Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

5

– Синьора объясняла мне одну весьма любопытную вещь, – сказал Де Пальма Сантамарии, когда тот уселся в кресло. – Ты знаешь пьемонтский диалект?

– Увы, слабо, – ответил Сантамария.

Де Пальма сцепил пальцы и откинулся на спинку кресла. В гостиной царила полутьма и пахло свежим сеном, плесенью и каким-то странным настоем трав.

– Я спросил у синьоры, – продолжал Де Пальма, – откуда взялось название ее чудесного владения. Может быть, тут прежде был фруктовый сад? Представляешь, оказывается, фрукты здесь совершенно ни при чем! Не правда ли, синьора?

Синьора Табуссо медленно и осторожно перевела взгляд с Де Пальмы на Сантамарию. Но только на миг, затем снова перевела взгляд на свернутый в трубку лист ватмана, который Сантамария небрежно держал в руке.

– Да, верно, – с вымученной улыбкой подтвердила она.

– Как же так? – удивился Сантамария. – Значит, у вас на участке нет грушевых деревьев?

– Есть одно, – вступила в разговор сестра синьоры Табуссо Вирджиния, которая сидела на вращающемся табурете у пианино. – Но оно плодоносит раз в три года. Да и сами груши бывают твердые как камни.

– Слышал? – сказал Де Пальма.

– Понимаю, – задумчиво сказал Сантамария. – Очевидно… название родилось из шутки. Поскольку груши были плохими, их назвали хорошими – «ле буне пере».

– Да, Сантамария, да, без шутки тут не обошлось, но повторяю тебе, груши здесь ни при чем, – снисходительно пояснил Де Пальма. – На диалекте… – Он выдержал паузу не хуже любого актера, – слово «пера» означает не грушу, а камень, понял? Камень. [25]25
  Pera – груша, pietra – камень.


[Закрыть]

– Как-как? – изумился Сантамария. – Выходит, «Хорошие груши» на деле «Хорошие камни»?

– Да-да! – радостно подтвердила Вирджиния, повернувшись к ним вполоборота. – «Хорошие камни»!

Сантамария почесал подбородок.

– Кто бы мог подумать? – пробормотал он. – Только все же…

– Вот именно, – подхватил Де Пальма. – Вот именно! Я тоже удивился, почему владение…

– Виноградник, – поправила его Вирджиния. – На холмах вокруг Турина все владения называются виноградниками, так повелось с давних времен.

– Но почему же все-таки «Хорошие камни»?

Синьорина Вирджиния звонко засмеялась:

– В те далекие времена владениям часто давали смешные названия. Есть такая пословица…

– А, так, значит, есть пословица! – воскликнул Сантамария.

– Да, есть старинная пьемонтская пословица. На диалекте она звучит так: «Ла катива лавандера а треува май ла буна пера».

– Плохой прачке и хороший камень не поможет, – перевел Де Пальма. – Камень для стирки, ясно тебе теперь, Сантамария?

– Да-да, вот потому так и назвали, – заключила синьорина Вирджиния и вопросительно посмотрела на Сантамарию.

А тот молчал, и молчание это было томительно долгим для обеих сестер. Наконец он обратился к Де Пальме.

– И все-таки я до сих пор… не понимаю смысла шутки. А ты?

– Нет, Сантамария. Честно говоря, я тоже не понимаю.

Сантамария повел свернутым в трубку проектом в сторону синьоры Табуссо.

– Не согласитесь ли вы, синьора, разрешить наше недоумение? Быть может, мы чего-то не знаем.

Синьора Табуссо старалась показать себя любезной хозяйкой дома.

– Это из-за долины, – растягивая слова, пояснила она. – Из-за долины проституток. Раньше там протекал ручей, небольшой горный ручеек, который сверху стекал в долину. Постепенно он расширялся, образуя целое озерцо, и вот там устроили общественную прачечную. В том месте до сих пор вокруг валяются камни.

– Там, где мы прошлой ночью нашли сумку?! – воскликнул Сантамария. – Значит, это и есть «хорошие камни»?

– Да, – сказала синьора Табуссо.

– В том месте было очень удобно стирать белье, сидеть в тени и полоскать его в чистой воде, – пояснила синьорина Вирджиния. – Поэтому плохая прачка и оправдаться никак не могла.

