Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Он понемногу оживился, видно было, что этот «товар» в отличие от других приносит ему кое-какое материальное удовлетворение.

– Освальдо попробовал делать их размером поменьше, типа сувениров. Но это уже не так любопытно, правда? Они плохо расходятся. – Он показал на шкаф, где на верхних полках выстроились экспериментальные фаллосы, размером три-четыре сантиметра, а на нижней – вдвое больше, чем оригинал из Губбио.

– Вот это классический размер, – сказал Дзаваттаро, взяв у рыжего мастера не до конца обработанный кусок камня. – Точная копия старинной римской скульптуры. Не будь мы серьезной фирмой, могли бы продавать такие фаллосы как археологическую находку, – с сожалением в голосе добавил он. – И потом, они находят двойное применение. Служат декоративными пресс-папье на письменном столе, в витрине, в книжном шкафу, а вот в Швеции, к примеру, их ставят на лужайке перед домом как садовую скульптуру. Один клиент из Стокгольма прислал мне даже фотографию: на переднем плане… наш монументик, а на заднем – летняя вилла, березы, играющие ребятишки… Словом, он остался очень доволен покупкой.

– А в Италии? – спросил Сантамария.

Дзаваттаро отдал рыжему мастеру недообработанный кусок камня и закурил новую сигарету.

– Что поделаешь, мы в этих вещах изрядно отстали от других стран. Но вкусы все же прогрессируют, кое-что я продаю и у нас. На прошлой неделе один клиент купил у меня целых два для своей виллы в Бардонеккья. Словом, рынок постепенно начинает привыкать к новому, хотя этот вид искусства итальянцам пока что не очень правится. Итальянские женщины, например, видят в этом только насмешку. – Он с видом мученика повернулся к «иностранке». – Что поделаешь, синьора, у нас вот уже две тысячи лет властвуют священники.

Рыжий веснушчатый «мастер» радостно закудахтал.

Сантамария впервые в жизни ощутил в душе благодарность к жестоким Папам, непреклонным кардиналам, догмам, контрореформе и отлучениям от церкви, благодаря которым продукция Дзаваттаро не пользовалась большим спросом на итальянском «рынке».

– Что же касается цены, – продолжал Дзаваттаро, – то, если вы сюда пришли как частное лицо, это одно дело. Если же вы представляете туристскую группу, тогда, понятно, мы можем сделать скидку…

– Я представляю семью архитектора Гарроне, – сказал Сантамария. – Я адвокат.

Медленно, крайне медленно Дзаваттаро погладил правой рукой голый череп. Глаза его сверкнули как два уголька.

– Как вы сказали, простите?

Тон был предельно агрессивный. Рыжий мастер тоже прервал работу и с нескрываемой злобой посмотрел на пришедших снизу вверх.

– Архитектор Гарроне был убит в прошлый вторник. Вы об этом, очевидно, знаете?

Дзаваттаро еле заметно кивнул.

– Насколько нам известно, вы были знакомы с Гарроне.

Новый еле заметный кивок головой.

– Семья сообщила мне, что Гарроне имел деловые отношения с вашей фирмой, и поручила мне выяснить, не осталось ли между вами и покойным… каких-либо неурегулированных финансовых проблем.

Над головой Дзаваттаро, который крепко сжимал средним и указательным пальцами сигарету, клубился столбик дыма.

– Так, значит, вы адвокат? Вот ведь как… – насмешливо сказал он, не отрывая взгляда от своих ботинок.

Он тянул слова, то ли желая выиграть время, то ли чтобы справиться с изумлением и яростью.

– Да, адвокат Джузеппе Арлорио, – сказал комиссар.

Дзаваттаро буравил его своими маленькими злыми глазками.

– А эта кто же такая? Подруга Гарроне или кто еще?

Сантамария живо представил себе, как он хватает с полки фаллос и обрушивает его на лысый череп этого Дзаваттаро, почти в точности повторяя преступление на виа Мадзини.

