Текст книги "Русская критика"

Автор книги: Капитолина Кокшенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Это горькое слово «свобода»

Все мы помним хрестоматийные слова о «свободе как осознанной необходимости», о невозможности «жить в обществе и быть свободным от общества». Болеть свободой страна всегда начинает во времена переломные, революционные, смутные. В 1917 году вся прежняя жизнь в царской России была объявлена сплошной «тюрьмой народов», отвратительным лицемерием, а «буржуазная свобода», как считали идеологи революционного сознания, являлась «лишь замаскированной зависимостью от денежного мешка» (В.И.Ленин). В 1991 году любители реформ и демократии говорили, в сущности, то же самое: об «империи зла», о нарушении «прав человека» и ложной свободе советской власти. Только вот «буржуазная свобода», первейшим принципом которой является защита частной собственности, теперь стала оцениваться, напротив, сугубо положительно. Общество и государство наше на годы вперед «заболели» этим понятием.

Главнейшей принадлежностью любой реформаторской эпохи является «свобода слова». С нее и начинают, спуская слово «с цепи». На публичную сцену выходит все то, что прежде вытеснялось в подполье культуры и жизни: свободные проститутки требуют создания своего профсоюза и легализации ремесла, психически больные сами решают больные они или нет («права человека» не разрешают принудительно ставить на учет), воры издают собственные газеты, а сексуальные меньшинства добиваются законного признания прав на личные извращения.

С другой стороны, с помощью «свободного слова» выпускается пар и формируется «общественное мнение». Сбрасывается пар социальный, протестный, да и просто человеческий: поговорили, мол, и стало легче. Страна целые годы говорила на съездах партий, на митингах и в Госдуме. Говорили свободно, а результат… Легче всем явно не стало. Но, к сожалению, далеко не всем и сейчас понятно, что главным содержанием деятельности «тонких ценителей свободы» становится «освобождение» – освобождение от отечественной истории («до основания разрушим»), от прошлой культуры (советской или царской – неважно), от человека прошлого («буржуя» или «совка»), от «старой морали», от всего величественного, нормированного, устойчивого. Таким образом, «свобода» в первый реформаторский период являет, прежде всего, свою разрушительную силу.

Сегодня «свобода слова» означает возможность высказывать разные мнения, но при этом никто не отвечает за них. По любому вопросу существует множество мнений, но понять их сущность становится все труднее, если вообще это возможно. Так и кажется, что для того и существует «свобода слова», чтобы человек не только других, но и сам себя перестал понимать. К примеру, для ведущей телепередачи «Школа злословия» (канал «Культура») писательницы Татьяны Толстой Чубайс – это «святой Себастьян», для всех других – он уже даже и не человек, а «символ реформ», от которых стремительно худеют кошельки. И сколько бы упорно и регулярно мы не смотрели передачи типа С. Шустера «Свобода слова» на канале НТВ, собственного мировоззрения ведущего мы никогда не узнаем. Как-то в телепередаче с бодрым названием «Школа злословия» академик и нобелевский лауреат Гинзбург назвал Основы православной культуры «основами пролетарской культуры». Он прямо заявил о своем атеизме и, если я верно поняла, о приличной сумме личных средств, выделенных на пропаганду атеизма. Вообще-то привычка бороться за атеизм принадлежит именно пролетарской культуре. Так что некорректно и неграмотно с точки зрения традиционного гуманитарного мышления путать основы православной и пролетарской культуры. Но, что отрадно, академик не побоялся обнародовать свои личные ценности, чего, как правило, не делают многие публичные люди. Они у академика есть, расположены в пространстве науки и атеизма. Он их поддерживает словом и рублем. И это достойно понимания. У нас тоже есть личные ценности, укорененные в православной традиции. И мы тоже обязаны их поддерживать.

О современной журналистике и говорить нечего. Самое сущностное в христианской символике, обрядовости стало журналистским сленгом, укращающим репортажи. То у них «правительство мироточит», то «православных колбасит», – и так далее, вплоть до кощунств. В частности, в современной культуре образ блаженного и юродивого очень часто – это образ безумного. Буквальный клинический диагноз подменяет высший подвиг веры. Эта высокая степень туземности среди представителей светской культуры обескураживает. Я полагаю, если журналист пишет о Церкви, христианской культуре, он просто обязан проходить курсы «Основы православной культуры». Или не писать о том, чего не понимает, выдавая свою неграмотность за «свободу мнения».

