Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

15

Мальчуган осторожно открыл дверь гостиной, просунул голову, но встретился глазами с гневным взглядом матери. Он бегом бросился на кухню.

– Тетя пла-ачет! Тетя пла-ачет!

Сестренка подхватила его крик, и теперь шум в квартире стоял невероятный.

Золовка синьорины Фольято с полминуты притворялась, будто ничего не слышит, в надежде, что дети угомонятся. Но потом решительно встала, сказала «пардон» и пошла их утихомиривать. Из кухни донесся звук двух пощечин. Синьорина Фольято высморкалась.

– Простите, – сказала она полицейскому, который сидел на стуле и упорно глядел в окно на проспект Себастополи. – Никак не могу поверить. Он был такой милый, бедный Ривьера… Как подумаю, что еще вчера… Разрешите, я только приведу себя в порядок.

Полицейский ничего не ответил, но тоже поспешно встал и взглянул на часы.

В прихожей синьорина Фольято столкнулась с золовкой, которая как раз закрывала дверь кухни, откуда доносился отчаянный рев малышей.

– Мне надо съездить в префектуру, Марчелла. Извини, я и сегодня не смогу тебе помочь.

– Ничего не поделаешь, – ответила золовка, которая привезла синьорине Фольято своих детей, чтобы съездить в центр за покупками. – Скажи спасибо, что я задержалась, не то бы тебе тяжко пришлось с этими сорванцами. – Она слегка улыбнулась. – Отвезли бы их в префектуру вместе с тобой! Им бы это, кстати, не помешало, может, хоть немного бы угомонились.

– Не говори так! Несчастные дети. В каком ужасном мире им предстоит жить! – воскликнула синьорина Фольято.

По щекам у нее скатились две крупные слезы, она быстро пошла в ванную умыть лицо и причесаться.

16

Карабинер один раз уже прошел мимо Ботты, который сидел в плетеном кресле в саду перед своим домиком. Сейчас карабинер возвращался назад по утрамбованной дорожке. Он шел тяжелым, строевым шагом. Ботта снова наклонился над книгой, которую он вот уже час читал с превеликим напряжением. Это был очерк о проблемах власти в современном обществе. О книге было напечатано много хвалебных отзывов, но он сам ничего толком понять не мог.

Шум шагов затих, и Ботта, не подымая головы, бросил быстрый взгляд на дорогу. Карабинер остановился у соседнего домика, как две капли воды похожего на одиннадцать других домиков нового микрорайона «Долина грез». Все домики были с видом на небольшую рощу. Однако с фасада видны были лишь строящиеся дома да бензозаправочная колонка фирмы «Аджип», где карабинер оставил свой старый «фиат-600».

– Там никого нет! – крикнул Ботта карабинеру, который в нерешительности топтался перед домиком семейства Канавези. – Они вернутся позже.

Карабинер обернулся. Он взмок от пота, а его мундир цвета хаки был весь мятый. Как можно требовать от граждан уважения к полиции, если полицейские разгуливают в таком непрезентабельном виде?!

– А, спасибо, – ответил карабинер, – медленно направляясь к нему. Подойдя, он прислонился к одному из двух окрашенных в красный цвет колес, которые украшали ворота домика.

– Никак не могу разобраться в этом скопище одинаковых новых домов, – сказал он. – А вы знаете этих людей?

– Да, – ответил Ботта. – Они обычно возвращаются в восемь вечера. В крайнем случае вы их наверняка застанете завтра утром.

– Но живут-то они здесь?

– Нет, приезжают только на субботу и воскресенье. А что, дело срочное?

– Сам не знаю, – сказал карабинер, вытирая лицо носовым платком в квадратную клетку. – Похоже. Старшина велел мне отыскать этих Ботта и привезти в префектуру.

– Простите, – сказал Ботта, – но вы кого ищете? Канавези или Ботта?

– Ботта, Луиджи и Сильвану, «Долина грез».

