Текст книги "Скандинавский король (ЛП)"

Автор книги: Карина Халле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 21

А В Р О Р А

Одним из преимуществ работы королевской няней является то, что ты работаешь на такого человека, как Аксель. Я знаю, что спать с королевской семьёй, которую ты обслуживаешь, не входит в должностные обязанности, но у нас это неплохо получалось.

Ещё один плюс, который я только что обнаружила, это то, что, когда короли уезжают в отпуск, ты тоже получаешь отпуск. И я не имею в виду скалистое путешествие под парусом вдоль холодного побережья Дании.

Я имею в виду солнечный свет, пляжи с белым песком и лазурные воды. Кокосы и музыка. Попугаи и дельфины. Всё замечательно.

Сейчас мы находимся на острове Санта-Крус в Карибском море. Когда-то этот остров принадлежал Дании, а потом стал частью Виргинских островов США. Однако, несмотря на то, что Дания его потеряла (эй, у них всё ещё есть Гренландия), все города сохранили свои датские названия.

Мы находимся на чрезвычайно уединённой вилле к северу от красочного городка Фредерикстед. Здесь только я, Аксель и девочки. Ни Майи, ни Никласа, ни Хенрика.

Ладно, там было несколько королевских сопровождающих, которые обязаны ходить с ним повсюду, но ему удалось заставить их остаться в сторожке перед комплексом, обеспечив нам абсолютное уединение от всех.

Только мы.

Как будто мы действительно семья.

После бала на прошлой неделе, после того, как нас чуть не поймал Никлас, Аксель решил, что хочет, чтобы мы уехали, куда-нибудь подальше, где жарко и влажно. Туда, где мы могли бы спать в одной постели и быть вместе, не беспокоясь, что за нами наблюдают другие. Туда, где нам не нужно было бы скрывать наши чувства друг к другу, где мы могли бы просто быть вместе, быть свободными.

И хотя ради девочек у меня по-прежнему есть своя комната, она находится рядом с комнатой Акселя и соединена просторной площадкой, что даёт нам полный и открытый доступ друг к другу. Поверьте, за последние шесть дней мы многое наверстали.

В данный момент мы отдыхаем на нашем частном пляже, который находится прямо перед виллой. Он небольшой, но великолепный, и девочки стоят перед нами у воды, создавая песчаные "дворцы". Песок белый и мелкий, как детская присыпка, а море такое синее, что почти больно смотреть.

Мы оба лежим на животе на полотенцах, между нами несколько бутылок пива. Аксель зарылся головой в свои руки, и я позволяю своим глазам блуждать по его телу. Он уже такой загорелый, его тело худое, длинное и покрыто мускулами. Его маленькая упругая попка обтянута черными плавками, которые я люблю хватать за пояс. Это справедливо, поскольку он иногда делает это с моей юбкой, обычно перед тем, как задрать её на бёдрах и заняться мной.

– Я не хочу уезжать, – говорю я ему со вздохом. – Разве мы не можем остаться здесь навсегда? Просто так.

Он поворачивает голову, прижимается щекой к полотенцу и щурится на меня, солнце в его глазах. – Я бы хотел, чтобы мы могли. Но думаю, Стелла меня убьёт.

Когда Акселю приходится уезжать за границу на длительный срок, его сестра, Стелла, должна исполнять обязанности регента вместо него. В Дании это называется Rigsforstander, и сейчас она находится во дворце, принимая на себя все его официальные обязанности. Я знаю, что она ненавидит это, потому что она говорила мне об этом, но так уж сложилось.

– Да, – говорю я. – Она может, – говорю я. – Мне просто… мне нравится быть с тобой вот так. Только мы. Просто…

– Я знаю, – говорит он, и его глаза становятся мягкими. – Мне тоже это нравится. На самом деле…, – он смотрит на девочек, которые хихикают, пока волны дразнят песчаный дворец, – я хочу рассказать им о нас.

Я моргаю на него. – Что?

– Девочкам, – тихо говорит он. – Я хочу, чтобы они знали, что я люблю тебя, и что ты любишь меня, и что мы вместе. Что ты для меня больше, чем просто их няня.

Я качаю головой, приступ страха поражает моё сердце. – Ты не можешь этого сделать. Они не поймут. Не говори им. Серьёзно.

