Текст книги "Что известно реке (ЛП)"
Автор книги: Изабель Ибаньез
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Мы вышли на освещенный солнцем двор, Уит шел впереди. Обычно мы шли на одном уровне. Но, видимо, не сегодня. У него была сильная спина и гордая линия плеч. Я вспомнила, как он вдохнул мне в рот воздух, спасая мою жизнь на дне Нила. В животе у меня все затрепетало, когда я вспомнила поцелуй в Каире, о легком прикосновении его губ к моей коже. Как он задержался на один долгий миг, прижавшись ко мне, его теплый аромат, сочетающий в себе запах нашей семейной библиотеки, старых книг, виски и кожи, окутал меня.
Временами, я ловила на себе его взгляд, когда он думал, что я не вижу.
Я не могла не задаваться вопросом был ли он в том же смятении, что и я. Влечет ли его ко мне и вынужден ли он постоянно бороться с этим. Очарован, но пытается не поддаваться искушению. Мне было интересно, испытывает ли он те же трудности, что и я. Может, в этом крылась причина его внезапной отчужденности?
Вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я успела подумать.
— Предположим, мой дядя добился бы своего. Тебе было бы жаль, если бы я уехала?
— Я был бы опустошен, — весело сказал он, не оборачиваясь. — Даже не знаю, что бы я без тебя делал.
— Ты ни к чему не относишься серьезно?
Он обернулся.
— Это был серьезный вопрос?
Да, был, но я уже пожалела, что задала его.
— Проехали.
Уит отвернулся и посмотрел вперед.
— Наверное, к лучшему.
Вот так он использовал мои же слова против меня. Как невыразимо раздражает. Мы шли молча, пока я не озвучила простой вопрос, когда мы миновали опоры.
— Что ты будешь делать до конца дня?
— Буду помогать Абдулле. Что ты о нем думаешь?
— Он мне нравится, — я сказала. Я не смогла сдержать нотки горечи в своем тоне. Если бы мои родители захотели, я бы встретилась с ним много лет назад. — Хотелось бы узнать его получше. Я едва знаю историю о встрече моего дяди с Абдуллой.
— С самого начала они приводили друг друга в бешенство, — Уит замедлился, делая шаг короче. — Рикардо был молодым землекопом, использовал инструменты и методы, которым научился в Аргентине. Абдулла последил за его стилем работы, а затем принялся критиковать каждое его движение.
Я рассмеялась.
— Могу представить, насколько мой дядя это оценил.
— О, он ненавидел это. Но заниматься раскопками в пустыне — не то же самое, что ворочать камни. Он многому научился у Абдуллы в отношении раскопок. А потом он женился на сестре Абдуллы, Зази. Ты когда-нибудь встречалась с ней? — Уит сделал небольшую паузу. — О ней редко говорят, но она любила историю древнего Египта. Вполне ожидаемо, что они с твоим дядей поженились, и почему он до сих пор здесь, исполняет ее последнюю волю. Твой дядя очень верный.
— Мама рассказывала, что смерть жены сильно по нему ударила, — я нахмурилась, вспомнив давний разговор, который подслушала в Буэнос-Айресе. — Она говорила, что временами он мог быть безрассудным и угрюмым.
Уит задумчиво кивнул.
— Это, безусловно, правда. Но Абдулла держит его в узде.
Я постаралась сохранить бесстрастный тон.
— А ты?
Его взгляд метнулся ко мне.
— Это не моя работа.
— А в чем заключается твоя работа?
— Я же говорил, я помо—
Я покачала головой.
— Нет, я имею в виду другие твои обязанности.
Его лицо окаменело.
— Я его секретарь—
— Секретарь, который держит при себе оружие? Который следит за людьми, покидающих ресторан? Который пропадает всю ночь?
Уит остановился, его взгляд стал жестким.
— Ты ведь не остановишься, правда?
Я снова покачала головой.
— Я приношу ему вещи, — коротко ответил он. — Временами информацию. Временами что-то, что он потерял.
