Текст книги "Собрание сочинений. Том 9"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 52 страниц)
В чем же заключается эта высокая «оценка» с моей стороны, которая так радует теперь благородное сердце Виллиха? В том, что я «оценил» г-на Виллиха как очень неплохого, при сложившихся обстоятельствах, батальонного командира, который за двадцать лет службы прусским лейтенантом усвоил необходимые для этого сведения, который не был лишен способностей для ведения малой и, в частности, партизанской войны и который, наконец, обладал тем преимуществом, что в качестве начальника добровольческого отряда из 600–700 человек был вполне на месте, между тем как большинство старших офицеров в ту кампанию состояло из субъектов, не обладавших вообще никаким военным образованием или же обладавших им в такой степени, которая совершенно не соответствовала занимаемым ими постам. Сказать, что г-н Виллих мог лучше командовать семью сотнями человек, чем первый встречный студент, унтер-офицер, школьный учитель или сапожник, это является, конечно, «весьма лестной оценкой» для прусского лейтенанта, имевшего для этого 20 лет подготовки! Dans le royaume des aveugles le borgne est roi {В стране слепых и кривой – король. Ред.}. Само собой разумеется, что, занимая подчиненное место, он нес меньше ответственности и, следовательно, мог сделать меньше промахов, чем «его конкуренты», которые командовали дивизиями или занимали высшие генеральские посты. Кто знает, не оказался ли бы и Зигель, бывший совсем не на месте в качестве «главнокомандующего», неплохим батальонным командиром?
А эта горестная жалоба скромного Виллиха – который некоторыми американскими газетами за выслугу лет произведен в «генералы», вероятно, по моей вине – эта его жалоба, будто моя «оценка» грозит ему опасностью стать также генералом in partibus{61}, да что генералом, – полководцем, государственным деятелем, даже диктатором! Друг Виллих составил себе, должно быть, очень своеобразные представления о тех блестящих наградах, которые хранит in petto {в тайне, в душе. Ред.} коммунистическая партия для примкнувшего к ней довольно сносного батальонного командира и начальника добровольческого отряда.
В упомянутой статье я говорил о Виллихе только как о военном, ибо только как таковой он мог интересовать публику, поскольку «государственным деятелем» он стал лишь после того. Если бы я имел злобу против него – ту злобу, которой, по его мнению, охвачены я и мои друзья, – если бы для меня представляло интерес дать ему личную характеристику, то какие можно было бы рассказать эпизоды! Ограничься я даже одной лишь комической стороной дела, разве мог бы я опустить историю про яблоню, под которой он и его безансонцы[384]384
Имеется в виду отряд, организованный Виллихом из немецких эмигрантов – рабочих и ремесленников в Безансоне (Франция) в ноябре 1848 года. Члены отряда получали пособие от французского правительства, но в начале 1849 г. выплата пособия была прекращена. Позднее отряд вошел в состав добровольческого подразделения, принимавшего под командованием Виллиха участие в действиях баденско-пфальцской повстанческой армии в мае – июне 1849 года.
[Закрыть] собрались скорее умереть с пением песен, чем еще раз покинуть немецкую землю, дав в этом торжественную клятву. Разве мог бы я не рассказать о комедии, разыгравшейся на границе, когда друг Виллих сделал вид, что он и впрямь готов осуществить это намерение; когда ко мне подошло несколько простодушных людей, вполне серьезно убеждая меня отговорить бравого Виллиха от его решения; когда, наконец, Виллих, собрав отряд, обратился ко всем с вопросом, не предпочитают ли они скорее умереть на немецкой земле, чем отправиться в изгнание, и когда после долгого общего молчания один-единственный, презирающий смерть, безансонец воскликнул: «Остаться здесь!», после чего вся компания ко всеобщему великому удовольствию со всем оружием и обозом перешла в конце концов на территорию Швейцарии. Какой занятный эпизод представила бы позднейшая история с самим обозом, которая не лишена интереса в данный момент, когда сам Виллих призывает полмира высказаться по поводу его «характера». Впрочем, тем, кто желает узнать подробности об этом и о Других приключениях, стоит только обратиться к кому-нибудь из его 300 спартанцев, так и не сумевших найти тогда для себя Фермопил[385]385
Маркс имеет в виду героическую защиту отрядом спартанцев в 300 человек под начальством царя Леонида Фермопильского горного прохода против целой армии персов в 480 г. до н. э. во время греко-персидских войн. В Фермопильском сражении Леонид и весь его отряд погибли.
