Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

– Молодцы, ну просто молодцы. – Она произнесла это таким тоном, словно ей надоело выслушивать уговоры двух продавцов энциклопедий в рассрочку. – А теперь разрешите мне сказать все, что я думаю об этой истории? Уж простите за такое сравнение, но вы напомнили мне сборщиков налогов. Они умеют из мухи сделать слона. За вот такой крохотный, – она показала большим пальцем на кончик мизинца, – участок они способны потребовать уплаты абсолютно несуразного, огромного налога. Обвинения нужно доказать, дорогие мои! Нельзя обвинять человека в тягчайшем преступлении только потому, что он хочет продать «луг» и у него в доме нашли парик!

– А также сумку с вышитой звездой, плащ и оранжевые брюки.

– Сумку, плащ и брюки вы нашли, простите, не в моем доме.

– Но на вашем участке.

– А кто вам помог их найти? – возмутилась синьора Табуссо. – Если бы это были мои вещи и я надела их, как вы утверждаете, чтобы поехать на виа Мадзини, я бы не стала прятать их на лугу! Не такая уж я, простите, дура, чтобы потом самой прийти в полицию и пригласить вас к себе на охоту. И если бы вы, обманув Вирджинию, не выманили у нее парик…

– Стоп, – сказал Де Пальма, подняв руку, словно он хотел остановить машину. – Тут все дело в дорожной полиции.

– Какой еще полиции?

– Вам пришлось явиться в полицию и рассказать о сумке с вышитой морской звездой. И не мешкая, прежде чем до этого додумалась бы ваша служанка, которая в такой нежной дружбе с дорожными полицейскими.

– При чем здесь Пальмира? Может, вы и собаку к этой истории приплетете?

– Пальмира была при разговоре, когда ваша сестра рассказала о сумке со звездой, – ответил Сантамария.

– Крупное невезение, – сказал Де Пальма. – Но не единственное. На вашу беду, Вирджиния в ту ночь гуляла по лугу. Иначе все получилось бы у вас как нельзя лучше. Вы, как всегда, легли спать рано. Но в десять вечера вы встали, оделись, как проститутка, и сели в машину… Где вы ее оставили днем? Скорее всего, за домом, чтобы можно было спуститься с холма, не включая мотора. Гарроне уже ждал вас, чтобы получить деньги или чтобы еще раз обсудить условия сделки. Об этом вы нам потом сами расскажете. В сумку с вышитой на ней морской звездой вы положили орудие убийства, молоток или свинцовую трубку. Понятно, с той целью, чтобы нанести Гарроне смертельный удар по голове. Типичный случай предумышленного убийства. Когда вы вошли в мастерскую Гарроне, то увидели чудесный каменный фаллос и решили им воспользоваться. Ведь это была превосходная «палица» с удобной ручкой… Гарроне повернулся лицом к книжной полке, возможно, чтобы взять злосчастный проект и вы… бам!

– Бам! – с нескрываемым сарказмом повторила синьора Табуссо. – Словно это баби.

– На диалекте это означает «жаба», – пояснил Де Пальма Сантамарии.

– Жаба или архитектор, но только вы укокошили Гарроне первым же ударом. Затем схватили проект и быстро вернулись к себе домой. И снова, чтобы Вирджиния и Пальмира ничего не услышали и не проснулись, вы оставили машину не во дворе и не в гараже, а внизу, на площадке у самого поворота. А домой вы возвратились через «луг», который облюбовали проститутки. Вы торопились и потому со свернутым в трубку проектом стали карабкаться по склону, и тут вас увидела Вирджиния.

– А вы, к своему несчастью, свою сестру не заметили, – сказал Сантамария.