Ботта положил книгу на столик рядом с бутылкой пива и поднялся, колени у него задрожали.

– Ботта – я. Мы с женой. Что случилось?

17

В глубине третьего, и последнего зала галереи, в левом углу была узкая и невысокая темная дверь орехового дерева, сильно изъеденная жучками-древоточцами… Дверь походила на стенной шкаф, и не случайно. Прежде она была составной частью гардероба в «стиле пьемонтского барокко», который Воллеро много лет назад по дешевке купил у одного крестьянина. Из створки этого гардероба он впоследствии и сделал дверь своего крохотного кабинета.

– Пройдите сюда, пожалуйста. Осторожнее, не ударьтесь головой!

Сантамария прошел вслед за хозяином в темную комнатушку, в которой стояло два стула, столик, заваленный бумагами, металлическая картотека и книжный шкаф, полный художественных репродукций и каталогов.

– Прошу вас, садитесь. Здесь нам будет спокойнее. – Он снова подошел к двери и крикнул племяннику, который помогал ему по субботам продавать картины.

– Ренцо! Кто бы ни спросил, меня нет.

В галерее было пусто, клиенты обычно приходили позже, часам к шести, если, конечно, вообще приходили.

– Вы уж потерпите, – заботливо сказал Воллеро. – Тут, правда, тесновато, но кабинет мне непременно нужен был, а с другой стороны, не мог же я ради этого пожертвовать целым залом.

– Разумеется.

– Вы снова относительно Гарроне? Есть какие-нибудь новости?

– И да и нет, – ответил Сантамария. Он вынул из кармана водительские права, открыл их, посмотрел и протянул синьору Воллеро. – Вы знаете этого человека?

Синьор Воллеро увидел фотографию молодого человека, блондина – лицо в стиле портретов Андреа дель Сарто, хотя нет, скорее в стиле Понтормо, Россо или даже школы Фонтенбло. Черты сильно размытые, неразборчивые, видимо, из-за низкого качества фотоотпечатка.

– Я его уже где-то видел, – пробормотал он, прищурившись и откинув назад голову. – Уверен, что видел. Если вы мне подскажете…

– Возможно, вы видели его сегодня утром в «Балуне».

Синьор Воллеро сразу все вспомнил, и у него вдруг появилось ощущение, будто в животе заворочался еж.

– Ах да, конечно!.. Я его заметил. Он был… в желтом свитере. Мне кажется, это был именно он. – Воллеро застыл в ожидании, по-прежнему держа в руке водительские права.

– Нас интересует, что он делал утром в «Балуне». Вы не могли бы нам помочь?

Еж стал перекатываться в животе, его иглы пребольно кололись.

– Охотно, – ответил синьор Воллеро. – Насколько это в моих силах…

– Где точно вы его увидели?

Как отделаться от полицейского комиссара, не назвав имен и при этом не солгав? Если мне это удастся и я сумею не впутать синьора Кампи, то в «Балун» я больше ни ногой! – поклялся самому себе синьор Воллеро.

– О, я увидел его в кафе! Я зашел туда выпить чего-нибудь… а немного спустя пришел и он.

– В каком именно кафе?

– Собственно, это даже не кафе, а ресторан. На пьяццетта.

– В котором часу?

– Почти сразу после полудня.

– Он был один?

– Да! – воскликнул синьор Воллеро. – Совершенно один.

– И он сел за столик?

– Нет, окинул кафе взглядом…

О господи, вот и проболтался!

– Словно бы ища кого-то? – докончил за него Сантамария.

– Да-а-а. Возможно… – пробормотал синьор Воллеро… – Во всяком случае, я…

– А больше вы его не видели?

Комната была узкая, с низким потолком и толстенными стенами, да еще без окон. Самая настоящая ловушка, темница времен инквизиции… Синьор Воллеро впился глазами в натюрморт работы неизвестного художника, висевший за спиной полицейского комиссара. Испанская или неаполитанская школа.

– Да-а-а, кажется, я его видел еще раз.

