Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

9

– Незачем меня поддерживать, – сказал землемер Баукьеро. – Я не боюсь мертвецов. – Когда я увидел убитого Гарроне, я был один и в обморок не упал.

Полицейский нехотя отпустил его руку, санитар морга откинул простыню.

– Нет, я его не знаю, – сказал Баукьеро, внимательно оглядев мертвеца. – Он обошел труп с другой стороны и снова посмотрел на восковое лицо. – Нет, ни разу не видел. Его что, убили?

10

С левой, согнутой в локте руки у Кампи свисал плащ из тонкой, светлой, прорезиненной ткани. Подойдя к Сантамарии, Массимо взглянул в окно и сказал:

– Сейчас, я вижу, светит солнце. А утром, если помните, небо хмурилось.

Лицо у него было усталое, осунувшееся, но на быстроте реакции усталость явно не отразилась. Одной-единственной фразой он заставил Сантамарию гадать, что же за ней кроется, где тут подвох?

Сантамария снова и снова пытался понять, кто перед ним – дьявольски хитрый, расчетливый игрок, неисправимый комедиант или дружелюбный, ироничный туринец, немного сноб.

– Да, погода для июня необычная, – ответил он, твердо решив вести допрос, а не беседу. – Дайте плащ мне.

Он протянул руку.

– О, не беспокойтесь! Я его брошу на стул.

– Нет, я хотел бы на него взглянуть, если не возражаете, – сказал Сантамария.

Кампи отдал ему плащ. На лице у него появилась горестная улыбка, точь-в-точь как у Анны Карлы во время его официальной беседы с ней. Что это? Согласованная заранее тактика? Условности высшего круга?

– Знаете, это из-за пестика от ступки, – сказал Сантамария, разворачивая плащ и делая вид, будто его изучает.

– Понимаю, я мог спрятать пестик в кармане.

Сантамария не поддался на эту печаль и безысходность в голосе.

– А что здесь?

– Перчатки. Можете взять их. Кстати, если вы хотите произвести в моем доме обыск…

– Пока еще до этого не дошло, – сказал Сантамария.

– В любом случае вы там ничего не найдете. – Правда, сказал он это без всякого вызова. – Я сам Лелло не писал, а несколько открыток и записок, которые за три года получил от него, выбросил. Стараюсь избавляться от лишних бумаг.

– Вы знаете, что Ривьера оставил вам в дверях записку?

– Да, он мне об этом говорил. Ему показалось, что мы недостаточно точно условились. Он имел обыкновение все усложнять.

– Итак, вы решили съездить вместе в «Балун»?

– Разумеется… Еще в четверг вечером. Лелло хотел поискать там что-нибудь любопытное для моего дома в Монферрато.

– Который еще не обставлен?

– Почти что обставлен. Но Лелло питал слабость к безделушкам «Балуна». Он часто ездил туда один, иногда с коллегами.

– А вы?

– Я не ездил.

Сантамария вспомнил, что еще в четверг Кампи как бы вскользь дал ему понять, что он в «Балуне» прежде ни разу не бывал. Значит, предложение наведаться в «Балун» могло исходить только от Ривьеры.

– После четверга и до сегодняшнего утра вы больше не виделись?

– Нет, – ответил Кампи. – Я вернулся из Монферрато усталый и сразу лег спать. Сегодня утром Лелло сказал, что звонил мне вчера, чтобы окончательно договориться о встрече. Но я по давней своей привычке отключил телефон.

– Вы не могли перепутать место и время встречи?

– Мы условились встретиться примерно в полдень, в кафе. Мне казалось, что все абсолютно ясно. Но Лелло был человек педантичный и беспокойный. И у него, надо признать, были на то основания – ведь я довольно рассеянный… Он решил, что мы неверно поняли друг друга, и оставил мне записку, на тот случай, если я по забывчивости заеду сначала за ним. Он всегда беспричинно сам себе усложнял жизнь.

– А он не мог позвонить вам сегодня утром?

– Он вышел рано и, видимо, не хотел меня будить.

– Понятно, – сказал Сантамария.

