Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

5
Ночь всеобщей нежности

Теперь, я думаю, вас интересуют некоторые организационные моменты. Например, почему никому не удается выяснить, где живет Белладонна? Неужели любопытные зеваки не бродят часами около клуба, не поджидают ночами, после закрытия, надеясь увидеть ее хоть уголком глаза? Естественно, поджидают. Поэтому мы наняли двойника, женщину с очень похожей фигурой, она носит точно такие же костюмы, парики и маски. Эта работа неплохо оплачивается, а трудиться приходится меньше часа, да и то в те вечера, когда Белладонна покажется на публике. Женщина-двойник одевается и идет в поджидающий автомобиль. Машина каждый раз другая, чтобы никто не записал номера. За рулем сидит профессионал, дирижер нашего оркестра Ричард, в Манхэттене он умеет избавиться от любого «хвоста». Вот почему Белладонну обычно играет Вивьен, наша разносчица сигарет, жена Ричарда. А если она занята, ее место охотно занимает Джеффри, второй швейцар с прелестными зелеными глазами, дежурящий с Маттео у дверей.

Неужели любопытные не шастают вокруг клуба среди дня? Нет. Музыкантам и персоналу велено приходить не раньше чем за час до открытия. Разносчиков допускают лишь ближе к вечеру, и они недовольны, что приходится таскать тяжелые подносы через сужающийся парадный коридор. Когда ровно в девять часов вечера Маттео распахивает темно-багровую дверь, возле нее всегда стоит полная надежд толпа. Но среди дня мало кто приходит. Когда ветер дует со стороны Гудзона, праздным зевакам достаточно хоть разок набрать полную грудь воздуха, благоухающего тухлым мясом и прогорклым жиром, и их буквально тем же ветром и сдувает.

Но правда заключается в том, что на самом деле никому не хочется знать, кто же такая Белладонна. Куда более интересно без конца разгадывать ее тайну. По всему городу входит в моду устраивать вечера в стиле Белладонны, приглашать гостей в масках и карнавальных костюмах, сажать экзотических собак на украшенные драгоценными камнями поводки.

Что же можно сказать о наших собственных экзотических собаках? Все очень просто. Мы отвели для них площадку на соединенных задних дворах наших особняков, поэтому их не приходится выгуливать. А когда они начинают буянить и нуждаются в серьезной прогулке, мы сажаем их в фургон, который подкатывает к бывшим погрузочным воротам кондитерской фабрики, и везем в парк в Вестстере или на другой берег реки, в Хобокен. Дома мы называем Андромеду «Дромеди» – так Брайони укоротила ее имя. Когда на Андромеде нет бриллиантового ошейника и лака на когтях – а вне стен клуба мы всегда снимаем их, чтобы Брайони не заметила и ненароком не проболталась одноклассницам – она превращается в самого обыкновенного ирландского волкодава.

А что сказать о кольце Белладонны? Нет, не о том горячо любимом сапфире, который подарил Леандро, а о другом, где большой изумруд обрамлен двумя желтыми бриллиантами, том самом, которое так туго сжимает палец, что Белладонна годами не могла его снять. Однажды она признается, что ей невыносимо видеть его еще хоть минуту. Джек находит ей в Китайском квартале надежного ювелира. Тот, не задавая лишних вопросов, берет какой-то причудливый инструмент и ловко распиливает кольцо. Стоит страшный скрежет, взметается сноп ярких искр. Она всегда ненавидела это кольцо, ей ненавистен и вид камней без оправы, поблескивающих у меня на ладони, и она берет с меня слово, что я выброшу их в Гудзон. В них кроется зло, говорит она. Я, конечно, делаю, как она просит.

Она никогда не спрашивала меня, что стало с изумрудным колье. Тем самым, которое…

Проклятье. Я опять отвлекаюсь.

При виде собственного пальца, освобожденного от кольца, ее лицо становится таким, что я пугаюсь. Невидящими глазами Белладонна смотрит на кружок мертвенно-белой кожи – семнадцать лет она не видела солнечного света. Но тушь на татуировке зловеще черна, как всегда. Белладонна содрогается, надевает на татуировку кольцо Леандро и больше не заговаривает об этом.

