Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

Часть II
Красные когти Андромеды
(1951 – 1954)

 
Белладонна сладко спит.
Улыбается, молчит.
Улыбается, как кошка,
Что сметану лижет с ложки,
Месть заветную тая.
Белладонна – смерть твоя.
 

4
Маска из черного кружева

– Ты видела ее ногти?

– Чьи ногти?

– Андромеды, чьи же еще.

– А что в них такого?

– Они ярко-красные, вот что, дуреха. Цвета крови. Какое бесстыдство.

– Но, милочка, я не понимаю. У меня ногти тоже ярко-красные, и что тут такого?

– Да не эти. Ногти на ногах.

– У меня ногти на ногах тоже красные.

– Ничего-то ты не понимаешь. Я о собаке. У ее собаки на лапах красные когти. И напиток тоже красный.

– Что за напиток?

– «Белладонна», что же еще. Тот, что подают у них. Кроваво-красный мартини.

– Разве в мартини добавляют кровь?

– Ну что за дуреха! Нет, конечно. Они красят мартини в красный цвет, как собачьи когти.

– Какой еще собаки?

– Собаки Белладонны.

– Значит, Андромеда – это собака?

– Ну кто же еще?

– Но зачем собаке лак для ногтей?

– Невероятно. Ты безнадежна. Андромеда – это собака, которая сторожит у дверей клуба «Белладонна». Того самого клуба, о котором все кругом говорят. Самого элитарного, самого восхитительного клуба на свете, и им заправляет этот чертов пес.

– А какой породы пес?

– Откуда я знаю? Громадная, лохматая, слюнявая псина. Говорят, у нее в ошейнике настоящие бриллианты. Представляешь – настоящие бриллианты в собачьем ошейнике, но его никто не посмеет украсть, потому что этот пес запросто откусит руку. Если прежде не растерзают эти жуткие швейцары у дверей.

– Не может быть.

– Собака всегда там, на страже, вместе с этими жуткими швейцарами, а они не снимают масок. И она сама ходит только в маске, поэтому швейцары – это что-то вроде разминки, чтобы подготовить тебя. Надеюсь, ты меня понимаешь. У них, этих жутких швейцаров, видны только глаза да чуть-чуть губы. Они никогда ни с кем словом не перемолвятся, наверное, из-за своей собаки. Особенно тот, круглолицый. У меня от него мурашки по коже: смотрит и смотрит на тебя из-под своей маски, будто ты – идиотка слабоумная, и слова не произнесет. Только глядит. Андерсон говорил, у него только половина языка.

– Бедняжка.

– Андерсон говорит, ему отрезали язык по приказу какого-то герцога. Однажды он вернулся домой неожиданно, а там его жена и этот тип… ну, ты понимаешь…

– Какой ужас.

– Он стоит в дверях вместе с собакой день и ночь, под дождем и под солнцем. А если пес залает, тебя не впустят. Представляешь, однажды она залаяла на герцога и герцогиню Виндзорских! Чуть ли не на короля Англии! И мало того, вчера вечером у этой сучки хватило наглости залаять на нас! Я была с Андерсоном и Дигби, и это самое обидное. Вечер был испорчен.

– Попробуй подарить ей флакон розового лака для ногтей. Может, она станет лучше к тебе относиться.

– Кто?

– Собака.

– Невероятно. Нет, ты безнадежна.

* * *

Как я люблю досужие сплетни! Нежнейшими испарениями они проникают в каждую клеточку моего тела. Бедняжка Андромеда! На самом деле она верная, хорошо воспитанная псина, проницательная и терпеливая. Лает она только в ответ на едва заметные сигналы, которые рукой подает Маттео; я уверен, ни у кого из наших социально озабоченных покровителей не хватит ума их распознать, даже когда они кусают руку, которая их кормит. Их занимает только одно – устроить у наших дверей свалку пошумнее. А дверь наша ничем не отличается от остальных; нигде на Гейнсворт-Стрит вы не обнаружите ярко светящейся вывески, которая гласила бы: «Эй, все сюда, вот оно, это место!». Два молчаливых привратника: один высокий, другой низенький. Один ирландский волкодав с громким лаем. И несколько сотен людей на улице, безнадежно мечтающих попасть внутрь. Дорогие мои, ну как же это! Почему нас не пускают? Как смеет полиция нас разгонять? Их уму непостижимо, что они не смогут попасть в клуб с помощью подкупа; они привыкли покупать все, что захочется. А еще этот проклятый пес разлаялся, учуяв какой-то неуловимый запах. Вот сучка!

