Текст книги "На берегу незамерзающего Понта (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Привет!

Теперь он выглядел иначе. На майку накинута клетчатая рубашка. На голове – бейсболка, надвинутая на глаза. Не восходящая звезда Мирош из «Меты», а Иван, который примчался сюда только к ней и не хотел, чтобы его узнавали другие.

– Привет… снова… – проговорил он, улыбаясь. И, не видя его глаз из-под козырька, она могла представить себе очень явно, как те жмурятся. – Спасибо, что пришла. Если скажу, что не ждал, будет вранье.

– Никогда не врешь? – рассмеялась пришедшая в свое обычное поддразнивающее состояние Полька и, не дожидаясь ответа, снова спросила: – А еще песни у вас есть или это единственная?

Он как-то резко стушевался, опустил голову. И полуобиженно пробубнил:

– Есть, конечно. Просто на эту реагируют всегда хорошо, а сегодня открытие и… и для тебя.

– Я могла не прийти, – пожала она плечами.

– Могла. Но пришла же. Я перестраховщик.

– А остальные где? – спросила Полина, приблизив губы к самому уху Мироша. Очередные выступающие словно перепутали музыкальный фест с фестивалем по децибелам – так били по барабанным перепонкам их басы.

– Да где-то там, – он неопределенно махнул рукой в сторону одного из корпусов отеля, здесь же, на пляже. – После концерта по гостишкам развозить будут тех, кто не в «Руте». Велено ждать. Тебе понравилось?

– В целом – интересно.

– А мы? – «А я?» легко угадывалось в его лице, сейчас находившемся так близко от ее глаз.

– А вы когда в следующий раз выступаете?

– Завтра. В Луна-парке. Там другие песни будут.

– Вот потом и скажу, – громко заявила Полька.

– Совести у тебя, Зорина, нет! – расхохотался Мирош.

Но отсутствие у нее всякой совести именно сейчас его откровенно восхищало. И прижать бы к себе, как обнималась справа от них парочка влюбленных. Девушка в кольце мужских рук. Его грудь к ее спине. Так ведь не дастся же!

Чем ближе к концу, тем все более популярные исполнители выбирались на сцену, раз за разом вызывая взрыв эмоций у зрителей, таких же участников разворачивающегося действа, как и музыканты. «Мы выступали на одной сцене с…» – мог бы сказать Иван.

Но вместо этого в какой-то момент повернул голову к Полине, наклонился к ее уху и громко произнес:

– Через пару лет будут говорить, что выступали на одной сцене с «Метой».

– Будут? – хитро переспросила она.

– Сомневаешься?

– Уточняю.

– Будут, Зорина. И про тебя так же говорить будут… в этой вашей… симфонической музыке.

– Мне б твою уверенность.

– Приват-монстр тебя не одолеет.

– Он слишком часто оказывается прав, – вздохнула Полина.

– А ты слишком часто сомневаешься.

– А ты слишком часто самоуверен, – не осталась она в долгу.

Но в этом смысле она на него положительно влияла. Мирош понятия не имел, почтит ли Зорина своим присутствием этот чертов фест. Скорее склонялся к обратному. Он учился не бросаться словами, и все же браваду, когда из нее состоишь процентов на семьдесят, изнутри никуда не вынешь.

Ответить не успел

Фест завершался выступлением британцев из известной в последнее десятилетие рок-группы. На них и шли. Многие на них и шли.

Стоя под самой сценой, Мирош оживленно захлопал и выкрикнул что-то вместе с остальными зрителями. От шума стучало в висках и закладывало уши. И все же пойманный адреналин был ярче всего остального.

Уже потом, много позже, когда они выбирались вместе с толпой из ВИП-зоны, Иван ухватил Полину за ладонь и повел к выходу, лихорадочно соображая, как еще ее удержать. Хоть чуточку дольше.

По-тря-са-ю-ще. Держаться за руку – это прогресс.

– Мы с парнями собирались расслабиться, музыку послушать у нас в гараже, хочешь? – спросил он. – Потанцуем. Наверняка Гапон раздобудет чего-нибудь ядреного.

– Чего? – переспросила Полина, озадаченно вскинув брови.

– Ничего. Говорю, погулять еще можно. Будет весело. Травку легкую никогда не курила?