Но, конечно, это не имеет большого значения, потому что в клубе «Белладонна» она всегда носит перчатки. Облегающие, из ярко окрашенной лайки, цвета фуксии, или серебристо-синие, как ласточкино крыло, или лимонно-желтые, или аквамариновые, в тон ее нарядов, с жемчужными или золотыми кольцами поверх тонкой кожи. Ее пальцы невидимы для всего клуба – и для гостей, и для персонала. Никто к ней не прикасается, и она не прикасается ни к кому.

Наш персонал хорошо это знает. Поверьте, нелегко было набрать оркестр, состоящий только из бывших и нынешних шпионов, но у Ричарда хорошие связи, особенно среди европейцев, обосновавшихся после войны в Нью-Йорке. Музыкантам из оркестра отведена лишь небольшая гримерная, но они не жалуются. Их запросы скромны. Подобно всем наемным сотрудникам, они отрабатывают положенные часы – и все. Клуб открывается в девять, закрывается в два часа ночи, поэтому у нас нет трений с законом, запрещающим увеселения после трех часов утра. По воскресеньям и понедельникам мы никогда не открываемся. Пять дней в неделю, пять часов в день. Никаких исключений. Иногда, как я уже говорил, мы закрываемся, когда нам заблагорассудится, но, естественно, продолжаем платить персоналу положенное жалованье. Всем сотрудникам велено входить и уходить только через парадную дверь. Когда они приходят, им выдается большая тарелка холодных закусок и напитки – любые, какие пожелают. Они получают заоблачные суммы и за это дали клятву не распускать сплетен и немедленно сообщать нам о любых попытках подкупить их. Как я уже говорил, работа у нас так хороша, что никому из музыкантов не приходит в голову распустить язык или переметнуться. Официантам тоже. Они получают хорошие деньги в виде чаевых, к тому же гордятся возможностью каждый вечер вращаться в компании сильных мира сего, самых ослепительных, самых ярких и самых тупых сливок общества.

И все мы ходим в масках. Не забывайте об этом. И музыканты, и официанты, и даже те, кто убирает со столов грязную посуду. У нас простые маски из накрахмаленного багрового шелка. Они прикрывают только глаза и нос, чтобы под ними было не так жарко, и мы быстро привыкаем к ним. Вскоре я понимаю: ничто не уравнивает людей так, как маски, недаром они были так популярны в ушедшие века. Они позволяли дворянству смешиваться с чернью.

Этим мы и занимаемся в клубе «Белладонна». Точнее, чернь лезет из кожи вон, чтобы приблизиться к ней. Они готовы на все, лишь бы глотнуть ее безмятежного величия. Я говорю это потому, что те, у кого не хватает воображения, сравнивают Белладонну с гнусной мегерой из Аргентины – Эвой Перон. Чтобы моя дражайшая Белладонна осветлила волосы? Никогда.

Когда на улице стоит пронизывающий холод, Маттео и Джеффри надевают плащи из багровой шерсти, с капюшонами, закрывающими лица. Белладонна старается не видеть их, когда они одеты так. Когда я показал ей эскиз костюмов, она чуть не упала в обморок.

Они слишком напоминают ей Его Светлость.

Понимаете, мы боимся, как бы по нелепой случайности кто-нибудь не узнал нас у дверей. Но, как выяснилось, мы напрасно тревожимся. Привратники в маскарадных костюмах и собака в бриллиантовом ошейнике стали неотъемлемой частью загадки клуба «Белладонна». Эта загадка начинается с того мгновения, когда вы видите и слышите толпу на улице, жаждущую получить пропуск в рай. Вы подходите ближе, надеясь не оказаться среди отверженных, и таинственность нарастает. А если вам все же отказывают, вы бесцельно околачиваетесь вокруг, не в силах поверить в такое невезение. Но если Андромеда сидит молча и, невероятным чудом, вас все же допускают в заветный мир волшебства, ощущение тайны пропитывает каждую клеточку вашего тела.

– Вы что, не знаете, кто я такой? – вопят они, если пес залает.

