Текст книги "Собрание сочинений. Том 9"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 52 страниц)
Ф. ЭНГЕЛЬС
РУССКИЕ В ТУРЦИИ
Так как война неизбежна и каждый прибывающий из Европы пароход может доставить известия о передвижениях армий и результатах сражений, то сейчас более чем когда-либо необходимо тщательно уяснить себе положение противников и соотношение их сил, а также различные обстоятельства, которые будут определять ход кампании. Такая потребность побуждает нас дать краткий анализ тех возможностей, которыми та и другая сторона располагают для наступления и обороны, а также тех основных стратегических соображений, которые, вероятно, будут влиять на решения командования воюющих сторон.
Русские войска, оккупировавшие Дунайские княжества, состояли вначале из двух пехотных корпусов и обычного количества резервной кавалерии и артиллерии. В состав русского пехотного корпуса входят три дивизии, то есть шесть бригад пехоты, несколько полков легкой кавалерии и одна артиллерийская бригада – всего около 55000 человек и приблизительно сто орудий. На каждые два пехотных корпуса имеются «резервный кавалерийский корпус» и известное количество резервной артиллерии, включая сюда тяжелую осадную артиллерию. Таким образом, первоначально оккупационная армия насчитывала, по штатному расписанию, приблизительно 125000 человек. Сейчас уже началась переправа через Прут третьего пехотного корпуса, и можно, следовательно, после всех необходимых вычетов, определять численность сосредоточенных на Дунае русских сил в 140–150 тысяч бойцов. Сколько из них в нужный момент окажется в состоянии стать в строй, зависит от санитарного состояния местности, от большей или меньшей расторопности русского интендантства и от иных обстоятельств подобного порядка, учесть которые, не будучи на месте, невозможно.
По всем данным, которыми мы располагаем, турецкая армия, противостоящая русским на Дунае, насчитывает самое большее 110–120 тысяч человек. До прибытия египетских контингентов численность ее по общему утверждению не превышала 90000. Таким образом, насколько мы можем судить, в численном отношении турецкая сторона заметно уступает русской. Что же касается действительного качества и боеспособности той и другой армий, то следует признать, что и в этом отношении превосходство равным образом на стороне русских. Правда, турецкая артиллерия, созданная прекрасными французскими и прусскими офицерами, пользуется хорошей репутацией, в то время как русские артиллеристы слывут не очень меткими стрелками; но зато, несмотря на все усовершенствования последнего времени, турецкая пехота не может идти в сравнение с русскими гренадерами, и турецким кавалеристам все еще недостает той дисциплины и упорства в бою, которые позволяют атаковать и во второй и в третий раз после того, как первая атака отбита.
Генералы той и другой стороны – сравнительно новые люди. Мы уже имели возможность рассказать нашим читателям о военных достоинствах русского командующего князя Горчакова и о причинах, побудивших императора назначить его на этот пост[292]292
Имеется в виду передовая статья «Русские планы в Турции», опубликованная в «New-York Daily Tribune» 17 сентября 1853 года. Ссылка на нее, по-видимому, была вставлена в данную статью редакцией газеты.
[Закрыть]. Он честный человек и ревностный защитник «особого предназначения» России, однако предстоит еще убедиться, сумеет ли он вести кампанию таких масштабов, как та, которая теперь начинается. Омер-паша, турецкий главнокомандующий – более известная фигура, и то, что мы о нем знаем, в общем говорит в его пользу. Его экспедиция в Курдистан увенчалась успехом, несмотря на трудные условия, а экспедиция в Черногорию была превосходно задумана и несомненно закончилась бы почти бескровной победой, если бы не вмешательство дипломатии[293]293
Речь идет об экспедиции турецких войск под командованием Омер-паши в Курдистан в 1846 г. для подавления вспыхнувшего там восстания против султана. Об экспедиции Омер-паши в Черногорию см. примечание 250.
[Закрыть]. Итак, главный козырь турок, возможно, будет состоять в превосходстве военного руководства; почти во всех остальных отношениях преимущество на стороне русских.
Несмотря на то, что войну объявили турки, и они, вероятно, более страстно, чем русские, жаждут первыми нанести удар; им, очевидно, как более слабой стороне, будет выгоднее предпринимать оборонительные действия, а русским – наступательные. При этом, разумеется, не принимаются во внимание шансы на успех, которые могли бы появиться в результате грубых ошибок в действиях того или другого командующего.
Если бы турки были достаточно сильны для того, чтобы предпринять наступление, их тактика была бы ясна. Им нужно было бы в таком случае ввести русских в заблуждение ложными маневрами на верхнем Дунае, быстро сосредоточить свои силы между Силистрией и Гирсовой, форсировать нижний Дунай и напасть на противника в том месте, где его позиция слабее всего, а именно, на узкой полосе земли, составляющей границу между Валахией и Молдавией, а затем, разделив русские войска в обоих княжествах на две части, сосредоточенным ударом отбросить корпус, расположенный в Молдавии, и разгромить другой корпус, который оказался бы изолированным и отрезанным в Валахии. Но поскольку у турок нет никаких шансов на успех при наступлении, они могли бы предпринять подобную операцию только в случае вопиющих промахов со стороны русского командующего.
