Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

7

О нет, ни от чего его не оторвали! Собственно, у него не было в городе никаких дел, просто он хотел подышать свежим воздухом. Он даже извинился, что явился в полицию, не переодевшись, без пиджака, да еще с собакой.

На Баукьеро была короткая рубашка в темно-зеленую и коричневую клетку, и, видимо, до того как манжеты пообтерлись, она была с длинными рукавами. Собака, вытянув лапы, смирно лежала на боку возле двери, стараясь вдохнуть побольше свежести от керамических плиток пола.

Сантамария смотрел на собаку и ее хозяина с той нежностью, с какой археолог смотрит на древние фрески. Вот он каков, этот «мирный горожанин», скромный, честный, незаметный труженик, защищать которого и призвана полиция! Прежде Сантамария думал, что этот скромный «никто» давно уже исчез после бесконечных социальных бурь и катаклизмов. Большой кадык, белые острые локти, которые торчат из-под слишком коротких рукавов, потерявшие форму полотняные брюки, полосатые носки и черные в дырочках старые башмаки. И наконец, совершенно невыразительное лицо. Точь-в-точь такие же, как этот Баукьеро, люди линчуют безобидных карманных воришек, насилуют матерей семейств, заманивают в погреб шестилетних детей, убивают соседей из-за вазы с геранью, невольно подумалось Сантамарии.

– Давайте сюда вашу шляпу, – предложил Де Пальма.

– Благодарю вас.

Коричневая соломенная шляпа перекочевала с коленей Баукьеро на письменный стол Де Пальмы.

– Итак, мы позвали вас, чтобы еще раз проверить некоторые сведения о той блондинке.

– Ее нашли? – спросил Баукьеро, привстав со стула.

Собака устало подняла голову, но сразу же опустила ее и грустно вздохнула.

– Нет, пока нет, – сказал Де Пальма. – Но мы, кажется, напали на след и потому хотели бы уточнить кое-какие мелочи в ее туалете. А именно, какая у нее была сумка.

Баукьеро задумался. Он был не из тех свидетелей, которые ничтоже сумняшеся повторяют прежние показания.

– Ну, это была большая сумка с ремешком, похожая на ягдташ, – неторопливо начал он. – Без бахромы. Розовая или оранжевая, точно уже не помню.

– С матерчатой пряжкой или с круглым металлическим замком?

– С пряжкой.

– Что было изображено на пряжке? Вы сказали…

Баукьеро поднял вверх короткие растопыренные пальцы.

– Звезда, это я хорошо разглядел. Звезда Италии. Белая. Бедная наша звезда! Какая у нее печальная участь – попасть на сумки… гулящих девиц.

– Не помните, звезда была вышита, наклеена? А может, она была из пластика?

– По-моему, не металлическая и не из пластика. Потому что она не блестела. Скорее всего, она была из материи или вышита на матерчатой же сумке. И еще, края звезды слегка загибались. Особенно хорошо я запомнил ее очертания. Остальное…

– Не могли бы вы нарисовать нам эту звезду? – мягко спросил Де Пальма.

Баукьеро изумился так, словно его попросили спеть арию Риголетто.

– Для чего? – с легким смешком сказал он.

Сантамария так и не понял, к кому относится эта насмешливая улыбка. То ли Баукьеро смеялся над самим собой, вынужденным выполнять столь нелепые просьбы, то ли над полицией, которая с такими просьбами к нему обращается.

– Это очень важно, – таинственно и доверительно сказал Де Пальма. – Мы не можем пока объяснить вам причину, но, поверьте, от вашего ответа зависит результат расследования. Мы сейчас на распутье…

Благонамеренный гражданин Баукьеро тут же согласился помочь полиции.

– Хорошо, попробую, – сказал он. – Только я уже лет десять как не брал в руки карандаш.

– Но ведь звезда – строго геометрической формы. А так как вы землемер…

– Что ж, попытаться можно… – Баукьеро пододвинул стул к краю стола и взял у Де Пальмы лист бумаги и шариковую ручку. – Вообще-то и звезда на сумке не была шедевром искусства, – сказал он, делая первый штрих.

Де Пальма промолчал.

– В наше время от нас требовали в рисунке полнейшей точности, и горе тому, кто ошибался. А теперь все рисуют, как бог на душу положит, ни у кого не хватает терпения нарисовать хоть одну абсолютно прямую линию. У вас случайно нет линейки?

– Увы, нет, – ответил Де Пальма. – Но я могу дать вам вторую шариковую ручку или… подождите, есть разрезной нож…

– Не надо, не надо, обойдусь и без него.

