Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– Зачем вам это? – спрашивает она. – Вы меня не любите. Я и не хочу, чтобы вы меня любили – любили вот так.

– Вы меня неправильно поняли, – говорит он, сохраняя полнейшее спокойствие. – Я вас очень люблю. Мне нравится видеть вас возле себя каждое утро, каждый день. Нравится смотреть на ваше лицо, когда я беседую с вами, о чем бы я ни говорил. Мне нравится цвет ваших волос, форма пальцев, нравится, как вы держите свою дочь, как вы сутулите плечи, если вам тревожно. Я не жду от вас ответной любви. Мои желания очень просты. Я не стремился полюбить вас, просто эта любовь пришла сама, вот и все. Что бы вы ни говорили, я в вас верю.

– Верите в меня? Но почему? – спрашивает она. Ее глаза заблестели. – Посмотрите на меня. Кто я такая? Никто. И уж конечно, не женщина. Я никому не сделала ни добра, ни зла, я ничто и всегда была ничем, с того дня, как вы меня встретили. Я не знаю, как жить на свете. В душе у меня нет ничего, кроме ненависти.

– В этом вы тоже ошибаетесь, – отвечает он. – Вы прекрасная женщина. И в вашей душе множество разных чувств. Я и слушать не стану, если вы начнете отрицать, что любите свою дочь, своих друзей, что беспокоитесь о тех, кто вас окружает, сострадаете им.

– Это не одно и то же.

– Совершенно одно и то же. Вы можете сгорать от ненависти к одному человеку и в то же время горячо любить другого.

– Но зачем? – восклицает она. – Зачем все менять? Почему вы просите меня именно сейчас?

Милая моя Белладонна, прошу тебя, посмотри на него. Он умирает у тебя на глазах, а ты не хочешь этого замечать.

– Я устал, – говорит он. – Но мое сердце еще не истрепалось.

Он говорил нечто подобное и прежде, в Мерано. Но тогда все было совсем по-другому.

– Но я не смогу прикоснуться к вам, – говорит она. – Я никогда в жизни не позволю мужчине коснуться меня. Вы это знаете. Я никогда не смогу стать вам настоящей женой. Так для чего все это?

Честное слово, иногда мне хочется схватить ее за плечи и встряхнуть, до того она бывает упряма.

– Дорогая моя, это не имеет значения. Сомневаюсь, что когда-нибудь в этом возникнет необходимость, даже если вы очень захотите.

Вот оно что, импотенция. Извечная спутница супружеской верности.

– Вы не должны сомневаться в том, что мои намерения честны, – добавляет он.

На ее лице написано смятение.

– Тогда чего же вы хотите? Мне такого никогда не говорил ни один мужчина.

– Ваш жизненный опыт с мужчинами нельзя назвать типичным.

Она бросает на меня пристальный взгляд.

– Что еще вам рассказывал Томазино?

– Ничего сверх того, что вы сами сообщили. Вот почему я и хочу защитить вас. У меня нет прямых наследников, и я хочу, чтобы у Брайони было имя и отец. Никто никогда не узнает, откуда вы появились, если вы сами не расскажете. Для меня вы всегда останетесь la bella donna, но для всего света станете графиней делла Роббиа.

Они придут к тебе, если не будут знать, кто ты такая.

– Если вы согласитесь стать моей женой, – добавляет он, – после моей смерти будет гораздо меньше хлопот с завещанием.

– Перестаньте, прошу вас. Не надо. Вы же не собираетесь умирать.

– Мой двоюродный дед незадолго до смерти жаловался, что саркофаг слишком короток для его ног. Allungare! Он велел переделать его, удлинить. И отказывался умирать, пока каменотес не сделает ему новый.

– Это не смешно.

– Я не собираюсь умирать прямо сию минуту, – сказал Леандро с легчайшей улыбкой и встал, отправляясь спать. – Но рано или поздно это неизбежно.

– Леандро, – говорит она. – Прошу вас.

Он не слушает. Он знает ее лучше, чем она сама знает себя.