– Синьора – родственница Гарроне, – спокойно ответил он. – Она прилетела вчера из Голландии. Само собой разумеется, она заинтересована в том, чтобы доброе имя семьи не было скомпрометировано… финансовой тяжбой. Если вы давали какую-либо сумму убитому в долг, и он ее полностью не вернул, семья готова…

– Только этого мне не хватало! – воскликнул Дзаваттаро с облегчением и в то же время презрительно. – Да вы что, шутите?!

– Значит, все в порядке? – с улыбкой сказал Сантамария. – Никаких долгов!

– Неужели же я стал бы одалживать деньги этому… – в последний момент Дзаваттаро вспомнил о «родственнице», – этому архитектору?! Я бедный ремесленник, а не банкир. И не ростовщик.

– Тогда, может, ваш брат одалживал ему деньги?

– Мой брат умер шесть лет назад, и я единственный владелец фирмы. Нет, у нас с архитектором никогда не было денежных споров. Он мне давал, помнится, несколько эскизов для могильных памятников, сам, я его ни о чем таком не просил. Да больше мы с ним об этих памятниках и не говорили! У него всегда было полно всяких идей и планов…

– Охотно вам верю, – сказал Сантамария.

Он прошелся по мастерской, уставленной необработанными или уже готовыми для продажи каменными фаллосами.

На полу валялся кусок полотна. Сантамария поддел его кончиком ботинка.

– Ну а кредиты? – спросил он, повернувшись к Дзаваттаро.

Дзаваттаро словно прибило к земле ударом молнии.

– Какие еще кредиты?

Сантамария нагнулся, поднял с пола «полуфабрикат», медленно взвесил его на руке и вернулся к скамейке. Тишина была полной.

– Кто подал вам идею воспроизвести старинную скульптуру и неплохо на этом подзаработать?

Дзаваттаро признался мгновенно, не в силах, однако, сдержать гнев.

– Да, но кто вложил в это деньги? – закричал он. – Кто нашел мастеров, пошел на риск? А этот нищий всего лишь нашел фотографию этой штуки в порнографическом журнале и принес ее мне! И все! Ну хорошо, допустим, идея пришла ему. Но при чем здесь кредиты, дорогой мой адвокат, при чем права Гарроне?! Я сразу ему сказал, что за каждую проданную им или при его посредничестве штуку я отдаю двадцать процентов выручки. И это, заметьте, на пять процентов больше, чем я обычно плачу своим посредникам. И я сдержал свое обещание. Дзаваттаро – человек слова, можете у любого спросить. А вы знаете, сколько он этих штук продал за год? Двадцать четыре. Послушать его, так он привел ко мне пол-Турина! Он даже предлагал мне открыть рекламное бюро, пресс-центр, а его сделать директором. Представляете себе, директором этого… – Дзаваттаро и на сей раз сумел сдержаться при «родственнице».

Он бросил на пол окурок, который жег ему пальцы, и раздавил его каблуком. И сразу снова закурил, руки у него дрожали.

– Так мы с ним договорились, и я не должен ни лиры ни ему, ни его уважаемым родственникам. К тому же, – добавил он, сжав челюсти и попыхивая сигаретой, – я ему никаких письменных обязательств не давал. И пусть родственники представят хоть один документ! Где они, документы?

– Когда вы видели его в последний раз?

– Помню я, что ли? Да он уже несколько месяцев сюда не заглядывал, к счастью! – Он сжал кулаки и языком загнал сигарету в угол рта. – И вообще, вы-то чего суете свой нос в чужие дела? Кто вам дал на это право? Пока еще по всем законам здесь мой дом, и, хоть я не адвокат и кончил только начальную школу, я не позволю всяким типам надо мной куражиться и голову мне морочить. Я ведь вообще могу обоих вас взять и выставить вон…

В горло ему попал дым, и он отчаянно закашлялся, весь сразу как-то сжался, лицо побелело. Сантамария тихонько отстранил «родственницу» Гарроне, подошел к нему и хлопнул два раза по спине, сильно и больно.

