Текст книги "Я, Великий И Ужасный (СИ)"

Автор книги: Изяслав Кацман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Мой секретарь, уловив мысль босса, чиркнул себе несколько иероглифов и уставился на меня: дескать, с "нитхурати" всё понятно, что дальше?

–Что с ирсийским подарком? – задаю вопрос.

–Все две тысячи букварей, привезённых в этом году, розданы ученикам школ – отвечает бунса. Семена и клубни разбирает юный Тинимуй.

–Когда он с ними закончит? – несколько раздражённо интересуюсь: дорвался наш доморощенный ботаник до интересной игрушки, который день сидит, изучает, даже есть-пить забывает временами.

–Мудрый не погодам Тинимуй не хочет спешить, боится испортить – Кутукори недоумённо смотрит исподлобья.

–Что там такого ценного?

–Я точно не знаю, но, с его слов, там несколько разновидностей этеша, подходящего к условиям Пеу. Также кой с баки и множество других корней, семян и отростков. Ко всему есть описания на вохейском, из коих следует, что данные растения дают обильные урожаи. Поскольку семян каждого вида мало, Тинимуй и опасается погубить их при неправильном уходе.

–Ладно, пусть дальше разбирается – махаю мысленно рукой – Только передай ему, чтобы до конца сухого времени закончил, иначе останется дома до следующего года.

–Хорошо – пожимает плечами секретарь.

Если честно, по возвращении на Пеу я о состоявшемся с представителем Ирса насчёт учебников разговоре почти не вспоминал: дал своим грамотеям команду разрабатывать папуасский букварь, через несколько месяцев получил на утверждение его текст с перечнем и прикидочным указанием мест расположения картинок-иллюстраций, просмотрел повнимательнее, нашёл пару ошибок, после чего санкционировал отправку сего не то черновика, не то макета в Вохе, для дальнейшей передачи ирсийцам. Тут же мне пришло в голову: если уж использовать доброту загадочных обитателей Заокраинного Запада, то по полной, и распорядился готовить учебники по элементарной математике и папуасскому языку (за основу взяв текокскую его разновидность).

Но они ничего, оказывается, не забыли. И в этот навигационный сезон среди прочих грузов прибыла первая партия азбук. Кроме букварей была ещё куча литературы по сельскому хозяйству и технике. Ну и дополнением к книгам шёл семенной материал с подробными инструкциями по посадке, уходу и применению выращенного, которые, как я понял, отчасти дублировали содержимое агрономических справочников. Всё это богатство, разумеется, на вохейском языке.

Причём две тысячи школьных учебников – это только десятая часть присланного. Похоже ирсийцам действительно печать таких тиражей ничего не стоит. Ну или не считают каждую копейку для своего "пырг-хырш" среди отсталых народов. Хотя и у их благотворительности, как погляжу, есть пределы: ради одного контейнера для каких-то дикарей теплоход не стал делать крюк в тысячи километров, и вывоз подаренного из Шущим-Вохе исключительно наша забота. Так что остальное дожидается следующей навигации на складе ирсийского посольства. Но и на этом спасибо.

Тем более, что и в дальнейшем не отказываются печатать учебники – по крайней мере, в письме полномочного посла Ирса "Хакобо Смита" на имя Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками, полном пожеланий успехов правительнице острова в деле просвещения своего народа, упоминалось, что макеты "Математики" и "Начал родного языка" (так незамысловато были названы новые учебники для второго-третьего классов начальной школы) получены и, в течение ближайших трёх месяцев книги будут напечатаны в количестве тех же двадцати тысяч и доставлены в посольство. Насчёт тиража я решил не скромничать: хоть на данный момент общее количество учащихся всех школ Пеу не превышало трёх тысяч, но желающих-то было в разы больше.

Письмо ирсийского посла я изучил со всех сторон. Сам текст на безупречном вохейском высоким стилем, приятным в официальных документах, особого интереса не представлял – разве что сначала принял его за работу каллиграфа, но при более внимательном рассмотрении оказалось, что вязь иероглифов отпечатаны на принтере: воображение моё сразу показало картину гигантской клавиатуры метр на метр, вмещающей в себе все три или четыре тысячи знаков "старого письма".