Он и в самом деле понимал, как мудро ведет себя Массимо, и восхищался его стратегическим талантом. Из слов Массимо становилось очевидно: привязанность не была взаимной и все страхи, сомнения, боль испытывал только Ривьера. Он же, Массимо, лишь терпеливо сносил это обожание, докучливые записки, упреки. И настолько от всего этого уставал, что часто даже отключал телефон. («Преступление на почве страсти? Смешно говорить о страсти с моей стороны, комиссар, после трех лет знакомства!»)

– Вы знакомы с Ривьерой три года?

– Да, примерно так.

– И часто вы виделись?

– Почти каждый день. Во всяком случае, перезванивались очень часто. Нередко мы вместе проводили уикенд, а иногда во время отпуска уезжали путешествовать.

– Вы давали Ривьере деньги?

Кампи не возмутила грубость вопроса.

– Нет, я лишь порой делал ему подарки и покупал билеты на самолет. Лелло дорожил своей независимостью. – Он слегка улыбнулся. – В этом смысле он был ярым феминистом.

– Какие у вас были отношения с Ривьерой? Я хочу сказать, в общем и в целом. Вы не ссорились, ну и тому подобное?

Массимо снова слегка улыбнулся.

– Мы, как говорится, жили в мире и согласии. Каждый считался с интересами другого, хотя иногда мы и…

– Вы и?..

– Лелло был моложе меня, более эмоционален, восторжен, и порой мое… равнодушие к общественным событиям его сердило и даже огорчало. К тому же он служил, вращался… в ином кругу, и это тоже, как вы понимаете…

Сантамария теперь четко уяснил линию Кампи: жалкий служащий, который отчаянно цеплялся за плейбоя со сложнейшим характером. Этот редкий образчик джентльмена и аристократа по рождению, высокообразованный и не чуждый скепсиса, смертельно устал от случайного приключения. («Убийство на почве страсти? Ну что вы, комиссар, в таком случае скорей уж Лелло должен был меня убить».)

– Ривьера был ревнив?

Раз уж синьору Кампи так хочется направить допрос в это русло, почему бы ему не подыграть.

И Кампи, не задумываясь, ответил:

– Да, он был ревнив. Но не в узком смысле слова. К примеру, он ревновал меня к Анне Карле из-за нашей с ней дружбы. Он не представлял себе, что у меня может появиться желание одному провести неделю в Венеции или принять приглашение поехать в Шотландию.

– Значит, он был назойлив, – подсказал Сантамария.

– Нет, вы не подумайте, что бедняга Лелло создавал мне невыносимую жизнь, – тут же оговорился Кампи. – Порой он устраивал мне сцены ревности, но без этого, наверно, не бывает.

Кампи сдался быстро, раньше, чем Сантамария, сообразив, что иначе «выплывет» другой мотив преступления. Не страсть, а отчаяние, презрение к самому себе и к Лелло, ненависть к нему. Возможно, Массимо убил Ривьеру не из ревности и страсти, а потому, что не видел другого пути избавиться от него.

– Вы были… верны Ривьере?

– Да, – ответил Массимо, подозрительно поглядев на него. – Гомосексуалисты вовсе не склонны к полигамии.

– А Ривьера тоже был вам верен? – спросил Сантамария, внезапно вспомнив, что должен еще до вечера позвонить Иоле в Новару.

– О да! Время от времени мне, правда, приходилось устраивать ему сцену ревности, чтобы сделать бедняге приятное. Но повода он мне не давал ни малейшего.

Кампи бросил последнюю горсть земли на могилу гипотезы об убийстве из ревности. Ничего не скажешь, он превосходно подготовился.

Да, но почему он так поспешно «похоронил» гипотезу о преступлении на почве страсти? – подумал Сантамария. Он уже мысленно сформулировал единственно возможный ответ, как вдруг Кампи спутал ему все карты.

– Вот и сегодня утром, когда Лелло вытащил на свет этого инженера Костаманью… – мягко заметил он.

– Кого?

– Инженера Костаманью. Он был… моим предшественником.

– И сегодня утром Лелло вновь заговорил с вами об этом Костаманье?

– Да. Сказал, что тот снова дал о себе знать.

– Когда?

– Вчера вечером.

Сантамария даже не пытался скрыть изумления.

– Вчера вечером?

– Да, и сегодня утром в «Балуне».

Сантамария почувствовал, что терпению его приходит конец.

