Текст книги "Утраченная невинность"

Автор книги: Карен Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

Глава четырнадцатая

Трудный день длился целую вечность, но наконец и он умер вместе с последними отсветами багрового заката. Дафна так и не пришла. Есть не хотелось, но Эшер все-таки поужинал. Если бы он этого не сделал, то Клуни наверняка прочла бы ему нотацию; Эшер решил не искушать судьбу, чтобы не получить вместо десерта добрую порцию упреков в неблагодарности за старания поварихи. У него не было ни сил, ни желания выслушивать их. Тем более что головная боль вернулась и мучила его сильнее, чем раньше.

Увидимся в усыпальнице.

Когда приблизилось назначенное время, он достал из шкафа плащ, накинул его на плечи и вышел из кабинета. Башня погружалась в тишину. Сверху доносились едва слышные голоса: Клуни и ее подружки-горничные зажигали светильники на лестничных площадках. Хлопнула дверь. Кто-то засмеялся. Кто-то выругался. Похоже, Уиллер. Вздохнув, Эшер положил ладонь на перила и спустился вниз. Незаметно проскользнув в двери, он направился в сторону дворца.

Гар ждал его у входа в усыпальницу со светильником, внутри которого горела свеча. Выглядел он раздраженным.

– Наконец-то. Я же сказал, через два часа после заката. Ты что, счет времени потерял?

– Не думал, что уже так поздно.

– Поздновато. Идем.

Гар толкнул двери усыпальницы и вошел внутрь. Эшер медлил – нарастающее чувство опасности вдруг наполнило его и, подобно морской волне, смыло все прочие эмоции. Наконец, решившись, он двинулся вслед за королем.

В склепе, предназначенном для упокоения семьи Гара, он увидел еще три горящих светильника, расставленных возле стен. На белых стенах и каменных плитах пола плясали прихотливые тени. На незаконченной статуе Борна лежал матово-белый шар.

– Что это за штука?

Гар взглянул на него.

– Погодный Глаз. Подойди, не бойся.

Эшер, как зачарованный, неуверенно сделал шаг вперед.

– У него внутри разноцветные огни…

– Это Погодная Магия, – объяснил Гар, доставая из сумки, лежащей на полу, растрепанную и на вид очень старую книгу.

– А это что? – спросил Эшер, кивнув на фолиант.

– Собрание заклинаний и магических формул, которыми пользуется Главный маг. Сегодня днем я вынес его вместе с Глазом из кабинета Дурма. Сейчас все остальные его книги и бумаги укладывают в ящик, чтобы перевезти в Башню. Один месяц – это не так много, Эшер. Я не намерен терять ни минуты.

Эшер помрачнел, на душе стало еще тяжелее.

– Значит, ты наложил руку на библиотеку и прочее барахло Дурма. И я к этому причастен!

– Само собой, – подтвердил Гар. В голосе его звучало явное нетерпение. – Если ты намерен сохранить Стену Барлы, то должен для этого использовать Погодную Магию. По крайней мере попытаться ее использовать. Не знаю, сработают ли заклинания и формулы, если вместо Главного мага использовать их станешь ты. Понятия не имею, сработают ли они вообще, если учесть, что ты олк. Однако выбора у нас нет. Надо попробовать. И сделать это тайно; для того мы и встретились здесь.

Эшер уставился на Глаз. Во рту пересохло, сердце стучало все быстрее.

– А если не сработают? Если не захотят? Что со мной будет?

Гар пожал плечами.

– Этого я тоже не знаю. Но наша магия берет начало от самой Барлы. Не думаю, что она создавала ее для причинения вреда. Или убийства.

В душе Эшера закипал гнев, и страх отступал, уступая ему место.

– Она уже шесть веков как умерла, и ты с ней знаком не был. Как можно угадать, для чего она ее создавала – во имя добра или во имя зла?

Гар помолчал, угрюмо уставившись в плиты пола, потом поднял взгляд.

– У тебя есть другие предложения?

– Возможно.

– И какие же, если не секрет?

– А, пропади все пропадом! – воскликнул Эшер и с силой провел ладонью по лицу. – Ладно, давай поскорее с этим закончим.