– А, вот в чем дело! – сказал Де Пальма.

– Но кто знает, может, все прачки были… плохими, ленивыми. И клиенты в насмешку так назвали это место, – высказал предположение Сантамария.

– Или же прачки назвали его так в знак протеста, – сказал Де Пальма. – В те времена их беспощадно эксплуатировали, вот они и мстили хотя бы злой шуткой.

Синьора Табуссо смотрела на него, покусывая губу.

– Возможно, – с вызовом сказала она.

– «Ле буне пере», – старательно повторил Де Пальма. – «Ле буне пере»… Хорошее название, красивое. Жаль только, что смысл шутки потом стал непонятен. Что произошло? Кто-то неверно списал название вашего владения, синьора? Точнее, неправильно его перевел?

– Конечно, – подхватил Сантамария. – И виноват тут какой-нибудь чиновник земельной управы, который не знал диалекта. А уж когда такая ошибка допущена, потом ее уже обычно не исправляют. И навсегда о ней забывают.

– Должно быть, он был южанин, – предположил Де Пальма.

– Да, скорее всего, южанин, – со вздохом согласился Сантамария.

– Однако старому Пьемонту не откажешь в остроумии! – сказал Де Пальма.

– Вы находите? – обрадовалась Вирджиния. – Знали бы вы, сколько у нас есть прекрасных пословиц и поговорок. Живых, необычных. Взять, к примеру, пословицу об ослах Кавура…

– Простите, что я вас перебиваю, – сказал Де Пальма. – Но мне ужасно захотелось вновь взглянуть на бывшую общественную прачечную. С точки зрения… исторической. Вы не проводите меня, синьора?

Он поднялся, секунду спустя поднялась и синьора Табуссо. У дверей она повернулась к сестре.

– Вирджиния…

Видимо, хотела что-то добавить, но потом пожала плечами и решительно направилась во двор в сопровождении Де Пальмы и верной собаки.

– А я, синьорина, тем временем охотно осмотрел бы дом, – почтительно сказал Сантамария. – Он не памятник национального искусства?

– О что вы, что вы! – воскликнула Вирджиния. – Это всею лишь старый сельский дом с флигелем.

– Потолок просто великолепный, – заметил Сантамария, глядя на лепные украшения в стиле барокко. – И в других комнатах такие же удивительные потолки?

– Если это вас интересует, идемте я покажу.

Сантамария прошел вслед за ней во вторую гостиную, вдвое больше первой. Мебели в ней почти не было, казалось, будто всю ее занимает огромный камин с каменными розами и завитками. Третья, совсем небольшая гостиная была задрапирована камчатной тканью.

– Они, как видите, словно выстроились в ряд, – сказала Вирджиния. – Когда все двери распахнуты, это производит сильное впечатление. Но это и очень неудобно, все комнаты проходные.

– Да, верно. Но наверху коридор между спальнями, наверно, есть.

– О, конечно! Если хотите, я вас и туда отведу. Оттуда открывается чудесный вид, словно на картине.

Картина, представшая взору Сантамарии из спальни Вирджинии, была, однако, весьма унылой. И Альпы, и По, и равнина, и город – все тонуло в сером облаке смога. Сантамария увидел в окно сквозь деревья и кусты «луга», собаку, синьору Табуссо и Де Пальму, которые гуськом спускались к долине. И еще – Лопрести, который стоял возле вишни и курил.

– Ваш коллега симпатичный. Очень представительный, – сказала Вирджиния.

– Да, – согласился Сантамария. – А где спит ваша сестра?

– Ее спальня в конце коридора. Окна выходят на кленовую рощу, хотите посмотреть?

Спальня синьоры Табуссо оказалась маленькой и скромно обставленной: на комоде лежали щетки и черепаховые гребни, открытый футляр с драгоценностями и флакон дорогих духов. Сантамария вынул из футляра длинное янтарное ожерелье.

– Красивое. Можно посмотреть? – спросил он.

