Текст книги "Собрание сочинений. Том 9"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц)

Акт 1833 г. усилил Контрольный совет, превратил акционеров Ост-Индской компании в простых кредиторов – владельцев закладной на доходы Ост-Индии, предписал Компании распродать свои товарные запасы, положил конец ее торговому существованию и, поскольку она еще сохранялась как политическая организация, преобразовал ее в простого доверенного агента короны – словом, поступил с Ост-Индской компанией так же, как она сама обыкновенно поступала с ост-индскими князьями: заняв их место, она временно продолжала управлять от их имени. С 1833 г. и до сих пор Ост-Индская компания существовала лишь номинально и постольку, поскольку ее терпели. Но если, таким образом, с одной стороны, казалось бы нетрудно совсем избавиться от этой компании, то, с другой, – решительно все равно, владычествует ли английская нация над Индией от имени лично королевы Виктории или под фирмой традиционного анонимного общества. Весь вопрос как будто бы сводится к формальностям, вряд ли имеющим большое значение. Однако в действительности дело обстоит совсем не так просто.

Прежде всего, необходимо заметить, что правительственный Контрольный совет, помещающийся на Каннон-роу, есть такая же фикция, как сама Ост-Индская компания, которая, как это считают, помещается на Леденхолл-стрит. Члены Контрольного совета являются лишь прикрытием верховной власти его председателя. Сам председатель – только второстепенный, хотя и независимый член имперского кабинета. В Индии, кажется, принято считать, что человека, ни к чему не пригодного, лучше всего назначить судьей, и таким способом от него отделаться. В Великобритании пришедшая к власти партия, когда она не знает, куда пристроить какого-нибудь из своих десятистепенных «государственных деятелей», считает за лучшее назначить его председателем Контрольного совета, наследником Великого Могола – teste Carolo Wood {свидетельство тому Чарлз Вуд. Ред.}.

По букве закона, Контрольный совет, то есть фактически его председатель,

«наделен всеми правами и полномочиями, чтобы осуществлять руководство, наблюдение и контроль за всеми актами, операциями и делами Ост-Индской компании, которые в той или иной мере касаются управления индийскими владениями, а также получаемых с них доходов».

Директорам воспрещается

«издавать без санкции Контрольного совета любые приказы и инструкции, отправлять депеши, официальные письма и какие бы то ни было сообщения, касающиеся Индии или управления ею».

Директорам предписывается

«подготовлять инструкции или приказы по любым вопросам в течение двух недель со дня соответствующего распоряжения Совета или же передавать по назначению его приказы, касающиеся Индии».

Контрольный совет уполномочен контролировать всю корреспонденцию Совета акционеров и Совета директоров и все их депеши, идущие в Индию и из Индии, а также проверять их делопроизводство. Наконец, Совет директоров назначает секретный комитет в составе своего председателя, вице-председателя и старшего члена, которые должны дать клятву в соблюдении тайны и через которых председатель Контрольного совета может передавать в Индию свои личные распоряжения по всем политическим и военным вопросам; комитет этот играет роль простого передаточного пункта для его сношений. Приказы, касавшиеся войн с афганцами и Бирмой и захвата Синда, передавались через этот секретный комитет, причем Совет директоров был осведомлен о них не больше, чем широкая публика и парламент. До сих пор, таким образом, председатель Контрольного совета как бы являлся настоящим Великим Моголом и при всех обстоятельствах он сохраняет неограниченную власть творить зло – например, затевать самые разорительные войны, всякий раз прикрываясь именем безответственного Совета директоров. Но, с другой стороны, и Совет директоров не лишен реальной власти. Поскольку ему, как правило, принадлежит инициатива в области административных мероприятий, поскольку он является по сравнению с Контрольным советом более постоянным и устойчивым органом с традиционными методами деятельности и известным знанием деталей, Совет директоров, естественно, распоряжается всеми текущими внутренними административными делами. Он же назначает, с санкции короны, верховные власти Индии – генерал-губернатора и его советников – и, кроме того, пользуется неограниченным правом отзывать высших чиновников, даже генерал-губернатора, как он поступил при сэре Роберте Пиле с лордом Элленборо. Но и это еще не самая главная привилегия директоров. При годовом окладе всего лишь в 300 фунтов стерлингов они оплачиваются в действительности за оказание протекций, выдвигая кандидатов на все гражданские и военные должности, из числа которых генерал-губернатор Индии и губернаторы президентств обязаны отбирать лиц для замещения всех чиновничьих постов, поскольку доступ к ним индийскому населению запрещен. По установлении числа вакансий на данный год это число делится на 28 равных частей, из которых две предоставляются председателю и вице-председателю Совета директоров, две – председателю Контрольного совета и по одной – каждому директору. Годовой доход от каждой доли вакансий, используемых для протекции, редко составляет сумму ниже 14000 фунтов стерлингов.