– Эй ты, убери руки! – прохрипел Дзаваттаро, судорожно кашляя.

– Спокойно, спокойно, – сказал Сантамария. – Сейчас все пройдет.

Во дворе Сантамария взял Анну Карлу под руку и повел к машине, не торопливо, но и не слишком медленно.

– Машину я поведу, хорошо? – сказал он.

Она молча кивнула. Сцена в мастерской была бурная, и, видимо, она испугалась.

У ворот Сантамария затормозил, чтобы пропустить желтый «фиат-500», который как раз въезжал во двор. Анна Карла сидела справа и водителя «фиата» не разглядела.

– Почему вы их не арестовали? – спросила она у Сантамарии, когда они свернули на улицу.

– Не имел законных оснований. В лучшем случае я мог приказать ему поехать с нами в полицейское управление.

– Почему же вы этого не сделали?

– Потому что со мной были вы.

– Выходит, я вам помешала?

– Но ведь это вы его отыскали!

Она закурила и некоторое время молча дымила сигаретой.

– Гарроне убили они?

– Не думаю, вряд ли.

– Почему?

– Они бы не оставили на виа Мадзини фаллос, который сами же изготовляют.

Анна Карла поежилась, потом сняла платок и пригладила волосы.

– Как вы догадались, что идею ему подал Гарроне?

– Но после того, что вы рассказали мне о Гарроне, это было совсем нетрудно. Особенно когда я узнал от монсиньора Пассалакуа историю самой скульптуры.

– Значит, мы вам помогли?

– Еще как! Теперь мы знаем, что орудие убийства принадлежало Гарроне.

– Все-таки я почти уверена, что Гарроне убил тот рыжий. У него лицо просто зверское.

– Два бедных ремесленника, как изволил выразиться Дзаваттаро. Вполне мирные граждане.

– И часто вам приходится встречаться с такими типами?

– Постоянно, – ответил Сантамария.

Анна Карла задумалась.

– Мне даже жаль будет, если убийцами окажутся не эти двое, – наконец сказала она.

– Там видно будет.

– Что вы теперь собираетесь делать?

– Мои коллеги выяснят у этих двух, где они были во вторник вечером. Словом, потребуют у них алиби.

– Вы сами его видели?

– Кого?

– Гарроне, мертвым.

– Нет, только снимки.

– Не слишком приятное зрелище, не правда ли?

– Да, – ответил Сантамария, притормозив у телефонной кабины на площади. – Убийство вообще не бывает приятным, Анна Карла, особенно когда приходится им заниматься.

5

Еще не совсем придя в себя от испуга, Лелло поспешно дал задний ход и поехал к воротам. Собака с лаем набросилась на его «фиат», но Лелло уже выбрался из владений братьев Дзаваттаро.

Этот Дзаваттаро даже злее пса, и к тому же буйно помешанный!

Но он и сам допустил ошибку. С такими типами надо вести себя так же нагло, как они: на каждое оскорбление отвечать в тон, не стараться быть вежливым. А всему виной его хорошее воспитание. Когда он спросил у троглодита Дзаваттаро (боже, какие у него отвратительные пучки волос на животе!) о Баукьеро, этот могильщик зло посмотрел на него, а ответил с еще большей злостью. Ни о каком Баукьеро он в жизни не слыхал, никогда его не видел. И затем обрушил на Лелло поток таких грязных ругательств, которые и вспоминать противно. Но настоящая буря разразилась, когда он мимоходом упомянул об архитекторе Гарроне! Эту волосатую обезьяну чуть кондрашка не хватил. Он назвал его шпиком, вымогателем, жуликом, грязным подонком. А потом вообще понес всякую околесицу: о переодетых женщинах, о Голландии, об адвокатах, о семье Гарроне. Из всего этого потока ругательств Лелло понял только, что Дзаваттаро ничего не должен был покойному, но и сам никогда не дал бы и лиры в долг. Да кто у него станет просить денег, у этого безграмотного каменщика? И о каких еще процентах он вопил?

