Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Я бы продолжил, но список получается очень скучный. Нет, не подумайте, что мы имели удовольствие встречаться с этими очаровательными людьми лично. Они подождут. Матушка Хаббард и его племя из Дома Тантала держат нас в курсе всех событий и уже успели высказать несколько ценных идей о капиталовложениях в местный заброшенный бизнес. Нам уже принадлежит не только плантация, но и значительная часть городка Кинг-Генри. Когда мы рассказываем Белладонне о наших замыслах, она лишь одобрительно кивает.

Вот почему я очень удивлен, когда она заявляет, что хочет проехаться в город. С недавних пор она берет у Темплтона уроки вождения, и я нередко вижу, как она медленно катит по нашей длинной взлетно-посадочной полосе. До сих пор она отваживалась выезжать на настоящие дороги только на рассвете, когда машин почти не бывает. Темплтон столь же доволен новой ученицей, как когда-то Дино, учивший ее верховой езде в Ка-д-Оро. Он улыбается, глядя, как ловко она управляется со сцеплением и с рукояткой передач.

Мне нужно поехать в город с Джебедией. Я хочу посмотреть на новые образцы редкой древесины, которая должна была поступить на лесопилку, принадлежащую сыну Реджи Марринера – Куперу. Поставки затянулись на несколько недель, и мы попросили Купера придержать их, пока не поступит вся партия; мы не хотели, чтобы в доме регулярно появлялись любопытные шоферы. Бейнс не хотел ехать, но я уговорил его, и, в конце концов, он с неохотой согласился. Но сейчас, увидев, как «няня» готовится занять водительское кресло нашего самого потрепанного пикапа, он совсем стушевался.

Я не спрашиваю Белладонну, что она задумала. Может, перед большим праздником ей хочется повидать людей. Может, решила еще раз попрактиковаться в искусстве вождения. Понятия не имею. Разобраться в ее капризах и перепадах настроения совершенно невозможно, даже для человека такого проницательного, как ваш покорный слуга. Поэтому, когда Орландо, решивший на всякий случай поехать с нами, при виде Белладонны за рулем начинает давиться от смеха, я немного успокаиваюсь и решаю, что нам ничто не грозит. Она одета в свой обычный рабочий костюм, в котором возится в саду – грязный джинсовый комбинезон, тяжелые рабочие ботинки, креповая рубашка в красную клетку и бесформенный свитер. Перевязав волосы старым платком и надев темные очки, она становится похожей на бедную родственницу Джуди Гарленд из «Летних гастролей».

День стоит яркий, солнечный, пахнет весной. Наш «шевроле» бодро катит по дороге, мы с Бейнсом трясемся на заднем сиденье, и мне хочется запеть: в лицо бьет свежий ветер, темные ночи в клубе «Белладонна» остались далеко позади. Но стоит нам въехать на Мейн-Стрит, как под любопытными взглядами местных жителей мое радужное настроение мигом улетучивается. Но Белладонна не обращает на них внимания. Со всей грациозностью, на какую способен, я выскакиваю из машины и делаю знак Бейнсу. Мы должны пойти посмотреть дерево, потом сразу же возвращаться домой.

– Мне туда нельзя, – говорит Бейнс.

– Это еще почему? – хмуро спрашиваю я.

– Цветные туда не ходят, – отвечает он.

Проклятье. До чего же я бестолков. Неудивительно, что Бейнс не хотел ехать с нами, просто у него хватило вежливости не напоминать мне, в каком мире мы живем. Теперь понятно, почему все пялятся. Замкнувшись в нашем собственном тесном кругу, мы совсем забыли о подобных вещах. Мы судим о людях не по цвету кожи. А по черноте их сердца.

– Ради Бога, простите, Джебедия, – поспешно говорю я. – Я болван. Сейчас принесу вам образцы древесины сюда. При солнечном свете вы лучше рассмотрите фактуру.

Увидев меня, Купер подобострастно улыбается. Он знает, что я из поместья Контессы, но плохо представляет себе мою роль там, поэтому решает до конца играть южного джентльмена. Когда я прошу его вынести образцы древесины на свет, он все еще сама любезность, но, увидев, как я советуюсь с Джебедией, мгновенно гасит улыбку. Иными словами, его лицо претерпевает молниеносное преображение.

