Текст книги "Белладонна"

Автор книги: Карен Молинэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

– Вы совершенно правы, – говорит он. – К тому же это не мое дело. Я больше не стану спрашивать.

– Правильно сделаете.

К счастью, в этот миг из дома выбегает Брайони с Базилико на руках. Мастифы, громко лая, ковыляют за ней. Вся компания удаляется. Глядя им вслед, я слышу, как Гай спрашивает Брайони, не хочет ли она послушать веселую песенку. Девочка опускает Базилико на землю, берет Гая за руку, и он начинает петь:

 
Талли-хо, талли-хо, буфф, квак-квак,
Рыбы, цыплята и старый флаг.
Сказку расскажешь – вернусь просто так.
Талли-хо, талли-хо, буфф, квак-квак.
 

– Хорошая песенка, – хихикает Брайони. – Я тоже знаю одну. Про шпионов. Хотите послушать?

– О, про шпионов? Обожаю! Научишь меня?

– Да, да, научу, научу! – радуется Брайони и начинает петь:

 
Шпионы, шпионы, шпионы, шпионы, шпионы, шпионы,
Тонны и тонны и тонны и тонны шпионов, шпионов, шпионов.
И ничего не сказать,
И ничего не взять,
Потому что вокруг опять и опять
Тонны и тонны и тонны шпионов, шпионов, шпионов,
Тонны и тонны шпионов.
 

Допев, она крутится на месте, падает и смеется.

– А еще ее можно петь про вагоны и про батоны, – сообщает она Гаю.

– Понятно, – отвечает он. – Только мне больше нравится про шпионов. Кто тебя научил этой песенке?

– Томазино. Он был шпионом. И дядя Джек тоже был. И Маттео. Это брат Томазино, близнец. Но он сюда не переехал, потому что женился на Аннабет, потому что ему было очень одиноко.

– Разве Томазино рассказывал тебе, что он был шпионом?

– Нет, не рассказывал, но я и так знаю. Был, когда не был таким толстым, – заговорщическим тоном сообщает она. – Я всегда вижу, когда он врет. У него мизинец начинает подергиваться.

И где это дитя успело нахвататься таких дурных привычек?

– Вот так? – Гай сгибает мизинец и начинает им крутить. Брайони покатывается со смеху. – А кто такой дядя Джек? – спрашивает Гай. – Он тебе в самом деле дядя?

– He-а. Он работает на маму, на Томазино и на Маттео. Он живет в Нью-Йорке, там, где раньше жили мы, в нашем старом доме. С ним остались собачки, чтобы ему не было одиноко.

Что-то слишком часто в этом разговоре заходит речь об одиночестве, вы не находите? Не думайте, что Гай ничего не заметил.

– Это были твои собачки?

– Нет, домашние. Мама говорит, они должны остаться в доме.

– Хочешь, угадаю, как их зовут? – говорит Гай.

– Спорим, не угадаете!

– Гм. Дай-ка подумать. Мисси, Принц и Леди.

– Нет, глупый, это же скучные имена! – смеется Брайони. – Скучные, скучные-прескучные!

– Твоя правда. У меня однажды был пес, его звали Реймонд. Имя очень скучное, но сам пес был страшно веселым. Он был маленький терьер и обожал лаять.

– Что с ним стало?

– Он состарился и умер во сне. Он был хороший пес, прожил хорошую собачью жизнь, и теперь он на небесах для собак – гоняет там кроликов и бабочек.

– Ох. – Ее божественное личико испуганно вспыхивает. – Но мои домашние собачки не умерли. Они остались в Нью-Йорке с дядей Джеком, они ждут меня в гости. А здесь у меня новые собачки.

– Вижу, – говорит Гай. – Как зовут этого малыша?

– Базилико, – гордо отвечает девочка. – Это по-итальянски «базилик». Он карликовая длинношерстная такса. А это Кассиопея, Гектор и Мокрый Нос. Они неаполитанские мастифы. Ко мне, ко мне! – зовет она псов, они слушаются, радостно подбегают и лижут ее в лицо. Базилико с громким лаем скачет вокруг. Он едва достает этим псам до щиколотки.

– Держу пари, эти имена ты придумала сама, – говорит Гай. – Самые хорошие собачьи имена. Гораздо лучше, чем Мисси и Принц.

