Текст книги "Я, Великий И Ужасный (СИ)"

Автор книги: Изяслав Кацман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Кацман Изяслав
Я, Великий И Ужасный

Я: Великий и Ужасный

Просвещение внедрять с умеренностью,

по возможности избегая кровопролития

М.Е. Салтыков-Щедрин

«Устав о свойственном градоправителям добросердечии»

Здесь на херню уходят годы,

Здесь никогда не повезёт:

Поставишь статую Свободы -

И первый голубь обосрёт

Алексей «Полковник» Хрынов

Негры-негры, негритосы

Залезайте на кокосы

Автор неизвестен

Глава первая

В которой герой начинает понимать тиранов и диктаторов, а в конце убеждается в правоте одной русской пословицы.

«Где найти Сонаваралингу-таки?!» – громкий крик вырвал меня из состояния философской задумчивости. Впрочем, для окружающих ничего не изменилось: я, как сидел на циновке, так и сидел. Можно, конечно, встать и выглянуть из-под навеса: кому я там понадобился. Но положение обязывает невозмутимо восседать, ожидая, пока ищущий меня индивид не предстанет пред мои очи. Как бы ни терпелось узнать, в чём дело.

Увы, необходимость вести себя, как полагается солидному и уважаемому папуасскому деятелю – не самое хреновое в моём нынешнем положении не-понятно-кого. С одной стороны – я особа, приближённая к типулу-таками (так звучит женский вариант титула верховного правителя Пеу), юная повелительница прислушивается в первую очередь ко мне, а уж потом – к остальным. С другой же стороны – никакого официального статуса не имею, и всё держится только на добром расположении Солнцеликой и Духами Хранимой, репутации страшного колдуна да поддержке славного общества "пану макаки", "пану олени" которого является ваш покорный слуга.

Идя на государственный переворот и захват власти, я, в общем-то, догадывался, что любые прогрессивные начинания придётся внедрять, преодолевая сопротивление папуасского общества. Но не представлял себе, насколько тяжело будет.

Всё, буквально всё, требовалось реформировать, отменять или, наоборот внедрять. И ничего не было возможно делать.

Даже попытка запретить процветающее в Мужских домах мужеложство, которую я предпринял на фоне скандала и разбирательств вокруг смерти подростка, последовавшей от "проникновения мужского уда", сразу же была раскритикована членами "совета солидных и разумных мужей". Все – от Кинумирегуя до Ванимуя – дружно принялись убеждать меня, что запрет сего обычая народ воспримет как подрыв общественной морали и попрание традиционных ценностей папуасского общества. Так что пришлось смириться с этой педерастией.

Если уж подобная мелочь была встречена в штыки нашим правительством, что уж тут говорить о прочих запланированных мною реформах. То есть, озвучить ту или иную идею на совете я конечно мог. Но после подробного обсуждения  от неё не оставалось и мокрого места.

Ну а то, что, по мнению "солидных и разумных мужей", заслуживало внимания, по мере практической реализации настолько извращалось, что иной раз думалось – лучше бы я сидел и не рыпался. Не удивительно, что экспедиция за медной рудой в Верхнее Талу, после всех этих обломов с реформированием, казалась лёгкой прогулкой.

Конечно, и с выкапыванием кусков руды, и с её транспортировкой  выделенные для этого кадры справилась бы и без меня. Благо среди "макак"  хватало сонаев, участвовавших в поиске и заготовке малахита у себя дома. Да и привлеченные местные жители быстро освоили нехитрый процесс выкапывания голубовато-зелёных камней.

Но разве мог я упустить возможность побывать в ещё невиданной части Пеу, да при этом отвлечься от обязанностей по государственному управлению, которое всё больше начинало напоминать мне какой-то густой не то туман, не то кисель: затягивающий, обволакивающий и отупляющий. Так что, хотя, с точки зрения текущих задач и проблем, самоличное моё участие в походе за медью было неоправданной глупостью, зато позволяло подумать обо всём немного отстранённо, без стоящих над душой и ждущих немедленного моего слова предводителей "макак" или "сильных мужей".

