Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Забыв про каблуки, Ширли бледнеет и чуть не падает в обморок.

* * *

Когда накал праздника начинает спадать, мы отсылаем Лору в садовый павильон у пруда – ждать Хью. Эта часть поместья закрыта для прочих «гостей», так что она может от души выплакаться, не опасаясь, что на нее налетят Ширли с Летицией и им подобные.

Белладонна переходит на балкон, откуда видно, как Лора бредет к пруду. С каждым шагом ее понурые плечи сутулятся все сильнее. Бездонное, густо-синее небо усеяно яркими звездами. Оркестр все еще играет, гости смеются, но сердце Белладонны утомлено.

Она остается на балконе, глядя на все вокруг, но ничего не замечая. Из забытья ее выводит стук в дверь. Вхожу я вместе с нашим новым гостем.

– Прошу прощения, Контесса, разрешите представить вам мистера Хью Тревенена, – объявляю я.

Итак, он все-таки успел. Молодчина. Хью несколько натянуто улыбается, в серых глазах сквозит усталость. Он худощав и вряд ли намного выше Лоры, когда она в легких сандалиях; желтовато-песочные волосы редеют на висках. В его облике, в отличие от Гая, нет никакой внешней эффектности, но на вид он приятный человек и, разумеется, отчаянно жаждет встретиться с Лорой.

– Простите великодушно за то, что прибыл в столь поздний час, – говорит он. Я замечаю, что пальцы у него красивые, длинные и что он не носит обручального кольца. – Не хотел вторгаться в вашу частную жизнь.

Мне нравится, как эти чопорные британцы произносят слово «частный». В их устах оно похоже на подстриженную колючую изгородь.

Белладонна пожимает плечами.

– Нет нужды извиняться, – говорю я ему. – Мы рады видеть вас. И Гай, думаю, тоже будет очень рад. Где бы он сейчас ни пропадал. – Наверное, кувыркается с Нэнси на сеновале. – Но больше всех обрадуется Лора.

– Вы очень любезны, – говорит он с такой искренностью, что я готов его обнять.

– Она ждет в павильоне, – сообщаю я. – Я провожу вас по тропинке до пруда и покажу дорогу. Это маленький домик под тростниковой крышей, вы не ошибетесь. Лора, скорее всего, заперла дверь, но запасной ключ лежит под горшком с гвоздиками, слева от гераней.

Ошарашенный Хью не двигается с места.

– Ну что вы стоите как столб, – поддразниваю я, – когда она давным-давно ждет?

Я не могу не порадоваться, глядя, как в глазах Хью мгновенно вспыхивает робкое счастье и тревожная настороженность рассеивается без следа. Он весь светится от любви.

Хью желает нам доброй ночи, благодарит на прощание, я вывожу его на нужную тропинку и вручаю фонарик. Он чуть ли не вприпрыжку бежит вниз по ступеням, потом, увидев вдалеке павильон, замедляет шаг и идет на цыпочках. Пошарив с минуту, он находит под гвоздиками запасной ключ. Лора ничком лежит на кровати и плачет навзрыд, она не слышит, как открывается потихоньку дверь и щелкает замок под рукой Хью. Не слышит его тихих шагов. Он вполголоса окликает ее по имени, и бедняжке кажется, что она спит и видит счастливый сон. И даже впорхнув в его объятия, она не верит, что это наяву.

* * *

А в доме Белладонна все еще стоит на балконе. Она видела, как Хью торопливо ушел к пруду той же тропинкой, где совсем недавно пробрела подавленная Лора. Гай стоит в темноте, но она не знает, она его не видит. Он скрыт в тени высокого дуба и наблюдает за ней. Ему хорошо видно ее лицо, ярко подсвеченное сзади, из комнаты, он читает на нем странное смешанное чувство – удовлетворение пополам с горькой печалью. И еще усталость, думает он, и смирение.

В той же неподвижной позе она стоит и несколько минут спустя, когда он стучится в дверь, которую Хью оставил приоткрытой.

– Не хотите ли выпить? – спрашивает он, когда она оглядывается посмотреть, кто это.

– Нет. – Она опять поворачивается спиной, выказывая полное отсутствие интереса.