А вот шапка бланка, содержащую несколько слов на языке обитателей Заокраинного Запада, равно как и синий оттиск печати, вызвали кучу вопросов: латинским алфавитом напечатаны были слова явно славянского языка. По крайней мере, "POSOL''STWO RESPUBLIKI IRS" и "SHREZWYSHAJNYJ I POLNOMOSHNYJ POSOL SMIT J. T. W." не оставляли никакого иного толкования. Хотя у какого славянского народа в ходу может быть фамилия Смит, оставалось только гадать.

Внимательное изучение послания ясности не добавила – появился только ещё один вопрос. В конце письма господин посол поставил подпись с расшифровкой как на вохейском, так и на своём родном. По-вохейски его имя однозначно читалось как "Хакобо", поскольку первый его слог передавался соответствующим иероглифом, используемом и в папуасском алфавите для того же "ха". А вот "по-ирсийски" написано было "Jacobo". Хорошо ещё хоть свои "T" и "W" этот "Смит" не удосужился развернуть, а то, чует, моё сердце, меня бы ожидала ещё пара ребусов.

В надежде выяснить хоть что-то дополнительно, я тщательно прочитал последнюю страницу букваря – ту, где в родном моём мире содержится информация об издательстве. Увы глаз мой натыкался на сплошные аббревиатуры и сокращения: "Tip. N14. Оsh-23770134004 `Shhbity Bizony'", "Zak. N000023587", "Tir. 20000 ex.". В общем ничего нового: то же самое загадочное "Osh" c неизменным набором цифр и те же "Сбитые бизоны", что и на прочих книгах ирсийского происхождения – не то адрес, не то название издательства или типографии. Кому и зачем понадобилось сбивать парнокопытных обитателей прерий, оставалось только догадываться.

«Что за...» – вырывается у меня. Кутукори поворачивает недоумённое лицо от двери, из-за которой доносится приближающийся шум, ко мне: дескать, сам не знаю. По мере приближения звуки слышны всё четче. Похоже, попахивает ссорой или скандалом: кто-то грозится кого-то прибить, кто-то верещит, требуя убрать подальше «этого наглеца, а то я за себя не отвечаю». В следующее мгновенье дверь резко открывается и агрессивно шумящая компания вваливается в комнату. Окинув взором нарушивших размеренное изучение обращений подопечного населения, я обречённо вздыхаю.... Мой секретарь же с трудом прячет улыбку.

–Чего на этот раз натворил этот недоумок? – интересуюсь у честной компании, окружающей худого и длинного вохейца в туземной набедренной повязке. Фанатичный блеск в глазах, растрёпанная, давно нечесаная борода и куча синяков с ссадинами – как старых, так и новых – дополняли картину.

–Оскорблял предков и духов-покровителей жителей Нохоне – отвечает Томонуй, тамошний "сильный муж" – Из-за чего был ими бит. Но не унялся, а продолжал сыпать своими оскорблениями вперемежку с заморскими колдовскими заклинаниями. Во избежание смертоубийства я со своими людьми решил схватить Хоху-Кони и доставить к тебе, Сонаваралингатаки, дабы ты сам решил его судьбу.