[Закрыть]. Они всегда проявляли готовность рассказывать за спиной характерной личности о самых скандальных происшествиях. У меня тому масса свидетелей.
Об истории с моей «храбростью» я не скажу ни слова. К своему удивлению, я обнаружил тогда в Бадене, что храбрость – это одно из самых обыденных качеств, не заслуживающих того, чтобы о нем распространяться, но что одна лишь простая храбрость стоит не больше, чем простая добрая воля, и поэтому довольно часто случается, что каждый в отдельности – герой и храбрец, а весь батальон в целом удирает, как один человек. Примером этого является поход виллиховского отряда в Карлсдорф, подробно изложенный в моем рассказе о кампании за имперскую конституцию[386]386
См. настоящее издание, т. 7, стр. 183–184.
[Закрыть].
Виллих утверждает, что в связи с этим он якобы прочел мне неотразимую моральную проповедь, и именно в новогоднюю ночь 1850 года. Не имея обыкновения вести дневник с заметками о том, как я перехожу из одного года в другой, я не могу поручиться за эту дату. Во всяком случае Виллих никогда не произносил этой проповеди в таком виде, в каком он излагает ее в печати.
Виллих уверяет, что в Эмигрантском комитете[387]387
В сентябре 1849 г. Маркс был избран в состав Комитета помощи немецким эмигрантам в Лондоне, образованного при местном Просветительном обществе немецких рабочих. Чтобы пресечь попытки мелкобуржуазных демократов-эмигрантов подчинить своему влиянию пролетарские элементы лондонской эмиграции, Комитет по предложению Маркса и других руководителей Союза коммунистов был преобразован в Социал-демократический эмигрантский комитет, в руководство которого входили Маркс и Энгельс. В середине сентября 1850 г. Маркс и Энгельс заявили о своем выходе из Эмигрантского комитета, большинство членов которого подпало под влияние фракции Виллиха – Шаппера.
[Закрыть] я вместе с некоторыми другими лицами будто бы вел себя «недостойно» по отношению к великому человеку. Shocking! {Ужасно! Ред.} Но где же были эти неотразимые моральные аргументы в тот момент, когда Виллих, эта гроза нечестивых, вдруг оказался бессильным против простого «недостойного поведения»? Едва ли требуется, чтобы я серьезно останавливался на подобных нелепостях.
На заседании Центрального комитета, где между Шраммом и Виллихом дело дошло до вызова на дуэль[388]388
Упомянутое заседание Центрального комитета Союза коммунистов состоялось в последних числах августа 1850 года.
[Закрыть], я будто бы совершил преступление, «покинув комнату» вместе с Шраммом незадолго до этой сцены и, следовательно, подготовив всю сцену.
Прежде Шрамма «натравливал» якобы Маркс, теперь же, для разнообразия, в этой роли выступаю я. Дуэль между старым, опытным в обращении с пистолетом, прусским лейтенантом и коммерсантом, который, может быть, никогда не держал пистолета в руке, была поистине великолепным средством, чтобы «убрать с дороги» лейтенанта. Несмотря на это, друг Виллих повсюду рассказывал, – устно и письменно, – будто мы хотели, чтобы его застрелили.
Весьма возможно – я не веду дневника тех случаев, когда известная нужда заставляет меня покидать комнату, – что я одновременно с Шраммом оставил комнату; но едва ли это вероятно, так как из хранящихся у меня протоколов заседаний тогдашнего Центрального комитета я вижу, что в тот вечер Шрамм и я по очереди вели протокол. Шрамм просто был взбешен наглым поведением Виллиха и, к величайшему изумлению всех нас, вызвал его на дуэль. За несколько минут до того сам Шрамм, вероятно, не подозревал, что дело примет такой оборот. Трудно представить себе более непроизвольный поступок. Виллих и здесь рассказывает, будто он заявил: «Ты, Шрамм, покинешь комнату!» В действительности Виллих обратился к Центральному комитету с требованием удалить Шрамма. Центральный комитет не счел нужным удовлетворить его желание, и Шрамм удалился только по личной просьбе Маркса, желавшего избежать дальнейшего скандала. На моей стороне – протоколы, на стороне г-на Виллиха – его личный характер.
Фридрих Энгельс»
Г-н Виллих сообщает далее, как он рассказал в Просветительном обществе рабочих о «недостойном поведении» Эмигрантского комитета и внес по этому поводу предложение.
«Когда», – повествует благородное сознание, – «когда негодование против Маркса и его клики достигло высшей степени, я голосовал за рассмотрение вопроса в Центральном комитете. Это и имело место».