– Как только вы согласитесь, я составлю все необходимые бумаги. Так вам будет спокойнее, – говорит он ей. – Когда мы вернемся домой, ничего не изменится. Сама церемония, по вашему желанию, может быть обставлена с максимальной скромностью. Это простая формальность. До моей смерти никто ничего не узнает. – Он кладет на стол бархатную коробочку. – Это кольцо, точно такое же, какое я в свое время подарил Алессандре. То кольцо я ношу на шее, чтобы частичка моей первой жены всегда находилась возле моего сердца. – Он кланяется и исчезает в доме.

Наступает долгое молчание.

– Надеюсь, ты поступишь правильно, – наконец говорю я.

– Это ты придумал, верно? – накидывается она на меня.

– Al contrario, дорогая. Я ошеломлен не меньше тебя.

– Не строй из себя скромника.

– Дуреха. Вряд ли я был бы скромником, если бы уговаривал его жениться на тебе. Это же только ради твоей дочери. У нее будет отец, которым она сможет гордиться.

– Ты хочешь сказать, вместо Его Светлости. Вместо этого чудовища.

От одного звука этих слов я невольно вздрагиваю. Я не слышал их уже много, много месяцев. Им здесь не место, в теплом ночном воздухе они повисают, как проклятие.

– Брайони в этом не виновата, – говорю я.

– Я тоже.

– И Джун не виновата. Дело не в Джун Никерсон, не в том, чья тут вина. Дело в Леандро. Он твой друг. Мой друг. Наш друг. И он не вечен. Он просит так немного, и нельзя за его щедрость платить страхом и неблагодарностью. – На меня накатил прилив красноречия, но Леандро слишком много для меня значит. – Честное слово, – продолжаю я, – иногда мне кажется, что только желание увидеть тебя излечившейся, вернуть тебя в мир поддерживает в нем жизнь. Ты ему нужна. Просто ты слишком себялюбива, чтобы заметить это. Кроме того, что плохого может случиться? Покажи ему.

– Что показать?

– То, что ты написала, а я скопировал. Давным-давно, в страшные времена. Ту книгу. Дневник.

Ту книгу. В ней описано все, до самых чудовищных подробностей, и я знаю, она его где-то скрывает. Я обыскал все кругом, но она надежно припрятала эту тетрадь. Умная девочка. Знает, какой я проныра.

– Не могу, – отвечает она после долгого молчания.

– Почему?

– Ты прекрасно знаешь, почему.

– Что он тебе сделает? Прогонит из дому? Тебе не кажется, что он и без чтения о многом догадывается?

– Я не хочу, чтобы он знал самое худшее. – Она обхватывает себя руками и дрожит, хотя на улице по-прежнему стоит удушающая жара.

– Не говори глупостей. За кого ты его принимаешь? Он так давно заботится о нас. Скажем прямо – он нас спас. Он догадывается, что спас нас от чего-то ужасного. Но в первую очередь – от самих себя.

– Но что, если он один из них?

– Да брось ты! – Приходится быть грубым. – Ты прекрасно знаешь, что это не так. Он прочитает дневник, все поймет – не догадается, а поймет! – и поможет нам. Может быть, строчки из дневника напомнят ему о чем-нибудь.

Она горько смеется.

– Иногда ты злишь меня до безумия.

– Вот и хорошо. Постарайся это исправить.

* * *

К счастью, она сумела побороть страхи и действительно исправила положение. Белладонна вышла замуж за Леандро. Они обвенчались во Флоренции несколько дней спустя. Церемонию провел его друг, судья в отставке. Не пригласили никого. Ни Маттео, ни Орландо, ни Брайони, хотя она с удовольствием держала бы букет. Никто не знает, кроме меня. Когда мы вернулись домой, ничего не изменилось. Она вручила Леандро дневник, но он наотрез отказался читать его, и Белладонна вернула книгу в прежнее укрытие; я даже не успел подсмотреть, где она ее прячет. Изменилось только одно: Белладонна носит на шее, на тонкой золотой цепочке, обручальное кольцо с большим сапфиром, ярко-голубым, как тосканское небо. И, слава Богу, Белладонна стала охотно проводить целые дни с Леандро. Она гуляет с ним по саду, сидит долгими часами в тишине и покое на резных каменных ступенях театра, любуясь, как танцуют в солнечных лучах бабочки.