– Синьор Кампи, вы отдаете себе отчет…

Массимо Кампи протестующе поднял руку:

– Прекрасно отдаю себе отчет. Я все хорошенько обдумал и пришел к выводу, что это очередная фантазия Лелло.

– Предоставьте судить об этом мне, синьор Кампи. И сегодня утром вы сами видели этого Костаманью?

– Нет, и Лелло тоже его не видел. По крайней мере, пока мы были вместе. Он сказал, что видел машину Костаманьи, синий «фиат-124». Тот поставил ее у Арсенала. Лелло был крайне возбужден, но я не принял его слова всерьез. Нет, Лелло ничего не выдумывал, но, надо прямо сказать, он был слишком впечатлительный. Знаете, когда человек вобьет себе в голову, что его преследуют, то ему за каждым углом чудится подозрительная тень.

– И все же почему он вбил себе в голову, будто его преследуют?

– Да из-за другой истории, еще более нелепой, которая якобы случилась с ним вчера вечером… Впрочем, я слушал Лелло, что называется, вполуха.

– Синьор Кампи, не будете ли вы столь любезны пересказать всю эту историю мне, – сказал Сантамария.

– Но к чему впутывать в неприятности другого человека, который наверняка непричастен к происшедшему, только потому, что…

– Синьор Кампи, расскажите мне об этом инженере. Все! – приказал Сантамария.

Массимо Кампи кивнул с таким видом, словно уступает детскому капризу.

11

– Подозрительно ловко он подсунул тебе эту историю с инженером, – сказал Де Пальма. – Либо этот твой Кампи недоумок, либо прохвост.

Сантамария залпом осушил бутылочку кока-колы. Ему хотелось верить, что Кампи ни то ни другое, а просто человек, растерявшийся от чудовищности событий.

– Надо понять и его, – сказал Сантамария. – Сам-то он плюет на всякие разговоры, но вообще гомосексуалисты боятся разоблачения. Тот же Костаманья, возможно, рискует потерять место либо разрушить семью, если эта история выплывет наружу, и Кампи отлично это понимает.

– Да, но мы-то от кого это узнали?! От синьора Кампи. Если ему было действительно жаль Костаманью, он мог промолчать. Нет, Кампи выдумал всю эту историю, потому что у него вода подступила к горлу, и он надеется свалить вину на таинственного Костаманью.

Сантамария с ним не согласился.

– Кампи совсем неглуп. Для чего ему выдумывать неправдоподобный факт, который мы можем проверить буквально за полчаса?

– Когда человек в крайней опасности, он с отчаянья прибегает к любым средствам. Представь себе, что у Костаманьи нет алиби.

– Но и в этом случае убийцей вполне мог быть Кампи. Больше того, если Костаманья подтвердит, что он вновь сошелся с Ривьерой, мотив убийства из ревности со стороны Кампи становится еще более убедительным.

– А пока что Кампи удалось замутить воду. Нет, уж поверь мне, этот твой Кампи изрядный прохвост.

Да, конечно, он прохвост, подумал Сантамария. Но как объяснить Де Пальме, что с другой стороны Массимо не совсем прохвост?

– Ну как там наша американка? Бунтует? Требует вызвать консула? – спросил он, чтобы переменить тему разговора.

– Нет, она нашла во всем этом привлекательную сторону: колоритное приключение под солнцем Италии. Однако алиби на интересующие нас десять минут у нее нет. И она была одна в момент совершения убийства. К тому же она блондинка, рост – метр восемьдесят, и, как сама показала, у нее уже было двое мужей.

– При чем тут мужья?

– Знаю, ни при чем. Но если бы вдруг убийцей оказалась она, а?

– Если бы!..

Сантамария вспомнил, что все началось со спора, как правильно произносить слово «Бостон», и что американка невольно стала виновницей неприятностей, которые лавиной обрушились на него.

– «Бостон», – пробурчал он. – Как будто не могла приехать ну там из… Лас-Вегаса?!

Немного спустя вернулся Мальяно.

– Какой приятный сюрприз, – сказал он, увидев их в своем кабинете. – Располагайтесь как дома.

– Ну что, изловил его? – спросил Де Пальма.

– Да, и ты оказался прав. Незнакомец, который приезжал к нему вчера утром на желтом «фиате-500», был именно Ривьера. Наш Дзаваттаро опознал его в морге.