Да, если человек дурак, то это надолго.... Полтора года назад, появившись в Мар-Хоне, Хошчай-Кхшунар доставал только своих единоверцев-тенхорабитов, обвиняя в неправильном толковании трудов Первого Вестника и отступлении от заветов основателя религии. Причём делал это в столь категоричной и вызывающей форме, что "огребался" неоднократно даже от Людей Света и Истины, которым заветы Творца Всего Сущего предписывают избегать насилия. Последнее время же, по мере освоения папуасского языка, этот недоделанный проповедник перешёл к обличению неправильной веры и проистекающего оттуда греховного образа жизни местных. Ну а поскольку он торопился пополнить собой список великомучеников, то приступил к своей миссии среди дикарей, едва овладев хонско-веэйским наречием на бытовом уровне. Потому Хошчай постоянно сбивался на свой родной вохейский. Учитывая вычурную манеру речи кандидата в святые (посмертно), изобильствовавшей религиозными и философскими терминами, а также экспрессивный стиль изложения с бешенной жестикуляцией и чуть ли не приплясываньем, ничего удивительного, что туземцы частенько принимали сии проповеди за колдовские обряды. И если пустую ругань из уст сумасшедшего чужеземца они стерпеть, может быть, ещё могли, то ворожбу, затрагивающую предков и духов-покровителей стремились предотвратить всеми подручными средствами – во избежание серьёзных последствий. В общем, удивляться приходилось не регулярным скандалам с участием этого клоуна, а тому, что он до сих пор ещё жив.

– Хоху-Кони, Тономуй говорит правду? – спрашиваю равнодушно, чисто для проформы – Ты опять оскорблял предков и духов-покровителей дареоев Мар-Хона и творил ворожбу?

За последние месяцы процедура обращения с неутомимым обличителем отработана до автоматизма: снятие показаний со свидетелей и самого нарушителя спокойствия, затем сразу же вынесение приговора. Обычно я ограничиваюсь тем, что после десятка лёгких ударов розгами энтузиаст-проповедник на три-четыре дня отправляется ворошить селитряные кучи. Главное, чтобы работал Хошчай-Кхшунар в одиночку – в противном случае он начнёт доставать своими инвективами коллег-штрафников. Что чревато очередными неприятностями: в последний раз, например "заморского колдуна" не уследившим караульным-надзирателям пришлось вытаскивать за ноги из той самой кучи, над которой тот трудился в компании пятёрки нарушителей благочиния и спокойствия из числа местных.

–Я говорил им, что они поклоняются кускам дерева и внимают наущениям прислужников Тёмного, но никакого колдовства я не творил – отвечает вохеец стандартной фразой.

–Свидетели утверждают, что ты, Хоху-Кони, творил непонятное колдовство – столь же стандартно продолжаю – Благодари своего бога, что твоя ворожба не причинила никому ущерба. В противном случае с тобой бы разговаривали совсем по-другому.

Тономуй на последних моих словах презрительно скривился: среди папуасов колдовством балуется каждый второй, и неумелость ворожбы чужака могла только повеселить народ. ботанва

–Кутукори.– обращаюсь к своему секретарю – Пиши: десять ударов по спине и три дня "на дерьме". Свободен – говорю Хошчаю-Кхшунару.

–Истинный бог покарает нечестивцев, поклоняющихся идолам, и падёт гнев божий на правителей, попирающих истинную веру и потакающих идолопоклонникам! – затянул свою обычную шарманку приговорённый к принудработам, распаляясь. За те месяцы, что упорный ревнитель чистого тенхорабизма проходит через мой суд, скорый и беспристрастный, я уже успел выучить большую часть используемой им вохейской религиозной терминологии: кое-что было понятно по контексту, а насчёт остального выяснял у Шонека.

Поскольку ничего нового ожидать от фанатика (подумать только, пару лет назад таковыми казались Сектант или Вестник) не приходилось, а выслушивать очередную порцию религиозного бреда вкупе с оскорблениями никакого желания не было, я скомандовал: "Заткните кто-нибудь ему пасть". Тономуй с удовольствием выполнил распоряжение, скупым тычком локтя под дых прервав буйное словоизлияние горе-проповедника. Одобрительно посмотрев на хонского "сильного мужа", я хотел ещё добавить, что отрабатывать наказание возмутитель спокойствия будет на селитряницах в Нохоне, освобождая от обязательной отработки кого-то из тамошних обитателей. Но тут в комнату ворвался Раноре.

"Ралинга, там, это... дымами моргают" – от волнения начальник моей охраны даже совершенно жутким образом обрезал моё именование.

"Так. С начала" – командую – "Медленно и понятно".