Что имело место? Голосование Виллиха или же рассмотрение вопроса в Центральном комитете? Но какое великодушие! Его повелительный голос спасает его врагов от достигшего высшей степени негодования народа. Г-н Виллих забывает только то обстоятельство, что Центральный комитет был тайным комитетом тайного общества, а Общество рабочих было открытым, общедоступным обществом. Он забывает, что вопрос о рассмотрении дела в Центральном комитете не мог поэтому ставиться на голосование в Обществе рабочих и что сцена милосердного самаритянина, в качестве героя которой он фигурирует, не могла иметь места. Друг Шаппер поможет ему освежить свою память.
Из открытого Общества рабочих г-н Виллих ведет нас в тайный Центральный комитет, а из Центрального комитета – в Антверпен, на дуэль, на свою дуэль с Шраммом:
«Шрамм приехал в Остенде в сопровождении одного бывшего русского офицера, который во время венгерской революции перешел, по его словам, на сторону венгров и по окончании дуэли бесследно исчез».
Этот «бывший русский офицер» не кто иной, как Генрик Людвик Мисковский.
«This is», – читаем мы в свидетельстве, выданном бывшему русскому офицеру, – «this is to testify, that the bearer Henri Lewis Miskowsky, a Polish gentleman, has served during the late Hungarian war 1848–1849 as officer in the 46th. bataillon of the Hungarian Honveds, and that he behaved as such praiseworthy and gallantly.
London, Nov. 12, 1853. L. Kossuth, late governor of Hungary»{62}.
Изолгавшееся благородное сознание! Но цель благородна. Противоположность между добром и злом должна быть изображена в разительном контрасте, как живая картина. Что за живописная группа! На одной стороне наш благородный муж, окруженный
«Теховым, находящимся теперь в Австралии, Видилем, французским гусарским ротмистром, который находился тогда в изгнании, а теперь сидит в тюрьме в Алжире, и Бартелеми, известным по французским газетам как один из решительнейших революционеров».
Короче говоря, на одной стороне Виллих собственной персоной, окруженный цветом двух революций; на другой стороне – Шрамм, этот воплощенный порок, покинутый всеми, кроме одного «бывшего русского офицера», который участвовал в венгерской революции не в действительности, а только «по его словам» и который сразу же после дуэли «бесследно исчезает», то есть в конце концов оказывается самим дьяволом. Далее следует художественное изображение того, как добродетель остановилась в «первом отеле» Остенде, где проживал один «прусский принц», между тем как порок вместе с русским офицером «поселился в частном доме». Впрочем, русский офицер, по-видимому, не совсем «исчез по окончании дуэли», так как, по дальнейшему рассказу г-на Виллиха, «Шрамм с русским офицером остался у ручья». Но русский офицер не исчез также и с лица земли, как надеется наш благородный рыцарь. Это явствует из нижеследующего заявления:
«Лондон, 24 ноября 1853 г.
В «Criminal-Zeitung» от 28 октября помещена статья г-на Виллиха, в которой он, в частности, описывает свою дуэль с Шраммом в Антверпене в 1850 году. К сожалению, описание это не во всех пунктах правдиво информирует публику. Там сказано: «Условились о дуэли и т. д., Шрамм приехал в сопровождении одного бывшего русского офицера и т. д., который и т. д. исчез». Это неправда. Я никогда не служил России; с таким же основанием, как меня, можно было бы назвать русскими всех других польских офицеров, участвовавших в освободительной войне Венгрии. Я служил в Венгрии с начала войны 1848 г. до самого ее исхода при Вилагоше в 1849 году. Я также не исчезал бесследно. После того как Шрамм, который выстрелил в Виллиха, выдвинувшись всего на полшага от исходной позиции, промахнулся, а Виллих выстрелил со своего места в Шрамма и его пуля слегка оцарапала голову Шрамма, я остался при последнем, ибо у нас не было доктора» (дуэль организовывал г-н Виллих); «я промыл Шрамму рану и перевязал ее, не обращая внимания на семь человек, которые недалеко от нас убирали сено, наблюдая за дуэлью, и могли оказаться опасными для меня. Виллих и его спутники удалились самым поспешным образом, Шрамм же и я спокойно оставались на месте, смотря им вслед. Вскоре они скрылись с наших глаз. Я должен еще заметить, что Виллих и его спутники были уже на месте дуэли, когда мы туда прибыли, и что они отмеряли расстояние для поединка, причем Виллих выбрал для себя такую позицию, чтобы оставаться в тени. Я обратил на это внимание Шрамма, но он сказал: «пусть будет так». Шрамм держался мужественно, бесстрашно, с полным хладнокровием. Тот факт, что я вынужден был остаться в Бельгии, не остался неизвестным лицам, причастным к этому происшествию. Вдаваться в дальнейшие подробности этой столь своеобразной по своей форме дуэли я не хочу.