Он хмурится на меня, опираясь на локти. – В какой-то момент они должны узнать, если уже не узнали. Аврора, я не хочу скрывать это от них. То, что я чувствую к тебе, никуда не денется. Оно только растёт со временем. Неправильно держать их в неведении. Они заслуживают того, чтобы знать.

– Что, если они возненавидят меня за это? – шепчу я. От этой мысли мне становится плохо. – Что, если они возненавидят тебя?

– Они любят тебя, – говорит он категорично. – Неважно, что ты не их настоящая мать, они любят тебя за тебя и то, какая ты есть. Они никогда не захотят отпустить тебя, так же, как и я.

Но я не гожусь. Я недостаточно хороша для чего-то настоящего. Я хороша только в тайне.

– Почему ты так боишься? – говорит он, поворачиваясь на бок и протягивая руку, чтобы коснуться моего лица. – Это хорошо. Это всё.

Я не могу ему этого объяснить. – Я просто… я та, кто прячется в темноте. Разве ты не понимаешь?

– Нет. Не понимаю. Ты постоянно говоришь о том, что ты няня и поэтому мы не можем быть вместе, но для меня это не имеет значения.

– Это имеет значение. Хорошо, это важно. Я не могу сравниться с Хеленой.

– Никто не говорит, что ты должна.

– Таблоиды говорят.

– Таблоиды могут идти в жопу. Они не имеют значения.

Но они имеют значение. Я качаю головой. – Если ты расскажешь девочкам… и ничего не получится…

Его взгляд заостряется, челюсть становится жёсткой. – Почему бы это не получилось? Почему ты вообще так говоришь?

– Потому что ты король и…

Его пальцы возвращаются в мои волосы, и он держит мою голову ровно, глядя мне в глаза. – Я король. И я принадлежу тебе так, как никогда не думал, что это возможно. Больше, чем я принадлежу своей стране, больше, чем я принадлежу народу, я принадлежу тебе.

Я не заслуживаю этого мужчину.

Я.

Не.

Заслуживаю.

Его.

Я облизываю губы, во рту пересохло, сердце заколотилось. – Аксель, – шепчу я.

– Я не хочу больше жить во лжи. Я хочу рассказать девочкам, а потом рассказать всему миру. Но я не сделаю ничего из этого, пока ты не согласишься. Это чертовски убивает меня – не иметь возможности прикасаться к тебе на людях, не иметь возможности петь тебе дифирамбы, не дать всем знать, что я нашёл любовь, любовь, которую я буду носить лучше любой короны. – Он грустно улыбается мне. – Но я не сделаю этого, пока ты не будешь готова.

Он носит мою любовь как корону.

Я просто хочу быть достаточно достойной, чтобы сделать то же самое.

– Просто подумай об этом, – говорит он, вставая на ноги и протягивая свою руку к моей. – Давай. Пойдём поплаваем.

Я даю ему свою руку, и он не отпускает её, пока мы бежим вниз к бирюзовым волнам. Если девочки и считают, что держаться за руки странно, они этого не показывают. Может быть, это потому, что мы стали настолько близки друг с другом, что они считают это естественным. Может быть, потому что то, что есть у нас с Акселем, естественно, так же естественно, как соль в море и солнце в небе.

Он прав. Девочки заслуживают того, чтобы знать правду о нас.

Я могу только надеяться, что моё сердце будет готово к этому.

* * *

Позже тем же вечером мы с Акселем стоим на нашей площадке с видом на океан. Он прислонился к перилам, на нем только пара шорт для плавания, без рубашки. Тёплый ветерок ерошит его волосы, полупустое пиво болтается в его пальцах. Его взгляд устремлён на горизонт, он доволен, но я могу сказать, что в его голове проносится миллион мыслей.

Я смотрю на него и надеюсь, что он отпечатается в моей голове, как на негативной плёнке, и я смогу достать и смотреть на него, когда захочу. Для меня это настоящий Аксель. Великолепный, властный и ищущий покоя.

Я чувствую, что он наконец-то нашёл свой покой.

Он во мне.

– Хороший вид? – спрашивает он с лукавой улыбкой, глядя на меня и делая глоток пива.

– Всегда, – говорю я ему.

– Ты больше не думала о том, что я сказал? – спрашивает он после долгой паузы.