Через пять минут суниец сумел внятно изложить: по линии оптического телеграфа "Тин-Пау – Мар-Хон" пришло "тревожное" сообщение. То есть, сигнал был просто "тревога". Не мятеж тинса-бунса, а именно некое непонятное происшествие. На данный момент технические средства и квалификация кадров, сидящих на ретрансляционных станциях, позволяли передавать довольно длинные сообщения, относящиеся к стандартным ситуациям: от наводнения или пожара до прибытия очередного каравана чужеземных купцов. И абстрактная тревога, сопровождаемая примечанием "подробности с гонцом", могла означать только то, что гарнизон Тин-Пау столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим.

Вот теперь сиди, гадай, что там, в Тин-Пау, случилось. Нохонцы с интересом рассматривали задумавшегося в растерянности Великого и Ужасного Сонаваралингу-таки. Даже неугомонный обличитель пороков языческого социума притих. Впрочем, не надолго. Едва отдышавшись, Хошчай-Кхшунар принялся пророчествовать, обещая погрязшему в мужеложстве и прочем разврате вкупе с неверием в Истинного Бога острову и его правителям всяческие кары и бедствия.

"Заткните его!" – на этот раз я уже рявкнул. Тономуй повторил процедуру прерывания словоизлияния, теперь уже не жалея сил. Самоназначенный пророк коротко всхлипнул, на глазах его навернулись слёзы, но на ногах устоял – крепкий парень, однако.

"Идите уже" – командую – "И этого полубезумного с собой заберите. Щас свои десять ударов по спине получит, и забирайте. Пусть ворочает дерьмо у вас, в Нохоне. А если будет рот понапрасну раскрывать, разрешаю за каждое слово, задевающее предков или духов-покровителей, пару раз хлестнуть по спине лианой. Ты всё понял, Хоху-Кони?" – уточняю у жертвы языческих предрассудков и властного произвола – "Если тебя до новой луны опять приведут ко мне на суд, то оправишься в медеплавильню на месяц. И я прикажу Чирак-Шудаю поставить тебя на самое грязное и вонючее место, чтобы испарения, происходящие при плавке руды, медленно, но неотвратимо, прикончили тебя. Всё. Идите".

Наконец я остался только в компании Раноре и Кутукори. Несколько минут сидел и думал. С трудом выдавливаю из себя, обращаясь к начальнику охраны: "Позови сотников и полусотников".

Командиры "макак" собрались быстро, благо все они находились в Цитадели.

"Из Болотного Края огнями передали тревожную весть. Что именно там случилось, не известно" – начинаю – "Вряд ли новый мятеж, в этом случае так бы и сообщили. Если бы случилось нападение огов с востока, тоже было бы понятно. Тем более, никаких признаков, что тамошний народ намерен идти на кого-то войной или набегом, всего поллуны назад не наблюдалось. А о мелкой шайке молодёжи Киратумуй не стал бы сообщать в столь странном виде. Да и вообще не тратил бы дрова сигнальных костров – послал бы уши или головы паршивцев с очередным караваном". Офицеры заулыбались.

"Значит, случилось что-то необычное и опасное" – продолжаю – "Потому всех бойцов собрать во всеоружии. Первой и второй сотням готовиться выступить в поход на юг. Третьей сотне – оставаться сторожить Мар-Хон. Также оповестить старост городских концов и деревень по берегу о неизвестной опасности. Пусть сторожат море. Что-то подсказывает мне, что беда может прийти оттуда. Когда завтра утром доставят вести из Тин-Пау, и станет ясно, с какой опасностью предстоит иметь дело, будем решать, как действовать".

Отцы-командиры согласно пожимают плечами. Совещание закончено, и я вновь остаюсь один в полутёмной комнате – снаружи уже смеркается. Сейчас бы поспать, чтобы утром выслушать на свежую голову посланного Киратумуем гонца. Да сон не идёт от непоняток.