– И не собираюсь! – возмутилась она и дернула руку.

– Эй, ты что? – спросил он, не отпуская. – Не хочешь – так не надо. Я просто спросил.

– Я не хочу на твою вечеринку.

– Все! Вопросов нет! Пошли домой! – горячо выпалил он, продолжая сжимать ее ладонь. И видно было, что сожалеет о собственных словах, вырвавшихся так неосторожно.

– Я и сама могу дойти, – пробурчала Полина, упрямо предпринимая попытки освободиться. – Тебя там, наверное, будут ждать.

– Не будут! Не будут, кому я там нужен! Ну прости, а! Я понял, я осознал, я дебил. Пойдем домой.

– Ну ты же не обязан!

– И там не обязан. Зорина, ну не сердись. Я больше не буду.

– Чего именно? Меня звать на свои вечеринки? Или самому?

– Не знаю, – окончательно растерялся Мирош. – Не злись. Это все музыка, драйв.

– Вроде, взрослый, а такой придурок! – возмутилась Полька. – Знали б мама с тетей Галей. Фиг бы ты чаи у них распивал.

– Поль, ну я не укурок, честно. Я редко и безвредное.

– Безвредное? – поперхнулась она. – Безвредное – это вода в Швейцарских Альпах!

– Все! – Мирош освободил ее ладонь и поднял обе руки вверх. – Все! Сдаюсь! Больше в рот не возьму! Сплошное положительное влияние от тебя!

– Какой бред… – вздохнула Полина и потопала вдоль улицы.

В это время было все еще шумно и многолюдно. Разбредался не только народ с фестиваля, но и просто отдыхающие не спешили по гостишкам, продолжая торчать в многочисленных кафе по побережью. Да и проезжая часть все еще была забита. Мирош шагал следом за Полей, ругая самого себя на чем свет стоит. Все по жизни через жопу. Вообще все.

– Прости, а, – вновь повторил он, поравнявшись с ней, – глупость такая.

– Да мне-то какая разница.

– Зорина!

– У? – она повернула к нему голову. И ее вопросительно сложенные трубочкой губы поймал его быстрый поцелуй. Горячий, мягкий, с привкусом мяты и сигарет. Он не был неожиданным для Полины. Неожиданным оказалось то, что она ответила – не раздумывая, не теряя мгновений, отчаянно. И сама не заметила, как он уже притягивал ее к себе, как оказалась в его руках, тесно прижатая к его груди. Как его пальцы вцепились в ее затылок, не отпуская, только делая поцелуй крепче, острее. И язык прошелся по ее коже. Лаская, теребя, заставляя раскрыться.

И даже когда поцелуй закончился, они так и стояли прижавшись друг к другу. И его щека на ее волосах лежала так, что она ощущала твердость козырька бейсболки и то, как громко-громко колотится его сердце. Так же громко колотилось и ее, а Полине казалось, что оно стало большим-большим, заполнив всю целиком. Вместо мыслей навязчиво бился страх, что Мирош ее отпустит, и она упадет, потому что она не чувствовала ни ног, ни рук, а только этот странный орган, перекачивавший кровь и трепыхавшийся от чего-то безымянного, что владело ею сейчас.

– Как хорошо, что ты пришла, – очень тихо, но так, чтобы она услышала, проговорил Иван.

Полина кивнула, отстранилась, но, продолжая держаться за него, быстро спросила:

– Почему ты не отстанешь от меня?

– Ты знаешь почему.

– Потому что ты псих!

– И это тоже, – тихонько засмеялся он и за плечи снова привлек ее к себе. – Только больше не сердись. Я правда никуда не денусь.

– А если денусь я? – спросила Полина, повернув голову и уткнувшись носом ему в шею.

– Очень хочется?

– У меня по-прежнему есть жених.

– Не скажу, чтобы меня это устраивало, – хохотнул Мирош. – Но пока… давай просто пойдем домой вместе. Думать начнем позже.

– По тебе больше похоже, что ты вообще никогда не думаешь, – улыбнулась она, но теперь сама взяла его за руку, и они шли, не замечая ни времени, ни расстояния, ни людей, встречающихся им по дороге. Даже если бы над их головами разразилась гроза – они бы и ее не заметили. Не думали, не разговаривали, лишь чувствовали тепло ладоней, которыми соприкасались. Этого было достаточно и значило так много, как никогда до или после. Полька глупо улыбалась до самого дома, где под калиткой они остановились и некоторое время продолжали молчать.