Он стал рассеянно перебирать другие ожерелья, булавки, браслеты, а затем, словно по инерции, стал рыться и в ящиках, небрежно выдвигая их и задвигая. В трех лежало постельное и носильное белье, сумочки всех фасонов и цветов. Трубы нигде не было. Синьорина Вирджиния смотрела на него с некоторым удивлением, но по-прежнему любезно улыбалась. В стенном шкафу висели только платья и костюмы, множество платьев и костюмов, судя по всему, тоже весьма дорогих.

– Сколько красивых платьев, – с восторгом сказал он.

– Инес любит одеваться элегантно, с изяществом, – жеманясь, сказала Вирджиния. – И знаете, я тоже. Для нас, женщин, прелесть красивого платья…

– Вполне естественно. Надо следовать моде.

– Да, но теперь мода так часто меняется, – пожаловалась Вирджиния. – Сплошное разорение! Не успеешь купить вещь, как она уже устарела. Представьте себе, у меня шкаф полон платьев и костюмов, которые я десяти раз не надела за все годы!

– Ну а Инес, у нее тоже есть свой платяной шкаф? – спросил Сантамария.

– О, она еще хуже меня! Ведь она ничего не выбрасывает и никому ничего не дарит. Говорит, что достаточно набраться терпения, и рано или поздно все вещи снова станут модными.

– Сколько же там, должно быть, красивых вещей! Можно мне взглянуть? Где он, этот сказочный шкаф?

– Чей, мой?

– Нет, Инес.

– Идемте, она все вещи хранит в своей старой спальне, которая прежде была спальней наших родителей.

Кровать с балдахином из-за низкого потолка казалась просто необъятной – комната в комнате. Над камином висел большой овальной формы портрет мужчины лет пятидесяти, с пушистой бородкой и таким же резко очерченным властным лицом, как у синьоры Табуссо.

– Наш дедушка. Это он лет сто назад купил виноградник.

– Чем он занимался? – спросил Сантамария.

– У него была шоколадная фабрика, одна из лучших в Турине. Но потом папа немного запустил дела, знаете, как это бывает. Ну, а муж Инес… он был такой добрый, бедняга Чезаре, но вот в делах… Инес всегда ему говорила: «Ты слишком добрый, слишком». А когда он умер, и делами занялась Инес, было уже поздно.

– Кому принадлежит виноградник?

– Инес, отец оставил его сестре. Мне он оставил дом на виа Барбару, который тоже не приносит никаких доходов, одни расходы: ремонт, налоги, а квартирную плату мы поднять не можем – дом-то старый. К счастью, у нас есть еще несколько домиков, которые Инес сдала – и надо сказать, удачно – рабочим этого района. У нее, бедняжки, столько всяких забот, ведь это она ведет весь дом.

В зеркалах шкафа и в зеркале, стоявшем на ночном столике, отражались ряды кресел и стульев в стиле Луи Филиппа, сундуки, письменный столик из слоновой кости, комоды. Сантамария подумал, что надо было бы высунуться из окна и позвать Лопрести, но потом решил, что с настоящим обыском можно повременить. Первым делом он подошел к письменному столику. Ящики, хотя и со скрипом, но поддавались, и он выдвигал их один за другим. Пожелтевшие открытки, маленькие коробки, курительная трубка, засохшие пишущие ручки.

В зеркальном шкафу висели, завернутые в пластиковые прозрачные мешки, платья и костюмы, которые благодаря капризам моды в один прекрасный день должны были снова стать элегантными. На верхней полке лежало штук десять картонок цилиндрической формы.

– Шляпы? – спросил Сантамария.

– Да. Инес обожает их и считает, что настоящая синьора не должна никуда выходить без шляпы. Но они стали сейчас невероятно дорогими. Иногда я сама переделываю Инес шляпку. Знаете, у меня это неплохо получается…

Сантамария встал на цыпочки и достал с полки одну из картонок для шляп. Открыл ее и громко восхитился шляпой-тюрбаном из бордового бархата. Не скрыл он своего восхищения и перед второй шляпой – птичьим гнездом, – и фетровой шляпой-конусом, увенчанной пером. В четвертой картонке оказался парик, завернутый в веленевую бумагу.

– О, – воскликнул Сантамария, – парик!

– Да, у меня тоже есть один – темный. Мы их покупали вместе. – Вирджиния снова кокетливо хихикнула. – Знаете, женщины так любят менять свою внешность… чувствовать себя совсем другими. – Она вынула парик и стала нежно его поглаживать, пощупала белокурую прядь. – Даже незаметно, что это не настоящие волосы. Сейчас научились творить с париками чудеса, верно ведь?