– Я прекрасно знаю, кто вы такой, – спокойно отвечает Джеффри, а неповоротливый Маттео стоит и держит на поводке собаку. – По мнению Андромеды, вы капризный грубиян и невоспитанный кретин. Андромеда никогда не ошибается.

– Я вам покажу, – визжат они. – И вам, и вашему псу! Вы еще узнаете, кто я такой!

Джеффри поводит глазами, и из темноты, словно по мановению волшебной палочки, выныривает один из свободных от дежурства полицейских – мы зовем их «теневыми вышибалами». Он препровождает крикунов за угол, где их вежливо швыряют в такси. Теневые вышибалы щедро подмазывают таксиста, чтобы тот не обижался на бессвязные воинственные выкрики на заднем сиденье.

Таксисты обожают дежурить за углом клуба «Белладонна».

Однажды ночью один из отверженных так разозлился на Андромеду, что забился в истерике с пеной на губах.

– Вы что, не знаете, кто я такой? – Знакомая старая песня. Никакой оригинальности. – Да я вас в порошок сотру! С грязью смешаю! Вы и понятия не имеете, кто я такой!

Джеффри берет в руки микрофон, который мы держим по требованию полиции для усмирения разбушевавшейся толпы, и мощный фонарь, припрятанный до поры до времени в незаметном темном углу.

– Леди и джентльмены, минуточку внимания, – произносит он, постучав по микрофону, и обводит лучом фонаря выжидающие лица. Толпа тут же встревоженно замолкает. Что это значит? Может быть, их, в виде исключения, пропустят всем скопом? Или сама Белладонна выйдет на улицу утешить их? Или…

Нет, нет и нет. Напрасно ждете. Дураки.

– Минуточку внимания, – повторяет Джеффри. – Вот тут один джентльмен настолько потрясен нашим клубом, что напрочь забыл, кто он такой. – Луч обегает толпу и останавливается на лице воинственного кандидата в гости. Его глаза болезненно жмурятся. – Если кто-нибудь сумеет помочь установить его личность, просьба подойти сюда.

По толпе прокатывается волна громкого смеха. Человек что-то выкрикивает, но его не слышно в буре всеобщего веселья, и он бочком ускользает. Луч прожектора провожает его до угла, где он поспешно ныряет в такси. Скоро он объявится у какого-нибудь менее утонченного водопоя, где персонал более восприимчив к пачкам его денег, и там будет долго жаловаться на жизнь и лепетать о кризисе личности.

О, в клубе «Белладонна» начинается очередной вечер!

* * *

Когда открываешь ночной клуб, начинаешь многое замечать в человеческой натуре. Например, светское общество иногда могло бы показаться просто восхитительным, если бы люди внимательно выслушивали друг друга. Или если бы им было что сказать. Или еще: у одних еды куда больше, чем аппетита, а у других аппетита больше, чем еды. Они поглощают все подряд, хотя у нас подаются только холодные закуски, чтобы у любителей выпить не было пусто в животе.

Можете представить себе, что вытворяет с этими идиотами Белладонна. Когда она хочет взбудоражить их, то заказывает роскошную корзину фруктов – истекающие соком гроздья винограда, пухлые нежные вишни, лоснящуюся чернобокую ежевику. Сначала подкрепляется сама, с убийственной точностью аккуратно разрезая каждую ягодку ровно надвое маленьким фруктовым ножиком с рукояткой, усыпанной изумрудами. Потом, посверкивая глазами, встает, берет в одну руку тарелку, в другую – нож и не торопясь идет по залу – там уронит в бокал виноградину, тут положит на блюдце землянику. Или проводит мерцающей рукояткой ножа по плечу гостя. Иногда она при этом не произносит ни слова, иногда тихо приветствует или отпускает комплимент изысканным драгоценностям, или платью от Баленсиаги, или цвету перчаток.

Она подходит так близко, что вас пробирает дрожь.

Эта изысканнейшая утонченность вошла в моду на званых вечерах по всему городу: подавать холодный ужин, столовые приборы – ножи, инкрустированные драгоценными камнями, и вилки с тоненькими зубчиками. Вы, надеюсь, понимаете, какие вечера я имею в виду. Те, где гости ведут бесконечные пересуды о клубе, куда их сегодня не пустили.

