Текст книги "Что известно реке (ЛП)"

Автор книги: Изабель Ибаньез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

— В кои-то веки вовремя, — пробормотал он.

— Обычно это не так?

Он надменно вздернул подбородок.

— Египетской железнодорожной промышленности предстоит проделать еще очень долгий путь прежде, чем ее можно будет назвать эффективной в здравом уме. Но мы только взяли на себя руководство, и прогресс идет прискорбно медленно, — он наклонился вперед и понизил голос до шепота. — Хотя я слышал от достоверных источников, что сюда начнут ходить поезда из Англии и Шотландии.

— Говоря “мы”, вы имеете в виду англичан?

Он кивнул, извиняясь.

— Прошу прощения, я часто забываю, что леди не осведомлены о текущем положении дел. Мы захватили власть в 1882…

Сочувствие, которое возникло во мне к вдовцу, медленно, капля за каплей, покидало мое тело.

— Мне известно все о том, как Британия бомбардировала Александрию, — произнесла я, старательно скрывая свое неодобрение. — Спасибо.

Мужчина замолк, поджав губы.

— Это была необходимость.

— Неужели? — спросила я с сарказмом.

Мужчина моргнул, явно удивленный моим смелым тоном.

— Мы медленно и верно меняем страну, чтобы она стала более цивилизованной, — сказал он повышенным, настойчивым тоном. — Освобожденной от влияния французов. Между тем, Египет популярное место для путешественников вроде нас с вами, — уголки его губ медленно опустились. — И для американцев тоже. За это мы должны быть благодарны Томасу Куку²¹.

Папа с яростью рассказывал о том, как меняли Египет. Страна была под контролем посторонней нации, смотрящей на местных жителей свысока, удивляясь их желанию управлять собственной страной самостоятельно. Он опасался, что иностранцы растащат и разграбят все археологические памятники раньше, чем он сможет добраться до них.

Что меня действительно раздражало, так это предположение этого джентльмена, что я могу быть не в курсе последних событий. И его надменный тон, которым он объяснял свою искаженную точку зрения по поводу Египта. Страна, сырьем и ресурсами которой он пользовался. Мама всегда с тоской вспоминала разборки в Серро-Рико, о горе Потоси с серебряными залежами. За несколько веков она была разорена.

Город так и не оправился. Я старалась сохранить непричастный тон.

— Кто такой Томас Кук?

— Бизнесмен наихудшего толка, — сказал он, нахмурившись. — Он основал компанию, специализирующуюся на египетских турах. Особенно на тех, которые забивают Нил аляповатыми суднами, переполненные шумными, пьяными американцами.

Я подняла брови.

— Британцы не разговаривают громко и не пьют?

— Мы ведем себя более достойно, когда выпиваем, — произнес он напыщенным тоном. Затем он резко сменил тему, вероятно, пытаясь избежать спора. Жаль, а я только начала получать удовольствие. — Что привело вас в Египет?

Хотя я ждала этого вопроса и заранее подготовила ответ, но в последний момент изменила его.

— Захотелось посмотреть достопримечательности. Я забронировала тур по Нилу. Пока вы не упомянули, я не помнила название компании, — произнесла я с лукавой улыбкой.

Лицо мужчины окрасилось пурпурным, и я закусила щеку изнутри, чтобы не расхохотаться. Он открыл было рот, чтобы ответить, но осекся, когда его взгляд упал на золотое кольцо, сверкающее в солнечных лучах, освещающих купе.

— Какое необычное кольцо, — медленно произнес он, поддавшись вперед, чтобы рассмотреть его.

Папа ничего не рассказывал мне об этом кольце. К посылке не было приложено даже записки. Только поэтому я не спрятала безымянный палец. Мне было любопытно, сможет ли случайный спутник рассказать мне что-то о нем.

— Чем оно необычно?

— Выглядит довольно старым, по меньшей столетней давности.

— Действительно? — спросила я, надеясь, что он расскажет мне что-то интересное. Я думала, что кольцо старинное, но никогда не задумывалась о том, что оно может быть настоящим артефактом. Папа ведь не мог прислать мне что-то такое… Правда? Он бы никогда не украл что-то столь бесценное с места раскопок.

