Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

Он знает, как я переживаю из-за того, что Белладонна не замечает меня, и я ощущаю укол ревности. Ему всегда лучше меня удавалось справляться с ней, когда она была не в настроении.

– Ну, чего же ты ждешь? – говорю я. Маттео машет мне на прощание и идет к дому. Там он найдет Гая и перебросится с ним парой слов. Гай дождется, пока Белладонна поднимется наверх после еще одного долгого, бесплодного разговора с Его Светлостью. А я спрячусь в кустах возле веранды, на которой он усадит ее. Мне нужно услышать, что он ей скажет.

– Чего тебе? – грубо восклицает она, заметив его.

– Маттео уехал домой на несколько недель, – говорит он, делая ей знак сесть рядом. Она подчиняется, но не спускает с него настороженных глаз. – Он и Томазино просили меня передать тебе свадебный подарок.

Она отворачивается.

– Не надо, – шепчут ее губы.

– Надо. – Гай откидывается на спинку и с наслаждением вдыхает ароматный ночной воздух. Он хочет, чтобы она оставалась рядом, возле него. – Мой… Он спрашивал тебя о кольце? – говорит он наконец, и она медленно качает головой, не желая встречаться с ним взглядом. – Спрашивал, зачем я здесь? Или как мы познакомились? Или как ты отыскала его в Марокко? – Она все еще медленно покачивает головой из стороны в сторону, будто марионетка без веревочки. – А тебе никогда не казалось, как кажется мне, что это немного странновато? Человек заперт в темнице и абсолютно не хочет знать, каким образом он попал из своего роскошного марокканского прибежища в эту дыру, незнамо на каком краю света, не хочет знать, почему его преследовала и загнала в ловушку та самая женщина, которую он всю жизнь старался завоевать? Тебе это не интересно?

Она поднимает темно-зеленые, беспомощные, мятущиеся глаза и смотрит на него.

– Потому что желания его просты, и ты их удовлетворяешь всякий раз, когда спускаешься в его логовище, – тихо произносит Гай, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно. – Ему нужна ты, нужно видеть тебя, чувствовать твой запах, видеть твою слабость. Он наслаждается, глядя, как ты дрожишь и безмолвствуешь. И никакое кольцо, даже если его надел тебе на палец я, его презренный сын, не уменьшит его наслаждения. Пока он не убедится, что ты преодолела свою слабость.

– Нет, нет, нет, – шепчет она. – Я не могу этого сделать.

– А я и не просил тебя ничего делать, – чуть громче отвечает Гай. – Ни о чем не просил. Хоть я и твой муж, но никогда не возьму на себя смелость диктовать тебе, что нужно делать.

Будь она способна заговорить, она бы ответила. Она раскрывает рот, но с губ не слетает ни звука.

– Он не знает твоего имени, не догадывается, что ты Белладонна, – не отступает Гай. С каждым словом он чувствует себя смелее. – Он не знает, кем ты стала, потому что у тебя не хватает сил показать ему это. Для того ты и привезла его сюда? Чтобы терзать себя до конца его дней? Чтобы разбить жизнь всем, кто тебя любит? Чтобы жить в страхе?

Ее голова опять начинает медленно покачиваться.

Гай глубоко вздыхает, затем достает из кармана незапечатанную коробочку.

– Они просили меня передать это тебе. Для нас обоих. Свадебный подарок. Возьми.

Он вкладывает коробочку ей в руку. Она сидит и смотрит на нее, не зная, что делать. Гай опять вздыхает, с трудом сдерживая раздражение, и раскрывает для нее коробку, достает маленькую белую баночку. При виде нее от лица Белладонны отливает вся кровь..

– Где они взяли это? – шепчет она, ее голос прерывается.

– Маттео сказал, он приготовил крем по рецептам из книги по садоводству мадам Помпадур.

Она берет баночку у него из рук, медленно отвинчивает крышку и вдыхает аромат. Ее лицо внезапно меняется, она начинает бешено хохотать, чуть ли не впадает в истерику. Грудь вздымается так тяжело, что кажется – она рыдает. Как давно она не смеялась, вдруг понимает Гай. В ее жизни больше нет места смеху.

– Они сами его случайно не испытывали? – сквозь слезы выдавливает она, все еще заходясь от смеха. – Подумать только! Из всех людей на свете – именно Томазино и Маттео. Евнухи.

