Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

4

– Теперь мы и Бонетто потеряли, – сказал Федерико.

– Феличе-е-е-е [10]10
  Феличе – по-итальянски счастливый.


[Закрыть], – крикнула Шейла.

Федерико не понял. Он решил, что Шейла радуется тому, что они остались одни.

– Феличе-е! – снова крикнула Шейла, сунув Федерико куклу в немыслимых лохмотьях, которую она купила в «Красивых вещах».

– Иду, – отозвался издалека Бонетто, размахивая чем-то над головой.

В толчее его самого, низенького и щуплого, не было видно, но предмет, которым он радостно размахивал, они разглядели. Это оказалась шапочка священника, немного потрепанная и потертая, но зато со сверкающими галунами капеллана.

– Вот и я! – крикнул он, вынырнув наконец из толпы. – Смотрите, что я нашел! Это я, Шейла, для вас купил.

– Для меня! – восторженно воскликнула Шейла.

Она обняла Феличе Бонетто, ласково надела на него шапочку, потом примерила ее сама и наконец, повернувшись к Федерико, с громким смехом попыталась надеть шапочку и на него. Федерико резко отпрянул назад – ему вовсе не хотелось портить прическу. Шейла недовольно пожала плечами. Затем снова повернулась к Бонетто, взяла его под руку и, сияя, потащила к соседнему прилавку.

– «Балун» куда интереснее, чем рынок в Портобелло и даже чем блошиный рынок в Париже. А вы такой милый! – добавила она, наклонившись к Бонетто, который был ниже ее ростом сантиметров на двадцать.

Польщенный, растерявшийся от счастья, сконфуженный, забывший, наверно, впервые в жизни о Марпиоли, американист Бонетто вдруг понял, что вся его ученость и познания эрудита куда-то улетучились. Он внезапно осознал, что, изучая Торо, Великие озера, Уитмена, Твена, Миссисипи и ее многочисленные притоки, он мечтал познать не Америку, а вот такую ослепительную блондинку – большую, радостную, по-матерински заботливую американскую красавицу, о которой он даже не смел мечтать.

Повинуясь порыву, он купил у старухи, которая сразу заломила немыслимую цену, еще одну куклу – такую же, а может, и более оборванную.

– Могу я подарить вам и это? – робко спросил он.

– Конечно, можете! – совсем растрогавшись, воскликнула Шейла.

Она нежно прижала к себе куклу, снова крепко взяла Бонетто под руку, и они пошли по узкому переулку к выходу.

Бонетто, хоть толпа беспрестанно его толкала, смотрел на Шейлу неотрывно, с обожанием, радостью и страхом в глазах. Он совсем растерялся и не знал, что сказать. И вдруг словно позабыл все английские слова.

– But… where is Federico? [11]11
  где Федерико? (англ.)


[Закрыть]– с трудом пролепетал он.

Шейла еще крепче сжала его локоть.

– Never mind Federico. Stick to mama [12]12
  Не обращай внимания на Федерико. Держись за маму (англ.).


[Закрыть], – сказала она.

Марпиоли, наверно, перевел бы это выражение дословно: «Он остался с мамой», не уловив двусмысленности.

– Марпиоли? Но что ему надо, кто о нем вспоминает, и вообще, кто такой этот Марпиоли?! – со счастливой улыбкой прошептал Феличе Бонетто.

5

Прождав минут десять в шумном, переполненном кафе, Лелло помрачнел. Люди входили и выходили, кто-то радостно показывал приятелям свои покупки, а ему становилось все грустнее. Ну допустим, еще не ровно полдень. Но ведь они договорились встретиться околополудня. Раньше это для Массимо означало без десяти, без четверти двенадцать. А было время – и половину двенадцатого.

Он нервно раздавил окурок сигареты.

И потом эта история с Костаманьей, если вдуматься, вовсе не из приятных. Рино наверняка зашел к нему утром домой и увидел в дверях записку для Массимо. Тогда почему же он все-таки устремился за ним в «Балун»?

Может, нежный тон записки до того его расстроил, что он решил… Лелло поежился, вспомнив о мужьях, которые после пяти – десяти лет официального развода вдруг приходят к своим бывшим женам и убивают их у самых дверей квартиры.

Да нет же, нет! Рино совсем не такой человек. Скорее, он, наоборот, решил, что записка довольно сухая, и приехал сюда, чтобы тайком понаблюдать, как они встретятся с Массимо. Будет следить за ними, скрываясь в толпе, и стоит ему или Массимо, ну, скажем, недовольно пожать плечами, как Рино вновь преисполнится надежды.