Тревога забурлила в глубине моего живота. Я боялась сомнений, которые поднимались в моем сознании, как пар. А что, если именно так он и поступил?

— Могу я взглянуть поближе?

Я заколебалась, но все-таки протянула ему ладонь. Он наклонился, чтобы рассмотреть кольцо внимательнее. На его лице появился голодный оскал. Прежде, чем я успела что-то произнести, он стянул кольцо с моего пальца. У меня отвисла челюсть.

— Прошу прощения.

Он проигнорировал мои возражения и сощурился, чтобы разглядеть каждую бороздку и деталь.

— Необыкновенно, — пробормотал мужчина под нос. Он затих, не шевеля даже мускулом и напоминая тем самым картину. Затем он наконец-то оторвался и поднял взгляд, чтобы найти мой. От такого внимания мне стало не по себе.

Тревога подсказывала, что самое время взять вещи и уйти.

— Прошу, верните его.

— Откуда оно у вас? — потребовал объяснений он. — Кто вы? Как ваше имя?

Ложь была инстинктивной.

— Эльвира Монтенегро.

Он повторил мое имя, размышляя. Без сомнений перебирая в памяти и ища какие-то связи.

— У вас есть здесь родственники?

Я покачала головой. Врать было легко и, слава богу, у меня было время попрактиковаться. Я врала безбожно много, чтобы избежать послеобеденных уроков вышивки и шитья.

— Как я уже сказала, я вдова, прибывшая посмотреть на великую реку и пирамиды.

— Но откуда-то же это кольцо у вас появилось, — настаивал он.

Мое сердце громко билось о корсет.

— В лавке безделушек у причала. Могу я вернуть его, пожалуйста?

— Вы приобрели это кольцо в Александрии? Очень… любопытно, — он пальцами сжал подарок моего отца. — Я заплачу вам за него десять суверенов.

— Кольцо не продается. Отдайте.

— Я вдруг вспомнил, что не рассказывал о роде своей деятельности, — сказал он. — Я сотрудник Службы древностей.

Я одарила его самым холодным и суровым взглядом.

— Я хочу вернуть его.

— Это кольцо было бы прекрасным дополнением к витрине с египетскими украшениями. Лично я считаю, что вы несете социальную ответственность за передачу такого предмета, ради обеспечения ему должного ухода и внимания. У всех есть право наслаждаться столь тонкой работой в музее.

Я изогнула бровь.

— Египетском музее?

— Естественно.

— И как часто египтянам предлагается посетить музей, демонстрирующий их национальное наследие? Предполагаю, не часто.

— Ну, я никогда не… — он прервался, и его лицо приняло красновато-лиловый оттенок. — Я готов отдать за него двадцать суверенов.

— Минуту назад было десять.

Он вскинул бровь.

— Вы недовольны?

— Нет, — твердо произнесла я. — Потому что оно не продается. И мне все известно о вашей профессии, поэтому буду благодарна, если вы обойдетесь без лишних объяснений. Вы не лучше расхитителя гробниц.

Щеки мужчины заалели. Он втянул воздух, расстегивая пуговицы на груди своей белоснежной рубашки.

— Кто-то до меня обчистил гробницу.

Я вздрогнула, потому что, судя по всему, так оно и было. Мой отец необъяснимым образом приобрел кольцо и отправил мне. Папа учил, что за каждой находкой нужно тщательно следить. Но то, что он сделал в итоге, выходило далеко за рамки простых наблюдений. Этот поступок противоречил его принципам. Он противоречил моим. Зачем?

— Посмотрите, — он протянул мне кольцо лицевой стороной. — Вам известно, что гласят эти надписи?

— Это картуш²², — неловко произнесла я. — Вокруг имени божества или королевской особы.

Мужчина открыл и закрыл рот. Он был похож на любознательную рыбу. Но, быстро взяв себя в руки, он задал очередной вопрос.