– Я пойду, – сказала она наконец.

– Да, хорошо, – кивнул Мирош. – Я тоже. Вставать рано, репетиция. Мы увидимся?

– На репетиции? – хохотнула Полина. – Нет.

Он в ответ расплылся в дурацкой улыбке.

– Когда-нибудь мы обязательно поубиваем друг друга, Зорина. Не на репетиции. В Луна-парке. А?

– Я подумаю, – Полина толкнула калитку.

– Спокойной ночи.

– Пока! – попрощалась она и вошла во двор.

Он остался один.

На несколько оглушающих секунд замер в этом времени, в котором еще звучал ее голос. Словно бы для самого себя продлевал мгновение прощания. И не мог с ним смириться. Не хотел принимать. Ее «подумаю» – отринуть бы, да никак. Мирош так и стоял у калитки, закрывшейся за ней. Потом медленно побрел вдоль ограды, вглядываясь в коттедж. Вот прожужжало что-то мимо уха. Вот негромкий хохот со стороны пляжа – первый час июльской ночи, в которую не только он не желал терять ощущения счастья. Вот свет, загоревшийся в ее окне. Иван глубоко втянул носом воздух, пропитанный ароматом моря и роз, окружавших дворик.

Сейчас постоит еще чуток. И уйдет к себе. Думать, как она здесь разделась ко сну и забралась под простыню. Как гладкое белье касается ее тела. Как в его ладони поместилась бы ее грудь.

Шаг – и он снова, как только в утро этого бесконечного дня, перемахнул через низенькую ограду напротив По́линого окна. Только теперь себя на месте уже не удерживал. Почему-то точно знал, что она, как и он, ждет этих шагов на самом краю их общей пропасти. Приблизился к дому. Постучал по прохладному стеклу, за которым все еще горела лампа.

Она подошла не сразу и застыла у занавески в раздумьях.

– Между прочим, я сплю, – сказала Полина, когда все же распахнула окно.

– Еще нет, – шепнул Мирош. Ухватился ладонями за раму, подтянулся на руках и оказался на подоконнике. И их лица – рядом. Его в полумраке, ее – в полусвете.

– Потому что ты не даешь, – она внимательно следила за его перемещениями, не двигаясь.

– Потому что не можешь.

– Потому что ты не даешь!

– Нет. Потому что ты не можешь.

И вновь его ладонь легла на ее затылок. Кепку он снял. И глаза его чуть блеснули из темноты.

Он снова ее поцеловал.

Тепло. Мягко. Нежно. Касаясь языком. Обволакивая истомой. Вытесняя из мыслей все, что в этот миг не имело значения. Она принимала его поцелуй, позволяя себя целовать. Губы ее были податливыми и обманчиво безвольными. Мирош обхватил ее талию, притягивая к себе и теряя голову от ощущения ее тела в своих руках. Пальцы скользнули под майку, чуть-чуть, почти невесомо лаская поясницу. И дальше этого он идти себе не позволял – тем, что осталось от разума. У Полины разума оказалось немного больше. Она уперлась руками в его плечи, отталкивая от себя, едва почувствовала его пальцы на своей коже. И он тут же ее отпустил. Немного отвел в сторону голову и затуманившимся взглядом вгляделся в ее глаза. Ничего они не льдистые. Она сама – не снежная. Топленое молоко. Слоновая кость. Шелк цвета айвори.

– Я ничего не сделаю, – пробормотал Мирош. – Пока не захочешь – ничего не будет.

– Ты точно никогда не думаешь, – с улыбкой возмутилась Полина.

– Дикое существо. Живу инстинктами. Хочу тебя поцеловать.

– Я с дикарями не целуюсь!

– А между тем, уже два раза за вечер. Бог троицу любит. Иначе точно ни ты, ни я не уснем.

– Ошибаешься, – Полина скрестила на груди руки. – Я буду прекрасно спать крепким сном.

– Плюшка-врушка.

– Ничего ты не знаешь, понял?!

– Не шуми, мать разбудишь. Я влюбился в тебя, поняла?

– Не дура.

– Ну и все. Иди сюда. Еще раз и уйду.