Гар кивнул.

– Согласен.

Они уселись на каменный пол напротив друг друга. В ладонях Гар держал Погодный Глаз, а открытую книгу с заклинаниями пристроил на коленях.

– Честно предупреждаю: может быть больно.

Эшер закатил глаза.

– Ты еще будешь мне рассказывать.

– Поскольку древним языком доранцев ты не владеешь, я стану читать вслух, а тебе придется повторять за мной. Если то, что случилось в Погодной Палате, не было сном, то тебе подчинятся магические силы, которые использует Главный маг.

– А если не подчинятся?

– Тогда – да здравствует король Конройд, – мрачно ответил Гар.

Эшер посмотрел на жемчужно-белый Погодный Глаз.

– Боль будет сильная?

– Я вытерпел, – ответил Гар и протянул ему шар.

Погодный Глаз оказался удивительно тяжелым. И почти живым. По крайней мере, обладающим сознанием. Под его поверхностью переливались разноцветные огни, а в лад с ними потекли мысли и чувства Эшера. Его ладони бессознательно приняли форму колыбели.

– Правильно, – одобрил Гар. – Вот так его и держи. Надежно, но бережно. Закрой глаза. Дыши. Хорошо. А теперь… ты готов?

Холодный воздух склепа словно застрял у Эшера в горле. Готов? Проклятие! Готовым он себя не считал. Разве кто-нибудь способен приготовиться к такому? Он промычал нечто невразумительное.

– Хорошо, – негромко произнес Гар. Послышался шелест страниц, шуршание пергамента – он перелистывал книгу Дурма. – Повторяй за мной:

Харак долани макет…

Голова шла кругом, сердце неистово колотилось, но Эшер облизал сухие губы и принялся повторять эту тарабарщину.

– Харак долани макет…

Как только он произнес последнее слово, шар в его ладонях вздрогнул. Эшер ощутил тепло и проснувшуюся энергию. Подняв веки, он посмотрел на Глаз и увидел водоворот, в котором слились золотые, зеленые, фиолетовые и пурпурные магические потоки. И это чудо он держал в ладонях… Внезапно Эшер почувствовал, что падает в этот водоворот и погружается в него с головой. Из какого-то невероятного далека до него доносился голос Гара, и он вторил ему, произнося слова, значения которых даже не надеялся постичь.

Где-то в глубине его сознания раскрылось некое тайное место, о существовании которого он раньше и не подозревал. Оно словно распустилось, расцвело, как расцветает роза от ласкового поцелуя солнца. Глаз сиял столь ослепительно, что, казалось, на него невозможно смотреть, но Эшер мог и смотрел. Смотрел в сердце волшебного шара и чувствовал, что смотрит в сердце самой магии. Вновь раскрывшееся пространство внутри него наполнилось образами, а вместе с ними пришли слова и знание…

И сила.

Он почувствовал, как тяжело вздымается грудь, как он прерывисто дышит. Жар и сияние Глаза вырвались за оболочку, проникли сквозь кожу Эшера, как горячее сладкое вино сквозь скатерть, и теперь он сам стал Глазом, от которого исходило магическое свечение. Магия пропитала, прожгла его до мозга костей, и мир окрасился в пурпурно-золотистые тона.

Никакой боли не было.

Гар все еще читал; он слышал голос друга, хотя стоял на пороге открывшегося ему пламенного мира. Слова долетали как бы с далекого берега, и он позволял сознанию воспринимать их. Он вдыхал и выдыхал звуки, будто это был фимиам или дым, исходящий от благовонных свечей Дафны. Наполнявшая его сила бурлила и вскипала, словно волна, порожденная океаном – глубокая, мощная и неудержимая. Он снова чувствовал себя ребенком. Вспомнилось, как отец бросил его через борт лодки в воду, чтобы он научился плавать.