Естественно, каждый, кто хоть что-нибудь собой представляет, уже переступал порог клуба «Белладонна» и попадал в наше зачарованное королевство. А если человек что-нибудь собой представляет и ни разу у нас не бывал – значит, с ним просто скучно иметь дело. Меня забавляет в каждом из них чувство причастности к миру титулованных особ. Иногда я подглядываю за ними в специальные отверстия и хохочу до упаду. Лишите их ожидаемого вечернего развлечения, и их языки захлопают, как крылья Петунии, нашей попугаихи, когда она пугается. Ради ее же блага я обучаю ее говорить несколько тщательно подобранных фраз.

Но прежде всего, разумеется, они должны проскочить мимо нашей божественной Андромеды. Я уверен, в Нью-Йорке больше нет ни одного волкодава с лаком «Вишни в снегу» на когтях. Но такова уж собачья жизнь. Скоро все встречные сучки на улицах будут щеголять алым лаком и лаять на прохожих, если уже не щеголяют.

А почему бы и нет? Им это очень даже идет.

* * *

Я нашел место для клуба через три дня после прибытия в Нью-Йорк. Точнее, нашел целый квартал. Вдали от центра, там, где не бродят веселые ночные пропойцы и не прогуливаются респектабельные графини; лишь дюжие грузчики в заляпанных кровью фартуках перекрикиваются, пожевывая сигары, когда тащат огромные коровьи туши из холодных подвалов к поджидающим грузовикам. А если свернуть с унылых мощеных улиц мясницкого квартала, то увидишь, что на бывшей кондитерской фабрике «Чмок-чмок» красуется вывеска «Продается». Эта фабрика занимает целый квартал на Гейнсворт-Стрит, между Гринвич-Стрит и Вашингтон-Стрит. А что еще лучше, за углом, на Горацио-Стрит, стоит целая вереница заброшенных аристократических особняков. Их задние окна выходят на фабрику и, без сомнения, до сих пор заляпаны коричневыми брызгами жженого сахара.

Мы улаживаем формальности и покупаем все эти дома – целый квартал. Немногочисленные обитатели особняков на Горацио-Стрит с радостью принимают щедрые отступные и компенсацию расходов на переезд. На всякий случай мы выкупаем также дома по другую сторону улицы. Мы, как всегда, умны и очень осторожны. Мы выжидаем. Леандро хорошо обучил меня, уроки продолжаются и после его смерти. Он учредил для нас несколько офшорных корпораций – я обнаружил это лишь через несколько месяцев после того, как было прочитано его завещание, когда душеприказчики привели в порядок все бумаги. Он предусмотрел налоговые льготы, продумал систему капиталовложений и счетов, заготовил целые папки с письмами и именами своих коллег в Нью-Йорке. Я навещаю их шикарные конторы, прохожу, задрав нос, мимо секретарш и прочей мелкой сошки, мимоходом упоминаю имя графа делла Роббиа, показываю рекомендательные письма и заговариваю о характере некоторых моих капиталовложений, а потом с наслаждением любуюсь, как у них отвисает челюсть. Я стал уважаемым членом денежной публики. Мне не задают вопросов, оказывают невероятное почтение. Это игра, и она мне нравится. Уложив Брайони и рассказав ей сказку на ночь, мы с Маттео и Белладонной читаем финансовые журналы, биржевые проспекты, акционерные отчеты, а потом обсуждаем, что купить и что продать. Просто страшно делается от мысли, насколько богата Белладонна. Нам принадлежит так много компаний, что даже фирма, которая оформляет контракты и совершает для нас покупки самой лучшей недвижимости, не имеет понятия, на кого же именно она работает.

Мы собираемся внести кое-какие изменения – соединить «Чмок-чмок» с обшарпанными особняками, – но вряд ли они будут замечены. Эта часть города, где обитают только мясники да проститутки, никого не интересует.