В довершение всего Дзаваттаро пригрозил ему своим волосатым кулачищем. За что?! Только за то, что он приехал получить кое-какие сведения.

Пещерные люди, мразь! Нет, он не завидует землемеру Триберти, если вокруг него крутятся подобные субъекты!

Несколько минут он вел машину автоматически, а куда – и сам не знал. Просто ему нужно было оправиться от страха и гнева. Но, миновав кладбище и свернув у табачной фабрики, он окончательно успокоился. Сразу за этой дорогой начиналась небольшая площадь. Тут Лелло и остановился выпить чашечку крепкого кофе в баре. Направился было к бару, но поспешно вернулся и забрал с собой папку с документами для Технического управления – не хватало еще, чтобы их украли из машины!

Помешивая ложечкой кофе, он подумал, что внезапный визит к Дзаваттаро не дал никаких ощутимых результатов. И все-таки слепая ярость могильщика, туманные намеки на какие-то деньги и проценты доказывают, что чутье его не обмануло. Гарроне общался с людьми, для которых подкуп, насилие и даже убийство были обычным занятием. Что же делать дальше? Не стоит ли плюнуть на все? Тем более что он явно оказался в тупике – так и не нашел ни малейших улик против Баукьеро.

С чашкой в руке он подошел к террасе и обвел печальным взглядом жалкие магазинчики на площади. И тут по странной ассоциации он устыдился своего жалкого вида там, в мастерской, и ощутил потребность взять реванш, отстоять свое «я». На ум невольно пришла фраза, произнесенная вчера землемером Триберти.

Почему бы не предпринять последнюю попытку? Все равно ему надо побывать на пьяцца Сан-Джованни. А там, на месте, нетрудно будет провести небольшое дополнительное расследование. Поговорить с приличными людьми, с коллегами, которые не набросятся на тебя, словно разъяренные быки. Он заплатил за кофе, вернулся к машине, сел в кабину, включил левую заднюю фару, подождал, пока проедет автоцистерна фирмы «Шелл», и помчался к центру города.

6

Хмурое небо, почти по-осеннему холодный воздух придавали цветам на прилавках печальный вид. Анну Карлу удивило, сколько людей останавливается и покупает букетики и букеты, чтобы положить их на могилы. Почитание мертвецов – благородный культ, но все-таки нелепый. Если вдруг, не дай бог, умрут Витторио, Франческа или дядюшка Эммануэле, станет ли она носить на кладбище анемоны и гвоздики? Она как-то не представляла себя в этой роли. На могилы отца и матери, похороненных в семейном склепе, она цветов не носила – об этом заботились ее тетки.

И потом, отец с матерью умерли так давно. Но если бы кто-нибудь из близких внезапно умер, как бы она себя повела? Никто этого не может знать заранее. Дядюшка Эммануэле всегда вспоминал в таких случаях своих родственников Эскубло, у которых в авиационной катастрофе погиб единственный сын. Отец, убежденный атеист, обратился в католическую веру, а мать, ревностная католичка, стала безбожницей. Мы сами себя не знаем.

Она посмотрела на комиссара Сантамарию, который все еще разговаривал с кем-то из автомата. Вот он, верно, знает себя. Он вдруг показался ей далеким, но не чужим. Ну как приходский священник. С Федерико, с Джулио, со всеми мужчинами, которые за ней всерьез ухаживали, у нее такого ощущения не возникало.

Быть может, это зависит от разницы в социальном положении? Да, пожалуй. Как могут казаться «далекими» промышленники, адвокаты, финансисты, землевладельцы, художники-авангардисты, студенты-экстремисты? Все это люди, от которых не ждешь ничего неожиданного, однообразные, как школьные учебники. Скорее поэтому, чем из прирожденной добродетели, она никогда не вступала с ними в близкие отношения.