* * *

Неделя идет за неделей, и ничего не меняется, разве что лиловые круги под глазами Белладонны становятся все чернее. Я прошу Маттео оставаться в Нью-Йорке, пока я не позову его обратно, и он соглашается, не слишком настаивая. Однажды утром я просыпаюсь и понимаю, что учебный год у Брайони скоро закончится. Гай отвезет ее в летний лагерь в Поконосе, а потом не вполне искренне сообщит ей, что дела зовут его в Лондон. В Филадельфии он сядет на самолет и улетит. Дела неотложные, ничего не поделаешь, объясняет он девочке, но не волнуйся, скоро я вернусь. Мне кажется, Брайони, бедняжка, даже рада уехать подальше от бледной больной мамы. Гай клянется всеми взмахами хвоста Базилико, что обязательно навестит ее в родительский день. Нет, нет, больше он ни за что не поедет на Цейлон, где кусачие комары заражают людей лихорадкой денге; он непременно заберет ее в конце лагерной смены и отвезет домой, потому что вряд ли у мамы хватит сил на такое долгое путешествие.

Он уже написал пятьдесят шесть открыток, адресованных его маленькой красоточке, по одной на каждый день лагерной смены, и отправил их в контору Притча. Тот будет пересылать их заказной почтой каждый день, а Брайони сможет хвастаться подружкам, какой чудный у нее дядя Гай в Лондоне, и считать дни до его возвращения.

После отъезда Гая и Брайони я остаюсь в доме один. Наедине с ней – отстраненной, как призрак, и с ним – безмолвным мучителем.

Я не могу спросить ее, что она собирается делать. Она больше не хочет говорить со мной, со своим верным Томазино, с шедевром разрушенной цивилизации. Мне остается только одно – не попадаться ей на глаза.

Я сижу на веранде и подремываю, размышляю о несправедливости бытия и вдруг слышу, как возле моего локтя позвякивают в бокале мятного джулепа кубики льда. Я открываю глаза – на меня, устало улыбаясь, смотрит Гай.

– Знаешь, твои джулепы намного лучше, – сообщает он.

– Я приготовлю тебе еще один, – говорю я, просияв. – Как Брайони? Обжилась в лагере?

– Надеюсь, да, – отвечает Гай. – Я уже успел по ней страшно соскучиться. Где Белладонна?

– Хотел бы я знать, – отвечаю я. Гай кивает, затем идет к себе и ложится спать. Я еще немного сижу на веранде, прислушиваясь к стрекоту сверчков.

Каждая ночь похожа на предыдущую; дни недели проходят в монотонном ожидании. В родительские дни Гай ездит навестить Брайони и снова возвращается. Мы сидим и пьем джулепы или бесцельно бродим по плантации, где туман сгущается все плотнее и плотнее.

Однажды днем она сидит на своей низенькой табуретке перед его камерой и задает один и тот же вопрос. Она боится, что он так никогда и не даст ответа, сколько ни расспрашивай.

Где мое дитя?

Даже Его Светлость стал на вид таким же измученным, как она. Неволя берет с человека страшную плату, высасывает его плоть. Пора бы Его Светлости это узнать.

Где мое дитя?

– Это все, о чем ты можешь спросить? – насмехается он. – Я бы не удивился, приди ты ко мне за советом. Ты катастрофически нерассудительна. Замужество тебе не к лицу. Потому что ты один раз уже была замужем, у тебя была семья, куда лучше подходящая к твоим специфическим, хоть и весьма ограниченным, талантам. – В первый раз он намекает на кольцо у нее на пальце, и ее сердце начинает бешено колотиться. Наконец-то он заговорил об этом. Она вдруг понимает, что ему отчаянно хочется услышать ее ответ. – Однако не могу сказать, что сильно удивлен твоим молчанием, если учесть, за кого именно тебя угораздило выскочить замуж.

– Вы ревнуете, – шепчет она.

Он смеется.

– С ума сошла? Пусть даже у тебя хватило глупости выскочить за моего никчемного сына, мы оба прекрасно знаем, что ты его и близко к себе не подпустишь. Ты можешь прикоснуться только к одному человеку – к твоему господину и повелителю. Такая хорошо обученная особа, как ты, должна бы это понимать. – Его голос становится глухим, он встает и подходит ближе к ней. Она отшатывается, и он снова смеется.

