Текст книги "Я, Великий И Ужасный (СИ)"

Автор книги: Изяслав Кацман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Тузтец продолжил: "Почтенный Дишталшиман просит извинения посланников Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками Раминаганивы, но в Цхолтуме, как и в любом городе, признающем власть Повелителя Четырёх Берегов, оружие имеют право носить только воины Повелителя. Остальные могут пользоваться только кинжалами, мечами не длиннее локтя и трёх кулаков да лёгкими топориками". Благодарение духам-покровителям, из нашего вооружения только два коротких копья и три лука подпадают под ограничение: и боевые топоры, и мечи "макак" относятся к допустимому в городской черте.

Тут же оказывается, что невписывающееся в ограничение оружие сдавать не надо: достаточно поместить его в специальные чехлы, оплетенные верёвками с кучей таможенных печатей. И таскай с собой, сколько хочешь – вот только даже за одну повреждённую печать отвечать придётся вплоть до каторги. Стоит аренда чехлов всего пару серебряных "чинвов", но нам, так уж и быть, выдадут бесплатно.

Пока два портовых стражника сноровисто опечатывали наш арсенал, писец, сопровождающий Дишталшимана, заносил в толстую прошнурованную книгу данные всех участников посольства. Как пояснил Тагор – при нашем отбытии он должен сделать отметку, что чужаки покинули город. Если честно, такой бюрократии от вохейцев не ожидал. Впрочем, для неё имелось, оказывается, экономическое основание: каждый попадающий в город обязан заплатить входную пошлину. Вот сбор этой платы за вход книги учёта и должны были контролировать – в любой момент вышестоящее начальство могло сличить количество сданных в казну медяков с записями. Не заносить же посетителей в гроссбухи было чревато – а ну как такой неучтённый натворит чего-нибудь и попадёт в тюрьму – а отметки на постах нет. Тут только два варианта: либо стража присвоила плату, не вписав правонарушителя, либо тот проник за городские стены, пользуясь её разгильдяйством. И неизвестно, что хуже в глазах начальства....

Впрочем, плата взималась только с простонародья, а аристократия со жречеством, а также посещающие город по государственной надобности (например, крестьяне, свозящие на склады наместника продовольствие в счёт налогов или прибывающие на обязательные работы) от неё освобождались. И слава Тобу-Нокоре и его местным коллегам – ещё не хватало платить за возможность бесплатно вкалывать на благо родной державы. Ну и нам тоже хорошо – посланники-иноземцы не могли быть ни кем, кроме как мужами благородного происхождения. С некоторой натяжкой так оно и было: в посольстве все поголовно дареои, а их можно считать равными представителям высших каст Вохе. Тагор тоже из знатной, пусть и не очень богатой, семьи. Вот с Хишттой, учитывая его крестьянское происхождение, проблема, но кто же здесь знает, каких сподвижник Шонека кровей, а по поведению наш тенхорабит за благородного проканает.

Все формальности улажены, можно и в город двигаться. Тут я с удивлением обнаружил, что, оказывается, начинаю немного понимать, о чём разговаривают таможенный чиновник и мои переводчики. Например, сейчас Дишталшиман рекомендует некое "приличное место для постоя в хорошем районе Цхолтума". А тузтец отвечает, что мы остановимся пока там же, где проживают моряки с "Пяти перьев топири". Таможенник пожал плечами: дескать, право уважаемых гостей, жить где им угодно. И приказал паре стражников сопровождать нашу компанию. Потом спохватился и добавил, что он «сообщит о посольстве господину начальнику портовой стражи. А тот оповестит высокородного Шиншой-Тушху. И в ближайшие дни почтенного Гокурегуя пригласят во дворец господина наместника».