Рассвет встретил с чугунной головой. Пришлось обратиться к деду Токурори, дабы тот выписал мне чего-нибудь для взбодривания. Шаман-лекарь, выслушав проблему Сонаваралинги-таки, кивнул и принялся запаривать, заунывно напевая наговор, какой-то пряно пахнущий отвар. Через полчаса колдования мне была предложена плошка тёмной жидкости. На вкус горькая гадость – быстро запиваю кружкой воды. Подействовало тонизирующее почти сразу же – сознание ясное, в теле лёгкость. Теперь можно и гонца с юга дожидаться.

Тот вломился в ворота Цитадели практически одновременно с восходом солнца. Запылённая фигура, освещаемая кровавыми лучами настраивала на весьма тревожный и мрачный лад. Получив бамбуковый пенал с письмом, я, оценив измотанный вид вестового, распоряжаюсь: "Иди, смой с себя дорожную грязь и поешь. До полудня можешь отдыхать, а потом жду тебя, Гихуту, с подробным рассказом. Никому о принесённых тобою вестях ни слова" – заканчиваю на строгой ноте. Посыльный согласно пожимает плечами и двигается в сторону общей купальни.

Я же разворачиваю трубку бумаги – целых три листа. Ничего себе, что же там такое случилось.

С первых же строк никаких мыслей – одни эмоции.... Приплыли.... Причём в буквальном смысле. Приплыли на "большом железном корабле". Вот только кто – непонятно.

В письме каллиграфическим почерком штатного писца при Киратумуе (кажется, какой-то не то двоюродный, не то троюродный племянник моего Кутукори, а, может быть, и его дядя – я начинаю вникать в родственные отношения подчинённых только тогда, когда подозреваю кого-нибудь в сговоре по хищению государственной собственности) излагалось, что "вечером второго дня полной луны" (позавчера, то есть) в Тинсокский залив вошёл "большой корабль (употреблено вохейское слово), сделанный будто бы из железа (опять вохейский термин), посреди торчала труба, из которой шёл дым". Ночью чужаки, как я понял, не рискнули плыть по неизвестным прибрежным водам, а утром продолжили движение, добравшись к обеду до селения тинса вблизи Тин-Пау. С корабля спустили две лодки, высадившие на берег "примерно два десятка человек в странных одинаковых одеждах". Далее шло описание (со слов наших данников, обитавших в указанном поселении) сих "одежд". Судя по дословному изложению косноязычных пояснений свидетелей, моряки с неизвестного судна носили какую-то униформу, состоящую из штанов и курток, а на ногах ботинки или сапоги. Вооружены же они были "железными штуковинами, разной длины, некоторые из которых заканчивались тонкими мечами или ножами".

Потоптавшись немного по прибрежному песку и не сумев объясниться с местными, десант погрузился обратно в лодки и отбыл на корабль до прибытия отряда "макак", возглавляемых самим Киратумуем, прихватившего с собой Падлу-Шурыма в качестве переводчика (наместник, подтверждая моё мнение о его сообразительности, сумел "допетрить", что если чужаки и не вохейцы, то вероятность того, что могут знать язык наших северных друзей, отнюдь не нулевая).

На этом письмо, написанное по итогам опроса жителей Лом-Оке, и заканчивалось – по состоянию дел на вторую половину вчерашнего дня чужаки стояли на якоре в паре десятков "перестрелов" от берега, занимаясь какими-то своими делами.

Итак, кто же такой заявился в нам в гости? Ирсийцы? Палеовийцы? Вохейцев можно смело отметать: Повелитель Четырёх Берегов только приступал к строительству современных кораблей, сопоставимых с тюленеловскими. Да и направились бы моряки Старшего Брата нашей правительницы в Мар-Хон, а не в тинсокскую глушь.

Впрочем, подумать над этой загадкой времени мне никто не дал – я только дочитал послание с юга, как в кабинет ворвался Раноре с воплем: "Это война!" Тут же, однако, суниец опомнился и принялся докладывать: "Сонаваралингатаки, из Тин-Пау сообщают, что там был бой. Много убитых и раненых. Только наших, из "пану макаки", больше десяти человек, и местных без счёта".

Под ложечкой нехорошо засосало – как всегда в преддверии больших неприятностей.