– Попрошу в-вы-ас, сэр, войти обратно, – говорит мне Купер. Он светловолос, с тусклыми белыми ресницами, которые делают его похожим на тушканчика; его щеки внезапно розовеют. Розовеет также и лысина, которую он безуспешно прикрывает длинными прядями волос.

– Почему? – спрашиваю я с широкой улыбкой. Мы играем в обмен любезностями, и ему меня никогда не перещеголять.

– Нельзя разгуливать на глазах у всего города с людьми такого сорта.

– Какого такого сорта? – с невинным видом спрашиваю я. – Вы имеете в виду мистера Бейнса? Он, видите ли, весьма уважаемый работник в хозяйстве Контессы. Точнее сказать, ее любимый скульптор. И во всем, что касается дерева, она полагается на его суждение.

– Мне дела нет, где он там у в-вы-ас уважаемый работник, – говорит Купер. – Он прекрасно знает, что не имеет права показываться среди белых. Верно, Бейнс? Тебе тут не место, так что проваливайте-ка в-вы-ы все отсюда. Все до единого, пока у меня терпение не лопнуло. – Из мастерской выходят и становятся рядом с ним двое его работников, один из них протягивает Куперу толстую палку, и тот начинает угрожающе похлопывать ею по ладони. Вот вам и хваленое южное гостеприимство. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что почти все владельцы лавочек на Мейн-Стрит, почуяв кровь, вышли поглазеть.

– Прошу прощения, но… – говорит Белладонна.

– Мэм, я разговариваю не с вами, – грубо перебивает ее Купер. – Не суйте нос не в свое дело.

– Но я, сэр, разговариваю с вами, – говорит она, открывая дверь машины. – И это – именно мое дело. Мне не нравится, когда мне приказывают. Тем более такие, как вы.

– О, великая всемогущая принцесса, – ухмыляется Купер. – В-вы-ы еще не знаете, как мы поступаем с такими любительницами ниггеров?

– Нет, не знаю, – отвечает она, снимая солнечные очки. Ее глаза изрыгают огонь. – Просветите же меня.

Будь у него в мозгу хоть одна клетка, не одурманенная алкоголем, он бы догадался, кто она такая. Но нет. Он не привык, чтобы нахальные северяне затыкали ему рот.

– Мы ставим их на место, – заявляет он.

– И какое же это место? – любопытствует она. – Тюремная камера, которую вы можете смело назвать своим домом, потому что частенько ночуете там за появление на публике в нетрезвом виде? Или зал суда, откуда вас частенько вызволяет папенька? Или почетное место, которое занимает над вашим камином голова лося?

– Откуда в-вы-ы узнали про моего лося? – Он разъярен. На месте лося я бы тоже разъярился. – Кем в-вы-ы себя возомнили? – Он подходит ближе, вместе с ним делают шаг его храбрецы-работнички. Все они стараются выглядеть очень грозно. – Прочь с моих глаз, пока у меня не лопнуло терпение. А то хуже будет.

– Кажется, оно у вас уже лопнуло, – вставляю я. Его «в-вы-ы» действует мне на нервы. – А мы поступаем так, как нам заблагорассудится. Кроме того, мы еще не выбрали для себя древесину. – До чего же нелегко бывает принимать решения.

– А ну, заткнитесь все, – ревет он и бьет дубинкой по нашему «шевроле». Бейнс в страхе пригибается и прикрывает голову руками. Орландо не торопясь обходит машину и рассматривает вмятину. Его лицо не предвещает ничего хорошего.

– Сами напросились, – говорит Купер.

– Non e un' ragazzo, – откликается Орландо.

– Что в-вы-ы там говорите? Это что у в-вы-ас – итальяшка? Знаете, что? Берите своего итальяшку и сажайте на пароход, пусть проваливает к себе в Италию, – орет Купер. Кровь в нем кипит, щеки вот-вот вспыхнут пламенем.

Орландо смотрит на меня, я – на него, потом на Белладонну. Не успел Купер и глазом моргнуть, как трое лучших сынов Юга распростерлись навзничь на дороге.