А в иные вечера Белладонна прогуливается между столиков, томно помахивая веером. Иногда она присаживается сыграть в покер или в криббедж за одним из столов, отведенных для игры. Гости сидят, затаив дыхание, всей душой надеясь, что она остановится и заговорит с ними. Но в своих шагах и движениях она столь же непредсказуема, как Андромеда в своем лае у дверей. Как внутри, так и снаружи клуба происходит одно и то же: богачи и знаменитости, кинозвезды и промышленные магнаты отвергаются, предпочтение отдается робким продавщицам из магазинов и сельским простушкам, нервно потряхивающим сережками из фальшивых бриллиантов и поправляющим слишком тугие пояски на талии.

В тех редких случаях, когда она оделяет гостей неподдельной улыбкой, им кажется, что их чела коснулся поцелуй небес.

Однако чаще всего Белладонна сидит на своем месте, на диванчике у задней стены, и смотрит. Если у нее есть настроение, официант кладет на стол перед ней стопку кроваво-красных фишек, и она указывает веером на счастливого гостя. Тот, блаженно улыбаясь, спешит сыграть с ней партию в покер или криббедж. Быть избранным для игры с богиней – явление само по себе просто божественное. Но и обескураживающее: ошалевшие от счастья гости делают один ошибочный ход за другим. Однако ни у кого не повернется язык сказать, что игра с Белладонной не стоит свеч. Ради нее они готовы на все: на любые проигрыши, на долгое ожидание в толпе таких же отчаявшихся мечтателей, на пронизывающий до костей взгляд грозного великана в дверях.

Через несколько месяцев после открытия, наши вечера стали приобретать изысканное, не лишенное приятности, однообразие. Как-то вечером мэр Импеллиттери играет в триктрак с комиссаром полиции, и вдруг к его столику подпархивает стайка веселых танцовщиц из Нью-йоркского балета, еще разгоряченных после вечернего представления. Танцовщицы начинают флиртовать с окрестными кавалерами, не подозревая, что они – мясники с ближайшего рынка за углом; по залу слоняются кинозвезды, ожидая, что их заметят, они смешиваются с музыкантами из джаза, с кондукторами, продающими билеты в метро, с прочими светскими шишками, художниками и артистами, среди которых затесались наследный принц и парочка-другая священников.

Белладонна ни на кого не обращает внимания. На ней бриллиантовый гарнитур хитроумной огранки – «мои драгоценности для коктейля», как называет их она. Браслет, серьги и кольца усеяны бриллиантами оттенка самых благородных коктейлей: «реми мартен», «дюбонне», «лилле», «шартрез». И, конечно же, «Белладонна». Кроваво-красного, цвета мести.

Мы сидим за нашим обычным столиком и молча мечтаем, чтобы вошел человек, который нам нужен. За соседний столик уселась большая компания европейцев, разгоряченных восхитительной близостью к Белладонне. Мужчины пьют слишком много, дамы стараются не пялиться в открытую. Они болтают нарочито громко, специально стараются, чтобы мы их услышали. Так они пытаются осуществить свою мечту: если они как следует блеснут остроумием, Белладонна склонится к ним и скажет: «Дорогие, прошу, присаживайтесь к моему столу. Расскажите о себе, и мы навеки станем лучшими друзьями».

Жди-пожди!

Наконец, один из мужчин не выдерживает. Он склоняется к нам и доверительно произносит:

– Как я счастлив познакомиться с вами, о прелестная Белладонна. Это такое удовольствие – наконец увидеть вас. – Он оглядывается на приятелей, ища моральной поддержки, те ухмыляются и кивают. – Скажите, – продолжает он, – что я могу сделать, чтобы, в свою очередь, доставить вам удовольствие?

– Доставить мне удовольствие, – медленно повторяет она. Компания чуть не визжит от восторга – как же, божественная Белладонна обращается лично к ним! – Вы искренне этого хотите?

– Да, – отвечает он, немного удивляясь странному тону ее вопроса.