– Да, вам в третий раз не повезло, – подхватил Де Пальма. – Ведь если бы вы ее увидели, то смогли бы придумать какую-нибудь причину, почему вы вдруг переоделись. Во всяком случае, нашли бы способ заставить сестру молчать. Увы, Инес не увидела Вирджинию, а Вирджиния не увидела Инес. Перед нею на несколько секунд предстала проститутка, которая карабкается наверх с трубой в руке. Бедная Вирджиния перепугалась до смерти. Но когда она прочитала в газете о преступлении на виа Мадзини и о сумке с вышитой на ней звездой, то сразу связала воедино оба факта и рассказала о своей ужасной ночной встрече вам и Пальмире.

– Сколько раз вам надо повторять? На моем «лугу» всегда полно шлюх. Я видела их и днем – в брюках и даже без!

– Вот это и навело вас на мысль о переодевании, синьора. Пойдем дальше. Так как полиция вначале считала, а вы узнали об этом из газет, что Гарроне был убит именно «шлюхой», вы решили подкинуть нам еще одно тому доказательство – положили одежду, в которой вас видел Баукьеро, под камень у бывшей общественной прачечной. Таким образом вы не только парировали удар, невзначай нанесенный Вирджинией, но даже извлекли из всего этого выгоду… Недурная идея, совсем недурная.

Синьора Табуссо закусила губу и захлопала ресницами, выражая этим полнейшее недоумение.

– Видно, я совсем из ума выжила – ничего больше не понимаю, – сказала она. – Вы что же, задались целью перечислить, сколько раз мне не повезло, либо описать безупречное убийство, какие показывают по телевизору?

– Да, безупречное, и даже слишком, – парировал Сантамария. – Иначе бы мы не были сейчас здесь. Но чтобы добыть доказательства, нам, естественно, пришлось потрудиться.

Де Пальма по тону догадался, что Сантамария, кроме парика, нашел достаточно убедительные вещественные доказательства, и даже глаз на него не поднял. А вот синьора Табуссо взглянула на Сантамарию спокойно и добродушно.

– Ну, и где же все те тузы, о которых говорил ваш коллега? – с невинным видом спросила она.

– Да, нелегко будет найти того, кто продал вам сумку и все остальное, – нехотя признал Де Пальма. – Что же до Баукьеро и вашей сестры, то можно будет устроить «проверку» в аналогичных условиях, ночью… Но вряд ли из этого что-либо получится.

– Еще бы! – радостно воскликнула синьора Табуссо. – Уж простите, но, надень вы парик, и вас нетрудно было бы принять за проститутку с трубой в руке.

Она громко засмеялась.

– Вполне может быть, – с кривой усмешкой согласился Де Пальма. – Никто не сможет с уверенностью подтвердить, что видел именно вас. С этой стороны вы неуязвимы. Что же касается трубы… – Он взял со стола свернутый трубкой проект и стал постукивать им о ладонь. Затем обратился к Сантамарии так, точно они были в комнате одни. – Трубу она почти наверняка уничтожила, ведь только это доказывало ее связь с Гарроне. Синьора, бесспорно, слишком осторожна, чтобы написать Гарроне хоть коротенькую записку. В разговоре с Трессо и Кампаной она упомянула о трудностях, но, надо думать, весьма туманно, не называя имен. Во всяком случае, мы допросим и их.

– Допрашивайте сколько угодно, – невозмутимо сказала синьора Табуссо. – Трессо и Кампана подтвердят вам слово в слово все, что вы от меня услышали. Что я хотела продать «луг» по частям, обратилась к ним, и они составили этот проект…

Де Пальма резко к ней повернулся.

– Какой проект?

– Ну, тот… что вы держите в руке. Разве это не копия того проекта, который они отправили в городское управление?

Де Пальма молчал, и тогда синьора Табуссо с растерянным видом обратилась к Сантамарии, словно тот был третейским судьей.

– Разве вы сами не сказали, что видели сегодня утром разрешение?