Белладонна приседает на корточки возле Купера, который по-прежнему не понимает, откуда обрушился удар, и вынимает дубинку у него из пальцев. Она снова надевает солнечные очки, чтобы он не видел ее глаз; она еще не привыкла сталкиваться с людьми лицом к лицу без маски.

– Мне казалось, вы, южане, полны доброты и гостеприимства, – мягко произносит она. – Видимо, я в в-вы-ас ошибалась. Вы заставите меня раскаяться в моей наивности или же пойдете в вашу уютную мастерскую и принесете денег в уплату за эту вмятину? Или мне придется побеседовать с вашим папочкой о публичном нападении на мой автомобиль и о ваших дурных манерах? – В ее голосе начинает звучать угроза. – Придется или нет? – Он хочет встать, но она наступает ему на горло тяжелым рабочим ботинком. – Я разговариваю с вами, и я не давала вам позволения оскорблять моих спутников, равно как и вставать. Нет, на вашем месте я бы и не пыталась встать, – продолжает она. – Предупреждаю вас в первый и последний раз. Если я еще хоть раз, хоть один-единственный раз услышу подобные разговоры, обращенные к мужчине, женщине или ребенку, я своими руками отрежу вам язык и скормлю собакам. А если попытаетесь навредить мне или моим близким, я приду к вам под покровом ночи, перережу глотку и оставлю вас истекать кровью, а потом скормлю ваш труп свиньям и закопаю обглоданные косточки там, где никто их не найдет. – Она нежно улыбается. – Я понятно выразилась?

От испуга он способен лишь кивнуть. Он до сих пор не знает, что повергло его на землю – то ли бросок дзюдо, то ли чокнутая леди, то ли все сразу. И думать он может только об одном – о ледяной жестокости на лице этой чокнутой леди, о холодной угрозе в ее голосе. Вспышки бешеного гнева – вещь для него понятная. А таких ласковых предупреждений, высказанных тихим нежным голосом, он еще не слыхивал.

Она бросает дубинку в пыль возле его лица.

– Очень приятно было с вами познакомиться, – говорит она.

Контесса приехала. Добро пожаловать в наши края!

13
Игры на сеновале

– Я написал кое-что интересное. Хочешь послушать?

– Нет, – отвечает Белладонна. – Оставь меня в покое.

Проклятье. Кажется, у нее опять плохое настроение. Оно бывает у нее чуть ли не каждый день с тех пор, как поверженный Купер остался лежать в пыли. К несчастью, эта душещипательная сцена не помогла развеять ярость, обуревающую Белладонну со дня нашего разговора с сэром Патти. Эта ярость бешено бурлит, как кофе в нашей новомодной электрической кофеварке, и я опасаюсь, что, когда она выплеснется, последует взрыв, перед которым извержение Кракатау покажется детской шалостью.

– «Дорогая Лора, – начинаю я, нимало не смущаясь. – Хочу поблагодарить Вас за письма и попросить прощения за долгое молчание. Я был…»

– Хватит, – перебивает она, стискивая зубы. – Какого черта ты тут насочинял?

– Письмо к Лоре, что же еще, – отвечаю я. – Давно пора ей написать. Должен добавить…

– Тебя никто не просил ничего добавлять.

– Я решил, что она для нас – что-то вроде талисмана на счастье. Сначала в клуб пришла Лора, потом Джун, потом сэр…

– Не смей произносить при мне это имя, – яростно кричит она. – Я хочу услышать его только один раз – когда вы скажете мне, что он умер.

– Хорошо, – говорю я. – Прости. – Мне кажется, сейчас не самый подходящий момент говорить с ней о Джун, глупой корове. Впав в разорение и бесчестье, она с семьей бежала из Канзас-Сити, в точности как мы и планировали. Обратно на чахлые поля Миннесоты, под теплое крылышко мамы с папой, которые до сих пор не знают, как отнестись к лопотанию дочери о похитителях и пытках. Не знают они и того, что их накопления вскоре тоже обратятся в прах. Трудно представить, что станет с ними после этого, при их-то слабом здоровье. Лично я из-за них не потеряю сон и покой. Это не такая уж большая цена за все, что они сделали с Белладонной, за небрежение и презрение. За то, что они даже не попытались ее найти. За то, что бросили ее в лапах у…

Нет, нет, до этого мы еще не дошли.