«Все назначения», – говорит г-н Кэмпбелл, – «составляют в данный момент как бы частную собственность отдельных лиц, так как они распределены между директорами, распоряжающимися своей долей по своему усмотрению»[163]163
  G. Campbell. «Modern India: a Sketch of the System of Civil Government». London, 1852, p. 263–264 (Дж. Кэмпбелл. «Современная Индия: очерк системы гражданского управления». Лондон, 1852, стр. 263–264).


[Закрыть].

Ясно поэтому, что духом Совета директоров должна быть пропитана вся высшая администрация Индии, представители которой являются воспитанниками школ Аддискома и Хей-либери и получают назначение, пользуясь протекцией директоров. Не менее ясно, что этот Совет, распределяющий из года в год должности общей стоимостью до 400000 фунтов стерлингов среди высших классов Великобритании, не может подвергнуться серьезным, да и вообще каким-либо нападкам со стороны общественного мнения, направляемого теми же классами. Каков этот дух Совета директоров, я покажу в одной из следующих статей о современном положении Индии. А пока достаточно сказать, что во время происходящих дебатов по индийскому вопросу г-н Маколей защищал этот Совет своеобразным способом, ссылаясь на то, что он бессилен совершить все то зло, какое он мог бы вознамериться сделать; например, все улучшения были введены наперекор ему и в борьбе с ним отдельными губернаторами, действовавшими на свой собственный страх и риск. Таким путем был запрещен обычай са-ти[164]164
  Сати – существовавший в Индии обычай сожжения вдовы вместе с телом умершего мужа.


[Закрыть], отменены отвратительные транзитные пошлины и допущена свобода ост-индской печати.

Следовательно, председатель Контрольного совета вовлекает Индию в разорительные войны, прикрываясь Советом директоров, а Совет директоров разлагает индийскую администрацию, прикрываясь Контрольным советом.

Приглядываясь ближе к структуре этого уродливого управления, мы обнаруживаем среди его устоев третью силу, более могущественную, чем Контрольный совет и Совет директоров, более безответственную и более скрытую от глаз и недоступную контролю общественного мнения. Сменяемый председатель Контрольного совета зависит от постоянных чиновников этого учреждения на Каннон-роу, а для этих чиновников Индия находится не в Индии, а на Леденхолл-стрит. Кто же хозяйничает на Леденхолл-стрит?

Две тысячи пожилых леди и хилых джентльменов, владеющих индийскими акциями и интересующихся Индией лишь с точки зрения аккуратного получения дивидендов за счет индийских доходов, избирают двадцать четыре директора, единственное достоинство которых состоит в том, что они являются держателями акций на 1000 фунтов стерлингов. Купцы, банкиры и директора разных компаний всячески стараются проникнуть в Совет директоров для того, чтобы лучше устроить свои частные дела.

«Один банкир из лондонского Сити», – говорит г-н Брайт, – «располагает 300 голосами в Ост-Индской компании, и его слово при выборах директоров – почти абсолютный закон».