В тот же год, ближе к осени, когда созревал и наливался соками виноград, Леандро простудился и слег. Мы навещаем его каждый день, стараясь не выдавать свою тревогу за него. Ему всего лишь семьдесят два, он, по крайней мере на мой взгляд, слишком молод, слишком бодр, чтобы умирать. Я ему не позволю. И, сказать по правде, мне думается, что он чуть ли не радуется своей болезни, потому что она приближает к нему Белладонну. Она целыми днями хлопочет над ним, поправляет одеяла, кричит на Катерину за то, что травяной настой слишком горяч, читает ему, или же они просто сидят и разговаривают – обо всем и ни о чем.

Однажды поздно вечером, когда Брайони поцеловала старика и легла спать, Белладонна велела мне уйти.

Я, естественно, сел на террасе, откуда мне было слышно каждое слово.

Она читает ему последнюю часть «Сна в летнюю ночь», потом со стуком кладет книгу на стол.

– «Давайте руку мне на том. Коль мы расстанемся друзьями», – повторил Леандро. – Так-то лучше. У вас холодные руки.

– Мне холодно, – говорит она, хотя в ночном воздухе тихо и тепло. Она говорит так тихо, что мне приходится придвинуться ближе к двери, чтобы расслышать ее. – Леандро, я хочу дать вам больше, гораздо больше. Вы так много сделали для меня, научили меня всему, разрешили жить здесь, укрыли от всего мира, заботились о Брайони. Я хочу… я просто… не могу. Не думайте обо мне плохо, я каждый день думаю об этом, спрашиваю себя – что со мной не так? Но не могу. И, наверное, никогда не смогу.

– Тс-с, – говорит он. – Лягте возле меня. Просто лежите тихо, и все.

– Я не хочу жить без вас, – говорит она после долгого молчания. – Никогда не думала, что скажу такое мужчине, но это правда. Я не хочу быть такой, какая я есть, но другого пути не знаю. Это слишком глубоко сидит во мне, не вытравить.

Я никогда не слышал в ее голосе такой нежности. Мои глаза наполняются слезами, я всегда был сентиментален. За ее железным фасадом все-таки бьется живое женское сердце.

– Это не имеет значения, моя дорогая, – говорит он. – Честное слово. Вы сейчас здесь, со мной, и больше мне ничего не надо.

– Но…

– Тс-с, – повторяет он. – Спите. Нам надо поспать.

После этого она читает ему каждый вечер, а потом ложится рядом с ним, он обнимает ее, и они засыпают. Их сон чист и утешителен, словно отец обнимает свое дитя.

Такой способ укрыться от бед не похож на все то, что она знала в жизни, и, если учесть характер моего рассказа, не продлится долго.

Однажды жарким утром, в конце августа, я ставлю поднос с завтраком для них на стол в углу террасы и открываю дверь. Белладонна сидит на кровати, обхватив руками колени, и раскачивается взад-вперед. Нет, нет, нет. Ее лицо залито смертельной бледностью, глаза смотрят в пустоту, и у меня стынет кровь в жилах. Леандро спокоен и красив как никогда, словно прикосновение к небесам мгновенно стерло с его лица морщины прожитых лет. Наверное, перед тем, как его глаза закрылись в последний раз, он увидел перед собой Алессандру и Беатриче.

Я выбегаю в кухню. Катерина бросает на меня один-единственный взгляд и роняет ложку на пол. Она падает со стуком громче пушечного выстрела. Катерина рыдает. Она все поняла. Теперь не помогут все ее снадобья. В кухню вбегает Роберто, и внезапно весь дом начинает ходить ходуном.

– Приведи Маттео, скорее, – говорю я ему. – И Орландо.

Я бегу обратно в комнату Леандро – там ничего не изменилось. Белладонна все так же раскачивается взад-вперед и глядит в пустоту невидящими глазами.

В комнату врывается Маттео. Он берет ее на руки и поднимает, как будто она весит не больше Брайони. Она даже не моргнула. Мне хочется, чтобы она завизжала, забилась в истерике, как Катерина и остальные служанки, чьи вопли слышны на другом конце дома. Шок приглушил ее чувства и опять превратил сердце в камень.