Неумолимая линия его губ не допускала продолжения вопросов. Но я и так узнала достаточно. Уит исполнял то, что не рискнул бы сделать мой дядя. Это звучало противозаконно, и стальная нотка в его тоне заставила меня думать, что иногда это было небезопасно. Я хотела бы задать больше вопросов. Мне хотелось узнать, нравится ли ему его работа, почему он рискует жизнью ради моего дяди — человека, связанного с криминалом.
Как мистер Уитфорд Хейс.
Он повернулся и продолжил идти, тон его голоса стал дружелюбным и участливым, будто бы он был хозяином званого вечера. Он вел себя так, словно последних нескольких минут и не было вовсе. Это был способ отвлечь меня. Словно я могла забыть об истинной причине, которая привела меня сюда. Но я знала его достаточно, чтобы понимать, что давить на него в этот момент бессмысленно.
— Большая часть команды, задействованной в раскопках, работает на нас более десяти лет, — сказал он. — Вследствие, бригада пользуется большой популярностью, но они отказываются работать с кем-либо еще. Твой дядя платит очень хорошо, благодаря щедрым пожертвованиям твоей семьи, и он сам работает наравне со всеми. Ты удивишься узнав, как много местных археологов предпочитают не пачкать руки.
Мое настроение испортилось.
Сейчас мой дядя имел неограниченный и бесконтрольный доступ к моему наследству. Меня охватило разочарование. Все внутри меня вопило о том, что смерть моих родителей как-то связана с их состоянием.
Ужас сжал меня в ледяные тиски.
— О чем ты задумалась?
Я моргнула.
— У тебя было очень необычное выражение лица, — объяснил Уит.
На мгновение меня охватило желание рассказать ему. Чтобы разобраться со своими догадками, чтобы больше не быть одной. Но это было бы безрассудно. У меня не было никого, к кому бы я могла обратиться. Я уклонилась от вопроса, переключив его внимание на другое.
— Чем занимается команда в межсезонье?
— Они возвращаются к своим семьям, работают на своих фермах и тому подобное. Тебя переполняют вопросы. Удивительно, — пробормотал он себе под нос.
Я проигнорировала его замечание.
— Так чем ты помогаешь Абдулле?
— Слежу за работой остальных, слежу за честной и своевременной оплатой труда. Я помогаю пересыпать землю, работаю киркой и так далее. Кроме того, я подробно описываю наши находки. Твоя мать вела идеальный учет, и большинство ее обязанностей перешло мне.
Я дала волю отчаянию. Ужас скопился в моем животе и перекрыл доступ к кислороду. И когда я все-таки смогла вздохнуть, момент каким-то образом стал терпимым. Не сказала бы, что совсем хорошо, но жить можно.
Уит нахмурился.
— Ты бы предпочла, чтобы я не упоминал о них?
Ох уж эта его интуиция. Я готова была поклясться, что однажды она принесет мне много неприятностей. Я не хотела обнаружить в нем то, что мне могло бы понравиться.
— Все в порядке, — сказала я, прочистив горло. — Увидев, где они ночевали, и узнав, как они работали, я чувствую себя ближе к ним настолько, насколько это было невозможно в Буэнос-Айресе.
Мы завернули за угол и наткнулись на моего дядю. Он выглядел измученным, как будто бы хотел заняться работой, но до этого должен был выполнить миллион задач. Он торопливо двигался к нам, неся в руках какой-то сверток.
— Дядя? — позвала я.
— Уитфорд, я хотел бы поговорить с племянницей, — сказал мой дядя. Он подождал, пока Уит отойдет, а затем обратился ко мне, сосредоточив все свое внимание. — Я хотел бы извиниться за произошедшее ранее. Я потерял самообладание и не хотел показаться грубым. Прости меня.
Я посмотрела на художественные принадлежности в его руках.
— Я подумал, что ты захочешь начать делать наброски и рисовать.
Он рылся в моих вещах? Я сглотнула нервный комок эмоций, поднявшийся в горле. Дядя не имел права рыскать по моей комнате. Словно она тоже принадлежит ему. Я спрятала письмо моей матери в рукавах одной из накрахмаленных рубашек на пуговицах. Карточка с изображением врат лежала в кармане моих прогулочных брюк.
Нашел ли он их?