Если русские захотят использовать возможность наступательных действий, то прежде чем проникнуть в сердце Турецкой империи, им предстоит преодолеть два естественных препятствия: сначала Дунай, а затем Балканы. Форсирование большой реки, даже на виду у неприятеля, является военным подвигом, настолько часто совершавшимся во время революционных и наполеоновских войн, что в настоящее время любой лейтенант может рассказать, как оно должно быть осуществлено. Несколько ложных передвижений, хорошо оснащенный понтонный парк, несколько батарей для прикрытия мостов, тщательно продуманные мероприятия для обеспечения отступления и храбрый авангард – вот, примерно, все необходимые для этого условия. Но переход через высокий горный хребет, в особенности при таком ограниченном количестве перевалов и годных дорог, как на Балканах, – куда более серьезная операция. А когда еще горная цепь тянется параллельно реке, на расстоянии не более 40–60 миль от нее, – а именно на таком расстоянии Балканы отстоят от Дуная, – это еще больше осложняет дело, так как войска, потерпевшие поражение в горах, могут быть в результате энергичного преследования отрезаны от своих мостов и сброшены в реку еще до того, как подоспеет помощь; армия, разбитая таким образом в большом сражении, погибла бы неминуемо. Именно в этой близости Дуная к Балканам и в их параллельном расположении и заключается естественная военная сила Турции. Балканский хребет, от македоно-сербской границы до Черного моря, то есть собственно Балканы, «Veliki Balkan» {«Великие Балканы». Ред.}, имеет пять перевалов; два из них расположены на больших трактах, или вернее на дорогах, которые в Турции называются этим именем. Это– Ихтиманский перевал на дороге из Белграда через Софию, Филиппополь, Адрианополь к Константинополю, и перевал Добрал на дороге из Силистрии и Шумлы. Остальные три перевала, из которых два находятся между вышеупомянутыми, а третий – ближе к Черному морю, можно считать непроходимыми для большой армии и войсковых обозов. Через них могут пройти лишь более мелкие военные отряды, возможно даже легкая полевая артиллерия, но они не могут быть использованы как операционные и коммуникационные линии главных сил армии вторжения.
В 1828 и 1829 гг. русские войска действовали на линии Силистрия – перевал Добрал – Адрианополь – Айнадшик, и, поскольку это кратчайший и наиболее прямой путь от русской границы к столице Турции, он действительно является наиболее естественным для любой русской армии, которая движется с севера, которую поддерживает флот, безраздельно господствующий на Черном море, и которая ставит себе целью быстро закончить кампанию победоносным маршем на Константинополь. Чтобы пройти по этой дороге, русская армия, форсировав Дунай, должна овладеть сильной позицией, прикрываемой с флангов двумя крепостями – Шумлой и Варной, – блокировать или взять обе эти крепости и затем перейти Балканы. В 1828 г. турки на этой позиции рискнули своими главными силами. Они были разбиты у Кулевчи; Варна и Шумла пали, оборона Балкан была слаба, и русские достигли Адрианополя, правда, весьма обессиленные, но не встречая больше сопротивления, так как турецкая армия совершенно разложилась и для защиты Константинополя не было в наличии даже бригады. Турки в этом случае допустили большую ошибку. Любому офицеру должно быть ясно, что защищать горную цепь следует не на оборонительной позиции, расположенной впереди нее, и не распыляя обороняющуюся армию для блокирования всех проходов; напротив того, следует занять центральную позицию позади горной цепи, ведя наблюдение за всеми проходами и, выждав, когда намерения противника ясно определятся, наносить сосредоточенные удары по передовым колоннам при выходе их из ущелий, прорезающих горный хребет. Наличие сильной позиции, расположенной поперек операционной линии русских в районе между Варной и Шумлой, побудило турок дать решающее оборонительное сражение именно в этом месте, тогда как им следовало бы дать его, еще больше сосредоточив силы и имея дело с противником, неизбежно ослабленным болезнями и отставанием отдельных частей, только на Адрианопольской равнине.
Таким образом мы видим, что при обороне линии Силистрия – Адрианополь переправу через Дунай нужно защищать, не отваживаясь на решающее сражение. Последующее сопротивление нужно оказать за Шумлой и Варной, а не между ними, причем на решающее сражение можно пойти лишь в том случае, если шансы на победу весьма велики. Далее должно следовать отступление за Балканы, причем для охраны перевалов необходимо оставить отряды, способные оказывать сопротивление противнику до тех пор, пока это окажется возможным без вступления в решающую схватку. Русские тем временем будут растрачивать свои силы на осаду крепостей и, – если они последуют своей предыдущей практике, – они снова будут брать их штурмом, то есть понесут при этом значительные потери, ибо для русской армии характерен следующий примечательный факт: ей до сих пор никогда не удавалось без посторонней помощи провести регулярную осаду. Недостаток в опытных инженерах и артиллеристах, невозможность создать в варварской стране большие военные склады и надлежащие осадные средства, или хотя бы доставлять, преодолевая огромные пространства, имеющиеся материалы – все это всегда вынуждало русских брать любой укрепленный пункт штурмом после непродолжительного, мощного, но редко достаточно эффективного артиллерийского обстрела. Таким путем Суворов взял Измаил и Очаков[294]294
А. В. Суворов участвовал в осаде, но не участвовал во взятии Очакова 17 (6) декабря 1788 г. вследствие ранения, полученного им во время осады крепости, а также разногласий с командующим русской армией князем Потемкиным по поводу способа ведения осады. Взятие штурмом турецкой крепости Измаил русскими войсками под командованием Суворова, сыгравшее решающую роль в успешном для России исходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг., произошло 22 (11) декабря 1790 года.