«Свобода слова» невозможна была бы без отмены цензуры. В 1917 году была уничтожена «царская цензура», в 1991 – советская. В 1917 году в первую очередь вытащили на подмостки фарсовых театров пьесы, запрещенные в свое время за откровенную порнографию. В 1991 году появились спектакли с голыми артистами. Но капризная дама Свобода требовала все новых жертв. На ее алтарь были принесены уже и недавние герои, и героические страницы истории. Ловкие бизнесмены стали зарабатывать неплохие деньги на всевозможных «кремлевских тайнах», разоблачениях «агентов КГБ», рассказах о любовницах генсеков и похождениях великих людей, предлагая читателю роль подглядывающего в замочную скважину, смакующего то, что в стабильной общественной и культурной ситуации спрятано от глаз, репрессивно вытеснено культурной нормой как неприличное.

Увы, и здесь история повторялась. В 1906 году известный писатель-модернист Д.Мережковский написал пьесу «Павел I», где изобразил монарха «самовластным кретином». Пьесу запретили. Автора привлекли к уголовной ответственности за «дерзостное неуважение к верховной власти». Конечно же, после революции 1917 года о пьесе вспомнили и с энтузиазмом выставили на сценические подмостки, – ее наперебой стали играть десятки театров, соревнуясь в «осмеянии царского прошлого и слабоумной власти».

Приблизительно те же процедуры проделывались и с советской историей – социалистический реализм был подвергнут тотальному осмеянию постмодернистами. А их ликвидаторский проект по отношению к советской культуре стал, практически, государственным. «Свобода слова», таким образом, приобрела фарсовые, пошловатые, глупые культурные формы. Совершенно явно стал формироваться «культурный продукт» «для послеобеденного пищеварения господ спекулянтов с супругами».

Свобода, конечно же, безусловная ценность человеческой жизни и культуры. Но весь наш исторический опыт говорит о том, что ее существование вне национальных традиций, вне моральных, поддерживающих свободу, принципов, уродливо. Конечно же, в обществе всегда остаются здравые люди, которые оказывают сопротивление грязным потокам лже-свободы с культурно-этической и христианской точки зрения. Это, прежде всего, подлинно талантливые люди, ученые и историки, философы и писатели, которые являются нашим национальным достоянием. Замечу, что ни один настоящий талант за последние годы не заговорил языком свободы. Ни один честный художник не отменил своей внутренней цензуры, когда рухнули внешние культурные запреты. Следовательно, есть у свободы ядро, которое не зависит ни от политического климата во дворе, ни от времени революций и смут.

Представим себе на миг нашу Землю без человека. Будет в таком случае существовать проблема свободы? Конечно же, нет. Только с человеком, только с личностью человека мы связываем вопрос о свободе. Христианская традиция говорит нам, что человек награжден свободной волей, и свободная воля проявляется всегда через выбор. Что выбираю я? Детектив Марининой или роман Толстого? Казино или церковь? Верность или измену? Честность или подлость? Самый свободный человек – это человек, избежавший соблазна или сумевший побороть грех. Самый большой опыт борьбы с грехом, пороком и развратом, конечно же, накоплен нашей Церковью. Здесь самый ценный опыт – внутренней свободы человека. Собственно даже сидящий в тюрьме человек может обладать внутренней свободой, качество которой естественно будет связано с его личностью. И, напротив, свободно живущий алкоголик, наркоман, игрок в казино находится в психофизический зависимости от своих пороков, оказывается в «тюрьме страсти». Он является настоящим «узником свободы». И действительно, такая свобода – пить, колоть в вену наркотики, проигрывать все деньги и пр. – чрезвычайно обременительна и удушлива. «Узников совести», как известно, мучила совесть. «Узников свободы» теперь мучит свобода.

Если сам человек является источником свободы, то и вопрос о гражданской свободе должен быть связан с личностью человека, а не с обществом. Ведь все, что является нашей профессиональной, социальной, семейной жизнью, зависит отнюдь не от свободы, и не нуждается прежде всего в свободе, но требует заботы, охранения, интеллектуального роста, справедливости, ограждения от разрушения. Любое общество держится, как писал в начале ХХ века философ Лев Тихомиров, «авторитетом, силой, дисциплиной, расслоением; сам по себе общественный процесс не обнаруживает никакой надобности в свободе, даже находится с ней в некотором противоречии».