– О боже! – воскликнул Де Пальма, посмотрев на Сантамарию. – Снова начинается история с камнями. Не Дзаваттаро ли и пестик сфабриковал?

– Покажем ему этот пестик. Дзаваттаро тут?

– Да, – ответил Мальяно. – Я его пока оставил в приемной.

– Послушайте, да это же не каменщик, а самый настоящий оружейник! – воскликнул Де Пальма. Он обхватил голову руками. – Что у него, черт побери, делал Ривьера? Хотел заказать себе памятник? – Он вскочил. – Пошли к этому подонку. Надо ему немного промыть мозги.

– Уже сделано, – сказал Мальяно. – Память ему подсказывает, что Ривьера приезжал, чтобы расспросить его о землемере Баукьеро.

12

– Костаманья? – сказала консьержка с виа Джакомо Медичи. – Да, он здесь живет, но сейчас его нет. Вам он зачем нужен?

– Хотел с ним поговорить, – ответил пришедший, разглядывая маленькую кухню, которая одновременно служила для консьержки, ее мужа и дочери столовой. – Вы не подскажете, где я могу его найти?

– Гм, – удивилась консьержка. – В Бразилии.

Пришедший остолбенел.

– Он уехал в Бразилию?

– Да, на целых три месяца.

– А когда… уехал?

– Недели две назад. Если вам нужен его тамошний адрес, справьтесь на фирме, его послали туда работать.

У нее и самой был новый адрес инженера в городе Сан-Пауло, но она не такая дура, чтобы давать его первому встречному. Инженер Костаманья был человек скрытный, а чужие дела ее не касаются.

– Инженер свою машину здесь оставил? – спросил назойливый посетитель.

– Гм, – снова пробурчала консьержка. – А вам-то зачем. Вы что, из страховой конторы?

– Нет, я из полиции, – ответил пришедший, показывая удостоверение. – Произошла дорожная катастрофа, и выяснилось, что кто-то украл номерной знак машины инженера, так мы полагаем.

– Быть того не может, – сказала консьержка. – Машина как стояла, так и стоит в гараже. – Внезапно она поняла, на что намекал полицейский, и заволновалась. – Мы ее ни разу не брали, у нас у самих отличная машина, – с достоинством объяснила она. – Моя дочь недавно получила водительские права, но муж не хочет, чтобы она…

– Могу я на нее взглянуть? – спросил полицейский.

– У нее сейчас урок игры на гитаре, – испуганно пролепетала консьержка. – Вернется в семь, а муж…

– Нет, не на вашу дочь, а на машину инженера.

Консьержка нервно порылась в ящике буфета и наконец среди множества ключей нашла связку с биркой инженера Костаманьи. Потом отвела полицейского во двор. Дорожная там катастрофа или что еще, но только когда в доме живет педераст – добра не жди. Конечно, хорошо, что дочку к нему можно посылать без страха. Но она всегда говорила: «Стоит где-нибудь поселиться такому вот типу, как туда рано или поздно нагрянут полицейские». В газетах каждый день писали о сексуальных извращениях, оттого и преступность растет.

– Вот его гараж, – сказала она.

Потом открыла ключом висячий замок, и полицейский рывком поднял железную ставню. Машина, слава богу, стояла на своем обычном месте, помытая и смазанная, какой ее оставил инженер перед отъездом. А то она было испугалась – вдруг гараж окажется пустым, никогда не знаешь, что может случиться, ведь воров и грабителей развелось тьма-тьмущая… Полицейский в гараж не вошел, только взглянул на белую «специаль-125», даже не проверив, в грязи ли шины и нет ли царапин на крыльях. Он уже собрался опустить ставню, когда консьержка сказала:

– Видите? Мы до нее даже не дотрагивались!

– Вот и хорошо, – сказал полицейский.

– А номер машины не запишете?

Должно быть, полицейский думал в это время о чем-то другом. Он обернулся и удивленно посмотрел на консьержку. А потом, несколько растерянный, вынул записную книжку.

– Собственно, по нашим сведениям это был синий «фиат-124», – сказал он, записывая номер.