– Могу я задать вопрос? – говорит он. – О вашей дочери.

Ого, какой настойчивый малый! Знает, чем привлечь ее внимание.

Она оборачивается к нему, ее лицо ничего не выражает.

– Брайони спросила меня, можно ли ей с Сюзанной называть меня «дядя Гай», и я сказал, что на это нужно получить ваше разрешение, – говорит он, удобно усаживаясь в серебристо-голубое кожаное кресло с подголовником. – Она сказала, что у нее уже есть дядя Джек в Нью-Йорке и она хочет, чтобы в Виргинии был дядя Гай.

Лицо Белладонны не меняется.

– Если этого хочет Брайони, – произносит она, – я ничего не имею против.

– Я бы не хотел, чтобы вы думали, будто в моем отношении к вашей дочери есть что-то неблаговидное, – говорит он. – Принимая во внимание обстоятельства нашей первой встречи. Я хочу сказать, вашей и моей.

– Принимая во внимание обстоятельства нашей первой встречи, я хотела бы получить ответ на такой вопрос: почему моя дочь вас напугала? – спрашивает Белладонна, усаживаясь в другое кресло. Ее платье тихо шелестит.

Гай долго разглядывает свои ногти, так же идеально вычищенные, как и ботинки. Белладонна не меняет позы, не торопит его.

– Она очень похожа на мою младшую сестру, – отвечает он наконец. – На Гвендолен. Мою Гвенни. – Его глаза подергиваются дымкой. – Видите ли, я почти никогда о ней не рассказываю. Когда я издалека впервые увидел Брайони, мне почудилось, что моя Гвенни воскресла. Понимаю, это игра света и больше ничего. И, наверное, я принимаю желаемое за действительное, потому что чем дольше я смотрю на Брайони, тем сильнее замечаю, что никакого сходства нет. Но выражением лица, манерой петь и танцевать она очень напоминает мне Гвенни. Моя сестра умерла много лет назад, ей было всего лишь девять.

– Простите, – говорит Белладонна, хотя ее голос по-прежнему холоден и отчужден. – Сколько лет было вам?

– Двенадцать, – отвечает он.

Они долго сидят в молчании, впрочем, вовсе не тягостном. Ему, очевидно, не хочется рассказывать о Гвендолен, и Белладонна не испытывает желания расспрашивать. Время от времени снизу до балкона долетают взрывы пьяного смеха. Кому-то из гостей, видимо, неохота уходить, тем более что они по пьяной лавочке не помнят, где оставили машины. Ничего страшного – Билли и Вилли с удовольствием повернут их в нужном направлении.

– Я рад, что Хью приехал, – говорит он наконец.

– Расскажите мне о нем.

Гай, неистощимый говорун, рад стараться.

– У Хью, как вы, наверное, заметили, прекрасные манеры, но это всего лишь внешняя благовоспитанность, – отвечает он. – Его отец был неразборчив в связях. Однажды, во время пьяного кутежа, он полоснул бритвой по своей ноге и по ноге своей любовницы, чтобы побрататься кровью. Мало того, он показывал всякому встречному фотографии этого события, да еще и с гордостью демонстрировал шрам на ноге. – Гай качает головой. – Он считал, что детей нужно видеть как можно реже, и Хью, как и большинство мальчиков нашего класса, был воспитан няней. Няня ему попалась любящая; наверное, это и спасло мальчика от безумия. Она растягивала его шерстяное белье, чтобы оно не жало и не кололо. Няня любила его, защищала от жестокого мира и пуще всего – от родного отца. А мама жила только развлечениями, ходила на балы, на примерки к портнихам, на чашку чая к подругам, лишь бы не тратить время на ненужные хлопоты – на детей и на мужа.

Гай не сумел сдержать горечи в голосе, глаза следили за мелькающими вдалеке огнями. Белладонна поняла: отчасти он описывал свое собственное детство, собственную мучительную память о небрежении и боли.

– Как вы познакомились?

– В школе. Ему было восемь, мне девять, так что у меня за спиной уже был целый год унижений и издевок. Мне кажется, попасть из-под теплого няниного крылышка в жестокую реальность школы – это потрясение, от которого многие из нас так никогда и не оправились. – Он сказал это не потому, что взывал к сочувствию, просто констатировал факт.