– Сейчас же порви это письмо. Я не хочу, чтобы здесь была Лора, не хочу никого видеть, – говорит Белладонна. – Покончим с этой дурацкой вечеринкой, а потом пусть меня никто не трогает. Хочу побыть одна.

Я демонстративно рву письмо у нее на глазах и выбрасываю обрывки. Только забываю сказать, что это – всего лишь копия. Настоящее письмо отправлено уже несколько недель назад. Обсудив положение с Маттео и Джеком, я решил взять дело в свои руки и написал Лоре приглашение – а подделка подписей до сих пор остается моим любимым развлечением на досуге. Я только что получил ответ: Лора благодарит супругу Леандро за любезное приглашение и приедет пожить в Виргинию. Она полна благодарности и рада через столько лет получить весточку. С ней приедет парочка друзей, с которыми она собралась путешествовать; она надеется, что гостеприимство Контессы распространится и на них.

Они прибывают на следующей неделе; ох и крику будет, когда Белладонна узнает!

Не стану утомлять вас неприятными подробностями, они вам неинтересны. Скажу только, что я не привык терпеть обрушивающуюся на мою голову враждебность Белладонны и не хочу, чтобы она обрушилась на меня еще хоть раз. Несколько дней я дуюсь и не выхожу из своей комнаты. Мне часто хотелось бы стать жестоким, таким же, как она. Но нет, мягкосердечие моей натуры обрекает меня навеки оставаться таким, каков я есть.

Наконец Белладонна присылает ко мне Брайони и в знак примирения преподносит заснеженный пейзаж Утрилло, который мне давно хотелось повесить у себя в спальне. Поэтому я смягчаюсь. Кроме того, ей нужно обсудить со мной подробности будущей вечеринки. Сначала мы хотели устроить костюмированный бал, но это слишком напоминало бы клуб «Белладонна», хотя до сих пор с нашей легкой руки по всему земному шару тысячами проходят тематические маскарады. Просто люди ленивы и не хотят сами выдумать для развлечения что-то оригинальное.

Слушать лесть скучных людей – все равно что продавать лед зимой: бесполезно.

Поэтому мы решаем устроить для арендаторов послеобеденное барбекью на свежем воздухе. Праздник начнется, когда Бейнсы вернутся с крестин. А ближе к вечеру состоится большой, более торжественный ужин а-ля фуршет для всех соседей и разнородных прихлебателей, которые отважатся просочиться мимо нашей удвоенной службы безопасности. Мы пригласили коллег наших постоянных сотрудников, хороших друзей Джека, которые случайно оказались в здешних краях. Смешавшись с гостями в безупречных белых смокингах, с серебряными бокалами ледяного джулепа в руках, они ни у кого не вызовут подозрений.

* * *

– Как мне ее называть?

– Кого, Контессу?

Лора кивает.

– Понимаете, я никогда толком не разговаривала с ней.

– Мне кажется, лучше всего подойдет просто «Контесса». Если она пожелает, чтобы ее называли как-то иначе, она сама скажет. Она чрезвычайно разборчива в вопросах имени.

– Понимаю, – отвечает Лора с тихим вздохом облегчения. – Спасибо.

Она очень рада оказаться здесь; я вижу это по блеску в ее глазах – они того же самого василькового оттенка, что и сарафан, в котором она, распаковав вещи, спустилась выпить с нами на веранде. Клянусь, эта женщина создана для сарафанов с облегающим лифом и широкой юбкой на кринолине. И я вижу – она до сих пор любит легкие туфли, зашнурованные вокруг лодыжек. Я открываю бутылку «Вин санто», доставленную из Тосканы, и Лора улыбается.

– Это напоминает мне о Леандро, – говорит она.

– Что именно – вино или пейзаж?

– И то и другое. Ваш брат тоже здесь?

– Нет, к моему сожалению, – отвечаю я. – Он женился и живет с семьей в Нью-Йорке.

– Как прелестно, – шепчет она.

– Да, прелестно, но я страшно скучаю по нему.