– Даже если ты отдашься ему, все равно ты принадлежишь мне, – говорит он. – Ты моя. Всегда будешь моей. Скажи это. Скажи, что ты моя. Скажи! Кто ты такая?

– Нет, – еле слышно всхлипывает она. – Нет…

– Твоя жизнь – ничто, – продолжает он и старается подойти к ней еще ближе. Его страшный голос окутывает ее. – Без меня ты ничто. Ты – это то, что я из тебя сделал, и ничего больше. Ты принадлежишь мне. Я твой хозяин. Я всегда буду владеть тобой. Ты моя. Скажи.

– Не скажу, – яростно восклицает она, обретя наконец дар речи.

– Скажи! – кричит он. – Скажи!

– Нет, нет, нет! – кричит она в ответ и выбегает из темницы, вверх по лестнице, в кухню, оттуда – к себе в комнату, захлопывает дверь с таким грохотом, что будит меня.

Я лежу в постели, не зная, что делать, как вдруг через пару минут раздается громкий стук в дверь. К моему удивлению, в комнату торопливо вбегает Белладонна. На ней белый шенилевый купальный халат. В такую-то жару? Она опускается на колени возле моего лица. Ее волосы растрепаны, щеки пылают, перепуганные глаза горят изумрудным огнем. Она бессильно опирается на край кровати.

– Томазино, – умоляюще шепчет она. – Нарцисс…

Я – Нарцисс? Да что это с ней? Мои глаза наполняются слезами, не только от жалости к ее огорчениям и обиде, но и потому, что меня радует этот дивный звук: моя милая наконец-то просит о помощи.

– Что? – поспешно спрашиваю я. – Что случилось? Чем я могу помочь?

Ее руки отчаянно трясутся. Она протягивает мне большой коричневый пакет из-под печенья; в нем что-то громко клацает. Я вытряхиваю его содержимое на кровать. Четыре длинные цепи с кожаными манжетами на концах, застегнутые хитроумными замочками. И еще несколько длинных полос черного шелка и маленькая белая баночка – наш свадебный подарок. Господи, где она взяла эти жуткие цепи? Перед глазами у меня туман, внутри все переворачивается. Я складываю все обратно в пакет и заворачиваю верхушку, чтобы не видеть того, что внутри. Я понимаю, чего она от меня хочет.

Она хочет, чтобы я все уладил.

Не делай этого, все должно быть не так, хочется мне сказать ей, но я быстро вскакиваю и бегу в Комнату Нарцисса, золотую, зеркальную. Она уже сложила на полу груду подушек. Я перебрасываю их обратно на кровать и пристегиваю цепи к четырем столбикам, укладываю их аккуратными витками. Ставлю возле кровати, рядом с шелковыми повязками, белую баночку и задумываюсь – что делать дальше? Оборачиваюсь, обвожу взглядом комнату и вдруг вздрагиваю – она стоит в дверях, будто привидение.

– Где Гай? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал обыденно.

– Не могу, – говорит она. – Не могу, не могу, не могу… – Она выбегает из комнаты, и я слышу, как щелкает ключ в замке. С минуту я стою, снова беспомощный, потом выхожу, закрываю дверь и запираю ее, как она только что заперла свою.

Она не выходит из комнаты до самого вечера и весь следующий день. Когда я, как обычно, приношу еду на подносе, то слышу по радио голоса и вижу, как она расхаживает взад-вперед, взад-вперед. Она не смотрит на меня, не говорит ни слова и едва прикасается к еде.

Вы должны смириться с возможностью того, что ваши планы закончатся не так, как вы желаете, – говорил Леандро.

Комната Нарцисса стоит запертая, к цепям никто не прикасается.

Мое место займет Гай, – сказал Притч. – Дозвольте ему помочь вам. В тот раз, я хорошо помню, она ничего не ответила ему. Но теперь она должна подпустить его. Должна. Это невыносимо. Человек не может выдержать такое и сохранить рассудок. Пожалуйста, прошу тебя, молю…

Небо начинает светлеть. Белладонна идет к стенному шкафу, достает коричневый пакет, и внутри у нее что-то щелкает. Она закрывает глаза. Она знает, что делать, может справиться с этим на ощупь. Достает изнутри золотой парчовый корсет и обертывает его вокруг талии, шнурует так туго, как способна без посторонней помощи. Расправляет пальцами пару прозрачных шелковых чулок и надевает их, потом натягивает золотистые подвязки. Нашаривает толстый шенилевый халат и накидывает его, потом открывает глаза, отпирает дверь своей комнаты.