— Вы понимаете, что означают эти иероглифы?

Я молча покачала головой. Хотя мне были знакомы некоторые из них, я не была профессионалом. Древнеегипетский алфавит был огромен, и мне потребовались десятилетия изучения, чтобы овладеть им.

— Посмотрите сюда, — он поднял кольцо, чтобы рассмотреть. — Это королевское имя. Так пишется имя Клеопатра.

Последний фараон Египта.

Мурашки побежали по телу, когда в памяти всплыл разговор с тетей Лореной и Эльвирой. Последний раз именно тогда я слышала это имя, и оно имело отношение к моему дяде и его работе в Египте. Это кольцо было ключом к разгадке того, что они здесь делали. Что или кого они пытались найти. Я отбросила формальности.

Я вскочила на ноги.

— Отдайте его!

Англичанин встал, уперев руки в бока.

— Юная леди…

Дверь купе распахнулась, и на пороге появился дежурный — молодой человек в темно-синей форме.

— Билеты?

Я сердито обшарила свою шелковую сумочку, пока не обнаружила скомканную бумажку.

— Вот.

Дежурный уставился на нас, нахмурив темные брови.

— Все в порядке?

— Нет, — прорычала я. — Этот человек стянул кольцо прямо с моего пальца.

У дежурного отпала челюсть.

— Извините?

Я ткнула пальцем в сторону англичанина.

— Этот человек, которого трудно назвать джентльменом, забрал у меня кое-что и я хочу это вернуть.

Англичанин вытянулся во весь рост, расправил плечи и вздернул подбородок. Мы стояли лицом к лицу, очертя границы.

— Мое имя Бэзил Стерлинг, я сотрудник Отдела древностей Египетского музея. Я просто ознакамливал девушку с одним из наших последних приобретений и она, как видите, разволновалась.

— Что… — прошептала я. — Мой отец доверил это кольцо мне. Верните его!

Мистер Стерлинг сощурился и до меня дошла моя оплошность. Прежде, чем у меня возник шанс все исправить, он достал из кожаного портфеля документы и билет и предоставил их служащему.

— На этой бумаге доказательство занимаемой мною должности.

Дежурный переминался с ноги на ногу.

— Это прекрасно, сэр. Кажется, здесь все в порядке.

Мои щеки пылали от ярости.

— Это возмутительно.

— Как вы могли заметить, леди на грани истерики, — быстро вмешался мистер Стерлинг. — Я бы хотел сменить купе.

— Нет, пока вы не верните мое кольцо!

Мистер Стерлинг холодно улыбнулся, в его светлых глазах появился расчетливый блеск.

— С какой стати я должен отдавать вам свое кольцо? — он направился к выходу.

— Постойте, — сказала я.

— Прошу прощения, — сказал дежурный, возвращая мне билет.

В следующую секунду они оба удалились, а этот гнусный человечишка забрал последнюю вещь, которую подарил мне мой папа, засунув ее глубоко в карман.

УИТ

Ради всего святого.

Я смотрел вслед глупой девчонке и мое расстройство только возрастало. У меня не было времени на своенравных племянниц, даже будь они родственницами моего работодателя. И мой работодатель не обрадуется, когда узнает, что я не смог справиться с какой-то малолеткой. Я провел нетвердой рукой по волосам, окидывая взглядом огромную гору чемоданов на тележке. Она сбежала без вещей.

Достойно, Оливера. Достойно.

Я собирался бросить все на причале, но, когда совесть воззвала ко мне, я мог только горестно вздохнуть. К сожалению, моя мать хорошо воспитала меня. Надо отдать должное Оливере. Она заработала очко, но я не позволю заработать ей еще одно. Это было бы досадно. Я не любил проигрывать настолько же сильно, насколько не любил, когда мне указывали, что делать.

Те времена давно прошли.

И все же.

Она имела наглость одеться вдовой. Пересекать океан без сопровождения. Она отчитала меня, уперев руки в бока. Я неохотно улыбнулся, изучая латунную пуговицу, которую стащил с ее жакета. Она блестела в солнечных лучах — сплав меди и цинка, ближайший родственник бронзы. От ее возмущенного выражения лица мне впервые за несколько месяцев захотелось засмеяться.