– И когда произошла катастрофа? – спросила консьержка. – У инженера синий «фиат» был, вернее, даже у него их было два, прежде чем он поменял последний на эту машину.

– И когда же он поменял последний?

– Ну, примерно месяцев шесть назад. А другой «фиат» – с год назад. Вы же знаете, фирма своим работникам при обмене большие льготы предоставляет.

13

Землемер Баукьеро покачал головой.

– Нет, обычно я по утрам делаю покупки и часок-другой провожу в кафе на виа Каландра, почитываю газету, – подумав, ответил он. – Но сегодня утром я никуда не выходил, мне нездоровилось.

– И никого не видели? – спросил Де Пальма.

– Нет. Ко мне редко кто заходит. Сын с невесткой живут в районе Сан-Паоло. Чаще всего я сам к ним езжу по воскресеньям. У них двое детей.

– А, скажем, молоко, хлеб вам приносят?

Баукьеро улыбнулся.

– Все продукты я покупаю сам, я же вам говорил. Так получается экономнее. Да и время быстрее проходит.

– Ну, а соседи заглядывают? – спросил Сантамария.

– Я их знаю лишь в лицо, не лучше, чем архитектора Гарроне. Да и то не всех – дом теперь превратился в настоящий улей.

– А на террасу вы не выходили? – спросил Мальяно.

– Да, я сидел в туалете. А он у меня у края террасы, – ответил Баукьеро.

– В котором часу?

– Сразу после того, как поднялся. Приблизительно в восемь утра.

– Ну а потом?

– Потом я остался дома, мне что-то было не по себе. Включил радио, попытался решить кроссворд. Сын уже три года подряд подписывает меня на «Неделю кроссвордов и ребусов».

– И вы хорошо решаете кроссворды? – с неподдельным интересом спросил Сантамария.

– Так себе, – ответил Баукьеро. – У меня нет энциклопедии, и многих слов я не знаю. С ребусами у меня получается лучше.

Сантамария и Де Пальма обескураженно переглянулись.

– А что произошло, можно узнать? – спросил Баукьеро. – Никто мне ничего не объяснил.

– Ну, тот молодой человек, которого вы не опознали в морге, – объяснил Де Пальма, – возможно, он тоже был причастен к преступлению на виа Мадзини.

– Это он убил Гарроне?

– Этого мы не знаем. Мы пытаемся точно очертить круг подозреваемых, поэтому должны все проверить.

– К великому моему сожалению, у меня нет алиби на сегодняшнее утро, – сказал Баукьеро. – Где его убили, этого юношу?

– В «Балуне».

– Я туда иной раз заглядываю, когда мне нужно что-нибудь починить дома. Если терпеливо поискать, то в «Балуне» можно найти все, что тебе нужно.

Де Пальма посмотрел на Сантамарию, а тот еле заметно пожал плечами. Ничего не поделаешь! Уж таковы они, эти коренные туринцы: в каждом их слове ищи двойной смысл. Вот посмотрел бы Де Пальма, сколь преуспел в этом «местном» искусстве синьор Кампи!

Зазвонил телефон, и Мальяно мгновенно передал трубку Де Пальме. Тот послушал минуты две, сердито пофыркивая, потом сказал: «Хорошо» – и повесил трубку.

– Инженер уже две недели находится в Бразилии. Да и марка машины не совпадает.

Сантамария поднялся.

– До свидания, – кивнул он Баукьеро.

– Мне еще долго придется здесь пробыть? – спросил землемер. – Если бы дело было только во мне, но вот собака…

– Не волнуйтесь, – резко сказал Де Пальма. – Скоро мы вас доставим домой. А если вам все-таки придется немного задержаться, еду собаке мы сами отвезем, согласны?

14

Кампи не способен убить кого бы то ни было, подумал Сантамария, заметив, как тот с трудом подавил улыбку торжества. Никто, если только он не полный кретин, не воспринял бы таким образом известие о том, что другой «подозреваемый» находился в момент преступления в Бразилии.

– Значит, в Бразилии? – довольным голосом переспросил Кампи. – Я же вам говорил, что страхи Лелло – это плод его фантазии. У Лелло было слишком богатое воображение, и потому он неизменно…

Сантамария не дал ему развить теорию о богатом воображении Ривьеры.

– А что за ним вчера вечером неотступно следовала машина Лелло, по-вашему, тоже выдумал?