Я слышу, как она бежит по коридору, вниз по лестнице, вниз, к Его Светлости.

Стреляй не спеша. Целься в сердце.

Чтобы разбудить его, она стучит по прутьям решетки. Он в испуге вскакивает. Она распахивает халат и скидывает его на пол.

– Смотри на меня, – велит она скрежещущим, еле слышным голосом. – Смотри! Запомни мой облик, негодяй, ибо ты видишь меня в последний раз. Я иду к нему, к твоему презренному сыну; иду, потому что я этого хочу. – Голос ее звенит почти в истерике. – Ты слышишь меня? Я этого хочу, и ничто меня не остановит!

– Кто ты такая? – злобно спрашивает он, пока его глаза с наслаждением блуждают по ее роскошному телу, о котором он мечтал каждую ночь с тех пор, как обстоятельства вынудили его покинуть ее. – Я тебе запрещаю, слышишь?

– Ты не можешь ничего мне запретить, – в ярости восклицает она. – Это я тебе запрещаю. Теперь он принадлежит мне. А у тебя нет ничего. Ты и сам – ничто.

– Шлюха! Не смей! Нельзя! Не делай этого! Ты моя и только моя! – визжит он. – Ты моя. Скажи это. Скажи!

– Я больше никогда этого тебе не скажу, – кричит в ответ она. – Никогда, никогда, никогда…

– Ты здесь, чтобы служить мне, – вопит он. – Ты моя!

Она молча слушает его крики и брань, окидывает его ледяным взором и старается успокоить дыхание, чтобы хватило сил стоять спокойно. Внезапно он замолкает. «Он боится меня, – с удивлением осознает она. – Он меня боится!» Она натягивает халат и делает шаг к нему, но он, даже вытянув руки, не может ухватить ее.

– Раскрой рот, – произносит она громким жарким шепотом. – Раскрой рот, и я дозволю коснуться меня.

Он зажмуривается и открывает рот, но она уже исчезла.

* * *

Гай просыпается и чувствует, что в комнате что-то не так. Он открывает глаза и садится на постели. Ему кажется, будто он видит сон: в кресле, сгорбившись, сидит Белладонна и смотрит на него. В эту душную знойную ночь на ней толстый купальный халат.

– Что случилось? – в страхе спрашивает он.

Она по-прежнему смотрит на него. Сердце Гая начинает бешено колотиться, он задыхается. Он ждет ее. Всегда будет ждать.

– Ты… – еле слышно произносит она. – Ты меня любишь?

– Да, – серьезно отвечает он. – Люблю. Очень люблю.

– Почему?

– Как ты можешь спрашивать? – говорит он ей с пылкой страстью. – Как же мне не любить тебя, даже такую невозможную, какой ты стала? Я тебя люблю, и все. Ничего не могу поделать. Верю в тебя – и больше ничего.

Когда-то, давным-давно, то же самое говорил ей Леандро.

– Как ты можешь? – кричит она, как кричала тогда. – Ведь я не женщина!

– Неправда! – кричит и Гай. – Зачем ты меня терзаешь?

Она не отвечает, только прикусывает губу и опускает глаза. Ее дрожащие руки лежат на коленях, на пальце блестит кольцо. Потом она, трепеща, встает.

– В Комнате Нарцисса. Через пять минут, – говорит она дрожащим голосом и выбегает.

Гай смотрит на часы. Медленно проходят три минуты, самые долгие в его жизни.

Три крошечных минуты. Три коротких слова.

Кто ты такая?

Где мое дитя?

Он мой отец.

Нет, нет, нет…

Позволь мне войти. Я люблю тебя.

Гай встает с постели и торопливо идет в Комнату Нарцисса, выжидает еще минуту, открывает дверь и запирает ее за собой. Ставни закрыты, шторы задернуты, в комнате стоит непроглядная тьма. Когда его глаза привыкают, он видит на одном из стульев белое пятно – ее купальный халат. Потом ему чудится, будто он видит на постели Белладонну. Возле запястий и лодыжек что-то поблескивает.