Девушка была уникальной. Я бы за это дал руку на отсечение.

Мои пальцы сомкнулись вокруг пуговицы, хотя понимал, что лучше всего было бы выбросить эту безделицу в Средиземное море. Вместо этого я спрятал ее поглубже в карман. Я покатил тележку обратно к дороге, где меня ожидал наемный экипаж, понимая, что совершаю ошибку.

Но пуговица осталась вдали от моего здравого смысла.

Невыносимая головная боль сдавливала виски. Свободной рукой я достал фляжку, которую украл у старшего брата, и долго глотал виски, обжигающее пламя успокаивало горло. Во сколько я вернулся прошлым вечером?

Я не мог вспомнить. Я несколько часов просидел за барной стойкой в Шепарде, улыбаясь и смеясь, притворяясь, что отлично провожу время. Боже, как же я ненавижу сотрудников отдела древностей.

Но спустя каких-то четыре дюйма бурбона, я добыл нужную мне информацию.

Никто не знал, кого ищут Абдулла и Рикардо.

Ни единая душа.

Теперь мне оставалось только разобраться с этой глупой девчонкой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Усталость охватила меня, засасывая, словно зыбучие пески. К моменту, как экипаж затормозил перед Шепардом, мой нарядный ансамбль²³ уже не выглядел ни нарядным, ни чистым. На выглаженной рубашке появились заломы и пыль, а на жакете каким-то образом не хватало пуговицы. Злость сопровождала меня на протяжении всей поездки; кипятила в венах кровь. Водитель придержал мне дверь экипажа, я споткнулась на ступеньке. Он дернулся мне навстречу, чтобы уберечь от падения.

— Gracias²⁴, — хрипло произнесла я. — Прошу прощения, я имела в виду shokran²⁵.

В горле першило от споров. Никто не желал слушать о моем украденном кольце. Ни кондуктор, ни другие дежурные, ни даже другие пассажиры. Я просила всех, кого могла, прийти мне на помощь, и уверена, что крики были слышны в купе по обе стороны от моего.

Я рассчиталась с извозчиком и осмотрелась. Архитектура очень напоминала широкие улочки Парижа, что мне почудилось, будто я действительно во Франции. По улице Ибрагима-паши в обе стороны сновали позолоченные экипажи, а вдоль дорог высились пышные пальмы. Здания были одинаковой высоты, с арочными окнами, занавески которых трепетали от ветра. Все было таким знакомым, хотя не должно было. Точь-в-точь как в Буэнос-Айресе, где улицы были широкими, как вымощенные европейские проспекты. Исмаил-паша хотел осовременить Каир, а для этого требовалось сотрудничество с французскими архитекторами и перестройка половины города на парижский манер.

Шепард растянулся практически на квартал. Ступени вели к парадному входу под тонким металлическим навесом с изящными отверстиями, сквозь которые на каменный пол ложились тени. К деревянным двустворчатым дверям примыкала длинная терраса, заставленная десятками столов и плетеных стульев, украшенная различными деревянными растениями. Отель выглядел более элегантным и роскошным, чем я могла себе представить. А люди, выходившие из парадных дверей, одетые в дорогую одежду, соответствовали окружающему великолепию.

Я поднялась по ступенькам, игнорируя свой потрепанный вид. Швейцары, одетые в кафтаны до щиколоток, широко улыбнулись и поприветствовали, приглашая войти. Я отвела плечи назад, подняла подбородок и постаралась выглядеть спокойной и приличной. Эффект сразу же развеялся, когда я громко вздохнула:

— Oh, cielos.²⁶

Вестибюль олицетворял великолепие самых роскошных дворцов Европы, о которых я когда-либо слышала. Гранитные колонны тянулись к потолкам, напоминая входы в древние храмы, которые я видела только в книгах. Удобные кресла из различных материалов — кожи, ротанга и дерева — стояли на роскошных персидских коврах. Металлические люстры темно-бронзового цвета в форме цветов с фестончатыми краями, тускло освещали интерьер, окутывая все пространство теплой дымкой. Из вестибюля вел проход в соседнее, не менее роскошное, помещение с кафельным полом и темными нишами, где отдыхало несколько человек и читало прессу. Я могла представить своих родителей в этой комнате, спешащих сюда после дня в пустыне и желающих выпить чаю и поужинать.