Причины решения выделить нам сопровождение стали понятны через несколько минут, когда, пройдя припортовыми кварталами, мы и портовые стражники вышли к воротам: оказывается, Цхолтум делился на несколько частей, между которыми свободного прохода не было. В порт с прилегающими постоялыми дворами, уличными забегаловками, складами, сдающиеся в аренду, моряки с кораблей и путешественники попадали беспрепятственно, заплатив пару медяков. А вот во внутренний город пускали далеко не всех – откровенную шантрапу заворачивали без разговоров, а с остальных требовали внятно объяснить, куда и к кому они направляются, ну и плату брали. Шедшие впереди нас пожилой дядька и молодой парень в оранжевых шапках же сняли у внутренней стражи все вопросы: чужеземцы явно непростые, раз начальник портовой охраны приставил к ним своих людей.

За стеной было всё то же столпотворение, чад от уличных жаровен, на которых готовились куски непонятной свежести мяса и пресные лепёшки, шум и гам. Улочки города были очень тесными, никаких правил дорожного движения, похоже, не существовало, что не мешало протискиваться среди пешеходов повозкам, запряжённым быками и ослами (я уже знал, по тенхорабитским детским книгам с картинками, что это и есть амки). Впрочем, перед нами толпа расступалась, прижимаясь к глухим, лишённым окон, фасадам домов. Не знаю уж, что тому причиной – то ли грозный вид «макак», то ли ярко-оранжевые шапки портовой стражи.

К счастью, по мере удаления от разделяющей порт и остальной город стены и подъёма по каменным лестницам, давка становилась всё меньше.... Всё же отвык я за проведённые среди папуасов годы от городских толп – любое скопление народа на Пеу выглядело просто смешно по сравнению с тем ужасом, через который нам сейчас пришлось пробираться. Ну ладно, мне-то хоть когда-то в прошлой жизни доводилось сталкиваться с таким. А моим папуасам каково?

Ещё несколько улочек со всё уменьшающимся столпотворением, и мы неожиданно выходим на широкую дорогу, мощёную каменными плитами – края её взбираются к двум смотрящим друг на друга высоким зданиям из белого камня. Громады эти стоят на возвышенностях. А мы сейчас находимся в ложбине. Видок весьма впечатляющий, в неподготовленные умы вселяющий мысли о своей ничтожности. Сооружения сто процентов либо религиозного назначения, либо имеют отношения к власти светской.

Здесь публика сразу же становится чище. Изредка попадаются всадники. "Шхишкумы", вспоминаю обозначение животных. На картинках для детей-тенхорабитов выглядели они довольно мило: этакие длинношеи милашки с пушистой шерстью, похожие на безгорбых верблюдов. Вблизи сходство с «кораблями пустыни» было ещё больше. Вот только милыми назвать скакунов трудно – глядят довольно злобно, шерсть свалявшаяся, пасти в слюне.

Дома теперь тянулись поухоженнее и побогаче, вроде бы из камня сложены, в отличие от припортовых, где преобладал, по всей видимости, не очень качественный кирпич, многие в два-три этажа. Почти везде за глухими стенами виднелись верхушки деревьев или высоких кустов.

Навстречу нам несётся группа всадников, не обращающая внимания на шарахающихся в стороны прохожих. Расстояние быстро сокращается. Как-то не хочется уступать дорогу знатному хамью, но и с конфликта первый день пребывания в чужой начинать стране тоже. Старший по возрасту стражник-сопровождающий что-то раздражённо рычит своему молодому товарищу. Я машинально хватаюсь за рукоятку меча. Остальные, как гляжу, поступают аналогично. Буквально в нескольких шагах кавалькада (или как там нужно называть группу верблюжьих наездников?) слегка сбавила ход, лихо обогнула наш отряд, оставив после себя поднятую пыль и мелкий мусор, и поскакала дальше. Тот самый сопровождающий, что ругнулся, начал что-то тихо пояснять Тагору с Хишттой. Но перевода не последовало. И мы продолжили шагать навстречу закатному солнцу.