Впрочем, моя роль в экспедиции не сводилась к копанию руды или даже к руководству этим копанием. Для первого были рядовые участники, а для второго – Кано, вполне справлявшийся дома в Сонаве с организацией подобного процесса. Мне предстояло решать политические вопросы, связанные с медью.

Когда группа сонаев, участвовавших у себя дома в добыче малахита, прогулялась вместе с Пинарапе и притащила в Мар-Хон пяток корзин зелёно-голубых камней, а я, тряхнув стариной, выплавил из них несколько губчатых кусков красноватого металла, стало ясно, что источник руды относительно доступен: по словам разведчиков, они накопали целую кучу, и есть ещё много в земле. Теперь имелся смысл договариваться с Ботуметаки, сидящем на самого удобном маршруте от медного месторождения до Хона, о беспрепятственном пропуске моих людей. А правящего в Талу Тикоретаки просить о позволении копаться в земле, формально принадлежащей его племени. Это на редких охотников и прочих бродяг талу внимания не обращают – если начать промышленную добычу сырья, да ещё идущего на такую важную вещь, как оружие, то нам мигом напомнят, чья там земля. Так что все вопросы следовало утрясти ещё до начала разработки месторождения.

И здесь не обойтись без личного участия великого и ужасного Сонаваралинги: вряд ли эти достойные правители окраинных земель нашего благословенного острова столь же охотно прислушались бы к просьбам кого-нибудь другого. А на меня работала репутация. Так что обещаний одарить в неопределённом будущем таки Талу и Кесу с приближенными металлическим оружием хватило, чтобы первый разрешил копать ямы в его владениях, а второй согласился беспрепятственно пропускать караваны с рудой. Сомневаюсь, удалось бы так легко добиться положительного отношения к сему начинанию, если бы переговоры вёл Кано.

Насчёт репутации, я серьёзно – самому было удивительно, какие слухи о вашем покорном слуге среди папуасов ходят, и с каким неподдельным боязливым уважением меня встречают "сильные мужи" и рядовые дареои повсюду. Причём, понятно было, если бы в мою пользу работали действительные или мнимые мои успехи и достижения. Так нет же – непостижимым образом в глазах народа и его лучших представителей даже то, как Сонаваралингу послали подальше от трона после гибели Кивамуя, и тяжёлая болезнь, едва не отправившая меня по Тропе Духов, превратились в свидетельства моих выдающихся колдовских способностей. А уж блестяще осуществлённый переворот и последовавшая за ним чистка текокского истеблишмента тем более укрепила репутацию человека, против которого опасно идти. Ну а образцово-показательную расправу над убийцами Баклана вообще успели красочно описать и разнести по Пеу все сказители, бывшие тому свидетелями. А таковых оказалось не так уж и мало. Так что сговорчивость Ботуметаки и Тикоретаки удивительной могла показаться только мне самому.

В прогулке по маршруту Тенук – Нижнее Талу – Уке-Поу присутствовал, кроме насущной необходимости по утряске всех вопросов вокруг меди и постыдного желания убежать ненадолго от папуасских столичных интриг, ещё и дальний прицел. Степень контроля над отдельными племенными областями со стороны центрального правительства была весьма условной. Точнее говоря, несмотря на титул, подразумевающий, что хозяин Тенука являлся верховным таки над всеми остальными таки, в реальности власть Пилапи Старого и всех его наследников за пределами Текока была в немалой степени формальной и призрачной. Я же начал думать о создании на Пеу нормального централизованного государства.

И мёрзнущей крысе понятно, что предшественники Раминаганивы не брали к ногтю местную вольницу вовсе не из-за того, что их устраивала подобная ситуация. Равно как и правители племенных областей терпели сепаратистские настроения и поползновения подчинённых им "сильных мужей" вовсе не от любви к демократии и местному самоуправлению.

