Текст книги "Его осенило в воскресенье"

Автор книги: Карло Фруттеро

Соавторы: Франко Лучентини
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Она долго, бесконечно долго молчала.

– Если вы предложите мне сигарету, я не откажусь, – сказала она наконец. – У меня не осталось ни одной. – И выдохнула с облегчением.

Сантамария понял, что все между ними стало прежним. Он чуть не задохнулся от радости. Поднялся и засмеялся каким-то дурацким смехом.

– До чего же мы много курим в таких ситуациях, не правда ли?! – воскликнул он.

– Я уже целых два часа дрожу как осиновый лист, – призналась Анна Карла. Она машинально открыла сумочку и, ища зажигалку, вынула перчатки, платок и толстый том в грубой красной обложке.

– Что это? Вы и его нашли в «Балуне»?

Анна Карла густо покраснела.

– Да, там, – сказала она. И робко протянула книгу Сантамарии.

Комиссар Сантамария открыл ее и прочел заглавие «Практическое руководство для судебной полиции, составленное кавалером Луиджи Валентини».

Тут вошел Де Пальма, и это вернуло Сантамарию к невеселой действительности.

4

В пути Дзаваттаро не следил за дорогой. Шофер умело вел машину, а Дзаваттаро, сидя сзади, между двумя полицейскими, говорил без умолку, пытаясь убедить их, что все утро пробыл на проспекте Реджо со своими рабочими. Когда ему приказали выйти из машины, он удивился, увидев не двор префектуры, а маленький дворик, зажатый тремя незнакомыми ему домами… Никто из полицейских ничего ему не объяснил. Его поставили посреди двора, а потом повели в одно из зданий. Он поднялся по узкой лестнице и попал в пустое помещение, где стоял лишь голый стол и скамья. Один из двух полицейских вскоре исчез. В комнате воцарилась мертвая тишина. Дзаваттаро решил, что его привели в тюрьму.

– Мы в тюрьме «Нуове»? – еле слышно спросил он, придавленный тишиной вокруг.

Полицейский отрицательно покачал головой, Дзаваттаро молча протянул ему сигарету. Полицейский снова покачал головой, потом знаком велел ему не курить. Дзаваттаро сунул сигареты в карман. Немного спустя в дверях появился первый полицейский и жестом приказал ему идти за ним.

Втроем они прошли по длинному пустому коридору с высокими окнами, затем одолели лестничный пролет, коридорчик с низеньким потолком и наконец проникли в комнату, напоминающую короб. Один из полицейских заглянул в глазок двери и через минуту тихонько сказал:

– Ага, вот и он.

Дзаваттаро услышал шум шагов, дверь отворилась, и пожилой мужчина в темно-синей униформе провел их в большую, очень холодную комнату. Дзаваттаро охватил страх. Его не покидала мысль, что он в тюрьме.

Вместе с двумя полицейскими он пошел вслед за человеком в синей униформе. Тот подошел к одному из серых шкафчиков, вмонтированных в стену. Помещение было без окон и освещалось неоновыми трубками, подвешенными к самому потолку. Было адски холодно.

Старик в униформе остановился возле одного из шкафчиков и потянул на себя ручку. От стены с треском отделился огромный гроб. В гробу лежал накрытый простыней мертвец… Это морг. Полицейские решили показать мне Гарроне, догадался Дзаваттаро.

– О, проклятье! – процедил он сквозь зубы.

Один из полицейских знаком велел старику сдернуть простыню, другой схватил Дзаваттаро за локти и подтолкнул его к недвижимому телу.

У Дзаваттаро горло сдавило узлом.

– Ты когда-нибудь видел его? – спросил полицейский, все усиливая хватку.

Дзаваттаро посмотрел на мертвеца. Нет, это был не Гарроне, а блондин, приезжавший к нему вчера утром в мастерскую на «фиате-500».

– Ты его когда-нибудь видел? Узнаешь его?

Каждое слово грохотом отдавалось Дзаваттаро в ушах.