– Не борись с ней, мальчик! Все равно не победишь! Доверься ей, просто доверься! Она будет держать тебя нежно, как женщина, если только ты доверишься! Доверься ей…

И он решил довериться теперь, как сделал это тогда, давным-давно. Он позволил волне силы овладеть им, поднять, утащить вглубь и бросить ввысь. Он слышал, что кричит – то был вопль изумления и отчаяния. Рот наполнился тысячами слов, и он изверг их мощным криком, дабы услышал весь мир. Финальный всплеск магии пронзил его, как огненное копье. В какое-то мгновение он с ликованием понял, что неуязвим и непобедим… И вдруг огонь погас.

Сила угасла, словно кто-то погасил ее, как свечу. Он снова стал человеком из плоти и крови, а Глаз лежал в его дрожащих ладонях, как обыкновенный булыжник.

Эшер чуть не заплакал.

Когда наконец он смог пошевелиться, Гар смотрел на него так, словно видел впервые.

– Тебе не было больно… Ведь так?

Он покачал головой. Обыденное сознание медленно возвращалось к нему. Вот светильник. Он сидит на полу. Рядом – неподвижные каменные изображения усопших. В теле такая легкость, что, кажется, вот-вот взлетишь. Но то невероятное, что он познал, придавливало к земле.

– Знаешь, под конец ты произносил слова заклинания вместе со мной, а не после меня, – сообщил Гар.

Эшер осторожно протянул Глаз королю.

– Ну, если ты говоришь… Сам я не помню. Все как в тумане.

Гар поднялся. Лицо его было холодным и бесстрастным, словно река, затянутая льдом.

– Есть еще одна вещь, которой мы с тобой должны заняться.

Эшер прислонился спиной к ближайшему гробу и застонал.

– Какая? Гар, не хочу я больше ничем заниматься. Только не этой ночью. Я выжат, как лимон. Меня наизнанку выворачивает, а голова вот-вот разлетится на части, столько в нее напихали.

Вместо ответа Гар покопался в своей сумке и достал маленький глиняный горшок, наполненный влажной землей.

– Я зарыл здесь семечко, – сказал он, протягивая горшок Эшеру. – Заставь его прорасти.

– Заставить прорасти? – Эшер выпучил глаза. – Но зачем? И как?

– Это испытание. Мы должны быть уверены, что магические силы перешли на тебя, что они работают.

– Я тебе не садовник! Я знать не знаю, как…

– Знаешь, знаешь! – твердо сказал Гар. Наклонившись, он схватил Эшера за руку и рывком поставил на ноги. – Теперь это в тебе, как раньше было во мне.

– Ах, оставь меня! – раздраженно бросил Эшер и тут же получил дружеский подзатыльник.

– Просто подумай о семени, Эшер. Вообрази, что оно пробуждается к жизни. Остальное сделает магия.

Он неохотно принял горшок с землей и, нахмурившись, заглянул внутрь. В голове было пусто. Думай о семени. Он затаил дыхание, закрыл глаза и представил себе молодое зеленое растение. На поверхность сознания всплыли слова и заиграли, как пена на гребне океанской волны.

Талинеф во сассура. Сассура. Сассура.

Он разжал губы и выпустил слова наружу.

Опаляющий жар. Огненное копье. Золотисто-пурпурное пламя. Горшок задрожал. Эшер ощутил боль, а из ноздрей хлынуло и потекло по губам что-то горячее и мокрое. Влажная земля в горшке зашевелилась, завибрировала, подернулась рябью. Что-то тонкое, зеленое пробилось из темной земли, потянулось к жизни и вдруг расцвело буйством желтых и голубых красок. Эшер вскрикнул. Пальцы его ослабли, горшок выскользнул из них, упал, разбился о каменный пол; комья земли и глиняные черепки разлетелись в разные стороны.

Но цветок, которому он подарил рождение, продолжал расти. Не веря своим глазам и почти не дыша, он наблюдал, как черенок становится все толще и пускает побеги, как набухают и лопаются бутоны, как распускаются желтые и голубые лепестки, наполняя воздух своим ароматом, а корни все удлиняются и удлиняются; цветок лежал у его ног – живое доказательство чуда.