Надеюсь, вы догадались, ради чего затевается вся эта таинственность. Естественно. Чтобы, когда клуб начнет действовать, никто не сумел связать его с истинной хозяйкой – графиней делла Роббиа. Она решила до поры до времени не показывать Нью-Йорку своего лица. В этом нет нужды. Мы записали Брайони в детский сад при школе Литл-Брик, самой лучшей частной школе, какую нашли в пределах досягаемости пешком, и никому из родителей или детей не приходит в голову, что пухленькая девочка Брайони Роз Роббиа, бойко болтающая на двух языках, приходится дочерью таинственной красавице в маске. Кто бы мог подумать, что знаменитая Белладонна, которой вскоре предстоит покорить весь Нью-Йорк, обитает на расстоянии «чмок-чмок» от гнездилища своей славы? Кто догадается, что в конце вечера ей достаточно пройти в одну из потайных дверей и свернуть в узкий коридор, соединяющий клуб с особняками, и она уже дома?

А если верить метрическим записям, ее вообще не существует.

* * *

Из Италии прибыл один из архитекторов Леандро со всей своей командой, и вокруг зданий возводятся леса. Мы платим ему так щедро, что он не задает вопросов о некоторых наших весьма причудливых пожеланиях, следя только, чтобы все было крепко и надежно. Подрядчик хорошо владеет искусством подмазывать нужные руки и получает все необходимые разрешения. К счастью, нью-йоркские бюрократы еще не оправились после отставки мэра О’Дуайера, случившейся год назад, и встряски, устроенной им комитетом Кифовера, поэтому не обращают на нас никакого внимания. Рабочих для сноса зданий и для черной работы нанимают в Китайском квартале, они работают круглыми сутками и сменяются каждые несколько дней, и никто из них не имеет ни малейшего понятия, как все это будет выглядеть в конечном итоге. Человеку, который умеет говорить по-английски, здесь не доверят даже забить гвоздя.

После нескольких недель лихорадочной работы обширное пространство посреди квартала начинает напоминать клуб. Мариза Колумбо, художница, которая реставрировала фрески Леандро в Ка-д-Оро, привозит целую команду живописцев, и те украшают внутренние стены картинами венецианского карнавала. А за углом, в веренице особняков, мы сносим стены первого этажа, разделяющие здания, и соединяем пять домов в один, хотя при взгляде с улицы вы ни за что об этом не догадаетесь. Мы такие параноики, что даже получаем письма на имя подставных жильцов в каждом особняке, чтобы досужие местные почтальоны ничего не заподозрили. Полы перестелены заново, стены выкрашены нежной зеленой краской, в цвет только что распустившихся весенних листьев. Мы покупаем удобную мягкую мебель, пестрые восточные ковры, на стенах развешиваем картины и фотографии, сделанные Белладонной в Италии, закрываем окна тяжелыми бархатными шторами, ставим пианино и клавесин. Терракотовые плитки и горшки с цветами на кухонном подоконнике напоминают мне о Катерине. Теперь я начинаю чувствовать себя как дома.

Белладонна и Брайони поселились в среднем доме, хотя Белладонна всегда входит через дверь, расположенную ближе к Вашингтон-Стрит, самую дальнюю от входа в клуб, за углом. Этажом выше живет няня Брайони, Розалинда, вдовствующая тетка Маризы. Я занимаю весь третий этаж дома справа от Белладонны, а Маттео – слева. Дальше Орландо возле своих апартаментов устроил тренировочный зал, а в самом конце следит за кухней его кузина Бьянка, наша повариха. На следующей неделе приедут ее дальние родственницы, Фабия и Донателла, они будут служить горничными. Все они не могут двух слов связать по-английски и так благодарны нам за работу и за возможность жить рядом со своей семьей, что я не тревожусь за их верность. Когда по всему дому звенят нежные итальянские песни, мне кажется, что где-то рядом витает душа Леандро.

Особенно сильно мы ощущаем его присутствие, когда поднимаемся на крышу. Мы переоборудовали крышу второго слева дома, устроили на ней террасу, обильно засадили ее цветами и превратили в тихую гавань. Разложили травяной ковер, уставили по краям цветочными горшками, подключили небольшой фонтан и повесили огромную кованую клетку, откуда Петуния радостными криками приветствует солнышко. Даже поставили декоративный мраморный камин, где обожает прятаться Брайони, и повесили над ним роскошное зеркало в резной позолоченной раме. Получилось смешно и театрально, но нам нравится.