Хотеть-то они хотели – тот же Ратикуитаки, в мою бытность при нём "министром металлургической промышленности", частенько делился с ближним своим окружением о планах поставить на место деревенских старост. Увы, силёнок у покойного маловато было для такого.

У "пану олени" славного братства "пану макаки", наверное, хватило бы сил для усмирения с частичным усекновением голов элиты любой из племенных областей и установления нормальной централизованной власти в рамках отдельно взятой провинции. Но мне-то нужен весь Пеу!

Первые шаги, впрочем, я уже начал делать: Бунсан и Тинсок, покорённые в ходе нескольких успешных походов "макак", поддержанных хонско-вэйскими и ласунгскими отрядами, превращаются потихоньку стараниями Длинного в источник продовольствия и рабочих рук. Причём источник, находящийся под полным контролем нашего братства.

Примерно та же судьба уготована Талу с Кесу – небольшие по населению окраинные области, которые относительно легко подчинить. Главное, подгадать подходящие случаи и найти поводы для того, чтобы превратить местных таки в послушных исполнителей воли типулу-таками и её верного Сонаваралинги. Именно для изучения театра грядущих военных и иных действий да знакомства с фигурами тамошней политики я и наматываю своим ногами десятки километров. Такой вот поворот папуасских дел: объединять остров приходится не с установления жёсткой власти в самых густонаселенных землях вроде Вэя-Хона, Текока, Кехета и Ласунга, а с подминания окраин. И уже потом, опираясь на владения «Макакского ордена», давить «сильных мужей» в центре страны.

Так что насчёт невозможности проведения реформ это я прибедняюсь. Медленно, со скрипом, внося в процессе реализации изменения и поправки от первоначально задуманного, но мне удаётся кое-что сделать. Например, кроме создания не то орденских владений, не то королевского домена, добиться признания "Советом солидных и разумных мужей" всего вновь затеваемого производства меди и орудий из неё прерогативой типулу-таками, которая передаёт управление в руки своего верного Сонаваралинги. Я же в свою очередь постарался превратить сию формальность в действительность. Пока вроде бы удаётся: по крайней мере, первые порции металла пошли исключительно на вооружение "макак" и немного на лопаты и мотыги для наших "новых ганеоев" из Тинсока с Бунсаном.

Данный термин как-то сам собой прижился для отличия почти рабского статуса покорённых от положения обычных гане, которые платят только небольшую дань. "Новые" же ганеои кроме обязательных поставок продовольствия и некоторых ремесленных изделий, также вовсю привлекаются для "улагу" – то есть общественно-полезных работ: строительства дорог (точнее чего-то, отдалённо напоминающего дороги), рытья каналов и прочего.

К сожалению, не было возможности сделать бесправным и обязанным пахать как негры на плантациях население всех двадцати трёх сельских общин покорённых территорий. Пришлось на ходу придумывать разделение тинса и бунса на "новых гане" и гане обычных. Кого куда определить, решалось уже с подачи Длинного, который постарался, чтобы состоящие до нашего завоевания в союзнических отношения или родственные деревни оказались в разных группах.

А дальнейшее уже сделали сами "болотные черви". Деление на совсем и не совсем рабов началось спустя первые два-три месяца откровенного грабежа, которому подверглись все покорённые после поражения. Потому возвращение части прежних прав и свобод, во-первых, воспринималось теми, кого оно коснулось, чуть ли не как благодеяние с нашей стороны. А во-вторых – получившие более высокий статус тинса с бунса очень быстро начали выдумывать для себя и тех, кому повезло меньше их, оправдания того, почему одни теперь живут лучше, чем другие. Обнаружив подобное, Длинный попервости растерялся и даже обратился ко мне за инструкциями: как бороться с бреднями одних ганеоев об их превосходстве над другими. Но я, немного подумав, решил, что клиенты сами облегчают нам работу по своему разобщению и порабощению. Потому мой наместник на навсегда оккупированных территориях стал поддерживать "нормальных" ганеоев в их измышлениях насчёт того, что духи и боги любят оных больше, чем тех, чей статус ниже плинтуса. Ну и я, общаясь со старостами и шаманами привилегированных деревень во время нечастых инспекционных визитов, вносил свою лепту в создаваемую прямо на глазах мифологию. Учитывая мой авторитет по части общения с всякими сверхъестественными существами, это только подстёгивало местное народное творчество.