«Я умею ждать». Это были последние слова, которые сказал ему Рино при расставании.

И тут церковные колокола зазвонили, возвещая о наступлении полудня. Лелло чуть не задохнулся от бессильного гнева. Он не инженер Костаманья. Уж не думает ли синьор Массимо Кампи, что его будут ждать часами?!

Он торопливо заплатил за аперитив и вышел на площадь. Если Костаманья притаился где-нибудь за углом, тем лучше. По крайней мере увидит, что Лелло не стал ждать этого наглеца Массимо. Он осторожно огляделся вокруг: мало ли что этому Рино взбредет в голову. Но никого не увидел – ни Рино, ни Массимо. Тротуары вообще были пусты: народ теснился на центральной площади, там, где в ящиках, потрескавшихся чемоданах, а то и просто на парусине или мешковине было разложено старье «Балуна»: ржавая металлическая посуда, облезлые глиняные вазы, замки, связки причудливых ключей.

Лелло, не спуская глаз с кафе, медленно пошел через эту выставку хлама.

Если бы мы договорились с Массимо встретиться на второй площади, я мог бы хоть подождать его у магазинчика «Красивые вещи», где всегда можно отыскать что-нибудь любопытное, с досадой подумал Лелло. Но на второй площади нет кафе. Поэтому он и в записке написал, и по телефону они договорились встретиться у кафе…

Внезапно он понял, что допустил промах. Точно ли, что на второй площади нет кафе? Ну хотя бы второразрядного бара или остерии, где продают лишь вино, но над дверью сохранилась прежняя вывеска «Кафе-вина»? Конечно, для посетителей «Балуна» площадь с кафе – именно та, где он сейчас стоит. Вторую площадь они называют «пьяццетта». Но Массимо в «Балуне» вообще прежде не бывал. Если он пришел на пьяццетта и увидел «Кафе-вина», то вполне мог решить, что здесь и надо ждать.

Лелло резко повернулся, толкнув кого-то, тоже рассматривавшего этот жалкий рынок.

– Пардон, извините, пожалуйста!

– Ничего, – ответила Анна Карла, подняв голову.

Оба несколько смутились. Они были наслышаны друг о друге, но встречались крайне редко, случайно и всегда в присутствии Массимо.

– О, как вы поживаете?! – одновременно воскликнули они.

6

Массимо, когда его сзади хлопнули по спине и окликнули: «Привет, старина», – остановился, но не обернулся. Вобрал голову в плечи, презрительно скривил рот и машинально поправил плащ, который нес на руке. Кто бы ни был этот болван, который обратился к нему с отвратительной фамильярностью, принятой среди служащих, он ему не ответит, и тот быстро отвяжется.

– Ну-ну, не обижайся! Это я нарочно, чтобы тебя позлить, – сказал Федерико.

– А, это ты, – со вздохом облегчения сказал Массимо.

Неудержимый людской поток увлек их за собой.

– Порой я задаюсь вопросом, что с тобой дальше будет, – сказал на ходу Федерико. – Ведь ты становишься все более раздражительным, замкнутым, настоящим брюзгой. Подумай, что с тобой будет в старости.

– Почему я должен об этом думать?

– Да потому, что, замыкаясь в себе, ты останешься совсем одиноким, бедный мой Массимо. Старым и одиноким среди равнодушной толпы. Без единого друга или знакомого, который бы хлопнул тебя по плечу и крикнул: «Привет, старина!»

– Это уж точно. Я ни разу не видел, чтобы старики хлопали друг друга по плечу с возгласом «Привет, старина!».

– Да, верно… Но ты чем-то расстроен? Какие-нибудь неприятности?

– Нет, все более или менее в порядке, – ответил Массимо. – Кстати, как ты здесь оказался? Ведь с твоей приятельницей из Бостона должна была поехать Анна Карла.

– Да, она тоже тут. Вернее, была, потому что куда-то исчезла. Мы договорились с ней встретиться попозже в кафе на площади.

– В каком кафе? На какой площади? Мне Лелло… ты знаешь моего друга Лелло?

– Знаю.

– Так вот, Лелло мне сказал: «Встретимся в кафе», точно здесь одно-единственное кафе. И вот я добрых полчаса прождал его в грязной дыре на маленькой площади и лишь сейчас узнал, что на другой площади тоже есть кафе.