После встречи с местными лихачами, пройти пришлось совсем немного – метров сто по проспекту, и буквально десяток шагов в проулок, к нише в боковой стене. Хиштта начал громко долбиться в деревянную дверь. Через минуту с той стороны недовольно спросили на ломанном вохейском: "Кто?" Тенхорабит крикнул на языке Пеу: "Это я, Хиштта!" С той стороны завозились, открывая засов. Наконец, дверь отворилась, из неё высунулась коричневая морда. Ранотопе, по-моему. Мархонец. Убедившись, что стучавший действительно "Хиту", а также, заметив за его спиной Тагора и родные папуасские физиономии, открывший отступил внутрь, пропуская нас, одновременно заорав: "Хиту вернулся! С нашими!"

Проходим тесным тёмным коридором и вываливаемся на тесный внутренний двор, куда уже вываливают толпой обитатели дома. Ранотопе, меня, скромно держащегося в задних рядах, не приметил, но внутри-то народ сразу же увидел Сонаваралингу-таки. Дружный, хотя и не очень стройный, вопль полутора десятков взрослых мужиков прогремел над двориком. Надеюсь, обитателей соседних особняков не сильно напугал этот рёв на незнакомом языке. Да даже если у бдительных граждан возникнут подозрения, здесь два представителя власти, которые подтвердят, что никого у нас не убивают, а просто выражают бурно радость. Хотя.... Лучше бы стражников сейчас не было. Они, конечно, вряд ли большого ума ребята. Но вопрос, почему дикари с далёкого южного острова обступили своего светлокожего, в сравнении с остальными, соплеменника, не уделяя почти никакого внимания человеку, которого называют главой посольства, в их головы прийти вполне может.

Надеюсь, Хиштта, наших сопровождающих немного отвлечёт – вон их о чём-то спрашивает. Старший из стражников подносит ладонь к лицу в жесте отрицания, вроде бы они собираются уходить. Тенхорабит обращается к одному из наших моряков с просьбой, тот исчезает в противоположном крыле дома, вскоре вернувшись с небольшим кувшином. Ага, воды попросили. Утолив жажду, подчинённые Дишталшимана повернулись к выходу, Хиштта на прощание вручает им несколько монет. Медь, скорее всего. Серебро, пожалуй, жирно будет. А десяток-другой "тебиков" в самый раз отблагодарить служивых за небольшую услугу. Ведь, в общем-то, благодаря им, наша группа и через припортовую толкучку пробралась без проблем, да и благородные "верблюдоводители" предпочли обогнуть нас, сто процентов, не желая лишних неприятностей с владельцами оранжевых шапок.

Стражники ушли, а народ продолжал выражать восторг из-за того, что Сонаваралингатаки, оказывается, не забыл своих людей. Разожгли огонь в уличном очаге, чтобы разгонял наступающую темноту, несколько наиболее музыкально одарённых принялись выстукивать ритм на деревянных барабанах, остальные же начали прыгать в такт ударам. Тут же на каменных скамейках у самого широкого входа разложили нехитрую еду: лепёшки, куски дынь, ещё какие-то незнакомые плоды, полоски вяленого мяса. На угощение налегали в основном я с моими спутниками – в паузах между скачками.

Уже стояла полная темнота, и как мне тогда показалось, глубокая ночь, когда папуасы стали успокаиваться. Хотя разговоры на дворе продолжались ещё долго: участники посольства и моряки с задержанного судна делились новостями. Известие, что типулу-таками опять в положении, вызвало у "старожилов" бурю восторгов – самые непосредственные, наплевав на высокий статус Сонаваралинги, принялись одобрительно хлопать меня по плечам и спине, выражая надежду, что на этот раз уж точно получится пацан.

Наконец, импровизированное празднество по случаю нашего появления подошло к концу, и мы с Гокурегуем, Тагором и Хишттой смогли нормально поговорить с Тунбал-Пакхыром и страшим над папуасской частью команды Тунукоре.

–Дела? – переспросил капитан – Нормально дела. Команде я без дела сидеть не даю: кто за кораблём следит, кто в городе или порту работает.

–Все живы-здоровы? – интересуюсь.

–Да вроде бы все. Благодарение богам....

–С хозяином дома как?

–Да он в городе почти не появляется – отмахнулся Тунбал-Пакхыр – Сидит в своей деревне. Пять "чинвов" в месяц для него хорошие деньги. И людей, пока мы здесь живём, можно не держать. А в городе прокормить прислугу это ещё несколько серебряков.