– Без него здесь совсем не так, – слышится голос Белладонны. Она подошла к нам сзади так тихо и неожиданно, что мы оба подскакиваем. – Здравствуйте, Лора.

Белладонна не протягивает руки для пожатия; ей до сих пор невыносимо прикасаться к людям. Сегодня необычайно жарко, и она прижимает стакан с ледяным чаем к запястью, чтобы остудить пульс. Старинный прием благовоспитанных южанок – так мне говорили. Красавицам Юга не положено потеть. Они слишком утонченны для этого. Смехотворная причина. Диву даюсь, как они умудряются производить на свет те чудовищные образчики человеческой породы, с которыми нам предстоит познакомиться всего через три дня.

– Здравствуйте, Контесса. Спасибо за приглашение, – отвечает Лора, и ее щеки вспыхивают. Она как на иголках, замечаю я. И, видимо, отказалась от своей привычки надувать губки. Белладонна не улыбается, ей явно неловко, она совсем не рада видеть гостью. – И благодарю вас за то, что пригласили моих друзей. Они приедут послезавтра.

– Как их зовут? – спрашиваю я, хотя прекрасно их знаю. Но мы должны делать вид, что нам ничего не известно о Лоре. По крайней мере, из того, что она рассказывала нам в клубе «Белладонна». – Кажется, вы нам говорили, но, простите, память уже не та.

– Это Хью, Хью Тревенен. – Она вспыхивает; мы прекрасно понимаем, что это значит. – И Гай. Гай Линделл. Он лучший друг Хью.

– Нам не терпится познакомиться с ними, – говорю ей я.

– Спасибо, – отвечает она. – Для меня это очень много значит. Мы больше года не были вместе в Америке.

– Вот оно что, – отвечаю я. – А когда же вы встречались в последний раз?

– В Нью-Йорке. – Она еле заметно качает головой. – Гай водил меня в клуб «Белладонна». Фантастическое место, хотя и в чудовищном районе. И знаете, что самое необычайное? Я встретила ее, саму Белладонну! Потом я часто вспоминала о ней. Это было как сказочный сон. Она носила потрясающие маски, костюмы, перчатки с кольцами поверх них. И самое удивительное – она пригласила меня к себе в кабинет. Она так много знала обо мне, будто читала мои мысли. Я рассказала ей о своей мечте – спеть для публики, и она разрешила мне выступить. Представляете, у нее в клубе! Потом порекомендовала мне в Лондоне одного человека, который… – Она смущенно замолчала.

– Да, я слышал, она помогает женщинам, – говорю я. – Тем, кто попадает в необычные или несчастливые обстоятельства.

Лора отрывисто смеется.

– Пожалуй, моего мужа можно назвать несчастливым обстоятельством.

– Если не хотите, можете не рассказывать о нем, – торопливо добавляю я и смотрю на Белладонну. Та еле заметно кивает. – Но не поговорите ли вы с нами о Леандро? Нам было бы очень приятно послушать о нем.

– Хотите узнать, как я с ним познакомилась? – спрашивает Лора.

– Нам очень давно хотелось услышать об этом.

– В самом деле? – Лора озадачена. Белладонна не обменялась с ней и парой слов.

– В самом деле, – отвечаю я. – Спешить нам некуда, заняться нечем, так что располагайтесь поудобнее, а мы с удовольствием послушаем.

Лора успокаивается на глазах. Она хочет угодить хозяйке, хоть и не понимает, почему. И дело не в том, что у них общие воспоминания о прошлом. Просто Лора мгновенно подпала под ее очарование. Белладонна ничем не поощряет ее; напротив, она сдержанна на грани враждебности. Правду сказать, она способна даже напугать. Ее лицо сосредоточенно и ничего не выражает, будто бы на ней маска холодной вежливости, прикрывающая черную пустоту в душе. И вы готовы на все, что в вашей власти, лишь бы она сменила это застывшее выражение, а если не удастся – хотите исчезнуть туда, где она не сможет причинить вам боль.

– Все началось с моей мачехи, – говорит Лора и, стараясь сохранить спокойствие, складывает руки на коленях, опускает глаза на идеальные овалы ухоженных ногтей. Мое сердце трепещет, я готов сдаться с радостным вздохом, последние сомнения тают, как свет зари в вечереющем небе. Да, она не та избалованная эгоистка, какой я ее считал.