– И Леди. А что такое пари?

– Все равно что «спорим», – отвечает он. – В Нью-Йорке у тебя тоже были неаполитанские мастифы?

– Не-а. – Она качает головой. – Там были ирландские волкодавы.

– Вот оно что. Ты им тоже придумала хорошие имена?

– Да, конечно. Лягушонок, Дромеди и Будильничек.

Гай смеется.

– Догадываюсь, за что получил свое имя Будильничек.

– Глупый, Будильничек – это девочка. И Лягушонок, и Дромеди тоже.

Ирландский волкодав по имени Дромеди. Каждому ясно, что это имя похоже на Андромеду, произнесенную по-детски.

– Ага, понятно, понятно. – Улыбка Гая становится шире, глубокие голубые глаза искрятся удовольствием. Да, это он заподозрил еще вчера, когда разговаривал с Лорой. Ах ты, самодовольный, проницательный негодяй. Он уверен, что близок к разгадке волнующей весь мир тайны знаменитой Белладонны, и все потому, что он – лучший друг человека, который завел интрижку с женщиной, которая некогда дружила с жизнерадостной итальянкой по имени Беатриче. И все выкрутасы и повороты этой саги привели его к совершенно невинной беседе с хорошенькой малышкой, чьи собаки весело бегают по плантации в Кинг-Генри, штат Виргиния.

Все наши построения, расчеты, тщательные приготовления разбиваются о безобидную болтовню про гланды, собак и шпионов. У Гая в голове засела мысль о том, что Дромеди – это на самом деле Андромеда. Проклятье. Я был прав: за этим Гаем – глаз да глаз. Из него вышел бы хороший шпион. Теперь я уверен: его военные подвиги в Индии и на Цейлоне не сводились к поиску подходящего места для чайных плантаций. Он слишком похож на Леандро и Джека, такой же тихий и настойчивый. И слишком похож на меня: с обаятельным нахальством сует повсюду свой нос, пока не получит нужных ответов.

И слишком похож на Белладонну. Такой же хитрый и терпеливый.

Мне еще сильнее захотелось, чтобы здесь очутился Джек, чтобы было кому излить душу, у кого спросить совета. Нет, к нему обращаться нельзя: было бы жестоко рассказывать Джеку мои подозрения о мужчине, который проявляет интерес к Белладонне. И по телефону такой разговор не проведешь. Но будь Джек здесь, он знал бы, что делать, как справиться с Гаем. Мы можем доверять Джеку, такому честному и прямодушному. Он никогда не пытался шпионить за нами в открытую, хотя ему не меньше, чем Гаю, хотелось знать о Белладонне все.

Эти мужчины, одинаково одержимые и полные ненасытного любопытства по отношению к одной и той же женщине, они так похожи и в то же время совсем разные. Что же делает их такими? В чем сходство между ними, в чем различие? Гай, исполненный безоглядной жажды жизни, скорее всего, стал бы действовать напролом, силой добился бы желаемого, а осмотрительный Джек подавил бы в себе такие порывы. Вот почему Белладонна так доверяет Джеку. Она знает – он никогда не перешагнет черту, за которую уже давно вломился Гай.

Но меня волнует другое. Она интересуется Гаем; никогда с тех пор, как я с ней познакомился, она не проявляла такого интереса ни к одному мужчине. И дело не только в том, что он, впервые увидев Брайони, вдруг стал сам не свой.

 
И ничего не сказать,
Потому что вокруг опять и опять
Тонны и тонны и тонны шпионов, шпионов, шпионов.
 

За столь короткое время Гай успел выяснить так много. Он наверняка уверен, что эта информация бесценна и он может позволить себе выжидать с непроницаемым видом. А потом назовет цену.

Интересно, что он намеревается делать дальше. Лично я знаю только, чего я делать категорически не собираюсь.

Я не собираюсь ничего рассказывать Белладонне.

* * *

Я верчусь перед зеркалом и любуюсь покроем моего снежно-белого смокинга, сшитого к завтрашнему празднику, как вдруг звонит телефон. Вилли сообщает мне, что это Притч. Великолепно. Может быть, у него хорошие новости. Долгожданная смерть приятно скрасит завтрашний вечер.

– Преставился наконец, – довольным голосом заявляет Притч.