"Раноре" – командую, старательно пряча растерянность – "Сзывай "олени" и сотников с полусотниками". Мой верный сподвижник помчался выполнять приказ. Я же лихорадочно соображал, что делать: шансов на то, что копья, мечи да топоры с луками бойцов гарнизона Тин-Пау смогут противостоять винтовкам чужаков, никаких. Не говоря уж о местных тинса, всё оружие которых каменные топоры да палицы со вставками из акульих зубов. Причём больше я переживал даже не за членов нашего братства, а за отправленного в тамошний отряд выпускника Обители Сынов Достойных Отцов Патихики, сына Патуирегуя из Сунуле: гибель молодого кадра, обученного письму, счёту, четырём математическим действиям и началам геометрии, а также основам местной мировой политики с экономикой и военной теории казалась мне куда более неприятной вещью, чем смерть хоть всех сорока пяти откомандированных в Тинсок "простых" папуасов. Поймав себя на такой нехорошей по отношению к верящим в своего "пана-оленя" "макак" мысли, я успокоился и собравшиеся подчинённые получили серию коротких распоряжений привычно уверенного в себе Сонаваралинги-таки.

"Выступаем немедленно. Надеюсь, вчера за вечер и сегодня с утра бойцы уже успели собраться?". Нестройный гул оповестил, что все готовы. "Хорошо" – продолжаю – "Тогда выступаем сразу же, как только я закончу говорить. Всё без изменений: первая и вторая сотня под моим началом движется в Тин-Пау. Третья остаётся охранять Мар-Хон. Слишком много воинов из Мар-Хона и селений Вэйхона с собой брать не будем. Пусть лучше ждут беду дома. Зато берём все "громовые жезлы" и все запасы огненного зелья".

"Слушаюсь" – ответил Шхуртой, наёмник с какого-то небольшого острова между Вохе и Укрией, командующий на данный момент немногочисленными нашими стрелками – "Большой жезл брать?" – уточняет он. "Берите. Оба" – разрешаю.

Данное чудо тенхорабитской военно-технической мысли являлось чем-то средним между небольшой пушкой и ружьём солидного калибра: переносилось силами двух человек, обслуживалось стрелком и помощником. Стреляло как ядром (или пулей?) соответствующего калибра, так и картечью, причём убойная дальность была раза в полтора выше, чем у ручного нашего огнестрела, а большое количество мелких элементов в заряде вкупе с широким рассеянием позволяли надеяться, что неизвестному противнику будет нанесён хоть какой-то урон. Снаряжение орудия, правда, занимало в несколько раз больше времени, чем для ружья, но пару сюрпризов враг получить успеет.

Пара часов сборов, и семнадцать десятков «макак», полсотни мархонских добровольцев и пятёрка наёмников-инструкторов выступает в путь. Типулу-таками со свитой провожают нас до самого подножья Цитадели. «Фрейлины» повелительницы испуганны – несмотря на мой строжайший приказ гонцу хранить молчание, слухи о чужаках уже поползли. Рами старательно не показывает виду, но я-то вижу, что и ей не по себе. Причём, в отличие от дочерей «сильных мужей», занятых по большей части кавалерами и нарядами, тэми понимает, что же может ожидать нас в ближайшее время – о ситуации во внешнем мире представление имеет – меня или Шонека с Хишттой в его недолгие визиты на Пеу бесёнок мой слушает внимательно и выводы делает.

На голове по столь торжественному случаю как отбытие на войну самого Сонаваралинги-таки у Солнцеликой и Духами Хранимой сегодня новый убор – корона из золота, украшенная отборными жемчужинами. Идея у меня возникла в двухлетней давности поездке, когда я думал, что же делать с тем жемчугом, что дала мне Рами в дорогу – как-то так получилось, что продавать его нам тогда не пришлось. Вот и подумалось: а чего наша правительница обходится каким-то плащом из перьев, иностранцами в качестве монаршего одеяния не воспринимаемого. Посоветовавшись с Хишттой, на Тоуте я выбрал время для общения с тамошними ювелирами и оформил заказ. Год ожидания и сотня "повелителей", зато теперь у правительницы Пеу есть собственная корона, в которой не стыдно и чужеземных гостей принимать.