– Где?

– На улице… он прогуливался.

– По-прежнему один или же с кем-нибудь?

– Знаете, как бывает в «Балуне», – сказал синьор Воллеро и сокрушенно развел руками. – Всегда…

– Знаю, знаю, – с улыбкой подтвердил Сантамария. – Всегда толпа, кто-нибудь уходит, и кто-нибудь приходит…

– Вот именно! Поэтому, откровенно говоря, не могу поручиться…

– Ну, не заметили ли вы хотя бы, кто находился поблизости от того молодого человека в желтом свитере?

– Простите, – сказал синьор Воллеро, снял очки и принялся старательно их протирать. – Откуда я могу знать…

– Естественно. Но я хотел сказать, не видели ли вы рядом с этим молодым человеком кого-либо из ваших знакомых?

– А-а! – засмеялся синьор Воллеро. – Так вот вы в каком смысле.

– Именно в этом.

– Ну… в таком случае…

Если бы он обладал наглостью некоторых своих коллег, которые лгали так же свободно, как дышали, и не моргнув глазом выдавали эскизы студентов Академии художеств за рисунки Гуэрчино, он не только разбогател бы, но сумел бы выпутаться и из этого сложного положения. Но он был классическим простаком, прямодушным и честным. К тому же комиссар разглядывал его своими пронзительными глазами кардинала времен контрореформы. Ему не оставалось ничего иного, как из двух зол выбрать большее.

– Так вот, – пробурчал он, разглядывая паутину между стеной и углом книжного шкафа, – я припоминаю… я разглядывал картинные рамы, в «Балун» я хожу исключительно ради них, и притом очень редко…

– И когда вы рассматривали рамы?..

– Учтите, это могло быть случайностью, простым совпадением… Ведь в «Балуне» бывают самые разные люди…

– Да, я знаю.

– Словом… подняв глаза, я увидал, что в одну сторону уходит тот молодой человек, а с другой…

– Ну?

Синьор Воллеро, молниеносно прикинув, сколько клиентов он потеряет из-за своего признания и сколько подробностей еще вытянет из него Сантамария, сложил руки и кинулся в «омут».

– А с другой – навстречу мне вышел синьор Кампи.

18

– «Я все понял»?

– «Я сразу все понял», – уточнил Сантамария.

Де Пальма прикрыл глаза рукой и яростно замотал головой.

– Боже мой, боже мой, – стонал он. – Какое невезение! Какая путаница, какая неразбериха! О мадонна, помоги мне, несчастному!

Сантамария подождал, пока представление окончится.

– Слишком много улик, – продолжал уже спокойнее Де Пальма. – Самая настоящая инфляция. Потоп. Мне даже страшно. Знаешь, чем в таких случаях все обычно кончается? Все улики улетучиваются как дым, и остается лишь обвинить кого-то в краже кур.

Он выдвинул ящик письменного стола и сбоку положил на него ноги.

– А виноват во всем этот твой Кампи. Не понимаю, почему ты к нему так благоволишь? Может, ты тоже?..

Сантамария вовсе не был настроен сейчас выслушивать остроты – ни в стиле Кампи, ни в стиле Де Пальмы. Но любопытно, что и тот и другой в трудную минуту реагировали одинаково – прибегали к лицедейству.

– Да, но ты уверен, что у этого Воллеро нет личных счетов с Кампи? – умоляющим голосом спросил Де Пальма. – Может, он половину выдумал, чтобы отомстить Кампи?

– Совсем наоборот! Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем я выудил из него эту малость.

– По-твоему, это малость?!

– Во всяком случае, Воллеро их видел и слышал.

– Кто был в большей ярости, Кампи или Ривьера?

– Кампи вообще молчал.

– А Ривьера ему угрожал?

– В нашем распоряжении одна-единственная фраза.

– «Я сразу все понял», – повторил Де Пальма. – Именно это он крикнул Кампи слово в слово?