– Каково было в школе?

– Вам будет неприятно слушать.

Но она хочет услышать. Она заставляет себя сидеть спокойно рядом с ним и вести расспросы, терпеть возле себя всепоглощающее мужское присутствие, потому что он может дать ответы на часть вопросов, терзающих ее уже много лет. Она хочет услышать его рассказ, потому что он знает о том, как воспитывались они, члены Клуба, что их вырастило и сделало такими. Белладонна легко может представить себе этих людей в школе – они радуются чужой боли, наслаждаются звуком хорошей порки, страдальческие крики разогревают им кровь. Они упиваются могуществом своего высокого положения, радуются несчастью и унижению равных себе.

– Расскажите мне все, – велит она.

– Мне кажется, все закрытые школы, столь ненавистные мне, ставят себе одну главную задачу – запретить все, что может доставлять удовольствие, – говорит Гай. – Поэтому там, чего ни коснись, все плохо – мерзкая еда, жесткие кровати, холод в помещениях, злые учителя – словом, все. И не дай Бог маленькому мальчику выказать хоть тень слабости или отчаяния. Некого попросить о помощи, не на кого опереться, никто тебя не защитит.

Ей казалось, что он рассказывает о ней самой. О том, что с ней сделали.

– И нигде ни одной женщины, если не считать поварих, которые скорее напоминали гунна Аттилу, чем оставшихся дома нянюшек, матерей, сестер, с кем мы привыкли играть в прошлой жизни, – продолжает он. – После матери, когда…

Когда мать умерла, хочет сказать он, но не может. Белладонна понимает это интуитивно.

– Школа закалила меня. Я стал шустрым малым, наловчился мастерить из бечевки что-то вроде лассо, кусочком сыра выманивал крыс из норы и ловил их, как только они высовывали нос, – продолжает Гай. – Остальные мальчишки восхищались моим умением и быстро научились не ссориться со мной, иначе находили в кроватях или карманах дохлых крыс. Я научился этому трюку у одного из приятелей. Его звали Лэндис. Когда Лэндис прибыл в школу, мальчишки вознамерились, как обычно, устроить ему «темную» – накинуться на него всем скопом и оттузить, чтобы знал, кто здесь хозяин. Но Лэндис умудрился перехитрить драчунов. Когда он вселился в свою комнату и начал распаковывать вещи, все были поражены, увидев его прелестные расчески из слоновой кости с монограммами – такие можно увидеть только на туалетном столике знатной дамы. Один из мальчишек, дюймов на восемь выше его и килограммов на двадцать тяжелее, схватил его, решив устроить хорошую трепку. Но Лэндис развернулся и с размаху заехал ему кулаком в лицо. Тот упал, обливаясь кровью. Лэндис протянул ему руку, помог подняться, отряхнул, развернул и дал такого пинка, что тот вылетел в коридор. Лэндис научил меня драться, постоять за себя. Только так можно было завоевать уважение в школе – силой, грубой и внезапной силой. Труднее всего пришлось Хью – он был невысок и худощав. – Гай провел рукой по волосам. – Если школа не ломает ученику дух, то приучает верить в свое превосходство. Человек гордится тем, что сумел остаться в живых. И становится ненасытен в любви.

– В стогах сена, – добавляет Белладонна.

Гай улыбается.

– Особенно в стогах сена.

– И в отмщении, – говорит она.

Гай с любопытством бросает на нее взгляд.

– Да, совершенно верно. Мы с Хью не раз, лежа ночами в кроватях, дрожали от холода, не могли уснуть и мечтали о возмездии.

– Вам это удалось? – спрашивает она.

– Отчасти, – отвечает он. – Планы мести нужно тщательно выстраивать.

– Я это понимаю, – отвечает она. – Но расскажите, чем занимается Хью?

– Работает в «Ллойде». Страхует мои чайные плантации.

– А его жена?

– О да, великолепная Николь…

– Мне кажется, Лора на нее совсем не похожа.

– Ни капельки. У Лоры есть сердце.

– Почему Хью женился на ней? По той же причине, по какой Лора вышла за Эндрю?