– Мое сердце разрывается, – откликаюсь я, с трудом сдерживая радость. Наконец-то хоть один из них отдал концы. Сколько еще осталось? Я прошу Вилли, чтобы он сказал Контессе снять трубку. – Прах во прах вернется, пепел к пеплу. Собаке – собачья смерть. Каковы дальнейшие шаги?

– Отпевание состоится через три дня в церкви святого Мартина. А тем временем запустим в дом первую команду уборщиков. Продезинфицировать комнату, где лежал больной. Надеюсь, вы меня понимаете. – Конечно же, я понимаю. – Вторая команда вступит в действие во время отпевания.

– Притч, это уж слишком, – смеюсь я. – Даже у меня не хватило бы наглости обшаривать вещи человека прямо во время его похорон.

– А где найдешь время лучше? – спрашивает Притч. Я будто воочию вижу, как он пожимает плечами. Вот порадуется наш преданный Притч, изучая бумаги, банковские счета, дневники. Письма к друзьям, которые сэр Патти не успел сжечь перед роковой поездкой в Америку. А с чего ему должно было прийти в голову, что бумаги нужно сжечь? – На похоронах будет присутствовать только узкий круг самых близких, в том числе, конечно, я.

– Конечно.

– В скором времени сообщу самые свежие новости.

– Здравствуйте, Гаррис, – говорит Белладонна. Только сейчас я понял, что она слышала почти весь разговор. А я и не заметил, как она подняла трубку.

– Здравствуйте, – говорит он. – Рад слышать ваш голос.

– Рада слышать вашу новость, – отвечает она.

– Да, мадам. Чем еще могу быть полезен?

– Позвоните мне, как только опознаете всех, кто придет на похороны.

– Обязательно. Я уже пустил в действие дополнительные силы.

– Благодарю вас, – говорит она. – Весьма признательна.

– Рад служить, – отвечает он и вешает трубку.

Вот мы и еще ближе к цели. Но сейчас нам пора готовиться к празднику. Вскоре дом наполнится шумными незнакомцами, которые будут с жадностью прихлебывать мятный джулеп и хватать грязными лапами наши прелестные безделушки. Я знаю, Белладонна с ужасом ждет этого вечера. Она уже сказала мне, что не пойдет на барбекью в честь крещения Эзры и Изекиля. Так я и думал. Ей слишком тяжело видеть близнецов. Брайони уже сократила их имена: Из и Зик; она спрашивает маму, нельзя ли ей заиметь собственного братика. Белладонна только улыбнулась и сказала, что подумает.

Сегодня в нашем доме не будет места мыслям о младенцах. Белладонна не наденет маски: она и так скрыла свое лицо. Ее нервы напряжены, как стальные канаты.

Как стальной капкан, готовый захлопнуться.

15
Созданы друг для друга

Богатые ничего не смыслят в деньгах.

К такому выводу я прихожу благоуханным июньским вечером, когда гости начинают прибывать на долгожданный праздник, которым закончатся все праздники в Ла Каза делла Фениче.

Они неправильно произносят название – Фениция. Рифмуется с Венецией. Если бы хоть кто-нибудь из них съездил в Венецию, он бы наверняка заметил там знаменитый оперный театр Ла Фениче. Но не обращайте внимания. Я просто придираюсь. Ну какая нелегкая понесет их в Венецию смотреть незнамо на что, если дома, в Кинг-Генри, они могут увидеть все самые красивые зрелища мира?

По крайней мере, все эти пейзажи казались мне очень красивыми сегодня с утра, когда я принимал гостей на роскошном пикнике для арендаторов. Дети резвились вовсю, в передышках между салочками и футбольными схватками подбегали сжевать кусочек жареного цыпленка или ребрышко, попробовать несравненные булочки и печенья, которые напекла Бьянка. Гай пользовался бешеным успехом – гонял мяч до изнеможения, показывал всем желающим свое кольцо, таинственным образом меняющее цвет с красного на зеленый, если его потереть. Взрослые с наслаждением вытянули ноги на садовых стульях, на одеялах, чашку за чашкой поглощали мой знаменитый пунш, приправленный бурбоном, пряностями и травками из сада. Все работы, кроме кормления животных, были отменены, мы дружно приналегли, чтобы побыстрее покончить с повседневными обязанностями. Когда чудесный южный пунш ударяет в голову, так приятно посмеяться над суматошно кудахчущими курами.