Белладонна отказывается выходить из своей комнаты, даже на похороны. Приглашены кое-кто из коллег Леандро по бизнесу; проводить его в последний путь пришли слуги и их семьи, да почти все население городка. С громким плачем они обмахивают гроб лавровыми ветвями, потом помещают его в саркофаг в семейном склепе.

После похорон я иду в открытый театр, долго смотрю на сову, скрытую в ветвях дерева, и вспоминаю тот вечер, когда он впервые показал ее нам. Мне хочется снова увидеть его спокойный взгляд, услышать полные скрытого смысла замечания, и это жгучее желание наполняет меня такой болью, что я бросаюсь на каменные плиты и долго рыдаю. Наконец Маттео находит меня и уводит в дом. Он сидит возле меня, пока мои плечи не перестают содрогаться, а потом протягивает полотняный носовой платок.

Я беру его, вытираю нос и только тогда замечаю, что это платок Леандро. Рыдания охватывают меня с новой силой.

– Смотри, на кого ты похож, – говорит он. – Успокойся. Ты нам нужен.

Это замечание лестно действует на мою необычайно щедрую натуру и всегда достигает цели. Кроме того, у меня опухли глаза, а рубашка намокла и помялась.

Несколько дней спустя, когда прочитали завещание, Белладонна все еще находится в оцепенении. Не стану описывать вам сцену всеобщего изумления, когда из завещания все узнают, что Белладонна и Леандро были женаты. Сдается мне, что я видел, как многозначительно скривился на миг уголок губ Катерины, но, конечно, это могло просто показаться.

Как я и ожидал, Белладонна унаследовала его огромное поместье; немалая доля отписана Брайони, и такая же гигантская сумма выделяется Лоре и ее детям. Всем слугам причитается щедрая плата, и Леандро выразил волю, чтобы их семьи, если пожелают, на всю жизнь остались в поместье и хозяйствовали в Ка-д-Оро, как это было заведено много лет.

Мне он завещал коллекцию тростей с львиными головами и скрытыми лезвиями и любые книги из библиотеки, какие я пожелаю. И кошачий глаз, хоть мне и не хочется носить его, потому что для меня этот камень стал частью самого Леандро. Но этот жест наполняет мои глаза слезами. Затем юрист вручает мне письмо, запечатанное пурпурно-красным воском. Мое имя надписано размашистым почерком Леандро, сине-черными чернилами, которые я нашел для него во Флоренции. Внутри лежит открытка. «Спасибо, Томазино, – только и сказано в ней. – Perduto ú tutto tempo che in amore non si spende».

Время, не отданное любви, потеряно зря.

Еще он завещает мне и моему брату некую сумму; мы с Маттео, услышав цифру, изумленно переглядываемся.

Но никакие деньги не могут купить нам того, что у нас отнято.

* * *

Итак, графиня делла Роббиа сказочно богата. Даже в самых буйных своих фантазиях я не могу представить, как велико ее состояние. Но ей дела нет. Целыми днями она в молчании смотрит вниз с террасы. Почти ничего не ест; увидев дочь, лишь слегка кивает. Я замечаю, что теперь она носит сапфир, подаренный Леандро, на правой руке и без конца крутит и крутит его. От этого у нее воспалилась кожа под кольцом, и Катерина шепотом просит ее прекратить.

Денег Леандро для нее будто не существует. А что существует – так это круглая сумма, которую мы сняли с номерного счета после бегства из Бельгии. Я вам еще об этом не рассказывал, но не потому, что забыл. Просто наберитесь терпения и немного подождите.

Имейте хоть каплю уважения к покойным.

* * *

С месяц спустя Белладонна выходит на террасу возле комнаты Леандро и садится возле меня. Она держит в руке кожаную папку, которую я купил ей во Флоренции, открывает ее, и внутри я вижу стопку бумаги, исписанную ее мелким наклонным почерком.

– Вот, – говорит она, достает запечатанный конверт и протягивает мне. Я узнаю почерк Леандро и те же сине-черные чернила. Не могу себе представить, как она выдержала целый месяц и не прочитала этого письма. Я бы сгорел от любопытства.

– Оно предназначалось тебе, – говорю я.

Белладонна качает головой.

– Прочитай.