Землемер вначале неуверенно и неохотно, а затем воодушевившись и с удовольствием стал вычерчивать контуры звезды.

– А чем вам не понравилась звезда на сумке? Была неровная? – поинтересовался Де Пальма.

– Вот именно. Не знаю уж почему, но только нынешние художники любят все искажать, даже самую простую по форме вещь. Иначе они не получают удовлетворения от работы. – Острие шариковой ручки медленно ползло по листу вверх и столь же медленно опускалось вниз. – Звезда была пятиконечной, но, по-моему, несколько более удлиненной, чем на гербе нашей республики.

Де Пальма открыл ящик письменного стола, вынул лист с гербом Итальянской Республики.

– Не такой?

Баукьеро посмотрел внимательно и сказал:

– Нет… потоньше и подлиннее. – Он попытался подправить свой набросок, потом двумя косыми линиями решительно его перечеркнул. – Потерпите, на чистом листе у меня получится скорее и лучше. – Он снова принялся вычерчивать звезду, машинально заслонив локтем левой руки лист от Де Пальмы и Сантамарии, как это делают порой ученики в классе. – Звезда была немного странной формы, – пробормотал он. – Верхний ее конец был длиннее других. И этот, пожалуй, тоже…

Де Пальма встал, подошел к нему и заглянул через плечо на эскиз.

– Вы сказали, что ее края топорщились?..

– Верно…

Баукьеро заштриховал контуры звезды и, держа лист перед собой на вытянутой руке, снова посмотрел на него. И тут на лице его отразилось неподдельное изумление.

– Какой же я болван! – простонал он. – Как же я не догадался!

Он повернулся и посмотрел на Де Пальму и Сантамарию тем же растерянным взглядом, что и его собака.

– Ну как? – спросил Де Пальма, дружески положив ему руку на плечо. – Она вам до сих пор кажется звездой Италии?

– О нет, нет! Что я вам наболтал, глупец! Как я об этом сразу не подумал? Неплохую я вам оказал услугу!

Де Пальма постарался его приободрить и приуменьшить значение ошибки.

– Наоборот, вы полностью подтвердили наши предположения. Еще один свидетель говорил, что на сумке была вышита морская звезда. Но его свидетельство, как бы это поточнее выразиться… представлялось нам в отличие от вашего не слишком достоверным.

– Нет-нет, тот свидетель прав, это была морская звезда. Почему мне это сразу не пришло в голову, право не знаю…

Баукьеро никак не мог успокоиться и беспрестанно извинялся за свой промах. Де Пальма проводил его до самой двери.

– Отлично, превосходно, чудесно, – пробормотал Де Пальма, снова усаживаясь за письменный стол. Он рухнул на стул и еле слышно добавил: – Теперь и впрямь придется поехать на этот проклятый луг.

– Хочешь устроить облаву?

– Если блондинка работает в тех краях, тогда…

– Но она преспокойно могла удрать.

– Послушай, Сантамария, в городе ее следов не отыскалось. В руке у нее была труба, поэтому я предположил, что она работает в окрестных лесах, и попросил «полного содействия» со стороны карабинеров Сан-Мауро, Кивассо, Ступиниджи, Боргаретто – словом, почти всех окраинных районов. Вдумайся только: высокая, белокурая, сумка на ремне, оранжевые брюки – чего же еще желать! Увы, таких девиц на окраинах, даже если быть оптимистом, наберется пять-шесть тысяч. А тут мы хоть сузим зону поисков. И если даже она надумала скрыться, остались ее товарки, не так ли?

– Когда ты собираешься провести облаву?

– Сегодня вечером, – ответил Де Пальма, поднимая двумя пальцами телефонную трубку. – Операция «Морская звезда». Ты с нами?

– Вообще-то я собирался вечером съездить в Новару, – солгал Сантамария, которому мысль об этом пришла только сейчас.

– Ты прав, сначала долг перед дамами, а потом уже удовольствие от работы, – со вздохом сказал Де Пальма.

Де Пальма знал об Иоле, хотя ни разу ее не видел, и в этой «междугородной связи» не одобрял лишь сложности с еженедельными поездками – «железнодорожное рабство», как он выражался.

Он стал названивать коллегам. Организовать за столь короткий срок грандиозную облаву было невозможно. Но с помощью Раппы из отдела охраны нравов ему удалось набрать пятнадцать полицейских. К несчастью, Раппа не знал района, а его «эксперт» по холмам, бригадир Макалузо, пятью днями раньше угодил в больницу с повреждением головы, полученным во время стычки с демонстрантами. Раппа даже предположил, что владение синьоры Табуссо не подлежит юрисдикции туринского муниципалитета. Де Пальма занялся выяснением этого вопроса, а Сантамария велел Скалье принести военную карту холма и стал ее изучать.