– Моя мама умерла от заражения крови после тяжелой беременности, – продолжает рассказ Лора. – Ребенок тоже умер. Я назвала ее Софи, хотя мне и не дозволили на нее посмотреть. Мне было семь с половиной – в этом возрасте дети уже кое-что помнят.

– Вы, наверное, очень тяжело переживали смерть Беатриче, – отваживаюсь я, вспомнив язвительные замечания Лоры, которые слышал от нее в Мерано. Интересно, забыла ли она свои слова, сказанные много лет назад?

– Да, я очень горевала. Но еще хуже, разумеется, пришлось Леандро. – Она оборачивается и смотрит на меня. – Томазино, я не забыла тех слов, которые сказала вам тогда, в Мерано. Мне очень стыдно за них. – Она отпивает глоток вина, не замечая, что ее пальцы крошат печенье. – Беатриче влюбилась в партизана, который скрывался в Ка-д-Оро между поездками в Рим, и забеременела. Кое-кто из местных говорил, что он – шпион, предатель, но я-то знаю – это злобные сплетни, которые сочинялись, чтобы уязвить Леандро и загубить ее репутацию. Но им не удалось очернить его. Беатриче никогда не опустилась бы до связи с человеком бесчестным, в этом я не сомневаюсь.

– Значит, леди Беатриче все-таки была образцом добродетели, – говорю я.

– Она была женщиной, и этим все сказано, – отвечает Лора, покусывая губу.

– Вы скучаете по ней, – замечаю я.

– Ужасно. Трудно поверить – прошло уже десять лет. После ее смерти Леандро не любил говорить о ней. Он будто закрыл свое сердце для всех чувств. До тех пор, пока не встретил вас. – Она отваживается взглянуть на Белладонну – та тихонько покачивается в кресле, любуясь на закат. – Тогда я очень разозлилась на него – и на нее тоже, за то, что умерла такой молодой и сильной. Почти возненавидела ее.

– И закусили удила.

– Да. Весь мир накинулся на Леандро с обвинениями. Он был легкой мишенью – могущественный и богатый, он мог позволить себе иметь врагов, которыми гордились бы сами Борджиа.

– Мне кажется, он считал, что несет наказание, – предполагаю я.

– Наказание? За что? – спрашивает Лора.

– За то, что был безжалостен, что добился успеха и был фантастически богат. Что-то вроде кармического возмездия за то, что превысил отведенные ему рамки.

– За то, что осмеливался изображать бога, – как бы про себя говорит Белладонна.

– Я никогда не спрашивала его об этом. Это меня не касалось, – отвечает Лора. – Когда война закончилась, я поехала навестить его, но чувствовала, что не нужна ему. Я напоминала ему о Беатриче, о том, что он потерял. А когда я забеременела Рупертом, пришлось вернуться домой. У меня родился сын, потом дочь Кассандра. Мы долго переписывались.

– Какова же роль вашей мачехи? – спрашиваю я, возвращаясь к теме злой колдуньи. – Ваш отец повторно женился? Когда?

– Как только позволили приличия, – с горечью отвечает Лора. – Ровно через четыре месяца после маминой смерти. Он сдался – не смог справиться с одиночеством. Он ничего не понимал в детях и был рад, что нашлась женщина, готовая взять на себя заботы обо мне и Спенсере – моем младшем брате. Вместо еще одного ребенка получил новую жену. Но Вайвика была ничуть не похожа на мою маму.

– Выпустила коготки, да?

– Вот именно. Сказала отцу – или она, или мы. Он выбрал ее. В первый же день после свадьбы нас отправили в интернат в Швейцарию. В каникулы мы приезжали домой; если, по мнению Вайвики, мы вели себя плохо, нас запирали в детской, где все было приготовлено для бедной покойной Софи. Там нас оставляли без еды, и некому было о нас позаботиться. – Лора горько рассмеялась. – Мы со Спенсером утешали друг друга тем, что вот вырастем – обязательно убежим. Труднее всего мне было понять, как отец сумел полностью выбросить из головы память о маме. Мне казалось, они были счастливы.