Генрик Людвик Мисковский»
Механизм благородного сознания заведен. Изобретя какого-то русского офицера, оно заставляет его тут же бесследно исчезнуть. Вместо этого офицера на поле боя непременно должен теперь, подобно Самиелю, появиться я, хотя бы в бестелесном виде.
«На следующий день, рано утром» (после прибытия г-на Виллиха в Остенде), «он» (один близко знакомый французский гражданин), «показал нам брюссельский «Precurseur», в котором была помещена частная корреспонденция, содержащая следующее место: «В Брайтон прибыло много немецких эмигрантов. Нам пишут из этого города: Ледрю-Роллен и французские эмигранты Лондона собираются на днях устроить конгресс в Остенде вместе с бельгийскими демократами». Кто может претендовать на честь назвать эту идею своей идеей? От француза она не исходила, для этого она была слишком a propos {кстати. Ред.}. Эта честь принадлежит безраздельно г-ну Марксу, ибо если один из его друзей и мог таковое исполнить, то все же голова, а не рука создает идею».
«Один близко знакомый французский гражданин» показывает г-ну Виллиху и К° брюссельский «Precurseur». Он показывает им то, чего не существует. В действительности существует антверпенский «Precurseur»[389]389
«Le Precurseur» («Предвестник») – бельгийская буржуазная ежедневная газета; издавалась в Антверпене с 1836 года.
[Закрыть]. Систематические искажения и измышления в области топографии и хронологии составляют существенную функцию благородного сознания. Для его идеальных произведений подходят только такие рамки, как идеальное время и идеальное пространство.
Чтобы доказать, что эта идея, а именно статья в брюссельском «Precurseur» «исходила от» Маркса, г-н Виллих уверяет: «от француза она не исходила». Эта идея вообще не исходила от кого-либо! «Для этого она была слишком а propos». Mon dieu {Боже мой. Ред.}, почему бы идее, которую сам г-н Виллих может выразить лишь по-французски, не исходить от француза? Но каким образом здесь вообще вдруг очутился француз, о благородное сознание? Что за дело французу до Виллиха, Шрамма, бывшего русского офицера и брюссельского «Precurseur»?
Рупор мыслей благородного сознания начинает не вовремя говорить громко и выдает, что оно а propos сочло нужным выбросить одно необходимое промежуточное звено. Вставим его обратно.
Еще до того, как Шрамм вызвал на дуэль г-на Виллиха, француз Бартелеми условился о дуэли с французом Сонжоном; последняя должна была состояться в Бельгии. Бартелеми выбрал себе в качестве секундантов Виллиха и Видиля. Сонжон выехал в Бельгию. Тем временем произошел инцидент с Шраммом. И вот обе дуэли должны были состояться в один день. Сонжон не явился на место поединка. Бартелеми, по возвращении в Лондон, публично утверждал, что статья в антверпенском «Precurseur» – дело рук Сонжона.
Благородное сознание долго колебалось, прежде чем оно перенесло идею с Бартелеми на себя, а с Сонжона на меня. Первоначально, как рассказывал мне и Энгельсу сам Техов после своего возвращения в Лондон, оно было твердо убеждено, что я намеревался через посредство Шрамма отправить благородного мужа на тот свет, и письменно распространило эту идею по всему миру. Но, по более зрелом размышлении, оно решило, что мне с моей дьявольской тактикой не могло прийти в голову убрать г-на Виллиха при помощи дуэли с Шраммом. Поэтому оно ухватилось за идею, которая «не исходила от француза».
Тезис: «Эта честь принадлежит безраздельно г-ну Марксу». Доказательство: «Ибо если один из его друзей и мог таковое» (идея, разумеется, у нашего непорочного рыцаря среднего рода, а не женского) «исполнить» (исполнить идею!), «то все же голова, а не рука создает идею». Ибо если! Великое ибо если! Чтобы доказать, что Маркс выдумал «таковое», г-н Виллих допускает, что один друг Маркса исполнил или, вернее, мог «таковое» исполнить. Quod erat demonstrandum {что и требовалось доказать. Ред.}.