[Закрыть]; таким же образом в 1828 и 1829 гг. русские штурмовали турецкие крепости в Европе и в Азии; и таким же путем в 1831 г. они овладели Варшавой. В любом случае русская армия достигнет балканских перевалов, будучи уже ослабленной, в то время как у турок хватит времени стянуть со всех сторон свои войска. Если вторгшийся противник не будет отброшен ударом всей турецкой армии при попытке перехода через Балканы, то решающее сражение можно будет дать под стенами Адрианополя, а если и в этом случае турки потерпят поражение, то, по крайней мере, можно будет констатировать, что они целиком использовали все представлявшиеся им возможности.
Но при нынешних обстоятельствах победа русских под Адрианополем не может иметь сколько-нибудь решающего значения. Британская и французская эскадры находятся у Константинополя, и перед лицом такой силы ни один русский командующий не сможет двинуться на эту столицу. Русские, остановленные у Адрианополя, лишенные поддержки своего флота, который к тому же и сам оказался бы под угрозой, стали бы вскоре нести огромные жертвы, теряя тысячи людей от болезней, и были бы вынуждены отступить за Балканы. Таким образом, даже одержав победы, они потерпели бы неудачу в достижении своей главной цели в войне. Есть, однако, еще одна операционная линия, которую они могли бы выбрать и, пожалуй, с большей выгодой для себя. Эта линия идет вдоль дороги от Видина и Никопола через Софию на Адрианополь. Если отбросить политические соображения, то ни одному здравомыслящему русскому генералу не пришло бы в голову следовать этим путем. Но пока Россия может рассчитывать на Австрию, пока появление русской армии поблизости от сербской границы в сочетании с русскими интригами в Сербии может вызывать повстанческое движение в этой стране, а также в Черногории и среди греко-славянского населения, преобладающего в Боснии, Македонии и Болгарии, пока о завершающей операции чисто военной кампании, о взятии Константинополя, не может быть и речи из-за присутствия там европейского флота, – до тех пор этот план кампании будет единственным, который русские могут принять с большими шансами на успех; принимая его, они избегнут решительных военных действий со стороны Англии и Франции, которые мог бы вызвать слишком откровенный поход на Константинополь.
Действительно, из нынешней дислокации русской армии явствует, что существует что-то вроде этого плана. Правое крыло армии растянуто до Крайовы близ западной границы Валахии, и ее боевые порядки в целом оказались сдвинутыми вверх по Дунаю. Так как этот маневр полностью исключает предположение, что операционная линия будет проходить через Силистрию и Шумлу, то целью его может быть только установление связи русских с Сербией, этим центром славянской национальности и православия в Турции. Удерживание оборонительной позиции на нижнем Дунае – в сочетании с наступлением через верхний Дунай на Софию – было бы вполне обеспеченным делом при условии поддержки Австрии и одновременного развертывания движения за национальную независимость среди проживающих в Турции славян; а такое движение вернее всего может быть вызвано походом русской армии в самый центр славянских областей Турции. Таким путем царь гораздо легче и менее вызывающим образом добьется того, на что он претендовал в течение всего конфликта, а именно – организации всех проживающих в Турции славян в отдельные княжества, какими являются ныне Молдавия, Валахия и Сербия. При номинальном суверенитете султана в Болгарии, Черногории и Македонии и фактическом протекторате над ними царя, европейские владения Турции свелись бы к окрестностям Константинополя, и она лишилась бы Албании – питомника ее солдат. Это было бы для России куда лучшим результатом, чем если бы она одержала решительную победу под Адрианополем, за которой последовало бы топтание ее армии на одном месте. Судя по всему, она собирается сделать попытку добиться именно такого результата. Трудно сказать, ошибается ли она, полагаясь на славянское население Турции, хотя не было бы ничего удивительного, если бы все оно высказалось против нее.
Написано Ф. Энгельсом 29 сентября 1853 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3900, 17 октября 1853 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
На русском языке публикуется впервые
К. МАРКС
ЛОРД ПАЛЬМЕРСТОН[295]295
Памфлет «Лорд Пальмерстон» – произведение, написанное с целью разоблачения английской олигархии в лице одного из ее наиболее видных представителей, – был задуман Марксом как серия статей, предназначенных для «New-York Daily Tribune». Начав работу над памфлетом в первых числах октября 1853 г., Маркс дал также согласие на одновременное опубликование его в чартистском органе «People's Paper». Однако в то время как чартистская газета стала публиковать статьи Маркса в виде единой серии под общим заглавием «Лорд Пальмерстон», предпосылая каждой статье редакционную пометку: «написано для «New-York Daily Tribune» д-ром Марксом и предоставлено им нам», редакция «Tribune» поместила первую же статью как передовую, без указания имени автора. Этим была предопределена и форма дальнейшей публикации работы внешне не связанными друг с другом статьями. В «People's Paper» в течение 22 октября – 24 декабря 1853 г. было напечатано восемь статей. Последняя статья, как и предыдущие, заканчивалась пометкой: «продолжение следует». Из письма Маркса Энгельсу от 14 декабря 1853 г. видно, что Маркс собирался дать дополнительно статьи о политике Пальмерстона в 1840–1841 гг., во время заключения Лондонских конвенций, а также осветить его позицию во время революций 1848–1849 годов. Однако эти намерения не были выполнены.