Кругом большие и маленькие долины. Мало кто представляет себе, сколь сложным по рельефу было зеленое кольцо города.

Сантамарии понадобилось несколько минут, прежде чем он отыскал на карте поместье «Ле буне пере» – «Хорошие груши», – которое находилось между виноградником «Малабаита» и таинственным «Холмом добычи». Все эти диалектальные названия звучали для него сказкой. Да и сам этот зеленый мир с извилистыми дорогами и тропинками был старинным, сказочным. Он воочию видел перед собой дам в париках и солдат в треуголках и убеждал себя, что в Новаре его сегодня не ждут, и он прекрасно может съездить туда, как обычно, в субботу.

Пришел Лопрести и сообщил, что наконец-то отыскал на виа Верди парикмахера, у которого Гарроне стригся в день убийства. Судебная экспертиза обнаружила на воротничке рубашки и в ушах убитого крохотные седые волоски. Но парикмахер не смог вспомнить ничего любопытного, кроме того, что Гарроне, его постоянный клиент, собирался посмотреть в кинотеатре «Арти» фильм «Бич». Тогда Лопрести поехал в кино и показал кассирше фотографию убитого. Кассирша сразу его узнала, добавив, что Гарроне пришел в кино один и ушел тоже один. Других подробностей Лопрести выяснить не удалось.

Сантамария зашел в кабинет Де Пальмы и рассказал ему об этом последнем звене в цепи поисков. Теперь они, если, конечно, не выяснится что-то новое, знают, как Гарроне провел свои последние часы. Побывал в парикмахерской, в кино, в гостях у графинь, в галерее Воллеро, в ресторане «Мария Виттория», после чего ему проломили череп.

– Когда вы поедете на холм?

– В одиннадцать вечера, – ответил Де Пальма.

Он объяснил, что поместье «Хорошие груши» лишь несколько лет назад отошло к туринскому муниципалитету. Раньше оно входило в состав района Монкальери. Два карабинера из местного управления прекрасно знали тот район, и Де Пальма, по его выражению, «заручился их помощью и поддержкой».

– Значит, ты улепетнешь в Новару?

– Нет, поеду с вами, – сказал Сантамария.

– И не пожалеешь, – невозмутимо сказал Де Пальма. – Вот увидишь, мы проведем чудесный вечер на холме, под звездным небом, с красивыми женщинами… Все будет к твоим услугам.

– Сестер Табуссо вы предупредили?

– Нет, лучше им ничего заранее не сообщать. Иначе они нам всю плешь проедят. И потом, чтобы попасть на луг, мы не нуждаемся в ключах, не так ли? Они же сами попросили устроить облаву. А следовательно, мы действуем в их интересах.

8

Однажды на выставке рисунков психически больных детей в Монте-Карло, куда он зашел со скуки, Массимо увидел, что почти на всех рисунках не только фантастические звери, но и деревья, люди и даже солнце были с огромными когтями. Желтый экскаватор яростно отпрянул назад, снова вскинул свою морщинистую шею и вонзился в асфальт. Большие сверкающие зубья чудища стали его взламывать. Появились первые трещины, потом откололся огромный кусок. Казалось, челюстям экскаватора его не раздробить. Но нет… истеричный рев мотора, удар когтями, и большущий серый пласт разлетелся на мелкие куски.

Массимо пересек виа По, подошел к мрачным, цвета запекшейся крови портикам префектуры, а затем миновал плотные ряды машин у Королевского дворца.

И машины, и сам дворец нагоняли тоску. Как заметил однажды дядюшка Эммануэле, принцы и короли Савойской династии, сооружая свои геометрически правильные площади и сливающиеся один с другим проспекты, предугадали, что на смену им придет промышленная династия Аньелли, и со свойственной лишенным воображения людям дальновидностью словно предсказали, что заводы «Фиат» будут состоять из бесконечных конвейеров. Но едва Массимо подошел к пьяцца Дуомо, как понял, что это успокоительное однообразие уже стало ненадежным. Архисовременный стиль Муниципального дворца технических служб явно был плодом изощренной фантазии. Железобетонные конструкции и облицовка говорили о ярко выраженном стремлении «слиться» с серыми камнями церкви напротив и с красными руинами ближних Палатинских башен. Не приходилось удивляться, что Дворец технических служб стал одним из самых безобразных строений города. Увы, похожих на него «нарывов» в Турине становится все больше. Старые массивные здания, образовавшие как бы огромную цитадель, постепенно отступают под натиском новых архитектурных монстров. Повсюду теперь царит неодолимое стремление не отстать от веяний модернизма.