– Да помилует меня Барла, – выдохнул Гар. – Я просил пробудить семечко к жизни, а не превращать склеп в оранжерею. – От потрясения он покачал головой, но когда снова заговорил, в голосе его звучало не только изумление, но и зависть. – Кто ты, Эшер? Что ты такое?

Эшер смотрел на цветок. В голове все перемешалось; он чувствовал страх, восторг, испуг, радость и не сразу вспомнил, что владеет даром речи.

– Ты же изучал историю, – произнес он наконец, с трудом ворочая языком. – Вот и объясни мне, кто я такой.

Гар нахмурил брови.

– Хотел бы, но не могу.

Пряча взгляд, Гар принялся укладывать Глаз и книгу в свою сумку. Потом начал собирать осколки. Движения его были нарочито аккуратны и точны.

Эшер нагнулся, намереваясь помочь. Гар оттолкнул его руку.

– Я не беспомощное дитя.

Эшер отступил на шаг.

– Разве я это сказал?

– Ты так подумал!

– Ничего подобного. Гар…

– Беспомощный! Бесполезный! Неполноценный! – Голос Гара сорвался, лицо скривилось, и он отвернулся.

Эшер боялся ранить его сочувствием, поэтому ему оставалось только ждать. Исчез гордый могущественный король, который ходил среди своих подданных по рыночной площади, окруженный почетом и уважением. Исчез волшебник, облаченный в свою прирожденную магию, как в мантию из пурпура и золота. Вместо него Эшер видел несчастного калеку, удрученного своей горестной участью, негодующего на несправедливую судьбу, сломавшую его жизнь. Вопреки всем ожиданиям, простой олк оказался обладателем подлинной магии, о которой Гар страстно мечтал всю жизнь. Она снизошла на него неожиданно и потом также внезапно покинула, оставив пустую оболочку и лишив смысла дальнейшее его существование. От человека, от личности осталось лишь подобие тени.

Наконец Гар совладал с собой:

– Прости.

Чувствуя себя очень неловко, Эшер похлопал его по плечу.

– Не извиняйся.

– Уже поздно. Мы должны идти. Но сначала… – Гар с болью посмотрел на обезображенное лицо своего отца. – Эта статуя. Если я дам тебе магическую формулу, не смог бы ты… Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел… Это даже опасно. Для нас обоих. А по отношению к нему – непочтительно.

Эшер вздохнул. Ему очень не хотелось снова прибегать к волшебству. Чем меньше магии, тем лучше для него. Но…

Он позволил Гару прочитать нужное заклинание и восстановил облик Борна с такой легкостью, словно статуя была сделана не из мрамора, а из сливочного масла. Потом Эшер собрал рассыпавшуюся землю, подобрал цветок и спрятал все в кустах, окружавших усыпальницу.

– Спасибо, – сказал Гар. Выглядел он виноватым и подавленным. – Я тебе очень благодарен.

– Докажи, – проворчал Эшер. – Найди способ, как мне из всего этого выбраться.

Гар кивнул. Кончиками пальцев коснулся безукоризненного мраморного лица Борна и пообещал:

– Я постараюсь.

* * *

Гар остался глух ко всем доводам Даррана и настоял на закрытом погребении своей семьи. Присутствовал очень ограниченный круг лиц. Шестеро суровых стражников вынесли тела из восточного крыла дворца. На лужайке, вдоль которой пролегала гравиевая дорожка, собрались Конройд Джарралт, некоторые члены Общего Совета, Пеллен Оррик, группа придворных и чиновников из Башни. Все в полном молчании наблюдали за мрачной процессией.

Эшер стоял вместе с Дарраном, Дафной и Уиллером и изо всех сил старался придать лицу суровое и мрачное выражение. Проклятые похороны. Как он их ненавидел. Вместе с Дафной он через четыре дня после несчастного случая навещал вдову кучера Мэтчера. Гар попросил его об этой услуге, и Эшер явился как официальный представитель короля. Сколько же там было слез и причитаний. В ту же ночь ему приснились похороны матери. Приснилась смерть отца, которого он даже похоронить не смог. Приснился несчастный, одурманенный Джед, который был все равно, что мертв.

А теперь еще эти похороны.