– Наверняка.

– Ну а то, что он узнал машину инженера Костаманьи, – тоже плод его фантазии?

Кампи пожал плечами, словно ему, а не Сантамарии предстояло разбираться в нелепых выдумках Лелло.

– Синий «фиат-124»? Да их в Турине миллион!

– С покореженным бампером и заново покрашенным крылом?

– И таких машин несколько тысяч, не меньше.

– Ну а стук в дверь?

– Кто-то, вероятно, ошибся дверью. А может, соседи приходили, чтобы одолжить у Лелло яйцо.

Кампи обрел прежнюю уверенность, к нему вернулось хорошее настроение. Сантамария, наоборот, испытывал ко всему отвращение и потому заговорил с необычной резкостью.

– Вернемся к сегодняшнему утру. Расскажите подробно о вашей встрече в «Балуне».

– Вначале, как вы знаете, произошло недоразумение – я ждал Лелло в кафе на пьяццетта, а он меня – в кафе на площади. В конце концов мы все-таки встретились, и все вместе…

– Минуточку, – перебил его Сантамария. – Вы один ждали Ривьеру в кафе?

– Да. Я добрых четверть часа сидел в грязной остерии, пока Федерико Симони не сказал мне, что поблизости есть еще и другое кафе.

За эти четверть часа он прекрасно мог украсть пестик из лавки «Красивые вещи», которая тоже находится на пьяццетта, прикинул Сантамария.

– Что же вы сделали потом?

– Я вместе с Федерико дошел до главной площади, а Лелло тем временем, разыскивая меня, пришел в кафе на пьяццетта. Мы разминулись, и в этом ничего удивительного нет: если отправляешься в «Балун» целой компанией, то потом тратишь половину времени на поиски друг друга.

– Но в конце концов вы друг друга нашли?

– Да, собрались всей компанией.

– Где?

– На большой площади, где находится кафе.

– А затем?

– Затем мы пошли бродить по «Балуну».

– По-прежнему всей компанией?

– Почти всей. В «Балуне» ведь как: один, чтобы посмотреть заинтересовавшую его вещицу, уходит вперед, другой, наоборот, остается сзади… Не прогулка, а сплошные неприятности.

Синьор Кампи явно хочет создать у меня впечатление, будто он бесконечно долгое время провел с компанией или рядом, на виду у приятелей, чтобы свести до минимума те решающие минуты, когда он оставался наедине с Ривьерой.

– Но в какой-то момент вы остались с Ривьерой один?

– Да, – мрачно подтвердил Камин.

– Где?

– Не знаю. Вернее, забыл.

– А те предметы? Украшения?

– Какие украшения? – удивился Кампи.

– Для вашей виллы в Монферрато. Разве вы не должны были поискать их вместе с Ривьерой?

– Ах да, конечно! По дороге мы кое-что посмотрели…

– О чем вы беседовали?

– Так, о пустяках… о Монферрато, – запинаясь, неуверенно ответил Кампи.

Он уставился в пол, словно искал там затерявшуюся булавку.

Сантамария почувствовал вдруг, что эта совместная прогулка сыграла, видно, решающую роль в их отношениях.

– О чем вы все-таки говорили с Ривьерой, синьор Кампи?

– Я же вам сказал, о том о сем… Лелло хотел купить старинный фонарь… потом он мне рассказал о… появлении Костаманьи.

– А больше он вам ни о чем не рассказывал?

– Между прочим, там было полно народу, – ответил Кампи, подняв голову, – «Балун» все же не гостиная, и беседовать в таких условиях мучительно тяжело.

К великому изумлению Кампи и к собственному величайшему изумлению, Сантамария вдруг иступленно закричал:

– Скажете вы наконец всю правду, черт возьми? Что еще вам рассказал Ривьера? О чем вы говорили? Неужели вы не понимаете, что ваше положение очень серьезно?

Кампи подскочил на стуле, как сделал бы на его месте любой преступник, попавшийся в ловушку или же испугавшийся столь грубого обращения. Однако он не отказался от избранного им способа защиты – непринужденной светской насмешливости, – напротив, отчаянно цеплялся за него.

– От вас ничего невозможно скрыть! – сказал он с нарочитой отвратительной покорностью.