Возможно, последний раз их видели именно здесь.

Я сглотнула комок в горле и моргнула, отгоняя жжение в глазах. Я осмотрелась: повсюду были люди разных национальностей, возрастов и статусов. Они беседовали на разных языках, ковры на полах приглушали исходящий от них шум. Пожилые англичанки сетовали на невезение в поисках подходящей яхты для сплавления вверх по Нилу, потягивая холодный гибискусовый чай, отливающий пурпурным цветом. По проходу расхаживали британские офицеры в красных мундирах с саблями на поясе. И я вдруг вспомнила, что отель служил штаб-квартирой ополчения. Нахмурившись, я отвернулась.

В алькове за столом собралась компания египетских бизнесменов, они курили трубки и вели напряженную дискуссию, кисточки фесок касались их щек. Проходя мимо, я уловила обрывки их беседы о ценах на хлопок. Моя мама часто возвращалась в Буэнос-Айрес с новым постельным бельем из плотной ткани, которая выглядела практически как шелк. Хлопок выращивали вдоль побережья Нила, и его производство было весьма прибыльным делом для египетских землевладельцев.

Я огляделась в поисках стойки регистрации, когда мимо, восхищаясь убранством и сталкиваясь с другими гостями, прошел лощёный американец с громоздким портфелем и звонким голосом.

— Бартон! Сюда! — крикнул кто-то. И американец энергично зашагал к своим, где его приветствовали бодрыми хлопками по спине. Я с тоской наблюдала за их воссоединением.

Число людей, которые столь же тепло могли встретить меня после долгого путешествия, недавно сократилось.

Служащие за стойкой регистрации обратили на меня внимание. Один из них замолчал на полуслове, едва я приблизилась. Его темные глаза расширились, и он медленно опустил руку. Он как раз в этот момент ставил печать на бумаге.

— Salaam aleikum, — неуверенно произнесла я. Его взгляд нервировал. — Я хотела бы снять номер, пожалуйста. Вообще-то, я хотела бы спросить, остановился ли Рикардо Маркес в этом отеле?

— Вы так похожи на свою мать.

Во мне все похолодело.

Служащий с мягкой улыбкой отодвинул в сторону печать и буклет.

— Я Саллам, — представился он, разглаживая свой темно-зеленый кафтан. — Я сожалею о вашей потере. Ваши родители были достойными людьми, и мы с удовольствием принимали их у себя.

Даже спустя несколько месяцев, я все еще не могла привыкнуть слышать о родителях в прошедшем времени.

— Gracias. Shokran, — поспешно поблагодарила я.

— De nada²⁷, — сказал он и я удивленно улыбнулась. — Ваши родители научили меня нескольким выражениям, — он посмотрел мне через плечо, и я проследила за его взглядом. — Я ожидал увидеть вас в сопровождении молодого господина Уита, — признался он.

— Кого?

— Мистера Уитфорда Хейса, — поправил Саллам. — Он работает на вашего дядю, который действительно остановился в нашем отеле на ночь. Но в данный момент его здесь нет. Полагаю, он отлучился по делам в музей.

Так вот как звали того незнакомца, которого я бросила в порту. Я мысленно отметила, что должна избегать его любой ценой.

— Вам известно, когда вернется мой дядя?

— На его имя забронирован столик в нашем обеденном зале. Вы только прибыли?

— Этим утром высадилась в Александрии. Поезд, к сожалению, сломался на полпути в Каир, иначе я бы прибыла раньше.

Густые седеющие брови Саллама поднялись к линии роста волос.

— Вы прибыли в Каир на поезде? Я считал Уита более благоразумным. Поезд постоянно опаздывает и ломается. Экипаж оставил бы у вас более положительное впечатление.