– В самом деле? – настаивает она. – Вы сделаете все, о чем я попрошу?

– Конечно же. – Он облизывает губы в предвкушении.

Она подает знак Рингеру, оркестр перестает играть, и луч прожектора со сцены перемещается на соседний стол.

– Дорогие гости, леди и джентльмены, – громко произносит Белладонна, вставая. – Рада познакомить вас с одним из самых уважаемых постоянных клиентов нашего клуба «Белладонна». Этот джентльмен любезно предлагает сделать все, чтобы доставить мне удовольствие. Точнее говоря, он предложил доставить мне огромное удовольствие в эту самую минуту.

Она смеется, все остальные гости вздыхают, опьяненные счастьем, потом начинают аплодировать и приветственно свистеть. Она поднимает руку и указывает веером на человека, который заговорил с ней. Толпа мгновенно затихает.

– О, удовольствие, – произносит она. – Как это приятно. А этот джентльмен – воплощенная доброта, он предлагает доставить удовольствие мне. Обещает сделать все, о чем я попрошу. Все, что угодно. – Она снова смеется.

Хвастливый посетитель сияет льстивой улыбкой, купается в лучах славы.

– Все, что угодно, дорогая моя, – восклицает он.

– Вы сделаете все, о чем я попрошу? – повторяет она. – Чтобы доставить мне удовольствие?

– Все что угодно. Только назовите. Все, что скажете.

– Очень хорошо. – Она выдерживает эффектную паузу, жаркий луч света трепещет, и ее драгоценности будто вспыхивают скрытым внутренним огнем. – Покиньте мой клуб.

Она со щелчком захлопывает веер и садится. Луч прожектора остается на лице хвастуна, тот вмиг заливается краской, медленно встает и, изгнанный из рая, бредет через притихший зал. Вскоре за ним следуют и приятели. Как только гаснет луч прожектора, все начинают разом говорить, не помня себя от восторга, что им довелось увидеть такую сцену в клубе «Белладонна».

Приятели обиженного хвастуна тоже не остались внакладе: им выпало счастье распространять по городу сплетни о таком утонченном унижении. Слухи растут и множатся, пока наконец не доходят до того, что Белладонна якобы чуть ли не влила яд прямо им в горло, после чего они в панике бежали с поля битвы.

* * *

Нет, нет, скука и клуб «Белладонна» – понятия несовместимые. Правда, наш распорядок дня кажется чрезмерно… упорядоченным, что ли. Розалинда встает рано утром, когда мы еще крепко спим, и провожает Брайони в школу. Все остальные валяются в постели до полудня, потом съедают легкий завтрак, читают газеты. Белладонна слушает радио; она не выключает его ни днем, ни ночью. Мы смотрим, как резвятся собаки. Теперь у нас три обученных волкодава, хотя в клубе мы называем их всех Андромеда. Брайони прозвала двух других псов Лягушонок и Будильничек. Легко догадаться, за что получил свою кличку Будильничек.

Независимо от погоды, самочувствия и настроения, Белладонна повязывает вокруг шеи шарф, надевает огромные солнечные очки и идет в школу за Брайони. До школы всего несколько кварталов, Белладонна гордится этой прогулкой и считает ее своей почетной обязанностью. Остальные матери знают лишь, что она – миссис Роббиа, недавно овдовела, дама тихая и приятная, но малообщительная. У толстых стекол солнечных очков коричневатый оттенок, поэтому знаменитые зеленые глаза Белладонны кажутся карими. Но ей не о чем беспокоиться – ни одна черточка в ее облике не дает оснований заподозрить, что она хоть раз переступала порог клуба «Белладонна».

Брайони очень нравится в школе, у нее множество подружек, с которыми она играет по выходным. Два раза в неделю она занимается в балетном классе и часто демонстрирует свои достижения дома, скользя по гладко натертым полам. Дома, в окружении знакомых лиц, среди людей, с которыми можно поболтать и по-английски, и по-итальянски, она чувствует себя в любви и уюте. Наш причудливый режим дня не вызывает у нее удивления, поскольку другого она не знает, и, как это свойственно маленьким детям, не находит в нашем образе жизни ничего необычного. Орландо дает всем нам уроки дзюдо и карате, а из кухни, где хозяйничает Бьянка, доносится аромат базилика. Конечно, Бьянке далеко до Катерины, но семейство у нас и без того чудаковатое, не хватает только волшебных заклинаний да колдовских снадобий.