В пути Хиштта успел просветить меня насчёт владельца дома: обедневший местный аристократ, которому довольно накладно держать кроме деревенской усадьбы ещё и городской особняк, но положение обязывает – продать недвижимость в Цхолтуме, значит вычеркнуть себя из икутнского высшего общества, а это дальнейший путь вниз.

Финансовые проблемы у многих из старой знати. С тех пор, как остров стал вохейской провинцией, и царский дворец превратился в резиденцию наместника далёкого Повелителя Четырёх Берегов, для местных благородных наступили тяжёлые времена: хлебные должности в городе и порту достаются по большей части чужеземцам, раздача денежных пособий прекратилась, пиратством и военными набегами тоже с прежним размахом заниматься новые хозяева не дают. Если на шалости землевладельцев, живущих всего в нескольких часах езды от Цхолтума, в отношении друг друга вохейцы ещё смотрят сквозь пальцы, вмешиваясь, только когда угоны скота и стычки грозят перерасти в полномасштабную войну локального уровня, то попытки молодого поколения икутнских аристократов хранить заветы предков в части грабежей торговых кораблей или нападений на соседние острова, чреваты карательными экспедициями солдат наместника, которые обычно шерстили всех без разбору. Потому самыми прибыльными деяниями, достойными настоящих мужчин, приходилось заниматься с оглядкой на новых хозяев. А на захваченных коровах да овцах с козами много не заработаешь. В последнее время же ещё и общий упадок торговли сказывается: если раньше можно было заработать что-то на продаже продовольствия заходящим в Цхолтум кораблям, то теперь конкуренция на этом рынке большая – и опять же в порт со своим товаром ход есть только тем, кто в хороших отношениях с вохейцами. Так что несколько серебряных монет для хозяина дома по нынешним временам неплохое подспорье.

-Сонаваралингатаки, там человек от наместника – сообщил Тагор.

–Пусть Гокурегуй его принимает – отвечаю – Ты переводить поможешь. А я постою, послушаю.

Быстро, однако. Мы лишь позавчера прибыли в Цхолтум. Хиштта ещё только начал работать с местными ростовщиками: превращение расписок в полновесную монету, по его словам, займёт не менее десяти дней. Я от Шиншой-Тушхи такой прыти не ожидал и приготовился уже к тому, что придётся куковать здесь невесть сколько. А чтобы не скучать, между делом решил знакомиться с городом.

Вчера, например, увязался вместе с тенхорабитом в его походе по меняльным конторам. Здесь всё непривычно: вместо конусообразных хижин из жердей, травы и пальмовых листьев – каменные и кирпичные дома с плоскими крышами, вместо папуасской открытости – замкнутость внутренних дворов, где и происходит в основном городская жизнь, и ходят местные в длинных юбках, а не в набедренных повязках, ничего толком не скрывающих.

Вот антропологически обитатели Цхолтума представляли жуткую мешанину. Как я уже знал, исконное население Икутны, будучи схоже с вохейцами тонкими чертами лица, мало отличалось цветом кожи от моих нынешних соплеменников. Несколько волн пришельцев из северных краёв "осветлили" жителей, особенно восточной, равнинной, части острова, но всё равно на улицах города хватало публики самых разных оттенков. Добавьте сюда некоторое количество невольников из Тагиры и даже с Южного архипелага. Последние, кстати, из всех народов Земноморья больше остальных походили на жителей Пеу – как обликом, так и манерой одеваться и украшать себя и даже стилем татуировок. В общем, мои папуасы не были в Цхолтуме такой уж страшной экзотикой.

Близость расового типа и некоторых элементов культуры моих соплеменников и жителей весьма далёких от нашего дома островов навевала на мысли насчёт родства, но беглое знакомство со словами из тамошних языков в пересказе Тагора или Хиштты никакого сходства не показало.