– Ох уж эти женщины! – брякнул Федерико, который в этот момент думал об Анне Карле. – Между прочим, поскольку ты ее большой друг…

– Кого?

– Анны Карлы. Разве она не исповедуется тебе во всем.

– Ну, не совсем, но…

– Может, ты знаешь?.. Сегодня утром она показалась мне немного странной.

– Неужели? В каком это смысле?

– Какой-то мечтательной, витающей в облаках. Со мной она была сверххолодна. Вот я и хотел тебя спросить, не знаешь ли ты…

– Э, нет. А как же тайна исповеди?

– Значит, тайна есть?

– Не одна, а тысячи. Да нет, я шучу. Мне она ничего не говорила. Так где же это чертово кафе? Мы правильно идем?

– По-моему, да.

7

– На пьяццетта? Нечто вроде остерии? Кажется, есть.

– A-а! Видно, мои друзья спутали площади! – воскликнул Лелло. – Схожу посмотрю.

– Мне тоже туда, – не подумав, сказала Анна Карла. И объяснила, что должна вернуть колокольчик.

– Да? Как удачно! – со смущенной улыбкой сказал Лелло.

Только теперь она поняла, какую допустила бестактность. Какая же я кретинка! – упрекала она себя, пока они шли и беседовали о погоде. Как же я сразу не догадалась, что бедняга Ривера или Ривьера (она никак не могла запомнить точно его фамилии) лишь из уважения к ней упомянул о «друзьях», а не о «друге». Они придут на площадь, скорее всего, встретят там Массимо, и всем будет неловко.

– Только бы не пошел дождь. Я захватил плащ, но оставил его в машине, – сказал Лелло.

– Мне тоже надо было одеться потеплее, – сказала Анна Карла. Она лихорадочно подыскивала предлог, чтобы остановиться и попрощаться с Лелло, но узенькая улочка, по которой они шли, не оставляла для этого ни малейшей возможности… По сторонам, прислоненные к стенам домов, стояли новые и старые металлические сетки для кроватей, много сеток.

– Вы в «Балуне»… – начала было она, чтобы хоть сменить тему разговора.

– Вы в «Балуне»… – в ту же самую секунду произнес и Лелло.

Нет, светской беседы не получалось.

– Когда двое встречаются на рынке, они, естественно, задают один и тот же вопрос, – с улыбкой сказал Лелло. – Так вы в «Балуне» часто бываете?

А он отлично держится, этот Лелло. Ей бы не мешало призанять у него непринужденности. Иначе как она встретится с Сантамарией? А может быть, лучше позвонить и отменить свидание?

– Нет, не часто, – также с улыбкой ответила она. – Кстати, эти ваши друзья случайно…

– Осторожнее! – воскликнул Лелло.

Прямо между ними проехали две тележки, груженные сетками.

– Что вы сказали? – покраснев, переспросил Лелло.

– Собственно… – сказала она, ища в сумочке сигареты. Найдя их, она принялась искать зажигалку.

Лелло тут же вынул свою зажигалку. Легкий щелчок, и язычок пламени заколыхался у ее носа.

– Прошу.

– Благодарю вас, – ответила она, закурив. Она глубоко затянулась, вдохнула дым. – Я хотела спросить, ваши друзья – это случайно не Массимо? Со мной вы можете быть откровенным.

Прекрасно, одобрила она себя. Теперь я чувствую себя свободнее, раскованнее.

– Да, вообще-то… и Массимо… То есть один Массимо… Но я не хотел, как бы это поточнее выразиться, вмешивать вас… И я вам благодарен… предельно благодарен…

Слова тонули в шуме и грохоте, но несчастное выражение лица Лелло было красноречивее всяких слов.

А Массимо нигде не видно. Она, откровенно говоря, сомневалась, чтобы он стал ждать Лелло в этом темном «Кафе-вина» с полустершейся вывеской, на которое Лелло смотрел с такой надеждой.

– Ну что ж, – сказала она, ослепительно улыбаясь. – Передайте от меня привет Массимо. И давайте встречаться почаще. – Протянула ему руку и показала на вывеску «Красивые вещи». – Иду отдавать добычу, – засмеялась она. – До свиданья, дорогой синьор Ривера.

– Ривьера, – робко поправил ее Лелло.