Массимо углубился в узенькие, унылые улицы старого города и сразу ощутил неизведанную прежде радость.

Из ворот и обшарпанных подъездов вырывались клубы пыли и запах плесени, выскакивали дети, собаки, доносился стук инструментов – это трудились искусные ремесленники, которые вечно опаздывают с выполнением заказов. Все ласкало взор: бакалейщики в серых халатах, мальчишки-рассыльные в белых халатах, могучая женщина с хозяйственной сумкой, шепчущиеся о чем-то монахини, пенсионеры, потягивающие половинки сигар, матери, что-то кричащие из окон своим детям. На каждом углу стояла толстая проститутка. Это был не пролетариат, а «тощий народ», и Массимо испытывал несколько двойственное чувство при виде этого своеобразного карнавала. Его не смущали ни грохот машин и мотоциклов, ни рев проигрывателей, ни режущий слух южный диалект (ведь не мог же невидимый устроитель празднества предусмотреть буквально все). И когда Массимо подошел к элегантным и грустным портикам возле муниципалитета и увидел Лелло, который о чем-то оживленно беседовал со своими коллегами, его вдруг осенило: Лелло, несмотря на женоподобную фигуру и черные бархатистые глаза, был не кто иной, как униженный и ошельмованный служащий – Мопсу Траве.

Милый мой, бедный! – с нежностью подумал Массимо. Лелло увидел его, отделился от группы, пошел навстречу. Массимо хотелось его обнять, но он лишь крепко сжал ему руку.

– О дорогой, – прошептал Лелло, пораженный столь необычным проявлением симпатии. Он кокетливо наклонил голову и с мягким упреком добавил: – На нас смотрят…

Они направились к машине Лелло – желтому «фиату-500».

– Знаешь, – признался Лелло, – я сегодня плохо о тебе подумал.

– Вот как?

– Да. Я решил, что ты меня презираешь.

– Я тобой восхищаюсь! – с искренним чувством воскликнул Массимо. – Ты удивительное создание!

Лелло покраснел. Он был безмерно счастлив.

– Значит, ты не считаешь меня кретином?

– Я считаю тебя верхом совершенства! – торжественно объявил Массимо.

– Ты такой хороший, добрый, – сказал Лелло. – Но знаю, как бы я жил без тебя. – Он вздохнул. – Мой главный недостаток в том, что у меня нет уверенности в себе. Достаточно какого-нибудь замечания Ботты, и я уже падаю духом.

– Чем они тебя обидели, эти людишки? – гневно сверкая глазами, спросил Массимо.

При мысли о том, каким унижениям ежедневно подвергается его благородный друг, у Массимо больно сжалось сердце.

– О, ничего особенного, – сказал Лелло, пройдя чуть вперед и вставляя ключ в противоугонное устройство, соединенное с клаксоном. – Просто у них возмутительные манеры. Сегодня мы едва не подрались с Боттой.

– Да что ты!

Другим ключом Лелло отпер замок, влез в кабину, открыл дверцу для Массимо.

– Впрочем, их особенно и винить нельзя, – добавил Лелло. – Это все ничтожные людишки, бескрылые, недалекие.

– Вы говорили… о нас?

– С чего вдруг? – удивился Лелло. Потом понял и снова нежно взял Массимо за руку. – Нет, в этом отношении они, надо признать, люди без предрассудков. Мы говорили об убийстве Гарроне… Кстати, ты больше не видел своего полицейского комиссара? Они никого не нашли?

– Нет. И до сих пор даже не знают, кого и где искать!

– Вот видишь. – Загадочно улыбаясь, Лелло включил зажигание. – А у меня возникла на этот счет одна идея. И поскольку она совсем не беспочвенна, мои завистливые сослуживцы сразу обвинили меня в тупости. Признаться, сегодня, когда я проводил свое скромное расследование, я в какой-то момент был близок к отчаянию.

– Уж не впутался ли ты в скверную историю?

– Нет, что ты! – засмеялся Лелло. – Просто я испугался, что потеряю лицо. Знаю, что это глупо, но в нашем круге главное – не потерять лицо. Но потом, к счастью…

Машина несколько раз отчаянно дернулась и помчалась по дороге. Массимо чуть не врезался в смотровое стекло.

– Что за расследование ты ведешь? Ты напал на след? Если хочешь, я могу поговорить с моим комиссаром.