Таким образом, Совет директоров является не чем иным, как подчиненным органом английских денежных магнатов. Избираемый таким способом Совет создает, в свою очередь, кроме вышеупомянутого секретного комитета, еще три комитета, а именно: 1) по политическим и военным вопросам; 2) по финансовым и внутренним делам; 3) по вопросам доходов, суда и законодательства. Члены этих комитетов ежегодно попеременно сменяют друг друга, так что какой-нибудь финансист входит в данном году в судебный, а в следующем – в военный комитет, и никто не имеет возможности заведовать без перерыва каким-нибудь одним ведомством. Способ избрания директоров уже сам по себе приводит к занятию этих постов людьми, совершенно непригодными для дела, а система их взаимозаменяемости окончательно губит даже остатки деловитости, которые случайно могли у кого-нибудь из них оказаться. Кто же фактически управляет именем Совета директоров? Обширный штат безответственных секретарей, ревизоров и чиновников в Индиа-хаус[165]165
  Индиа-хаус (или Ост-Индиа-хаус) – резиденция правления Ост-Индской компании в Лондоне, находившаяся на Леденхолл-стрит.


[Закрыть], из которых, как замечает г-н Кэмпбелл в своем «Проекте управления Индией»[166]166
  G. Campbell. «A Scheme for the Government of India». London, 1853.


[Закрыть], может быть только один-единственный побывал когда-либо в Индии, да и то случайно. Поэтому, если не считать торговлю протекциями, совершенно не приходится говорить ни о политическом направлении, ни о принципах, ни о какой-либо системе в деятельности Совета директоров. Действительным Советом директоров, действительным английским органом управления Индией и т. д. является постоянная и безответственная бюрократия – «питомцы конторок и фаворитизма», – расположившаяся на Леденхолл-стрит. Огромной империей управляет, таким образом, корпорация, состоящая не из видных патрициев, как это было в Венеции, а из старых заскорузлых канцеляристов и им подобных случайных людей.

Не удивительно после этого, что ни одно правительство в мире не пишет так много и не делает так мало, как правительство Индии. Пока Ост-Индская компания была только торговым обществом, она требовала, конечно, самых подробных отчетов по каждому вопросу от управляющих ее индийскими факториями, как этого требует всякая торговая фирма. Но когда фактории превратились в целую империю, а торговые отчеты – в груды писем и документов, леденхоллские чиновники получили такой перевес, что директора и Контрольный совет оказались в зависимости от них; им удалось превратить правительство Индии в одну огромную пишущую машину.

В своих показаниях комиссии, ведающей окладами должностных лиц, лорд Бротон сообщил, что однажды была отправлена депеша, которая насчитывала 45000 страниц.

Чтобы дать вам некоторое представление о том, как убивают время при прохождении дел в канцеляриях Индиа-хаус, я приведу один отрывок из работы г-на Дикинсона.

«Когда поступает из Индии депеша, ее прежде всего передают в соответствующую ревизорскую канцелярию [Examiners' Department]; после этого председатели^{9} обсуждают ее с заведующим этой канцелярией и согласовывают с ним содержание ответа; проект ответа посылается ими министру по делам Индии[167]167
  В данном случае речь идет о председателе Контрольного совета по делам Индии, который входил в состав английского кабинета. Пост министра по делам Индии был учрежден после упразднения Ост-Индской компании в 1858 году.


[Закрыть]; все это на служебном языке называется П. С. – предварительное сообщение [previous communication]. На этой предварительной стадии, обозначаемой П. С., председатели находятся в полной зависимости от чиновников. Зависимость эта настолько велика, что даже во время прений в Совете акционеров после вступительных замечаний председателя можно наблюдать жалкое зрелище, как он постоянно обращается к секретарю, который сидит рядом с ним и помогает ему вести заседание, нашептывая, подсказывая, прерывая его речь, словно он какая-то кукла; в столь же затруднительном положении находится министр на противоположном конце этой системы. Если на стадии П. С. возникает какое-нибудь разногласие по проекту, то оно обсуждается, и почти неизменно вопрос улаживается путем дружеского обмена мнениями между министром и председателем. Наконец, министр возвращает проект ответа либо одобрив его, либо видоизменив, после чего его направляют для рассмотрения и обсуждения вместе со всей относящейся к нему документацией в тот комитет Совета директоров, под чьим контролем находится канцелярия, ведающая этим делом; комитет принимает или изменяет его, и он передается далее на пленарное заседание Совета директоров, чтобы подвергнуться там такой же процедуре. И только после этого он впервые посылается министру уже в порядке официального уведомления, а затем снова проходит те же инстанции в обратном порядке»[168]168
  J. Dickinson. «The Government of India under a bureaucracy». India Reform № VI, London – Manchester, 1853, p. 15–16.


