Текст книги "Собрание сочинений, том 17"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 57 страниц)
РЕСПУБЛИКА ВОЗМОЖНА ЛИШЬ КАК ОТКРЫТО ПРИЗНАННАЯ СОЦИАЛЬНАЯ РЕСПУБЛИКА
Нынешняя гражданская война рассеяла последние иллюзии насчет «республики», так же как империя рассеяла обманчивую иллюзию неорганизованного «всеобщего избирательного права» в руках государственного жандарма и попа. Все живые элементы Франции признают, что во Франции и в Европе республика возможна лишь как «социальная республика», то есть как республика, отнимающая у класса капиталистов и крупных землевладельцев его государственную машину, чтобы заменить ее Коммуной, которая открыто объявляет «социальное освобождение» великой целью республики и таким образом обеспечивает это социальное преобразование коммунальной организацией. Всякая другая республика может быть лишь анонимным террором всех монархических фракций, объединенных легитимистов, орлеанистов и бонапартистов, который приведет к империи того или иного сорта, являющейся его конечной целью, – анонимным террором классового господства, который, сделав свое грязное дело, обязательно завершится империей!
Профессиональные республиканцы помещичьего Собрания – это люди, которые действительно верят, несмотря на опыт 1848—1851 гг., несмотря на гражданскую войну против Парижа, что республиканская форма классового деспотизма является возможной, прочной формой, тогда как партия порядка признает ее лишь как форму заговора для борьбы против республики и восстановления единственно отвечающей стремлениям этой партии формы классового деспотизма – монархии или скорее империи. В 1848 г. эти люди, по своей воле ставшие жертвами обмана, были выдвинуты на передний план, пока, в результате подавления июньского восстания, они не расчистили путь для анонимного господства всех фракций, претендующих на роль рабовладельцев во Франции. В 1871 г. в Версале они с самого начала отодвинуты на задний план, чтобы служить «республиканской» декорацией для власти Тьера и санкционировать своим присутствием войну бонапартовских генералов против Парижа! С бессознательной иронией по отношению к самим себе эти жалкие люди устраивают собрания своей партии в Саль-де-Пом (зале для игры в мяч), чтобы продемонстрировать, как они выродились по сравнению с их предшественниками в 1789 году![430]430
20 июня 1789 г. в ответ на попытку правительства Людовика XVI сорвать очередное заседание Генеральных Штатов, провозгласивших себя Национальным собранием, депутаты третьего сословия, собравшись в зале для игры в мяч и Версале, дали клятву не расходиться до тех пор, пока не будет выработана конституция. Клятва в зале для игры в мяч явилась одним из событий, послуживших прологом к французской буржуазной революции конца XVIII века.
[Закрыть] Они пытались через своих Шёльше и т. п. склонить Париж к выдаче своего оружия Тьеру и насильно разоружить его с помощью национальной гвардии «порядка» под командой Сессе! Мы не говорим о так называемых социалистических депутатах Парижа вроде Луи Блана. Они покорно переносят оскорбления какого-нибудь Дюфора и «ruraux», бредят «законными» правами Тьера и нытьем в присутствии бандитов покрывают себя позором!
Рабочие и Конт
Рабочие переросли времена социалистического сектантства, вместе с тем не следует забывать, что они никогда не шли на поводу у контизма. Эта секта не дала Интернационалу ничего, кроме секции в полдюжины человек, программа которой была отвергнута Генеральным Советом[431]431
Имеется в виду парижское Общество пролетариев-позитивистов, включившее в свою программу ряд принципов в духе буржуазной философии О. Конта. В начале 1870 г. Генеральный Совет, учитывая рабочий состав общества, принял его в Интернационал на правах секции; в то же время программа общества была подвергнута резкой критике.
[Закрыть]. Конт известен парижским рабочим как пророк режима империи (личной диктатуры) – в политике, капиталистического господства – в политической экономии, иерархии во всех сферах человеческой деятельности, даже в сфере науки, и как автор нового катехизиса с новым папой и новыми святыми вместо старых.
Если его последователи в Англии играют более видную роль, чем его французские последователи, то не в результате того, что они проповедуют свои сектантские доктрины, а благодаря своим личным достоинствам и благодаря тому, что их секта приемлет формы пролетарской классовой борьбы, созданные без них, такие, например, как тред-юнионы и стачки в Англии, которые, между прочим, их парижские единоверцы осуждают как ересь.