По Мар-Хону наше воинство провожала толпа зевак. «Сильные мужи» интересовались, не нужна ли Сонаваралинге-таки помощь. Отвечал коротко – мы идём в разведку, да и вообще, нужно готовиться к незваным гостям здесь. За городом зрители и желающие присоединиться к походу отстали.

До самой жары успели пройти пару деревень, в третьей, стоящей у развилки дорог на Тин-Пау и Вэй-Пау, остановились отдохнуть и переждать солнцепёк. До сумерек добрались до Укулету-Хопу. Колония хонско-текокско-ласунгских ганеоев на землях бунса встретила дымом очагов, коровьим мычаньем и запахом навоза – как раз шло время массового вывоза его из загонов на поля.

Пока бойцы обустраиваются в Мужском доме и построенной рядом школе, я, не теряя времени, слушаю отчёт Тумрака-Гыршыная о местных делах: осушили ещё сорок пиу земли, за последний месяц отелилось пять коров, в школе сейчас учат буквы по новым букварям без малого сотня разновозрастных школьников – от восьми до тридцати лет. Учебников, правда, не хватает – приходится заниматься двум-трём ученикам по одному. Я успокаиваю старосту-тенхорабита, что через год дефицита азбук не будет. Затем коснулись взаимоотношений поселенцев с местными бунса. «Мы к ним не лезем, они к нам» – коротко охарактеризовал Тумрак суть отношений с соседями. Больше его заботило, как оказалось, отношение Сонаваралинги-таки к тому, что жители деревни вдруг надумали массово перейти к Свету и Истине. С одной стороны, старосту, как и всякого добропорядочного адепта веры, радовал такой успех его миссионерской деятельности, но с другой, опасения вызывала реакция со стороны Великого и Ужасного меня.

"Это ваше внутренне дело, кому поклоняться" – успокаиваю старосту – "Мне главное, чтобы вовремя и полностью положенное количество еды отправляли в Мар-Хон, да жили мирно с соседними бунса". Вохеец после моих слов сразу же успокоился.

Я меж тем интересуюсь о причинах, подвигнувших обитателей Укулету-Хопу принятие новой религии. Вряд ли дело в желании угодить Тумраку-Гыршынаю – в отличие от обычных деревенских боссов, окружённых шайкой прихлебателей, которых тот подкармливает с общественных запасов, и всегда готовых расправиться с неугодными предводителю односельчанами, чужеземец служил всего лишь передаточным звеном между подопечным населением и вышестоящим начальством, то есть мною. Реальная сила здесь у неформальных лидеров племенных общин: народ был надёрган с разных селений, но уже на новом месте все сгруппировались по "национальному" признаку – текокцы держались с текокцами, вэи-хоны с вэями-хонами, ласу с ласу. В немалой степени своим постом вохеец был обязан именно ревности, с какой все относились к возможности занятия должности сельского главы представителем другого племени – одинокий чужак же худо-бедно устраивал всех. Ведь, распределяя переселенцев, я проследил, чтобы ни в одной из основанных колоний выходцы из разных областей не составили большинства, надеясь, что в будущем все они перемешаются. Отчасти так и происходило – межплеменные браки в Укулету-Хопу не столь уж и редки.

Как оказалось, именно этническая пестрота и подтолкнула в итоге обитателей деревни к принятию новой веры. "Хозяева" – говорил староста, подразумевая глав семей – "И решили: народ у нас самый разный живёт, и вэи, и хоны, и текоке, и ласу, и бунса окрестные приходят. А чтобы сильных ссор и вражды не было, нужно что-то, объединяющее всех их. Духи-покровители и предки у каждого свои. А жить в мире друг с другом нужно. Вот они подумали, и сказали – будем тенхорабубу, коль у них все братья по вере, а не по крови".

–А в других деревнях переселенцы не думают о принятии вашей веры? – вопрос напрашивается сам собой.