– Да, Воллеро клянется и божится, что слышал все своими ушами и от показаний не откажется. Его совершенно ошарашило, что синьор Кампи ссорится с каким-то незнакомцем прямо на площади. Воллеро рассказал мне о ссоре еще до того, как узнал, что Ривьеру убили.

– Ты допрашивал Воллеро, ничего ему об этом не сказав?

– Понимаешь, он мог испугаться и из страха утаить остальное. Я ему сказал об убийстве Ривьеры в самом конце разговора.

– Ну и как он себя повел?

– Раз пятьдесят повторил «пропащий человек».

– Кто, Кампи?

– Нет, это он про себя говорил: «пропащий я человек». Кампи был его клиентом, клиентом с огромными связями.

– Да, твой Кампи ему этого не простит. Он ждал, что Воллеро протянет ему спасительную веревку-алиби, а Воллеро взял да и накинул ему эту веревку на шею. Но у Кампи точно нет алиби?

– Нет. Воллеро подтвердил, что говорил с Кампи после его ссоры с Ривьерой минуты две. Потом он ушел домой и ничего больше не видел.

– «Я сразу все понял», – вновь повторил Де Пальма. – Очень много и в то же время очень мало. Это могло относиться к убийству Гарроне, а могло и к их личным отношениям.

Он убрал ноги с выдвинутого ящика и одним ударом задвинул его.

– Этот твой Кампи прохвост… Почему бы ему не заняться политикой? Как это он до сих пор не стал министром?

– Так или иначе, но теперь мы его, можно сказать, поймали с поличным. О ссоре с Ривьерой он мне не сказал ни слова.

– Обманул твои надежды, не так ли? – с усмешкой заметил Де Пальма. – Знал бы ты, как сильно он обманул мои!

– Почему?

– Потому что Ривьера действительно играл в детектива, у него даже была своя теория о преступлении на виа Мадзини. Тут твой Кампи не солгал.

– Вы разыскали коллег Ривьеры?

– Пока только синьорину Фольято. Она все подтвердила.

– Неужели! – воскликнул Сантамария.

– И все окончательно запутала.

– Как так?

– Ривьера ни в малейшей степени не подозревал Кампи. Он считал, что убийца Гарроне – Баукьеро.

– Боже мой! – простонал теперь Сантамария. – Боже мой!

19

С этого момента все завертелось с невероятной быстротой. Во всяком случае, такое впечатление навсегда осталось у Сантамарии от того июньского дня. Сразу все забегали, захлопали дверцы машин, распахнулись двери и ворота домов и лифтов, зазвонили телефоны, загудели автомобили, заскрипели шины и колеса. А в итоге после бесконечных разговоров, допросов, рождавших надежды, которые тут же гасли, он охрип и ощутил бесконечную усталость.

Перед глазами вставала одна сцена за другой.

Синьорина Фольято охрипшим от страха голосом повторяла: «Триберти, землемер Триберти». А затем сам землемер Триберти твердым, бодрым голосом подтверждал:

– Еще бы, прекрасно помню. Он искал проект или письменное предложение этого Баукьеро, не знаю уж с какой целью. Я его отвел наверх к Рипамонти.

– А Рипамонти сейчас здесь?

– Э, нет, дорогой синьор! Кто работает в субботу после полудня?! В субботу только Триберти отрабатывает сверхурочные часы. Но вы не отчаивайтесь, идемте со мной.

И пока они шли по пустому коридору (с той же надеждой по нему шел перед смертью Ривьера), синьор Триберти рукой очерчивал в воздухе широкое полукружье – горы, где отдыхают сейчас его сослуживцы.

– Никого! Я один, свободный и независимый! Суббота для меня – самый плодотворный рабочий день.

Потом они очутились в другом служебном помещении, где в алфавитном порядке, высоченными стопками, погребенные под густым слоем пыли лежали папки с делами. Папки с делом Баукьеро в архиве не оказалось. И тогда Сантамарии пришла идея проверить все папки на букву «Г» (точно такая же идея уже осенила Ривьеру перед гибелью). И вот наконец проект памятника на могиле, и лиловая печать в углу – «Братья Дзаваттаро».