– Мне понравилась часть "носить лучше любой короны". Это было очень поэтично, как обычно.

Он слабо улыбается. – Это не то, что я имел в виду.

– Я знаю.

Он протягивает руку, обхватывает мою талию и притягивает меня к себе. Девочки крепко спят в своей комнате, и мы здесь только вдвоём. Такое ощущение, что мы вдвоём против всего мира.

Его рука исчезает в моих волосах, и он наклоняется, нежно целуя меня в губы. Я провожу пальцами по его спине, ощущая его гладкую, упругую кожу. В такие моменты кажется, что нас невозможно остановить, что мы бессмертны, что мы в центре кружащейся вселенной, бог и богиня, и все миры у наших ног. Ничто не может нас коснуться.

Он отстраняется настолько, что его губы касаются моих. Я слышу, как он сглатывает, а когда открываю глаза, он смотрит прямо в мою душу, в моё сердце. – Я хочу ребёнка, – бормочет он так грубо и так тихо, что я едва его слышу.

Я хмурюсь, мой живот делает сальто назад. – Что?

Ребёнка?

Ребёнка!?

– Я хочу ребёнка от тебя, – говорит он мне в губы. – Я хочу, чтобы мы сделали его. Чтобы мы создали новую жизнь, мою и твою.

Черт возьми.

Это было не то, что я ожидала от него услышать.

На самом деле, я никогда не слышала от него упоминаний о детях, я полагала, что Клара и Фрея – это всё, чего он хотел.

Но теперь он хочет ребёнка от меня.

Меня.

– Я хочу снова стать отцом, – продолжает он. Он выпрямляется, проводит рукой по моей шее. – Я хочу, чтобы ты была матерью моего ребёнка. Моих детей. Черт, я хочу много детей. Целый дворец, полный братьев и сестёр для Клары и Фреи.

Много детей?! Целый дворец!?

Я не знаю, что сказать, что подумать.

Правда в том, что мои яичники сейчас разрываются на миллион кусочков, и я бы солгала, если бы его слова не были самой романтичной, удивительной, радостной вещью, которую я когда-либо слышала (и это говорит он, у которого ужасно романтичное сердце).

И я бы точно солгала, если бы сказала, что не думала об этом.

О, я думала об этом.

Очень много.

Моя матка была бомбой замедленного действия на протяжении почти всех моих двадцати лет, и я думаю, что единственная причина, по которой мне удавалось игнорировать это, заключается в том, что я была няней для чужих детей. А работая няней, я не только получаю семью и безопасность, которых у меня не было в детстве, но и забочусь о младенцах и детях. Они не мои, но это позволяет мне избавиться от этого.

Но с тех пор как я начала работать на Акселя, эта бомба замедленного действия стала звучать всё громче и громче, заставляя меня обратить на неё внимание. Сначала я думала, что это потому, что я так полюбила Клару и Фрею, а потом поняла, что это потому, что я полюбила их отца.

Я бы родила детей от этого человека в любой день.

Что потом? – Говорит голос в моей голове. – Ты думаешь, это действительно сработает?

Я игнорирую его. Вместо этого я выбираю экстаз.

– Мне нравится, когда ты теряешь дар речи, – говорит он с ухмылкой, заправляя мои волосы за ухо. – Это даёт мне мир и покой.

Я разражаюсь смехом. Это даже не смешно, что он сказал, просто я не могу сдержаться. Радость проникает в меня из всех уголков моего сердца.

– Что? – спрашивает он, нахмурившись.

– Ничего, – говорю я, и если я не перестану улыбаться, то думаю, что моё лицо навсегда останется таким. – Совсем ничего. – Я хватаю его за руку и начинаю тянуть его к французским дверям.

– Куда мы идём? – спрашивает он.

Я бросаю на него кокетливый взгляд через плечо. – Если вы хотите детей, Ваше Величество, то первое, что мы должны сделать, это начать их делать.

Он позволяет мне затащить его в спальню. – Не то чтобы я жаловался, но разве ты не должна несколько дней не принимать таблетки, чтобы они не подействовали?

Я ложусь обратно на кровать. – Нет ничего плохого в небольшой практике.

– Нет, – говорит он с похотливой ухмылкой, расстёгивая шорты. – Определённо нет.

* * *

Жужжание прерывает мои сны.