Мы долго молчим. Белладонна покачивается в кресле и смотрит в пустоту.

– Когда мне было пятнадцать, Вайвика попыталась упрятать меня в сумасшедший дом, – вдруг выпаливает Лора, потом зажимает рот ладонью. – Не понимаю, почему рассказываю вам такое. Об этом никто на знает, кроме Леандро.

Видите, о чем я говорю? Люди готовы на все за один одобрительный кивок Белладонны.

– Что произошло? – осторожно спрашиваю я.

Лора откидывается в кресле и закрывает глаза. Выражением лица она удивительно напоминает Белладонну, но только на миг.

– Вайвика заявила, что я неисправима. Если бы они подписали все бумаги, меня, наверное, никогда бы оттуда не выпустили, – говорит она жестким голосом. – Но я подслушала их разговор. Вернулась в школу вся в слезах, меня увидела Беатриче. Я все рассказала ей, и она обратилась прямо к Леандро. У него был друг в Лондоне, судья, Леандро позвонил ему, и меня оформили как сироту под опекой государства до совершеннолетия. Потом, когда началась война, я уехала к Леандро. Видите, как много он для меня значит.

– Гораздо больше, чем родной отец.

– Леандро, наверное, разузнал что-то или об отце, или о Вайвике и этим заставил их уступить. Я так никогда и не выяснила, что же это были за сведения, а он, естественно, не рассказывал мне, – продолжает Лора. – Я думаю, у этого судьи были некие интересы в судовладельческом бизнесе, а может быть, он чувствовал себя в долгу перед Леандро, и поэтому с ним легко было договориться. Лично я понятия не имею, как улаживают дела люди такого уровня. Мне даже трудно представить себе, где и когда они встречаются.

– Кто их знает, – бормочу я и смотрю на Белладонну, но в сумерках не могу прочитать, что написано у нее на лице.

– Но я все-таки с ними поквиталась, – говорит Лора.

Я не удивлен. Я всегда знал, что она – штучка не простая.

– Как это вам удалось? – спрашиваю я.

– Точнее, устроила все Беатриче. У одной из наших одноклассниц отец был журналистом, она поговорила с ним, и он пошел в ту клинику, куда собирались меня упрятать. Он представился отцом трудного ребенка, узнал все, что хотел, а потом написал разоблачительный репортаж о родителях, которые бросают своих детей – не называя имен, разумеется. Эта статья наделала много шума, потому что все в нашем кругу знали, о ком именно идет речь.

– Наверно, после этого Вайвика еще горячее полюбила вас, – замечаю я.

– О, она рвала и метала. Эти воспоминания много лет придавали мне сил. Даже больше, чем благодарный взгляд брата. Тогда-то я и поняла, что слабые и униженные могут отомстить за себя.

– Если бессильные вдруг обнаружат в себе силу, – тихо говорит Белладонна, обращаясь к вечерним звездам, – они нередко понимают, какое удовлетворение может принести месть.

– Да, – подтверждает Лора. – Глубочайшее удовлетворение.

Ах ты, хитрая лисичка!

– Где сейчас ваш брат? – спрашиваю я.

– В Сингапуре. У него своя семья, он счастлив там, и мы редко видимся. Для него лучше держаться подальше от всего этого.

– А Вайвика?

– До сих пор живет в Глостершире с отцом, проматывает его денежки, ненавидит меня. Ей приносит радость только одна мысль – о том, что я несчастлива с Эндрю.

– Как я понимаю, Эндрю – ваш муж, – говорю я. Она кивает. – В таком случае разрешите спросить, почему вы за него вышли?

– Видимо, пережитые несчастья ничему не научили меня. Я вышла замуж за человека, очень похожего на отца. Внешне красивый и обаятельный, но внутри… – Она вздохнула. – Как я была глупа. Через того журналиста я узнала, что мне была оставлена значительная сумма денег.

– Скорее я бы сказал, что вы вышли замуж за человека наподобие Вайвики.

Знакомым жестом она поправляет воображаемую прядь волос.