– Хорошо. – Я аккуратно разрываю конверт, прочищаю горло и читаю:

«Моя дорогая Белладонна!

Вы созданы для того, чтобы разорвать цепи, налагаемые светом, и я верю, что вы не отклонитесь от избранного пути. Помните, что я вам говорил: если вы скажете себе, что не можете проиграть, то победите. Уверен, вы это усвоили. Держитесь своего пути, ибо жажда мести одолеет вас, если вы не одолеете ее.

Они придут к вам, если не будут знать, кто вы такая.

Да. И вы их найдете.

Я никогда не думал, что кому-нибудь удастся разбить камень, сковавший мое сердце, но вы, мой ангел, сумели освободить меня. Не забывайте об этом, когда ночи черны и душу гложут темные мысли. Не забывайте, моя милая, и о том, как любит вас Брайони, как она нуждается в вас. И не забывайте о своих верных Томазино и Маттео. Пусть печаль не перерастает в горе. Молю вас, не дайте одиночеству заморозить вашу душу.

Благословляю вас, дражайшая моя Белладонна, за всю любовь, какой вы одарили меня.

Ваш Леандро».

Щеки Белладонны мокры от слез, но глаза блестят, как остро ограненные изумруды. Я внимательно всматриваюсь в нее и замечаю, что ее лицо снова превратилось в прежнюю непроницаемую маску. Моя коленная чашечка подергивается от дурного предчувствия. Эта маска вырезана из несокрушимого камня.

– Больше мне нечего терять, – хриплым голосом говорит она.

– О чем ты?

– Разве не понимаешь? Он был моим последним шансом.

Я не хочу быть такой, какая я есть, – сказала она ему, – но другого пути не знаю.

Она хотела сказать, что он был ее последним шансом полюбить, шансом на жизнь, не изуродованную червями, которые копошатся глубоко в сумрачных норах ненависти и мести.

– Но у тебя есть я, и Маттео, и Брайони, – говорю я, стараясь придерживаться тона светской беседы. – И все остальные, кто тебя любит.

– Не напоминай мне о любви. Я не знаю, что это такое.

– Не говори глупостей. Ты любишь свою дочь.

– Это не в счет.

– Не этого ждал бы от тебя Леандро.

– Говори все, что хочешь, Томазино. Ты все равно скажешь. Но это не имеет значения.

Мои слова застревают в горле. Я понимаю тщетность нашего разговора.

– Я готова уехать отсюда, – продолжает она. – Это дом Леандро, и без него мне здесь не место.

Нет, нет, не надо, думаю я. Меня слишком избаловала здешняя роскошная жизнь.

– Куда ты хочешь поехать?

– Туда, где я смогу отыскать членов Клуба, – с яростным жаром отвечает она. – Хочу найти их всех, заставлю их страдать, гнить заживо, хочу смотреть, как они умоляют меня о пощаде, а потом покончить с ними.

– В Италии ты их не найдешь.

– Не в Италии.

– Тогда куда же?

– В Нью-Йорк. Ты сейчас же поедешь в Нью-Йорк, подыщешь нам подходящее место. Сколько бы это ни стоило. Он говорил это раньше, повторил и сейчас. Надо сделать так, чтобы они сами пришли ко мне. Значит, я должна создать место такое привлекательное, чтобы туда потянулся весь свет. Вот, – она протянула мне стопку бумаг, – здесь я описала свои идеи. Мы создадим ночной клуб. Клуб «Белладонна».

Я раскрыл рот от изумления. Эта женщина шестнадцать лет пряталась от света, а теперь готова распахнуть ему свои объятия.

Она спокойно встречает мой взгляд, и я собираю все силы, чтобы не содрогнуться – такой решимостью горят ее глаза.

– Не волнуйся, – говорит она. – Я не открою им своего лица.

Я все еще изумлен, но перед глазами начинает вырисовываться призрачная картина. Да, теперь я это вижу. Я знаю, что делать. Я поеду в Нью-Йорк и подыщу самое лучшее место. Мы расставим западню и в нужный момент захлопнем ее. Снова, в самый последний раз, Леандро спас ее, показал цель, к которой нужно стремиться.

Никому не придет в голову, что графиня делла Роббиа – это Белладонна. Никому. И уж точно, не членам Клуба. Мы найдем их и раздавим всех до единого.