Сантамария сдержался, ничего не ответил, даже не пошевелился.

– Видите ли, я вовсе не пытаюсь хитрить, – сказал наконец Кампи. – Наоборот, я делаю все, чтобы не показаться вам хитрецом.

Сантамария изменил тактику.

– Похоже, вы имеете несколько поверхностное представление о нашей профессии, – с разочарованием в голосе сказал он. – Все, кто попадают к нам, стараются схитрить. Априори. Это сильнее человека. Даже без всякой видимой причины, и даже когда это вредит их собственным интересам. Мы к этому привыкли и нисколько не удивляемся. – Он без труда напустил на себя вид смертельно уставшего ветерана, которому, в сущности, безразличен исход очередного поединка.

– Подлинное бедствие для нас не те, кто пытаются выдать ложь за истину, – продолжал он доверительным тоном, – а те, кто, подобно вам, глубоко… порочны. Ибо я пришел к заключению, что иначе как пороком это не назовешь.

– Какой порок? – с тревогой спросил Кампи. – Что вы имеете в виду?

– Вы привыкли лгать и просчитывать варианты: «Если я ему скажу так, он подумает этак, и тогда мне надо будет… и тому подобное…» Я до сих пор не понял, от чрезмерной ли это самонадеянности либо от неуверенности, но…

– Это от хорошего воспитания, уверяю вас, – парировал Кампи. – По крайней мере в данном случае. Ведь если я сейчас, после истории с Костаманьей, расскажу вам, что у Лелло была своя теория относительно убийства Гарроне и что в понедельник он ждал таинственного звонка от таинственного человека, вы наверняка, и с полным основанием, решите, что я считаю вас кретином.

Он и на этот раз попал в цель, с невольным восхищением подумал Сантамария. С таким видом, словно он всячески старался сохранить тайну, а я вырвал у него признание чуть ли не силой, этот Кампи кидает мне новую кость, которую едва ли удастся разгрызть. Нет, он в самом деле прохвост!

– Значит, вы полагаете, что между двумя преступлениями может существовать какая-либо связь? – спросил Сантамария, заранее уверенный, что ему подсунули не сахарную косточку, а муляж из пластика.

– О, я ничего не думаю! Я совершенно во всем этом запутался. К тому же Лелло сказал мне очень мало, а главное, я мало что запомнил. Ведь я почти не слушал еще и потому, что, как я вам уже говорил…

– Да-да – толчея в «Балуне». Но суть заключается в том, что Ривьера узнал, кто убийца Гарроне, не так ли?

– Да нет! Насколько я понял, у него были лишь весьма туманные подозрения. Ему казалось, что он отыскал след. Об этом он намекнул мне еще вчера.

– Какой же след?

– Да не знаю я! Верно, такая же нелепая фантазия, что и с инженером Костаманьей. Сегодня утром он обмолвился, что в понедельник должен поговорить с одним человеком, который, возможно, подтвердит его догадку… а может, и опровергнет, я уже не помню.

– А имен подозреваемых он не назвал?

– Нет, разумеется, не назвал. Их, скорее всего, и не существует, этих имен.

– Он тоже знал Гарроне?

– Нет, но его знали некоторые коллеги Лелло. На службе они ни о чем, кроме преступления на виа Мадзини, не говорили, как я понял со слов Лелло. Вам, наверно, такие истории известны: служащие пришли в восторг оттого, что им знаком основной персонаж судебной хроники. И вот во время одного из их разговоров Лелло задумал, то ли из упрямства, то ли на пари, то ли…

– Ну а у коллег Ривьеры есть имена?

Кампи почувствовал себя оскорбленным, а может, сделал вид.

– Я отношусь к таким вещам еще более скептически, чем вы. И нельзя меня в том винить.

– Имена, синьор Кампи. Назовите имена.

– Среди его коллег была некая синьорина Фольято. И еще Ботта – муж и жена.

– Лично вы их знаете?

– Нет, но Лелло чаще всего упоминал о них. Если не ошибаюсь, кто-то из них был знаком с Гарроне.

– Хорошо. Все это нетрудно проверить.