– Вот во что превратятся все гости к концу вечера, – заявил я, обращаясь одновременно к курятнику и к собравшейся публике. – Будут, как наши курочки, копаться в земле, выискивая червяков.

Когда после обеда все разошлись подремать, мы с Лорой укрылись на балконе второго этажа, любуясь зеленым пейзажем, убегавшим вдаль от наших ног.

– Расскажите, как вы познакомились с Хью, – попросил я. Белладонна велела мне уточнить детали, и сейчас самый подходящий случай. – Воссоздайте его образ, тогда вечером, когда он появится, это произойдет, как по мановению волшебной палочки.

– Мы встретились случайно, – ответила Лора, откидываясь на спинку кресла. Она была рада поговорить о нем. – На вечеринке у наших знакомых в Девоне, года полтора назад. До этого я лишь слышала его имя. Хью Тревенен. И, конечно, знала о его жене, Николь, леди Пембридж. О ней знали все в нашем кругу.

– Вы хотите сказать – знали, во сколько она ценит свои милости? – грубовато осведомился я.

– Нет, насколько она их не ценит, – ответила Лора. – Эндрю, разумеется, был «очень занят», так что я пошла одна. У Николь тоже нашлись какие-то дела. Я приехала немного пораньше и перед обедом вышла прогуляться. Вернувшись, поднялась наверх – принять ванну и переодеться. Дом был выстроен по последнему слову цивилизации, – засмеялась она. – Почти во всех гостевых спальнях имелись отдельные ванные. Я вошла в свою комнату, присела на кровать, сняла туфли и начала стягивать чулки, как вдруг поняла, что в ванне уже кто-то есть. Этот человек напевал, довольно фальшиво. – Она улыбнулась. – Точнее сказать, страшно фальшивил. Я совершенно растерялась, не знала, что делать – то ли постучать в дверь ванной, то ли пойти отыскать слуг, как вдруг дверь открылась, и он вышел. Бедняжка, на нем было только полотенце.

– Хорошо, что хоть его успел повязать, – вставил я.

– Верно. – При этом воспоминании она широко улыбнулась. – «Боже мой», – воскликнул он, увидев меня. – «В чем дело? Кто вы такая?»

«Я собиралась задать тот же вопрос вам, – ответила я. – И, полагаю, вы должны объясниться, поскольку эта комната – моя».

«Боже мой, – опять сказал он. – Наверное, произошла ужасная ошибка».

«Или нелепый розыгрыш».

«Искренне прошу прощения, – сказал он. – Мне очень жаль. Я понятия не имел…»

«Вы хотите сказать, что не заметили в ванной всех этих женских вещичек?» – поддразнила я. Он покраснел, как вареный рак, смутился настолько, что я уже не могла ни бояться его, ни злиться.

«Я опоздал, очень торопился и в спешке ничего не заметил… Ох, Боже мой. Я не подумал. Какой я болван».

Он опустился в кресло, а я пошла в ванную и принесла ему свой халат. Надевая его, он не знал, куда спрятать глаза. «Я сейчас же оденусь в ванной, отыщу слуг и скажу, чтобы они перенесли мои вещи, – сказал он. – Не понимаю. Такого… такого со мной никогда не случалось. Простите, ради Бога». Ну, к этому времени с меня уже слетел шок, и я начала находить ситуацию забавной. Кроме того, он был очень красив и страшно смущался. «Нет, – ответила я. – Вы лучше оденьтесь здесь, а я тем временем приму ванну». Он озадаченно молчал. «Нет, правда, – сказала я. Не понимаю, откуда у меня взялась такая храбрость. – Раз уж мы оба здесь, сделаем вид, что для нас это дело обычное. Я мигом». Я схватила платье и свои вещи, мгновенно приняла ванну, накинула платье, швырнула на лицо немного пудры и губной помады. Почему-то я очень боялась, что, когда я выйду, он уже уйдет.

– Но он не ушел, – предположил я.