8

Синьор Воллеро так и не ушел из «Балуна». Наткнувшись на этот старый винный погребок, где можно не опасаться встречи с кем-нибудь из своих клиентов, Воллеро решил переждать здесь, пока схлынет толпа покупателей. Он заказал четверть настоящей «барберы», которая, как он надеялся, придаст ему бодрости. Прежде чем войти в погребок, он, к счастью, заглянул внутрь. И сразу узнал человека, который направлялся к выходу. Он успел отпрянуть раньше, чем тот вышел из погребка. Налив себе еще «барберы», он снова, теперь уже задним числом, похолодел от страха. Поднял стакан и задумался. Нет, Кампи не был…

– Хорошее вино, – подбодрил Воллеро второго посетителя, сидевшего в углу за пустой четвертью. Кроме них, в погребке никого не было.

Нет, Кампи был не слишком выгодный клиент. Он купил у него лишь два пейзажа голландских художников и еще – в подарок своей матери – «Святое семейство», приписываемое Фра Паолино (1490–1557). Не густо. Но синьор Кампи знал всех, и все знали его. И если он кому-нибудь скажет…

Дверь со скрипом отворилась, и Воллеро испуганно вздрогнул. Уж не вернулся ли синьор Кампи? Нет. Это был молодой человек в желтом свитерке, хрупкий и белокурый. Он посмотрел на него пристально, огляделся вокруг, а потом сел за столик и мрачно обхватил голову руками. Синьор Воллеро точно помнил, что в его галерее этот блондин не бывал, и сразу успокоился.

Но действительно ли Кампи его не заметил? Пожалуй, да, ведь он молниеносно отпрянул назад.

Он выпил вино и поставил стакан на шатающийся стол. И тут взгляд его снова обратился к стеклянной двери.

Кто-то заглядывал внутрь, точь-в-точь как он сам, перед тем как войти. Но стекла были грязные, запыленные, и Воллеро различил лишь темную фигуру в стиле художника Маньяско. Скорее даже в стиле самых черных гравюр из цикла «Каприччос» Гойи. Любопытный незнакомец ушел, а вскоре, так ничего и не заказав, ушел и молодой человек. Синьор Воллеро заказал еще четверть.

– Хорошее вино, – сказал из своего угла старик, подняв пустой стакан.

9

Владелец «Красивых вещей», толстяк с круглым, добродушным лицом, сказал, что, если колокольчик ей нравится, он отдаст его всего за четыре тысячи лир. И даже готов его подарить. Но прежде хотел бы узнать у синьоры, почему она такая рассеянная? Она всегда такая или только сегодня?

Анна Карла засмеялась и ответила, что это секрет.

– Я догадываюсь почему, – со вздохом сказал толстяк.

В разговор бесцеремонно вмешалась худая, маленькая женщина в переднике и в накинутом на плечи черном платке.

– Синьоре, наверно, захотелось пошутить, – сухо сказала она и встала с табуретки. Взяла у мужа колокольчик и пошла положить его на место. Толстяк сокрушенно почесал голову и снова поблагодарил Анну Карлу.

– Представьте, я и не заметил пропажи, – сказал он смущенно.

– Зато я заметила, – вставила жена толстяка. – Как и то, что пропал пестик от ступки. Может, вы, синьора, от большой рассеянности прихватили заодно и его? – грубо сострила она.

– Что? – удивилась Анна Карла и посмотрела на свои руки. – Нет, не думаю.

Женщина не отрывала взгляда от сумки Анны Карлы.

– О каком ты пестике говоришь? – не понял муж.

Женщина ответила, что пропал пестик от каменной ступки, которая стояла на прилавке. А всего минуту назад был на месте.

– Это уж совсем идиотская шутка, – сказала женщина. – Сам по себе пестик ничего не стоит, но ступка-то восемнадцатого века!

– Может, ступка и восемнадцатого века, – примирительно сказал ее муж, – но ведь пестик-то мы сами заказывали.

– Уж не у братьев ли Дзаваттаро? – поинтересовалась Анна Карла.

Толстяк изумленно на нее посмотрел.

– У кого? – переспросила женщина, с еще большим подозрением глядя на сумку Анны Карлы. Потом пожала плечами и стала оглядывать прилавок, очевидно, чтобы проверить, не пропало ли еще что-нибудь.

10

Лелло принципиально не смотрел больше на часы, но, судя по тому, что, когда он дошел до перекрестка, переулок почти опустел, было уже четверть, а то и половина первого.