– В медовый месяц Эндрю сказал, что хочет сводить меня в совершенно особенное место. Я, глупая, конечно, решила, что это будет роскошный закрытый ночной клуб, но он повел меня в самый знаменитый бордель Парижа. Там в гостиной сидели на диванах дюжины полуголых девиц. Они смеялись, болтали, строили глазки мужчинам, подавали им выпивку. Я в жизни не испытывала такого унижения. «Месье Эндрю, – приветствовали они его, – где же вы пропадали?» Я не верила своим глазам. До чего же я была наивна!

– Я слышал об одном завсегдатае борделя, девицы его так любили, что, когда он умер, в знак траура прикрыли свои интимные места черным крепом, – говорю я, стараясь повернуть разговор в более веселое русло. – По-своему отпевали его.

– Томазино, – Лора пытается улыбнуться. – Вы заходите слишком далеко.

Небо приобрело темно-синий оттенок, мы сидим в молчании, довольно приятном. Люди никогда не бывают такими, какими кажутся. Эгоистичной злючки Лоры из Мерано больше нет. И хотя Лора этого еще не понимает, но, рассказав нам в напоенных ароматами сумерках свою историю, отдохнув с нами на веранде, напоминающей о Тоскане, она невольно объединилась с Белладонной, вступила вместе с ней в царство гнева и возмездия.

– И все-таки, – произносит наконец Лора, будто прочитав мои мысли, – с Леандро никто не сравнится.

– Да, – откликаюсь я. – Никто.

* * *

Два дня спустя Белладонна ведет лошадь в конюшню после долгой верховой прогулки и вдруг слышит шум. Звуки совершенно необычные – таких она не слыхала уже очень давно. Странно, думает она, но пока еще не пугается, хотя в ее владение вторгся посторонний. Она привязывает лошадь к коновязи перед конюшней и осторожно заглядывает внутрь. Внутри не видно никого из тех, кому положено быть там – ни Фредерика Фэркина, нашего конюха, всегда такого надежного, ни его сына Клайва. Они так любят лошадей, что не допустят, чтобы с ними что-нибудь случилось. Она быстро приподнимает герань в горшке возле главного входа, вытаскивает неплотно лежащий кирпич и достает оттуда прелестный короткоствольный двухзарядный «дерринджер» с перламутровой рукояткой, завернутый в тряпицу. Заряжает оружие и снимает с предохранителя. Как я уже говорил, осторожность никогда не помешает.

Звуки из конюшни все еще слышатся. Белладонна крадучись идет вперед, сжимая в одной руке пистолет, в другой – скаковой хлыст. Осторожно заглядывает в каждое стойло, медленно продвигается все дальше, к задней стене. Наконец она слышит глубокий мужской голос, тихий смех. И женщина хихикает в ответ. А потом видит их: тело мужчины с обнаженными ягодицами, к ним прилипли соломинки, мускулистая голая спина покрыта загаром, ее обвивают женские руки. Он склонился поцеловать ее. Ее руки поглаживают его спину, ногти покрыты ярко-красным лаком, как у Андромеды.

Именно эти ярко-красные ногти и приводят Белладонну в ярость сильнее всего остального. Она засовывает хлыст за пояс и стреляет вверх, в крышу. Звук грохочет, как пушечный выстрел в битве под Манассасом.

Пара испуганно подскакивает. Мужчина перекатывается на спину, женщина, лежащая под ним, в спешке накидывает на себя одежду, чтобы прикрыть наготу. Мужчина торопливо натягивает брюки, его взгляд медленно блуждает по телу Белладонны, он широко улыбается, не обращая внимания на нацеленный ему в лицо пистолет. Глаза у него синие, поблескивают от удовольствия, он любуется наездницей, представшей перед ним во всей красе. После быстрой скачки ее волосы растрепались и завились кольцами, поношенные кожаные сапоги забрызганы грязью, ладно скроенные брюки для верховой езды плотно облегают ноги, бледно-голубая рубашка-поло расстегнута у ворота; руки, обтянутые лайковыми перчатками цвета клевера, крепко сжимают пистолет, в зеленых глазах пылает ярость.

– Кто вы такой, скажите на милость? – требовательно спрашивает Белладонна.

– Гай, кто же еще, – отвечает он, неторопливо застегивая сначала брюки, потом рубашку. У него английский акцент и невыносимая уверенность в своей сексуальной привлекательности.