– Нет.

– Моя бессонница будет на твоей совести.

– Как-нибудь переживу.

Мирош тихонько засмеялся. Поймал ее ладонь и легко поцеловал запястье, пока Полина не успела снова отдернуть руку. Даже кольцо на ее пальце сейчас не мешало. Она права – он не думает. Во всяком случае, не о кольце. Просто ощутил, как коснулся его. И тут же затолкал поглубже осознание, что это чужое кольцо. Он ведь и правда влюбился. Так какое все остальное имеет значение?

Выпустил ее и, прежде чем уйти, несколько мгновений молча прислушивался к ощущениям. И своим, и Полиным. А потом разомкнул губы и медленно, по слогам прошептал:

– Зо-ри-на.

И словно ответом ему заверещал в кармане телефон, раскалывая их полумрак и полусвет в осколки.

Мирош выдернул трубку из джинсов, пока та действительно не перебудила окружающих, и взглянул на экран.

Фурса.

Какого фига почти в час?

– Убью нахрен, – пробормотал Иван, поднося трубку к уху. И выдал свистящим шепотом в микрофон: – Алло!

Фурсов наоборот орал:

– Где бы тебя ни носило – гони на базу!

– С какого перепугу? Не веди себя как наседка, Влад.

– Да похеру мне, где ты себе приключения ищешь! Гапон уже нашел. Возвращайся, бл***, у него пена и судороги. Я понятия не имею, какой дрянью он накачался!

Мирош вздрогнул и вскинул глаза на Полину. Ошалевший и перепуганный.

– Какие, нахер, судороги?! – вскрикнул он. – Вы где?

– Я тебе Айболит, что ли? – рявкнул Фурсов. – В гараже мы, как и собирались.

– Твою мать… Скорую вызвали?

– Ясен пень!

– Влад, это передоз, да?

– Наверное, – выдохнул Фурса и снова заорал так, что было слышно даже Полине: – Долбо*бы, все вам кайфа мало!

– Не голоси! Я чистый! И даже трезвый! Я сейчас приду!

– Да пошел ты! – отозвался Влад и отключился. Мирош так и сидел несколько секунд, не отнимая трубки от уха и глядя на Зорину. Внимательно. Долго. И никак не мог заставить себя вернуться в реальность и начать что-то делать. Гапонище, мать его…

– Мне надо идти, – глухо произнес Иван.

– Я поняла, – она хмуро кивнула.

– Прости. Глупо.

Глупо будет, если она решит рискнуть и остаться с таким, как он. В эту самую секунду его прорвало осознание этого. Потому что, черт подери, подыхающий Гапон – кривое зеркало. Его собственное кривое зеркало. С этой мыслью он и замер, чтобы через мгновение резко задвигаться. Подхватить бейсболку. Соскользнуть с подоконника. И преодолеть пятьдесят метров по направлению прочь от мечты в свою, реальную, осязаемую жизнь.

За его спиной в доме Зориных негромко закрылось окно, и занавеска отделила Полину от всего окружающего мира, чтобы она смогла остаться, наконец, наедине с собой.

* * *

Несмотря на раннее утро, солнце уже во всю светило, и даже штора не спасала от его яркого света. Полина потянулась и прислушалась к звукам в доме. Вернее, к их отсутствию – такая стояла тишина. В то время как за окном шумели птицы, люди, поселок.

Она резко вскочила и подошла к окну. Глянула через дорогу. Через два дома от Зориных по противоположной стороне поселился Мирош со своими друзьями. Об этом Полина узнала ночью, когда так же подошла к окну, услышав сирену скорой. Видела, как за калитку выскочил Иван и проводил врачей во двор. Постояла еще некоторое время, глядя на пустынную улицу, и все же забралась в постель. Сама не заметила, как провалилась в сон, а когда внезапно проснулась, было все еще темно. Снова оказалась у окна, но скорая уже уехала. Полина бродила по комнате, вздыхая, что не знает номера телефона Мироша. Переживала – сама не понимала, за кого больше. Почти не спала – ждала утра.