Выражение его лица стало замкнутым и отстраненным, вернувшись к своему обычному состоянию. Солнце светило прямо на меня, но это не помешало волне ледяных мурашек пробежаться по моему позвоночнику.
— Я хотел бы, чтобы ты перерисовала изображения в храме, por favor. Вот твои карандаши и набор красок.
Дядя передал их и позвал:
— Уитфорд, присмотри за ней.
Он порылся в глубоких карманах жилета и извлек наружу полусгнившую сандалию. После того, как он осторожно застегнул ремешок, носок обуви вспыхнул лазурным пламенем. Уит принял замаскированный под обувь светоч.
— Обязательно.
Дядя Рикардо бросил на Уита многозначительный взгляд, теребя легкий шарф на шее. Он был в клеточку и выглядел не сочетающимся с остальной грубой одеждой моего дяди.
— И меня нужно держать в курсе, не забудь.
— Не забуду, — Уит кивнул ему, и дядя Рикардо удалился.
— О чем? — спросила я.
— С чего бы ты хотела начать? — спросил Уит, забирая у меня вещи.
Его отказ делиться чем-либо начинал раздражать. Но я не стала на этом зацикливаться; это маленький остров и в конце концов я добьюсь от него ответов. А пока, похоже, мне предстояло поработать. Я не ожидала, что дядя позволит мне изобразить что-то из египетских рельефов или картин. Это было удивительно и… Любопытно. Он из кожи вон лез, чтобы заставить меня чувствовать себя нежеланной гостьей, а теперь еще и принес мне мои принадлежности? Это было как-то странно и непонятно… Разве что он зашел в мою комнату с единственной целью — покопаться в моих вещах.
Это могло означать лишь то, что я под подозрением. Насколько я могу судить, он мог мучиться вопросом, а не рассказали ли мне мои родители о своем пребывании тут чуточку больше, чем должны были.
Тем больше причин пробраться в его комнату.
— Я хочу зарисовать портик, — сказала я.
Мы вернулись в храм, и я нашла удобное место, чтобы комфортно разместиться. Положив на колени большой альбом для рисования, я начала рисовать колонны, увенчанные пальмовыми листьями. Оттенки, пусть и выцветшие со временем, дали мне достаточно впечатлений, чтобы я поняла, какими они были изначально, когда краска была свежей. Смелые красные, зеленые и синие цвета стали пастельными. Уит сидел рядом со мной, вытянув вперед длинные ноги, скрестив их в лодыжках и облокотившись спиной на невысокую стену. Он наблюдал за моей работой.
— Это действительно нечто, — сказал он, когда я закончила первый скетч.
— Ты умеешь рисовать?
— Ни капельки, — лениво протянул он. — Моя сестра — художница.
Он замолчал, и я подняла взгляд от своей работы. Его голос стал мягким и практически оберегающим. Словно он был готов на все, лишь бы она была в безопасности.
— Правда?
Я выждала, уже привыкшая к его тактике отвлечения внимания, и выгнула бровь.
Он рассмеялся.
— Ее зовут Арабелла, ты, любопытная бестия.
Моя бровь осталась на месте.
— Она замечательная. Бесконечно любопытная, как и ты, — сказал Уит, закатив глаза. — И мы очень близки. Она обожает свои акварели. Подозреваю, что она предпочла бы остаться в стране, чтобы писать картины, а не проводить сезон в Лондоне.
— Я слышала об этом, — я сделала паузу. — Танцы звучат весело.
— Это совершенно не так. Накрахмаленная одежда, отвратительные светские беседы и решительные мамаши, навязывающие своих столь же решительных отпрысков всем подходящим холостякам страны. И в кадрили нет ничего интересного.
Я сморщила нос.
— Звучит, как разделка мяса.
Увидев его сконфуженное выражение лица, я добавила:
— В Аргентине моим любимым куском мяса была кадриль.
— А в Англии кадриль — это ужасно скучный танец.
— Не знаю, я никогда ее не танцевала.
— Я лучше съем стейк. Можешь поверить мне на слово.
Это вывело меня из равновесия.
— Нет, не могу.
Он опустил ресницы и окинул меня неверящим взглядом.
— Умная девочка.