Она порадовалась, что на ум ей пришло сравнение со священником, а не с романтичным рыцарем, что было бы естественнее. Ведь в логове чудища Дзаваттаро она чувствовала себя в полной безопасности даже в самые страшные минуты лишь благодаря Сантамарии. Интересно, носит ли он пистолет под мышкой, как показывают в детективных фильмах?

Сантамария вышел из кабины, и пока он возвращался к машине, Анна Карла искала хоть небольшую выпуклость под пиджаком, но так ничего и не увидела.

– Простите, – сказал Сантамария, – разговор немного затянулся.

– Значит, их сейчас заберут?

– Попозже, все равно никуда им не деться.

– Но если они убийцы, они же могут заподозрить неладное?

– И в этом случае им невыгодно удирать, они тем самым как бы объявят себя виновными.

– Преступники – народ хитрый, верно?

– Большинство куда глупее нас.

– Почему же вы далеко не всегда их ловите?

– Потому что нас мало… Давайте уедем с этого веселенького места: признательная полиция хотела бы угостить вас аперитивом.

Сантамария снова сел за руль, явно для того, чтобы не напоминать о том, что недавно она от волнения не в состоянии была вести машину. Нет, он удивительно деликатный…

– Знаете, вы почему-то напомнили мне священника.

Сантамария в изумлении повернулся к ней.

– Когда? – спросил он, снова следя за дорогой.

– Когда вы звонили. А почему, и сама не знаю.

– Быть может, из-за того, что кабина по форме похожа на исповедальню.

– Нет, я серьезно! Почему, как вы думаете?

– Ну, я тоже не знаю. Мне не кажется, что у меня, если так можно выразиться, повадки священника.

– Нет, это не связано с вашим видом. Просто вы были и рядом, и в то же время витали где-то в облаках. В точности, как священники.

– Вы верующая?

– Нет, но хожу к мессе, чтобы доставить удовольствие мужу и Массимо.

– Они, значит, верующие?

– Ничуть не бывало. Но ходят в церковь, потому что оба убежденные конформисты. А вы?

– У меня не остается времени даже подумать обо всем этом.

– Выходит, вы священник-труженик?

– Если вы хотели сказать, что работа полиции – священная миссия, то предупреждаю, нам об этом уже много лет подряд твердит министр внутренних дел.

– Я поняла: вы, как и священники, постоянно встречаетесь с добром и злом!

– Нам лично кажется, что мы встречаемся только со злом.

– Разве вам не попадаются порой люди, ни в чем не повинные?

– Ими мы не занимаемся. Нам платят, чтобы мы занимались преступниками.

– И вы от этого стали циником? Думаете, что кругом сплошная мерзость?

– Если у человека к этому склонность, он может стать циником, даже будучи колбасником или электриком. Нет, я по натуре оптимист, во всем нахожу что-то хорошее.

– Что я вам говорила?! В точности, как священник!

Он ничего не ответил, видно, обиделся.

– Вы обиделись?

– Нет. Просто ищу кафе с садиком.

Наверняка обиделся. Они уже проехали мимо двадцати кафе с садиками. Наконец Сантамария затормозил у тротуара, вышел из машины и открыл ей дверцу. Она положила ему руку на плечо.

– А во мне вы находите хоть что-то хорошее?

Он взглянул на нее растерянно.

– Мне куда сложнее найти в вас хоть что-нибудь плохое.

7

Опять меня постигла неудача. Видно, такая моя судьба, подумал Лелло, никак не решаясь покинуть Отдел вывесок и витрин, где снова безуспешно пытался отыскать следы подозрительной связи между Гарроне и Баукьеро. Но чем больше эта логическая связь от него ускользала, тем сильнее он чувствовал, что она существует.

Он посмотрел на фасад собора, на группу туристов, которые его фотографировали, и подумал о своих коллегах. Партеноне и Ботта, наверно, еще сидят за своими черными столами, а секретарши уже закрыли машинки, заперли ящики столов и собрались уходить на обед.