КОММУНА (СОЦИАЛЬНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ)
В том, что рабочие Парижа взяли на себя инициативу нынешней революции и с геройской самоотверженностью выносят главные удары в этой борьбе – нет ничего нового. Это – поразительная черта всех французских революций! Это – лишь повторение прошлого! То, что революция произведена от имени и открыто в интересах народных масс, то есть производящих масс, – эта черта настоящей революции присуща также и всем ее предшественницам. Новая ее черта заключается в том, что народ не разоружился после первого восстания и но отдал своей власти республиканским шутам господствующих классов, что, установив Коммуну, он взял в свои собственные руки действительное руководство своей революцией и нашел в то же время средство, в случае успеха, держать это руководство в руках самого народа, заменив государственную машину, правительственную машину господствующих классов, своей собственной правительственной машиной. Вот в чем его неслыханное преступление! Рабочие посягают на привилегию управления государством «верхних десяти тысяч» и заявляют о своем твердом намерении разрушить экономическую основу того классового деспотизма, который в своих собственных интересах распоряжался организованной государственной силой общества! Вот что привело в исступление респектабельные классы в Европе и в Соединенных Штатах Америки, вот чем объясняются их негодующие вопли о святотатстве, их яростные призывы к кровавой расправе с народом, площадная ругань и клевета с их парламентских трибун и в их лакейской прессе.
Величайшим мероприятием Коммуны является ее собственное существование, ее работа, ее деятельность в неслыханно тяжелых условиях! Красное знамя, поднятое Парижской Коммуной, в действительности увенчивает только правительство рабочих Парижа! Они ясно, сознательно провозгласили своей целью освобождение труда и преобразование общества!
Но подлинный «социальный» характер их Республики заключается лишь в том, что Парижской Коммуной управляют рабочие! Что же касается их мероприятий, то они, естественно, должны ограничиваться главным образом военной обороной Парижа и его снабжением!
Некоторые друзья-покровители рабочего класса, с трудом скрывая свое отвращение даже к тем немногим мероприятиям Коммуны, которые они считают «социалистическими», хотя в этих мероприятиях помимо их тенденции нет ничего социалистического, в то же время выражают свое удовлетворение и пытаются привлечь к Парижской Коммуне симпатии «благородных господ» великим открытием, что рабочие, в конце концов, люди разумные и что, когда бы они ни оказались у власти, они всегда решительно отворачиваются от социалистических начинаний. В самом деле, они не пытаются создать в Париже ни фаланстер, ни Ика-рию[432]432
Фаланстеры – дворцы, в которых, согласно представлениям французского социалиста-утописта Ш. Фурье, должны были жить и работать члены производственно-потребительских ассоциаций в идеальном социалистическом обществе.
Икария – фантастическая коммунистическая страна, изображенная в социальном и философском романе представителя утопического коммунизма Э. Кабе «Путешествие в Икарию».
[Закрыть]. Мудрецы своего поколения! Эти благожелательные покровители, глубоко невежественные в том, что касается действительных стремлений и действительного движения рабочего класса, забывают об одном. Все социалисты – основатели сект принадлежат к тому периоду, когда ни рабочий класс не был еще достаточно вышколен и организован ходом развития самого капиталистического общества, чтобы выступить на мировой арене в качестве двигателя истории, ни материальные условия его освобождения не созрели в достаточной мере в недрах самого старого мира. Нищета рабочего класса существовала, но еще не существовали условия для его собственного движения. Утописты, основатели сект, ясно описав в своей критике современного общества цель социального движения – отмену системы наемного труда со всеми ее экономическими условиями классового господства, – не нашли ни в самом обществе материальных условий его преобразования, ни в рабочем классе организованной и сознательной силы движения. Отсутствие исторических условий движения они старались возместить фантастическими картинами и планами нового общества, в пропаганде которых они усматривали истинное средство спасения. С того момента как движение рабочего класса стало действительностью, фантастические утопии исчезли – не потому, что рабочий класс отказался от цели, к которой стремились эти утописты, а потому, что он нашел действительные средства для ее осуществления, – но на смену фантастическим утопиям пришло действительное понимание исторических условий движения и все больше начали собираться силы боевой организации рабочего класса. Но две конечные цели движения, провозглашенные утопистами, являются и конечными целями, провозглашенными Парижской революцией и Интернационалом. Только средства различны, и реальные условия движения не окутаны больше туманом утопических басен. И потому эти друзья-покровители пролетариата, превратно толкуя громко провозглашенные социалистические тенденции нынешней революции, являются лишь жертвами своего собственного невежества. Не парижский пролетариат виноват в том, что для них утопические творения пророков рабочего движения все еще являются «социальной революцией», иначе говоря, что социальная революция для них все еще «утопична».