– Да еще какие… – пробормотал Сантамария.

Вирджиния погрузила руку в гущу искусственных волос, и на лице ее отразилась растерянность.

– Но только… может, мне показалось…

– Что именно?

– Помнится, парик был другим – волосы приглажены. – Она попыталась сосредоточиться и вспомнить, каким же был прежде парик, но не сумела. – Таким взлохмаченным я его никогда не видела, – с сомнением в голосе заключила она. – Может, Инес попросила своего парикмахера изменить его форму? – Вирджиния критическим взором оценила работу парикмахера. – Инес столько ему платит, что он мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее, – скривив губы, вынесла она свое суждение. – Вам не кажется, что парик приобрел какой-то нелепый, вульгарный вид?

– Вы правы, – согласился Сантамария.

Однако синьора оказалась достаточно ловкой, чтобы в первый раз сбить с толку и его, и Де Пальму, и Баукьеро, и саму Вирджинию. Ну, а во второй? – подумал Сантамария.

Он огляделся вокруг: бесконечные двери, тьма мебели. Дом огромный, и трубу можно спрятать где угодно, если только синьора Табуссо уже не сожгла ее в одном из каминов… Хрустнула веленевая бумага.

– Вы не возражаете, если я его возьму на время? – сказал он.

Синьорина Вирджиния впервые смутно заподозрила, что здесь что-то не так.

– Зачем он вам? – встревоженно спросила она, прижимая парик к груди.

– Знаете, мы хотели устроить небольшую проверку, – объяснил Сантамария. – Чтобы выяснить, тот ли это человек… Но сегодня воскресенье, и все магазины закрыты. Если бы вы одолжили нам этот парик ненадолго…

– A-а, для проверки, – сразу успокоилась Вирджиния. – Но все-таки надо сначала спросить у Инес: ведь парик-то ее. Но вот увидите, она будет рада.

– Вы так думаете?

Он протянул руку, и Вирджиния послушно отдала ему завернутый в веленевую бумагу парик. Сантамария положил его в картонку и направился к двери. Нажал на ручку, но дверь не поддалась. Вирджиния, которая закрывала шкаф, обернулась и со смехом крикнула ему:

– Нет, не та! – Она подошла к такой же двери у той же стены, повернула ручку, и дверь открылась. – А та – всего лишь стенной шкаф. Инес держит в нем свои свадебные одеяния. Вот смотрите.

Не только свадебные, мелькнуло у Сантамарии. Первое, что привлекло его внимание, был висевший на вешалке черный призрак – траурное платье со шляпой и черной вуалью. А снизу висела большая сумка из черной кожи, такого же старомодного фасона, что и само платье… Во второй раз… во второй раз!

– Это – ее траурное платье, – сказала Вирджиния. – Инес не захотела никому его отдавать, хотя прошло столько лет… Правда, черный цвет всегда моден, и потом материал уже тогда стоил очень дорого, кажется…

– В каком году умер муж Инес? – спросил Сантамария.

– В пятьдесят третьем. От рака. Инес шесть месяцев соблюдала строгий траур, как это прежде было принято. И каждую среду ездила на кладбище: ее муж умер в среду.

Сантамария спросил сдавленным голосом:

– А как она ездила?

– Куда?

– На кладбище. На машине?

– Да нет же. В те времена машин было совсем мало, не то что сейчас. И потом Инес, бедняга, не умела тогда водить машину.

– Значит, она ездила на трамвае?

– Сначала она порядочное расстояние проходила пешком, затем ехала в автобусе до центра, а оттуда на трамвае. Тогда на кладбище ходил двенадцатый номер. Я тоже часто ездила с Инес…

Сантамария спокойно, даже слишком спокойно, положил на нижнюю полку шкафа картонку и снял черную кожаную сумку вдовы Табуссо. Он не слышал даже, как Вирджиния слабым голосом запротестовала: «Что вы делаете? Эти вещи для Инес…» Уверенно открыл сумку: внутри между пустым кошельком и носовым платком с траурной каемкой лежали очки от солнца – большие, новые. А в уголке валялся трамвайный билет, точно такого же цвета, что и тот, который был найден у трупа Ривьеры.