– Нет, он сидел на том же самом месте, в том же кресле, только уже полностью одетый. Он поднял глаза на меня, все еще смущаясь, и улыбнулся. «Вы очень красивы», – сказал он. Я не знала, что ответить, поэтому попросила застегнуть мне платье. Он послушался, его пальцы дрожали. Потом он сел опять, а я стала примерять украшения.

«Знаете, – сказал он. – Мне кажется, за все годы семейной жизни я ни разу не видел, как моя жена одевается».

Когда он сказал «жена», в его голосе было что-то такое, что запало мне в сердце, – промолвила Лора, взглянув на меня. – «Знаете, – ответила я ему, – за все годы моей семейной жизни я, честное слово, ни разу не видела, как мой муж одевается». Мы оба рассмеялись.

– Довольно интимное начало, – заметил я. – Когда люди одеты не полностью, это иногда выглядит соблазнительнее, чем обнаженное тело.

– Слова «Эндрю» и «соблазнительный» как-то плохо сочетаются друг с другом.

– Что же было дальше? – поторопил я.

– Мы выглянули в коридор, убедились, что никого нет, и украдкой выскользнули из комнаты. Он предположил, что кто-то нарочно хочет посмеяться над ним.

– Например, сделать фотографии, свидетельствующие о супружеской измене, – подсказал я.

– Совершенно верно. Но позже мы выяснили, что это была всего лишь ошибка прислуги. Точнее, выяснил Гай.

– Тогда-то вы и познакомились с Гаем?

– Да. Гай и Хью – лучшие друзья. Хью сказал, ему нужно поговорить с Гаем, потому что Гай способен уладить все что угодно.

О, еще бы!

– В гостиной стоял серебряный поднос с конвертами; из них каждый джентльмен должен был узнать имя дамы, которую он будет сопровождать к обеду, – продолжала Лора. – Я увидела, что человек, который был со мной в комнате, отвел кого-то в сторону; я решила, что это и есть Гай. Я заметила, что оба смотрят на меня. Мне казалось, что все на меня смотрят. – Она вспыхнула, и, как обычно, ее лицо и шея покрылись нежным розовым румянцем.

«Тебе повезло, – сказал ему Гай. – Интересная штучка». «Верно, – согласился Хью. – Но я понятия не имею, кто она такая. Понимаешь, я, болван, в суматохе забыл спросить, как ее зовут». Это он мне потом рассказал, – пояснила Лора. – Мы оба забыли познакомиться.

– На сцене появляется злодей, – сказал я. – Наш дорогой Гай.

– На самом деле он совсем не плохой, надо только узнать его получше. Честное слово, он очень хороший. Он представился, рассказал мне о Хью Тревенене и его жене Николь, леди Пембридж, и сказал, что знакомство со мной – лучшее, что случилось с ним в жизни. И все это за пять минут до обеда. Хоть это и смешно, но я немного успокоилась. Потом Гай шепнул, что на всякий случай нам лучше не сидеть за обедом вместе. «Кроме того, – сказал он, – обеды проходят интереснее всего, если посадить рядом людей, которые терпеть друг друга не могут. Например, жену с любовницей или унылого драматурга с его самым злейшим критиком. Привкус ненависти идет на пользу самой скучной беседе». – Она снова рассмеялась. – Я до сих пор помню его речь слово в слово, потому что это было так… не знаю, оригинально, что ли.

– И так правильно, и так уместно, – кивнул я. – Как прошел обед?

– Почти не помню, – ответила она. – Мы с Хью изо всех сил старались не смотреть друг на друга, но ничего не получалось. Я могла думать только об одном – о том, что это прекрасное чувство таит в себе оттенок настороженности, что в Хью есть какое-то обреченное выжидание, будто он садится на диван и ждет, что еду унесут у него из-под носа, пока он не успел даже притронуться к ней. Мне казалось, его преследует убеждение, что ему всегда суждено разочаровываться и огорчаться. И потом я поняла: этими же словами я могу описать и себя. После обеда я могла думать только о Хью, – продолжала она. – Как мне хотелось, поднявшись наверх, обнаружить его у меня в комнате!

– Вы не обидитесь, если я спрошу: вы нашли его там? – поинтересовался я.

– Нет, не обижусь, – ответила она, ее глаза смеялись. – Я его там не нашла. В ту ночь. Я ужасно жалела. Но это было бы слишком опасно. Мне не хотелось рисковать. Я боялась, что кто-нибудь застанет нас вместе и радостно доложит моему мужу. Или жене Хью.