Он хотел ответить «да, видел», но не мог выдавить из себя ни звука. И вдруг голос у него прорезался, он громко, изумленно воскликнул:

– Баукьеро! Вспомнил, его звали Баукьеро!

5

– У меня сидит старьевщик, – сказал Де Пальма Сантамарии, когда они вышли в коридор. – Пойдем в кабинет Мальяно, он еще не вернулся от Дзаваттаро.

Сантамарию угнетало чувство вины перед Анной Карлой. Ведь она осталась в его кабинете с агентом Скальей. Тот делал вид, будто роется в бумагах и что-то ищет. Но она не какая-нибудь глупая девочка и прекрасно понимает, что Скалью посадили рядом, чтобы следить за ней, и он ждет, что у нее вдруг сдадут нервы и она во всем признается. Завтра, самое позднее в понедельник утром он объяснит Анне Карле, что такие уловки – тоже их традиция и нередко приводят к успеху.

– Ну, что ты узнал? – спросил Де Пальма.

– Она не видела Кампи в промежутке между без двадцати час и десять минут второго.

– Она сама была в «Балуне» еще с кем-нибудь?

– Нет, одна.

– Гм. А ты заметил, как раздувалась ее сумочка? Там явно лежит какой-то тяжелый предмет.

– Всего лишь книга. Она купила ее в «Балуне».

Убийца Гарроне, мужчина или женщина, заранее захватил с собой трубу или молоток, но в последний момент передумал и проломил архитектору голову каменным фаллосом. Должно быть, и в случае с пестиком произошло нечто похожее, размышлял Сантамария.

– Странная история с этим колокольчиком, – сказал Де Пальма. – Что она тебе об этом рассказывала?

– До колокольчика мы с ней еще не добрались, но сама история не кажется мне такой уж странной.

– Может, эта Анна Карла клептоманка?

– Нет, она захватила его по рассеянности, думала о другом и нечаянно…

– О чем? Должно быть, она изрядно нервничала, если даже не заметила, что стянула колокольчик.

– Послушай, будь она убийцей, она бы не рассказала тебе о пестике.

– Почему же? Ведь она предполагала, что мы все равно доберемся до лотка, с которого украли пестик. Больше того, не исключено, что она прихватила колокольчик специально, чтобы потом мы ее же благодарили за помощь. Ведь это она навела нас на след. Ты сам знаешь, к каким сложным уловкам порой прибегают преступники.

– Да, но… – пробормотал Сантамария.

Верно, многие крупные и мелкие преступники прибегают к столь тонким уловкам, что сами запутываются в хитросплетении своих планов. В точности как дети или безумцы. Но только не Анна Карла, нет, нет!

– Ну хорошо, разберемся, – заключил он.

– Тогда я займусь профессором и американкой, а ты потом допросишь Массимо Кампи. Если в те последние десять минут они были вместе с этим Кампи, нам придется пересмотреть все наши выкладки.

Они вновь вышли в коридор. Де Пальма обхватил голову руками и стал быстро расхаживать взад и вперед. Внезапно он остановился.

– Да, мы разузнали кое-что о трамвайном билете, – сказал он, повернувшись к Сантамарии лицом.

Кроме окровавленного пестика, двух спичек, раздавленного окурка сигареты, ржавого болта и жевательной резинки, эксперты нашли возле трупа трамвайный билет, отпечатанный в Турине. Но билет был темно-зеленого цвета, в то время как муниципальное трамвайное управление на всех линиях с некоторых пор ввело билеты других цветов.

– Нам пришлось-таки повоевать с трамвайным управлением, прежде чем оно согласилось проверить все старью серии субботних билетов. Зато теперь мы знаем, что билет был взят в трамвае двенадцатой линии.

– Куда ведет двенадцатая трамвайная линия?

– Ровным счетом никуда, ее закрыли. Но прежде она вела на кладбище. Билет был выпущен в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, – ответил Де Пальма.

6

Билет вполне мог выпасть из старой книги, мелькнуло у Сантамарии, к примеру, из «Практического руководства» (издание тысяча девятьсот тридцать пятого года), которое Анна Карла как раз листала, дожидаясь его возвращения, а сейчас засовывала в сумочку. Может, она и купила-то это руководство, чтобы он растрогался? Тонкий ход!