Нынешнее постоянное беспокойство людей, живущих в телевизионном зазеркалье, об уменьшении удельного веса свободы в обществе, о тоталитарной угрозе, цензуре и т. п. – это беспокойство о себе любимых, о своем узком клане стражей либерализма. В русской культуре и народном сознании есть много того, что выше, сладкого слова «свобода». Это такие нравственные и гражданские качества, как справедливость, трудолюбие, героизм, честность, самопожертвование, правдолюбие, терпение, искренность, жалость, сердечность… Свобода у нас никогда не являлась верховной и главной ценностью. У нас опора другая, мы спрашиваем себя: для чего мне дана свобода, а не от чего она меня освобождает.

Для чего нужна «свобода», к примеру, старику, обманным путем лишенного жилья? Да, либералы дали ему гражданские свободы для выборов, голосований, но… выгнали при этом на улицу. Что делать со своей «свободой» подростку, если практически нет бесплатных спортивных и культурных учреждений? Наконец, даже и родительница всяческих свобод и равенств, Европа, перед угрозой реального террора поставила вопрос однозначно: свобода или безопасность? Европа выбирает безопасность.

Именно нам в начале нового тысячелетия придется стать свидетелями глобального кризиса идеи свободы. Увы, но гражданские и культурные свободы страшно понизили и уменьшили человеческую личность: обычный человек все больше сил отдает простому выживанию, и все меньше – развитию собственной личности. Ему, маленькому человеку, нужно думать о завтрашнем дне, о прокорме семьи, о средствах на медицину, образование, на ЖКХ… А по мысли телеоракулов он должен с утра до ночи размышлять о свободе. Кстати, когда в качестве авторитетных уполномоченных свободы выступают телеведущий или телекомментатор, нельзя не задуматься и о легкомысленности общества, которое удовлетворяется не самыми лучшими, не самыми умными, не самыми честными авторитетами.

Так какой реальной свободой обладает все-таки современный человек? Только свободой чувственности – на такую свободу работает целая индустрия развлечений, удовольствий, вожделений. Реализация гражданской свободы требует общенациональной, общегосударственной воли. Сегодня ее нет именно как целостной идеи: не может же на таковую претендовать удвоение или даже утроение ВВП! Ведь и эта задача совершенно невозможна без научного, экономического, творческого напряжения, невозможна без человеческой самоотдачи, жертвенности, которые прямо противоположны свободе в нынешнем ее понимании. «Дело в том, – пишет современный русский философ Н.П.Ильин, – что для каждого народа существует свой тип нормальности и своя мера совершенства». Следовательно, вопрос о гражданской свободе тоже попадает под тот тип нормальности, который характерен для нашего народа с его самобытной исторической судьбой.

Сегодня так вопрос не стоит, но всюду господствует некая абстрактная «политкорректная» норма свободы, раскрепощающая личность в чувственном плане. Реальные социальные права подменяются совершенно очевидно «правами чувственности», о чем много и хорошо писал А.С.Панарин. Чтобы реализовать эти права и нужна была вся та борьба с ценностной иерархией, с церковной традицией о которой шла речь выше. Ведь если в обществе и культуре присутствуют, пропагандируются и поддерживаются высшие культурные ценности, высшие христианские нормы, то это само по себе означает готовность к жертвенности, к защите высшего начала для личности. Но современные свободолюбцы настойчиво высмеивают жертвенность как «пережиток авторитарных и тоталитарных комплексов». «Там, где подорваны морально-религиозные, ценностные основания жертвенности как таковой, – писал по этому поводу недавно ушедший из жизни выдающийся публицист А.С.Панарин, – невозможны ни экономика накопления, ни культура, вынашивающая долгосрочные идеи и замыслы». Установка на чувственные «свободные удовольствия» всегда означала (и будет означать) сегодняшнее (минутное) господство «над подлинными стратегическими интересами».