«Если», – говорит благородное сознание, – «если установлено, что Семере, друг Маркса, предал венгерскую корону австрийскому правительству, то это было бы верным доказательством и т. д.».
Установлено, положим, как раз обратное. Но это не относится к делу. Если бы Семере совершил предательство, то это было бы для г-на Виллиха «верным» доказательством того, что автором статьи в брюссельском «Precurseur» является Маркс. Но если даже посылка не установлена, то все же твердо установлено заключение, иначе говоря твердо установлено, что если Семере предал корону святого Стефана, то Маркс предал самого святого Стефана.
После того как русский офицер бесследно исчезает, г-н Виллих снова всплывает и притом в лондонском «Обществе рабочих», где
«рабочие единодушно осудили г-на Маркса», которого «на следующий день после выхода из Общества на общем собрании Лондонского округа исключили единодушно из Союза».
Но еще до этого
«Маркс вместе с большинством Центрального комитета принял решение перенести Центральный комитет из Лондона»
и, несмотря на благожелательные предостережения Шаппера, образовал свой особый округ. По уставу тайного общества, большинство имело право перенести Центральный комитет в Кёльн и временно исключить весь виллиховский округ, который не был полномочен принимать решения относительно Центрального комитета. Бросается в глаза то, что благородное сознание с его пристрастием к маленьким драматическим сценам, в которых г-н Виллих играет большую риторическую роль, на этот раз оставило неиспользованной самоё катастрофу, сцену разрыва. Искушение было велико, но, к сожалению, существует сухой протокол, показывающий, что торжествующий Христос в течение нескольких часов сидел в замешательстве, молча выслушивая обвинения злых духов, затем вдруг удрал, бросив друга Шаппера на произвол судьбы, и обрел снова дар речи лишь в «округе» правоверных. En passant {Между прочим. Ред.}, в то время как г-н В. вещает в Америке о великолепии «связанного с ним уважением и доверием Общества рабочих», даже г-н Шаппер счел необходимым пока что выйти из Общества г-на Виллиха.
Благородное сознание на мгновение поднимается из области столь свойственного ему «тактического» действия в область теории. Но это только одна видимость. В действительности же оно продолжает преподносить «образцы тактики г-на Маркса». На стр. 8 «Разоблачений» читаем: «Партия Шаппера – Виллиха» (г-н Виллих цитирует: Виллиха – Шаппера) «никогда не претендовала на честь иметь собственные идеи. Ей свойственно лишь своеобразное непонимание чужих идей»[390]390
См. настоящее издание, том 8, стр. 431.
[Закрыть]. Чтобы раскрыть перед публикой свой запас собственных идей, г-н В., в качестве своего новейшего открытия и в качестве опровержения взглядов Энгельса и моих, сообщает, «какие учреждения» «создала» бы мелкая буржуазия, если бы она пришла к власти. В одном, написанном Энгельсом и мной и захваченном саксонской полицией у Бюргерса циркулярном обращении[391]391
Имеется в виду написанное Марксом и Энгельсом в марте 1850 г. «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов» (см. настоящее издание, т. 7, стр. 257–267).
[Закрыть], которое было напечатано в самых распространенных немецких газетах и составляет основу кёльнского обвинительного акта, имеется довольно подробное изложение благих пожеланий немецкой мелкой буржуазии. Отсюда взят текст проповеди Виллиха. Пусть читатель сравнит оригинал и копию. Как гуманно со стороны добродетели, что она занимается списыванием у порока, хотя и со «своеобразным непониманием». Ухудшение стиля компенсируется за счет улучшения намерений.
На стр. 64 «Разоблачений» сказано, что Союз коммунистов, по моему мнению, «ставит своей целью образование не правительственной, а оппозиционной партии будущего»[392]392
См. настоящее издание, т. 8, стр. 481.
[Закрыть]. Г-н Виллих в силу своего благородства отбрасывает одну часть фразы: «не правительственной», цепляясь за вторую: «оппозиционной партии будущего». Разорвав таким остроумным образом пополам это предложение, он доказывает, что истинная партия революции, это – партия людей, гоняющихся за местами.
Другая «собственная» идея, произведенная на свет г-ном Виллихом, заключается в том, что практическое противоречие между благородным сознанием и его противниками может быть выражено и теоретически, как «разделение человечества на две породы», Виллихов и Анти-Виллихов, на породу благородных и породу неблагородных. О породе благородных мы узнаем, что их главный отличительный признак состоит в том, «что они ценят друг друга». Быть скучным – такова привилегия благородного сознания, когда оно перестает развлекать нас своими образцами тактики.