Де Пальма сгоряча предложил привезти Воллеро, устроить ему очную ставку с Кампи, заставить повторить роковую для Кампи фразу. Тогда тот растеряется от неожиданности и во всем признается. Но нет, этого недостаточно, совсем недостаточно.

– Мы знаем лишь, каким путем Ривьера добрался до Дзаваттаро.

– Знаем, что Ривьера строил гипотезы. Что насчет Гарроне он какие-то важные вещи разузнал. Сегодня утром в «Балуне» он сказал об этом Кампи, и тот проломил ему череп, – возразил Де Пальма.

– Возможно, что и так. Но такими доказательствами мы Кампи расколоться не заставим. Ты слишком торопишься, Де Пальма.

Никаких ловушек, хитростей, приманок: если убийца – Кампи, надо воссоздать перед ним весь продуманный и выполненный им план преступления, воссоздать постепенно, во всех деталях и изложить самым примитивным образом, как это сделали бы Никозия или Лопрести. Надо, чтобы Кампи почувствовал себя униженным, низведенным до уровня банального преступника. Только тогда он сдастся.

Дверь, ведущая к Кампи:

– Знаете, ваш друг был совсем не глуп.

И Кампи, уязвленный, озадаченный, ответил:

– Ах не глуп? Очень рад, что вы так думаете.

К тому же Баукьеро… Какова его роль в этой истории? Что связало его с Дзаваттаро, с Гарроне, если только их что-либо связывало?!

Вторая дверь – ведущая к Дзаваттаро:

– Нет-нет, синьор комиссар, клянусь честью, я впервые в жизни увидел вашего Баукьеро сегодня!

Третья дверь – ведущая к Баукьеро:

– Нет-нет, сегодня я впервые в жизни увидел этого Дзаваттаро. Что будет с моей собакой?

Это он со своей собакой обнаружил труп архитектора. И вот, сидя за столом в остерии, Ривьера только потому, что Баукьеро – землемер (синьорина Фольято и супруги Ботта дружно подтвердили: «Видите ли, господин комиссар, Баукьеро был землемер, а Ривьера решил, что…»), заподозрил, что это он убил Гарроне, желая убрать с дороги конкурента. Больше того, Ривьера сделал совсем абсурдное предположение, будто существует кладбищенский рэкет. (В коридоре после допроса коллег Ривьеры Де Пальма сказал: «Кладбищенский рэкет? Да они что, спятили?») И верно, предположение Ривьеры было просто нелепым. Нет ни малейших доказательств, что такой рэкет не плод его буйной фантазии. Но о чем-то Ривьера проведал. Насчет Баукьеро?

Сантамария сказал Де Пальме:

– У Баукьеро тоже нет алиби на сегодняшнее утро. А если вдуматься, и на тот вечер, когда убили Гарроне.

А Де Пальма ответил:

– Знаю, знаю, это он нашел труп. Но как быть с блондинкой? С сумкой, найденной на холме?

– Хочешь знать правду, Де Пальма? Так вот, Баукьеро мне не нравится.

– А мне не нравится его собака. Это не значит тем не менее…

Иными словами, они бегают по кругу, а круг все не смыкается. (Мне нужно позвонить Иоле.) Что еще обнаружил Ривьера в кабинете Триберти? Или синьоры Рипамонти?..

И сразу новая картина. Он распахнул дверцу «альфа-ромео», и машина помчалась к дому синьоры Рипамонти на квадратной площади, где мальчишки в разноцветных майках гоняли мяч. Синьора Рипамонти под бульканье кипящей воды в кастрюле ( «Простите, я сейчас попробую припомнить») ответила: нет, кажется, он об этом не спрашивал. Она сама ничего не подсказала Ривьере, и Ривьера ничего ей не открыл. Но ушел он довольный, видно, нашел то, что искал.