Я стону и переворачиваюсь на спину, моё тело всё ещё измождено бесконечными занятиями создания ребёнка. Я медленно открываю глаза. Свет освещает комнату, но это не от луны снаружи, а от моего телефона на тумбочке.

Кто, черт возьми, звонит мне в такой час?

Я смотрю на Акселя, который спит и слегка похрапывает – он всегда в отключке, после того как кончит, а затем тянусь к телефону.

Это Амели.

Мой пульс учащается. Боже, я надеюсь, что всё в порядке.

Но прежде чем я успеваю ответить, телефон перестаёт жужжать.

Я открываю его и проверяю время. Здесь, на острове Санта-Крус, три часа ночи, а это значит, что в Париже сейчас восемь утра.

Я как раз собираюсь написать ей сообщение и спросить, зачем она звонила, когда приходит сообщение от неё.

Это фотография чего-то, снимок экрана, и я не могу рассмотреть его как следует, пока он не откроется.

За ним быстро следует ссылка на британский таблоид.

Моё сердце падает как камень.

Это не к добру.

Я открываю первую фотографию, под которой Амели написала сообщение: это правда?

И к моему полному ужасу, это правда.

Абсолютная правда.

Это первая страница статьи с моей фотографией.

Фотография моего фоторобота, сделанного в те времена.

Заголовок гласит: «Датская королевская няня – преступница!»

Я не могу дышать. Я не могу моргать. Я даже не могу больше чувствовать своё сердце.

Всё, чего я боялась, всё, что я пыталась похоронить, всё, что я оставила позади себя, надеясь никогда больше не сталкиваться с этим, вернулось в полной силе. Меня больше не преследует моё прошлое.

Моё прошлое здесь.

Дрожащими руками я нажимаю на ссылку и читаю остальную часть статьи, игнорируя все сообщения, приходящие от Амели, вопрос за вопросом.

То, о чём сообщалось, было полной правдой, хотя и не рассказывало всей истории.

Это выставляет меня настоящим преступным гением, а не какой-то молодой, испорченной девушкой, которой манипулировали и над которой издевались.

Вот что ранит больше всего. Может быть, я злодейка в той же степени, что и жертва, но даже не зная фактов о том, через что я прошла, моя правда превратилась в ложь.

Я роняю телефон на колени, чувствуя, что мир рушится на меня.

Всё закончилось.

Всё.

Он, девочки, моя работа.

Всё кончено.

Я не могу продолжать после этого.

Я не была достойна раньше.

Теперь я преступница.

– Который час? – Аксель говорит рядом со мной, его голос хриплый от сна.

Но я даже не могу говорить.

Он сдвигается в кровати, чтобы посмотреть на меня, и я, должно быть, похожа на вурдалака, освещённого телефоном на моих коленях, который в ужасе смотрит на него.

– Что случилось? Почему ты не спишь? – спрашивает он, садясь прямо.

Моя голова трясётся, покачивается, действительно, и мой рот открывается, чтобы сказать, но ни звука не выходит.

На моей груди лежит тысяча килограммов кирпичей.

– Аврора, ты в порядке? – Его голос звучит настоятельно. Он хватает меня за плечо, так что я оказываюсь лицом к нему, его глаза ищут моё лицо. – Что случилось?

Свет в телефоне гаснет, и в комнате становится темно.

Так будет лучше.

Я могу сказать ему правду без света в лицо.

– Я должна тебе кое-что сказать, – шепчу я.

Долгое мгновение. – Хорошо, – говорит он, пытаясь казаться спокойным, но терпя неудачу. – Что? Ты можешь сказать мне всё, что угодно.

– Да, хорошо. Очевидно, я думала, что не могу сказать тебе об этом. А теперь у меня нет выбора.

– Что такое? – Его голос стал низким, он приготовился к худшему.

– У меня есть прошлое. – Я смотрю вперёд в темноту, чувствуя, как эта темнота проникает в мою душу. – Я совершила несколько плохих поступков.

– Не сомневаюсь, – мягко говорит он, проводя рукой по моей обнажённой спине. – Я знаю о твоём прошлом. Мы все делали плохие вещи.

– Меня зовут не Аврора Джеймс.

Бомба взрывается, оставляя после себя лишь тишину, как при взрыве звезды в космосе.