О, Белладонна, сладкий, сладкий яд!

Дневник
(1935 г.)

Лондон и где-то в его окрестностях, май 1935 года

Хогарт спросил ее точные мерки, чтобы сшить маскарадный костюм. Она запротестовала, но он был настойчив. Это, мол, его подарок, чтобы она стала первой красавицей бала.

– Только не говорите Джун, – сказал он. – Она и так ревнует.

После этих слов он понравился ей даже больше.

Хогарт велел ей собрать побольше одежды, чтобы хватило на долгие выходные дни, потом сесть в поезд до Йорка. Там он ее и встретит. Надо будет немного проехаться на машине, сказал он, но это очень весело. Ваш костюм будет ждать вас в доме. Это сюрприз. Ему не терпится увидеть ее в новом наряде.

Однако в машине Хогарт был не так разговорчив, как обычно.

– Вас что-то беспокоит, – заметила она.

– О, просто задумался о своем двоюродном дедушке, – сказал он. – Старик любил лежать в своей огромной резной кровати, естественно, с похмелья, и сжимать в руке элегантный длинный пистолет. Он расстреливал мух, слетавшихся на варенье, которым слуги специально мазали потолок. Лакеи стояли у дверей, держа наготове крепкий черный кофе и бутылку шампанского на случай, если дедушке захочется выпить, обоймы с патронами и горшки с апельсиновым джемом и клубничным вареньем.

Она рассмеялась.

– Почему вы мне это рассказываете?

Хогарт нежно улыбнулся.

– Потому что, дорогая моя, должен признаться, что я происхожу от варваров. Гонкуры сказали, что жестокость непременно должна появляться на свет каждые четыреста-пятьсот лет, чтобы мир встряхнулся и начал жить. А иначе мы все задохнемся от цивилизации. Я искренне верю, что в глубине души мы все язычники, происходим от бешеных маньяков, которые рыскали бесчисленными ордами по лесам, поклонялись камням друидов и вырывали сердца из груди девственниц, чтобы принести их в жертву.

– В жертву чему? – спросила она. – Не понимаю. Своим собственным желаниям? Или своим страхам?

– Моя милая девочка, вы меня изумляете. Я еще не решил. Но уверен: какие бы невероятные события и приключения ни выпали на долю человека, на какие бы жертвы ему ни пришлось пойти, он способен сохранить себя, остаться тем, кем он был. Несмотря ни на что.

Он вытащил из кармана безукоризненный носовой платок и вытер нос, хотя и не страдал насморком.

– Простите, – сказал он. – Мне немного нездоровится. Уверяю, когда мы доедем, все пройдет. Давайте лучше выпьем.

Он открыл корзину для пикника и протянул ей сэндвичи с огурцом, завернутые в бумагу.

– Ешьте, дорогая, до ужина еще далеко.

Потом вытащил два бокала и бутылку шампанского, откупорил ее.

– Выпьем за то, чтобы сегодняшний вечер прошел весело, – с серьезным видом сказал он. – Я рад, что со мной вы и только вы.

– Спасибо, Хогарт, – ответила она. – Наверное, Джун больше никогда не будет со мной разговаривать.

– Честно говоря, милая моя, это не будет большой потерей.

Она рассмеялась.

– Я рада, что вы так думаете. Бедная Джун.

– Почему, разрешите спросить, вы обязаны находиться рядом с ней?

– Меня послали ее родители, мои дядя и тетя, чтобы я составила ей компанию. Мне ничего другого не оставалось.

– А где же ваши собственные родители? – Он не сказал ей, что давным-давно знает все о ее семье. Что очень рад повстречать сиротку – это делает ее как нельзя более желанной гостьей на костюмированном балу.

– Они погибли три года назад, в автокатастрофе. Меня взяли к себе тетя и дядя, хотя почти весь год я жила в интернате, чтобы не быть для них обузой.

– Полагаю, Джун очень похожа на своих родителей. – Он содрогнулся. – Не надо ничего говорить, дорогая моя. Родители иногда бывают просто чудовищами. Так же, как и дети.

Он осушил бокал шампанского и налил еще один.