Да, мы приближаемся к завязке. Клуб прорисовывается из развалин в лучшем виде. Теперь надо только населить его соответствующими людьми.

Иными словами, пора перекинуться парой слов с любезнейшим Джеком Уинслоу.

* * *

Мы встречаемся в кофейне средней руки. На вид Джек Уинслоу оказался совсем не таким, как я себе представлял. Мне думалось, он должен быть тощ, как палка, и взвинчен, как натянутая струна, но наш старина Джек среднего сложения, ни толст, ни худ, двигается с продуманной уверенностью. Он снимает фетровую шляпу, и я вижу, что его темные волосы густо напомажены и зачесаны назад, ни единый волосок не выбивается из аккуратной прически. Белая рубашка накрахмалена так жестко, что поставь ее – будет стоять. Галстук темно-коричневый, в тонкую красную полоску, мешковатые брюки с манжетами, запонки в виде гладких золотых дисков. Обыкновенный, приятного вида американец неполных сорока лет, неопределенной этнической принадлежности. Глаза у него карие, нос прямой, скулы слабо выражены. Наверное, таким и должен быть хороший детектив – внешне незаметным, чтобы смешаться с любой толпой и нигде не привлекать внимания.

Я замечаю у него на пальце масонское кольцо, и он ловит мой взгляд. Да, этот малый ничего не упускает. Леандро тоже умел смотреть внимательно, и я догадываюсь, что Джек ему не уступает. Он почти не моргает, не двигается, но умеет впитывать всю витающую в воздухе информацию до единой молекулы, чтобы потом составить из них сложную картину.

– Сигарету? – предлагаю я.

Он отрицательно качает головой.

– При моей работе, – говорит он, – нужно сохранять острое чутье.

– Разумеется, – говорю я. – Как вы познакомились с Притчем? То есть, я хотел сказать, с мистером Притчардом.

– Во время войны.

– Разведка, наверное?

Если бы у него во рту была сигарета, он поспешил бы выпустить облачко дыма.

– Где вы воевали? – спрашивает он вместо ответа.

– Откуда вы знаете, что я воевал?

– Догадался.

– В Италии. В Сопротивлении. До сорок третьего года.

– Что с вами случилось?

Я стараюсь не краснеть. Откуда ему знать, что со мной произошло?

– Нас предали, – отвечаю я, пожав плечами – хочется надеяться, небрежно. – Пытали. Обычное дело.

Он кивает. Сейчас ему бы загасить воображаемую сигарету. Я с удовольствием все бы ему рассказал, решаю я, но время еще не пришло.

– Кто направил вас к мистеру Притчарду? – спрашивает он.

– Леандро, граф делла Роббиа. Он заботился о нас в Италии до самой своей смерти. Я уверен, Притч рассказывал вам кое-какие подробности.

– Да, Гаррис говорил, граф – человек, полный скрытых талантов.

– Можно сказать и так. Он был очень добр к нам. Собственно говоря, спас нас. Научил нас – меня, моего брата Маттео, графиню – строить планы, терпеливо выжидать. Это и привело нас к вам. – Я ослепляю его своей самой очаровательной улыбкой, но на него она не действует. Какой скучный тип. Весь в делах. С его губ не сорвется ни одного ненужного слова.

Но, тем не менее, я упорно продвигаюсь дальше.

– Мы хотим предложить вам одно довольно необычное дело. Нам кажется, вы прекрасно подходите. По рассказам Притча, вы человек без страха и упрека, заслуживающий полнейшего доверия. Это правда?

Он серьезно глядит на меня.

– Да, сэр, – отвечает он. – Это так. Мне можно доверять. За остальное не поручусь, пока не услышу существа вашего дела.

– Можете называть меня Томазино, – говорю я. – Я не из благородных. – Он кивает. – Эта задача, – продолжаю я, – потребует всего вашего времени без остатка, вам придется пустить в ход многие свои контакты. За оплатой, как вы уже догадались, мы не постоим. Дело только за вашей предельной осмотрительностью.

– Продолжайте.

– Мы хотим найти людей, с которыми графиню познакомили в 1935 году. Почти семнадцать лет назад. Все они из Англии – во всяком случае, мы почти уверены, что это была Англия. Члены одного своеобразного Клуба довольно предосудительного толка.