– Иди в свою комнату и почитай книгу, – приказала Вирджинии синьора Табуссо.

Должно быть, она очень рассердилась. Но вот за что? Может, ей не понравилось, что этот комиссар – такой симпатичный, с красивыми усами – взял и положил парик на стол, когда они спустились вниз. Инес, как только вернулась со вторым комиссаром, тоже очень вежливым и симпатичным, сразу заметила картонку, а на нее посмотрела так грозно, так грозно!

Вирджинии не хотелось оставаться одной, и она робко запротестовала.

– Инес, но ведь я… – со всхлипом сказала она.

Инес сидела в дедовском кресле, а оба синьора из полиции стояли с ней рядом. Комиссар с усами открыл жалюзи, и теперь вся гостиная была залита солнцем. А от слишком яркого света ковры выгорают. Пальмира об этом не раз ей напоминала. Но сегодня Пальмиры не было дома. (Выходные дни она проводила у дочки, которая замужем за дорожным полицейским – красивый мужчина, она однажды видела, как он регулировал уличное движение на перекрестке.) Раньше семи вечера Пальмира точно не вернется. Нет, я не хочу оставаться одна…

– Я не хочу оставаться одна, – захныкала Вирджиния.

– Иди в сад, поиграй в мяч с Чином.

Инес хочет ее спровадить. Она никогда ничего ей не говорит, всеми неприятными делами занимается сама: налогами, жалобами, переговорами с адвокатами… Но ей, оттого что она всегда в неведенье и ничем не может помочь Инес, бывает только хуже. Неужели Инес этого не понимает?!

– Вирджиния, мне нужно поговорить с этими господами.

– Почему бы вам не показать луг тому синьору, который стоит внизу у вишни? – сказал красивый комиссар без усов.

Луг… Конечно, это как-то связано с лугом, на котором хозяйничают эти ужасные, развратные женщины и валяется в траве всякая гадость. Все и началось с той ночи, когда она вышла прогуляться по лугу и пошла к площадке для игры в шары. И вдруг снизу появилась мегера, ведьма, которая взбиралась по холму. В руке у нее была труба, и сама она в свете автомобильных фар была такая страшная, такая страшная! Убийца… убийца… с черными подведенными глазами, ярко-красным мясистым ртом и львиной гривой белокурых волос.

Внезапно пол у нее под ногами качнулся, в глазах потемнело. Но видение оставалось ярким, ужасным, неизгладимым.

О святая дева Мария! – подумала Вирджиния, хватаясь рукой за пианино. – Нет, нет, этого не может быть, это неправда…

– Что с тобой Вирджиния? Тебе плохо?

– Нет-нет, я иду, иду, сейчас, сию минуту…

Она не хотела смотреть на Инес, не могла на нее смотреть. Святая дева Мария, помоги мне! – взмолилась она.

Собака с радостным лаем помчалась за ней на луг.

6

Сантамария и Де Пальма переглянулись: нет, синьора Табуссо не из тех женщин, которые испугаются допроса в полиции. Наоборот, попав во «вражеское окружение», синьора Табуссо станет еще воинственнее. Если в ее оборонительной линии есть слабые места – а они наверняка есть, – отыскать их будет легче здесь, где синьора Табуссо уверена в своей неуязвимости. Пусть так и думает.

Слабое место чутьем опытного полицейского нашел Де Пальма. Едва Вирджиния закрыла за собой дверь, он сказал:

– Моя двоюродная сестра тоже немного того, – и покрутил указательным пальцем у виска. – Пока кто-то их опекает, все идет как нельзя лучше. Но стоит им оказаться хоть ненадолго одним, как все идет прахом.

Нередко интуиция полицейского сродни интуиции законченного подлеца, подумал Сантамария.

– Моя сестра не разбирается в делах, ни черта в них не смыслит, – прорычала синьора Табуссо. – Но это не означает… не вижу ничего такого…

Она побагровела, оскорбленная Де Пальмой, который намекнул ей на возможные неприятные последствия. А она, видно, совсем упустила их из виду.