– О чём ты говоришь? Тогда как?

– Меня звали Рори Джеймсон. Я изменила его, чтобы отделить себя от своего прошлого.

– Ладно, хорошо. Всё в порядке. Для меня ты всё ещё Аврора.

Боже, он такой понимающий, такой хороший. Он не понимает.

– Рори Джеймсон сделала несколько плохих вещей.

Я слышу, как он сглатывает. – Что сделала Рори Джеймсон?

Я делаю глубокий, дрожащий вдох, зная, что это не успокоит меня и не облегчит ситуацию. – Она встретила парня по имени Дэн. Она влюбилась в него, потому что не знала ничего лучшего. Она была слишком молода. Он был достаточно взрослым. Он подсадил её на наркотики, чтобы убежать от её дерьмовой жизни. Позже он привлёк её на дорогу, помогая ему совершать преступления. Она украла несколько кошельков, в основном. Потом воровала в магазинах. Наконец, она помогла ему ограбить дом друга. Её так и не поймали, его тоже, они просто продолжали ездить и употреблять, пока однажды их не настигло это. Он заключал сделку с наркотиками, парень пытался его обмануть, забрать его вещи. Я была там, а мне не следовало быть там. Парень пришёл за мной, Дэн напал на него. Убил его. Это была самозащита, конечно, но это не имело значения, учитывая обстоятельства.

Я делаю паузу, боясь взглянуть на него. Я сжимаю руки в кулаки, пока они не онемели. – Нас обоих арестовали. Меня судили за употребление наркотиков и соучастие, но позже обвинения сняли. Дэн попал в тюрьму. Это был не только счёт за непредумышленное убийство. Это были годы и годы краж, грабежей, отмывания денег и торговли наркотиками. То, что произошло ещё до того, как он встретил меня. Даже я не понимала, каким человеком он был и что он сделал. Но к тому времени, когда я это поняла, его уже посадили, и мне пришлось начинать новую жизнь. Я немного изменила своё имя, переехала в Брисбен, месяц была практически бездомной, прежде чем смогла найти работу. Потом я работала, работала, работала, экономила, экономила и уехала в Европу, чтобы никогда не вернуться.

Я слышу, как он резко выдыхает через нос – единственный шум в комнате. – Почему ты не сказала мне об этом раньше?

Я закусываю губу, готовясь к удару. – Потому что я глупая. – Я разблокировала телефон, открываю статью и протягиваю ему. – Я очень глупая.

Глава 22

А К С Е Л Ь

Я смотрю на телефон, который держу в руках, разум ещё не оправился от бомбы, которую Аврора только что вывалила мне на колени, только для того, чтобы найти другую.

Хуже.

Я читаю статью в оцепенении.

Статья, повторяющая всё то, в чем Аврора только что призналась мне, но без каких-либо реальных деталей и отличительных особенностей. Статья, которая рисует Аврору лживой, полусумасшедшей злодейкой, отбросом трейлера, пробившим себе дорогу в датскую королевскую семью.

Статья, которая разрушает всё то, над чем она так упорно работала.

Жизнь Авроры Джеймс.

И всё же, когда я сижу здесь, мой мир разлетается на осколки, моё сердце разбивается на мелкие кусочки, я злюсь. Я злюсь и мне больно.

Как она могла так поступить со мной?

Как она могла держать всё это в себе?

Как она могла не доверять мне после всего того, что я ей доверил?

Почему я не был достаточно хорош для этого?

– Аксель, – говорит она. – Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Я смотрю на её прекрасное лицо и чувствую только боль от того, что она так и не отдала мне всю себя, не позволила мне узнать правду.

Она так и не впустила меня.

– Как ты могла так поступить? – шепчу я.

– Мне жаль, – говорит она, смятая и расшатанная, и я знаю, что ей тоже больно. – Я была такой глупой, молодой и…

– Нет, – говорю я резче, чем хотел. – Не в этом дело. Как ты могла не сказать мне правду?

– Ты бы не понял.

– Не понял?! – кричу я. – Как ты смеешь говорить мне такое!

Она смотрит на меня в шоке на мгновение, прежде чем крикнуть в ответ: – Ты бы вёл себя так же!