До поры до времени.

Когда у нас есть время и появляется желание прогуляться, мы с Маттео отправляемся обследовать город. От знакомых нам с детства улиц в Бенстонхерсте, на другом берегу Ист-Ривер, не осталось ничего, нынешний Нью-Йорк известен нам не больше, чем Сибирь. Мы наугад бродим по Гейнсворт-Стрит и набережной Гудзона, где неумело играют в баскетбол студенты колледжа, направляемся позавтракать в «Льюис» – до него совсем недалеко пешком через Шеридан-Сквер. Там мы едим фирменное блюдо – спагетти с тефтелями и салатом за шестьдесят пять центов – и слушаем, как предтечи будущих битников обсуждают Дж. Д. Сэлинджера, Джексона Поллока, свободную любовь, ядерные испытания и судачат о том, какое они потерянное поколение. Мы дремлем на солнышке под неописуемо плохие стихи в исполнении неряшливых, бородатых вечных студентов на Вашингтон-Сквер или прислушиваемся к разговорам юных фрейдистов, одурманенных чепухой, которую им внушают психоаналитики. Когда удается, мы ходим на дневные спектакли в захудалые окраинные театры. Вечерами, если клуб по нашей прихоти закрыт, я люблю заглядывать в другие бары Гринвич-Виллидж. По большей части это дешевые винные погребки – «Сан-Ремо», «Минеттас», «Белая Лошадь», «Мэриз Крайзис» – хотя певицу оттуда я бы с удовольствием пригласил поработать к нам в клуб. Одно из моих любимых местечек – «Чимли» на Бедфорд-Стрит, недалеко от школы Брайони, темное и пыльное заведение, где раньше подпольно торговали спиртным. Мне нравится там потому, что на дверях у них нет вывески, как и у нас, и там любит проводить время местный народ. Маттео и Орландо любят заглянуть в джаз-клуб Эдди Кондона, или в «Виллидж Вангуард», или в «Файв Спот» на Купер-Сквер – послушать Чарли Мингуса, Майлзи Дэвиса и Джона Колтрейна. Когда они приходят домой, их одежда воняет дешевым табаком, а глаза блестят, они очарованы музыкой и счастливы проводить долгие часы среди завсегдатаев этих баров – ушлого простонародья, такого непохожего на самодовольных, напомаженных гостей клуба «Белладонна».

Но, к сожалению, те, кого мы ищем, не ходят в джаз-клубы.

Все спокойно, слишком спокойно. Щелкают фотокамеры, жужжат магнитофоны, толстеют пухлые папки. Клуб «Белладонна» популярен как никогда. Мы работаем уже несколько месяцев, но еще ни разу не встретили человека, который зажег бы искру памяти в Белладонне. Мы с Маттео замечаем, что она начала беспокоиться, но не выдает своих тревог ни единым вздохом. Вместо этого она заявляет нам, что пора устраивать тематические костюмированные балы, и представляет целый список идей. Какой же я болван: совсем забыл, что она уже говорила об этом Джеку, когда мы пили чай в «Уолдорфе»!

В те вечера, когда будут устраиваться балы, наши правила немного изменятся. Мы отпечатаем пригласительные билеты на лимонно-желтых карточках, с рубиновой эмблемой клуба «Белладонна» в верхнем углу, составим список избранных – тщательно продуманный, всего несколько дюжин, куда войдут счастливцы со всего мира, всех профессий, из всех слоев общества. Особенно высшего общества Англии.

Наверняка кто-нибудь из них окажется связан с Клубом.

А тем временем мы поразвлекаемся, продумывая, как украсить клуб для каждого бала, кого пригласить. Каждый из наших сотрудников добавляет в список Белладонны новые идеи. А наградой за лучший костюм – обязательно дополненный маской – будет разрешение посидеть рядом с Белладонной, поэтому гости будут из кожи лезть вон.