Не произнеся ни слова, Скалья вышел. Он всегда плохо играл роль «случайно схода попавшего». Как, впрочем, и все остальные роли.

– Хотите предупредить мужа? – предложил Сантамария Анне Карле.

– Сама не знаю. Я предпочла бы зря его не волновать. А что вы посоветуете?

– Давайте подождем немного, ситуация может проясниться уже к вечеру.

– Собственно, я даже не знаю, где его искать. У него было назначено на сегодня деловое свидание.

Последние слова она произнесла, выдержав долгую паузу.

Не хотела ли она таким, прямо скажем, подлым образом напомнить ему о несостоявшемся свидании на проспекте Бельджо? Сантамария стиснул челюсти.

– Вы рассказали мужу историю с письмом, с ритуальным убийством, с фаллосом?

– О да! Все рассказала. Его это позабавило. – Она помолчала и добавила: – Но боюсь, что мы все слишком далеко зашли в своих забавах.

Сантамария подумал, что тут она явно права.

– И еще знаете, что мне пришло в голову? – продолжала она. – Ведь преступник, кем бы он ни был, решившись на убийство в столь людном месте, сильно рисковал. Неужели он не мог выбрать места попустыннее, чем «Балун»?!

– А зачем? Ведь там, где полно людей, никто ничего не видит. Лучшего места, чтобы остаться незамеченным, не придумаешь. Вот он и остался незамеченным. Из пяти-шести человек, которые там были, никто ничего не видел и не слышал.

– Значит, вы считаете, если убийца – Массимо, то он преднамеренно привел Ривьеру в «Балун»?

– Вполне может быть.

– Но допустим, убийца – я! Как я могла заранее знать, что встречу Ривьеру в «Балуне»?

Сантамария покачал головой. Ему не хотелось ни в чем разуверять Анну Карлу, и его покоробило, что вопросы задает она, а не он.

– Вы могли узнать это от синьора Камин, от самого Ривьеры или от другого, неизвестного мне человека.

– Да, но я вчера вечером не говорила с… – Она помедлила и с улыбкой заключила: – Очевидно, вам моих заверений недостаточно.

– Вы правы.

– Так вы мне не верите?

– А как вы считаете, должен я вам верить на слово?

– Простите, но мне трудно в подобном положении смотреть на все как бы со стороны, – подавленно ответила она.

В каком положении? Человека, причастного к убийству? Или же в том сложном положении, в котором очутились они оба? Сантамарии теперь повсюду мерещились подвохи, а он знал, что подозрительный полицейский – плохой полицейский.

– Это, собственно, не имеет особого значения, – примирительно сказал он. – Любой мог узнать, что утром Ривьера отправился в «Балун».

– Каким образом?

– Выходя из дома, он оставил записку синьору Кампи, в которой уточнял, в каком именно месте и в какое время они должны встретиться. Эту записку мы нашли засунутой в дверную щель, когда приехали к Ривьере домой.

– Но тогда!.. – воскликнула Анна Карла. Она выпрямилась, щеки у нее порозовели, в глазах вновь появился радостный блеск. – Тогда все меняется, возникает тьма гипотез.

– Например?

– Сама не знаю, но выходит, что преступление мог совершить любой человек и по любой причине. Мотив убийства из-за ревности Массимо… или моей становится лишь одним из многих.

Сверкающие, красивые глаза подсказывали ему, что начинать надо именно «с другого мотива» – порыться в бумагах убитого, поискать письмо влюбленного официанта, просроченный вексель, фотографию, присланную с целью шантажа. Это позволило бы понять, какая пропасть разделяла жалкого служащего-гомосексуалиста и «людей из высшего света».

– Да, а потому возникает и следующая гипотеза… – сказал Сантамария. – Как я вам уже говорил…

Она вся словно сжалась.

– Гарроне?