– Нет! – кричу я. – Я бы не стал. Аврора, ради всего святого, ты скрывала это от меня, а теперь я узнаю об этом из гребаного таблоида. О чём ты, блять, думала? Мы могли бы предотвратить это, если бы ты достаточно доверяла мне!

Её рот открывается, подбородок дрожит.

– Блять, – рычу я. Я встаю с кровати и стаскиваю с пола пижамные штаны, пытаясь думать, нуждаясь в пространстве. Я хватаюсь за волосы, дёргаю, пытаясь взять себя в руки.

– Аксель, прости меня, – снова говорит она. – Пожалуйста.

– Это ничего не меняет. – Я поворачиваюсь к ней лицом, тяжело дыша, сердце сжимается в груди, словно в тисках. – Я признался тебе в своём самом большом секрете, в своём преступлении, а ты просто держала свой при себе. Я доверил тебе это, потому что доверяю тебе и твоему большому сердцу, но очевидно, что ты мне совсем не доверяешь.

– Я доверяю тебе! – кричит она, умоляя. – Доверяю. Я собиралась сказать тебе.

– Когда? Когда? – Я раскидываю руки. – Однажды? Вот почему ты не хочешь рассказывать девочкам, вот почему ты не хочешь, чтобы мы стали чем-то?

– Я хочу, чтобы мы стали чем-то! – кричит она. – Но, чёрт возьми, Аксель. Ты витаешь в облаках.

В облаках? – Это то, что ты думаешь? То, что я хочу от тебя детей, то, что я хочу рассказать о тебе своим девочкам, всему миру, то, что я хочу жениться на тебе и сделать тебя своей королевой, ты думаешь, это значит, что я витаю в облаках?

Внезапно она замолчала, её рот зажат, глаза расширены, когда она смотрит на меня. – Ты… ты хочешь жениться на мне? – шепчет она.

Я борюсь с желанием закатить глаза. – Да. Я подумал, что это было очевидно, когда я попросил тебя стать матерью моих детей.

– Ты не делал предложения…

– Предложение? – восклицаю я. – Как я мог сделать предложение, когда я даже не могу заставить тебя признаться всему миру, что мы вместе. Если бы я встал здесь на одно колено и попросил тебя стать моей женой, ты бы согласилась?

Она снова замолкает. Полагаю, большинство предложений не сопровождаются криками. Я даже не планировал этого, пока мы были здесь, хотя на всякий случай выбрал кольцо.

Чем больше она молчит, тем больше я надеюсь, что она никогда не скажет.

Я не уверен, смогу ли я выдержать это.

Я не уверен, что…

– Я бы не согласилась, – тихо говорит она. – Мне жаль.

И в этот момент стены рушатся на меня.

Я даже не могу дышать. В моей груди бетон. – Что?

Она качает головой. – Я не думаю, что мы можем быть вместе. Ни сейчас, ни после этого. Никогда.

Эта боль жестока. Острая, стремительная, режущая меня от кишок до рта. Я истекаю кровью от сердечной боли прямо здесь. Я прислоняюсь к комоду позади меня, пытаясь удержаться.

– Почему? – Мне удаётся сказать, мой голос ломается, всё ломается.

Я больше не мужчина, я просто оболочка.

Хрупкая, ломающаяся оболочка.

– Почему? – повторяет она, и тогда я вижу, как слезы текут по её лицу. – Потому что у нас никогда не получится. Это только доказывает это.

– Но у нас получается лучше, чем что бы то ни было!

– Когда мы только вдвоём, – тихо плачет она. – Но это не только мы вдвоём. Ты король, у тебя есть страна и, что ещё важнее, твои дочери. После этого я даже не могу оставаться твоей няней. В глазах всех я преступница. Твоим дочерям будет больно от этого, а если я останусь, им будет ещё больнее. Я люблю тебя до смерти, Аксель, но я не буду подвергать их опасности ради того, чтобы быть с тобой. И ты знаешь, что это правильно. Это единственное, что нужно сделать.

Она несёт чушь. Я знаю, почему она это говорит, но она уже готова сдаться, готова перевернуться. Я так не поступаю.

– Послушай, – говорю я ей, стараясь, чтобы мой голос не повышался. – Я люблю тебя. Я люблю своих дочерей. И ты не имеешь права говорить мне, что мне чувствовать по любому поводу, и не имеешь права указывать мне, что важно, а что нет. Я осознаю, что я гребаный король и у меня есть страна. Но я принимаю решения в своей жизни, никто другой.