«Что она с собой сделала?» – думает он и подходит ближе к кровати. Она лежит на груде подушек, глаза завязаны черной шелковой лентой, запястья и лодыжки прикованы цепями к столбикам кровати.

Нет, нет, нет…

– Возьми меня, Гай, – шепчет она, и он слышит в ее голосе мольбу пополам со страхом. – Возьми, скорее.

– Не так. Не так, как он, – шепчет в ответ Гай. – Я не могу так поступить с тобой. Это должно произойти не так…

– Ты должен, – говорит она, мотая головой из стороны в сторону. – Должен, должен, должен…

Он подходит ближе и осторожно садится возле нее на край кровати. Не может удержаться. Склоняется к ее лицу так близко, что мог бы поцеловать ее, но не смеет. Потом видит, что из-под повязки по ее щекам медленно текут слезы. Белладонна, его дорогая, горячо любимая, в слезах. Та, что никогда не плакала, рыдает в плену.

– Я тебя люблю, – шепчет Гай и склоняется так близко, что мог бы губами снять слезы с ее щек. – Я тебя люблю.

– Пожалуйста, – молит она. – Прошу тебя, скажи это.

«Что сказать?» – чуть не вскрикивает Гай, но уже понимает, что она хочет услышать.

– Кто ты такая? – спрашивает он.

– Я ваша, мой… – произносит она дрожащим голосом, но Гай ласково касается пальцами ее губ, и она замолкает.

– Никогда больше не говори «мой повелитель», – тихим голосом велит ей Гай, поцелуями осушая ее слезы. – Я тебе не господин и не повелитель, и никогда им не стану. Я твой муж, а ты моя жена. А теперь я спрошу снова. Кто ты такая?

– Я твоя, – отвечает она.

– Зачем ты здесь?

– Чтобы исполнять твои желания.

– Что ты станешь делать?

– Все, чего ты захочешь.

– Я хочу тебя, – говорит Гай, и у него перехватывает дыхание. Он трепещет от ее голоса, от запаха, от ее тела, такого близкого к нему. Она этого не скажет, никогда больше не скажет «мой повелитель». Он не может устоять, целует ее шею, выпуклости грудей, кончик носа, губы. Целует ее, и она целует в ответ, очень крепко, будто хочет с его дыханием впитать в себя жизнь и снова вздохнуть свободно.

– Перестань, – вдруг вскрикивает она, и Гай в ужасе отстраняется. Неужели она прогонит его?

«О нет, прошу тебя, только не сейчас, когда мы так близки, не надо, не гони меня…»

– Раскрой ее, – шепчет она. Гай поднимает глаза на столик возле кровати и видит маленькую белую баночку.

– Ты этого хочешь? – Ему кажется, что она кивает. – Я не причиню тебе боли, – произносит он с неизмеримой нежностью. – Честное слово, я никогда тебя не обижу.

Он достает из баночки немного крема и касается ее там, где она хочет, где ни один мужчина не касался ее с тех пор, как…

Он сидит рядом с ней и ждет. Он все еще не снял пижамы. В комнате душно, но он застыл, как ледяная статуя, и ждет. Ждет. Прошу тебя, молю…

Проходит несколько минут.

– Гай, – шепчет она, и ее спина выгибается дугой, ноги сдвигаются. – Гай…

– Чего ты хочешь, моя милая? – шепчет он.

– Тебя, – отвечает она. – Я хочу тебя.

* * *

Я приношу им завтрак на подносе и оставляю у дверей, чтобы Гай мог забрать. Стараюсь не попадаться им на глаза, но на сердце у меня гораздо легче, так легко, как не было уже очень, очень давно.

С каждым днем Гаю требуется все меньше и меньше крема. Постепенно, одну за другой, он отстегивает цепи, потом снимает повязку с глаз и, наконец, медленно раскрывает ставни и отдергивает шторы.

Его Светлость сам не свой. Я звоню брату, все рассказываю ему, и он обещает прилететь, как только сможет.

Туман, застилавший мне глаза, начинает рассеиваться. Особенно после того, как прилетает Маттео и начинает сам готовить пищу для Его Светлости. Мы не обсуждаем его действий. Честно говоря, не могу сказать, что я рад, но должна же эта сага когда-нибудь, наконец, закончиться, верно?