В «New-York Daily Tribune» публикация статей Маркса была осуществлена не полностью и затянулась до начала 1854 г., хотя Маркс отправил последнюю статью в Нью-Йорк еще 6 декабря 1853 года. Всего газета опубликовала четыре статьи, все в виде передовых и под разными заглавиями. 19 октября 1853 г. в «Tribune» была опубликована передовая «Пальмерстон», соответствующая статьям первой и второй из серии, напечатанной в «People's Paper»; 4 ноября 1853 г. – передовая «Пальмерстон и Россия», соответствующая статье третьей этой серии; 21 ноября 1853 г. – передовая «Глава современной истории», соответствующая статьям четвертой и пятой; 11 января 1854 г. – передовая «Англия и Россия», соответствующая статье седьмой. Шестая и восьмая статьи серии вообще не были напечатаны в «Tribune». Тексты обеих публикаций не полностью идентичны; При посылке рукописей статей в «Tribune» и «People's Paper» Маркс, очевидно, несколько видоизменял их редакцию, учитывая разную форму публикации памфлета в этих газетах. Публикация «Tribune» кроме того носит следы вмешательства в авторский текст редакторов газеты.
Памфлет против Пальмерстона получил значительное распространение. 26 ноября 1853 г. газета «Glasgow Sentinel» («Глазговский страж») перепечатала из «Tribune» статью «Пальмерстон и Россия» (статья третья из серии «People's Paper»). В декабре 1853 г. лондонский издатель Такер выпустил эту статью отдельной брошюрой под тем же заглавием. В начале 1854 г. вышло второе издание этой брошюры, выпущенное при участии Маркса: в тексте были сделаны исправления и дополнения на основании публикации «People's Paper».
Вскоре Такер издал и другую брошюру «Пальмерстон и Ункяр-Искелесийский договор» (на титульном листе значилось другое заглавие: «Пальмерстон, каковы были его прошлые дела»); брошюра воспроизводила с небольшими изменениями текст четвертой (без 4-х первых абзацев) и пятой статей публикации «People's Paper». Обе брошюры вошли, в качестве №№ 1 и 2, в издававшуюся Такером серию «Political Fly-Sheets» («Политические памфлеты») и в 1855 г. были снова перепечатаны вместе с памфлетами других авторов. В этом издании Такер в своем предисловии упомянул имя Маркса как автора памфлетов № 1 и № 2 (в оглавлении памфлет № 1 – «Пальмерстон и Россия» – значился под измененным заглавием «Пальмерстон и Польша»). Публикации других статей о Пальмерстоне в издании Такера Маркс сам воспрепятствовал, не желая, чтобы его произведения печатались вперемежку с работами Уркарта, включенными в серию «Political Fly-Sheets». По этому поводу Маркс писал в письме к Лассалю от 1 июня 1854 г.: «я не хочу быть причисленным к соратникам этого господина, с которым мы сходимся только в одном – в оценке Пальмерстона; во всем остальном я придерживаюсь диаметрально противоположных мнений, что выяснилось при первом же нашем свидании».
17 ноября 1855 г. и 5 января 1856 г. оппозиционная Пальмерстону газета уркартистов «Sheffield Free Press» («Шеффилдская свободная пресса») поместила две статьи из серии «Лорд Пальмерстон» (статьи третья и шестая публикации «People's Paper»). Первая из этих публикаций была воспроизведена также отдельным изданием в выпуске № 4A выходившей в Шеффилде «Free Press Serials» («Библиотечка «Free Press»»). Почти одновременно все восемь статей серии были напечатаны в пяти номерах (от 29 декабря 1855 г., 5 и 12 января, 9 и 16 февраля 1856 г.) лондонского органа уркартистов «Free Press» («Свободная пресса») и отдельным изданием в виде выпуска № 5 «Free Press Serials» под заглавием «Жизнеописание лорда Пальмерстона». В отдельном издании было указано имя автора.