В итоге жители девяти селений стали обычными ганеоями, а обитатели еще тринадцати превратились в ганеоев "новых". Четыре деревни бунса, первыми попавшие под раздачу, были жестоко закабалены в полном составе – потому что для их контроля можно привлечь и вэйцев. А лежащие дальше к югу и востоку поселения уже делили на агнцев и козлищ.

Из тех тинса и бунса, которые попали в число привилегированных, Длинный по моему совету набрал несколько вспомогательных отрядов "полицаев", позволивших сильно сократить контингент "макак", размещаемый на юге. Дабы коллаборационисты действовали, при необходимости, без лишних сантиментов и тормозов, их направляли подальше от родных мест. И им же для закрепления верности поручали проводить все экзекуции, и тем более казни, провинившихся. Так что через полгода у нас уже имелась вполне лояльная, пусть только за страх, а не за совесть, прослойка местных.

В принципе, у превращённых в "почти-рабов", не было особых шансов, вздумай они выступить против нынешнего своего положения: взрослые мужчины сотнями выдёргивались из родных мест на мелиоративные работы в Хоне и Вэе, прокладку дороги между главным нашим портом и Болотным краем, строительство мархонской цитадели, выжигание древесного угля и добычу медной руды. А в Тинсоке и Бунсане в свою очередь работали приговорённые к "улагу" текокские "сильные мужи" и их свитские – тоже подальше от сторонников и сочувствующих.

Впрочем, подготовка территориального и экономического плацдарма, с которого будет вестись борьба за централизованное государство, не единственный мой успех.

Когда после переворота ситуация немного успокоилась, я задался вопросом – а кто из потомков Пилапи Старого уцелел вообще. Интерес был сугубо практическим, обусловленным желанием избежать возможных династических разборок. Ради этого я готов был даже устроить секир-башка всем, в чьих жилах течёт кровь основателя династии. Но обнаружилось, что нужды отягощать свою совесть убийствами людей, вина которых только в их происхождении, нет. За меня постарался дед нашей типулу-таками, ухитрившийся вырезать практически всю свою родню. Кроме Пилапи Молодого-И-Великого в разборках более чем тридцатилетней давности не уцелел никто: ни его родные братья, ни кузены разной степени родства, ни их сыновья. Сам же победитель слишком уж многочисленным потомством похвастаться не мог. Два брата-соперника оказались единственными выжившими детьми типулу-таки. А Рами в свою очередь – единственным доросшим практически до совершеннолетия ребенком Кахилуу. Был у Солнцеликой и Духами Хранимой ещё старший брательник, но тот умер в раннем детстве. Кивамую же не повезло ещё больше: у его жён одна за другой беременности оканчивались выкидышами, причём чаще всего с печальными последствиями для несостоявшихся матерей – возможности туземной медицины были весьма скромны по части хирургического вмешательства на внутренние органы. В общем Рами оказалась единственной наследницей, чем я не преминул воспользоваться.