* * *
«Journal Officiel» Центрального комитета, 20 марта:
«Парижские пролетарии, видя defaillancesи измену правящих (господствующих) классов, поняли (compris), что для них пробил час, когда они должны спасти положение, взяв в свои руки управление (заведование) общественными делами (государственными делами)».
Они клеймят «политическую неспособность и моральную дряхлость буржуазии» как источник «бедствий Франции».
«Неужели рабочим, которые производят все и не пользуются ничем, которые страдают от нищеты среди накопленных ими же продуктов, плодов их труда и их пота... неужели никогда не будет, им дана возможность работать для своего освобождения?... Пролетариат, перед лицом постоянного посягательства на его права, полнейшего отрицания всех его законных стремлений, гибели страны и всех его надежд, понял, что на него возложен этот повелительный долг, что ему принадлежит неоспоримое право – стать господином собственной судьбы и обеспечить свое торжество, взяв в свои руки государственную власть (en s'emparant du pouvoir)»[433]433
Маркс цитирует «Journal Officiel de la Republique Francaise» № 80, 21 марта 1871 года.
[Закрыть].
Здесь прямо утверждается, что правительство рабочего класса необходимо в первую очередь для спасения Франции от гибели и разложения, угрожающих ей по вине господствующих классов, что отстранение этих классов от власти (тех классов, которые утратили способность управлять Францией) есть необходимое условие национального спасения.
Но не менее ясно высказано и то, что правительство рабочего класса сможет спасти Францию и совершить национальное дело только в том случае, если оно будет работать для освобождения рабочего класса, ибо условия этого освобождения являются вместе с тем и условиями возрождения Франции.
Рабочее правительство провозглашено как война труда против монополистических собственников средств труда, против капитала.
Шовинизм буржуазии представляет собой лишь тщеславие, придающее национальное обличье всем ее собственным притязаниям. Шовинизм является средством увековечить, с помощью постоянных армий, международную борьбу и поработить производителей в каждой отдельной стране, натравливая их на их же братьев во всех других странах; шовинизм является средством помешать интернациональному сотрудничеству рабочего класса, которое является первым условием его освобождения. Истинный характер этого шовинизма (давно уже ставшего пустой фразой) обнаружился после Седана во время оборонительной войны, которую повсюду парализовала шовинистическая буржуазия; он проявился в капитуляции Франции, в гражданской войне, которая ведется с позволения Бисмарка под началом верховного жреца шовинизма Тьера! Он обнаружился в мелкой полицейской интриге Антинемецкой лиги, в травле иностранцев в Париже после капитуляции. Надеялись, что народ Парижа (и весь французский народ) может быть одурманен страстной национальной ненавистью и за искусственно разжигаемой враждой к иностранцам забудет свои действительные стремления и изменников внутри страны!
Как исчезло (развеялось) это искусственное движение от? дыхания революционного Парижа! Громко провозгласив свои интернациональные тенденции, – ибо дело, за которое борется производитель, везде одно и то же, и его враг повсюду один и тот же, какова бы ни была его национальность (в каком бы национальном облачении он ни выступал), – Париж провозгласил в качестве принципа допущение иностранцев в состав Коммуны, он даже выбрал иностранного рабочего [Лео Франкеля. Ред.] (члена Интернационала) в ее Исполнительную комиссию, он декретировал разрушение символа французского шовинизма – Вандомской колонны!
И в то время как буржуазные шовинисты расчленили Францию и действуют под диктатом иноземного завоевателя, парижские рабочие побили иноземного врага тем, что нанесли удар своим собственным классовым властителям, и уничтожили границы, завоевав место передового отряда рабочих всех стран!
От подлинного патриотизма буржуазии – столь естественного для действительных собственников различных «национальных» имуществ – осталась одна лишь видимость вследствие того, что ее финансовая, торговая и промышленная деятельность приобрела космополитический характер. При аналогичных обстоятельствах это прорвалось бы наружу во всех странах так же, как прорвалось во Франции.
ДЕЦЕНТРАЛИЗАТОРСКИЕ СТРЕМЛЕНИЯ «ПОМЕЩИЧЬЕЙ ПАЛАТЫ» И КОММУНА
Утверждали, что Париж и вместе с ним другие французские города были угнетены господством крестьян и что нынешняя борьба Парижа представляет собой борьбу за его освобождение от господства крестьянства! Нельзя себе представить более глупой лжи!