–Есть такое – соглашается Тумрак-Гыршынай – Но за остальных говорить не готов.

–Откуда священника возьмёте?

–Вестник Шонек обещает посылать людей, сведущих в Заповедях. А потом, глядишь, кого из наших обучат – отвечает староста.

–Сами решайте – повторяю – От меня в этом деле ни помощи, ни помехи не ожидайте.

Здесь я на самом деле лукавлю: переход папуасов в тенхорабизм как раз вполне соответствует моим планам, вот только показывать этого нежелательно – не хватало ещё, чтобы туземцы принялись принимать новую веру не по зову сердца, а дабы угодить ужасному Сонаваралинге-таки. Да и сектантов нечего поважать.

Утром ни свет, ни заря (в буквальном смысле, на востоке ещё только-только зарозовело у самого горизонта) меня разбудил Раноре. «Сонаваралингатаки, из Тин-Пау сообщили о победе».

–Чтоооо? – я моментально проснулся.

–Передали только "победа". Больше ничего – терпеливо повторил суниец.

Мысли в голове мелькали самые разные: от "чужаки уплыли, вот Киратумуй и рапортует об одержанной над ними победе" до "чужаки захватили наш южный оплот и заставили сигнальщиков передавать дезинформацию". Впрочем, последнее я тут же счёл совершенным бредом – экипажу корабля для этого нужно было мало того, что захватить цитадель Тин-Пау, так ещё и догадаться, что укреплённая камнем от осыпания вершина холма не просто дозорная площадка, и что дрова приготовлены не для обогрева караульных, а для передачи сообщений. Но и этого недостаточно – нужно было поймать кого-нибудь из сигнальщиков и заставить его передать нужную последовательность знаков. В общем – совершенно нереально.

Оставалось только предполагать, что чужаки уплыли восвояси, а наместник Болотного Края счёл и это победой. В вариант с потоплением или захватом судна силами гарнизона Тин-Пау и местных ополченцев верилось ещё меньше, чем в то, что агрессивно настроенные иноземцы взяли штурмом крепость и разобрались в нашей системе сигналов.

Утром поднялись, едва только начало сереть небо. Всё наше воинство по быстрому перекусило, справило физиологические потребности, и потопало дальше на юг. В дорогу Тумрак-Гыршынай выдал «сухпаёк» – пальмовые лепёшки и завяленную до каменного состояния рыбу. Я скрупулёзно подсчитал употреблённые бойцами продукты, пообещав вохейцу зачесть их в выплачиваемую деревней дань.

Старались нигде не задерживаться: только среди дня устроили привал на "полстражи" – пообедать и переждать самую жару в тени деревьев. На закате были уже в поселении тинса всего в паре десятков "перестрелов" от Тин-Пау. Местные охотно подтвердили победу над чужаками с "большой серой лодки" и огромные потери и разрушения по берегу залива. При попытке выяснить подробности виктории староста бесхитростно ответил: "Зять мой утром приходил, говорил: некоторых чужих убили, а остальных вместе с их лодкой захватили в плен".

"Точно?" – не веря, переспрашиваю.

"Зять своим глазами видел – и лодку ту, на которой твои "макака" лазили, и чужаков в дурацкой одежде: и убитых, и связанных".

С пресловутым зятем деревенского начальника поговорить не удалось – тот, передав последние новости и отдав тестю связку свежей рыбы, уже успел уйти домой, к "вечернему лову". Не верить словам старосты резона не было, но я всё же приказал Гоку отправить пару воинов из его "разведкоманды" – посмотреть своими глазами, сообщить Киратумую, что подмога уже близко, выслушать версию наместника о произошедшем, и вернуться сюда для доклада.

Бегали разведчики недолго: два последних десятка бойцов ещё ужинали. Слова старосты полностью подтверждались: корабль стоит напротив Тин-Пау, убитые чужаки лежат на берегу у крепости, живые – связанными сидят под охраной "макак". Гарнизон крепости и местные обитатели, несмотря на понесённые потери, гордятся одержанной победой.