За прошлый день хождение по ростовщикам в роли безмолвного статиста изрядно поднадоело, вот сегодня и решил остаться дома: расспрашивал моряков с "Пяти перьев топири" об их нынешним житье, наблюдал за повседневными делами, которыми занимались обитатели кареобразного особняка.

Гокурегуй вышел во внутренний двор. Тагор держался справа от зиц-председателя, я с парой «макак» чуть позади. Посланец наместника отделился от сопровождения и начал достаточно чисто и чётко (по крайней мере, мне было понятно почти всё и на вохейском) зачитывать по памяти надиктованное вышестоящим руководством. Но тузтец всё равно переводил.

"Высокородный Шиншой-Тушха, Уста, Глаза, Уши и Десница Повелителя Четырёх Берегов Тишпшок-Шшивоя, оповещает почтенного Гокурегуя, посланника повелительницы острова Пеу Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками Раминаганивы, что ожидает его со свитой в своём дворце завтра в середине третьей стражи. Сказал сотник дворцовой стражи Хапок-Тушха".

В отличие от папуасов, у которых день не очень определённо делился на "утро", "до полудня", "жару" или "полдень", "после полудня", "вечер" и ночь", цивилизованные народы этого мира подразделяли их несколько подробнее: пять "страж", отсчитывающихся от самого глухого времени суток (в привычной мне системе измерения времени, наверное, час или два ночи), которые в свою очередь разбивались ещё на пять не то "колоколов", не то "гонгов". Если честно, не знаю, чем там именно отбивались временные промежутки внутри "страж" в разных концах города, но шуму было много: как начинали колотить в начале каждого "гонга", так добрых десять минут звенело на разные лады. К озвученной в сообщении середине третьей стражи, когда солнце заходит за горизонт, как раз дневная жара спадает. Ну, в сезон дождей, конечно, не так актуально, но именно это время считается наилучшим для серьёзных разговоров.

"Также высокородный Шиншой-Тушха велел передать, что почтенный Гокурегуй и его свита имеют право свободно носить любое имеющееся у них оружие во всех частях славного города Цхолтум" – продолжил представитель наместника, сопроводив свои слова вручением нашему зиц-председателю свитка. Хонец несколько растерянно взял в руки свёрнутый в трубку кусок выделанной кожи. Тагор пришёл ему на помощь, развернув документ, и начал переводить: в общем-то, повторялось там то, что вохеец только что озвучил. Потом прирученный "дикий гусь" добавил, обращаясь к стоящим вокруг зевакам: "Несите сюда мешки с запрещённым оружием". Через несколько минут притащили опечатанные "контейнеры". Хапок-Тушха с весьма торжественным видом самолично сломал печати, извлёк луки и копья и сноровисто нанёс имеющимся у него штампом на них оттиски ярко-красного цвета. Окончив свою работу, он пояснил что-то, обращаясь к Тагору. Тот передал слова сотника: "Новые знаки на нашем оружии скажут городским или портовым стражникам, что его обладатели – почётные гости Уст, Глаз, Ушей и Десницы Повелителя Четырёх Берегов в Цхолтуме, Икутне и Кутикутне. Это не только даёт право свободно ходить с ним по городу, но и обеспечит почтительное отношение со стороны и воинов, и жителей".

Остаток дня посвятили подготовке к завтрашнему приёму: надраивали бронзу мечей, топоров, кинжалов и копий, но основной упор по распоряжению тузтца был сделан на доспехах. Чирак-Шудай изготовил всего полдюжины лёгких панцирей, защищающих грудь и спину – и все они достались свите посланника. "Макаки" не очень жаловали стесняющие движения "жестянки", так что всю дорогу они пролежали в тюках. Но теперь моим орлам придётся обряжаться. Примеряющие и подгоняющие доспехи бойцы стали объектом всеобщего внимания. Среди моряков, доселе видевших эти штуковины только на городских стражниках, нашлось до фига экспериментаторов, решивших испытать блестящие пластины на прочность – прямо на живых манекенах. Пара сломанных ножей из блестящего чёрным вулканического камня только раззадорила публику – в ход уже готовы были пустить бронзовые клинки. Но Тагор жестоко обломал развлечение, заявив: "Прекратили! Нечего портить вещи! В них перед местным таки появляться!" Раздосадованные папуасы вынуждены были оставить столь интересное занятие. Так что вернувшийся в сумерках Хиштта застал вполне благообразную картину: кто начищает до полного блеска оружие и доспехи, кто таскает воду и готовит ужин.