[Закрыть].

Кэмпбелл свидетельствует:

«Когда в Индии обсуждается вопрос о каком-нибудь мероприятии, то известие о его передаче в Совет директоров расценивается как откладывание решения вопроса на неопределенный срок»[169]169
  G. Campbell. «Modern India: a Sketch of the System of Civil Government». London, 1852, p. 215.


[Закрыть].

Затхлая и отвратительная атмосфера, созданная этой бюрократией, стоит того, чтобы заклеймить все это знаменитыми словами Бёрка:

«Эта порода пошлых политиканов – настоящие подонки рода человеческого. Правительственная работа вырождается в их руках в самое низменное, механическое ремесло. Добродетель не в их нравах. Они выходят из себя от всякого поступка, продиктованного только совестью и честью. Широкие, либеральные, дальновидные взгляды на интересы государства они считают романтикой, а соответствующие этим взглядам принципы – бредом расстроенного воображения. Расчеты калькуляторов лишают их способности мыслить. Насмешки шутов и фигляров заставляют их стыдиться всего великого и возвышенного. Убожество в целях и средствах представляется им здравомыслием и трезвостью»[170]170
  Цитируется по книге: J. Dickinson. «The Government of India under a bureaucracy». India Reform № VI, London– Manchester, 1853, p. 15.


[Закрыть].

Канцелярские учреждения на Леденхолл-стрит и на Каннон-роу стоят индийскому народу пустяки – каких-нибудь 160000 ф. ст. в год. Олигархия вовлекает Индию в войны, чтобы дать занятие своим младшим сыновьям; плутократия распродает ее как на торгах, а бюрократия более низкого ранга парализует ее систему управления и увековечивает злоупотребления, как самое необходимое условие для увековечивания своего собственного существования.

Билль сэра Чарлза Вуда ни в чем не изменяет существующей системы. Он расширяет полномочия министерства, нисколько не увеличивая его ответственности.

Написано К. Марксом 5 июля 1853 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3824. 20 июля 1853 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке полностью публикуется впервые

К. МАРКС
ЗАПРОС ЛЕЙАРДА. – БОРЬБА ВОКРУГ БИЛЛЯ О ДЕСЯТИЧАСОВОМ РАБОЧЕМ ДНЕ

Лондон, пятница, 8 июля 1853 г.

Фактическое занятие Дунайских княжеств и приближение давно ожидавшегося кризиса заставили английскую прессу заметно сбавить свой воинственный тон; поэтому и не встретило серьезных возражений высказанное «Times» подряд в двух его передовицах мнение, что «раз русские не могут сдержать своей наклонности к цивилизаторской деятельности в варварских странах, то для Англии лучше всего предоставить им свободу действий и не допускать нарушения мира в результате бесполезного упорства».

Горячее стремление правительства воздерживаться от какой-либо информации по турецкому вопросу, стоящему на повестке дня, проявилось в смехотворнейшем фарсе, который разыгрался одновременно в обеих палатах парламента. В палате общин г-н Лейард, знаменитый реставратор древней Ниневии[171]171
  Имеются в виду раскопки Ниневии – столицы древней Ассирии, произведенные в 1845–1851 гг. английским археологом Лейардом.


[Закрыть], сделал заявление о своем намерении внести сегодня вечером предложение о том, чтобы палате была предоставлена исчерпывающая информация относительно Турции и России. После того как это заявление было сделано, в нижней палате произошла следующая сцена.

Г-н Лейард. – Было объявлено, что мой запрос будет сделан завтра. Вчера днем я получил извещение с просьбой отложить его до понедельника, 11-го сего месяца. Я не имел возможности дать ответ тогда же, – и фактически я не мог этого сделать до сегодняшнего утра. К моему изумлению оказывается, что я, сам того не зная, присутствовал вчера в палате, ибо в объявлениях о вносимых предложениях, напечатанных вместе с результатами голосования, я прочел, что г-н Лейард отложил свое выступление с пятницы, 8-го сего месяца, на понедельник, 11-го сего месяца! Подобное обращение с независимыми депутатами мне представляется едва ли достойным.

