудно сказать, в каком направлении будет вестись расследование, добавлял хронист в наскоро написанной заметке рубрики „В последний час“. Однако газете стало известно, что полиция придает огромное значение показаниям некоего Панкеро, который за несколько минут до обнаружения трупа заметил необыкновенно красивую, элегантную блондинку, которая вышла из подъезда его дома».

Слава богу, отметил про себя Мальяно, что хронист из-за нехватки места (а может, потому что приберег эту подробность для вечернего выпуска) не упомянул о трубе и предпочел окончить статейку завлекательной выдумкой. На самом деле замеченная Баукьеро блондинка не была ни особенно красивой, ни элегантной, но держала в руке кусок трубы то ли из железа, то ли из свинца – такие трубы проститутки с холмов и лесов Ступиниджи всегда носят с собой для защиты или нападения.