Париж, как центральное местопребывание и оплот централизованной правительственной машины, подчинил крестьянство власти жандарма, сборщика налогов, префекта, священника и земельных магнатов, то есть деспотизму его врагов, и лишил его всякой жизни (измотал его). Он подавил все органы независимой жизни в сельских округах. С другой стороны, правительство, земельный магнат, жандарм и священник, в руки которых централизованная государственная машина с центром в Париже передала таким образом все влияние провинции, использовали это влияние в интересах правительства и тех классов, правительством которых оно было, не против Парижа правительственного, паразитического, капиталистического, праздного, служившего космополитическим притоном, а против Парижа рабочего и мыслителя. Таким образом, при помощи правительственной централизации, базой которой являлся Париж, крестьяне были подавлены Парижем правительства и капиталистов, а Париж рабочих был подавлен силой провинции, переданной в руки врагов крестьянства.
Версальский «Moniteur» (от 29 марта) заявляет, что
«Париж не может быть свободным городом, потому что он – столица».
Вот это верно. Париж, столица господствующих классов и их правительства, не может быть «свободным городом», и провинция не может быть «свободной», раз такой Париж является столицей. Провинция может быть свободной только при наличии в Париже Коммуны. Партия порядка была в меньшей степени охвачена яростью против Парижа за то, что он провозгласил свое собственное освобождение от нее и от ее правительства, чем за то, что он такими действиями подал сигнал к освобождению крестьянина и провинции от ее господства.
«Journal Officiel» Коммуны, 1 апреля:
«Революция 18 марта не имела единственной целью обеспечить Парижу выборное, но подчиненное деспотической опеке строго централизованной национальной власти коммунальное представительство. Она должна завоевать и обеспечить независимость для всех коммун Франции, а также для всех более крупных единиц, департаментов и провинций,объединенных между собой в своих общих интересах подлинно национальным соглашением; она должна гарантировать и увековечить республику... Париж отказался от своего кажущегося всемогущества, которое тождественно с его злоупотреблением своей ролью, но он не отказался от той моральной власти, от того интеллектуального влияния, которое так часто доставляло ему победу в его пропаганде во Франции и в Европе»[434]434
Маркс цитирует редакционную статью «Journal Officiel de la Republique Francaiise» № 91, 1 апреля 1871 года.
[Закрыть].
«Теперь Париж снова работает и страдает ради всей Франции, для которой он готовит своими боями и своими жертвами интеллектуальное, моральное, административное и экономическое возрождение, славу и процветание» (Программа Парижской Коммуны, распространявшаяся с воздушного шара)[435]435
Цитируется манифест Парижской Коммуны «К французскому народу» от 19 апреля 1871 г., опубликованный в «Journal Officiel de la Republique Francaise» № 110, 20 апреля 1871 года.
[Закрыть].
Г-н Тьер во время своей поездки по провинции руководил выборами, и прежде всего своими собственными выборами в разных местах. Но тут было одно затруднение. Бонапартисты-провинциалы сделались в тот момент совершенно неприемлемы. (К тому же он не хотел их, как и они не хотели его.) Многие из старых искушенных орлеанистов разделили судьбу бонапартистов. Поэтому было необходимо обратиться к удалившимся в деревню легитимистским землевладельцам, которые совершенно отстранились от политики и которых легче всего было одурачить. Они-то и придали Версальскому собранию ярко выраженный характер «chambre introuvable» Людовика XVIII, его помещичий характер. В своем тщеславии они, конечно, поверили, что с падением бонапартовской Второй империи и под покровительством иноземного завоевателя наконец-то наступило их время, так же как в 1814 и 1815 годах. И по-прежнему они оказываются в дураках. Поскольку они действуют, они могут действовать только в качестве элементов партии порядка и орудий ее «анонимного» террора, как в 1848—1851 годах. Их собственные партийные излияния придают всему этому сообществу только комический характер. Они вынуждены поэтому терпеть в качестве президента тюремщика-акушера герцогини Беррийской и в качестве своих министров псевдореспубликанцев правительства обороны. Их отшвырнут в сторону, как только они выполнят свое дело. Но благодаря этому любопытному стечению обстоятельств – причуда истории – они вынуждены нападать на Париж за его восстание против «Republique une et indivisible»; [единой и неделимой республики. Ред.] (это – выражение Луи Блана, Тьер называет это единством Франции), тогда как их первым подвигом был именно мятеж против единства, когда они заявили, что Париж должен быть «обезглавлен и лишен звания столицы», и хотели, чтобы Собрание занялось своими высокими обязанностями в провинциальном городе.