– Но я вовсе не утверждаю, что ваша сестра слабоумная, – возразил Де Пальма. – Тем более что тут, – он с жестокой улыбкой дотронулся до кармана пиджака, – лежит ордер и на нее. Мы многого ждем от ее показаний.

– Какой еще ордер?

– Увы, нам придется отвезти в полицию и синьорину Вирджинию, – сказал Де Пальма. – Для оказания ею помощи в расследовании, как мы это называем. Мы уверены, что она расскажет нам много интересного.

Синьора Табуссо, подобно Де Пальме, тоже покрутила указательным пальцем у виска.

– Интересно, кто здесь слабоумный! Что вам сможет рассказать Вирджиния?

– О, многое, – сказал Де Пальма, приглаживая волосы. – Уж мы найдем способ ее убедить быть с нами откровенной.

Синьора Табуссо вскинула на него глаза, в них был невольный страх.

– Не пытайтесь меня запугать, сейчас не времена немецкой оккупации. Есть законы, адвокаты…

– Ах да, я совсем забыл про адвокатов! – воскликнул Де Пальма. – Не хотите ли вы позвонить своему адвокату? Попросить его приехать?

Синьора Табуссо в ответ лишь пожала плечами.

– Верно, я и не подумал, сегодня воскресенье, – сказал Де Пальма. – Он ведь мог куда-нибудь уехать… У него, конечно же, прекрасная вилла в горах, а может быть, на берегу Лаго Маджоре. У этих знатоков юриспруденции куча денег, – со вздохом добавил он.

Он сел прямо напротив синьоры Табуссо, взял свернутый в трубку рулон и стал постукивать им по картонке для шляп, а Сантамария не мог ему знаком дать понять, что положил в картонку и черную сумку.

– А вот Гарроне не удалось завоевать себе место под солнцем, – сказал Сантамария. – Стать уважаемым профессионалом.

– Но он чуть было не преуспел в этом, – добавил Де Пальма. – Он нашел «Ле буне пере»… бедняга. И тоже мог стать солидным архитектором. – Он покачал головой. – Да, жаль его. Вы, синьора, знали архитектора Гарроне?

Вызов был брошен. В таких случаях у «подозреваемого» было два пути: либо возмутиться, начать все отрицать, бурно протестовать (но при этом его терзала мысль, что полиции уже все известно), либо отвечать уклончиво, неопределенно, а то и просто молчать.

Синьора Табуссо, поборов ярость, избрала второй путь.

Умная женщина, подумал Сантамария.

– Ну, как хотите, – сказал Де Пальма, прождав с полминуты. – Но я тоже профессионал и должен вас предупредить: все эти трюки с полицией не проходят. Вы можете молчать как рыба, сколько вам вздумается, или во всем признаться, или же рассказать совершенно невероятную, лживую историю и затем, подписывая протокол допроса, от всего отказаться… Нам это безразлично, поверьте мне на слово, потому что все тузы в наших руках.

– Какие тузы, о чем это вы? – сказала синьора Табуссо.

Но ей не удалось изобразить неподдельное изумление. Впрочем, и возмущения в голосе тоже не прозвучало. Скорее всего, ей как женщине трезвой захотелось узнать, что же все-таки известно полиции, подумал Сантамария.

– Для начала нам известно, что вы собирались продать по частям свой «луг». Превосходная идея, и это было бы весьма выгодное дельце – в наши дни жить только на ренту становится все труднее.

– Вы сдаете несколько квартир и еще имеете дом на виа Барбару, который приносит вам не прибыль, а одни неприятности, – с улыбкой добавил Сантамария. – Мне об этом только что рассказала Вирджиния.

Синьора Табуссо слегка поморщилась.

– Вы, синьора, обратились в серьезную архитектурную мастерскую «Трессо и Кампана» с просьбой составить проект наилучшего использования всех преимуществ вашего участка земли, – продолжал Де Пальма. – Во сколько оценивается этот участок?

– Трудно сказать, – ответил Сантамария. – Примерно в сто – двести миллионов лир.

– Во всяком случае, деньги немалые. Достаточные, чтобы спокойно прожить вместе с Вирджинией до конца своих дней. И тут появляется Гарроне, не так ли, синьора?