Мы видели, как благородное сознание извращает или подтасовывает факты или же выдает смехотворные гипотезы за серьезные тезисы – и все это для того, чтобы объявить фактически чем-то неблагородным, низким все то, что противоречит ему. Мы видели, поэтому, как вся его деятельность сводится исключительно к изобретению низостей. Оборотной стороной этой деятельности является то, что благородное сознание превращает те фактические недоразумения, которые возникают между ним и остальным миром, – как бы они ни казались компрометирующими, – в фактические доказательства своего благородства. Для чистого все чисто, и противник, судящий о благородном сознании по его делам, доказывает этим лишь то, что сам он нечистый. Поэтому благородному сознанию нечего оправдываться, ему остается только выражать свое моральное негодование и удивление относительно противника, который принуждает его оправдываться. Поэтому тот эпизод, в котором г-н Виллих якобы оправдывается, с таким же успехом мог бы не иметь места, как в этом убедится каждый, кто сравнит мои «Разоблачения», добровольные признания Гирша и ответ г-на Виллиха. Я поэтому покажу лишь на некоторых примерах, что собой представляют мужи благородного сознания.
В большей степени, чем моими «Разоблачениями» г-н Виллих был скомпрометирован добровольными признаниями Гирша, хотя первоначальной целью их было прославить его как избавителя от собственных врагов. Он поэтому тщательно избегает касаться добровольных признаний Гирша. Он избегает даже упоминания их. Гирш, как известно, – орудие прусской полиции против партии, к которой я принадлежу. Этому факту г-н Виллих противопоставляет предположение, что Гирш собственно предназначался мной для того, чтобы «взорвать» партию Виллиха.
«Очень скоро он» (Гирш) «стал интриговать вместе с некоторыми сторонниками Маркса, особенно с неким Лохнером, чтобы взорвать Общество. Вследствие этого за ним стали наблюдать. Он был уличен и т. д. По моему предложению его исключили; Лохнер вступился за него и был тоже исключен… Гирш стал интриговать теперь против О. Дица… Интрига была немедленно вновь раскрыта».
О том, что Гирш, по предложению г-на Виллиха, был, как шпион, изгнан из Общества рабочих на Грейт-Уиндмилл-стрит, я сам говорю в «Разоблачениях», стр. 67[393]393
См. настоящее издание, т. 8, стр. 484.
[Закрыть]. Это изгнание не имело никакого значения в моих глазах, так как я узнал, что – как это подтверждает теперь и сам г-н Виллих – причиной его послужили не доказанные факты, а подозрения о каких-то воображаемых интригах Гирша со мной. Я знал, что в этом преступлении Гирш неповинен. Что касается Лохнера, то он требовал доказательств вины Гирша. Г-н Виллих ответил, что неизвестно, на какие средства живет Гирш. А на какие средства живет г-н Виллих? – спросил Лохнер. За это «недостойное» замечание Лохнер был привлечен к суду чести и, так как, несмотря на все увещевания, он не хотел покаяться в этом грехе, то был «исключен». После того как Гирш был исключен, а за ним последовал Лохнер, Гирш стал интриговать
«теперь главным образом против О. Дица вместе с одним очень подозрительным бывшим саксонским полицейским агентом, который выдвинул обвинение против Дица».
Штехан, совершив побег из одной ганноверской тюрьмы, прибыл в Лондон, вступил в виллиховское Общество рабочих и выдвинул против О. Дица обвинение. Штехан не был ни «подозрительным», ни «бывшим саксонским полицейским агентом». Выступить с обвинениями против О. Дица Штехана побудило то обстоятельство, что судебный следователь показал ему в Ганновере ряд его собственных писем, адресованных им в Лондон Дицу, секретарю виллиховского Комитета[394]394
Маркс имеет в виду Центральный комитет сектантско-авантюристской фракции Виллиха – Шаппера, отколовшейся после 15 сентября 1850 г. от Союза коммунистов и обособившейся в самостоятельную организацию. По аналогии с сепаратным объединением реакционных католических кантонов в Швейцарии в 40-х годах XIX в. Маркс и Энгельс иронически называли эту организацию Зондербундом (Особым Союзом).