– По-моему, пора познакомить Эндрю с Николь, – сказал я. – Мне кажется, из них вышла бы отличная пара.

– Это верно, – со вздохом ответила Лора. – Но, к сожалению, все не так просто.

– Никогда не бывает просто. Продолжайте, прошу вас. – Я догадывался, что впереди меня ждет самое интересное.

– На следующее утро я лежала на диване в гостиной, перед камином, и тут вошли две гостьи и начали сплетничать о Хью и Николь, – сказала Лора. – Они не знали, что я здесь и все слышу. Я лежала и думала, что мне делать, как вдруг увидела Гая. Он вошел из сада, бросил один взгляд на меня, другой на них и сразу все понял. Тогда-то я и узнала, что Гай – настоящий друг.

«Леди, – сказал он, приближаясь вразвалочку. Жизненная сила так и била из него. Я видела всю эту сцену в зеркале. – Передо мной стоит дилемма, и только вы поможете ее решить. Что мне делать – пойти наверх и вздремнуть немного перед ленчем или же насладиться красотами природы… но в этом случае мне понадобится общество таких восхитительных созданий, как вы». – Он поцеловал им руки. Они, естественно, захихикали и заявили, что не одеты для прогулки.

– Слава Гая идет впереди него, – заметил я. – Он всегда был прирожденным соблазнителем?

– Не знаю, – ответила Лора с восторженной улыбкой. – Но этих двух дам он соблазнил мгновенно. Сказал, что, если они успеют надеть резиновые сапожки и вернутся ровно через семь минут, то он их возьмет. Они убежали, а Гай подошел ко мне, склонился над диваном и сказал, что Хью ждет, его комната в конце коридора, напротив рыцаря в блестящих латах. Вот как все началось.

– Напротив рыцарских доспехов. – Я глубоко вздохнул. Как я ненавижу несчастливые романы. – Что думаете делать дальше?

– Не знаю, – печально отвечает Лора. – Белладонна – та, из клуба – дала мне адрес одного детектива в Лондоне, но он сказал, что мы не должны оставить в этом деле ни единой лазейки. А это труднее всего. Эндрю, при всем его распутстве, не хочет развода.

– Может быть, он не хочет расставаться с вашими деньгами?

– Да, конечно, но мне нужно думать и о детях. Как Хью думает о своих.

– Эндрю знает о Хью?

– Нет, вряд ли. – Она знакомым жестом поправляет волосы. – Я страшно боюсь, что он узнает, и на этом все кончится. Вот почему нам так нужен Гай. Я не могла бы встречаться с Хью, если бы Гай не помогал нам, не следил, чтобы все было шито-крыто. Он такой молодец.

Она снова вздохнула, и мы долго сидели в молчании, размышляя о невозможности любви.

* * *

Начинают прибывать гости. Мы заставляем их выстраивать свои сверкающие хромом железные чудовища в аккуратный ряд на взлетно-посадочной полосе. Билли и Вилли составили список, полный перекрестных ссылок, в котором каждому номерному знаку, тщательно сфотографированному скрытыми камерами, соответствовал человек, в нем приехавший. Сегодня вечером все организовано с военной четкостью. Повсюду расставлены шпионы из службы безопасности, одетые в белые смокинги, с неизменными серебряными бокалами ледяного мятного джулепа в руках; их едва ли не больше, чем гостей. Естественно, следить за таким огромным поместьем и всеми гостями гораздо труднее, чем за клубом «Белладонна», поэтому мы немного нервничаем.

Но ничего не поделаешь. Мы утешаем себя тем, что этот вечер скоро кончится.

Белладонна стоит у парадного входа – чарующее воплощение безмятежной элегантности. В колье поблескивает рубин, оттеняющий цвет ее глаз, с ним сочетаются жемчужные серьги с рубинами. Густые каштановые волосы собраны в пучок по примеру Лоры, губы подкрашены темно-розовой помадой. На ней необычайно привлекательное бледно-зеленое платье без бретелей из мягкого атласа, плотно стянутое на талии и летящее у щиколоток, руки обтянуты атласными перчатками длиной по локоть, чтобы ей не пришлось касаться ничьей руки. На пальцах нет ни единого кольца, хотя многие гостьи позаимствовали у знаменитого клуба, о котором они столько наслышаны, моду на перстни.