– Видел, – подтвердил Сантамария. – Но оно было связано не с этим проектом. – Он протянул руку, и Де Пальма отдал ему свернутую в трубку бумагу. – Понимаете, синьора, это не копия проекта фирмы «Трессо и Кампана»… – Он стал неторопливо разворачивать трубку. – Это копия того клочка бумаги, за который Гарроне требовал с вас миллионы лир. Это копия той самой трубы.

Он подошел к синьоре Табуссо и, крепко держа лист бумаги обеими руками, показал и прочел: «„Ле буне пере“, владение синьоры Табуссо. Автор проекта: Архитектор Ламберто Гарроне».

Синьора Табуссо даже не пошевельнулась, лишь крепко закусила губу. Молчание длилось долго, бесконечно долго. Внезапно с «луга» донесся яростный лай собаки и голос Вирджинии, которая негромко ее звала.

– «Собака, которая лает, не кусает», «Плохой прачке и хорошие камни не помогут». «Слово – серебро, а молчание – золото». Прямо-таки дом сплошных пословиц, – задумчиво сказал Де Пальма.

– Чего вы от меня добиваетесь? – взорвалась Табуссо. – Чтобы я сказала, что ничего подобного не ожидала? Ну так вот, я ничего подобного не ожидала!

Лишь теперь Сантамария понял, что она этого ожидала. Должно быть, едва увидев в руках у Де Пальмы «трубку», она сообразила, что это копия проекта Гарроне, который полиция где-то раздобыла и уж потом добралась до нее. С этого момента она принялась лихорадочно обдумывать способ защиты, который изберет, когда ей нанесут и этот удар. Сантамарии было ее жаль, но он не мог не восхищаться ее самообладанием и находчивостью.

– Что прикажете делать, если какому-то ненормальному взбрело в голову составить проект! – воскликнула синьора Табуссо. – Может, этому Гарроне заказало проект агентство по купле и продаже земли, а может, ему он понадобился для конкурса на вакантное место, а может, проект его попросили сделать городские власти. Откуда мне знать? Теперь с нами делают все, что хотят, даже не спросив разрешения, Мы, землевладельцы, – последняя спица в колеснице, враги народа и цивилизации, это мы виноваты во всех бедах города! Существует, наверно, еще с десяток таких же проектов. Прежде чем приходить и оскорблять человека в его собственном доме, проверили бы сначала в Техническом управлении. Мой «луг» очень удобен для застройки. Так мне сказали и Трессо с Кампаной. Такой участок земли многие с охотой купят. «Сложный по рельефу, но вполне пригодный для застройки», – с гордостью процитировала она заключение фирмы «Трессо и Кампана». – А нынешние архитекторы, они все полоумные. Разве это не видно по домам, которые они строят.

Сантамария и Де Пальма переглянулись. Синьора Табуссо защищалась стойко и смело, даже слишком стойко, – настало время выложить главные козыри. Охота приближалась к концу.

Сантамария медленно, словно нехотя, подошел к пианино, на котором стояли два медных канделябра без свечей. Эта часть работы – последний удар – правилась ему меньше всего.

Де Пальма поднялся, словно собираясь распрощаться с хозяйкой.

– Простите, синьора, что мы на вас так насели.

– Вот-вот, я как раз хотела сказать! – воскликнула синьора Табуссо. – Приходите и устраиваете мне тут кино, да вдобавок в воскресенье, только потому, что нашли неизвестно где кусок бумаги, к тому же мною не подписанный. Разве так поступают?

– Вы меня неверно поняли, синьора, – совсем другим, ледяным тоном сказал Де Пальма. – Мы не располагаем доказательствами того, что это вы убили Гарроне. И мы пришли сюда не по делу Гарроне.

Сантамария поднял крышку пианино и прошелся указательным пальцем по пожелтевшим клавишам. Сделал он это без всякого умысла, но внезапные звуки музыки застали синьору Табуссо врасплох. Она испуганно вздрогнула и резко повернулась к нему.

– Зачем же вы тогда пришли? – упавшим голосом спросила она.