Дворец наместника находился на западном конце Храмовой Дороги. А на восточном, на высоком мысу, выступающем в море, стояло самое большое святилище Цхолтума, посвящённое Тактул-Хешефу, одному из богов моря, покровителю путешественников, торговцев и пиратов. Именно этому заведению главная улица города и была обязана своим названием. Едва солнце пошло вниз, мы выступили в путь – идти, конечно, не очень далеко, но лучше топать помедленнее, чтобы прибыть пред очи Уст, Глаз и так далее, бодрыми и свежими. Ну, наш отряд и зашагал по Храмовой Дороге вверх, преодолевая пологий уклон.

Вблизи резиденция Шиншой-Тушхи выглядела не менее внушительно, эффект не портили даже отметины некоторого запустения – косметический ремонт здесь не помешал бы.

Стражи, закованные в столь же блестящие, как и на "макаках", доспехи, повернули в нашу сторону головы, прикрытые зверообразными шлемами, и скрестили на нашем пути копья. Начальник караула проревел что-то вопросительно-надменное. Ничего себе голос.... Рупором он вроде бы не пользуется. Или, может, маски сами по себе искажают и усиливают голос? Каких зверей они, интересно, изображают.

Тагор прокричал в ответ: "Посланник.... Солнцеликой.... Глазам.... Деснице..." Немного промедлив, старший из стражи отдал команду, и путь свободен. Откуда-то появляется ещё одна пара воинов наместника, не такая "упакованная". Повинуясь короткому распоряжению караульного, они пошли впереди, показывая дорогу. Ещё двое вохейцев пристраиваются, замыкая процессию. Шагаем широкими коридорами. Через каждые пять метров стражники в полной боевой выкладке. Случись что – шансов выбраться отсюда живыми нет: даже парочка этих бронированных с головы до пяток верзил нашинкует всю нашу компанию без особого вреда для собственного здоровья. Ну, разве что "макаки" в панцирях займут немного больше времени, да тузтец заставит их попотеть. Ладно, не будем о неприятном.... Вряд ли хозяин дворца, будь у него желание арестовать или уничтожить нас, приказал бы делать это в своей резиденции – потом же кровь с кишками прислуге убирать придётся. Тогда ещё в порту или по месту жительства нас "прибрали" бы.

Хотя, хрен его знает, каков образ мышления бронзововековых "хозяев жизни". Потому на всякий случай Хиштты с нами нет – он вместе со всеми деньгами и ещё не превращёнными в золото расписками исчез с самого утра. Где тенхорабит находится, ни мне, ни моему ручному "дикому гусю" не известно. Зато я уверен, что мои инструкции, данные с расчётом на самое неблагоприятное развитие событий, помощник Шонека выполнит: если посольство будет схвачено, уничтожено или бесследно пропадёт, ему следует, как можно незаметнее, исчезнуть с Икутны, обратить оставшиеся тряпки-бумаги в звонкую монету и добраться до Пеу, оповестив о нашей судьбе правительницу, Совет Солидных И Разумных Мужей, а также единоверцев с Вестником во главе. Дальнейшее уже отдавалось на совместное усмотрение окружения Рами и лидеров Людей Света и Истины: меры по моему поиску и спасению, расчёты с пайщиками "Оловянной компании" (в случае моей гибели ничто не мешает и зажилить долю купцов, но сектанты на это вряд ли пойдут), выкуп строящихся шухонов и прочее.