– Из гордости, – отвечает Гай. – Из упрямства. Из глупости. Но прежде всего – назло отцу.

– Не понимаю, – говорит Белладонна. – Она, если не ошибаюсь, леди Пембридж, так что для его семьи не было бесчестьем породниться с ней.

– Я могу вам доверять? – спрашивает Гай. – Я еще никогда никому этого не рассказывал.

– Конечно можете, – отвечает Белладонна. Она хочет знать, что он расскажет, а я не могу понять, почему этот разговор принял такой оборот. Дело не только в том, что ей интересно послушать о людях одного с Гаем класса. Хотя, мне кажется, у нее есть склонность вытягивать из людей признания самого интимного характера. Все дело во взгляде ее ослепительных зеленых глаз, таком напряженном, вопросительном, но в то же время жестком. Она словно бросает вызов: Расскажи, мне нужно знать.

Ни разу после приезда в Америку я не видел, чтобы она хоть с одним мужчиной проводила столько времени наедине, сколько с Гаем. Это меня тревожит, но все равно он мне нравится. Я ничего не могу с собой поделать. Он неисправимый повеса, но тем не менее весел, обаятелен, предан Хью и Лоре, хотя сам носит в сердце глубокую рану. Может, поэтому она и относится к нему с терпением. Он не просит ее ни о чем – только выслушать.

– Я никогда не доверял Николь. Может, потому, что она авантюристка, такая же, как я, – говорит Гай. – Но Хью был влюблен, и я старался радоваться за него, хотя понимал, что здесь что-то… как бы это сказать?.. не так. Поэтому я решил проследить за ней.

Он бросает взгляд на Белладонну, ожидая увидеть в ее глазах осуждение, но она лишь внимательно смотрит на него.

– Я обнаружил некое весьма тревожное обстоятельство и много недель спорил с самим собой: что же делать? – продолжает Гай. – Свадьба должна была стать одним из главных светских событий сезона. – Он качает головой. – Но мне нужно было защитить Хью. В ночь перед свадьбой, когда мы оба хлебнули немного лишнего, я повел его прогуляться. Его семья сняла апартаменты в «Клэридже» – точнее, целый этаж. Наши комнаты были соседними, так что я мог за ним приглядывать. Это, конечно, была моя идея. – Он вздыхает. – Но, по невероятному совпадению, прогулка привела нас прямо к дому его родителей. Не забывайте, стояла поздняя ночь накануне свадьбы.

– И его родителям полагалось быть в «Клэридже».

– Совершенно верно. К счастью, Хью настолько опьянел, что не смог разгадать моих намерений. Я подвел его к лестнице, которую по моей просьбе принесли и приставили к стене слуги. Эта лестница вела к окну спальни на верхнем этаже. Я вручил ему фонарик и велел забраться наверх – дескать, он не может жениться, не вскарабкавшись по лестнице.

– Итак, он взобрался и включил фонарик, – тихо подхватила Белладонна. – И кого же он увидел?

– Своего отца. И Николь.

Белладонна хмурится и отводит глаза.

– Finita la commedia, – произносит она.

– Да, – подтверждает он. – Я никогда не забуду, каким было его лицо, когда он спустился с лестницы. «У тебя есть фотографии?» – спросил он, и я утвердительно кивнул. Он больше не сказал ни слова, мы поймали такси и поехали обратно в «Клэридж». Я пытался извиниться, впервые в жизни я не знал, что сказать.

– Очевидно, он сумел смириться, – замечает Белладонна.

– Да. И сумел одержать победу. Никто ничего не заподозрил – ни Николь, ни отец – пока свадебная церемония не закончилась. А наутро молодожены намеревались отбыть на медовый месяц. Хью пригласил отца к себе в комнату, достал конверт с фотографиями и сказал ему, что никогда до самой смерти больше не заговорит с ним, а если тот еще раз попытается тронуть его жену, разошлет фотографии в газеты. Негативы уже отданы адвокатам, и семью ждет жестокий позор. В тот же вечер, когда счастливая пара уединилась в супружеской постели, и Николь собралась принести в дар возлюбленному свою бережно хранимую девственность, он вручил ей еще один конверт с фотографиями и сказал, что не прикоснется к ней до тех пор, пока не убедится, что она не носит под сердцем ребенка от его отца. А потом она будет делать все, чего он от нее потребует, но исключительно в целях произвести на свет наследника.