Воздух между нами затрещал, как от электрического разряда, который пронесся между нашими дыханиями. Его глаза опустились к моим губам. По моим щекам разлилось тепло. Меня охватило желание вздернуть подбородок, приблизить губы к его губам. Но я осталась неподвижной, кровь шумела в ушах. Уит отвернулся, сжав челюсти.
Мгновение упущено, и разочарование выбило меня из колеи, как таран. Уитфорд Хейс был ужасной, абсурдной идеей. Он работал на моего дядю. Он знал многое о моих родителях, правда, отказывался делиться. Он слишком много пил и, вероятно, флиртовал с каждой встречной. Трудно было чувствовать себя особенной, если я была всего лишь каплей в море.
Но он спас мне жизнь. Заботился о моем комфорте. Вставал на мою сторону в спорах с дядей.
Уит отодвинулся, закрываясь ото всех.
— Полагаю, — начала я, желая втянуть его в беседу. Я подняла кисть и начала раскрашивать верхушку одной из колонн в сочный, мягкий, зеленый цвет, напоминающий мне о море. — Ты тот холостяк, в которого матери постоянно бросают своих дочерей, рассчитывая на помолвку.
Уит некоторое время молча смотрел на меня. Затем он скривил рот в отвращении.
— Ты помнишь, что я говорил подходящих? Ты путаешь моего старшего брата со мной.
— У тебя также есть брат.
— Верно, — его лицо исказилось от раздражения. — Портер.
— Значит, тебе не досталось ни одной юной леди? — продолжила я.
— Кто-нибудь тебе говорил, насколько ты невыносимо раздражающая?
— Говорили только, что я невыносимо любопытная.
Он рассмеялся.
— Хорошо, Оливера. Я был кадетом уже в свои пятнадцать, мне купили место, когда я был еще в яслях. Я не видел англичанок уже много лет, — он поднял глаза от рисунка, чтобы встретиться с моим взглядом. — А ты? Имеешь кавалера, ухаживающего за тобой?
— Не совсем, но, полагаю, кто-то будет, если я этого пожелаю.
Уит напрягся, его губы слегка сжались.
Любопытная реакция, которая одновременно и взволновала, и напугала меня.
Его голос остался бесстрастным, но я не поверила.
— О?
— Мои родители выбрали сына консула. Эрнесто Родригес. Он как раз тот тип людей, которого одобрила бы моя мать. Вежливый и воспитанный, со связями, из старой аргентинской семьи.
— Повезло ему.
— Я не могу понять, сарказм ли это, — сказала я.
— Нет, — предсказуемо ответил он.
— Лжец.
— Я продолжаю говорить тебе, Оливера. Не верь ничему, что я говорю.
Затем, он отвел взгляд. Я продолжила работу, прищурившись рассматривая одну из колонн и пытаясь разобрать иероглифы, но рельефы были слишком далеко. Я встала и протянула ему свой альбом, стараясь не размазать краску. Я смахнула пыль и подошла ближе к высеченным в камне рельефам, нахмурив брови. Здесь были сотни незнакомых мне символов, рисунки различных людей и разных видов одежды.
— Оливера.
— Ммм?
— Не могла бы ты подойти сюда?
— Через минуту.
— Сейчас.
Ну после этого я не подошла бы к нему еще минут десять.
— Я занята, Уит.
— Уже шестой раз, — сказал он.
Встав, он подошел ко мне, держа мой альбом раскрытым. Почему-то казалось, будто бы он напрягся, словно готовясь к чему-то, что я не хотела бы знать.
— Ты считаешь, сколько раз я называю тебя по имени?
— Я считаю, потому что не давал разрешения обращаться ко мне неформально.
Я отвела взгляд от расстегнутых пуговиц на воротнике его помятой рубашки и развивающихся на ветру неухоженных волос.
— Ты не можешь говорить серьезно.
— Мне казалось, ты говорила, что я ни к чему не отношусь серьезно.
— Так ты интересуешься мной. Я не была уверена, насколько это связано с тем фактом, что мой дядя тебе платит. Я замечаю, как ты пялишься.
— Я пялюсь на множество красивых леди, Оливера. Не придавай этому значения, — произнес он, но слова прозвучали сурово, без привычной игривой нотки.