Я решила не посвящать Саллама в детали этой поездки. Вместо этого я подняла свою сумочку и поставила ее на стойку.

— Я бы хотела снять номер, пожалуйста.

— Платить не нужно, — сказал он. — Мы поселим вас в номер ваших родителей. Он полностью оплачен до десятого января, — он опустил взгляд, чтобы проверить свои записи. — Номер сохранен без изменений, в соответствии с пожеланиями вашего дяди, — Саллам колебался. — Он сказал, что решит вопрос с их вещами в новом году.

У меня голова шла кругом. Я и мечтать не могла, что буду спать в их собственной спальне, из которой открывается вид на сады Эзбекия. Папа часто рассказывал об их люксе, роскошных комнатах и шикарном виде. Даже маме нравилось это. Ни один из них не понимал, насколько сильно я хотела увидеть его собственными глазами. Сейчас оказалось, что это сбудется. Эта поездка дарит множество первых впечатлений, которые я надеялась пережить вместе с родителями. Мое сердце ныло, словно в нем застряла заноза.

— Мне это подходит, — мой голос был едва громче шепота.

Саллам недолго изучал меня, а затем наклонился вперед, чтобы быстро черкануть пару строк на плотной бумаге с символикой отеля. Затем он свистнул молодому парню в тарбуше, одетому в зелено-лесные брюки и нежно-желтую рубашку на пуговицах.

— Пожалуйста, доставь это.

Мальчик взглянул на сложенную записку, увидел имя и ухмыльнулся. Затем он зашагал прочь, проворно пробираясь сквозь толпу постояльцев отеля.

— Пойдемте, я лично провожу вас в номер триста два, — другой служащий, одетый в такую же зеленую ливрею, занял место за стойкой регистрации, и Саллам протянул руку, приглашая меня следовать за ним.

— Я помню, как ваши родители впервые посетили Египет, — начал он. — Ваш отец сразу же влюбился в Каир. А вашей матери потребовалось немного больше времени, но после того сезона она уже никогда не была прежней. Я знал, что они вернутся. И посмотрите! Я был прав. По-моему, с их первого визита прошло уже семнадцать лет.

Мне нечего было ответить. Их поездки совпадали с некоторыми моими самыми кошмарными воспоминаниями. Я слишком хорошо запомнила одну зиму. Родители задерживались в Египте уже на месяц, когда я заболела. Грипп гулял по всему Буэнос-Айресу, но родители не успели вернуться, чтобы осознать, в какой опасности я находилась. Они вернулись, когда я уже выздоровела, и все самое страшное было позади. Мне было восемь. Конечно, тетя говорила об этом с мамой и не единожды. После этого родители проводили со мной каждый день. Мы ели вместе, исследовали город, радовались концертам и прогулкам в парке.

Мы были вместе, вплоть до очередного прощания.

Саллам повел меня вверх по парадной лестнице, застеленной голубым ковром. Его узор был мне знаком, родители привозили в Аргентину разнообразные предметы декора. Они предпочитали турецкую плитку, марокканские светильники и персидские ковры.

Мы поднялись на третий этаж, где Саллам вручил мне латунный ключ с брелком в форме диска, который был размером с монету. На нем были выбиты слова “Отель Шепард, Каир” и номер комнаты. Я вставила ключ в замочную скважину, и дверь распахнулась, представив передо мной гостиную, по обе стороны которой находились двери, ведущие в соседние помещения. Я вошла внутрь, любуясь очаровательно сгруппированными зелеными бархатными диванами и кожаными креслами, стоящими перед балконными окнами. Обитые шелком стены с золотой отделкой, и небольшой деревянный письменный стол с креслом с высокой спинкой, подчеркивали величественную элегантность комнаты. Что касается украшений, то на стенах висело несколько прекрасных картин, позолоченное зеркало и три больших ковра в сине-мятной гамме застилали пол, добавляя пространству изысканные штрихи.

— Здесь спали ваши родители, — Саллам жестом указал на комнату справа. — Слева — дополнительная спальня для гостей.