Холз шествовал за гробами в тяжелых одеждах из бархата и златотканой парчи, вознося молитвы за усопших торжественным и мрачным речитативом. Рядом с ним молча шагал Гар, с головы до ног облаченный во все черное. Впервые после коронации одежда его была украшена гербом Дома Торвигов – скрещенными мечом и молнией. Этот символ был вышит на куртке – на плечах, на груди, там, где сердце – и на манжетах рубашки. Эшер подумал, что Даррану пришлось выдержать тяжелый бой, но все-таки старик взял верх и заставил Гара использовать в траурной одежде фамильную символику. И Гар поступил мудро, проиграв сражение. Правящий монарх всегда носит ее на одежде. Всегда.

Даже если чувствует себя при этом обманщиком.

Заходящее солнце отбрасывало длинные тени по всему парку. Стражники Пеллена со всеми предосторожностями поместили три гроба в черный с блестящим отливом катафалк, закрыли его задние дверцы и заняли свои места за спинами Гара и Холза. Мэтт взял в руки хлыст, подобрал поводья и медленно тронул вороных коней прочь от дворца, по аллее, ведущей к усыпальнице. Гар, Холз и стража шествовали следом. Служитель Барлы продолжал молиться.

Как только они скрылись с глаз, в толпе собравшихся раздались рыдания. Эшер оглянулся и увидел плачущих олков и плачущих доранцев. Джарралт, конечно, не плакал. Даже если бы он горевал, то никогда не опустился бы до публичного проявления своих чувств. Но те доранцы, что заседали в Общем Совете, оказались не столь щепетильны и рыдали, не таясь, как и мастера гильдий, которые все поголовно были олками. Даже по щекам Пеллена текли слезы. Само собой, плакали все присутствующие королевские чиновники. Рядом навзрыд плакал Уиллер, и Дарран рыдал в голос, не отнимая платка от лица.

Дафна прикоснулась к его руке и строго посмотрела в глаза.

– Они сейчас как овцы, лишившиеся пастуха, и ничего не понимают. Ты должен что-нибудь сказать.

Он не хотел. Ему ненавистна была сама мысль о том, что придется привлечь к себе внимание, тем более в присутствии Конройда Джарралта, однако Дафна сделала верное замечание. Дарран был не в состоянии говорить, он плакал, как ребенок, поэтому Эшер поднял руку и произнес:

– Благочестивые господа и дамы, уважаемые главы гильдий, их супруги и все благородное собрание. В этот печальный день мы стали свидетелями завершения целой эпохи в истории нашего королевства. Его величество удалился, чтобы наедине попрощаться с покойными, а нам уместно пройти в Дворцовый зал собраний и почтить поминальной трапезой короля Борна, королеву Дану и принцессу Фейн.

Наступила полная тишина. Приглашенные на похороны удивленно переглядывались, смущенно перетаптывались на месте. Наконец те, что стояли ближе к дворцу, потянулись к открытым дверям. Дарран, совершенно промокший от слез, но уже несколько оправившийся, потянул Эшера за локоть.

– Хорошо сказано, Эшер. В самом деле, очень хорошо.

– Ты вроде удивлен?

Дарран вздернул подбородок.

– Не скрою, это так. Теперь…

– Эшер… – Рядом возник Конройд Джарралт. – На два слова, – с ледяной вежливостью произнес он.

Эшер поклонился.

– К вашим услугам.

– Наедине.

– Конечно. – Он повернулся к Дафне: – Увидимся во дворце.

Она ушла, увлекая с собой Даррана и Уиллера, но на ходу обернулась и послала ему мимолетную сочувствующую улыбку. Эшер не посмел ответить и вместо этого повернулся к Джарралту, который внимательно рассматривал его холодными глазами.

Презрев придворные манеры, Джарралт задал вопрос в лоб:

– Когда король намерен назначить нового Главного мага?

– Господин, у него уже есть Главный маг.

Взгляд Джарралта стал не только холодным, но и тяжелым.