Г-н Гладстон. – Я не знаю, кто дал распоряжение или полномочие напечатать в информационном бюллетене палаты заявление об отсрочке выступления. Я могу лишь заверить многоуважаемого депутата в одном: все, что было сделано, было сделано абсолютно bona fide {с добрыми намерениями. Ред.}.

Г-н Лейард. – Я хотел бы знать, кто внес в бюллетень объявление об отсрочке. Что заставило вас отложить мое выступление на понедельник?

Г-н Гладстон. – Недомогание лорда Дж. Рассела.

Г-н Лейард тогда согласился отложить внесение своего предложения до понедельника.

Г-н Дизраэли. – Я считаю, что это дело требует объяснения со стороны правительства, тем более, что и обсуждение билля об Индии отнесено в объявлениях, вопреки договоренности, на завтра.

После паузы сэр Ч. Вуд скромно признался, что он повинен в обоих прегрешениях, но, воспользовавшись подсказкой Гладстона, он тут же заявил, что действовал по отношению к г-ну Лейарду с самыми благими намерениями.

Оборотная сторона медали раскрылась в палате лордов, где физическое недомогание бедняги Рассела уж во всяком случае не имело никакого отношения к предложению маркиза Кланрикарда, аналогичному предложению Лейарда. Внесение предложения маркиза было также назначено на пятницу после неоднократных отсрочек по требованию министров.

Лорд Брум выступил с заверением, что он не обсуждал этого вопроса ни с одним из членов министерства, но он считает предложение лорда Кланрикарда, внесение которого назначено на завтра, крайне неуместным при настоящем положении дел. Он обратится по этому вопросу к министру иностранных дел.

Лорд Кларендон заявил, что он не может, разумеется, утверждать, что подробное обсуждение вопроса в данный момент не причинит вреда или не создаст затруднений. Переговоры еще продолжаются, но после повторных отсрочек он не чувствует себя вправе снова просить своего благородного друга взять назад свое предложение. Но он оставляет за собой право в своем ответе сообщить ему не больше того, что позволяет ему сознание его общественного долга. Тем не менее он хотел бы спросить своего благородного Друга, не согласится ли он, по крайней мере, отложить внесение своего предложения до будущего понедельника, поскольку было бы удобнее, чтобы прения по этому вопросу происходили в обеих «палатах одновременно, а лорд Дж. Рассел чувствует себя сейчас очень плохо.

Граф Элленборо. – Благородный маркиз, сидящий напротив, проявил бы только здравое благоразумие, если бы он не только отложил внесение своего предложения, назначенное на завтра, до понедельника, но и вообще не указывал в данный момент для этого какого-либо срока.

Лорд Дерби выразил свое удивление по поводу того, что благородный маркиз поднял настоящий вопрос, и заявил, что целиком присоединяется к мнению благородного графа (Элленборо).

Граф Грей. – После заявления лорда Кларендона целесообразность отсрочки прений должна быть очевидна для всякого.

Маркиз Кланрикард после этого берет обратно свой запрос.

Граф Фицуильям спросил, является ли аутентичным текст русского манифеста от 26 июня, объявляющего священную войну против Турции.

Граф Кларендон ответил, что этот документ получен им от посла ее величества в С.-Петербурге.

Граф Малмсбери. – Во имя высокого достоинства членов палаты лордов правительство должно заверить их, что оно намерено не допустить, поскольку это в его силах, чтобы подобные же дебаты состоялись в понедельник в палате общин.

Граф Абердин заявил, что он и его коллеги употребят все свое влияние, чтобы не допустить этих дебатов.

Резюмируем: сначала палату общин побуждают отложить дебаты посредством обмана; затем под тем предлогом, что в палате общин дебаты отложены, побуждают поступить так же палату лордов, затем «благородные» лорды решают отложить внесение предложения ad infinitum {на неопределенное время. Ред.}. Наконец, достоинство «благороднейшего на земле собрания» требует, чтобы палата общин также отложила внесение предложения ad infinitum.