Есть у свободы чувственности и еще один аспект. Всякая человеческая личность содержит в себе социально-гражданскую и телесную природу. Свобода чувственности провоцирует именно конфликт между двумя этими сущностями человека. Чем больше в нем разжигается инстинкт чувственности, тем легче им управлять, тем менее значима оказывается в самом человеке его гражданская «составляющая». Если наши отцы и деды, то есть старшие поколения, реально пережили и переживают горечь социального, гражданского унижения, то молодые поколения вряд ли будут способны к таким переживаниям, поглощенные раскрепощенной чувственностью. Если старшие поколения жили в ситуации преобладания больших целей над малыми повседневными делами, то молодые поколения оказались в ситуации «частного принципа» и «частного интереса». В последние годы государство отказалось собирать, держать и воплощать «совокупный социальный капитал нации» (образование, науку, культуру, просвещение). Мало того, этот социальный капитал все решительнее передается в частные руки. Но будет ли он приумножен? Будет ли он доступен всем? Место большой идеи заняли, таким образом, всевозможные эгоизмы – разумные, неразумные, вплоть до «животных эгоизмов».

В традиционной русской культуре чувственность человека всегда выступала союзницей нравственности. И если сегодня ситуация иная, то все мы знаем, откуда пришла программа освобождения чувственности от нравственности. Пришла с Запада, где отлично развита чувственность как «продукт индустрии», как продукт конвейера вселенской массовой культуры. Но русский человек никогда не был брутально чувственен, он скорее чувствителен и сентиментален. И эту его теплую чувствительность воспитывала все та же русская культура. Я верю, что он, вооруженный наследием своей культуры, найдет в себе качества, способные противостоять тем новым технологиям в культуре, которые превращают современного человека в «чистый лист», на котором пишет кто угодно и какие угодно «свободные слова».

Технологи от культуры все меньше и меньше отводят в ней место человеческому фактору. Теперь уже не человек потребляет культуру, но культура, запускающая свой конвейер, потребляет человека. Разве свободен тот, кто чувствует себя раскованным настолько, что никому и ничем не обязан?

Сладкое слово «свобода», увлекшее общество своей привлекательно-утопической формой, сегодня приобретает все более горький вкус. Свобода «горчит» страхом, социальной разобщенностью и неуверенностью в будущем, физиологической распущенностью и расщеплением цельности человека на атомы.

Что же остается делать человеку, желающему жить в нормальных этических границах? Только вновь «привязать» себя к задачам культурным и духовно-христианским – задачам созидательным и вечным.

2004 г.

РАЗДЕЛ II
Их место – в подполье культуры!

Осторожно: умышленное глумление!

Выставка в Центре имени А.Д.Сахарова

Перформанс – незаконный сын искусства. Незаконный потому, что внутри себя он не имеет собственного положительного смысла, как не имеет никакой художественной ценности. Вся суть перформанса состоит в активном воздействии на публику, – в воздействии шокирующем, разрушающим устойчивые смыслы. Следовательно, задачи и характер перформанса или инсталляции как форм «актуального искусства» априори не могут быть ни наивными, ни бессознательными.

Во всем, что произошло 18 января 2003 года в московском музее-центре им. А.Д. Сахарова, не просто столкнулись два взгляда на искусство, но выявились две воли, два сознания, два разных отношения к миру и человеку.

О выставке «Осторожно: религия!» заранее сообщила «Независимая газета». Среди ее участников были заявлены Тер-Аганьян, Косолапов, Мамышев-Монро, Кулик и другие. Куратор выставки – некий Арутюн Золумян. Среди «художников» двое известны по другим акциям: О. Кулик в начале 90-х годов публично зарезал свинью с надписью «Россия» и разделал ее на куски, а Тер-Аганьян с 1999 года находится в розыске за совершенное им прежде преступление: разрубание святых икон на выставке в столичном Манеже.

Что же представляли собой нынешние экспонаты «акционеров» актуального искусства? Рекламный плакат, завлекающий публику на выставку, изображал икону Спаса Нерукотворного, куда вместо Лика был вмонтирован автомобильный дорожный знак и на нем написано «Осторожно: религия!». В самом выставочном зале имитировалась икона Спасителя, которая была названа «Великий архиерей». Ее утилитарное предназначение – служить недорогой «фотографией на память»: любой посетитель мог «войти» в икону, выполненную в человеческий рост, заменив своим лицом, кистями рук (для этого были сделаны прорези) Образ Спасителя. Выставочные экспонаты дополнял щит с логотипом кока-колы и словами Спасителя «Сие есть Кровь Моя». Потолок Центра увешан был порнографическими изображениями, а среди экспонатов размещалась большая фотография обнаженной женщины, как бы распятой на Кресте. Композицию из водочных бутылок «украшали» церковные купола, а на Животворящем Кресте были развешаны сосиски; пародировалась икона Богоматери… Нет нужды продолжать описания других «достопримечательностей» выставки, скажу только о трех стендах: на первом размещался текст Евангелия от Матфея с символом креста, на втором – отрывок из Манифеста коммунистической партии со звездой, на третьем – фрагменты книги Гитлера «Майн кампф» со свастикой. И все это на фоне раздавленного человека. Таким примитивным способом утверждалась, очевидно, мысль о родстве трех идеологий.