Наконец, коридоры закончились разукрашенным настенными фресками в жёлтых и зелёных тонах залом. Что там изображено, разглядывать не с руки – потому как крутить головой во время аудиенции у столь высокопоставленной персоны как-то неприлично. Сопровождающий нас воин провозгласил: "Посланник Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками страны Пеу Раминаганивы почтенный Гокурегуй предстал пред твои очи, о высокородный Шиншой-Тушха, Уста, Глаза, Уши и Десница Повелителя Четырёх Берегов Тишпшок-Шшивоя Великого в Цхолтуме, Икутне и Кутикутне!" Неискажённый шлемом-маской голос звучал вполне понятно, тем более, что все эти стандартные обороты я уже наизусть знаю. Наместник в ответ произнёс дежурное приветствие: дескать, рад видеть послов высокорожденной повелительницы, и так далее.

Украдкой разглядываю представителя вохейского царя в местных палестинах: чернобородый мужик, с умным и жёстким лицом. Одет в стандартную для Шщукабы полосатую юбку, на плечах нечто вроде мантии насыщенно-красного цвета. На шее массивная цепь из жёлтого металла. Неужели золото? Это сколько же быков можно купить на неё в Тагире? В правой руке держит жезл с навершием в виде какой-то хищной птицы – вроде бы символ царского дома Вохе, а заодно и самого государства. Он мельком пробежался взглядом по нашему посольству, цепко охватывая каждого. На мгновенье мы встретились с Шиншой-Тушхой глазами – как будто насквозь просветил рентгеном. Опасный тип. Позади него стоит группа придворных. И не похоже, что их функции сводятся к соблюдению церемониала: вон как внимательно изучают нас.

Обмен приветствиями, пожеланиями здоровья в адрес типулу-таками и Повелителя Четырёх Берегов и ответными любезностями занял добрых полчаса. Я уже успел изучить во всех подробностях схематически изображённые сцены охоты на стене за креслом наместника Икутны, правда, в силу некоторой условности картин, так и не понял, каких конкретно зверей преследуют и поражают копьями аристократы на своих безгорбых верблюдах. А может, дело не в особенностях вохейской живописи, а в том, что добыча относилась к неизвестным мне видам. Не будь обстановка столь напряжённой, честное слово, задремал бы.

Вопрос Шиншой-Тушхи: "Я ещё раз повторяю, что весьма рад видеть посланников с далёкого острова. А теперь хотелось бы узнать, что велела передать почтенному Гокурегую Солнцеликая и Духами Хранимая типулу-таками Раминаганива?" заставил меня вновь напрячься, но в то же время стало как-то легко и... прозрачно, что ли. Вот-вот всё решится....

Номинальный глава посольства начал заранее подготовленную и заученную наизусть речь. Готовили её мы весь путь от Вохе-По до Цхолтума совместно с Тагором и Хишттой. Последние штрихи добавляли уже здесь, пока ожидали приёма, исходя из последней полученной информации.

Гокурегуй всё заливался соловьём: дружба между Великим Пеу и ещё более Великим Вохе, взаимные торговые интересы, благословение богов, долг гостеприимства и прочее, и прочее. Глаза и прочие органы Повелителя Четырёх Берегов с вроде бы доброжелательной улыбкой внимал речам зиц-председателя. А тот между тем плавно, и не сбавляя оборотов, дошёл до судьбы "Пяти перьев топири". Внутри у меня всё похолодело.... А Шиншой-Тушха продолжал разглядывать стоящих перед ним варваров с далёкого южного острова с прежней лёгкой улыбкой. Родич Ванимуя, коснувшись успехов папуасской металлургии, из-за чего и возникла потребность в олове, закончил своё выступление на бравурной ноте: дескать, все мелкие недоразумения между нашими державами будут устранены, и ничто отныне не станет мешать дружбе народов.

Наступила напряжённая тишина. Ненадолго, впрочем. Хозяин дворца, убрав с лица улыбку и придав ему торжественное выражение, начал ответную речь. В витиеватых выражениях он рассыпался заверениях, что его господин, безусловно, желает мира и взаимовыгодной торговли между нашими странами, завершив свой спич на неожиданной ноте: дескать, окончательное решение в вопросах сношения с другими странами всегда остаётся за Повелителем Четырёх Берегов, и нашему посольству надлежит отправиться в столицу Вохе; а он, Шиншой-Тушха, будучи Устами, Глазами, Ушами и Десницей своего господина на южном краю Шщукабы, может только оповестить Хранителя Царских Печатей о прибытии подданных Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками, дабы нас приняли надлежащим образом, и не было урона чести нашей правительницы.