Одевшись в первое попавшееся под руку, она спешно вышла за ворота, пересекла дорогу и через пару минут толкнула соседскую калитку. Та, к облегчению Полины, оказалась открытой, она вошла в большой, просторный двор и огляделась. Под тенью большого ореха стоял запыленный японец-седан. Дверь в дом была нараспашку. Оттуда не доносилось ни шороха. Мертво. Да и вокруг никого не наблюдалось. Полина подошла ближе, поднялась на невысокое крыльцо и обнаружила, что с другой стороны этого самого крыльца, прячась от солнца, на нее внимательно смотрит, лупая глазами, но не подавая голоса, собака хаски. Сторож из него был так себе.

Она зашла внутрь и оказалась в большой комнате. Одна ее половина была гостиной – с диваном, телевизором и журнальным столиком, другая – кухней. Там она и увидела Ивана. Он сидел на высоком стуле за барной стойкой, опустив голову на сложенные перед собой руки. А когда поднял глаза, зелень которых неизменно, с самого первого дня поражала ее, ей показалось, как что-то толкнуло ее изнутри к этому его потерянному взгляду.

– Поля? – тихо произнес он, но в мертвом царстве коттеджа звук его голоса мог показаться самым громким на свете.

– Привет! – она подошла к нему совсем близко. – Ты как?

– Проветриваю. Тебя надуло.

– Что у вас случилось?

– У Гапона передоз, чуть не откинулся. На скорой забрали. Я с ним ездил, вернулся под утро…

– Придурки! – ворчливо сказала Полина. – Тебе б поспать.

– Пацаны дрыхнут, а я никогда не мог похвастаться крепкой нервной системой… – устало ответил Иван и вдруг вскинулся, снова взглянув на нее. Не должно у парня быть такого взгляда – растерянного и нежного одновременно. Мирош же, между тем, снова заговорил: – Зорина, ты извини, ладно? За весь этот концерт. И вообще… Кофе? Завтракала? У нас, наверное, жрать нечего, но кофе есть.

– Давай кофе, – кивнула она, – я потом еды принесу.

– Вот еще, кормить их… – криво усмехнулся он. И медленно поднявшись, подошел к кофеварке. Засыпал порошок, налил воды. Подставил чашку. Гадость редкостная. Усталость одуряющая. Наблюдая за процессом, сжал пальцами виски. В какой-то момент ему показалось, что у него вот-вот, как хрупкое яйцо, легко пойдет трещинами голова.

Хуже всего оказалось разыскивать Гапоновых родителей. Он был в полной бессознанке. Пришлось ночевать не в городе, а ехать в Затоку за Олеговым телефоном, где были забиты нужные номера. То, что он выбрался из этой ночи, ему самому казалось чудом.

– Сказали, еще полчаса, и везли бы его не в больничку, – хрипловато пробормотал Мирош Полине, наблюдавшей за ним, пока он делал кофе.

– Хорошо, что успели, – сказала она наконец. – Хотя все равно придурки, – подошла к столу, на котором стояла кофеварка, и взяла чашку. Подставила другую. И повернулась к Мирошу. – Может, к нам?

– Ну, к вам – что это изменит? Клавишник у нас от этого не появится. Гапон резко с койки не встанет… и вообще, вопрос вопросов – когда очухается… Его предки снимут с нас всех скальпели и будут правы.

– Не изменит, значит, не изменит, – обиженно пожала плечами Полька и поставила перед ним свою чашку. – Приятного аппетита!

Но не успела она убрать руку, как он перехватил ее ладонь и сжал. Крепко. Утверждая собственную потребность в ней. Теперь и всегда. По сравнению с кожей ее пальцев его была чуть темнее. Чуть грубее. С вечными неистребимыми мозолями на верхних фалангах, привыкших держать гитару и касаться струн.

– Не надо, – попросил Иван. – Я глаза закрываю – Олег, морда синяя. Не знаю, когда он с афганки на порох перепрыгнул.

– Головой думать надо.

– Этот идиот больше всех хотел на Z-Fest.

– И что теперь? Уедете?

– А хрен его… Никто не в курсе пока. Да толку – с утра прогон, мы на него не явимся, – Мирош опустил голову и сосредоточенно отодвинул вторую чашку от кофеварки. Словно занятия важнее не было. – Знаешь, это хорошо, что сейчас. Лучше, чем скандал, когда группа была бы на слуху. Клавишник «Меты» чуть не умер от передозировки наркотиков. Жирный заголовок. А так – пшик.