На немецком языке памфлет Маркса начал публиковаться еще 2 ноября 1853 г. в нью-йоркской «Reform» в сокращенном переводе из «Tribune», сделанном А. Клуссом. В редакционном примечании к началу публикации говорилось: «Большой интерес, который в настоящий момент снова вызывает имя Пальмерстона, побуждает нас предпринять эту обработку из «Tribune». Этот очерк обнаруживает у его автора более чем обычное знание английских дел, и, несмотря на отсутствие подписи, нетрудно догадаться, кем он написан». Статья «Пальмерстон», напечатанная в «Reform» от 2, 3, 4, 8 и 9 ноября, соответствует статьям первой и второй публикации «People's Paper». В феврале 1855 г. Маркс поместил две статьи под заглавием «Лорд Пальмерстон» в бреславльской (вроцлавской) «Neue Oder-Zeitung», представлявшие собой в основном резюме из публикации «People's Paper» и «Tribune». Выдержки из памфлета Маркса (с указанием автора) были также опубликованы немецким публицистом Э. Фишелем в выпущенном им в 1859–1860 гг. в Берлине издании: «Das Neue Portfolio. Eine Sammlung wichtiger Dokumente und Aktenstucke zur Zeitgeschichte», Hefte I und II («Новый портфель. Собрание важнейших документов и материалов по истории современности», тетради I и II).
В 1893 г., после смерти Маркса, статья третья из серии была напечатана на польском языке в седьмом номере журнала «Przedswit» («Рассвет»), издававшемся в Лондоне связанными с Энгельсом польскими социалистами. Седьмая статья была напечатана в 1897 г. – по тексту «Tribune» и под тем же заглавием («Англия и Россия») – дочерью Маркса Элеонорой в выпущенном ею и Э. Эвелингом сборнике статей Маркса по восточному вопросу (К. Marx. «The Eastern Question»). В 1899 г. в Лондоне вышло подготовленное Элеонорой Маркс отдельное издание всех статей серии: Karl Marx. «The Story of the Life of Lord Palmerston» (К. Маркс. «Жизнеописание лорда Пальмерстона»). На русском языке памфлет Маркса был впервые напечатан в 1924 году.
При работе над памфлетом Маркс исследовал широкий круг источников, в первую очередь так называемые Blue Books (Синие книги) – многотомное периодическое издание материалов английского парламента, а также документов министерства иностранных дел. Им были использованы кроме того отчеты о заседаниях парламента, преимущественно по изданию Хансарда «Parliamentary Debates» («Парламентские дебаты»), различные сборники международных договоров и дипломатических документов, памфлетная литература и обширные материалы из прессы.
[Закрыть]
Написано К. Марксом в октябре – начале декабря 1853 г.
Напечатано в «The People's Paper» №№ 77, 78. 79, 80, 81, 84, 85 и 86; 22 и 29 октября, 5, 12 и 19 ноября, 10, 17 и 24 декабря 1853 г. за подписью: Д-р Маркс; в неполном виде опубликовано в качестве передовых в газете «New-York Daily Tribune» №№ 3902, 3916, 3930 и 39 73; 19 октября, 4 и 21 ноября 1853 и 11 января 1854 г., а также отдельными брошюрами, вышедшими в Лондоне в 1853–1854 гг.
Печатается по тексту «The People's Paper», сверенному с текстом газеты «New-York Daily Tribune» и с текстами отдельных брошюр
Перевод с английского
Часть страницы «People's Paper» с первой статьей К. Маркса из серии «Лорд Пальмерстон»
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ{24}
Руджьеро все снова и снова пленяется ложными прелестями Альчины, за которыми, как он знает, скрывается старая ведьма —
«Без глаз и без зубов, без вкуса, без всего»{25}.
Странствующий рыцарь не может не влюбиться в нее снова, хотя и знает, что она превратила всех своих прежних поклонников в ослов и других животных. Английская публика – новый Руджьеро, и Пальмерстон – новая Альчина. Хотя Пальмерстону уже под семьдесят и он с 1807 г. почти непрерывно подвизается на политической арене, он умудряется всегда придавать себе прелесть новизны, снова и снова возбуждать все те надежды, которые обычно возлагаются на неискушенных, многообещающих юношей. И хотя он уже стоит одной ногой в могиле, все еще считают, что его настоящая карьера – впереди. Если бы он завтра умер, вся Англия с удивлением узнала бы, что он уже целых полвека был министром.
Если он не для всякого дела хорош как государственный деятель, то, по крайней мере, как актер он годится для любой роли. Ему одинаково хорошо дается как комический, так и героический стиль, как пафос, так и фамильярный тон, как трагедия, так и фарс, впрочем, фарс, пожалуй, больше всего соответствует его душевному складу. Он не первоклассный оратор, но совершенный полемист. Обладая удивительной памятью, большим опытом, непревзойденным тактом, никогда не изменяющим ему presence d'esprit {присутствием духа, находчивостью. Ред.}, гибкостью светского человека, будучи тончайшим знатоком всех парламентских махинаций, интриг, партий и деятелей, он великолепным образом и с приятной непринужденностью действует при сложных обстоятельствах, приспосабливаясь к предрассудкам и используя впечатлительность своей публики. При этом его циничная наглость служит ему защитой от всяких неожиданностей, его эгоизм и ловкость предохраняют его от всяких признаний в порыве откровенности; его крайняя фривольность, его полное равнодушие, его аристократическая пренебрежительность оберегают его от запальчивости. Своими исключительно удачными шутками он умеет всех расположить в свою пользу. Никогда не теряя самообладания, он постоянно оставляет разгоряченного противника в дураках. Если он и неспособен овладеть каким-нибудь предметом, то все же умеет им играть, а если ему недостает общих воззрений, то зато он всегда готов плести изящный узор из общих фраз.