Когда человек так долго и так успешно защищался и считал, что победа уже близка, а потом вдруг все рушится, сил для дальнейшей борьбы уже не остается.

– Поговорить о другом. О белокуром молодом человеке, – ответил Де Пальма. – И тут уж вам, синьора, не отвертеться, слишком много есть свидетелей. И доказательств.

– Да еще Вирджиния, – подал реплику Сантамария, резко ударив по клавишам.

– Ривьера пришел к вам в пятницу, между часом и тремя часами, – продолжал Де Пальма. – У нас есть свидетели. Вы попытались выиграть время, назначив ему встречу на понедельник. У нас есть свидетели. Но потом вы, синьора, от страха потеряли голову – решили, что это сообщник Гарроне либо такой же вымогатель, а может, и просто доморощенный «следователь». Но и в этом случае, если он начнет говорить об этом деле в городском управлении то с одним, то с другим, вся история с Гарроне может выплыть наружу. И вы решили действовать без промедления. В тот же день пополудни вы примчались и стали караулить его возле работы, а потом ехали за ним до самого его дома. У нас есть свидетели. Затем поднялись по лестнице и постучали в дверь его квартиры, чтобы убрать его сразу же. У нас есть свидетели. На другой день утром…

– То есть вчера утром, – подхватил Сантамария.

– Так вот, вчера синьора встала очень рано, одержимая одной мыслью: Ривьеру надо устранить как можно скорее, непременно до понедельника, раньше, чем он успеет поговорить с кем-нибудь об этом деле. Но вам снова необходимо было переодеться, и, хотя в вашем распоряжении оставалось мало времени, вы додумались до очень хитрого трюка.

Сантамария закрыл крышку пианино и подошел к столу.

– Наверху, в вашей бывшей спальне, в шкафу, где собраны всякие дорогие вам вещи, висело ваше траурное платье, – продолжал он. – Вы, синьора, оделись, как женщина, соблюдающая траур, и спрятали лицо под короткой вуалью. А для большей надежности… – Сантамария открыл картонку, вынул оттуда сумку и открыл ее, – надели вот эти темные очки…

Он отвел дужки и, поднеся очки к глазам, посмотрел сквозь овальные стекла на синьору Табуссо. Она бессильно поникла в кресле, сгорбилась (сколько ей лет – пятьдесят, пятьдесят пять?). Состарилась буквально на глазах.

– В таком наряде синьора села в машину, – продолжал Сантамария.

– Какая у вас, синьора, машина? Синий «фиат-124»? – прервал его Де Пальма.

Синьора Табуссо наклонила голову.

– Она недавно была в ремонте?

Синьора Табуссо снова наклонила голову.

– В этом синем «фиате», который из-за поврежденного бампера легко узнать и который многие запомнили, – возобновил свой рассказ Сантамария, – синьора вновь приехала к дому Ривьеры. В сумке у вас лежал молоток или другое тупое орудие. И, зная, насколько вы, синьора, умны, я не могу не предположить, что для полноты камуфляжа вы не забыли купить и цветы.

– Однако никто не видел в руках у синьоры цветы, – уточнил Де Пальма.

– Да, но мы еще не допросили всех свидетелей, – ответил Сантамария. – Кто-нибудь наверняка вспомнит и эту деталь.

Теперь это было все равно, что добивать раздавленную машиной кошку. Но они не имели права проявить сейчас жалость.

– Увы, Ривьера уже ушел. Но к счастью, он оставил в двери записку для друга. Синьора немедля помчалась на своей машине в «Балун».

– И там, – вступил Де Пальма, – синьора поставила машину в запрещенном для стоянки месте, за что полицейский приклеил к стеклу извещение о штрафе. Но только на этот раз синьоре не удалось вовремя аннулировать его с помощью знакомого дорожного полицейского. – Он вынул извещение и поднес его прямо к лицу Табуссо. – Тут даже отмечено время, видите?

Синьора Табуссо непроизвольно закрыла глаза.