В ответ на запрос г-на Лидделла лорд Пальмерстон заявил на том же заседании палаты общин следующее:

«Недавняя приостановка навигации в Сулинском рукаве устья Дуная была вызвана тем обстоятельством, что вода поднялась и вышла из берегов, вследствие чего уменьшилась сила течения и увеличилось количество ила на отмелях. Я должен сказать, что уже в течение многих лет правительству приходится жаловаться на небрежное отношение русского правительства, владельца территории, на которой расположена дельта Дуная, к своим обязанностям по поддержанию Сулинского рукава в пригодном для навигации состоянии, несмотря на то, что сама Россия всегда признавала, что по условиям Адрианопольского договора это входит в ее обязанности. Когда устье Дуная составляло часть турецкой территории, в мелководных местах поддерживалась глубина в 16 футов, теперь же, из-за небрежности русских властей, она уменьшилась там до 11 футов, да и эти 11 футов сохранились лишь в небольшом и узком фарватере, сведенном к таким размерам из-за наносов с берегов, образования отмелей, а также из-за потерпевших крушение и затонувших судов, до сих пор не поднятых из воды. В результате всего этого плавание судов в неспокойную погоду и без искусных лоцманов здесь весьма затруднительно. Во всем этом сказалось соперничество со стороны Одессы, где имеет место стремление воспрепятствовать вывозу товаров по Дунаю и направить этот вывоз по возможности через самое Одессу».

Английское министерство надеется, по-видимому, что, когда Дунайские княжества станут русскими, устье Дуная откроется вновь, ибо исчезнет соперничество со стороны Одессы.

Несколько месяцев тому назад я имел случай отметить успехи агитации в фабричных округах за десятичасовой рабочий день[172]172
  Речь идет о статье Маркса «Парламентские дебаты. – Духовенство и борьба за десятичасовой рабочий день. – Голодная смерть» (см. настоящее издание, т. 8, стр. 561–564).


[Закрыть]. Движение с тех нор не прекращалось и нашло, наконец, отклик среди законодателей. 5-го сего месяца, г-н Коббет, член парламента от Олдема, попросил разрешения внести билль об ограничении фабричного труда до 10 часов в первые пять дней недели и до 7¹/₂ часов в субботу. Ему было разрешено внести такой билль. Во время предварительных дебатов у лорда Пальмерстона в пылу импровизации вырвалось явно угрожающее заявление, что если не найдется другого способа защиты женщин и детей, занятых фабричным трудом, он предложит ограничить время работы машин. Едва успела эта фраза сорваться с его уст, как против опрометчивого государственного деятеля разразилась настоящая буря негодования, и не только со стороны прямых представителей промышленных магнатов, но главным образом со стороны их и его собственных друзей – вигов, таких, как сэр Джордж Грей, г-н Лабушер и другие. Лорд Дж. Рассел отвел Пальмерстона в сторону и, после получасовых частных pourparler {переговоров. Ред.}, принялся изо всех сил успокаивать бурю, заверяя господ депутатов, что, «как ему кажется, его почтенный друг был совершенно неправильно понят и что, высказываясь за ограничение времени работы машин, его друг на самом деле имел в виду высказаться против такого ограничения». Подобные глупые компромиссы – хлеб насущный коалиционного кабинета. При всех обстоятельствах представители коалиции имеют право говорить одно, а подразумевать другое. Что касается лично лорда Пальмерстона, то не забудем, что этот старый денди либерализма выгнал несколько лет тому назад сотни ирландских семейств из своих «имений» приблизительно таким же образом, как герцогиня Сатерленд обошлась с членами старинных кланов[173]173
  См. статью Маркса «Выборы. – Финансовые осложнения. – Герцогиня Сатерленд и рабство» (настоящее издание, т. 8, стр. 522–528).


[Закрыть].