Коллеги из Отдела вывесок и витрин встретили его любезно. Рассказали все, что знали, иными словами, почти ничего. Баукьеро они никогда не видели, Гарроне заходил в отдел два или три раза, но им не запомнился.

Лелло вздохнул. Ничего не поделаешь, придется покориться судьбе. Туристы на площади с шумом и гамом садились в ярко-красный автобус. Лелло тоже направился к выходу, но ступал медленно, низко опустив голову, не в силах окончательно примириться с очевидным поражением. Он уже подошел к двери, когда кто-то мягко, робко дотронулся рукой до его плеча.

8

Откуда на него ни гляди, проспект Бельджо – один из самых мрачных проспектов Турина. Пожалуй, самый мрачный, подумал полицейский комиссар Сантамария. А сегодня свинцовое небо придавало этому месту особенно унылый вид. Но и под солнцем Капри проспект Бельджо останется европейским и даже мировым образцом архитектурного убожества. Угораздило же его выбрать именно это место для получасового отдыха в обществе Анны Карлы!

– О чем вы думаете? Все еще о тех двоих?

Ей к тому же приходится по его вине первой нарушать неловкое молчание. Хорош – ничего не скажешь, просто образец вежливости!

– Нет. Я подумал о проспекте Бельджо.

– Правда, почему он такой унылый?

Оба посмотрели на рахитичные деревья, на низенькие домишки и высокие новые здания.

– Как вам живется в Турине?

– В общем, хорошо.

– А почему?

Он должен был бы ответить «здесь столько красивых женщин» или что-нибудь такое же галантно-банальное. А сказал правду:

– Сам не знаю.

Ей невозможно солгать, она вытягивает из тебя истину не хуже, чем Де Пальма. А истина заключалась в том, что, сидя на неудобных стульях в этом чертовом кафе, они в первые минуты их первой встречи наедине испытывали гнетущую неловкость.

– Вы не женаты? – спросила она.

– Нет.

– Намеренно не женитесь или так вышло?

– Так вышло.

– И вы не жалеете?

– Я об этом даже не думаю. Привык, как многие старые девы.

Она сказала что-то, но слова заглушил здоровенный двухъярусный грузовик, который выехал из заводских ворот, доверху груженный новенькими «фиатами». В этом грохоте вообще приходилось чуть ли не кричать.

Конечно, можно побороть смущение и сделать вид, будто ничего не произошло. Симпатичная синьора согласилась выпить кофе с неутомимым полицейским комиссаром. Можно непринужденно побеседовать минут десять, затем встать и распрощаться. Каждый пойдет к себе: она – домой к мужу и дочке, он – в остерию возле префектуры.

– У вас такой грустный, усталый вид. Вам пришлось изрядно потрудиться из-за этого преступления?

– Собственно, следствие ведет мой коллега, я лишь помогаю ему, – ответил Сантамария.

– Вас, верно, часто вызывают и ночью?

– Случается. Вот вчера ночью нам пришлось устроить облаву на проституток.

– Какие они, эти проститутки?

– Как и все преступники – скучные.

– Их поступки всегда можно предугадать заранее, да?

– Нет, наоборот, невозможно предугадать. У них беспрестанно меняется настроение. Они, как говорят психологи, слишком эмоциональны.

– В конечном счете это равнозначно однообразию.

– Вот именно.

Она помолчала, дожидаясь, пока проедет вереница машин, которые обгоняли друг друга, пронзительно сигналя передним.

– Значит, вы предпочитаете женщин, поступки которых нетрудно предугадать?

Если бы я пригласил ее пообедать со мной, как бы она на это отреагировала? – подумал Сантамария.

– Возьмем, к примеру, наш с вами случай, – сказал он.

– Возьмем, – воодушевилась она.

– Я совершенно не в состоянии угадать, как…

Мощный гул новой армии машин заставил его умолкнуть.