– Вот именно. Предположим, что Ривьера узнал или выяснил: что-либо об убийстве Гарроне. Ну, к примеру, какую-то мелкую деталь, которой он не придал никакого значения. Он вполне мог рассказать об этом вчера или сегодня утром в «Балуне» убийце архитектора. А убийца, здраво или не очень здраво, но рассудил, что по этой детали полиции будет нетрудно до него добраться, если у Ривьеры будет время рассказать о ней другим.

– Особенно если против предполагаемого убийцы уже есть одна небольшая улика, – без тени улыбки заметила Анна Карла. – Например, письмо.

Минуту спустя молчание стало невыносимым для обоих. Сантамарии начало казаться, что он попал в мутный водоворот, который сейчас унесет его вместе со столом и стулом.

– Бедный Массимо, – сказала наконец Анна Карла. И добавила: – И я тоже.

– Но ведь это лишь одна из множества гипотез. И потом не забывайте: сегодня утром, кроме вас и Массимо, в «Балуне» были американка и профессор – у них тоже нет алиби. Неизвестно, где они были в решающие минуты. Да и ваш друг из Ивреа также пока не имеет алиби.

Анна Карла пожала плечами.

– Кто будет допрашивать Массимо, вы или ваш коллега? – спросила она.

– Конечно, я.

– Убийство как высокое искусство, – прошептала Анна Карла, глядя в окно. – Кажется, это было тысячу лет назад.

У Сантамарии, напротив, воспоминания об их встрече на залитой солнцем террасе виллы Кампи были совсем свежи. Он не мог заставить себя поверить в виновность Анны Карлы. Внутренне он был убежден, что она стала жертвой трагического стечения обстоятельств.

– Как воспринял случившееся синьор Кампи?

– Мы обменялись с ним всего несколькими словами. По-моему, он потрясен и подавлен.

А может быть, всего лишь напуган? И сейчас прикидывает, какие у него шансы выйти сухим из воды, подумал Сантамария.

– Я постараюсь его успокоить. А пока попрошу вас… – Сантамария поднялся, – повторить старшине Лопрести ваш рассказ для занесения в протокол. Конечно, не все, а лишь то, что связано с утренней поездкой вашей и ваших друзей, где и в какие часы вы находились. Наши методы, – добавил он со вздохом, – увы, весьма однообразны и скучны.

– Я в полном вашем распоряжении, – грустно и насмешливо ответила Анна Карла, также вставая со стула.

7

Землемер Баукьеро старательно привязал собаку к перилам балкона.

– Если я ее оставлю в квартире, она начнет царапать дверь и обдерет весь лак, – объяснил он полицейскому, не теряя надежды, что тот разрешит ему не ехать.

Но полицейский промолчал. Он вел себя совсем не так, как позавчера. В тот раз он посадил их обоих в машину и даже погладил собаку.

– Она не привыкла оставаться одна, – выпрямившись, сказал Баукьеро и наклонился к собаке. – А ты, глупая, веди себя прилично. Я скоро вернусь.

Собака сначала недоверчиво взглянула на хозяина, а потом бросилась к нему. Кожаный поводок, к которому Баукьеро привязал еще и толстую веревку, натянулся до предела, но выдержал, не порвался. Собака встала на задние лапы и с воем опрокинулась навзничь.

– Идемте, – сказал Баукьеро.

Когда он закрыл дверь на ключ, собака залаяла.

– Ей раньше не приходилось оставаться одной, вот она и не привыкла, – объяснял Баукьеро.

Полицейский снова промолчал. Они спустились по лестнице, и уже возле парадного Баукьеро услышал отчаянный лай, который разносился по всему двору.

На виа Мадзини их ждала машина. Полицейский посадил его сзади, рядом с невысоким волосатым человеком, которого Баукьеро прежде не видел. Впереди, рядом с шофером, сидел следователь, который допрашивал его на следующее утро после убийства Гарроне.

– О, добрый день! Как поживаете? – дружелюбно сказал Баукьеро.

– Добрый день, – хмуро ответил следователь.

Даже руки не протянул. Их всех словно подменили. Машина тронулась. Ребятишки-южане, поблескивая черными любопытными глазенками, молча смотрели вслед.