Де Пальма и не ждал ответа, просто он хотел лишний раз подчеркнуть, что бессмысленно и дальше отпираться. К тому же он надеялся, что рано или поздно Табуссо не выдержит и разразится гневной тирадой. Невозмутимый, хладнокровный убийца с железными нервами существует лишь на страницах газет…

– В один прекрасный день Гарроне позволил вам, попросил о встрече и предложил вам свой проект разделения участка, – продолжал Де Пальма. – Он бездарный архитектор, в городских проблемах – полный профан – словом, вообще не специалист. – Де Пальма усмехнулся и добавил: – Короче говоря, он классическая «плохая прачка». К тому же его проект оказался всего лишь наброском, который не смог бы использовать в работе ни землемер, ни прораб. Клочок бумаги – значительно ухудшенный вариант проекта фирмы «Трессо и Кампана», который Гарроне сумел скопировать. Да и сделан он был лишь для проформы, чтобы шантаж не выглядел слишком наглым. Но за этот клочок бумаги – кстати, фирме «Трессо и Кампана» синьора уже заплатила или вот-вот должна была заплатить, – Де Пальма полез в карман за сигаретами, – за этот клочок бумаги Гарроне потребовал, сколько он с вас потребовал, синьора? – Он вынул пачку сигарет и, не дождавшись ответа, продолжал: – Во всяком случае, много. Невероятную, абсурдную сумму. И вы только засмеялись ему в лицо. Не так ли, синьора?

Синьора Табуссо невольно стиснула челюсти и сжала пальцы в кулак.

– Да, вы засмеялись ему в лицо. Тогда Гарроне объяснил, что смеяться тут не над чем. Если вы не примете его так называемый проект – потом можете его хоть в огонь бросить, – он знает способ, как задержать, и надолго, настоящий проект фирмы «Трессо и Кампана» и помешать таким образом продаже вашего участка земли. Не переставая смеяться, синьора выгнала его вон. Но потом… – Де Пальма не спеша закурил, – проходит месяц, два, а разрешения воспользоваться проектом фирмы «Трессо и Кампана» синьора так и не получает… Почему? Где он застрял?

– В Отделе санитарно-технического надзора. Там, где проверяют наличие всех необходимых условий, – сказал Сантамария.

– Ах вот как! – воскликнул Де Пальма, пустив к потолку струю дыма. – Но ведь условий этих сотни, тысячи. Из-за какого именно проекту не дают хода, синьора не знает. Трессо и Кампана тоже не знают. Этого не знает никто.

– А вот Гарроне знает, – сказал Сантамария.

– И Гарроне вскоре снова объявляется, опять вам звонит. И на этот раз синьора уже не смеется ему в лицо. Скорее ей хочется разбить ему лицо в кровь. Не так ли, синьора?

Синьора Табуссо с преувеличенным хладнокровием несколько раз тщательно разгладила складки на шелковом платье, в котором она ходила к мессе.

– Синьора поняла, что недооценила Гарроне. Его слова оказались не блефом, не пустой угрозой и не хвастливой болтовней вымогателя, который утверждает, будто он друг депутата парламента или кардинала. Нет, Гарроне действительно знает кого-то, кто может похоронить навсегда проект, если синьора не раскошелится. Это был шантаж, но шантаж серьезный. – Де Пальма снова глубоко затянулся. – Вероятно, вы вступили с ним в переговоры, споры, унизились до просьбы помочь. Но теперь уже Гарроне смеется вам в лицо. Вы даже готовы дать ему небольшую сумму отступных. Но Гарроне не уступает ни лиры. Он даже поднял цену, не так ли, синьора? Проходит еще несколько недель, месяцев, а проект фирмы «Трессо и Кампана» где-то прочно застрял, а где именно и почему – никто не знает. Синьора связана по рукам и ногам, она не решается прямо потребовать объяснений у городских властей, боясь публичного скандала. К тому же она знает, что это весьма сложно и опасно. А главное, Гарроне пригрозил, что, если синьора официально обратится в соответствующие инстанции, он погубит все дело, и навсегда. И тут синьора, – заключил Де Пальма, отыскивая еще одно ее уязвимое место, – которая прежде недооценила Гарроне, совершает новую ошибку: принимает его теперь слишком всерьез, переоценивает.