Безусловно, выставка была рассчитана прежде всего на провокационное воздействие и шок. Поэтому я считаю совершенно естественной реакцию посетителей этого действа В. Сергеева, М. Люкшина, А. Зякина, Н. Смахтина, Г. Гарбузова, А. Кульберка, которые испортили ее «экспонаты» (замазали краской). Это была элементарная человеческая реакция: если прилюдно хулиганы оскорбляют вашу мать, насильничают над вашим ребенком, то первым нормальным побуждением будет обороняющее действие – прикрыть, защитить, а не писать заявление в милицию или подавать иск в суд с указанием места насилия (суд – это второй этап вашей защиты). Точно также поступали во все времена верные Господу христиане – на глумление над своим Отцом Небесным, над своей Пречистой Матерью они отвечали немедленным защитным действием. И если представителям «актуального искусства» непонятно умозрение верующего человека, неизвестны законы, по которым живет христианская душа, неведомы догматы Православия и труднодоступна идея Личного Бога, то это, как в любом другом случае, не снимает с них ответственности за темные и запредельные акции.

На пресс-конференции «акционеров», которая состоялась на следующий день после срыва выставки, чаще всего звучали призывы к «свободному обсуждению проблем религии». Только какой разговор может быть с создателями глумливых перформансов? Какая полемика или диалог возможны между блестящим эрудитом и богословом владыкой Кириллом и правозащитником С. Ковалевым, который сам признался, что он не силен в вопросах религии?! Призывы к «свободному обсуждению» в данном случае напоминают известные призывы к кухарке управлять государством. Нынешняя «кухарка» от культуры откровенно агрессивна и ловка. Организаторы выставки прикрывают «законами искусства» свое богохульство (ее антихристианский, антиправославный смысл, ибо ясно по символам и образам, о какой религии идет речь) над законами христианской традиции. На проекционном экране, размещенном на выставке, словно на вас плывет большая рыба, конвульсивно глотающая воздух и бьющая плавниками. Плывет она в крови. Посмотрев дальше, вы понимаете, что у нее отрублено туловище. Рыба – символ Христа первохристиан. Комментарии излишни…

Участники выставки-акции обратились в суд. Гражданам, защитившим свои святыни, грозит тюремное заключение до пяти лет согласно части второй статьи 213 Уголовного кодекса Российской Федерации. В свою очередь, многие православные граждане обратились в прокуратуру, указывая на статью 282 (оскорбление чувств верующих, разжигание межконфессиальной вражды) и ту же вторую часть статьи 213 УК РФ (групповое организованное хулиганство, явное неуважение к обществу, большая часть которого идентифицирует себя с православием), а также на статью о растлении малолетних (выставку могли посетить и дети-подростки).

Кощунственность экспозиции, кажется, и доказывать странно – устроители не могли не знать, что они делают и с каким «материалом» они «работают». На пресс-конференции директор музея-центра Ю.Самодуров дал следующие признания и заявления: во-первых, он живет в светском государстве и даже бросился бы на защиту здания суда или милиции (?!), если бы увидел на них нападение. Похвальное проявление гражданственности, – кто же это осудит, но почему же бросившиеся на защиту своих и общих святынь, живущие тоже в светском государстве, провозгласившем свободу веры, при этом названы Самодуровым «погромщиками»? Выходит, что все атеисты – это правильные граждане, а все верующие – «погромщики»? Во-вторых, по словам директора, замысел выставки состоял в том, «чтобы средствами современного искусства привлечь внимание к двойственной роли религии и религиозных организаций в современном мире, в том числе в России», а посему, мол, организаторы и участники требуют от всех нас «уважения на любые мнения». Никакого разъяснения пассажа о «двойственной роли религии» сделано не было, так же как не были привлечены к рассмотрению вопроса о «двойственности» никакие иные религии и церкви, кроме христианства и Православной. Зато следующий – третий – пункт «оправдания» Самодурова раскрыл двойственный смысл самой акции. К нему, кстати, присоединился и правозащитник Ковалев. Они согласны, что замысел выставки, «неискушенными в искусстве или воспитанными на классическом наследии людям может быть превратно понят как кощунственный или издевательский акт по отношению к религии», однако смысл объектов, представленных на выставке актуального искусства, должен пониматься «от противного», то есть не допускать «прямого прочтения» увиденного.