– Произведение потомства – не самое любимое мое занятие, – мелодраматично произнес он. – Знаете ли вы, что Бальзак так высоко ценил свою сперму, что терпеть не мог тратить ее зря. Он всегда прерывался незадолго до, ну, вы сами понимаете, чего. Он считал, что в каждой частичке семени находятся крошечные копии его мозговых клеток; следовательно, растрачивая себя, он понапрасну теряет творческие силы. Если ему ненароком случалось увлечься и в пылу страсти забыть о своем правиле, он становился неутешен. «Сегодня утром я потерял целую книгу», – рыдал он перед друзьями.

– Хогарт, вы заходите слишком далеко.

Они с улыбкой переглянулись, и машина поехала дальше по темным полям. Она откинулась на спинку сиденья и задремала. Она понятия не имела, где они находятся, куда едут, но ей это нравилось.

Ее ждет великолепное приключение.

Наконец, машина повернула и покатила по ухабистому, извилистому проселку.

– Почти приехали, – сказал Хогарт. – Подъедем по боковой дороге.

Дом был пугающе темен и тих.

– Где же все? – спросила она.

– О, праздник будет не здесь, – ответил Хогарт. – Это соседский дом. Тихий и симпатичный, здесь мы переоденемся и отдохнем. Думаю, все гости уже собрались в большом доме. Начнут без нас, с шампанского, мерзавцы эдакие.

Он провел ее в кухню, где их встретила суровая, тяжеловесная кухарка. Она помешивала какое-то остро пахнущее варево в горшочке.

– Это Матильда, – шепнул Хогарт. – Дьявольски неприятная особа. Но работает хорошо. Крестьянская косточка. Никакого воображения.

Они прошли в вестибюль, поднялись по лестнице для слуг, толкнули дверь и попали в широкий, тускло освещенный коридор.

– Чертовы лампы, – проворчал Хогарт. – Никакого от них толку.

Наконец, он распахнул дверь в спальню и включил свет. Там на кровати был аккуратно разложен роскошнейший маскарадный костюм – такого красивого она никогда в жизни не видела. Она восхищенно ахнула.

– Я пришлю Матильду зашнуровать вам корсет, – сказал Хогарт. – Если, конечно, вы не пожелаете, чтобы вам помог я. – Он лукаво подмигнул.

– А вам разве не нужно переодеться? – игриво спросила она.

– Конечно, нужно. Я буду в соседней комнате, чуть дальше по коридору. Если что-нибудь понадобится, заходите. Я велю нашей мрачной Матильде, чтобы пришла к вам минут через сорок пять. За это время вы успеете принять ванну и начнете одеваться. Договорились?

– Хорошо.

Он чмокнул ее в щеку и удалился.

Платье состояло из двух частей: лифа без рукавов из изумрудно-зеленого бархата, в цвет ее глаз, с узорами из листьев и цветов, вышитыми золотой нитью, и юбки зеленого же атласа, пышной и тяжелой, с золотыми и серебряными цветами по подолу. Под юбку надевалось несколько нижних юбочек из жесткой тафты. Она ощупала нежные кружева шелкового нижнего белья. Бледно-розовый корсет, завязывающийся толстым золотым шнуром. Она приложила его к телу – он охватывал талию от груди до бедер. Она никогда не надевала такого красивого белья. Никогда не видела таких нарядов. Прозрачные шелковые чулки, золотые подвязки, туфельки из зеленого вышитого шелка – они сидели идеально.

Какой сегодня будет чудесный вечер!

Она прошла в ванную, вымылась, мурлыча от наслаждения. На полочке специально для нее лежал целый арсенал косметики – все, что нужно для лица. Флакон умопомрачительных духов и лосьон с таким же запахом. Аккуратная вязаная шапочка, чтобы убрать волосы под парик. И сам парик – блестящие светлые кудри, уложенные в хитроумную высокую прическу и усыпанные жемчужинами.

Как в сказке.

Она надела белье и с трудом натянула корсет. В эту минуту в дверь постучала Матильда. Не говоря ни слова, жестом велела повернуться. Потом стянула шнурки корсета так туго, что девушка вскрикнула. Но служанка стянула их еще крепче.

– Я не могу дышать, – пролепетала она.