– Дурм не более чем дышащий труп. – Он говорил приглушенным голосом, чтобы их не услышали. – Сентиментальная привязанность Гара к нему ставит всех нас в опасное положение. Ухо короля обращено к тебе, рыбак. Так наклонись к нему, объясни нашему королю, что дальнейшая задержка с назначением преемника Дурма породит вопросы, на которые, я уверен, Гар предпочел бы не отвечать.

Эшер спрятал руки за спину, чтобы Джарралт не видел, как у него сжимаются кулаки.

– Это угроза?

– Предупреждение, – сказал Джарралт и улыбнулся. – Я не хочу увидеть, как королевство ввергнет в пучину бедствий мальчишка, решения которого уже сейчас вызывают… вопросы. Он обещал перед свидетелями, что решит вопрос о преемнике Дурма.

– И он это сделает. Но только он, а не вы, будет решать, настало для этого время или нет.

Джарралт улыбнулся еще шире.

– Само собой. Но запас времени не бесконечен. Время уходит. Прислушайтесь получше, господин Правитель. Оно бежит, оно течет. Эти звуки говорят, что вы можете потерять последний шанс.

Ублюдок. Ублюдок. Эшер тоже изобразил улыбку.

– В самом деле? А мне кажется, они говорят о человеке, который сам сует голову в петлю.

Джарралт расхохотался.

– На твоем месте, Эшер, я не стал бы столь опрометчиво упоминать о головах и петлях. Что ж, я тебя предупредил. Делай, как знаешь… и готовься пожать плоды своих трудов.

* * *

Гар стоял в мерцании свечей, слушая, как затихают вдали шаги Холза. Вот со стуком закрылась внутренняя дверь усыпальницы. Следом эхо донесло тяжелый глухой звук – жрец затворил тяжелую наружную дверь, окованную медными полосами. Гар пересек тесный склеп и плотно закрыл массивную дубовую дверь, ведущую в него. Потом повернулся и прижался к ней спиной.

– Ну, вот мы и на месте. И наконец одни.

Кто-то хихикнул. Гар вздрогнул, но тут же понял, что это он, и зажал себе рот рукой.

Холодные каменные гробы, принявшие тела покойных в свои чрева, молча ждали слов Гара. Крышка каждого саркофага была украшена прекрасным мраморным изваянием.

– Я не задержусь у вас надолго, – начал он, немного помолчав. – Знаю, вы хотите спать. Просто мне нужно кое о чем вас спросить. Так, пустяк, в котором мне не хватает ясности. Теперь вы обрели последний приют, и здесь нас наверняка никто не услышит. Вы не станете возражать против моих вопросов? Нет, думаю, не станете.

Сделав над собой усилие, он оттолкнулся от двери. Склеп слабо освещали мерцающие огни свечей. Теперь он не мог сотворить плавающие огни – приходилось просить Эшера. Он почувствовал, что внутри все сжалось. Как ребенок, выпрашивающий у няньки сладости. Эшер, не мог бы ты зажечь плавающий огонек? Пожалуйста, Эшер, вызови дождик…

На прекрасном каменном лице Фейн мелькнула издевательская улыбка… и вся ярость Гара выплеснулась наружу.

– Я не могу понять! – закричал он. – Ты знал, что это случится? Эшер вызвал дождь, вызвал снег, исправил твое лицо, отец! А теперь ты хочешь, чтобы я отплатил ему смертью?

Мраморный Борн не пошевелился и продолжал крепко спать под мирное потрескивание свечей.

– Я помог тебе погубить Тимона Спейка? И заставил Эшера смотреть! Зачем? Чтобы все видели, что наша власть в этой стране неколебима? Чтобы олки никогда ничего не узнали о своей магии? Чтобы продолжалась эта постыдная, бесконечная череда узаконенных подлогов и лжи? Мы не спасли Лур, мы его украли. Захватили. Каким-то образом умудрились похоронить правду о прирожденной способности олков к магии. Ограбили их, отняли наследие и историю. Ты знаешь, кто я такой? Я преступный наследник преступной короны и ничем не лучше этого чудовища, Морга!

Никто ему не отвечал.