Белладонна заставляет себя слегка улыбаться, поэтому гостям не приходит в голову, что она считает минуты до их ухода. Она уже выдержала преувеличенные комплименты Робертсонов и их зардевшейся гостьи – Нэнси. Самые любезные приветствия у нее приготовлены для хозяина лесопилки Купера Марринера, который при виде гостеприимной хозяйки заливается таким нежным оттенком красно-коричневого цвета, что мне приходится ущипнуть себя за руку, чтобы не рассмеяться. Мы выслушали рассказ о борзых собаках Блэкултеров, о том, как Лейтоны не сумели как следует украсить свой дом и о том, как тяжело приходится с этими, ну, вы сами понимаете, ужасными людьми. При этих словах гости искоса поглядывают на Брайони и Сюзанну, которые весело порхают из комнаты в комнату, обсуждая невероятно перегруженные драгоценностями платья шикарных дам. Контесса что-то вежливо бормочет, не желая глотать наживку. Она знает, что давно стала притчей во языцех – в округе только и разговоров, как непристойно сдружилась она с нежелательными личностями. Это, наверное, потому, что она долго прожила в Европе, говорят себе они. Эти варвары ничего не понимают. Зато мы в Кинг-Генри знаем ответ на все вопросы. Он, да будет вам известно, кроется в бутылке с бурбоном.

Алкоголь – хорошее консервирующее средство. Они все хорошо промаринованы.

Белладонна стойко не выказывает усталости, а гости текут и текут рекой, благоговейно разбредаются по дому, топают ногами, постукивают по стеклянной крыше бассейна с рыбами в малой столовой, стараются не хватать руками ценные безделушки в других комнатах – пока наконец не замечают, что на них без улыбки смотрит официант с подносом крабовых канапе в руке и с кобурой на боку. Тогда они рысцой мчатся к буфетным столикам на веранде, ломящимся под тяжестью блюд, или к бару, где выстроились бесконечные вереницы бокалов с пуншем и джулепом. Затем наступает пора закружиться в танце посреди медного бального зала, где оркестр наигрывает мелодии Кола Портера, и жизнь кажется прекрасной.

Проходит час, другой, Белладонна пресыщается и уходит глотнуть свежего воздуха наверх, в голубую спальню, оставляя дверь чуть-чуть приоткрытой. Там она находит подавленную Лору – та сидит и ждет в одном из двух серебристо-голубых кожаных кресел с подголовниками. Она повернула его к балкону, который тянется чуть ли не во всю длину второго этажа. Женщины переглядываются, но не произносят ни слова. О, если бы Белладонна смогла хоть немного раскрыться и завести подругу. Если бы…

Дверь распахивается, и они слышат тихий шелест атласных юбок. Раздается глухой стук – это два довольно массивных тела опускаются на диван у двери. Гостьи не догадываются, что в высоких креслах, обращенных к балкону, кто-то сидит.

– Видела, какой у нее канделябр? – спрашивает одна из гостий с глубоким протяжным акцентом. – Мне говорили, он стоит по меньшей мере сорок пять тысяч долларов. А то и все пятьдесят.

– И не говори, – откликается другая. – Интересно, сколько же у нее денег?

– Куры не клюют.

– И как, хотелось бы знать, она их заработала?

– Как обычно. Лежа на спине.

Глаза Белладонны прищуриваются, Лора хмурит брови. На самом деле Белладонна считает этих дам самыми забавными созданиями, каких ей довелось услышать за этот вечер, но она, естественно, не собирается радовать их таким признанием.

– Боже мой, Ширли Марринер, ты испорченная девчонка!

– Не хуже тебя, Летиция Блэкуотер.

– И слава Богу.

Наступает короткая пауза, в продолжение которой Ширли и Летиция наслаждаются своим моральным превосходством. Ширли облачена в ярко-голубое платье из тафты поверх такого количества нижних юбочек, что под ними можно было бы спрятать целое войско; завершает ее ансамбль шляпка с фазаньим пером. На кремовом платье Летиции пузырятся бесчисленные оборки, и кажется, будто она сидит в лужице растаявшего шербета. Но что хуже всего – на их каблуках поблескивают целые гирлянды искусственных бриллиантов. Мало того что весь Нью-Йорк кинулся, в подражание нам, носить кольца поверх перчаток и устраивать тематические маскарады, но увидеть туфли в стиле Белладонны на провинциальном балу в Виргинии – это уж чересчур! Нет, надо что-то предпринимать, и немедленно!