Я вздыхаю. Задача оказывается не такой простой, как мне хотелось бы.

– Тогда почему вы ищете их отсюда, а не оттуда? – спрашивает он.

– Графиня не хочет ехать в Англию. Ей тяжело вспоминать о том, что было, – поясняю я. – Притч, разумеется, тоже работает над этим делом, распутывает его со своего конца, но поиски затруднены одним обстоятельством: мы не знаем их имен. Она ни разу не видела их лиц. Они носили маски. Она знает только их голоса, руки. Надеюсь, вы меня понимаете. Большего я пока не могу рассказать.

Он опять кивает. Теперь я рад, что он так немногословен. Он не из тех, кто станет совать нос куда не надо, хотя любой другой на его месте взорвался бы кучей вопросов.

– Значит, вы понятия не имеете, кто из них жив, а кто нет, – уточняет он.

– Совершенно верно. Но уверен, большинство из них живы. Они слишком гнусные типы, такие не скоро умирают. Особенно самый худший из них. Она знает его только под прозвищем – Его Светлость.

При одной мысли о нем я содрогаюсь даже среди бела дня, потом набираю полную грудь воздуха и продолжаю.

– Найти их – прежде всего Его Светлость – а потом… Как бы то ни было, это главная задача нашей жизни. Только этим она и живет. Я имею в виду графиню. Она приехала сюда потому, что ее вдохновили некие слова Леандро о том, что мы сумеем поймать их на удочку. Поэтому мы решили создать клуб, такой необычайный и знаменитый, чтобы к нам пришли все, кто хоть что-то собой представляет. Назовем его «Белладонна» – такое имя Леандро дал графине. Создадим его здесь, в Нью-Йорке, где проще всего затеряться в толпе. И где мы можем полностью контролировать свое окружение.

– Понимаю.

– Теперь переходим к вашей задаче. Поскольку Притч характеризовал вас с самой лучшей стороны, и вы сказали, что вам можно доверять, я хочу, чтобы вы увидели наше помещение, пока оно еще строится. Уверен, вы сможете внести много ценных предложений.

– Поясните.

– Понимаете, – продолжаю я, мне не терпится поскорее все выложить, – весь клуб и каждый, кто в него приходит, должны быть как на ладони. Мы хотим оснастить его по последнему слову техники: особые, прозрачные с одной стороны зеркала, скрытые камеры и микрофоны, самые современные записывающие устройства, смотровые скважины во фресках – все, что назовете, вам лучше знать. Чтобы графиня, даже когда ее нет в клубе, могла впоследствии прослушать голоса. И мы хотим, чтобы весь, или почти весь персонал состоял из профессионалов вашего профиля. Людей, которые умеют профессионально следить. Из тех, кого вы знаете и кому доверяете: полицейские, подрабатывающие вечерами, отставные шпионы, которым скучно на покое… Те, кто любит подслушивать чужие разговоры и докладывать о них.

Он почти улыбается. Видимо, если эта затея и кажется ему нелепой, то только совсем чуточку.

– И как долго, по вашим предположениям, продлился такое наблюдение?

– Пока мы не найдем хотя бы одного из членов Клуба. А он, возможно, сумеет привести нас к остальным.

– И что потом?

– Поживем – увидим. Скорее всего, быстро снимемся с якоря. Уходи, как только начинается самое интересное – вот мой девиз.

Джек задумчиво разглядывает меня. Я его явно заинтриговал.

– Мне нужно время, чтобы продумать все возможные ходы, – говорит он, – и я хочу увидеть клуб в таком виде, каков он сейчас.

– Никаких проблем.

– И мне нужно встретиться с графиней.

Я хмурюсь.

– Это посложнее. В данное время она не расположена ни с кем встречаться.

Джек пожимает плечами и встает.

– Как вам угодно.

– Сядьте, – говорю я. – Разрешите, я сначала с ней переговорю. Она не слишком общительна.

– Тогда как же она собирается вести клуб?

– Во-первых, она не будет присутствовать там ежедневно. Никто не будет знать, появится она там сегодня или нет, поэтому каждый вечер будет для них полон ожидания. И она всегда будет в маскарадных костюмах. Скрыв лицо под маской. Естественно, это сделает ее еще более экзотичной и недосягаемой. Не мне вам рассказывать, что больше всего на свете мужчин притягивает неизвестность, которую можно попробовать покорить.