"Что до торговли и судьбы задержанного корабля, то это обсудим чуть позже. Не сегодня" – продолжил наместник – "А насчёт бронзы, которую выплавляют на вашем острове.... Есть ли при вас какие-либо предметы, сделанные мастерами Пеу?"

Тагор ответил, даже не обращаясь за уточнением к номинальному главе делегации: "Всё наше оружие и доспехи сделаны в мастерских типулу-таками". Шиншой-Тушха что-то приказал одному из стоящих рядом с ним мужчин. Тот спустился с возвышения. "Я прошу разрешения уважаемых чужеземных гостей посмотреть их оружие". Тузтец перевёл, вопросительно глядя на Гокурегуя. Хонец кивнул разрешающе. Вохеец подошёл поближе к "макакам". Мои бойцы показывали то меч, то топор, то копьё. Откомандированный для ознакомления с дикарским оружием придворный начал обмениваться репликами со своими товарищами. С санкции наместника ещё двое присоединились к нему. Продолжалось осматривание, ощупывание и даже, кажется, пробование на зуб долго. Я уже ожидал, что сейчас хозяева удовлетворят своё любопытство, и нам предстоит топать обратно. Однако Шиншой-Тушха решил иначе. Когда его люди рассмотрели и потрогали всё, что пожелали, наместник сказал: "Я приглашаю почтенного Гокурегуя и иных мужей разделить со мной скромную трапезу. Рядовым же вашим воинам угощение будет устроено с моей ближней стражей". Достаточно технично стоящие рядом с нами придворные провели разделение делегации на тех, кому предстояло ужинать с хозяином дворца и остальных. Чести сидеть за одним столом с Устами, Глазами, Ушами и Десницей вохейского царя удостоились кроме зиц-председателя также Тагор с вашим покорным слугой. "Макак", как облечённых в панцири, так и бездоспешных, увлекли за собой, дружески похлопывая по плечам, воины наместника. Нас же Шиншой-Тушха, вставший с кресла, пригласил идти вслед за ним.

Расположились мы в небольшом помещении, выходящем на внутренний двор, или по-вохейски, «чуэт». Комната намного уютнее помпезного зала для официальных мероприятий: низкие резные скамеечки вокруг овального стола, уставленного блюдами с дымящимся мясом и фруктами, чашами с вином и водой, стены увешаны коврами, на нескольких тумбах стоят масляные светильники. Как я погляжу, местная архитектура не отличалась разнообразием: глухой квадрат внешних стен с воротами и одной-двумя калитками, окна или открытые веранды, из которых просматривается четырёхугольник внутреннего двора. Разница только в его размерах: в арендованном для экипажа "Пяти перьев топири" особняке чуэт метров шесть на восемь, в резиденции наместника же обе стороны чуть ли не по «перестрелу».

Оружие и хозяева, и гости по предложению одного из спутников наместника составили у входа. Когда все расселились на низеньких скамеечках, Шиншой-Тушха радушно указал на стоящее на столе угощение. Особого этикета в бронзововековых цивилизованных странах, насколько можно судить по рассказам Тагора и Шонека, ещё выработаться не успело. Ножами и двузубыми вилками пользовались вовсю, но никаких правил, типа в какой руке держать столовые приборы и в каком порядке есть блюда, не существовало. Однако у Гокурегуя имелся только опыт разделки мяса с помощью кинжала – что делать со странной палкой, раздвоившейся на конце, он не представлял. Моему зиц-председателю оставалось только повторять за вашим покорным слугой с тузтцем. Впрочем, приближённые наместника тоже норовили ухватить мясо руками, ополаскивая затем пальцы в стоящих рядом чашках с водой.