– Ну и сцену, наверное, она ему закатила.

– Еще какую. Со слезами, с мольбами, с извинениями. Но он был непреклонен. Ей ничего не оставалось, кроме как стать паинькой, по крайней мере на первое время. Она сумела потихоньку добиться его расположения, потому что знала: он до сих пор безответно влюблен в нее. Она быстренько произвела на свет двоих детей и вернулась к прежним привычкам. Правда, стала осмотрительнее. Тогда-то он и познакомился с Лорой.

– Мне кажется, Николь с Эндрю стали бы прекрасной парой, – говорит Белладонна и взмахивает рукой, будто подводя итог. – Они друг друга стоят.

Гай отвечает едва заметной улыбкой.

– Вы правы. Я как раз над этим работаю.

– Неужели в Англии так сложно получить развод?

– Не то чтобы очень сложно, – отвечает он. – Но если Николь узнает о Лоре, то у Хью прибавится хлопот.

– Понятно, – произносит она.

– Знаете, – говорит он, – вы только что взмахнули рукой, и эта ваша манера напомнила мне одну женщину, с которой я был знаком. Нет, точнее сказать, не знаком – просто встретил однажды. В Нью-Йорке.

– Кажется, догадываюсь. Ее имя начинается на Б и заканчивается в неком клубе.

– Откуда вы знаете? Наверное, дело в ваших глазах.

– Ну конечно, больше ни у кого в Америке нет зеленых глаз, – язвительно замечает она. – Вы не первый обратили внимание на это.

Гай улыбается, на этот раз по-настоящему.

– Вы когда-нибудь бывали в клубе «Белладонна»?

– Вы хотите спросить – стояла ли я снаружи и ждала ли, пропустит меня собака или нет? Нет, к сожалению, нет. – Она не лжет, конечно, ей никогда не приходилось стоять на улице. – Мне не нравится быть среди людей.

– Тогда почему, разрешите спросить, вы устроили сегодня этот вечер?

– Чтобы выполнить свои светские обязательства и подбросить соседям пищи для разговоров, – отвечает Белладонна, и ее голос снова становится холодным. – Теперь они посмотрели дом, познакомились с моими эксцентричными выходками – особенно им не нравится, что я вожу дружбу с людьми, которых они считают социально и морально неблагонадежными. И, надеюсь, оставят меня в покое, перестанут забрасывать приглашениями на свои тоскливые вечеринки, помолвки и охоты.

На краткий миг Гай задается вопросом – может быть, он ошибается? Он знает, что она говорит правду, утверждая, что хочет быть в одиночестве. Может быть, его подозрения безосновательны, у Брайони в самом деле была собака по имени Дромеди, а не Андромеда, и все остальное – чистейшей воды совпадение.

А может быть, и нет. Она сидит так неподвижно. Такая величественная. И слушает его с такой сосредоточенностью. И денег у нее столько, что можно купить Английский банк. Ее окутывает непроницаемая завеса тайны, и Гай понемногу влюбляется.

Он встает, потягивается, желает ей доброй ночи.

Она кивает. На ее лицо вернулась безразличная вежливость, та самая, которую он увидел, впервые войдя в эту комнату и усевшись в серебристо-голубое кресло.

Мне знаком этот взгляд, говорит себе Гай, выходя из комнаты. Я видел его много раз – в зеркале.

16
Отцы и сыновья

– Быть съеденным почиталось за великую честь, – говорит Хью. – Так рассказывал Гай о племенах людоедов, которых он встречал в путешествиях. Если съешь тело своего самого яростного и самого храброго врага, его ярость и храбрость перейдут в твою плоть и сохранятся навечно.

– Большое спасибо, – говорю я. – Вы снабдили нас очень ценной информацией. Непременно приму ее к сведению, когда в следующий раз буду жарить соседей на шампуре.

Хью смеется, Лора улыбается. Наступило утро, мы сидим у бассейна и с наслаждением потягиваем холодный чай – мой приправлен изрядной порцией бурбона. После вчерашних излишеств мы рады относительному покою. Гай ушел с Брайони и Сюзанной, как он выразился, в «экспедицию» – исследовать лабиринт и тропинки позади него, так что Хью охотно рассказывает о своем друге, а я и Белладонна с интересом слушаем.