Что ж, приходится рассказывать ему и это.

– Графиня станет притягательной и недоступной, как Эверест. Сейчас мы прорабатываем детали, готовим платья, парики и маски. Украшаем клуб, – продолжаю я бодрым, доверительным тоном. – Он будет оформлен в стиле итальянского карнавала. Вскоре сами увидите. И мы планируем устраивать маскарады. Тематические вечера, так сказать. Будем притягивать сброд со всего света. И шпионить за всеми. – Я широко улыбаюсь. – Честно говоря, мне не терпится поскорее начать. Кроме всего прочего, это еще и весело, правда?

– Договоритесь с графиней о встрече, – говорит он. – Если она сомневается, можно ли мне доверять, с удовольствием подпишу предварительное соглашение о конфиденциальности.

Я внимательно рассматриваю его.

– Вам кажется, я вам не доверяю?

– Я знаю, что могу доверять самому себе, – отвечает он. – И больше никому.

– Тогда что бы вы сделали на моем месте? – говорю я.

– Нанял бы меня.

* * *

Мы встречаемся за чаем в «Уолдорф-Астории» – если Джек откажется с нами работать, он не будет знать, где мы живем, хотя вскоре адрес клуба все равно появится во всех газетах. Мы садимся за столик у задней стены, откуда хорошо виден весь зал. Охранять нас пришли Маттео с Орландо. Мы представляем их.

– Благодарю вас за то, что нашли время встретиться со мной, – говорит Белладонна. – Думаю, вам хочется задать очень много вопросов.

Джек кивает.

– В том числе – о доверии, – добавляет она.

Он смотрит на нее. Должен сказать, она просто восхитительна – в черном креповом костюме, с осиной талией, крупные красные пуговицы на лифе и такие же красные кожаные перчатки. Она надела каблуки, чтобы выглядеть выше, но сидит так прямо, что, кажется, возвышается надо всеми в этом зале. Губы ее накрашены такой же ярко-алой помадой, которая подчеркивает пронзительную зелень глаз. Точнее, подчеркивала бы, если бы глаза были видны. Ее волосы, собранные в аккуратный пучок, венчает маленькая бархатная шляпка с вуалью, скрывающей лицо.

О, как мне нравятся женщины с налетом таинственности!

– Хотя мне кажется, – продолжает она, ее голос низок и сладкозвучен, – это мне скорее пристало задавать вопросы о доверии.

– В каком же отношении?

– В том, которое мне нужно.

– Объяснитесь.

– Надежны ли вы как детектив и как человек.

Он хмурится.

– Как детектив – уверяю вас, графиня.

– Зовите меня Белладонной.

Он кивает. Он еще не знает, что такая привилегия дарована немногим. И верно, мало кто разговаривает с ней как с Белладонной. Ну и что? Им же хуже.

– И как человек, – повторяет она.

– Как человек? Я вас не понимаю.

– Женщины. Это ваша слабость?

Его лицо тускнеет.

– Нет. В настоящее время – нет. Больше нет.

– Хорошо. – Она отпивает глоточек чая «Лапсанг сучжонг». – Томазино говорит, он объяснил вам сущность нашего замысла.

– Вкратце.

– Вам предстоит работать по ночам. Но даже в нерабочее время вы должны всегда быть наготове, в пределах досягаемости. Если у вас есть семья или иные обязательства подобного рода, они, несомненно, осложнят вам жизнь.

– Я работаю в одиночку, – отозвался он чересчур поспешно.

Так-то, старина Джек, знай наших, радостно подумал я. Она безошибочно нащупала его единственную слабую точку. Значит, он все-таки человек. Вот и хорошо. Кому нужен ворчливый брюзга в ночном клубе? Интересно, если мы не завалим его работой по горло, вдруг он заинтересуется Маризой? Пора бы ей ненадолго оторваться от своих фресок, пока не отравилась парами краски.

– Я надеялась, что вы скажете именно так, – продолжает Белладонна. – Вы будете отвечать за большой штат людей, которые должны уметь держать рот на замке. Они должны быть неподкупными.

– Неподкупных не бывает, – говорю я.