Я наклоняюсь и беру её за плечи, заставляя посмотреть мне в глаза. – Девочки поймут, – говорю я ей. – Они всё равно не читают бульварную прессу, не в их возрасте, но мы, конечно, можем объяснить им своими словами, что с тобой произошло. Это то, что мы должны делать на данном этапе их жизни. Мы должны предупредить их о том, что может быть напечатано.

– А как насчёт всех остальных?

– Все остальные? Майя? Она моя тётя и твоя подруга. Я сомневаюсь, что твоё прошлое играет какую-то роль в её жизни или в том, что она думает о тебе. То же самое касается Стеллы. Близкие мне люди не из тех, кого легко переубедить. Они люди. Они всё понимают. Они все совершали ошибки.

– Но народ.

– Народ есть народ, и он может думать, что хочет. Я сделаю заявление, мы оба сделаем, и если они хотят продолжать, то пусть делают. Послушай, народ, пресса, все они раздули миллион историй обо мне, о Хелене, о моих родителях и об их родителях. Такова цена, которую приходится платить, будучи королевской особой. Но я не собираюсь отпускать тебя и уйти из моей гребаной жизни только для того, чтобы о нас не говорили ничего плохого. Пошли это. Пошли они.

– Я просто буду чувствовать себя виноватой.

– И я тоже чувствую себя виноватым. Из-за стольких вещей. Последние два года я тонул в своей вине перед Хеленой, и мне казалось, что я не заслуживаю любви и уж точно не заслуживаю тебя. Но ты, ты смогла сделать меня лучше. Твоя любовь, твоя доброта, твоя преданность помогли мне исцелиться, и я не смог бы сделать это сам. – Я делаю паузу, изучая её лицо, надеясь, что мне удалось до неё достучаться. – Мы все просто сломленные дети, прикрывающие свою вину взрослой одеждой. Мы примиряемся со своей виной или нет, но в любом случае мы продолжаем двигаться дальше. Вопрос только в том, будешь ли ты двигаться дальше со мной?

Она отводит глаза, по её щеке скатывается слеза, и в этой слезе я чувствую, как моё сердце уходит вместе с ней. В моей груди нет ничего, кроме пустоты.

– Пожалуйста, – говорю я, дыша с трудом, пытаясь отдышаться в пустоте. – Пожалуйста, Аврора, двигайся со мной дальше. Будь со мной. Я не могу без тебя. – Я прижимаю руку к её груди. – У меня есть дом в твоём сердце и любовь, которая не перестаёт кровоточить. Ты нужна мне в моей жизни, ты – моя жизнь, ты – моё солнце, которого я ждал слишком много зим.

Я смотрю, как она глотает, боль вокруг моей груди сжимается всё сильнее и сильнее, и я задаюсь вопросом, если в конце концов я просто рухну, возможно ли причинить такую боль.

Она смотрит на меня.

И в этом взгляде я вижу солнце. Я вижу её свет. Я вижу, как он пробивается сквозь тучи и тьму, которая почти отняла её у меня.

– Я люблю тебя, – говорю я ей снова, руки тянутся к её щекам, обнимая её лицо, когда слеза скатывается по моему пальцу. – Я люблю тебя. Скажи мне, что ты любишь меня. Скажи, что мы можем двигаться дальше вместе. Скажи, я твоя, сейчас и навсегда.

Она моргает, и ещё больше слёз проливается. Она обхватывает руками мои предплечья. – Я люблю тебя, – говорит она. – Я люблю тебя и мне страшно. Мне так страшно. Я не хочу быть тем человеком, которым я была.

– Ты не будешь.

– Я не хочу тебя потерять.

– Ты не потеряешь.

– Я не хочу, чтобы дети пострадали.

– Они не пострадают.

– Я хочу заслужить тебя.

– Ты заслуживаешь.

Она закрывает глаза, и я отпускаю её лицо, притягивая её в объятия. Она обхватывает меня руками, крепко прижимается ко мне, плачет, уткнувшись мне в шею.

Я кладу руку ей на затылок, обнимая её. Даю ей понять, что её страхам здесь нет места.