Ничто так не развязывает язык, как хорошая порция любви.

– Глупенький, на Цейлоне нет никаких людоедов, – говорит Лора, опуская голову на плечо Хью. Он нежно целует ей волосы. Какая очаровательная картина, думаю я и радуюсь за них всей своей щедрой душой. Хоть кто-то рядом со мной заслуживает счастья.

– Верно, нет, зато есть дикие джунгли, и это ему нравится, – отвечает Хью. – Гай предпочел как можно скорее сбежать от семейных оков; высокое происхождение для него – пустые слова. Отец его был грубиян и самодур; мне кажется, по сравнению с ним даже мой папаша показался бы человеком. Как горько ребенку понимать, что родной отец не любит его и видеть не желает. Невыносимо.

Мы не знаем, что сказать, и Хью замолкает. Мне кажется, мы все понимаем страшную истину его слов. Мы сидим на зеленой лужайке, под теплым полуденным солнышком, подняв серебряные бокалы чая со льдом и мятой. Связанные тиранией нашего собственного детства.

– Гая лишили наследства – для сына английского лорда это немалый подвиг. Но когда умерла мать, а затем и сестра, ему ничего не оставалось, кроме как бежать. Он обвинил отца в том, что он убил их обеих. Я имею в виду мать и сестру. Поднялся чудовищный шум. Отец, конечно, никого не убивал, если не считать намеренное пренебрежение разновидностью медленного убийства. Гай именно так и считал.

– Объясните, пожалуйста, – прошу я. – Я вас не понимаю.

– Гай и Гвендолен, его младшая сестра, всегда были очень близки. Мать была хрупким и утонченным существом, полностью зависела от прихотей мужа и, полагаю, здоровье ее так и не поправилось после рождения Гвен. Она горячо любила Гая – сильнее, чем его старших братьев, чем, наверное, отчасти и объясняется их неприязнь к нему – однако у нее не было сил следить за всем происходящим в доме. Может быть, если бы она не болела и не была временами прикована к постели, ей лучше удалось бы наладить атмосферу в семье. Гай был всей душой привязан к Гвен, особенно после смерти матери.

– Сколько лет ему было, когда она умерла? – спрашиваю я.

– Погодите-ка… Он на год старше меня, значит, ему было восемь лет, а Гвен четыре. – Он покачал головой. – Мне не верится, что Гаю в этом году стукнет сорок. Значит, на следующий год сорок исполнится мне. Черт побери!

– Не такой уж ты старик, – улыбается Лора.

– Спасибо на добром слове, милая, – отзывается он. – Короче говоря, когда их мать умерла, мне кажется, Гай почувствовал еще более глубокую ответственность за сестренку. Их отец, к счастью, редко бывал дома и не проявлял никакого интереса к детям. Насколько помнится, если дети желали увидеть отца, им приходилось договариваться о дате встречи с его личным секретарем.

– Но почему вы сказали, что Гай обвинил отца в убийстве матери? – спрашиваю я.

– Потому что отец наградил мать ребенком, вопреки строжайшему запрету врачей. Во время беременности она тяжело болела, потом потеряла младенца. Это был еще один мальчик. Ума не приложу, почему его отец так стремился к продолжению рода. Может быть, догадывался, что произвел на свет двух никчемнейших мерзавцев, каких не видывала Англия, а единственный достойный сын возненавидел его самого и все, что он олицетворяет. Я этого, наверное, никогда не пойму. И Гай тоже. – Он качает головой. – Одним словом, беременность и гибель ребенка прикончили мать Гая. Она пролежала в постели еще несколько месяцев, затем умерла. Гай так и не простил отца за это.

– А что случилось с сестрой?

– То ли корь, то ли свинка, – продолжает Хью. – Одна из детских болезней, которые мы все подхватываем и благополучно поправляемся. Нелепая болезнь, нелепая смерть. Гай был в школе, а она – дома; отец с нянькой решили, что у нее обыкновенный грипп – дети часто простужаются. Поэтому на ее симптомы никто не обращал внимания, пока не стало поздно. Нянька была кошмарная; ей и в голову не приходило заботиться о своих подопечных. А Гвен была терпеливой малышкой. Она не плакала, не жаловалась. Бессмысленная трагедия.