Г-н Коббет, внесший упомянутый билль – сын знаменитого Уильяма Коббета и депутат от того же города, представителем которого был его отец. Он унаследовал от отца как свой депутатский мандат, так и свои политические убеждения, которые поэтому, хотя и носят независимый характер, но весьма мало соответствуют позициям современных партий. Уильям Коббет был самым талантливым представителем или вернее основателем старого английского радикализма. Он первый разоблачил тайну традиционной партийной борьбы между тори и вигами, сорвал маску показного либерализма с паразитической олигархии вигов, повел борьбу против лендлордизма во всех его формах, высмеял лицемерную алчность англиканской церкви и напал на плутократию в лице двух институтов, являющихся наиболее ярким ее воплощением: «старой леди с Треднидл-стрит» (Английский банк) и «мистера Макуорма и К°» (государственных кредиторов)[174]174
  Треднидл-стрит – улица в Лондоне, на которой находится Английский банк; английское слово «muck-worm» («навозный червь») иронически употреблено здесь в переносном смысле: «скряга», «скупец».


[Закрыть]. Он предлагал аннулировать государственный долг, конфисковать церковные имения и отменить все виды бумажных денег. Он следил, как политическая централизация шаг за шагом посягает на права местного самоуправления и осуждал эти посягательства как нарушение привилегий и вольностей английских подданных. Он не понимал, что это – неизбежный результат промышленной централизации. Он выдвинул все политические требования, которые были впоследствии объединены в Народной хартии. Но у него эти требования скорее носили характер политической хартии промышленной мелкой буржуазии, чем промышленного пролетария. Плебей по своим инстинктам и симпатиям, он умом редко выходил за пределы буржуазной реформы. И только в 1834 г., незадолго до своей смерти, после издания нового закона о бедных[175]175
  Закон о бедных, принятый в 1834 г., допускал только одну форму помощи бедным – помещение в работные дома с тюремно-каторжным режимом, прозванные народом «бастилиями для бедных».


[Закрыть] Уильям Коббет начал догадываться, что существующие промышленные магнаты так же враждебны народным массам, как и лендлорды, банкиры, государственные кредиторы и духовенство англиканской церкви. Если, с одной стороны, Уильям Коббет был, таким образом, предтечей современного чартиста, то, с другой стороны и в гораздо большей степени, он был закоренелым Джоном Булем. Он был одновременно и самым консервативным и самым радикальным человеком в Великобритании – чистейшим воплощением старой Англии и наиболее смелым провозвестником молодой Англии. Он считал, что упадок Англии начинается с периода Реформации, а крайняя подавленность английского народа – со времен так называемой славной революции 1688 года. Революция была для него поэтому не переходом к новому, а возвратом к старому, – не началом новой эры, а восстановлением «доброго старого времени». Он не видел как раз того, что эпоха воображаемого упадка английского народа в точности совпадает с начавшимся возвышением буржуазии, с развитием современной торговли и промышленности и что по мере их роста ухудшалось материальное положение народа, а местное самоуправление исчезало, уступая место политической централизации. Огромные перемены, сопровождавшие разложение старого английского общества, начиная с XVIII века, поразили его воображение и наполнили горечью его сердце. Но, видя следствия, он не понимал причин, не понимал тех новых социальных сил, которые делают свое дело. Он не видел современной буржуазии, а видел только ту часть аристократии, которая владеет наследственной монополией на государственные должности и своим законодательством санкционирует все перемены, продиктованные новыми потребностями и притязаниями буржуазии. Он видел машину, но не видел скрытую силу, приводящую ее в движение. Поэтому в его глазах ответственность за все перемены, происшедшие с 1688 г., падала на вигов: они были первопричиной упадка Англии и деградации английского народа. Отсюда его фанатическая ненависть к вигам и его непрекращавшиеся выступления с обличением вигской олигархии. Отсюда тот удивительный факт, что Уильям Коббет, являясь инстинктивным защитником народных масс против посягательств буржуазии, считался всеми и сам считал себя борцом за интересы промышленной буржуазии против наследственной аристократии. Как писатель, он остается непревзойденным.

Нынешний г-н Коббет, продолжающий в изменившейся обстановке политику своего отца, поневоле скатился в разряд либеральных тори.