– Вот уж где самомнение… – усмехнулась Полина. – Тебе в мире не тесно, нет?

– Да так… иногда жмет пальцы ног, но терпимо, – мрачно хохотнул Иван. – У тебя знакомых наркологов случайно не завалялось?

– Нет!

– Ну и ладно. Найдем ему больничку. С сахаром? Молока тоже нет.

– Да неважно, – Полька помолчала, разглядывая темную жидкость в чашках, потом подняла глаза и спросила: – Вы на выступление много напланировали?

– В смысле концерта – пять песен. В смысле жизни – мог быть прорыв.

– Сложные?

– Тебе об их значении в мировой культуре рассказать? – рассмеялся Иван. – Стихи мои. Музыка – прямо скажем, не твой Ференц.

– Тем лучше. Покажешь?

– Решила распробовать с третьего раза? Или уже с четвертого?

– Решила тебе помочь, придурку.

– А?

– Я могу попытаться подыграть, – объяснила Полина.

Мирош молча уставился на нее, будто впервые увидел что-то… самое необыкновенное за свои двадцать насыщенных событиями лет. Некая оторопь в его взгляде определенно умиляла бы, если бы он не был настолько несчастным и уставшим.

– Чего завис? – Полька хмыкнула. – Лучше соглашайся, пока я не включила мозги и не передумала.

– Ты серьезно?

Она кивнула. Взгляд в глаза друг друга растянулся на несколько разрушающих нервные клетки секунд. Потом он тоже медленно кивнул. И негромко спросил:

– А это… это возможно? Ты же их не слышала никогда.

– Послушаю. Попробовать же можно…

– Можно, – снова утвердительно качнул головой Мирош, чуть наклонившись в ее сторону. Почти до осознания электричества между ними. Разряда он не боялся. Разрядом его давно уже пришибло. Потому сейчас просто уткнулся носом в ее макушку – почти непроизвольно. И уговаривал себя, что это на мгновение, не больше, но только вместо того, чтобы отстраниться, заговорил, чуть шевеля ее волосы дыханием: – А если твой приват-монстр узнает?

– Сожжет на костре, – рассмеялась Полина и тряхнула головой, отстраняясь.

– Не сожжет. Из огня вытащу. Фурса с Кормилиным подсобят. Пойдем в гараж? Там инструменты.

– Или завтракать?

– Тоже не ела?

– Мама тоже может сжечь, – рассмеялась Полька.

– Куда ни кинь… – мягко улыбнулся Иван, потом снова схватил ее за руку и потащил к выходу, неожиданно включившись – наблюдать его в статичном состоянии, пусть и с полчаса, было странно. Сейчас все возвращалось на круги своя. – Пойдем, – проговорил он, явно воспрянув духом. – В магазин, отопрем еды в гараж. Потом пробовать. Там как раз пацаны раздуплятся.

– Нет, – Полина упрямо мотнула головой. – Ко мне ближе, и воспитательного процесса избежим.

Через короткое время они уже сидели на кухне, уплетая сытный завтрак под присмотром тети Гали. Пробегавшая мимо Зорина-старшая, выслушав небольшой, максимально облагороженный рассказ дочери, выдала ценное указание о сухпайке для всей гоп-компании.

– И чтобы на обед были здесь! – кинула она на прощанье. И помчалась дальше в вечной своей заботе о хлопотном хозяйстве. Только Галка, приосанившись и чувствуя себя важным человеком, сообщила:

– Сегодня уха и пироги с мясом. С двух до четырех. Если позже – греть будете сами.

– Фурса вам может картошку почистить, если надо, – хохотнул Иван, уплетая за обе щеки. – Но завтра. Завтра форс-мажор уляжется.

Полина помалкивала, озадачившись причиной собственного поступка. До нее медленно доходило, на что она подписалась, вызвавшись помочь. Она приняла чью-то сторону. Сейчас – сторону Мироша. Привычный нейтралитет нарушен, и это выбивало почву из-под ног. Но и отступать было не в ее характере. А потому, закончив завтрак, она помогла тете Гале собрать сумки и деловито сунула их Ивану.

«Филантропка! – бурчала она, осматриваясь в гараже, пока Мирош относил еду в коттедж. – Фастовский будет прав, когда развеет твой прах по степи».