– Затем, – продолжал Сантамария, – синьора стала рыскать по «Балуну» в поисках Ривьеры. Она вне себя – а вдруг этот блондин уже все рассказал кому-нибудь. А может, еще не успел, и его удастся заблаговременно убрать. Синьора готова пойти на любой риск, убить Ривьеру прямо в «Балуне», днем. Когда она наконец его увидела, то стала тенью следовать за ним. У нас есть свидетели.

– А так как мы рабы привычек, – вступил Де Пальма, – синьора по ходу дела стянула с прилавка каменный пестик. После того как с Гарроне все вышло как нельзя лучше, зачем же менять орудие убийства, не так ли, синьора?

– Вот уже почти час дня, почти все покупатели ушли или собираются уходить, – снова сменил Де Пальму Сантамария. – Синьора уже потеряла было последнюю надежду, как вдруг ей представилась на редкость благоприятная возможность: блондин остается наконец в полном одиночестве. Вот он вошел в пустой склад. Синьора неотступно следует за ним, держа руку в сумке, – Сантамария сунул руку в сумку, – и крепко сжимая пестик. Подкрадывается к блондину сзади, когда тот остановился в темном углу, вскидывает каменный пестик и…

Сантамария быстро вынул из сумки руку, в которой держал трамвайный билет, и положил его на стол.

– В сумке синьоры лежали два старых трамвайных билета, оставшихся еще с тех времен, когда у синьоры не было своей машины. Билеты датированы пятьдесят третьим годом. Тогда синьора каждую среду ездила на кладбище на трамвае номер двенадцать. Ездила на могилу мужа. Иногда одна, а иногда…

– С Вирджинией! – сказал Де Пальма.

Сантамария вынул из бумажника второй билет, взял со столика первый и стал их сравнивать.

– Одинаковые. Оба куплены в 1953 году. Оба – в один и тот же день. В двенадцатом номере трамвая. Номера серий – сто двадцать четыре и сто двадцать пять.

Синьора Табуссо подняла голову и, словно загипнотизированная, уставилась на билеты.

– Вам многое придется нам объяснить, синьора. Начнем хотя бы со следующего: нам очень хотелось бы знать, почему один билет я недавно нашел в вашей сумке, а другой мы нашли вчера утром в «Балуне», на складе. Он валялся рядом с трупом Ривьеры.

Воцарилось мучительное молчание. На «лугу» слышалось пение птиц, лай собаки, которая, видно, гонялась за мячом, ветер доносил запах цветов, и от всего этого обстановка в комнате казалась еще более мрачной и трагичной.

Но вот синьора Табуссо выпрямилась, расправила плечи, подняла глаза и посмотрела на Сантамарию, потом перевела взгляд на Де Пальму.

А ведь у нее очень красивые глаза, с изумлением подумал Сантамария.

– Ну хорошо, – сказала синьора Табуссо. – Я вас попрошу лишь о двух вещах. – Голос ее звучал твердо, спокойно. – Оставьте в покое Вирджинию, она ничего не знает. – Она тяжко вздохнула, но тут же снова взяла себя в руки. – И скажите мне, что же это было за препятствие.

– Это старое правило, – ответил Сантамария. – Кажется, оно было введено в 1824 году, во времена Карла-Феликса.

– Что это было за препятствие? В чем оно заключалось, черт возьми! – закричала синьора Табуссо.

– Общественная прачечная, синьора, – ответил Сантамария. – «Ле буне пере».

Сидя совершенно неподвижно, с каменным лицом и держа руки на коленях, синьора Табуссо беззвучно заплакала.

7

– От ярости, бедняжка.

– От всего понемногу, надо думать.

– Нет, я уверена, что от ярости. Она уже решила, что худшее позади, и вдруг… Я бы на ее месте тоже заплакала. Куда делась зажигалка?

– Вот она.

– А, спасибо… И потом она во всем призналась?