8

– Мне нужен переводчик, – сказал Сантамарии Де Пальма, выйдя из кабинета.

– Что, сам не справляешься?

– Я понимаю ровно половину из того, что он говорит. Печально – годы потрачены зря, – ответил Де Пальма.

– Это верно, – сказал Сантамария.

Вот уже несколько лет Де Пальма в свободные часы изучал по пластинкам английский.

– Едва начинаешь говорить с этими американистами на какую-нибудь важную тему, как выясняется, что они все произносят по-особому. А что, в отделе по делам иностранцев никого нет?

Де Пальма чрезвычайно изумился:

– В отделе по делам иностранцев? Зачем они мне?

– Прости, разве ты сам не сказал, что тебе нужен кто-либо знающий английский?

– Английский я и сам знаю. А вот пьемонтский диалект так и не освоил. А ведь уже столько лет живу в Турине.

– С кем же у тебя теперь сложности?

– С этим профессором, – мрачно ответил Де Пальма. – Он говорит то по-английски, то по-пьемонтски. Вероятно, психологи объяснили бы это тем, что под влиянием пока уважаемый профессор вспомнил язык детства. Пожалуйста, зайди на минутку и послушай сам.

У американиста Бонетто были железные нервы. После всех семестров, которые он провел в Америке, в этом кипящем котле, многие страшные вещи не производили на него ни малейшего впечатления: он привык к атмосфере насилия, притерпелся к ней. Он был лично знаком с девушкой – непосредственной свидетельницей убийства Мартина Лютера Кинга, ежедневно в баре питался бок о бок с негром, которого впоследствии ФБР арестовало за хранение взрывчатых веществ. Наконец, он сам нюхал гарь подожженных машин и слезоточивые газы. Однажды вечером в Нью-Йорке он сел в метро спустя полчаса после того, как в одном из вагонов той же линии двое пуэрториканцев поранили друг друга ножами. Не говоря уже о таксисте из Филадельфии, который никак не мог прийти в себя после того, как на него неделю назад напал один наркоман. Эти суровые испытания сделали Бонетто холодным и невозмутимым, «cool», как с восхищением сказал его друг Джеф, когда Бонетто предложил ему прогуляться по Гарлему в ночь расовых беспорядков. Правда, от прогулки их потом отговорили полицейские, оцепившие квартал. Они, кстати сказать, очень похожи на своих итальянских коллег. И те и другие нервозны и чрезмерно возбудимы. А оказавшись в сложной ситуации, буквально теряют голову. Да, итальянские фараоны тоже совсем не cool. Задают ему дурацкие вопросы, настойчиво допытываются, где он был утром. Их тупость приводила Бонетто в тихое бешенство. И все это как раз в тот самый день, когда в его жизнь вошла Шейла – высокая, белокурая, розовощекая, величественная Шейла. О'кэй, о’кэй, он им в сотый раз повторит, что не знал убитого, впервые увидел его сегодня утром и беседовал с ним всего несколько минут. О чем? Да о свежей речной воде, черт побери.

– Профессор вчера читал лекцию на эту тему, а на лекции, кажется, был Ривьера, – объяснил первый болван в полицейской форме второму болвану в полицейской форме.

– А-а, – воскликнул второй болван, и по его лицу было видно, что он ничего не понял. – Ну и какое на вас Ривьера произвел впечатление?

Да никакого, ровно никакого, этот тип совершенно nondescript. [21]21
  Не поддающийся описанию (англ.).


[Закрыть]Да к тому же, когда рядом была Шейла, разве мог на него произвести впечатление этот зануда! В довершение всего пришлось объяснять этим двум фараонам, что такое nondescript; они ровным счетом ничего не понимают – нули, абсолютные нули! Потом они снова принялись допытываться, что он делал в решающие пять или десять минут, где был и с кем, почему он вернулся в кафе и что означает на диалекте «чапапуэр».

– Что же еще, как не эта штука? – сказал американист Бонетто, взяв со стула шапочку капеллана.

Он щелкнул пальцем по куполообразной шапочке, чтобы показать, насколько метко название «чапапуэр».