Для начала, мне удалось убедить "Совет солидных и разумных мужей", что жизнь и здоровье последней из рода Пилапи настолько ценны, что нужно подождать с её замужеством – пусть сначала наша типулу-таками сформируется настолько, что занятия сексом и беременность не будут представлять угрозу для Солнцеликой и Духами Хранимой. Правда мою правоту члены нашего правительства признали только после того, как я собрал повивальных бабок и знахарок со всего Тенука и окрестностей, и те подтвердили, на основании многочисленных примеров из своей акушерско-гинекологической практики, и опасность для женского здоровья чересчур ранних половых связей, и тот факт, что больше шансов выносить ребёнка у более-менее оформившейся женщины. Ну и заодно вся эта компания тёток устроила прямо на нашем заседании медицинское освидетельствование Раминаганивы, по итогам которого подавляющим большинством голосов было признано, что той ещё рановато рожать. В общем, авторитет специалисток, поддержанный моей позицией, подействовал.

"Солидные и разумные мужи" в должной мере прониклись ценностью жизни последней из монаршего рода и были достаточно напуганы насчёт последствий неудачной беременности. И наше правительство единогласно постановило: юной повелительнице Пеу пока нечего думать о браке. Заодно решили через год пригласить тем же составом тёток-бабок для решения вопроса готовности Солнцеликой и Духами Хранимой к продолжению династии.

Кстати, на Рами доводы местных специалисток по гинекологии тоже подействовали. Так что она, сделав несчастное лицо, согласилась подождать с замужеством. В общем, год или два у меня в запасе теперь были. А потом, глядишь, этот бесёнок найдёт себе новый объект для влюблённости.

А я же озадачил Вахаку, взяв с него клятву полного молчания, скринингом папуасского аристократического молодняка на предмет юношей, подходящих в мужья правительнице Пеу, по следующим критериям: характер, здоровье, отсутствие дурных наклонностей, родственные отношения с максимальным количеством кланов и группировок "сильных мужей". Мой "олени" выразил удивление, что Сонаваралинга отказывается от такого счастья, как благосклонность Солнцеликой и Духами Хранимой, но великан-регой вполне удовлетворился объяснением, что мною движет исключительно забота о благе всего острова.

Примерно о том же самом состоялся разговор и с Рамикуитаки. Дяде нашей типулу-таками, поднаторевшему в интригах вокруг трона, разумеется, не пришлось указывать на необходимость соблюдения секретности насчёт обсуждаемых планов замужества Солнцеликой и Духами Хранимой. Пусть лучше все по-прежнему полагают, что Сонаваралинга намерен сам стать мужем юной правительницы. Нам так спокойнее будет проводить кастинг женихов.

После удачно проведённой операции по смене ближайшего окружения Раминаганивы ласунгский таки проникся ко мне нешуточным уважением. Тем более, что ему лично переворот добавил веса – теперь, когда почти сотня надутых и важных текокцев отправилась расчищать джунгли под будущие дороги, позиции столичной знати были сильно подорваны, и Рамикуитаки, как ближайший родственник типулу-таками, занял, наконец-то, достойное место при дворе.

Ну а многочасовая беседа о будущем его племянницы и вовсе превратила Рамикуи чуть ли не в лучшего моего друга. Всё же родственные чувства у туземцев играют не последнюю роль в жизни. А мать юной правительницы и таки Ласунга были единоутробными братом и сестрой. И поняв, что Сонаваралинга не рвётся захватить престол Пеу путём женитьбы, вдобавок ко всему, искренне озабочен судьбой Солнцеликой и Духами Хранимой и желает ей только хорошего, тот стал смотреть на меня совсем по-другому.

Из не совсем завершённого можно назвать подготовку к некоему аналогу Земского Собора, или как ещё можно назвать мероприятие, на котором должны присутствовать, по моему замыслу, посланники деревенских общин и «сильных мужей» со всего Пеу. Единственной задачей этого Собора будет, во-первых, окончательно утвердить Рами на троне, а во-вторых, признать принципы престолонаследия.

В общем-то, конечно, многие успели присягнуть Солнцеликой и Духами Хранимой, но кто-то мог и уклониться от клятвы. Да и тем, кто уже поклялся, не мешает повторить – от этого никто не умирал ещё.