Мы разберёмся с таблоидами. Мы разберёмся с её прошлым. Мы разберёмся со всем.

Всё это не имеет значения, пока у меня есть моя королева.

* * *

Полет обратно из Санта-Крус долгий. Даже на частном самолёте, я не люблю находиться в воздухе, и особенно не люблю, когда мне кажется, что моя страна разваливается на части от избытка сплетен.

Но именно это и происходит.

После того, как рано утром прошлое Авроры оказалось в центре внимания, несколько других таблоидов начали распространять эту информацию, пока она не облетела весь мир. Я провёл утро, собирая вещи и разбираясь с PR-кошмаром века, отвечая на звонки моих сотрудников и даже премьер-министра, говоря всем, что завтра у меня будет пресс-конференция во дворце.

Но поскольку на этом самолёте нет wi-fi, я не могу ответить людям или проверить свою электронную почту, и, наверное, это к лучшему.

Клара и Фрея сидят в ряду напротив нас, занятые своими играми на iPad, а Аврора сидит рядом со мной. Мы держимся за руки, что, похоже, не вызывает реакции у девочек, но вызывает её у королевских стюардесс в задней части самолёта. Я заметил несколько поднятых бровей, когда они проходили мимо нашего места, направляясь к туалету, но, конечно, они не осмелились ничего сказать.

– Знаешь что? – сказала Аврора, наклоняясь ко мне, её голос был низким. – Я думала обо всём, что они говорят обо мне…

– Пожалуйста, не думай об этом слишком много. Это всё мусор.

– Да, это мусор. Но есть некоторые напечатанные детали, которые не совсем соответствуют действительности. То есть, легко откопать мой фоторобот, если знаешь моё старое имя, и легко узнать больше о Дэне. Но в британском таблоиде были некоторые личные детали, которые они не должны были получить.

Я нахмурился. – Что ты имеешь в виду? Ты имеешь в виду, что твоя мать проболталась?

Она качает головой, потирая губы, пока обдумывает это. – Нет. Не то. Они цитируют анонимный источник, но мне кажется, что моя мать могла бы сразу сказать, кто она такая. Это если она вообще знает, кто я сейчас. Я не видела и не слышала о ней десять лет.

– Так кто бы это мог быть? Амели?

– Нет, не она. Я не позволяю людям подходить ко мне настолько близко.

– Расскажи мне об этом.

Она подталкивает меня в бок. – Это серьёзно. Таблоиды сообщают не только о фактах, но и о чувствах. Моё чувство вины за прошлое, моё желание стать кем-то новым. Я была бездомной, жила под мостом в Брисбене. Никто никогда об этом не знал. Я рассказывала об этом только в своём дневнике.

Мой подбородок дёргается от удивления. – У тебя есть дневник?

– Да, – шипит она. – Ты видел его.

– Нет.

– Да, помнишь, как ты просматривал его в начале моей работы? Чёртов шпион.

– Та штука, в которой были все нянины записки? Это был блокнот.

– Это также был мой дневник. Почему ты решил, что я так расстроена?

– Потому что ты такая?

Она ворчит. – Нет, Аксель. Ты случайно увидел только записи, которые я сделала о справочнике. Если бы ты продолжал читать дальше, ты бы увидел мои мысли и чувства. Я не записываю их каждый день, только когда мне плохо, или грустно, или злюсь, или вижу странный сон. Я часто пишу о прошлом, чтобы оставить его в прошлом. Что? – Она смотрит на меня, потому что я хмурюсь как сумасшедший.

– Никлас, – выплюнул я. Я смотрю на неё широко раскрытыми глазами. – Это был Никлас. Он украл твой дневник.

Она выглядит обескураженной. – Почему ты думаешь, что это был он?

– Кроме того, что у него на меня зуб? Кроме того, что он знает, что это сойдёт ему с рук? Он сказал мне однажды, что был в твоей комнате.

– Что!? – восклицает она так громко, что девочки смотрят в эту сторону.

– Ничего страшного, возвращайтесь к своим играм, – говорю я им.

Аврора хватает меня за воротник, крепко. – Что значит, он был в моей комнате?

Точно. Что ж, полагаю, я действительно облажался. – Он сказал, что искал тебя. Не знаю, верить ему или нет, но он увидел твою вазу и решил прокомментировать, какая она дорогая.