– Джек, вы неподкупны? – спрашивает она, бросая на меня суровый взгляд. – Если наш замысел воплотится в жизнь, то найдется много, очень много желающих подкупить наших сотрудников, чтобы те выдали кое-какие секреты. Даже сейчас, беседуя с вами, мы идем на хорошо рассчитанный риск. Но нам нужно найти подходящего человека. Мистер Притчард представлял вас с самой лучшей стороны, а мой муж говорил, что на слово мистера Притчарда можно положиться. Поэтому мы можем надеяться только на вас, больше нам обратиться не к кому.

– Надеюсь быть полезен в меру моих скромных способностей, – говорит Джек. – Если вы имеете в виду подкуп, я на это не поддамся. Даю слово.

Вдруг Белладонна встает. Я догадываюсь, что она хочет сесть рядом с Джеком, и мы меняемся местами. Меня окатывает волна едва уловимого запаха ее духов – причудливая смесь желтого жасмина, ландыша и других экзотических цветов. Я улыбаюсь, мне нравится этот аромат.

У Джека не дрогнул ни один мускул, но я вижу, что он уже подпал под ее очарование. Да, наш друг до смерти любопытен, но настоящий профессионал. Вот и сейчас он сгорает от любопытства; я это чувствую по запаху.

Без чутья, как он и сказал, в такой работе не обойтись.

– Дайте ладонь, – велит ему Белладонна.

– Что?

– Вашу руку. – Она изо всех сил старается не поморщиться при его прикосновении. – Гм, – говорит она, прослеживая линии на его ладони пальцем, затянутым в красную кожу. Этому ее научила Катерина. Джек, вопреки своим принципам, заворожен и ничего не может с собой поделать. – У вас аналитический ум, но кончики пальцев выдают заметный творческий настрой. – Она переворачивает его руку. – Костяшки пальцев тяжелые; это значит, что вы любите идти напрямик. И постоянно нуждаетесь в разнообразии. – Она снова переворачивает его руку. – Ага, треугольник на холме Сатурна. Вы задумываетесь о своем месте во Вселенной, и вам непросто усмирить свой разум. Вы задаете вопросы, пока не получите нужных ответов. Хорошо.

Он чуть ли не вспыхивает и начинает беспокоиться, как бы ладонь не вспотела. Что она с ним сотворила? Как ей удается сохранять этот взгляд – такой прозрачный и в то же время такой сосредоточенный?

– Холм Луны обыкновенный, – продолжает она. – Значит, вы находчивы и честолюбивы. А холм Венеры указывает на сильную, цельную натуру. Да, и двойная линия ума. Двойственность характера. Редкое явление.

Она роняет его руку и садится обратно на стул, который я поспешно освобождаю.

– Я прошел испытание? – спрашивает он.

– Вы мне подходите.

– Вы мне тоже.

Она застывает. Маттео и Орландо бросают на меня озабоченные взгляды.

– Что вы хотите сказать?

– Вы были очень хороши.

– Прошу прощения?

– На днях я следил за вами.

– Следили за мной?

– Вы гуляли с дочерью. Свернули за угол, туда, где кончаются строительные леса. Она бегала туда и сюда по улице, а вы ей пели. Вы обе смеялись. Великолепное зрелище.

– Откуда вы узнали, кто я такая и где живу?

Вот вам и чай в «Уолдорф-Астории»!

– Я хорошо знаю свое дело.

Ее лицо бледнеет даже под вуалью.

– К тому же, – спешит добавить он, – вы немного похожи на Джун. Совсем немного. Она чуть выше вас, но вряд ли красивее.

Белладонна все еще в оцепенении, эти слова ничуть не смягчают ее. Это самый жуткий ее кошмар – когда за ней незаметно следит незнакомый человек. Джек, слава Богу, замечает, что она расстроена, хоть она ничем не выдала себя, и поспешно старается загладить вину. Да, он именно тот человек, который нужен для такой работы. Надо будет послать Притчу самый большой бочонок пива «Гиннесс». Он его заслужил.

– Простите, – говорит Джек. – Напрасно я так поступил.

– Почему вы решили проследить за мной?

– Из чистого любопытства. Хотел узнать, куда вы пойдете.

– И куда же я пошла?

– В «Мейси». По крайней мере, там я вас потерял.