Но главное, было, разумеется, принятие и доведение до сведения делегатов от всех земель острова незыблемых правил, по которым власть будет переходить от одного типулу к другому. Во-первых, конечно, признание только за потомками Пилапи права на трон. Во-вторых, чёткая очерёдность занятие престола детьми монарха: старший сын, в случае его гибели – второй по старшинству и так далее. Мужчины, разумеется, имеют первоочередное право на власть перед женщинами, но касается это только детей правящего типулу: потомки тех из детей верховного правителя Пеу, что не занимали трон, отодвигались в хвост очереди за властью, пропуская дочерей своих братьев и кузенов, успевших повластвовать.

В общем, за основу правил наследования внутри Дома Пилапи я взял закон о престолонаследия в Российской империи, как его сам понимал, планируя стрясти с участников Собора наистрашнейшую клятву верности именно самому принципу. Что было явным нововведением, поскольку у папуасов приято было клясться персоналиям, а не законам. А то, что из-за таких вот выкрутасов старый порядок, как и следовало ожидать, постоянно приводил после смерти предыдущего правителя к резне претендентов, мало кого волновало – поскольку иного туземцы не знали.

Присягу подданных планировалось, разумеется, подкрепить колдовским обрядом с участием нескольких десятков шаманов под моим руководством.

Особого риска для моей власти и будущих с текущими начинаниями в путешествии из Тенука в Уке-Поу через Талу не было: регоями при типулу-таками теперь командовал Вахаку, заработавший за те полгода, что ему довелось помыкаться мелким командиром, устойчивую неприязнь ко всей столичной элите. В сочетании с прямодушием это делало здоровяка-текокца устойчивым к всякого рода интригам со стороны любых группировок, вздумай они воспользоваться отсутствием Сонаваралинги-таки.

Впрочем, вряд ли сейчас в столице Пеу найдётся кто-то, способный устроить какую-нибудь пакость: самые умные и шустрые сейчас лопатят бунсанскую грязь. А за оставшимися приглядывает Рамикуитаки. А за дядей правительницы в свою очередь – вэйцы с хонцами, введённые в "Совет солидных и разумных мужей". А за ними – сохранившаяся текокская знать. В общем, все при деле, стерегут хрупкое равновесие сил и интересов. А я – весь в белом, занимаюсь подготовкой реформ.

Тагор же был мною привлечен для обучения вохейскому языку тех, кому предстояло осваивать мореходное дело в следующем году. Я подошёл к вопросу подбора кандидатур весьма вдумчиво, проконсультировался на эту тему с Ванимуем и несколькими мархонскими "сильными мужами". В итоге подобрали пару десятков парней из порта и окрестностей, не лишённых авантюризма и интереса к миру за пределами Пеу.

Немного помогали в учёбе и трое раненых матросов, оставленных на наше попечение. Разумеется, если тузтец знал о моих истинных целях и централизованном характере обучения, то вохейские моряки даже не понимали, что, учась туземному языку, попутно учат своему и приставленных к ним дикарей.