– Нет, это было бы преждевременно. Я тебе уже говорил, что Ботта знал убитого. Так вот, я предположил… Но не исключено, что в итоге я останусь ни с чем. Завтра мне надо… – Он резко затормозил. – Ой, посмотри!

– Что случилось?

– Вон… Тот самый старик!

Массимо взглянул на толпу людей у витрин на виа Гарибальди.

– Какой старик?

– Нет, мне показалось… Может, это и не он. Того старика я встретил сегодня, когда шел к Триберти, чтобы проверить свои подозрения. Он ел мятные конфеты.

– Он что, тоже вызвал у тебя подозрения?

– Не смейся надо мной, Массимо, прошу тебя, – обиженно сказал Лелло. – Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?

– Что я такого сказал?

– Ничего. Ты никогда не говоришь ничего такого, к чему можно было бы придраться. Ты умный, не то что Ботта.

У Лелло явно испортилось настроение.

– Прости, – сказал Массимо. – Но я, честное слово, не хотел…

– Согласен, согласен, я слишком чувствителен к оттенкам и закомплексован. Не так ли? Весьма сожалею, но придется тебе принимать меня таким, какой я есть.

Он внезапно переключил скорость – вторую на третью. Мотор отчаянно взревел. И тут Массимо допустил роковую ошибку – инстинктивно зажмурился.

– Ну что же ты молчишь? – вскипел Лелло. – Наберись хотя бы мужества сказать мне прямо в лицо, что я не умею водить машину.

– Но я…

«Фиат-500» ворвался на пьяцца Статуто, словно гоночная машина на автодроме Индианаполиса. Шесть машин и трамвай чудом избежали с ним столкновения, прежде чем он затормозил на полной скорости у самого тротуара, жалобно скрипнув новыми шинами.

– Что ты делаешь, Лелло?

– Веди машину сам, раз ты такой умный. – И он вылез из «фиата», хлопнув дверью.

Идиллия кончилась. Массимо неподвижно сидел в машине, подыскивая всевозможные оправдания горячности Лелло: он молод, недавно купил свой «фиат», из-за тяжелой работы в муниципалитете и одуряющей жары разнервничался… Все это так, но трогательное ощущение, что перед тобой униженный Монсу Траве, исчезло. К тому же, чтобы окончательно не погубить вечер, ему придется успокаивать этого маленького наглого невежду. Он тоже вылез из машины.

– Зачем ты мне звонил, если я тебя раздражаю? – накинулся на него Лелло, который явно искал ссоры. – Не лучше ли нам вообще расстаться?

В таких случаях лучшей защитой было нападение.

– Я искал тебя, потому что собираюсь завтра съездить в Монферрато насчет дома, и хотел с тобой посоветоваться. Не знаю, понравится ли тебе твоя комната, – грустно сказал Массимо.

– Моя комната?..

Массимо готов был проглотить язык. Как же он не понял, что в подобной ситуации любое слово – ошибка! Но было уже поздно. Теперь надо продолжать игру.

– Ее окна выходят на долину. И неподалеку растет ливанский кедр… Кровать с балдахином…

– Значит, у каждого своя комната и, разумеется, на разных этажах! – вновь вскинулся Лелло.

– Моя – в том же коридоре, напротив, – робко возразил Массимо.

Лелло склонился в низком поклоне.

– Благодарю вас, мой господин! Но я предпочел бы спать на чердаке. А еще лучше – в подвале, как и подобает служащему моего ранга.

– Перестань, Лелло…

– Конечно! Личная свобода прежде всего. Смею ли я вторгаться в личную жизнь синьора Массимо. Гостеприимство – святой долг каждого, но есть же еще и светские условности…

Массимо не выдержал. Махнул рукой и мрачно сказал:

– Ладно, с меня хватит! – И широким шагом пошел прочь через площадь.

Он дорого заплатил за отсутствие выдержки.

Лелло догнал его, со всхлипом схватил за полу пиджака и в конце концов заставил довольно громко сказать: «Я тебя прощаю, Лелло». А затем уговорил отпраздновать примирение в открытом кафе. Там они просидели до восьми вечера, попивая четверть холодного «поммери» и мирно беседуя о том, что еще надо подремонтировать на «их маленькой вилле».

Щемящая жалость к Лелло заставила Массимо согласиться провести субботнее утро в «Балуне» в поисках оригинальной деревенской утвари. Не смог он отказать Лелло и в другой просьбе – поужинать этим вечером в ресторане на холме, куда они отправятся на «фиате-500» с открытым верхом. Они промчатся мимо чудных полей и лугов, и лица их будет обвевать свежий ветер.