– Гай был с ней, когда она умерла? – спрашивает Белладонна.

Хью озадаченно посмотрел на нее.

– Да. Почему вы спросили? Мне кажется, между Гаем и Гвен была глубокая, телепатическая связь. Когда она заболела, он почувствовал неладное. Я хорошо помню тот день. Мы были в школе, он разбудил меня среди ночи и сказал, что уезжает, что ему нужно домой, Гвен заболела. Я сказал ему, что он дурак, что если он убежит, его высекут и запрут в карцер, но он заявил, что ему все равно: он, дескать, уже подкупил одного из сторожей, чтобы тот довез его до станции. Я отдал ему все свои скромные сбережения, какие хранил в носке, и он уехал. Гай есть Гай; он, конечно, добрался до дома, проник внутрь и поднялся в спальню к сестре. Она была очень больна, но, мне кажется, усилием воли заставляла себя дождаться брата, попрощаться с ним. Она сказала ему, чтобы он не горевал, на небесах она встретится с мамой и маленьким братиком и всегда будет любить Гая, станет его ангелом-хранителем.

По щеке Лоры скатывается слеза; у меня, признаюсь, тоже перехватывает горло.

Хью замолкает и переводит дыхание.

– Она умерла у него на руках; вряд ли это утешило его. Но затем им овладела ярость. Он сидел с Гвен, пока ее тельце не остыло. Никто не вошел посмотреть, как она себя чувствует, ни один человек. Потом по черной лестнице он спустился в парадный зал, где отец устраивал очень важный обед.

– И никто не знал, что Гвен умерла и что Гай находится там, в доме? – спрашиваю я.

– Никто, – отвечает Хью. – Гай, не помня себя от ярости, ворвался в обеденный зал. Он вопил во всю мочь, молотил кулачками по груди отца в точности так, как учил его Лэндис. Ну и сцена была для гостей! Благовоспитанным юным джентльменам не полагается давать волю своим чувствам на публике, тем более среди выдающихся друзей и коллег своего отца. Но Гаю было наплевать на этикет. Он орал на отца, утверждая, что тот убил сначала мать, а теперь прелестную маленькую сестренку, что придет день, и отец за это заплатит, что он, Гай, не успокоится, пока не отомстит подлому убийце за смерть матери и сестры. И заявил отцу, что не будет больше с ним говорить, что возненавидит его навеки, до конца своих дней, покуда не узнает, что старик мертв и брошен на съедение крысам. Мальчишка бился в такой истерике, что пришлось позвать на помощь всех слуг. Они с трудом успокоили его и уложили в постель.

– Бедный мальчик. Какой ужас. Я никогда не знала этой истории во всех подробностях.

– И знаете, в чем самая большая ирония судьбы? Скорее всего, это был единственный раз, когда отец Гая по-настоящему гордился сыном, – добавляет Хью. – Гай доказал дорогому папочке, что у него есть мужество и характер. Что он готов сражаться за то, во что верит. Гнев и угрозы – такими методами отец привык устрашать всех, кто встречался на его пути. Он был наделен могуществом и волей к власти. В тот единственный раз, когда мне довелось повстречаться с ним, он напугал меня до полусмерти.

– Как его звали? – спрашиваю я, как будто между прочим, стараясь не смотреть на Белладонну. Судя по описанию, отец Гая именно такой человек, каким мог быть Его Светлость. – Он еще жив?

– Его звали граф Росс-и-Кромарти. – Хью горько смеется. – Такое звучное имя дано такому подлецу. Но он умер много лет назад. Если не ошибаюсь, незадолго до конца войны. Гай говорит, старик получил по заслугам.

Проклятье. Если отец Гая умер во время войны, значит, это наверняка не он. Разумеется, глупо с моей стороны думать, что каждый богатый английский подонок, о котором нам доведется услышать, может оказаться Его Светлостью. С тем же успехом можно заподозрить отца Хью. Или Лоры. Или даже отца Притча. Дважды проклятье. Пора остановиться.