– А теперь пришло возмездие. И оно пало на меня. И что мне делать дальше? Моя магия иссякла. Исчезла, словно ее никогда не было. Дурм лежит без сознания, пребывая между жизнью и смертью, а Конройд… – Он глубоко и судорожно вздохнул. – Конройд ходит кругами, как хищник, и не станет ждать вечно. Все, что стоит сейчас между твоим королевством, отец, и пучиной гибели, – это необразованный рыбак из олков! Как такое стало возможным? Почему? Объясни мне, прошу, что это значит?

Его голос, исполненный боли и тоски, эхом отражался от стен, пола и потолка, порождая в атмосфере склепа почти ощутимые вибрации страдания.

Упав на колени у гроба матери, он взял ее холодную каменную руку в свои ладони, страстно желая, чтобы она услышала его.

– Мама… Мама… Я рос и видел, что с каждым человеком ты обращаешься учтиво и вежливо, невзирая на то, кто он по происхождению и чем живет. Булочник, мясник, придворный или слуга, доранец или олк – все они были для тебя равны. Все, что я знаю о живом наследии Барлы, о ее учении и законах, мне стало известно через тебя! И теперь я узнаю, что все это, скорее всего, ложь. Что же мне теперь делать, мама? Направь меня, прошу! Я жизнью поклялся защищать королевство и его священные законы! И если следовать клятве, я обязан убить Эшера! Но вместе с ним погибнет и королевство. Получается, как бы я ни поступил, все равно сделаюсь преступником. Ты этого для меня хотела?

Отпустив руку матери, он снова повернулся к Борну.

– Ты не был тщеславен и никогда не боролся за власть ради нее самой. Если бы ты хотел вручить королевство Конройду, если бы верил, что он способен жить во имя блага всех людей, а не во имя его собственного, то не стал бы просить у обоих Советов разрешения на рождение второго ребенка, и не родилась бы Фейн. Ты назвал бы его преемником трона – если не перед всем народом, то по крайней мере перед нами. Но ты этого не сделал. Я знаю, что ты не хотел моего отречения от престола. Знаю, что ты не хотел восшествия на трон Конройда. – Гар всматривался в черты мраморного лица Борна, ожидая ответа, какого-нибудь знака. – Согласен, что могу ошибаться. Возможно, Эшер – единственный олк, владеющий магией. Но если так, то разве это не чудо? Он рядом со мной в час труднейших испытаний. Разве не именно для этого он был рожден? Разве не должен я сохранить все в тайне, обеспечить его безопасность, пусть и нарушив закон Барлы?

Он перевел взгляд на Фейн.

– Знаю, как ты ответила бы, сестренка, – произнес он с сарказмом. – Ты сказала бы, что риск слишком велик. Ты собрала бы всех олков до последнего и упекла в тюрьму. Или послала бы всех под топор – на тот случай, если Эшер не единственный маг среди них. И заявила бы, что такова воля Барлы. А я в это не верю. Как Эшер может быть врагом Барлы и нашим врагом и одновременно – средством к спасению королевства?

Фейн хранила молчание. Она всегда отмалчивалась, если вопрос был ей не по нраву. Обессилев, Гар прислонился спиной к ее саркофагу. Ужасно болела голова.

– Даже если Дурм придет в себя, что тогда? Кому он будет верен? Барле? Королевству? Памяти погибшего короля, которого он любил как брата, или жалкому калеке, единственному уцелевшему из всей королевской семьи?

Он закрыл лицо ладонями.

– Я так устал, отец, – прошептал он. – Я запутался. Мне страшно. Мне не с кем посоветоваться. Единственный человек, которому я доверяю, Эшер, напуган еще сильнее меня. Барла видит, как мне тебя не хватает. Не могу понять, чего ты от меня хотел… Как поступил бы на моем месте…

Борн не ответил, и это могло означать все, что угодно.

Он вернулся в Башню уже ночью, продрогший и голодный, и никто из сострадания не беспокоил его. Кое-как перекусив, он забрался в постель и уснул… Ему приснилась смеющаяся Фейн, багровое небо, источающее кровавый дождь, и гибнущая Стена.

Он старался изо всех сил, но не мог проснуться.