Наделенный беспокойным, неутомимым духом, он не терпит бездействия и жаждет если не деятельности, то хотя бы возбуждения. Такая страна, как Англия, естественно, доставляет ему возможность действовать в любом уголке земного шара. То, к чему он стремится, является не самим успехом, а лишь его видимостью.
Если он ничего не может сделать, то он что-либо изобретает. Когда он не осмеливается вмешаться, он играет роль посредника. Если он не способен помериться силами с сильным врагом, он создает себе врага слабого.
Не будучи человеком широких планов, далеко идущих комбинаций, не преследуя никаких великих целей, он ввязывается в затруднения только для того, чтобы затем эффектно из них выпутываться. Ему нужны осложнения, ибо они дают ему возможность проявить свою деятельность, и, если их не оказывается налицо, он сам их создает. Он находит наслаждение в мнимых конфликтах, в мнимых битвах с мнимыми противниками, в обменах дипломатическими нотами, в приказах к отплытию судов, пока, наконец, вся эта суматоха не заканчивается для него бурными парламентскими дебатами, которые непременно принесут ему минутный успех, составляющий постоянную и единственную цель всех его стремлений. Он действует в международных конфликтах как артист, доводя дело до определенной грани, отступая, когда положение становится угрожающим, но при всех обстоятельствах достигая той драматической напряженности, в которой он нуждается. В его представлении само историческое развитие является не более как развлечением, изобретенным специально для личного удовольствия благородного виконта Пальмерстона оф Пальмерстон{26}.
Уступая иностранному влиянию на деле, он противится ему на словах. Он перенял по наследству от Каннинга доктрину о миссии Англии распространять конституционализм на континенте, и потому у него никогда не бывает недостатка в поводах для того, чтобы возбуждать национальные предрассудки и противодействовать революции в других странах, поддерживая в то же время ревнивую подозрительность иностранных держав. После того как ему удалось таким удобным способом сделаться bete noire{27} всех континентальных дворов, он без труда сумел прослыть у себя в стране истинно английским министром. Несмотря на то, что он первоначально был тори, он сумел внести в управление иностранными делами все то притворство и противоречивость, которые составляют сущность вигизма. Он умеет сочетать демократическую фразеологию с олигархическими воззрениями, прикрывать политику спекулирующей на мире буржуазии кичливыми тирадами старой аристократической Англии; он умеет казаться нападающим, когда на самом деле потворствует, и защитником, когда на самом деле предает; он умеет ублажать показного врага и доводить до отчаяния мнимого союзника; он умеет в надлежащий момент спора оказаться на стороне сильного против слабого и обладает искусством произносить смелые слова, обращаясь в бегство.
Одни обвиняют его в том, что он состоит на жаловании у России, другие подозревают его в карбонарстве. В 1848 г. ему пришлось защищаться от грозившего привлечением к суду обвинения в том, что он действовал как министр царя Николая; зато в 1850 г. он, к своему удовлетворению, стал объектом преследования со стороны иностранных послов, составивших против него заговор, который имел успех в палате лордов, но потерпел провал в палате общин[296]296
В связи с обсуждением в английском парламенте в июне 1850 г. вопроса об англо-греческом конфликте, связанном с так называемым «делом Пасифико» (см. примечание 179), внешняя политика правительства, в котором Пальмерстон занимал пост министра иностранных дел, получила одобрение палаты общин; палата лордов, наоборот, большинством в 37 голосов высказалась против позиции, занятой правительством в обсуждавшемся вопросе. Неодобрительное отношение к этой позиции выразили Франция и Россия, которые через своих послов в Лондоне дали почувствовать свое недовольство: французский посол демонстративно выехал из Лондона, русский посол не явился на обед, устроенный Пальмерстоном.
[Закрыть]. Если он предавал чужие пароды, то делал это с величайшей вежливостью, ибо вежливость – это мелкая монета чёрта, которой чёрт оплачивает кровь обманутых им простаков. Если угнетатели всегда могли рассчитывать на его действенную помощь, то угнетенных он щедро одаривал своим ораторским великодушием. Подавление поляков, итальянцев, венгров, немцев всегда совпадало с его пребыванием у власти, но расправлявшиеся с ними деспоты всегда подозревали его в тайных сношениях с жертвами, которых они преследовали с его же соизволения. До сих пор, имея его своим противником, можно было при всех обстоятельствах рассчитывать на вероятный успех, а имея его своим другом – всегда ожидать верного поражения. Но если подобное дипломатическое искусство не увенчало его переговоры с иностранными государствами сколько-нибудь блестящими результатами, то тем более блестяще обнаружил он его в умении навязать английскому народу определенное толкование этих результатов, заставляя его принимать фразы за дела, фантазии за реальность и за возвышенными предлогами не видеть низменных мотивов.
Генри Джон Темпл, виконт Пальмерстон, унаследовавший свой титул от ирландского пэра, был в 1807 г. назначен лордом адмиралтейства при образовании министерства герцога Портленда. В 1809 г. он стал секретарем по военным делам и оставался на этом посту до мая 1828 года. В 1830 г. он чрезвычайно ловко перебежал к вигам, которые сделали его своим бессменным министром иностранных дел. Не считая промежутков времени, когда у власти были тори, то есть с ноября 1834 до апреля 1835 г. и с 1841 по 1846 г., он несет ответственность за всю внешнюю политику Англии с момента революции 1830 г. до декабря 1851 года.