Де Пальма дружелюбно ей улыбнулся, но синьора Табуссо не поддалась на его уловку, не поверила, что архитектора можно было и не убивать. Она лишь быстро подняла голову.

– Гарроне в самом деле, фигурально выражаясь, грозил вам ножом, – продолжал Де Пальма. – Но это был всего лишь перочинный ножик. Не знаю, что он вам наговорил, синьора, но мы-то знаем, что препятствие было просто надуманным. Не правда ли, Сантамария?

– Как мне сообщили, не было почти никаких препятствий для продажи «Ле буне пере», – ответил Сантамария.

– Значит, какое-то препятствие все-таки существовало, но его легко было устранить? – спросил Де Пальма у Сантамарии.

– В этом нет никаких сомнений. Если действовать согласно букве закона, то осуществление проекта можно было на некоторое время задержать. Но фактически это было крючкотворством, уловкой; достаточно было вам, синьора, потребовать проверки на месте, и, несмотря на наши бюрократические препоны, вы сразу получили бы нужное разрешение. Конечно, – добавил он, – для этого надо было знать, в чем заключается препятствие.

Сантамария понимал, что для синьоры Табуссо это сущая пытка, она уже почти сломлена. Чтобы не спросить, захлебнувшись криком, в чем же заключалось «препятствие» – причина всех ее бед, – она резко поднялась, подошла к окну и опустила шторы.

– Слишком много света, – сказала она, чтобы только не молчать дальше. – Мне это мешает, а вам?

И все-таки она еще держалась; закурила сигарету и снова спокойно села в кресло. Но уж слишком спокойно и в другое кресло, не в то, где сидела раньше. Де Пальма лениво, не торопясь, также пересел в другое кресло.

– Итак, оставалось одно: убрать Гарроне. – Де Пальма повернулся к Сантамарии. – Заметь, это единственное, что заставило меня усомниться в дальновидности и уме синьоры.

– Ты считаешь, что можно было иным путем обойти препятствие?

– Нет, нет. Но, даже убив Гарроне, синьора не получала никаких гарантий, что проект Трессо и Кампаны будет утвержден.

– Такие гарантии ей давал Гарроне. Вероятно, он сказал, что все зависит только от него, – сказал Сантамария.

– Да, и сделал глупость. Ведь Гарроне и был глупцом. А вот то, что вы, синьора, этому поверили, меня удивляет. А если бы потом, получив деньги, он сказал, что препятствие осталось? От шантажистов, один раз им уступив, уже не избавишься. Это даже малым детям ясно. Вы платите несколько миллионов, думаете, что теперь все уладилось, а месяц спустя шантажист появляется вновь и снова требует денег.

– Но о каких миллионах вы говорите?! – воскликнула Табуссо.

Она уже не могла сдерживаться. Больше, чем страх за судьбу сестры, и даже больше, чем нестерпимое желание узнать, что же это было за препятствие, на нее подействовал намек Де Пальмы на то, что Гарроне обвел ее вокруг пальца. Гордость синьоры Табуссо была уязвлена.

Де Пальма постарался расширить брешь.

– Вы правы, – с улыбкой сказал он. – Гарроне вы не дали ни лиры. На виа Мадзини вы отправились в парике и в дешевой одежде. Так что на убийство Гарроне вы потратили совсем немного. Если Гарроне сказал вам правду, то, убрав его, вы сделали весьма выгодное дело. Ну а если у него есть сообщники? Там видно будет. Вы ведь так решили, не правда ли, синьора?.. – Де Пальма погасил в пепельнице окурок, прежде чем нанести новый сильнейший удар. – Но чтобы вы несколько успокоились, скажу вам сразу: вы не ошиблись, единственным препятствием был Гарроне. Как только его не стало, было дано разрешение на продажу вашего участка. Сантамария видел это письменное разрешение сегодня утром.

– В пятницу. Разрешение было дано в пятницу, три дня спустя после гибели Гарроне.

– Как жаль, что оно запоздало, не правда ли, синьора?

Синьора Табуссо отряхнулась, как отряхиваются птицы после дождя, тоже погасила в пепельнице свой окурок. Удар явно пришелся в цель. Быть может, это нокаут, с надеждой подумал Сантамария. И в тот же миг синьора Табуссо заговорила.