[Закрыть]. Почти одновременно с Штеханом появились Лохнер, Эк-кариус II, только что выпущенный из ганноверской тюрьмы и высланный, Гимпель, которого разыскивали на основании приказа об аресте по делу об участии в шлезвиг-гольштейнских событиях, и Гирш, который в 1848 г. сидел в Гамбурге из-за одного революционного стихотворения и выдавал себя за человека, снова преследуемого полицией. Вместе с Штеханом они составили своего рода оппозицию и совершили грех против святого духа, выступив против вероучения г-на Виллиха на публичных дискуссиях Общества. Все они выражали удивление по поводу того, что ответом на обвинение Штеханом Дица явилось исключение Гирша Виллихом. Вскоре все они вышли из Общества рабочих и образовали вместе с Штеханом отдельное общество, просуществовавшее некоторое время. Со мной они установили связь лишь после своего выхода из общества г-на Виллиха. Благородное сознание выдает свою лживость тем, что извращает хронологию и совершенно игнорирует Штехана, это необходимое, но неудобное промежуточное звено.
Я говорю на стр. 66 «Разоблачений»: «Незадолго до открытия заседаний кёльнского суда присяжных Кинкель и Виллих послали одного портновского подмастерья {А. Геберта. Ред.} в качестве эмиссара в Германию»[395]395
См. настоящее издание, т. 8, стр. 483.
[Закрыть] и т. д.
«Почему», – восклицает с негодованием благородное сознание, – «почему г-н Маркс делает упор на том, что это был портновский подмастерье?»
Я вовсе не «делаю упора» на том, что это был портновский подмастерье, как, например, благородный муж делает упор на том, что Пипер – «домашний учитель у Ротшильда», хотя Пипер в результате кёльнского процесса коммунистов потерял свое место у Ротшильда, став вместо этого членом редакции органа английских чартистов {«People's Paper». Ред.}. Я просто называю портновского подмастерья портновским подмастерьем. Почему? Ибо я должен был умолчать о его имени и в то же время показать гг. Кинкелю и Виллиху, что я вполне осведомлен о личности их эмиссара. Благородное сознание обвиняет меня поэтому в государственной измене по отношению ко всем портновским подмастерьям и старается заполучить их голоса пиндаровой одой в честь портновских подмастерьев. Щадя добрую славу портновских подмастерьев, благородное сознание великодушно умалчивает о том, что Эккариус – на которого оно указывает как на одного из изгнанных козлищ – является портновским подмастерьем, что нисколько не помешало до сих пор Эккариусу быть одним из крупнейших мыслителей немецкого пролетариата и завоевать себе своими английскими статьями в «Red Republican», «Notes to the People»[396]396
«The Red Republicans («Красный республиканец») – чартистский еженедельник, издававшийся Д. Гарни в июле – ноябре 1850 года. В этом еженедельнике был напечатан первый английский перевод «Манифеста Коммунистической партии».
«Notes to the People» («Заметки для народа») – английский еженедельник, орган чартистов; выходил в Лондоне в 1851–1852 гг. под редакцией Э. Джонса. Маркс и Энгельс оказывали поддержку журналу, принимая участие в его редактировании и издании, и опубликовали в нем с июня 1851 по апрель 1852 г. ряд статей.
[Закрыть] и в «People's Paper» авторитет даже среди чартистов. Вот каким способом г-н Виллих опровергает мои разоблачения относительно деятельности посланного им и Кинкелем в Германию портновского подмастерья.
Теперь перейдем к случаю с Хенце. Благородное сознание пытается выпадом против меня прикрыть свою собственную позицию.
«Между прочим он» (Хенце) «ссудил Марксу 300 талеров».
В мае 1849 г. я сообщил г-ну Ремпелю о финансовых затруднениях «Neue Rheinische Zeitung», возраставших вместе с ростом числа подписчиков, ибо расходы приходилось покрывать наличными деньгами, а взносы поступали лишь с опозданием; кроме того, значительный дефицит создался из-за дезертирства почти всех акционеров, вызванного статьями в защиту парижских июньских инсургентов, а также статьями против франкфуртских парламентариев, берлинских соглашателей и членов мартовских союзов[397]397
Имеются в виду статьи Маркса и Энгельса, посвященные героическому восстанию парижских рабочих в июне 1848 г., а также статьи Маркса и Энгельса, направленные против трусливой политики общегерманского Национального собрания, созванного во Франкфурте-на-Майне, я соглашательской позиции прусского Национального собрания, а также против деятелей мартовских союзов (см. настоящее издание, тт. 5 и 6).