– А как тебе нравится эта языческая комната с чудовищными статуями? Не годится добропорядочной христианке заводить в доме такие вещи!

– А безобразные голые фигуры в салоне? Какой стыд!

– А гнусные рыбешки в столовой? Отвратительно!

– А ее дочка играет с этой противной негритянкой! Невообразимо!

– Не хотела бы я, чтобы моя Мелисса играла с такими подругами.

– Или моя Полли.

– Ни за что.

– Диппи говорит, она была замужем за каким-то мерзким итальяшкой, поэтому у нее и хватает наглости величать себя Контессой. Да она такая же Контесса, как я – мамаша Эйзенхауэр!

Лора прикусывает губу, но Белладонна качает головой и делает ей знак хранить молчание. Наконец две перезрелые дебютантки с трудом поднимаются с дивана, вздыхают от счастливой злости и, сунув любопытный нос во все комнаты на втором этаже, возвращаются на первый этаж, где идет веселье.

Впервые за вечер Белладонна от души улыбается. Не говоря ни слова, она встает, оставляет Лору в комнате, находит меня и кое-что шепчет мне на ухо. Я нахожу ее идею блестящей, отправляюсь искать Орландо, привожу его в бальный зал, мы поправляем галстуки и галантным шагом направляемся к Ширли и Летиции. Они стоят возле чаши с пуншем в сверкающем медном зале и с увлечением сплетничают. Мы низко кланяемся – при этом я опираюсь на одну из тросточек с львиными головами от Леандро – и приглашаем их на танец.

Щебеча и чирикая так, что хватило бы на целый зоомагазин, Ширли и Летиция отвешивают глубокие неуклюжие реверансы. Им очень льстит, что на них обратили внимание двое мужчин, столь близких к Контессе. Они поднимаются, я огибаю их и подаю руку. На радостях они не замечают, что я коротко взмахиваю тросточкой. Острое, как бритва, лезвие наискосок подсекает оба сверкающих каблука Ширли. Все происходит в мгновение ока, никто ничего не заметил. Ловкость рук, видите ли.

Орландо уводит Летицию, а Ширли кокетливо хлопает ресницами, глядя на меня. Я вручаю тросточку официанту, раздающему пунш.

– Я считаюсь лучшей танцовщицей в округе, – самодовольно говорит мне Ширли, когда начинается музыка. Она ведет меня по всему танцевальному залу, дабы показаться перед всеми гостями без исключения.

– Значит, мне повезло выбрать такую восхитительную партнершу, – отвечаю я, и ее улыбка становится еще самодовольнее.

Но всего через минуту-другую бурного кружения в вальсе у Ширли отваливаются каблуки. Она издает хриплый резкий вскрик и неуклюже наступает мне на ноги.

– Что с вами случилось, милая леди? – спрашиваю я. В моем голосе звучит глубочайшая забота. – Вы не ушиблись?

– Каблуки! – вскрикивает она. – Мои роскошные каблуки от Белладонны!

Она не совсем права. Каблуки у нее от лукавого.

Я помогаю Ширли целой и невредимой покинуть бальный зал. Она, хромая, удаляется, а добравшись до стены, где можно стоять без посторонней помощи, сердито отталкивает мою руку. Все гости взирают на нее с плохо скрытой насмешкой, а кое-кто из дам громко хихикает. Плотно стиснув губы, Ширли снимает туфли и ковыляет к креслу, чтобы получше рассмотреть, что с ними случилось. Обычные каблуки так не ломаются. Тем более сделанные на заказ специально для Ширли Марринер.

На ее фазанье перо падает тень. Ширли поднимает голову и видит, что на нее с вежливой отрешенностью смотрит Контесса.

– Сорок восемь тысяч шестьсот пятьдесят пять долларов двадцать четыре цента, – холодно сообщает Контесса и отворачивается к гостям. – Но такой канделябр стоит любых денег, вы не находите?