Вернуться к тому, что предшествовало централизованной государственной машине, сделаться более или менее независимыми от ее префектов и министров и заменить ее провинциальным и местным вотчинным влиянием помещичьих усадеб – вот чего они действительно хотят. Они стремятся к реакционной децентрализации Франции. Париж же желает заменить ту централизацию, которая сослужила службу в борьбе против феодализма, но затем превратилась в единство чисто искусственного целого, опирающегося, на жандармов, на красное и черное воинство, подавляющего жизнь действительного общества, тяготеющего над ним, как кошмар, придающего Парижу «кажущееся всемогущество» благодаря тому, что оно включает в себя Париж и не включает провинцию, – заменить эту единую Францию, существующую вне французского общества, политическим объединением самого французского общества при помощи коммунальной организации.
Действительными сторонниками разрушения единства Франции являются поэтому депутаты «помещичьей палаты», которые восстают против единой государственной машины, поскольку она умаляет их собственное местное значение (их сеньоральные права), поскольку она является антагонистом феодализма.
Париж же стремится разрушить эту искусственную унитарную систему, поскольку она является антагонистом действительного, живого единства Франции и простым орудием классового господства.
Контистские взгляды
Люди, решительно ничего не понимающие в существующей экономической системе, еще менее способны, конечно, понять что-нибудь в отрицании этой системы рабочими. Они не могут, конечно, понять, что социальное преобразование, к которому стремится рабочий класс, есть необходимое, историческое, неизбежное порождение самой же нынешней системы. Они говорят в предостерегающем тоне об угрозе уничтожения «собственности», потому что в их глазах их нынешняя классовая форма собственности – преходящая историческая форма – и есть сама собственность, и уничтожение этой формы было бы поэтому уничтожением собственности. Как теперь они защищают «вечность» капиталистического господства и системы наемного труда, так они защищали бы, если бы жили во времена феодализма или рабства, феодальную систему или систему рабства, как основанную на природе вещей, как возникающую из самой природы; они произносили бы неистовые тирады против связанных с этими общественными системами «злоупотреблений», но в то же время на все предсказания об уничтожении этих систем они отвечали бы с высоты своего невежества догмой об их «вечности», о том, что они исправляются «моральным сдерживанием» («ограничениями»).
Они так же правы в своей оценке целей рабочего класса Парижа, как г-н Бисмарк в своем заявлении, что Коммуна стремится к прусскому городскому устройству.
Жалкие люди! Они даже не знают, что всякой общественной форме собственности соответствует своя мораль и что та форма общественной собственности, которая превращает собственность в атрибут труда, отнюдь не создавая индивидуальных «моральных ограничений», освободит «мораль» индивидуума от ее классовой ограниченности.
Как дыхание народной революции преобразило Париж! Февральскую революцию прозвали революцией морального презрения! Она была провозглашена под крики народа: A bas les grands voleurs! A bas les assassins! [«Долой крупных воров! Долой убийц!». Ред.]. Таково было настроение народа. Что касается буржуазии, то она добивалась лишь большего простора для коррупции! Она получила полный простор для коррупции при Луи Бонапарте (Наполеоне Малом). Париж, этот гигантский город, город исторической инициативы, был превращен в Maison doree для тунеядцев и мошенников всего мира – в космополитический притон! После исхода «высших слоев населения» на сцене снова появился Париж рабочих, героический, самоотверженный, полный энтузиазма в сознании своей геркулесовой задачи! В морге ни одного трупа, полная безопасность на улицах. В Париже никогда не было большего спокойствия. Вместо кокоток – героические женщины Парижа! Мужественный, суровый, борющийся, трудящийся, мыслящий Париж! Великодушный Париж! Перед лицом каннибализма своих врагов он только принимает меры, чтобы арестованные им лица не могли нанести вреда! Чего Париж не хочет более терпеть, так это существования кокоток и хлыщей. Он исполнен решимости либо выгнать вон, либо переделать эту бесполезную, скептическую и эгоистичную породу людей, которая завладела гигантским городом, чтобы пользоваться им как своей собственностью. Ни одна знаменитость империи не будет вправе сказать; «Париж очень приятен в лучших кварталах, но в остальных местах в нем слишком много бедняков».
(«Verite» 23 апреля):
«Число преступлений в Париже поразительно уменьшилось. Нет воров и кокоток, нет убийств и нападений на улицах: все консерваторы бежали в Версаль!»
«Не было зарегистрировано ни одного ночного нападения даже в наиболее отдаленных и малолюдных кварталах, с тех пор как граждане сами выполняют обязанности полиции».