Мартовские союзы во главе с Центральным мартовским союзом во Франкфурте были организованы в различных городах Германии в конце ноября 1848 г. депутатами левого крыла франкфуртского Национального собрания. Союзы провозглашали своей целью защиту завоеваний мартовской революции 1848 г. в Германии. Они возглавлялись такими мелкобуржуазными демократами, как Фрёбель, Симон, Руге, Фогт и др. Маркс и Энгельс, уже начиная с декабря 1848 г., бичевали в «Neue Rheinische Zeitung» половинчатую, нерешительную политику руководивших союзами лидеров мелкобуржуазной демократии, показывая, что эта политика была на руку врагам революции.
[Закрыть]. Г-н Ремпель направил меня к Хенце, который ссудил «Neue Rheinische Zeitung» под мое письменное поручительство 300 талеров. Хенце, которого самого тогда преследовала полиция, счел необходимым покинуть Хамм и отправился со мной в Кёльн, где меня ожидало известие о том, что я подлежу высылке из пределов Пруссии. 300 талеров, занятые мной у Хенце, 1500 талеров, внесенных подписчиками, которые я получил через прусскую почту, принадлежавшая мне скоропечатная машина и пр. – все это пошло на погашение долгов «Neue Rheinische Zeitung» наборщикам, печатникам, бумагопродавцам, конторщикам, корреспондентам, персоналу редакции и т. д. Никто не знает этого лучше, чем г-н Хенце, так как он сам одолжил моей жене дорожную сумку для упаковки ее серебра и отправки его в ломбард во Франкфурт, чтобы мы могли раздобыть таким образом средства для наших личных нужд. Бухгалтерские книги «Neue Rheinische Zeitung» хранятся в Кёльне у купца Стефана Наута, и я уполномочиваю благородное сознание получить там официально заверенную выписку из этих книг.
После этого отступления вернемся к делу.
«Разоблачения» не видят ничего загадочного в том, что г-н Виллих был другом Хенце и получал от него денежную помощь. Они находят загадочным (стр. 65[398]398
См. настоящее издание, т. 8, стр. 482.
[Закрыть]), что Хенце, у которого ведь был произведен домашний обыск и были захвачены бумаги, который был уличен в том, что дал в Берлине пристанище Шиммельпфеннигу во время выполнения последним одной тайной миссии, и который «признался» в своем соучастии в деятельности Союза, – что этот самый Хенце в момент, когда кёльнский процесс близился к концу, когда бдительность прусской полиции была доведена до крайнего предела и за каждым сколько-нибудь подозрительным немцем в Германии и Англии следили строжайшим образом, получил разрешение властей поехать в Лондон и там беспрепятственно встречаться с Виллихом, а потом вернулся в Кёльн, чтобы дать «ложное показание» против Беккера. Определенный период времени придает взаимоотношениям гг. Хенце и Виллиха определенный характер, и упомянутые обстоятельства должны были казаться странными самому г-ну Виллиху, хотя он и не знал, что Хенце сносился по телеграфу из Лондона с прусской полицией. Дело идет об определенном периоде времени. Г-н Виллих правильно чувствует это и заявляет поэтому на свой благородный манер:
«Он» (Хенце) «приехал до процесса в Лондон» (это утверждаю и я) «не ко мне, а на промышленную выставку».
У благородного сознания своя собственная промышленная выставка, как и свой собственный брюссельский «Precurseur». Настоящая лондонская промышленная выставка была закрыта в октябре 1851 г., а у г-на Виллиха Хенце едет «на нее» в августе 1852 года. Это обстоятельство могут подтвердить Шили, Хейзе и прочие поручители кинкель-виллиховского займа, к каждому из которых г-н Хенце приходил на поклон, чтобы заручиться их голосами для перевода американских денег из Лондона в Берлин.
Еще задолго до того как г-н Хенце поселился у г-на Виллиха, он получил вызов на кёльнский процесс в качестве свидетеля, но не со стороны защиты, а со стороны обвинения. Как только мы узнали, что г-н Виллих инструктировал Хенце относительно показаний последнего на кёльнском суде присяжных против Беккера (стр. 68 «Разоблачений»[399]399
См. настоящее издание, т. 8, стр. 485.
[Закрыть]), «человека столь возвышенного духа и характера», нами тотчас же была послана соответствующая информация адвокату Шнейдеру II, защитнику Беккера; письмо прибыло как раз в день допроса Хенце в качестве свидетеля. Характер его показаний соответствовал тому, что мы предсказывали. Беккер и Шнейдер поэтому запросили его публично о его отношениях с г-ном Виллихом. Письмо находится среди документов защиты в Кёльне, отчет о допросе Хенце опубликован в «Kolnische Zeitung».