Он остановился. Ощущение пустоты и холода не проходило, и это снова влекло его к толпе, к центральной улице. Тогда он вернется назад более длинным путем. Впрочем, ждать Массимо уже бесполезно. Если бы не машина, он вообще сюда бы не вернулся, а отправился прямо домой. После обеда сходит в кино. Либо посидит дома, почитает хорошую книгу. Если Массимо позвонит, он не станет с ним разговаривать… А почитает он «Божественную комедию», давно собирался ее перечитать. Но возьмет издание с интересными, новыми комментариями, а не те старые, которые их заставляли читать в школе. А еще лучше без всяких комментариев, без этих ненужных посредников… Лелло пересек улицу и вошел в лавку букиниста. Взял с полки одну книгу, потом другую, но даже названия не смог прочесть.

Перед глазами плыл туман, губы дрожали.

Пожалуй, он все-таки ответит Массимо. И сразу скажет, что дальнейшие объяснения излишни. Он и так понял. Что именно? Все. Прости уж, что так поздно, но лучше поздно, чем никогда… У меня, мол, и других забот хватает. А потому – чао!

Он положил книги и ушел – одни детективы да комиксы. Ничего, найдет «Божественную комедию» у другого букиниста… Да, с вашего позволения, милый Массимо, у меня немало забот. И прежде всего – работа, она вовсе не такая легкая. А в свободное время тоже есть чем заняться. Тебя, может, эти вещи и не интересуют, а меня очень. Так что чао.

Он еще три раза пересек улочку, обошел все лавки, но «Божественной комедии» без комментариев не было. А издание с комментариями Скартаццини, которое ему предложили сразу два букиниста, ему не понравилось, едва он раскрыл книгу.

«Сельва» – в личном аллегорическом смысле это означает, что… в универсальном аллегорическом смысле, однако… Приевшаяся банальщина, которая убивает поэзию наповал. Лучше уж тогда купить книгу с современными комментариями. Скажем, того же Маркетти. Вот после полудня он и поищет этого Маркетти и вечером его почитает. А если Массимо позвонит…

Отойдя от прилавка, он резко обернулся – ему показалось, что кто-то его позвал. Нет, не голосом, а жестом, легким прикосновением. Как будто… Он вдруг понял, что это уже не первый раз за сегодняшнее утро. Несколько минут назад, когда он собирался перейти на другую сторону, и еще раньше на пьяццетта у него возникло такое же точно ощущение – словно кто-то, скрывавшийся в толпе, робким жестом… Манит его?.. Нет, скорее, наоборот, словно бы… Рино!

Он совершенно забыл о нем. Когда он вошел в «Кафе-вина», то решил, что тот сидит за столом и пьет вино, но сразу понял, что ошибся. Успокоился и больше о Рино не вспоминал. Между тем Рино ждал его на улице. И когда Рино увидел, что он вскоре вышел из погребка, мрачный, унылый, то с окрепшей надеждой возобновил преследование.

Самая настоящая гиена, с отвращением и страхом подумал Лелло и ускорил шаг.

Подойти к нему у бедного, преданного Рино мужества не хватало; стоило ему обернуться, как Рино прятался в толпе. Но Рино знает, что скоро наступит счастливый для него момент. Потому что он тоже все понял.

Что понял? Все. И я поздновато, но понял.

Теперь Лелло почти бежал, и на глаза невольно наворачивались слезы.

И не так уж поздно он все понял; он понял сразу, как только Массимо заговорил о крохотной вилле. А может, у Массимо и нет никакой виллы. Одни выдумки, удобный предлог, чтобы не ехать вместе в Грецию. Да и вчера он, конечно же, ездил не на виллу в Монферрато. Кто знает, где Массимо был вчера и с кем. С Рино? Да нет же.

Сама мысль об этом показалась Лелло до того абсурдной, что он даже улыбнулся. Это все его частное расследование убийства Гарроне – всякая бредовина лезет в голову. Повсюду он видит интриги и за истину принимает самые нелепые подозрения.

Однако все совпадает, с тоской подумал он.

Сейчас он шел уже совсем не так быстро, а когда добрался до второго перекрестка, откуда начинался переулок, ведущий к пьяцца Коттоленго, то и вовсе остановился. От усталости ноги подгибались, и он не смог даже перейти на другую сторону. Массимо уехал вчера вечером, а Рино тоже начал преследовать его со вчерашнего дня, сразу пополудни. И если вчера вечером он осмелился подняться и постучать в дверь, то только потому, что уже знал – Массимо больше не вернется и дорога ему открыта. А сегодня утром Рино вообще незачем было подниматься и вынимать из двери записку, чтобы узнать, где он назначил Массимо свидание.