– Чапа, – перевел он, – означает «catch» – хватать, ловить. Пуэр – пыль, dust. Пылеуловитель, сложное слово.

– Любопытная реликвия, – сказал второй сор. [22]22
  Полицейский (англ.).


[Закрыть]– А когда вы вернулись за ней в кафе, вы никого больше не встретили по дороге?

Да что это, допрос с пристрастием? Неужели они не понимают, что имеют дело не с наемным убийцей из «Коза Ностра», а с уважаемым профессором Феличе Бонетто?

– Нет, никого. I’m absolutely certain. [23]23
  Я в этом абсолютно уверен (англ.).


[Закрыть]

Пусть эти два доморощенных детектива только попробуют задержать его как material witness – важного свидетеля. Они требуют showdown – откровенного признания. Что ж, он готов позабавиться над ними. Всколыхнется вся Америка, разумеется, наиболее уважаемые люди Америки, которые прекрасно его знают. Письмо протеста в «Нью-Йорк таймс» вряд ли доставит большое удовольствие этим двум макакам. Письмо подпишут Сол Беллоу, Ноам Хомски, Джоан Баэз, доктор Спок, священник Абернети, его друзья и друзья его друзей, – человек сто в общей сложности. А в Европе письмо подпишут Сартр и Симона де Бовуар, и в знак солидарности Моравиа, Пазолини, Марпиоли… Нет, Марпиоли, после того что произошло между ними, не подпишет.

Сердце у американиста Бонетто радостно забилось.

– Итак, – сказал он, стараясь не выдать своего волнения и остаться вполне cool, – могу я быть свободным или же должен считать себя задержанным?

Двое cops недоуменно переглядывались, а он, затаив дыхание, в упор смотрел на них. Его ждало удивительное приключение! Незаконный арест, заключение в сырой, зловонной камере. Сведения об этом просочатся на волю, и волна возмущения захлестнет Новый и Старый Свет. Комитет «В защиту Бонетто», крики демонстрантов, заполонивших площади, «Свободу Бонетто!»… О, какой день, какой прекрасный день!

Ну разве это не дар судьбы: сначала чудесная встреча с Шейлой (она, конечно, организует митинг у тюрьмы «Нуове»), а теперь, теперь!..

– Нет, профессор, – ответил один из фараонов, – мы вызвали вас сюда только для дачи показаний.

– Необходимых для следствия?

– Да. Но это вопрос нескольких…

– Иными словами, если бы я сейчас захотел уйти, то не смог бы?

– Мы попросили бы вас остаться на время. Но едва будет составлен протокол…

– Короче говоря, вы меня не отпускаете?

– Так где вы находились в момент…

– О’кэй, о’кэй, не отпускайте, – сказал американист Бонетто, и глаза его вновь радостно блеснули. Он зримо представил себе, как Марпиоли, совершив харакири, от зависти съедает собственную печень.

– Похоже, он не слишком травмирован происшедшим, – сказал Сантамария Де Пальме, как только они вышли из кабинета. – Я бы сказал, вид у него скорее довольный.

– А ты не думаешь, что это нарочно, – предположил Де Пальма.

– Что ж, если он не хочет давать показаний, от которых нельзя было бы отпереться, то это способ не хуже любого другого.

– Лучше любого другого. К тому же я не уверен, что он не прикидывается дурачком – в случае чего эксперты признают его умственно неполноценным. Учти, он был знаком с Гарроне.

– Надо проверить, есть ли у него алиби во вторник вечером.

– Проверю, – сказал Де Пальма. – Но пока дам ему немного поостыть, а сам займусь американкой. Будем надеяться, что тем временем нервный шок пройдет, иначе толкового протокола не составить.

– Должно быть, это у него осталось со школьной скамьи, с экзаменов, – предположил Сантамария.

– Экзаменационный невроз. Со мной тоже бывало нечто подобное, – заметил Де Пальма. – Так синьором Кампи ты сам займешься?

– Увы, да. Пренеприятный экзамен, – со вздохом сказал Сантамария.