Гай отрывается от Белладонны лишь затем, чтобы, как и обещал, съездить в Поконос и привезти Брайони домой.

Увидев Гая, девочка повисает у него на шее и вглядывается в его лицо.

– Маме стало лучше? – допытывается Брайони. – Да, лучше, я по твоим глазам вижу!

– Да, моя красоточка, – отвечает он. – Ей лучше. – И всю дорогу домой они распевают веселые песенки. Как только машина останавливается, Брайони выскакивает и бежит по лестнице к маме. Белладонна с книгой в руках сидит в кресле возле кровати. Она крепко обнимает дочь.

– Как твой мононуклеоз? Прошел? – осторожно спрашивает Брайони.

– Да, совсем чуть-чуть осталось, – отвечает Белладонна и находит в себе силы улыбнуться по-настоящему. Брайони прикусывает губу – жест такой знакомый, что мне на глаза навертываются слезы. – Дядя Гай помог мне выздороветь.

Да, ей лучше, но трудно выздоравливать, когда внизу, в темноте, томится человек, бормочет проклятия и лязгает цепями, растирая в кровь кожу на руках. У меня больше не хватает сил спускаться в подземелье; я ни на что не пригоден. Но каждый день Маттео докладывает мне, что Его Светлость стал еще более сонлив. На это мы и надеялись – он начнет болеть, постепенно ему будет делаться все хуже, здоровье его будет разрушаться очень медленно, так, что никто ничего не заподозрит. Если, конечно, учесть, где он находится.

С того дня, как Гай впервые пришел в Комнату Нарцисса, Белладонна и Гай совсем не спускаются в темницу. Он переселился в желтую спальню, но каждую ночь либо она приходит к нему, либо он прокрадывается к ней в постель, а потом, пока Брайони не проснулась, возвращается к себе. Еще слишком рано рассказывать что-либо девочке, хотя она, когда придет время узнать, запрыгает от радости.

Мне кажется, им обоим страшновато. Их счастье такое хрупкое, что они боятся искушать судьбу.

* * *

Однажды октябрьским днем Маттео сообщает мне, что Его Светлость выглядит намного хуже. Я говорю Гаю, что наш пленник, кажется, нездоров, и не удивляюсь, когда несколько ночей спустя вижу, как он, рука об руку с Белладонной, крадучись спускается по лестнице. Я никогда не видел, чтобы она вот так касалась мужчины. Этот жест такой естественный, такой живой, даже в спертом воздухе подземелья.

– Пришли позлорадствовать? – саркастическими словами встречает их Его Светлость. – Вам меня не одурачить.

– Я не спрашивал твоего мнения, – перебивает его Гай.

Белладонна сжимает его руку и подходит ближе к Его Светлости. Тот не отрываясь смотрит на нее. Она долго молчит, потом улыбается.

– Кто ты такой? – спрашивает она.

Его Светлость так ошеломлен этим вопросом, что невольно делает шаг назад, но вскоре собирается с духом.

– Ты прекрасно знаешь. Я твой господин и повелитель, – отвечает он, снова придвигаясь ближе. – Ты принадлежишь мне.

Белладонна бледнеет, но и только. Гай становится позади и целует ее в шею. Она поворачивается к нему и на кратчайший миг ласкает его щеку левой рукой. В свете фонаря поблескивает золото ее колец, и, если бы в этот миг она обернулась к Его Светлости, то была бы потрясена внезапной свирепостью, исказившей его лицо. Но, когда она обращает взгляд к нему, тот уже успокоился. Ни следа эмоций.

– Какая трогательная картина, – насмешливо фыркает Его Светлость. – Не хотелось бы мешать такому нежному единению, но искренне полагаю, что между мной и этой леди осталось кое-что недосказанное.

Гай чувствует, что Белладонна в его объятиях напрягается. Ее губы шевелятся, с них готов сорваться вопрос: Где мое дитя? Он целует ее так страстно, что она не может не ответить. Но все-таки она поспешно отстраняется.

– Пусти, – шепчет она, и Гай делает шаг в сторону. Но его рука все еще лежит у нее на плече.

– Я знаю, где твое дитя, – небрежно бросает Его Светлость. – У меня есть то, чего ты хочешь.