Я размахнулся настолько, что даже озадачил бывшего наёмника и недоучившегося философа составлением алфавита для папуасов. "У вохейцев больше четырёх сотен знаков, означающих слоги или короткие слова" – сказал я ему – "Но в языке Пеу нет многих звуков, которые есть в вохейском языке. Поэтому нужно оставить знаки для слогов, общих в обоих языках. А лишние знаки приспособить для тех звуков, которые есть в языке нашего народа, но нет в вохейском языке". Тагор несильно удивился поставленной задаче – этот год, проведённый им под моим руководством, уже приручил "солдата удачи" к тому, что от Сонаваралинги можно ожидать чего угодно. И первое время он взялся за работу с энтузиазмом, впрочем, быстро утихшим – всё-таки язык моей новой родины, несмотря на кажущуюся простоту фонетики, таил в себе подводные камни. По крайней, мере, когда на основе первого варианта разработанной тузтцем папуасской азбуки, попытались обучить грамоте группу подростков из числа заложников-бунса, взятых в качестве подопытных кроликов, начались проблемы – с точки зрения учеников звуки "и", "у", "е" и "о", воспринимаемые экс-наёмником за один, распадались на несколько совершенно разных. Я за последние шесть лет уже как-то полуинтуитивно усвоил эту разницу, хотя всё равно то и дело путался в произношении, отчего зачастую речь моя выглядела со стороны весьма нелепо. Когда же мы с новоявленным Кириллом и Мефодием в одном лице попробовали совместными усилиями разобраться и формализовать папуасскую фонетику, то запутались окончательно. Видно не судьба, разработать алфавит силами двух малознакомых с языком людей. Причём, если у моего ручного "дикого гуся" ещё были шансы, при дальнейшем изучении туземной мовы, постичь все её тонкости, то ваш покорный слуга, по всей видимости, обречён до конца своих дней говорить с жутким акцентом и путать звуки.

В итоге появился второй вариант папуасской азбуки со слоговыми знаками, которые передавали по два разных "и", "е" и "о" и три "у". Подопытные ученики продемонстрировали, что с её помощью уже удаётся, при должной тренировке, написанное одним туземцем прочитать другому. На сём я и решил пока остановиться, приказав Тагору продолжать эксперимент по обучению грамоте. Интересно, каковы у него успехи на данный момент – обновлённый алфавит был утверждён буквально за несколько дней до моего отбытия в Талу.

Так кто там ищет Сонаваралингу-таки? Ну вот, наконец, гонец добрался до хижины, любезно предоставленной мне правителем Кесу. Смутно знакомый мархонец, кажется из свиты какого-то «сильного мужа».

–Сонаваралингатаки! – рявкнул он – Темуку приветствует тебя. Меня послал доблестный и почтенный Нотулерегуй, передать, что в Мар-Хон приплыли первые чужеземцы. Три больших лодки.

–Спасибо, почтенный Темуку – ответил я. Особой новостью появление вохейцев для меня не являлось: с окраины Кесу ещё четыре дня назад пришли известия, что пара кораблей заморских торговцев приставала к берегу на севере области, пополнила запасы пресной воды, выменяла свежего продовольствия, и отправилась дальше, к конечному пункту своего пути. Ещё один, наверное, вышел к побережью Пеу недалеко от Мар-Хона.

Потому бросать все дела и от резиденции кесского таки, лежащей у границы Хона и Кесу, бежать встречать гостей заморских, не собираюсь. Пускай «дела» заключаются в неспешных разговорах с Ботуметаки, да в ожидании возвращения нагруженной рудой экспедиции «с верху». Торговцы подождут. Я что, дрессированная мартышка, бежать при первом известии о кораблях? Тем более что среди «макак» и мархонцев имеются проинструктированные мною, как следует себя вести в случае появления купцов. А отряд под началом Кано должен вернуться с малахитом, если не сегодня, так завтра.

Когда цепочка тяжелогружёных «сонайским камнем» лодок добралась до Мар-Хона, на песке лежало уже шесть чужеземных посудин. Решив, что Кано справится с разгрузкой медной руды и без меня, я быстро перекинулся с ним парой фраз, после чего приказал гребцам направить свою долблёнку к пляжу, где расположились вохейцы.

Увы, Сектанта или кого-либо из его сопровождающих, на что я надеялся, втайне даже от себя самого, там не оказалось. Один из кораблей принадлежал Кушме-Чике, но никто из наших на нём не приплыл. Впрочем, капитан немного успокоил меня, сказав, что Шущхука, как именовался на самом деле Сектант, и двоих "тёмнокожих" взял на борт сам хозяин, да и двух других пеусцев тоже не забыли в Вохе. И все они благополучно добрались до Тагиры, где корабли торговцев расстались чуть больше месяца назад. Так что мне оставалось успокаивать себя тем, что две трети обратного пути мои посланцы благополучно преодолели. О том, что в морских путешествиях про успех следует говорить, когда окажешься в пункте назначения, я старался не думать. Благо, дел хватало.