Но не для меня. Их единственного ребенка.

— В Египте зимой не так тепло, как вам может показаться. Советую утеплить ваш жакет, — сказал Саллам, стоя у меня за спиной. — Если вы проголодаетесь, спускайтесь в ресторан. Мы подаем вкусные блюда на французский манер. Ваш дядя хотел бы с вами увидеться, я уверен.

Я не скрыла обиды в своем голосе.

— Очень сомневаюсь.

Саллам отступил к входу.

— Я могу что-нибудь принести для вас?

Я покачала головой.

— La shokran.²⁸

— Прекрасный акцент, — он опустил подбородок и вышел, прикрывая за собой дверь.

Я осталась одна.

Одна в помещении, в котором мои родители жили почти по полгода. Последнее место, где они спали; последние вещи, к которым они прикасались. Каждая поверхность привлекала мое внимание, вызывала вопросы. Пользовалась ли моя мать этим столом? Сидела ли она в этом кожаном кресле? Писала ли она этим пером в последний раз? Я порылась в ящиках и обнаружила стопку чистых листов бумаги, поверх которых лежал единственный тронутый чернилами лист. На нем тонким почерком были написаны два слова.

Дорогая Инез.

Она так и не успела закончить письмо. Меня лишили последних материнских слов. Я глубоко вздохнула, набрав в легкие побольше воздуха, а затем выдохнула, борясь с желанием разрыдаться. Мне представилась уникальная возможность изучить помещение в том виде, в котором его оставили родители прежде, чем все будет заставлено моими вещами.

В мусорной корзине лежало несколько скомканных листов, и я решила, что маме потребовалось время, чтобы придумать слова для меня. К горлу подкатил всхлип, и я резко отвернулась от деревянного стола. Я подавила нахлынувшую волну чувств, словно внезапный прилив. Еще вздох, я успокоилась и пришла в себя. Я продолжила изучать комнату, решив сделать что-то полезное. Мой взгляд уперся в родительскую спальню.

Я кивнула сама себе и расправила плечи.

С бодрым вздохом, я распахнула дверь и ахнула.

Папины чемоданы лежали на кровати, повсюду была разбросана одежда, обувь и брюки высились кучами. Ящики красивого дубового комода были выдвинуты, вещи внутри были перевернуты, как будто он собирался в спешке. Я нахмурилась. В этом не было смысла, судя по их последнему известию, они собирались задержаться в Каире. Простыни были скомканы у изножья кровати, а багаж мамы лежал на стуле у большого окна.

Я прошла глубже, рассматривая платья, перекинутые через спинку стула. Я никогда не видела маму в них. Материал был более легким и молодежным, платья обильно покрывали рюши и бисер. Одежда мамы в Аргентине хоть и была современной, но не кричащей. Она предпочитала сдержанность с вежливой улыбкой и прекрасными манерами. Такой же она воспитывала меня. Внутри гардероба я обнаружила целые ряды сверкающих платьев и туфель на высоких каблуках.

Я с любопытством провела ладонью по ткани, на меня нахлынуло чувство тоски. Моя мама была женщиной, которая знала, как себя подать; она была красноречивой и умела организовывать масштабные мероприятия и принимать гостей. Но эта одежда показывала, что она была более беззаботной, менее чопорной и утонченной.

Жаль, что мне была незнакома эта ее сторона.

Внезапный стук оборвал мои мысли. Вероятно, Саллам пришел проверить, как я устроилась. Он был похож на человека, который мог бы нравиться моим родителям. Вежливый и компетентный, умел слушать и был достаточно умен.

Я пересекла комнату и открыла дверь, на моих губах играла дружелюбная улыбка.

Но это был не Саллам.

Незнакомец из порта прислонился к противоположной стене, скрестив ноги, а мои чемоданы были сложены один за другим у него под боком. Его руки были сложены на широкой груди, и он смотрел на меня, язвительно кривя рот. Создалось впечатление, что все это его слегка забавляет.

— Мистер Хейс, я полагаю?