Так и получается. На Цирковой Бал мы посыпаем пол опилками, приглашаем дрессированных пуделей и клоунов. Гостей в костюмах жонглеров и воздушных гимнасток в балетных пачках приходит столько, что впору открывать собственную труппу. Еще забавнее получается Карнавал на Кони-Айленде, куда мы приглашаем глотателей огня, татуированных бородатых женщин и устраиваем на танцплощадке миниатюрную карусель. Приз за лучший костюм достается господину, который нарядился владельцем пип-шоу. Он надел на себя картонную коробку, обтянутую черным шелком, и предлагает всем желающим заглянуть внутрь через маленькую дырочку; вашему взгляду предстают две резные фигурки из слоновой кости, сплетенные в тесном объятии.

На Балу Зодиака гости надевают маски фантастических существ, соответствующих каждому из двенадцати знаков зодиака. Устраивая Садовый Бал, мы раскладываем на полу дерн, расставляем огромные фикусы в горшках, где среди ветвей воркуют прирученные голуби, натягиваем под потолком раскрашенное сумеречное синее небо с мерцающими звездами. Каждый столик украшен миниатюрным пейзажем из папоротников и мхов, будто земля в первобытном лесу.

Сильнее всего мы веселимся на Балу Животных. Белладонна надевает маску, которую Катерина соорудила из перьев бедного покойного Пушистика, и дополняет ее искусно сплетенными браслетами. Больше всего нравится ей дама, которая выкрасила лицо в красный цвет, прикрепила к перчаткам красные когти и накрутила на голову красный тюрбан. В этом наряде она стала похожа на высокомерного вареного рака. Гостям было велено принести домашних животных, и самые занудные из них приводят маленьких комнатных собачек, наряженных по примеру Андромеды в бриллиантовые ошейники. (Ей, бедняжке, пришлось в тот вечер остаться дома, иначе лай у дверей не смолкал бы.) Те, у кого фантазии побольше, приносят наряженных в маскарадные костюмы плюшевых мишек, а также игуан на поводках. Я выпускаю Петунию, попугаиху, которую я долго и усердно учил говорить. Не забывайте, она произносит только несколько тщательно подобранных фраз. Когда я угощаю ее любимым крекером с арахисовым маслом, она выдает свой коронный номер.

Понимаете, мы давно уже сыты по горло нашими репортерами – Долли и Л. Л. Мегалополисом; мы прозвали его «Губошлеп». Мы, конечно, не имеем ничего против статей в их колонках, но нам надоела их бесконечная ложь, смутные грязные намеки, клевета на людей, которые не сделали нам ничего плохого. И они всегда делают вид, будто они – завсегдатаи клуба, хотя Андромеда их и на порог не пустит, если мы не разрешим. Долли даже хуже, чем Губошлеп. Маттео уподобляет ее гигантской улитке, которая оставляет за собой слизистый след. Злобная болтунья, она считает, что Гедда Хоппер и Луэлла Парсонс – просто высший класс. В светских кругах ее боятся как огня, никто не смеет рта раскрыть против нее.

Разумеется, никто, кроме нас. В ночь Бала Животных Долли Даффенберг наконец-то получает полный ушат той грязи, которой она поливает других. Я спокойно выжидаю идеального момента, когда публика замолчит, насмеявшись над пронзительными криками Петунии.

Месть подобна комедии; главное – выбрать момент.

И тогда Петуния заявляет притихшему залу: «Долли – шлюха, хуже своей матери. Долли – шлюха, хуже своей матери!»

Она повторяет это снова и снова; зрители покатываются от хохота.

Кто посмеет обвинить попугая в клевете? Долли не посмела.

* * *

Однажды вечером наши гости напиваются сильнее обычного. Они будто принуждают себя веселиться. Может, дело в том, что стоит лето, в городе знойно и душно. Может, им наскучил свет, хочется поворчать. А может, они чувствуют, что Белладонна сегодня не в своей тарелке; бродя между столиками, она щелкает веером на редкость громко и сердито. Ее угрюмое настроение заражает весь клуб.