Последующие несколько дней я провёл, практически поровну деля время между медеплавильней и разбором накопившихся местных дел. Прежде всего, отчёт Ванимуя по второй переписи населения Хона и Вэя. На этот раз она прошла при нешуточном энтузиазме масс: народ проникся чудодейственным исчезновением подношения Тобу-Нокоре и последовавшим за этим вхождением представителей Побережья в ближний круг типулу-таками; да и урожай в этом году был хороший, что тоже приписали благосклонности Морского Владыки, довольного дарами.

Затем заявился Длинный: хвалиться успехами и делиться планами на будущее. С наместником на недавно присоединённых территориях обсудить было чего. Так что я даже в мастерскую те двое суток, пока Паропе оставался в Мар-Хоне, заглядывал всего пару раз. Но к тому времени всё в медеплавильне уже организовалось – одни были при деле, других Кано отправил на строительство стен цитадели.

Едва Длинный отбыл в свои палестины, к берегу пристала очередная порция кораблей, на этот раз сразу четыре. И на них, наконец-то, вернулся Сектант, а с ним и четвёрка его спутников. А также, по словам подростка, отправленного выяснить, кто припыл: "Привезли двух зверей. Они размером с очень большую свинью, но только шерстью покрыты полностью, как крыса". Ничего удивительного, что я решил самолично посетить порт. Пришлось даже одёргивать себя, чтобы не продемонстрировать излишнюю торопливость, не подобающую нынешнему моему высокому статусу.

Итак, кто там у кораблей... Сектант, слегка сдавший за то время, что не виделись, туземцы выглядят тоже не очень – ну это понятно, целый месяц в море болтаться не шутка. Рядом с вохейцем стоит троица смуглокожих граждан: старик, седой как лунь, и крепкие парни. Также поблизости наблюдается пара вполне обыкновенного вида телят, точно таких же, как в деревне у бабки. Значит вот они какие, загадочные звери цхвитукхи. К заморским диковинам жмётся мелкий человечек. Не проживи я столько лет среди ставших уже родными папуасов, можно было бы счесть, что он ничем не отличается от жителей Пеу. Но сейчас беглого взгляда хватило для понимания: передо мной чужак. И черты лица от туземных отличаются, и тёмнота кожи какая-то другая. В общем – совершенно иной расовый тип, говоря научным языком. Ладно, все вопросы и расспросы потом, когда мои эмиссары отдохнут.

"Пошли" – приказал я – "Расскажите позже. Сначала отдохнёте с дороги. Эти с вами?" – уточнил, показывая пальцем на троицу неюжного облика и телят с чёрнокожим. "Да" – судя по всему, пожилой вохеец собирался немедленно начать отчёт о проделанной работе. Но тут появился Кушма-Чика.

–Приветствую тебя, Сонавралингатаки – на довольно чистом пеусском произнёс владелец пароходов, то есть парусников.

–Приветствую тебя, Кушма-Чика – попробовал я выговорить его имя. По лицу купца и не поймёшь, насколько это мне удалось.

–Лёгок ли был ваш путь по морю? – любопытство было не совсем праздным.

–Как обычно – вздохнул чужеземец – Один корабль едва не утонул. Течь открылась. Он с трудом добрался до Пеу. Хорошо ещё, что не было больших штормов, и наши корабли не раскидало ветром далеко друг от друга. Так что в открытом море сумели самую тяжёлую часть груза с .... – тут торговец употребил какое-то незнакомое вохейское слово, не то означающее название аварийного парусника, не то какую-то часть судна, вроде трюма – Перегрузить на другие корабли.