– Дзаваттаро? Как ты думаешь, Де Пальма, он нашел лишь адрес Дзаваттаро?

Четвертая дверь – ведущая к синьорине Фольято:

– Ривьера не говорил вам о некоем Дзаваттаро?

Фольято: – Нет, он не назвал имен.

Ботта: – Господин комиссар, Ривьера был человек… не совсем обычный. Душевная травма, вызванная тем, что он не такой, как другие, явно привела к деформации…

Но куда все-таки Ривьера поехал после визита к Дзаваттаро? Что он мог увидеть в мастерской, кроме фаллоса? Связал этот факт с какими-то другими, только ему известными?

Снова дверь к Дзаваттаро:

– Он говорил только с вами, Дзаваттаро? Вы в этом уверены?

– Конечно, уверен. Мы минут пять постояли во дворе, а потом он сел в свой «фиат-500» и уехал.

– А с вашим рыжим работником он не виделся?

– С Освальдо? Нет, не виделся. Ручаюсь вам.

– В случае нужды где мы его найдем, этого Освальдо? У вас есть его адрес?

– Да, он живет в Венарии. Но они между собой не говорили, Освальдо тут ни при чем.

– Вы-то откуда знаете? Что вам сказал Ривьера? Попробуйте повторить все в точности. Напрягите хорошенько память, напрягите…

– Я вам все сказал. Все, все!

Де Пальма внезапно вспомнил и выстроил в ряд все камни, загадочные камни, о которых упоминал Гарроне: каменный фаллос, которым его убили ( «От камня к дереву», – сказал монсиньор Пассалакуа), каменный пестик, которым проломили голову Ривьере, надгробные камни, каменные урны в мастерской Дзаваттаро…

– Здесь, Сантамария, должна существовать какая-то связь. Нужна идея, одна удачная идея.

– А тот адвокат? Может, стоит снова вызвать его на допрос?

– И графинь? Вдруг они знали Ривьеру?

– И сестер Табуссо? Ведь возле их дома мы нашли сумку, плащ и оранжевые брюки.

– А того кукурузника из ресторана?

– А сестру Гарроне? Его мать? Может, и их стоит доставить сюда?

Достаточно было на миг воцариться молчанию, как оба они, и Де Пальма и он сам, ощущали, что таинственная связь между двумя преступлениями слабеет, факты утрачивают свою достоверность. Значит, Гарроне был убит проституткой во время ссоры из-за какой-нибудь тысячи лир, а Ривьеру убил Кампи, тоже после ссоры. Ну, а камни – всего лишь плеоназм, игра случая?

(Все-таки нужно позвонить Иоле.)

Вместо этого он снова вызвал синьорину Фольято и супругов Ботта. Спросил у Фольято:

– Ривьера вам не говорил, где он был и кого видел в промежутке между одиннадцатью часами утра и тремя часами дня?.. Даже не намекнул? Подумайте как следует.

Фольято (историческим голосом): – Нет! Нет!

– Подумайте хорошенько. Сосредоточьтесь. Попытайтесь все-таки вспомнить.

– Нет. Он вышел в одиннадцать, отнес документы в Техническое управление, а потом… не знаю, куда он отправился. Он мне не говорил!

– В понедельник он должен был встретиться с каким-то человеком. С мужчиной, с женщиной?

– Он мне этого не сказал! И не сказал – с какой целью!

– Но это было связано с Гарроне? С убийством Гарроне?

– Очевидно, не знаю, ничего не знаю! О, я несчастная, мне плохо, я задыхаюсь!

Ботта: – Комиссар, как гражданин и как работник городской администрации, хочу вам заметить…

Он (Ботте): – Перестаньте молоть чепуху!

Между тем Де Пальма, вдруг став вкрадчиво любезным, сумел-таки разговорить Ботту. Поддакивая ему, как бы невзначай вытянул у этого работника городской администрации сведения о Техническом управлении, о том, куда обычно относят каждую пятницу документы, кто именно и по чьему поручению. А затем спросил:

– К кому, по-вашему, он мог обратиться за помощью в Техническом управлении?