– Значит, старший сын теперь стал графом, – заключаю я, оставляя свои подозрения при себе.

Хью кивает.

– Джон Фрэнсис. Донельзя никчемный тип. Когда я в последний раз слышал о нем, мне рассказали, что он напивается до бесчувствия. Пропил почти все поместье. Не помню, где находится Фредерик, второй сын. Может, в африканском вельде, стреляет обезьян в спины и считает это развлечением. На него это похоже.

– Гай вернулся в школу? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Хью. – Граф поговорил с директором, и его взяли обратно. Он приезжал ко мне домой каждые каникулы, а когда ему исполнилось восемнадцать, сбежал. Братья ненавидели его не меньше, чем он их, и потому были рады избавиться от него. Насколько мне известно, Гай объехал всю Африку и Индию, а в войну судьба снова свела нас. Его направили в Индию, меня тоже. Там мы завели множество полезных знакомств. А когда война закончилась, он открыл свое дело. Наверное, пригодились те же самые знакомства. Он занимался и драгоценными камнями, и импортом-экспортом, завел чайные плантации на Цейлоне и Бог еще знает что. Я хорошо знаю Гая и поэтому не расспрашивал о подробностях.

– Но он хороший друг, – замечаю я.

– Самый лучший на свете, – искренне подтверждает Хью. – Да, я знаю, с дамами он обращается не всегда порядочно, но, если говорить всерьез, у него доброе и горячее сердце. Без него, без всего, что он сделал для меня – для нас обоих – я бы не сидел здесь с женщиной, которую люблю. И он ничего не просит взамен. – Хью хмурит брови. – Пожалуй, Гай чересчур гордится тем, что у него такая железная воля. Я часто думаю об этом, потому что многим ему обязан. Но, боюсь, он муштрует свои чувства, как в армии муштруют новобранцев. Он мастер утаивать свои мысли.

В этом он встретил достойного противника.

* * *

Хью может остаться у нас всего на четыре дня, и после его отъезда Лора долго гуляет вокруг садового павильона и безутешно рыдает. Она собиралась уехать вскоре после него, но я уговариваю ее остаться еще на несколько недель. Ее дети путешествуют с отцом, так что ей нечего делать в опустевшем доме. Я настоял, чтобы в следующий визит Лора привезла к нам Руперта и Кассандру. Это будет полезно для Брайони – она станет страшно скучать по Гаю. Но и эта проблема разрешается легко. Лора уговаривает нас разрешить Гаю остаться вместе с ней, чтобы они вернулись в Лондон вместе. А затем он собирается на Цейлон. Дела на чайных плантациях – вот все, что он сказал. Он слишком долго отсутствовал.

Ко всеобщему удивлению, Гай и Белладонна завели привычку каждое утро отправляться на верховые прогулки. Первой эту идею предложила Лора – она оседлала лошадь, чтобы чем-то себя занять, но вскоре потеряла к таким прогулкам интерес. Вместо нее за ними присматривает Фэркин. В глазах у него удовлетворенный блеск.

– Этот парень – прирожденный всадник, – гордо замечает он.

– Но все же до Контессы ему далеко, – парирую я.

– Да, она, как никто, умеет подойти к животному с лаской, – соглашается он. – Но он будто родился в седле.

Белладонна не обсуждает со мной свои утренние прогулки, и я не спрашиваю. Дни наши проходят в приятном однообразии, как и положено знойным июльским дням. Они встают, седлают лошадей и отправляются на прогулку. Я не торопясь завтракаю с Лорой и даю ей наговориться о Хью и Гае. От неприязни мы постепенно перешли к взаимному обожанию, и она не задает любопытных вопросов о Белладонне. Мы без дела слоняемся по дому или читаем. Потом я разбираю бумаги – у меня их всегда целая гора – а Лора пишет письма. Мы купаемся в бассейне. Обедаем на свежем воздухе. А ближе к вечеру, когда становится прохладнее, часто работаем в саду. Брайони играет с Сюзанной и другими детьми. Если возникает необходимость, я звоню Джеку или Притчу. Но новостей нет. Будем терпеливы. Будем рассчитывать и строить планы.