Гараж оказался кирпичным и довольно просторным. Прохладным – после солнцепека, уже с утра, без передышки на разогрев, просто войти в него уже в кайф. И было понятно, почему машина стояла во дворе, а не загнана сюда – неожиданно хорошая акустика не оставляла вариантов. Здесь можно репетировать. Можно играть. Можно торчать ночи напролет, извлекая звуки из инструментов и складывая из них музыку. Зачехленные гитары приставлены к стене. Ударная установка. Синтезатор на стойке. И совсем не знакомый ей мир – тоже по-своему мелодичный. Наполненный другим ритмом и другими эмоциями.

– На всякий случай, – донеслось до нее, – если вдруг у нас ничего не получится, все равно спасибо.

– Будешь должен, – буркнула Полина и, подойдя к синтезатору, стала разглядывать панель.

Коснулась гладких прохладных клавиш, еще беззвучных, и вопросительно посмотрела на Ивана. Тот тоже приблизился. Остановился в шаге, следя за тем, как ее пальцы скользят по поверхности.

– Я попробую… на гитаре и петь… – горло неожиданно пересохло. Мирош наклонился, взяв инструмент за гриф. Разогнулся и добавил: – Подыграешь. Еще запись есть студийная. Там слышно, что Гапонов делал. Не знаю… надо?

– Надо, – кивнула Полька и включила синтезатор, который на некоторое время должен был стать ее. Если, конечно, она сможет договориться с этим незнакомцем – она была уверена, что у каждого инструмента, даже с искусственным интеллектом, есть характер и нередко довольно капризный. Пока они присматривались друг к другу, Мирош достал телефон и, непродолжительное время порывшись в его памяти, запустил плеер.

– Это первая, Таранич… продюсерша местная, считает ее самой удачной, – негромко произнес он и замолчал, положив трубку на синтезатор. Вступление было на клавишных. Вступал Олег. Уже потом добавились голос и гитары с ударными. И в принципе, ее определение как удачной было вполне понятным. Лирическая, даже несколько ванильная для «Меты». Но звучало хорошо, может быть, в силу юности исполнителей. Или потому что Мирош пел, завораживая время.

Мелодия все лилась, а он расчехлял гитару. И поглядывал искоса на Полину, внимательно наблюдая за ее лицом. То ли ожидал реакции, то ли что она вот-вот откажется от задуманного.

Но Зорина сосредоточенно слушала песню, брала отдельные аккорды, пока не повторяя основной темы, а примеряясь к тональности, ритму, настроению – неожиданно теплому. Когда песня закончилась, Полина неторопливо подобрала мелодию, пару раз взяв не те ноты, исправилась и резко прервалась, так что звуки повисли в тишине гаража, прежде чем в ней раствориться.

– Похоже? – спросила она.

– Ты вундеркинд! – восторженно провозгласил Иван и, подтянув к стойке синтезатора табуретку, уселся рядом. – Попробуем вместе?

– Да, давай… – Полька кивнула и подняла на него глаза. – И я не вундеркинд. Просто я занимаюсь музыкой почти пятнадцать лет.

Произведя в голове нехитрый арифметический расчет, Иван присвистнул. Провел по струнам и смущенно проговорил:

– Я гитарой заинтересовался в четырнадцать. Разочарование пришло, когда пальцы в мозоли стер. Ничего не получалось, кроме них. Три-четыре?

Первый аккорд был от Мироша. Потом вступила Полина. Снова подстраивалась, теперь под него, пытаясь повторять Гапонова, пока механически, на слух. Постепенно становилось легче, свободнее. Иван распелся, не особенно осторожничая и вслушиваясь. Повторял по памяти строчки. Иногда останавливался и спокойно, деловито объяснял, что нужно изменить, где и как выйти на первый план.

– Если хочешь, вот здесь, когда я допел припев, можешь импровизировать. У Олега фишка была – ни разу одинаково не сыграл. Всегда нежданчик. Поняла?

– Поняла, – кивнула Полина и усмехнулась: – но я не вундеркинд. Давай сначала.

– Давай сначала, – согласился Мирош. И опять коснулся струн, чтобы она присоединилась к нему со следующего такта. Если в остальном ладу не было, то в музыке они оказались на верном пути к гармонии. Что-то сейчас рождалось. Теплое, как мелодия, которую они играли. Бесконечно интимное, только на них двоих, живое. Протянувшееся между ними и соединяющее их.