– Скорее всего, к Каванье, – ответил Ботта. – Ведь там всегда сидит Каванья, не так ли? – Он обернулся за поддержкой к Фольято.

И Фольято, всхлипывая, подтвердила:

– Да, там всегда сидит Каванья.

Каванью они сумели разыскать только к вечеру, и не дома, а в спортивном зале, где он занимался дзю-до. Предварительно ему позвонили: «Оставайтесь в зале, мы сами приедем». Он ждал их, уже переодевшись, в холле, где пахло потом и казармой, в руках он держал сумку авиакомпании «ТВА». Он сразу вспомнил:

– Ривьера пришел уже после полудня и в разговоре спросил, не знаю ли я кого-либо из Отдела вывесок и витрин. Он не сказал, зачем ему это нужно, и я не знаю, побывал ли он там. Больше я его не видел.

– Но к кому именно вы его направили?

– К Пиве. Я в Отделе вывесок и витрин знаю Пиву. Вот к нему я Ривьеру и послал.

– Теперь дело в шляпе! – воскликнул Де Пальма, плюхнувшись на сиденье «альфа-ромео».

И едва захлопнулась дверца, они помчались по улицам, притормаживая у светофоров и перекрестков, строя в машине прогнозы. Возможно, Пива (виа Ассароти, 24) даст им ключ к разгадке всего дела. Не исключено, что он-то и сказал Ривьере роковое слово, став невольной причиной его гибели. Пива жил в темной, мрачной квартире. Нежданных гостей он встретил в шлепанцах и в халате.

Начало разговора пробудило в них надежду на успех.

– Да, Ривьера вчера утром заходил ко мне, хотел узнать, не бывал ли у нас в отделе архитектор, которого убили… ну этот… Гарроне, и не занимался ли он установкой витрин.

Они затаили дыхание – сейчас загадка разрешится. Но их ждало очередное разочарование. Нет, Гарроне не занимался установкой витрин. Удар пришелся в пустоту, Ривьера промахнулся.

– И Баукьеро не занимался витринами?

– Кто?

– Землемер Баукьеро.

– Впервые слышу.

Ни он, ни Де Пальма не решались извиниться перед Пивой за беспокойство и распрощаться, хотя уже наступило время обеда. И вот из профессиональной дотошности и нежелания окончательно капитулировать родился последний вопрос:

– Ривьера говорил только с вами? Вы не знаете, не пошел ли он потом в какой-нибудь другой отдел?

– Я познакомил его с Турко и Барберисом, которые немного знали Гарроне.

– О чем они говорили с Ривьерой? Вы присутствовали при беседе?

– Да. Сказали ему то же самое, что и я.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Собственно, им и рассказывать-то было нечего. К тому же оставалось всего несколько минут до… перерыва.

– Ривьера ушел вместе с вами? Вы не видели, куда он направился?

– Нет, я видел, что он вышел с синьориной Мирольо. Вернее, я видел их обоих у выхода.

– Они о чем-нибудь говорили между собой?

– Да, кажется, говорили.

– Они прежде были знакомы?

– Не знаю, возможно, я не…

– Кто такая эта Мирольо?

– Она работает у нас уже три года. Машинистка Вторая категория А. Прекрасный работник.

Де Пальма бросился к телефону, но мать прекрасного работника ответила, что Патриции нет в Турине, она уехала к морю с женихом. С ними поехала еще и сестра Патриции, они захватили с собой палатку.

Попробуй отыскать эту Патрицию на склонах Лигурии среди оливковых рощ! Отдыхает себе и даже не ведает, что в руках у нее ключ к раскрытию тайны. (Но есть ли у нее этот ключ, вот в чем вопрос.)