Я замечаю, что она испускает еле уловимый вздох облегчения.

– Я не знала, что вы следите за мной. Вы не догадываетесь, как мне это неприятно.

– Но вы шли так, как будто знаете.

– Знаю что?

– Что за вами следят. Я никогда еще не видел, чтобы женщина шла так, будто старается от кого-то ускользнуть. Вы шагали быстро, целеустремленно. Огибали машины. Срезали углы, поворачивали обратно. Замедляли шаг, делая вид, что хотите поглазеть на витрину, потом снова прибавляли ходу. Заходили в универмаги, где легко затеряться среди сотен людей и десятков укромных уголков. Я был уверен, что вы знаете о моей слежке и пытаетесь оторваться.

– Мне нравится путешествовать инкогнито, – медленно произносит она. – Я тренируюсь в этом с того дня, как приехала сюда.

– Вот оно что. Тогда кто же он?

– Кто – он?

– Человек, от которого вы прячетесь.

Я подумал, что вопрос ее встревожит, но она все-таки отвечает.

– Я не знаю точно, кто он такой, – говорит она. – В этом-то все и дело. Гоняемся за тенью.

– Скорее, за самим дьяволом, – бормочу я, вспомнив о Его Светлости.

– Что если он мертв?

– Не может быть. Я в это никогда не поверю. Будем работать, исходя из этой предпосылки. – Она смотрит на меня и кивает, давая разрешение открыть кое-какие необходимые детали, говорить о которых у нее нет сил.

– Его лицо всегда было в маске, – говорю я. Нет нужды усложнять дело, объяснять Джеку, что глаза Белладонны тоже были завязаны всякий раз, когда Его Светлость подходил к ней. Всегда, за исключением самого первого раза. – Однажды она видела его руки. На нем было очень своеобразное кольцо – переплетенные змеи и рубин. Мы полагаем, что такие кольца есть у всех членов Клуба. Хотя нам кажется, что они не носят их на людях; по крайней мере, надевают не часто. У них строгие правила.

Джек сидит, ожидая, что я расскажу больше. Он не сводит глаз с ее рук. Она так и не сняла перчаток.

– И, конечно, она слышала его голос. Маттео и я тоже слышали. Он не мог его скрыть. И другие голоса мы тоже слышали. – Я вздыхаю. Белладонна бледна, как смерть. – Как только вы подберете персонал, я покажу вам рисунок кольца.

– Значит, вы не знаете никаких имен? – переспрашивает Джек. – Лица? Приметы?

– Ничего, – отвечаю я. – Только голоса и акцент. – Мне вспоминается кольцо на пальце Хогарта, залитое кровью. Я тогда подумал, не взять ли его с собой, чтобы иметь хоть одно доказательство, но решил, что оно может навести на наш след…

Нет, нет, нет, пусть кровь Хогарта не пятнает нашу беседу. Не здесь, в «Уолдорфе». Не за чаем. Хогарту место во мраке.

– Понимаю, – говорит Джек, хотя я вижу, что он ничего не понимает. Я бы на его месте точно ничего не понял. – А какова, разрешите спросить, роль Джун Хокстон?

– Она кузина Белладонны. Девушки вместе жили в Лондоне много лет назад, когда познакомились с человеком, который отвел Белладонну к Его Светлости, – говорю я ему.

– Вы хотите сказать, заманил в западню, – уточняет он. – Это был Хогарт? Джун упоминала его имя.

– Да. А теперь мы собираемся расставить ловушку для него самого и всех прочих. Как я вам уже говорил, нам будет достаточно одного, а он уже приведет к остальным.

– Я оставлю вас с Томазино и Маттео, вы обсудите все частности, а также ваше жалованье, – говорит Белладонна. Краска отчасти вернулась на ее лицо, но я вижу, что ей не терпится уйти. – Отшлифуйте все детали: сколько персонала нам понадобится, какое требуется обучение, специальное оборудование. В первую очередь, как вы сами понимаете, необходимо, чтобы как можно меньше наших служащих знали о том, чем мы занимаемся на самом деле. Томазино отведет вас в помещение клуба, когда вы сочтете нужным, и там вы выскажете свои предложения. Мы учтем их, когда будет производиться окончательная отделка. И подпишите контракт. Полагаю, это для вас очень существенно.