Но даже «кривое прочтение» и «обратное смотрение» совершенно не изменят сути выставочных объектов. Один из перфомансистов на пресс-конференции заявил, что и «у вандалов есть право на вандализм». Кто же в этой формуле анархизма вандалы: те, кто защитил свои личные святыни и тысячелетние основы своей веры и культуры, или те, для кого это не святыни, но такие же предметы, как кастрюля или топор; для кого евангельский священный текст и святое изображение равноположены и равнозначны любому другому – от нацистского до порно? Из всех этих заявлений явно следует, что данная акция была совершенно сознательной; что устроители ее сами допускали прочтение ее экспозиции как кощунственной (ведь не мог же директор Самодуров каждому посетителю выставки с публичным общедоступным режимом работы объяснять лично как ее следует понимать: мол, не прямо, а «наоборот»?).

Не в первый раз в нашей культуре вновь настойчиво заявляет о себе «проблема свободы», понимаемая как отсутствие всяких этических норм и эстетических границ. Если занять точку зрения «акционеров» от перфоманса, то, очевидно, что и в будущем нам не стоит возмущаться еще более обширными завоеваниями «свободных» граждан тех территорий, на которые «культурные варвары» не имеют никаких моральных прав: почему бы г-ну Самодурову и его «художникам» не потребовать себе оперных партий в «Евгении Онегине» на сцене Большого театра и не попросить перед спектаклем зрителей слушать и смотреть «наоборот» и «не прямо», так как полное отсутствие у них голосов и является «актуальным замыслом» современного искусства?!

Но если вы, господа, посмели притязать на «свободное обсуждение религии», то должны бы знать, что это в культуре личность художника может не сливаться с образами художественного (или антихудожественного) произведения, в вере же нет этой двойственной разделенности – достоинство верующего человека утверждается достоинством Бога (образом и подобием), «сознание Бога обретается человеком только в неразрывной связи с его личным самосознанием» (Н. П. Ильин). Не зная или не желая знать этого закона веры (и религиозного сознания), не боясь выглядеть профанами и глупцами, шокируя кощунством зрителей, вы должны бы признать и реакцию на ваше «искусство» абсолютно справедливой и заслуженной. Так было и будет всегда.

Безусловно, нынешние «акционеры» боятся только штрафа и несвободы для себя лично и личных антиценностей. Если ваша ценность – кока-кола, а наша – Христос, если ваша ценность – сосиски, а наша – Животворящий Крест, то мы не договоримся никогда, а вы никогда не добьетесь реального слияния неслиянных, расположенных в разных мирах, образов и символов (для вас – перформанса, для нас – жизни). Вам только и остается жанр пародии, стиль кощунства, эпатажа и прикольности.

Если же государственными органами, призванными поддерживать исполнение законов, когда-нибудь будет осмыслена вся глубочайшая трагическая реальность подобного противостояния и они действительно захотят порядка, то им придется признать, что порядок – это, прежде всего, иерархия. Порядок – это наличие в государстве закона о государствообразующей титульной нации (о русском народе). И тогда все станет на свои места – основные символы и духовные святыни будут определены непосредственно в государственном законе и защищены им. Последователи нынешних «акционеров» попросту побоятся устраивать подобные выставки. Пока же другие деятели, подобные «свободолюбцам» с выставки «Осторожно, религия!», активно борются за запрещение в школах факультативно-добровольного предмета «Основы православной культуры». Кажется, что акция в центре им. А.Д. Сахарова весомо и зримо показала, что такой курс категорически необходим, дабы новых варваров в стране с тысячелетней православной культурой стало бы поменьше.

Для видящего глазами веры, как и для всякого по-настоящему культурного человека, совершенно ясно, что шесть мужчин, справедливым действием ответившие на «новый порядок» (анархический, экстремистский и антитрадиционный) в нашей культуре, являются истинными христианами и настоящими гражданами своего Отечества. Ими и только ими держалась земля наша во все времена, а не мелкими пакостниками, назвавшими себя «художниками».