Он вызвал по телефону Де Пальму и, нарочито растягивая слова, с нескрываемым сомнением в голосе, сказал ему:

– Послушай, придется допросить нескольких коллег Ривьеры. Нам все равно надо было их вызвать, так что прикажи… Знаю, сегодня суббота, но… Нет, адресов у меня нет, придется позвонить в коммунальное управление… Ботта, муж и жена. И Фольято, синьорина Фольято… Договорились?..

И повесил трубку.

Кампи сказал с неодобрением, словно это не он замутил воду:

– Только напрасно теряете время. Они же как дети – приходят в волнение от всякого пустяка, возбуждаются и готовы поверить любой глупости. А все потому, что на службе они дуреют от скуки и для них любой предлог хорош…

– Уже то хорошо, что они не в Бразилии, – отрезал Сантамария. – Вернемся к «Балуну». Итак, выслушав вполуха историю о Костаманье, а затем – также вполуха – гипотезу об убийстве Гарроне, что же вы сделали потом?

– Ну… я еще немного побродил с Лелло. В какой-то момент толпа нас разделила, и я больше не видел Лелло до той… до той самой минуты…

– Давайте попробуем уточнить. Когда вы потеряли Лелло из виду?

– Трудно сказать. Во всяком случае, это случилось после полудня.

– Иными словами, за четверть часа или минут за двадцать до того, как его нашли убитым на складе?

– Примерно так.

– А что вы делали в эти четверть часа?

– Продолжал бродить по улочкам.

– Вблизи от склада, вдали?

– Затрудняюсь ответить. Я тогда думал совсем о другом.

– Вы когда-нибудь бывали на складе?

– Никогда.

– Утром Ривьера говорил вам, что собирается заглянуть на склад? Что должен там с кем-то встретиться?

– Нет.

– Вы не видели, как и когда он зашел на склад? Или хотя бы что он направился туда?

– Нет. Как я вам уже сказал, толпа нас разделила, и я не видел, куда Лелло пошел. Но он знал, что мы все договорились встретиться на пьяцца Коттоленго. Была идея пообедать всем вместе.

– Следовательно, Ривьера, возможно, пошел на склад, чтобы скоротать оставшееся время?

– Вполне вероятно.

– Ну а пока вы блуждали по улочкам последние четверть часа, вы никого из своей компании не встретили?

– Странно, не правда ли? – задумчиво проговорил Кампи. – Мы были где-то рядом друг от друга и все, кроме Федерико, занимались покупками или слонялись по «Балуну», а встретил я Воллеро.

– Когда вы его встретили?

Кампи, который, словно иллюзионист, вынул из цилиндра очередного «кролика», небрежно бросил его обратно в цилиндр.

– О, с точностью до минуты сказать трудно. А ведь вам, если не ошибаюсь, важна именно такая точность?

– Ну а сам Воллеро вас, надеюсь, тоже увидел?

– Разумеется, мы обменялись несколькими словами.

– Где же произошел этот… обмен словами?

– Возле лавки со старыми картинами, более того, бедняга Воллеро…

– Вы не возражаете, если мы вызовем его сюда? – сказал Сантамария.

Кампи снова скептически усмехнулся. Судя по всему, его нисколько не задел едкий сарказм, прозвучавший в голосе Сантамарии.

– Если это так важно, вызывайте. Конечно, вы ему испортите весь субботний день, весьма благоприятный для продажи картин. А кроме того…

– Кроме того?

– Видите ли, он был очень смущен, бедняга. Ему будет неприятно, если клиенты узнают, что он посещает «Балун». Это может несколько повредить его репутации.

– Синьор Кампи! – вконец потеряв терпение, воскликнул Сантамария.

– Простите? Что я такого сказал? – изумился Кампи.

А что, если он в самом деле не понимает?

– Черт возьми, а о своей репутации вы не подумали? В каком вы предстанете свете?

– При чем здесь это? Я, кажется, никого еще не убивал.

У Сантамарии руки опустились. Кто знает, может, этот Кампи не притворяется?

– Синьор Кампи, я сейчас сам съезжу к Воллеро. Но прежде скажите мне вот что: в тот вечер, когда убили Гарроне, вы, выйдя от своих, направились прямо с виллы к Ривьере?

– Да. Я провел тот вечер с ним.

– Кто же теперь подтвердит ваше алиби на тот вечер? – сказал Сантамария.