Она возвращается на свое место на центральном диванчике, и мы начинаем прислушиваться к обрывкам разговора, доносящимся с соседнего столика. Не от любопытства, а просто потому, что нам лень заниматься чем-то другим.

– Ах, она, – говорит один из гостей. – Клодия. Он затащил ее в постель, на свои знаменитые черные простыни, а потом рассказывал, что она жирная, будто выброшенная на берег дохлая рыба.

– Он просто кошмарен, – говорит другой гость.

– Кто, Люка? Нет! Он – как шампанское.

– Скорее – как джин.

– Джанни, ты знаешь Клодию? – спрашивает его подруга, жеманно улыбаясь.

– Конечно, знаю, Сильванна. Неужели не помнишь, какие гадости мы говорили о ней вчера? – отвечает тот, кого назвали Джанни. – Бедная маленькая Клодия, целыми днями болтает и болтает без умолку. Она не та женщина, какая нужна мужчине. Ничего не понимает, не умеет услужить ему, развлечь. Только и знает, что утомлять.

Этот Джанни сразу же начинает меня раздражать. Многословный итальянец, он совсем не похож на Леандро. Его глаза, серые, как португальские устрицы, отливают тусклым блеском, будто помада на его волосах. Но все-таки при звуках его голоса меня переполняет мучительное желание услышать Леандро; мне кажется, Белладонна скучает по графу еще сильнее. Она редко говорит о нем, как, впрочем, и обо всем, что случилось прежде.

И каждую ночь мы надеемся. Ждем. И уходим с головной болью от этого шума, от пустой болтовни, от тщетного ожидания.

– Стоит мне поговорить с женщиной двадцать минут – и я перестаю ее желать, – хвастает Джанни. – Кроме того, все женщины бесстыжи, бессердечны и глупы.

– Джанни, ты невыносим, – хихикает Сильванна.

– Баста, – отвечает он, надувая губы. – Ну почему все кругом только и говорят, какой я ужасный тип и как много женщин я соблазнил? Почему никто не скажет, как я хорош в постели?

Весь столик покатывается от хохота. Все, кроме его незадачливой подруги – с каждой минутой она все меньше очарована своим галантным кавалером. Он просовывает язык ей в ухо, потом берет ее руку и тянет под стол. Какие утонченные ухаживания. Я переглядываюсь с Белладонной. От ее взгляда не ускользает ни одна мелочь, губы плотно стиснуты. И вдруг я понимаю, кого он мне напоминает – мистера Дрябли. Вот уж не думал, что мои мысли когда-нибудь вернутся к этому мерзкому комку теста, и где – в клубе «Белладонна»!

– Сэр, – окликает его Белладонна, – постучав веером по бокалу. На этом веере изображена сцена с троянским конем; прекрасная Елена глядит с городских стен на толпы мужчин, приехавших с единственной целью – похитить ее. Какое совпадение – Елена как две капли воды похожа на Белладонну.

Разговор за соседним столиком тотчас же смолкает, Джанни вскидывает голову. Ему лестно, что он сумел привлечь внимание таинственной хозяйки. Будь он канарейкой, он бы залился трелью.

– Будьте добры, поведайте нам всем те несомненно приятнейшие слова, которые вы только что прошептали на ухо своей спутнице, – говорит она ему.

Бедная девушка вспыхивает от смущения. Она похожа на мелкую рыбешку, запертую в одном аквариуме с неуклюжим китом.

– Только ради вас, синьора, – говорит он. – Я всего лишь отмечал, какие у нее восхитительные… – Его голос неуверенно смолк.

– Восхитительные что? – переспрашивает Белладонна, ее глаза темнеют, наливаются грозным зеленым оттенком, будто цветущий пруд.

– Восхитительные мочки ушей, – лепечет бедный Джанни.

– Понимаю, – говорит Белладонна. – Как утонченно и романтично.

Джанни осушает бокал шампанского, потом смотрит на друзей, ища поддержки, и смеется.

– Да, у всех американок восхитительные мочки ушей, – говорит он, простирая руки, как будто пытается заключить в объятия весь зал. – Но они ничего не понимают в нежности.