Не кажется ли весьма странным на первый взгляд видеть этого Дон-Кихота «свободных учреждений», этого Пиндара «прославленной конституционной системы» в качестве непременного и видного члена торийских кабинетов г-на Персивала, графа Ливерпула, г-на Каннинга, лорда Годрича и герцога Веллингтона? И именно в течение того продолжительного периода, когда велась антиякобинская война, когда государственный долг достиг чудовищных размеров, когда были изданы хлебные законы[297]297
В 1815 г. был принят закон, запрещавший ввоз хлеба из-за границы до тех пор, пока цена на хлеб в самой Англии оставалась ниже 80 шилл. за квартер. В 1822 г. этот закон был несколько видоизменен, а в 1828 г. была введена скользящая шкала, повышавшая ввозные пошлины на хлеб с понижением его цены на внутреннем рынке и понижавшая их с повышением этой цены. Хлебные законы проводились торийскими кабинетами в интересах крупных землевладельцев-лендлордов. Промышленная буржуазия, боровшаяся против хлебных законов под лозунгом свободы торговли, добилась их отмены в 1846 году.
[Закрыть], когда иностранные наемники находились на английской земле[298]298
Маркс имеет в виду присутствие в Англии иностранных военных наемников, навербованных в английскую армию во время наполеоновских войн преимущественно в мелких немецких государствах, в частности, в Ганновере – вотчине английских королей Ганноверской династии.
[Закрыть], когда народу, – пользуясь выражением коллеги Пальмерстона, лорда Сидмута, – время от времени «пускали кровь», когда прессе был заткнут рот, собрания были воспрещены, а народные массы обезоружены, когда были отменены свобода личности и нормальное судопроизводство и вся страна находилась по существу на осадном положении, – одним словом, в самую позорную и реакционную эпоху английской истории!
Весьма характерен парламентский дебют Пальмерстона. 3 февраля 1808 г. он взял слово. В защиту чего? В защиту тайны дипломатических переговоров и самого позорного акта насилия, который когда-либо совершала одна нация над другой, а именно бомбардировки Копенгагена и захвата датского флота в то самое время, когда Англия официально открыто заявляла, что находится с Данией в состоянии нерушимого мира[299]299
Речь идет о бомбардировке Копенгагена, предпринятой англичанами в сентябре 1807 г. с целью предотвращения присоединения Дании к объявленной Наполеоном континентальной блокаде, которая запрещала странам европейского континента вести торговлю с Англией.
[Закрыть]. По первому вопросу он заявил:
«В этом особом случае министры его величества обязаны» (кто их обязал?) «сохранять тайну». Но он пошел еще дальше:
«Да и вообще я против того, чтобы предавать гласности деятельность дипломатии, так как раскрытие тайны в этой области обычно влечет за собой прекращение дальнейшей информации из данного источника»,
Видок защищал бы такое же дело теми же словами. Что касается пиратского нападения на Данию, то, признавая, что Дания не проявила никакой враждебности по отношению к Великобритании, Пальмерстон все же утверждал, что англичане были вправе бомбардировать столицу Дании и присвоить ее флот, так как необходимо было предотвратить возможное превращение датского нейтралитета – под давлением Франции – в открытую вражду. Таково было новое международное право, возвещенное милордом Пальмерстоном.
Следующее ораторское творение этого английского министра par excellence {по преимуществу, в истинном значении слова. Ред.} было посвящено защите пребывания в Англии иностранных войск, привезенных с континента явно для того, чтобы силой поддержать тот олигархический режим, для основания которого Вильгельм прибыл в 1688 г. из Голландии со своими голландскими войсками. На вполне обоснованные «опасения за вольности страны», вызванные присутствием немецкого королевского легиона, Пальмерстон ответил весьма вызывающим образом: а почему бы нам не иметь 16000 иностранцев у себя в стране, если, как известно, мы содержим «гораздо большее количество иностранных войск в других странах?» (Палата общин, 10 марта 1812 года.)
Когда подобные же опасения за неприкосновенность конституционного режима были высказаны в связи с сохранением после 1815 г. большой постоянной армии, Пальмерстон счел, что «достаточной гарантией конституционного устройства является само устройство пашей армии», офицеры которой большей частью «люди с состоянием и связями». (Палата общин, 8 марта 1816 года.)
Когда против содержания большой постоянной армии выступили с финансовой точки зрения, Пальмерстон сделал любопытное открытие, что «многие из наших финансовых затруднений были вызваны незначительным мирным контингентом нашей армии в прошлое время». (Палата общин, 25 апреля 1816 года.)
Когда ему указывали на контраст между «налоговым бременем страны» и «нищетой народа», с одной стороны, и расточительными военными расходами – с другой, он напоминал парламенту, что это налоговое бремя и нищета являются «той ценой, которую мы» (то есть английская олигархия) «согласились уплатить за свою свободу и независимость». (Палата общин, 16 мая 1820 года.)