– Это все что у тебя осталось, лжец, – яростно бросает она, и Гай испуганно вздрагивает. – Ты ничто! Ничтожество! – Она убегает. Гай безуспешно окликает ее.

– Ну как, хорошо я ее обучил? – спрашивает Его Светлость, трясясь всем телом от гнусного каркающего смеха. – Покорна ли она, как ты и надеялся? Откликается ли на любое твое ненасытное желание? Тебе не хватит мужского задора, чтобы совладать с ней. Пороха маловато.

– Она права, – отвечает Гай, бледнея от гнева. – Ты и впрямь ничтожество.

– Я рассчитывал увидеть побольше пороха в существе, которое называют моим отпрыском. – Его Светлость садится, сложив руки, будто паша, занимающийся делами государства. В этот миг он не похож на узника, который заперт от всего света в черном подземелье и каждый день поглощает с едой щепотку яда. – Но, честно говоря, не могу не признать, что для тебя я значу несколько больше, чем просто ничтожество.

– Зачем ты вообще завел детей? – кричит Гай. – Неужели только для того, чтобы убить мою мать и прикарманить остатки ее богатства?

– Ах ты, жалкая дрожащая тряпка. Неужели тебе хочется знать? – шипит Его Светлость. – Я отвечу тебе, с преогромным удовольствием отвечу. Сразу же после того, как сообщу твоей возлюбленной, где находится ее драгоценное дитя.

Гай, пятясь, удаляется из темницы. В темноте эхом перекатывается торжествующий смех его отца.

* * *

У Его Светлости затруднилось дыхание. Он с трудом говорит, лишь слабо стонет и просит воды.

– Может быть, позвать врача? – бормочет Гай, когда Маттео сообщает ему эту новость. Как будто мне ничего не стоит поднять трубку и вызвать доктора Гринуэя в темницу.

– При необходимости Хаббард мог бы все устроить, – угрюмо отвечаю я. – Но мне кажется, не нужно. – Мне вспоминаются слова, которые он произнес однажды в Клубе «Белладонна».

Finita la commedia.

Мы с братом переглядываемся. Сказать больше нечего, хотя мы рассчитывали, что человек с таким железным здоровьем, как Его Светлость, протянет немного дольше. Он пробыл у нас меньше года. Не сравнить с теми двенадцатью годами, которые она провела у него в плену, замученная и истерзанная.

Нет, мы не скажем ни Белладонне, ни Гаю, кто отравил его отца и чем. Пусть считают, что Его Светлость умирает своей смертью, задушенный собственной бурлящей ненавистью.

Злоба пламенем горит.

Пока Гай наверху разговаривает с Белладонной, Маттео тащит меня вниз, в темницу. Мы шепнем на ухо Его Светлости несколько подходящих к случаю слов, как он нередко шептал ей.

– Кто ты такой? – ласково спрашиваю я.

– Ты покойник, – объясняет Маттео.

– Зачем ты здесь? – продолжаю я.

– Чтобы медленно сдохнуть от яда, – добавляет Маттео.

– Что ты станешь делать?

– Терпеть перед смертью невыносимые муки.

Он смотрит на нас и хочет рассмеяться, но уже поздно.

Мы сидим, забившись в уголок, и ждем Гая с Белладонной. Наконец мы слышим их шаги. Они медленно приближаются к камере, все так же держась за руки.

– Встань, – велит Белладонна Его Светлости, но потом замечает зеленоватый оттенок его кожи, выпускает руку Гая и приближается к койке, на которой лежит узник. Дыхание со скрежетом вырывается у него из груди, он так слаб, что не может сесть, но в глазах сверкает невыразимая злоба.

Белладонна садится на свою табуретку и дрожит всем телом.

– Где мое дитя? – спрашивает она, стараясь скрыть панику в голосе, но ей это не удается.

Губы Его Светлости кривятся в злорадной ухмылке.

– Ты должен поправиться! Я запрещаю тебе умирать! – кричит она. – Запрещаю умирать, пока ты не скажешь, где мое дитя!

Колено мне пронизывает нестерпимая ноющая боль, и я зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать. Маттео берет меня за локоть, но этот сочувственный жест не утешает меня. Слишком поздно. Того, что мы натворили, не исправить.

Его Светлость едва шевелится, и мы остаемся возле него. Долго, очень долго – кажется, несколько часов. Наконец он пытается протянуть руку к ней, тянет свои страшные, горячие, сухие пальцы. Белладонна встает с табуретки, подходит ближе, опускается на колени, но он все равно не может дотянуться.