Массимо сам ему об этом рассказал.

И наверняка посоветовал Рино поехать за мной в «Балун» – утешить. Неплохой способ от меня избавиться придумал синьор Кампи.

– О боже, – прошептал Лелло.

И в ту же секунду ощутил, что к нему приближается Рино. Вот он протягивает руку! Лелло не в силах был пошевелиться. Лишь когда рука легла ему на плечо, он дернулся от страха и отвращения.

– Что с тобой? Я тебя напугал? – раздался голос Массимо.

11

– Когда Массимо ушел, между молодым человеком и молодой дамой воцарилось напряженное молчание, – сказал Федерико, когда Массимо ушел.

Анна Карла растерянно смотрела на плащ, висевший на стуле напротив.

– Нет-нет, – встрепенулась она, – молодая дама вовсе не собирается сидеть и молчать. Во всяком случае, сегодня.

– Значит, я еще могу надеяться?

– Да, можешь угостить меня стаканом минеральной воды. Но только не газированной, хорошо бы с долькой лимона… Это твой плащ?

– Какой? А, нет, должно быть, его забыл Массимо.

– Вот как, – сказала Анна Карла и снова впала в задумчивость.

Федерико направился к стойке, у которой толпились люди.

Кажется, Массимо не слишком обрадовался, когда она сказала, что Лелло ждет его на пьяццетта, подумала Анна Карла. Он, похоже, надеялся, что Лелло по каким-то непредвиденным обстоятельствам вообще не сможет прийти. Ну к примеру, он получил телеграмму: «Тетушка Амалия тяжело больна, срочно приезжай», или же по дороге у него вдруг сломалась машина. По тому, с каким понурым видом Массимо отправился на пьяццетта, такое предположение вполне правдоподобно. Бедняги, подумала она. Такие сложные, запутанные отношения – и такой банальный и грустный эпилог, надо же!

Вернулся Федерико.

– Спасибо, – сказала она и взяла стакан. – А ты что, решил подкрепиться?

Федерико держал в руке бутылку пива и бутерброд с ветчиной.

– М-м, я проголодался, – ответил он с набитым ртом. – Уже почти половина первого. Знаешь, у меня есть одна идея…

– Какая же?

– Я сдаюсь, оставляю поле битвы.

Он с аппетитом съел кусок ветчины.

– Хотя до победы остается два шага, – добавил он, не переставая жевать, – я отказываюсь от счастья обладать тобой и навеки быть вместе. Но ты за это… – Он прервался, чтобы запить ветчину глотком пива. – Увы, я утешаюсь, как могу, – извинился он за резкость. – Но ты за это, когда Шейла вернется с Бонетто, скажешь ей, что меня вызвали по телефону из Ивреа и…

– Позвонили прямо в кафе?

– Нет, конечно, я сам позвонил в Ивреа, и мне велели немедленно туда вернуться.

– В субботу?

– Для руководителя «Оливетти» не существует субботы. И потом, Шейла не огорчится, вот увидишь!

– Как?! Разве ты мне сам не говорил, что она женщина требовательная, привязчивая?

– Все верно, – засмеялся Федерико. – Но привязалась она не ко мне, а к Бонетто.

– Не может быть?!

– Очень даже может. Неслыханная удача. Так договорились?

Анна Карла пожала плечами:

– Вообще-то я надеялась, что мне уже не придется обедать вместе с ними на холме.

– Но тебе и не придется! Шейла и Феличе ни о чем так не мечтают, как остаться вдвоем.

– Будем надеяться, – сказала она, бросив мрачный взгляд на плащ Массимо.

Федерико перехватил ее взгляд и усмехнулся.

– Вот именно!

– Что «вот именно»?

– Массимо явно забыл его намеренно, чтобы под этим предлогом вернуться сюда. Мне показалось, что он не жаждет остаться наедине со своим другом.

– Перестань! Ты что-нибудь знаешь?

– Я? Ровным счетом ничего. А вон и они.

Он помахал рукой Массимо, который как раз входил в кафе вместе с Лелло, и сразу поднялся.

– Значит, договорились? – переспросил он, стряхивая крошки с брюк. – И если хочешь сделать доброе дело, то отвези их на холм.