По его мнению опасность военного деспотизма существует только в результате стараний
«заблуждающихся лиц, именующих себя сторонниками реформы, требующих для страны такого рода реформ, которые согласно самым элементарным правилам государственной деятельности неизбежно привели бы, в случае их осуществления, к военному деспотизму». (Палата общин, 14 июня 1820 года.)
Если в больших постоянных армиях он, таким образом, видел всеисцеляющее средство для поддержания порядка в стране, то в телесных наказаниях он видел всеисцеляющее средство для поддержания порядка в армии. Он защищал телесные наказания 5 марта 1824 г. при обсуждении билля о мятежах[300]300
Акт о мятежах (Mutiny Act) – ежегодно принимавшийся парламентом, начиная с 1689 г. до 1881 г., закон, наделявший корону полномочиями содержать постоянную армию и военно-морские силы в определенных размерах, вводить воинские уставы и распорядки в армии и флоте, применять военные суды и устанавливать систему наказаний за участие в мятежах, неповиновение приказам, нарушение дисциплины и т. п. Поводом для издания первого из таких актов были солдатские волнения в Англии.
[Закрыть], он объявил их «абсолютно необходимыми» 11 марта 1825 г., он рекомендовал их снова 10 марта 1828 г., он отстаивал их во время дебатов в апреле 1833 г. и в дальнейшем по всякому поводу выказывал себя горячим сторонником этой меры.
Не было такого злоупотребления в армии, которое он не оправдывал бы какими-либо основательными доводами, если только оказывалось, что в этих злоупотреблениях заинтересованы аристократические паразиты. В качестве примера можно привести прения о продаже патентов на офицерский чин. (Палата общин, 12 марта 1828 года.)
Лорд Пальмерстон любит изображать себя неутомимым борцом за установление свободы совести. Однако он голосовал против резолюции лорда Рассела об отмене актов о присяге и о корпорациях[301]301
Акт о корпорациях (Corporation Act), принятый английским парламентом в 1661 г., требовал от лиц, занимавших выборные должности (имелись в виду, главным образом, органы городского управления), признания догматов англиканской церкви.
Акт о присяге (Test Act) 1673 г. требовал того же от всех лиц, занимавших государственные должности.
Направленные в свое время против католической реакции, эти акты превратились впоследствии в орудие борьбы против какой-либо оппозиции официальной англиканской церкви и в средство защиты привилегий последней.
[Закрыть]. А почему? Да потому, что он «как ревностный и горячий друг свободы совести» не мог допустить, чтобы диссентеров[302]302
Диссентеры – представители религиозных сект и течений, отступающих в той или иной мере от догматов официальной англиканской церкви.
[Закрыть] «избавляли от воображаемых притеснений, в то время как католики страдают от действительных зол». (Палата общин, 26 февраля 1828 года.)
В доказательство своего ревностного стремления к свободе совести он нам сообщает, что «огорчен ростом числа диссентеров и желает, чтобы государственная церковь получила полное преобладание в Англии». Он также желает, «чтобы государственная церковь содержалась за счет инаковерующих». Склонный к шуткам светлейший лорд сетует на богатых диссентеров за то, что они содержат специальные церкви для бедных, в то время как
«в англиканской церкви одним только беднякам приходится страдать от недостатка места в церкви… Было бы нелепо утверждать, что бедняки должны уделять средства на церковь из своих скудных доходов». (Палата общин, 9 апреля 1824 года.)
Разумеется, было бы еще более нелепо утверждать, что богачи, принадлежащие к государственной церкви, должны уделять средства на церковь из своих обильных доходов.
Посмотрим теперь, каким образом Пальмерстон боролся за эмансипацию католиков[303]303
Эмансипация католиков – отмена английским парламентом в 1829 г. ограничений политических прав католиков. Католики, большинство которых составляли ирландцы, получили право быть избранными в парламент и занимать некоторые правительственные должности; одновременно имущественный избирательный ценз был увеличен в пять раз. С помощью этого маневра правящие классы Англии рассчитывали привлечь на свою сторону верхушку ирландской буржуазии и католических землевладельцев, расколов таким образом ирландское национальное движение.
[Закрыть], ибо это одно из тех дел, по поводу которых он особенно «претендует» на благодарность со стороны ирландского народа. Я не буду останавливаться на том обстоятельстве, что, объявив себя сторонником эмансипации католиков в качестве члена кабинета Каннинга, он тем не менее вошел в министерство Веллингтона, которое с открытой враждебностью относилось к этой эмансипации. Может быть, лорд Пальмерстон считал, что свобода совести – это одно из тех прав человека, в которые не должно вмешиваться законодательство? Предоставим слово ему самому:
«Хотя я и желаю, чтобы считались с требованиями католиков, но я никогда не соглашусь с тем, что эти требования основаны на праве… Если бы я считал, что католики отстаивают свои права, то я отказался бы войти в комитет». (Палата общин, 1 марта 1813 года.)
Но почему он возражал против того, чтобы католики отстаивали свои права?
«Потому, что законодательная власть страны правомочна лишить любой класс общества тех или иных политических прав, если это признается необходимым для безопасности и благосостояния целого… Это один из основных принципов, на которых покоится цивилизованное правление». (Палата общин, 1 марта 1813 года.)