Гармония нарушилась еще через несколько ходов минутной стрелки, одновременно превратившись в нечто большее. Увлеченные возней над инструментами, они могли бы и не заметить, если бы гараж был хоть чуточку просторнее. Сначала показался Фурса, следом – Кормилин. Некоторое время они молча наблюдали за происходящим. Мирош и Полина никак на их явление не отреагировали, продолжая играть. Потом ребята переглянулись.

К следующему припеву звякнула молния – освобождая бас-гитару из чехла. И такт отбивали барабанные палочки. Сейчас впервые друг к другу приноравливались четверо. И никто не задавал никаких вопросов, кроме тех, что касались музыки. Потому что у троих из них не было выбора. И потому что четвертая приняла сторону Мироша – у нее тоже теперь его не осталось.

На то, чтобы отыграть четыре песни, понадобился не один час. На общую репетицию на территории «Руты» они опоздали. Иван отмахался от Таранич, сообщив, что репетируют в гараже, но в Луна-парк приедут пораньше. Ситуация жуткая, бесючая, но вариантов у них не было. Чем больше выучат сейчас, тем потом будет легче. Про Полину Маринке не сказали. На месте разберутся.

К обеду напряжение постепенно спадало – они успевали. И только тогда Кормилин жалобно и полувозмущенно протянул:

– Жрать мы сегодня будем или нет?!

– Нет, – отрезал Фурса, – еще одна песня. Потом отпущу.

Мирош двигал вперед в глобальном. На репетициях главным тираном становился басист. Но сейчас, впервые за все время с самого утра Влад запнулся и посмотрел на Полину.

– Если только больше никто не хочет…

– Больше никто не хочет, – отозвалась она. – Но если чего – обед есть.

– Спасительница! – простонал Кормилин. – Тебя как зовут-то хоть?

– Полина. Ну! Играть собираетесь?

– Чего у нас осталось? – мотнул головой Фурсов, обращаясь к Ивану. – Может, выбрать что попроще?

– «Девочка со взглядом», – упрямо ответил Мирош, потом обернулся к Польке и подмигнул: – Помнишь?

– Тут забудешь… – она смотрела прямо на него. – У вас сколько выступлений?

– Четыре. Плюс закрытие.

– Значит, все равно придется еще что-то порепетировать. Глупо играть одно и то же.

– У нас как раз освободилась одна кровать, – хохотнул Иван.

– И какое отношение это имеет к репетициям? – поинтересовалась Полина, удивленно вскинув брови.

– Ну, это если будем падать замертво от усталости.

– У меня есть, где упасть, забыл?

– Ноги не донесут – мы донесем, – торжественно пообещал Влад, бросив не особенно довольный взгляд на Мироша, будто бы сетовал на дисциплину. – Сейчас – «Девочка». Потом – перекур. Поехали.

«Девочку» играть было немного проще – «Девочку» она действительно хорошо помнила на слух. Нота за нотой. И каждая секунда звучания Мирошевого голоса была ей знакома как нечто близкое и важное. Казалось, от этой песни можно взлететь. Забыть обо всем и взлететь, завороженной остановившимся временем.

Потом они обедали, оказавшись вчетвером в Галкиной обители – на кухне, за большим столом, как всегда уставленным яствами. И хотя повариха ненавязчиво бурчала что-то о том, что все на скорую руку и ничего не успевает, заметно было, что к вопросу кормления трех здоровых лбов она подошла весьма обстоятельно, как она умела. Словом, была не только уха и пироги с мясом.

А еще, определенно, происходящее относилось скорее к категории бреда. Целый день в гараже на репетиции «Меты», этот странный обед, мамины набеги, чтобы познакомиться и узнать, не нужно ли чего еще. Предстоящий концерт. Предстоящие концертЫ. И ближайшие несколько суток, по прошествии которых, сомневаться не приходилось, она и правда будет падать от усталости.

Только Мирош, сидевший совсем близко от нее, тревожил все сильнее с каждой минутой. Не тем, что делал что-то не то. А самим фактом своего присутствия в ее жизни. Ведь он и правда есть в ее жизни.

– Что будем говорить, если прицепятся журналисты? – вдруг подал голос Кормилин и покосился на Полину.