«Times», стараясь вознаградить себя за покорность перед русским царем удвоенной наглостью по отношению к английским рабочим, выступает по поводу предложения г-на Коб-бета с передовой, претендовавшей быть чем-то потрясающим, но на деле оказавшейся полнейшим вздором. Газета не может отрицать, что ограничение времени работы машин есть единственный способ заставить фабричных магнатов подчиниться существующим законам о продолжительности рабочего дня на фабриках. Но она не в состоянии уразуметь, как это человек в здравом уме, стремящийся достигнуть определенной цели, может предлагать единственное пригодное для этого средство. Существующий закон о 10¹/₂-часовом рабочем дне[176]176
  5 августа 1850 г. парламентом был принят закон, устанавливавший продолжительность рабочего дня для женщин и подростков в 10¹/₂ часов и определявший время начала и конца рабочего дня. Принятие закона было вызвано протестами рабочих против решения Суда казначейства по делу о нарушении фабрикантами закона о десятичасовом рабочем дне 1847 г., решения, которое фактически санкционировало эти нарушения. Акт 1850 г. запрещал фабрикантам применять систему посменной работы, посредством которой они обходили закон 1847 г., но в то же время официально узаконивал удлинение рабочего дня на полчаса.


[Закрыть], подобно всем остальным фабричным законам, – только фиктивная уступка рабочим со стороны правящих классов. И рабочие, не довольствуясь чисто показной уступкой, смеют добиваться, чтобы этой уступке был придан реальный характер. «Times» никогда не слыхал ничего более смешного или экстравагантного. Если хозяину будет воспрещено парламентом заставлять своих рабочих работать 12, 16 и больше часов, то, – заявляет «Times», – «Англия перестанет быть страной свободных людей». Точно так же некий джентльмен из Южной Каролины, осужденный лондонским судьей за то, что он публично выпорол негра, привезенного им из-за Атлантического океана, в крайнем возмущении воскликнул: «Можно ли назвать свободной страну, где человеку запрещают выпороть своего собственного негра!» Если человек поступает рабочим на фабрику и заключает с хозяином договор, по которому он продает себя на шестнадцать или восемнадцать часов в сутки, лишаясь возможности спать столько же, сколько дозволено прочим смертным, находящимся в лучших условиях, то это объясняется, – утверждает «Times»,—

«тем естественным импульсом, который постоянно согласует предложение со спросом и побуждает людей выбирать занятие, наиболее для них приятное и подходящее».

Законодательство не должно, разумеется, вторгаться в область travail attrayant {привлекательного труда. Ред.}. Если вы ограничите работу машин определенной частью суток – скажем, от 6 часов утра до 6 часов вечера, то на таком же основании, – говорит «Times», – вы вообще можете запретить применение машин. Если вы тушите газ на улицах после восхода солнца, вы должны тушить его и ночью. «Times» не допускает законодательного вмешательства в частные дела, и, вероятно, поэтому он отстаивает сохранение налога на бумагу, на объявления и сохранение штемпельного сбора с газет, чтобы нанести ущерб частным делам своих конкурентов, добиваясь в то же время от парламента облегчения своих собственных дел путем отмены налога на газетные приложения. «Times» выказывает свое крайнее отвращение к вмешательству парламента в священные интересы фабричных лордов – интересы, ради которых ставятся на карту жизнь и моральное состояние целых поколений, и в то же время всякими неправедными путями добивается самого бесцеремонного вмешательства в дела извозчиков и владельцев наемных экипажей, хотя при этом на карту ровно ничего не было поставлено, кроме удобства некоторых упитанных дельцов из Сити и, возможно, джентльменов из Принтинг-хаус-сквер[177]177
  См. примечание 80.


[Закрыть]. До сих пор буржуазные экономисты говорили нам, что главная польза машин заключается в том, что они заменяют и сокращают физический труд и уменьшают его тяжесть. Ныне «Times» признает, что при существующем классовом строе машины не сокращают, а удлиняют рабочий день, что они сначала лишают индивидуальный труд его качеств, а затем вынуждают рабочего возмещать потерю качества количеством. Так, рабочий день удлиняется все больше, к дневной работе прибавляется ночная, и этот процесс прерывается только промышленными кризисами, когда рабочему вообще отказывают в какой-либо работе, когда ворота фабрик захлопываются у него перед носом и он может либо наслаждаться полным отдыхом, либо повеситься, если ему так угодно.