Матильда ничего не сказала, только нахмурилась еще суровее, взяла лиф и надела на нее. Потом застегнула юбку. Аккуратно надела на шапочку парик, приладила пышные локоны. Затем Матильда заглянула в ванную, забрала мокрые полотенца и удалилась.

Она с трудом перевела дыхание и сунула ноги в туфельки. Тут в дверь постучал Хогарт.

– Можно войти? – спросил он.

– Войдите, – ответила она.

– Боже мой, как вы великолепны, – воскликнул он. – Просто дух захватывает.

Он был наряжен в костюм придворного щеголя XVII века – сюртук ослепительно-белого атласа с серебряными пуговицами вдоль борта, такие же атласные панталоны до колен. Чулки тоже сверкали безукоризненной белизной. Ботинки были расшиты витиеватыми серебряными узорами, на плечи ниспадали кудри серебристо-белого парика. Он нарумянил щеки, подкрасил губы, наклеил на щеку черную мушку. В одной руке он держал тросточку с серебряной рукояткой, другую прятал за спиной.

– Мне трудно дышать, – пожаловалась она.

– Матильда – просто чудовище, – сказал он. – Но ваш наряд сидит превосходно. Если хотите, могу немного ослабить корсет. С удовольствием.

– Я бы рассмеялась, если бы смогла вздохнуть.

– Привыкнете, – успокоил он. – А теперь закройте глаза и протяните руки.

– И что будет?

– Закройте глаза.

Она закрыла глаза, он положил ей на ладонь небольшую длинную коробочку. Она открыла глаза, потом раскрыла коробку. Внутри лежало самое роскошное ожерелье, какое она могла себе представить, широкое колье, усыпанное сотнями изумрудов и бриллиантов.

– Я не могу этого надеть, – прошептала она.

– Почему же? – Хогарт застегнул колье у нее на шее. – Оно божественно, как и вы.

– Я чувствую себя сказочной принцессой, – сказала она.

– А вы и есть принцесса, дорогая моя. Сказочная принцесса этого вечера. Самое чарующее создание в нашем королевстве. – Он отступил на шаг и окинул ее оценивающим взглядом. – Да, думаю, у вас все получится. Получится просто на славу. А теперь пойдемте со мной.

Он взял ее за руку и вывел в коридор, потом по лестнице они спустились обратно в кухню – Матильды нигде не было видно – и оттуда вышли в другой коридор. Он распахнул дверь, и она вскрикнула от восторга.

Перед ними раскинулся огромный бальный зал, залитый светом сотен свечей, расставленных в канделябрах вдоль зеркальных стен. Зеркала отражали свет, сплетали его в причудливые узоры, и ей показалось, что она вступила в зачарованный сказочный мир.

Хогарт подошел к небольшому столику в углу и включил фонограф. Зазвучал вальс, она рассмеялась. Потом он взял два бокала шампанского и поманил ее. У него за спиной высился огромный мраморный камин.

– Выпейте залпом, – сказал он. Потом бросил бокал через плечо, в камин. – Закройте глаза и загадайте желание.

Она выпила шампанское, закрыла глаза и тоже бросила бокал. Он со звоном разбился, она рассмеялась от удовольствия – ей понравился этот звук.

– Разрешите пригласить вас на танец, миледи, – сказал Хогарт, предложил ей руку, и они начали вальсировать. В огромном пустом зале они казались карликами. Поначалу Хогарт кружил ее медленно, осторожно, как хрустальную статуэтку, хрупкую, как бокалы, которые они только что разбили. Потом все быстрее и быстрее. Хогарт оказался прекрасным танцором. А как же иначе – он ведь такой щеголь. У нее кружилась голова от счастья, веселья, от чистой радости бытия. Это будет самая чудесная ночь в ее жизни.

Они кружились по залу, все быстрее и быстрее. Комната завертелась у нее перед глазами, она внезапно остановилась, не в силах перевести дыхание. Юбка, страшно тяжелая, тянула ее к земле. Ноги отнялись. Онемели колени.

Хогарт обеспокоенно взглянул на нее.

– Что с вами, дорогая?

Она озадаченно посмотрела на него, но не ответила, а потом вдруг упала в глубокий обморок.