«Кто ты такая?» – безмолвно шевелятся его губы.

Ее губы шевелятся в ответ. «Я ваша», – хочет произнести она, но с губ не слетает ни звука.

Его Светлость закрывает глаза, его тело содрогается, из горла доносится леденящий душу хрип. Она всматривается в его лицо пустыми, невидящими глазами.

– Нет, – промолвила она. – Нет, нет, нет…

Его Светлость мертв, и Тристан пропал навсегда.

– Надо его похоронить, – говорит Маттео Гаю.

– Нет, я не хочу, чтобы он лежал в могиле. Он останется здесь, пока не скажет, где мое дитя, – говорит Белладонна, ее голос переходит в истерический визг. – Заложите его темницу кирпичом и оставьте, пока он не скажет, где мое дитя!

– Белладонна, – останавливает ее Гай. Ее слова стряхнули с него оцепенение. – Он мертв. Так нельзя.

– Можно! – орет она. – Можно! И нужно! Убирайтесь! Прочь отсюда! Я сама заложу стену, кирпич за кирпичом. Вон отсюда, оставьте меня!

Гай, оторопев от ужаса, смотрит на нее, потом бесцеремонно хватает поперек туловища и взваливает на плечо. Белладонна вырывается, визжит и молотит его кулаками, но она слишком измучена для долгой борьбы. Он несет ее мимо винных бутылок наверх, в кухню.

– Ему не место там, где мы живем и дышим. Если оставить его в доме, его призрак не даст нам покоя, – сурово говорит Гай. – Я этого не потерплю.

– Но я хочу вернуть мое дитя, – произносит она голосом таким упавшим, что я не выдерживаю, выхожу из кухни и сажусь на веранде. Она даже не замечает моего ухода. Для нее я больше не существую.

– Пойдем со мной. – Гай снова подхватывает ее на руки и несет по лестнице наверх, словно она весит не больше Брайони. Она прячет лицо у него на плече. Маттео смотрит им вслед, потом делает мне знак идти за собой.

Той же ночью мы выкапываем в лесу глубокую могилу, потом заворачиваем Его Светлость в саван, будто корень мандрагоры. Несем его наверх, выносим на веранду, кладем на тачку и везем к могиле. Там сваливаем его в яму, закидываем землей и известью – я еще несколько недель назад предусмотрительно попросил садовника сложить ее для нас в сарае. Мы тщательно утаптываем землю, потом кладем поверх глины камни и снова утрамбовываем.

Куда бы ни привела тебя тропа, не сдавайся.

* * *

Маттео уезжает в Нью-Йорк, и наша жизнь постепенно возвращается к привычному ритму. Туман перед моими глазами становится все тоньше, вскоре он едва различим. Но я чувствую свою полнейшую никчемность. Проклятье. Такое уныние не идет к моей комплекции. Поэтому я держусь особняком и размышляю, что станет со мной дальше.

Но однажды днем, когда я сижу у себя в спальне и читаю книгу стихов из библиотеки мадам Помпадур, ко мне приходит Белладонна. Она хлопает дверью, запирает ее, и при виде ее лица мое сердце начинает учащенно биться, а перед глазами мгновенно сгущается прежний туман, будто я вступил в густое облако дыма. Она бросает мне на кровать лопату.

– Ты выкопал мою мандрагору и отравил его, – заявляет она.

Я захлопываю книгу. Сейчас я не могу ей лгать.

– Да, – отвечаю я. – Потому что он отравлял тебя.

– Не твое дело принимать за меня такие решения, – гневно заявляет она. – Как ты посмел? Как ты посмел?

Я решил не говорить ей, что мне помогал Маттео: незачем рушить остаток жизни и ему тоже. Тогда она не разрешит ему поселиться здесь, а они с Аннабет уже продали квартиру и отправили багаж. Сами они не торопясь едут из Нью-Йорка и со дня на день будут здесь. Я считал часы до счастливого мига, когда мой брат навсегда поселится под одной крышей со мной, а Брайони невероятно радуется тому, что Маршалл и Шарлотта тоже будут жить здесь. Она еще сильнее обрадуется, когда Белладонна и Гай объявят о своей «помолвке».