Де Пальма стоял в проходе и никак не хотел признать свое поражение. Куда Мирольо могла направить Ривьеру? Сколько еще управлений в этом здании на пьяцца Сан-Джованни?..

Пива с улыбкой развел руками и начал перечислять.

Десятки. Придется обойти все помещения этого огромного дворца, опросить сотни людей. А ведь сегодня суббота, а завтра воскресенье. Все начальники и секретарши уезжают на два дня из города – кто в горы, кто к морю, – остальных придется разыскивать на мессе, на дне рождения родственников, одного – оторвать от телевизора, другого – от любимой коллекции марок, третьего – от коллекции ракушек. Нет, ни сегодня, ни завтра ничего не получится, остается лишь ждать до понедельника.

– Спасибо, и простите, пожалуйста, за беспокойство.

– Не за что. Сожалею, что не смог вам помочь.

– Может, мы заскочим к вам снова в понедельник.

Впрочем, торопиться особенно некуда, считал Де Пальма. Ривьера, ведя свое «расследование» ( «Однако ваш друг был совсем не глуп, синьор Кампи»), почти наверняка потерял надежду отыскать следы Гарроне в одном из двадцати, а то и больше отделов. Да и вероятность того, что он оставил хоть в каком-нибудь свой след, была ничтожно мала. Эта крыса, как его назвал однажды Кампи, этот неутомимый, предприимчивый бездельник не оставлял после себя даже тени.

– Вот увидишь, Сантамария, в понедельник Мирольо скажет нам, что Ривьера просто приглашал ее съездить вместе к морю.

– Возможно. Но этот Ривьера был вовсе не глуп.

Не располагая почти никакими данными и возможностями, этот скромный служащий без помощи монсиньора Пассалакуа и инженера Фонтаны, даже не зная Гарроне лично, сумел понять в нем главное. Он принялся отыскивать Гарроне среди могил, затем среди витрин, а затем… Где именно архитектор попытался раздобыть подряды, пособия, субсидии… Одно ясно – он действовал в густом лесу номинальных контор, агонизирующих культурных центров, незаконных посреднических бюро, которые были каким-то образом (но как именно?) связаны с Кампи, Баукьеро, Бонетто или Дзаваттаро.

– В понедельник попытаемся разобраться. А пока отпустим их всех домой. Ничего другого нам не остается.

– Представляю себе, как будет доволен Баукьеро вместе с его чертовой собакой!

Довольны были и Дзаваттаро, и высоченная американка (Бостон поистине фатальный город!), и явно разочарован Бонетто.

– Все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, профессор? – ядовито сказал ему Де Пальма.

Кампи, ничего не спросив, молча поднялся. Лицо у него было мрачное, отчужденное, как у вдовца либо у преступника, понявшего, что близится час разоблачения.

– Если вы нам вновь понадобитесь…

– Не беспокойтесь, комиссар, я никуда не уеду из Турина.

– Да, так будет лучше.

Оставалась она, Анна Карла. Она пододвинула стул к окну и в сумеречном свете читала книгу в красной обложке. Когда он вошел, Анна Карла оторвалась от чтения и вопросительно посмотрела на него. Дама, для которой время остановилось и всякие там Фольято и Ботта (почему их не посадили в другой комнате?!), да и сама убогая мебель служебного кабинета словно и не существовали вовсе. Когда он проводил ее до лестницы, она со свойственным ей аристократизмом невозмутимо спросила:

– Есть какие-нибудь новости? Или же мы все до сих пор… в тени подозрений?

– Не знаю. Нам еще нужно многое проверить, опросить целый ряд людей.

– А семью вы известили?

– Ривьеры? Да, у него есть в Неаполе замужняя сестра. Но она не пожелала приехать на похороны.

– Бедный мальчик!

– Вы на ближайшие дни останетесь в Турине?

– Разумеется. Надеюсь, мы еще увидимся?

На прощание она лукаво улыбнулась. С приятным воспоминанием об этой улыбке Сантамария перестал наконец ворочаться в постели и уснул.