– Да, призналась.

– Вы отвезли ее в префектуру?

– Да, ее отвезли в префектуру, посадили там в комнате для допросов, она стала обо всем откровенно рассказывать, не испытывая ни малейших угрызений совести. Она снова обрела всю свою наглость и все свое острословие. На этот раз не для того, чтобы защищаться и отрицать, но чтобы навсегда стереть из памяти, смахнуть со своего стола крошки, которыми были для нее Гарроне и Ривьера, первый негодяй, второй педераст, два извращенца и дегенерата, которые другого конца и не заслуживали.

– Значит, она одержимая? Типа Савонаролы?

– Ну конечно, фанатизм в ней есть, – ответил Сантамария. Полицейский-секретарь (продиктовать свое признание на магнитофон она не пожелала; ей на эту бездушную машину даже смотреть противно, заявила она) едва успевал записывать поток проклятий и жалоб. Но не на полицейского, а на ненавистную жизнь обрушила она свои проклятия и жалобы. Что за времена настали! На владельцев, словно стая собак, накинулись и сборщики налогов, и городские власти, грозящие отнять большую часть земли. У нее, коренной туринки, вода подошла к горлу, она больше не в силах была бороться со всеми этими новыми законами и гнусными нравами и приспособиться к новым людям и условиям. Типичная философия собственника, не желающего ничем поступиться.

– Все-таки мне ее жаль.

– Она убила двух человек. И в конечном счете из-за денег.

– Это считается преступлением по низменным мотивам?

– Думаю, что да.

– Но я убеждена, что многие совершают преступления по куда более низменным мотивам. Где же эта чертова пепельница?

– Вот тут.

– А, спасибо!.. Но ведь она не собиралась красть чужие деньги, а только не хотела отдавать свои. А это разные вещи. По-моему, смягчающие вину обстоятельства у нее есть.

Сантамария и сам думал об этом, возвращаясь домой.

Он ушел, когда синьора Табуссо еще продолжала давать показания и возмущаться. Дослушать ее, а затем, отобрав основное и главное, обобщить, составить протокол и написать официальный отчет входило в обязанности Де Пальмы. Ему же полагалось сделать заявление для печати, что, впрочем, было много приятнее.

Сантамария ушел из душной комнаты в полдень, кивнув на прощанье Де Пальме, а тот в ответ помахал ему рукой. Сантамария знал, что в этот момент Де Пальма завидует ему. Тому, что он вернется в свою прохладную квартиру, примет душ, переоденется, выпет из холодильника бутылку кока-колы и с наслаждением ее выпьет.

Сантамария так и сделал, а затем с удовольствием растянулся на постели. И в эту минуту раздался звонок в дверь.

– Я позвонила в префектуру. Возможно, я выбрала неподходящее время, но я сгорала от нетерпения и желания узнать…

Она просто умирала от желания. И Сантамария тоже… Потом они вместе пили кока-колу, Анна Карла беспрестанно курила, теряла зажигалку и задавала вопрос за вопросом.

Но в общем, она все-таки не потребовала рассказать всю историю до малейших подробностей. И это уже хорошо, подумал Сантамария.

– Который, однако, час?

Улица была узкая, темная, и сквозь жалюзи в комнату на рассвете и на закате проникал лишь слабый, ровный свет. Менялся только шум, и по нему можно было определить, какое сейчас время суток. Но сегодня было воскресенье, и никто не шумел; воскресный июльский день в старом центре города, куда не доносился грохот возвращающихся из-за города машин. Турин словно замкнулся в своих стенах, надежных, непробиваемых. Хотя, может быть, и они стали теперь непрочными, и у старого центра больше нет будущего.

Сантамария зажег свет, взглянул на часы:

– Двадцать минут восьмого.

– О боже, как поздно! Бедная я, бедная, – с улыбкой воскликнула Анна Карла.

Она легко соскочила с кровати и начала торопливо одеваться.