— Я уже наслушалась этого.
Его голубые глаза сузились.
— Мне не нравится твой тон. На что ты намекаешь?
— По-моему, этот джентльмен все слишком отрицает67.
— Черт возьми, — сказал он. — Опять Шекспир.
— Чего ты хочешь, Уит?
Мышцы на его челюсти дрогнули.
— Я хочу, чтобы ты объяснила это, — он указал на рисунок в моем альбоме.
Изображение врат с карточки.
Я скрестила руки.
— Это врата храма.
— Правильно, — Уит смотрел, сузив глаза. — Где ты их видела?
Я беспечно махнула рукой.
— Кажется, в туристической брошюре. Не могу сказать точно.
Скобки, обрамляющие его рот, углубились. Поздний полуденный свет придавал его чертам мягкую дымку. В уютном полумраке его волосы выглядели медными.
— А ты попробуй.
— Честно говоря, я не помню, — я невероятно гордилась своим бесстрастным тоном. — Если ты не заметил, мой альбом полон подобных зарисовок. Мне следовало бы чаще этим заниматься, но я забываю. С чего вдруг такой интерес к вратам?
— Это не то, на что можно так просто наткнуться.
Его тщательно сформулированный ответ не ушел от моего внимания.
— Но ты видел их. Где-то.
— Я этого не говорил.
— Конечно, говорил, — возразила я.
— Ну, я не могу запретить тебе так думать, — огрызнулся он. — Инез, это важно. Скажи мне, где ты видела эти врата?
— Только если ты откроешь мне их значение.
Уит сжал челюсти.
— Я не могу.
— Потому что мой дядя этого не хочет.
— Вот как ты думаешь? — спросил он, его каштановые брови поднялись к линии роста волос. — Это довольно серьезное предположение.
Мы уставились друг на друга, между нами пролегла черта. Я на что-то наткнулась, я знала это. Но я никак не могла разобрать, что чувствует по этому поводу Уит. Хотел ли он, чтобы я выяснила то, что дядя намеренно скрывал от меня. И тут меня осенило.
— Я понимаю, — тихо произнесла я. — Ты не будешь в открытую нарушать приказы моего дяди.
— А тебе не приходило в голову, что он хочет защитить твои чувства? Может быть, подробности тебя не обрадуют.
Он потрепал свои и без того растрепанные волосы, явно размышляя, что мне сказать.
— Суть одна и та же, Оливера. Твоих родителей больше нет, и ничто из того, что ты так стремишься узнать, не изменит этого факта.
— Значит, врата как-то связаны с моими родителями.
Я стиснула зубы от досады. Раздражение росло во мне постепенно, словно складывалось по кирпичику. Я понимала, что у Уита есть работа, но сейчас он был препятствием на пути к ответам, которые я отчаянно хотела получить; нет, в которых нуждалась. Это касалось моей семьи. Информации о том, что с ними случилось.
Как они умерли.
— Ты всегда так хорошо выполняешь приказы? — с горечью спросила я.
Он выпрямился. Его голубые глаза пылали гневом, который я прежде еще не видела.
— На самом деле все не так.
— Мне очень трудно в это поверить.
— Ты ничего обо мне не знаешь. Я в любом случае не сказал бы тебе.
— Я знаю достаточно, — возразила я.
— Послушай, ты глуп—
— Не более пяти минут назад ты сказал, что я умная.
— Ты меня не знаешь, — в ярости повторил он, повышая голос, чтобы заглушить меня. — Ты не знаешь, какие вещи я делал. Однажды ты спросила меня, являюсь ли я британским военным, мой ответ — нет, — он наклонился вперед, его лицо оказалось в нескольких дюймах от моего. — Не хочешь узнать почему?
Я упрямо молчала.
— Я был уволен с позором, — произнес он холодным голосом, который я не узнавала. Я видела его раздраженным и нетерпеливым, яростным и отстраненным. Но еще никогда он не звучал так холодно и чуждо. Ни разу. — Ты ведь знаешь обратную дорогу в лагерь, не так ли?
— Уит—
— Мистер Хейс, если вы не возражаете, — произнес он с прежней язвительностью. — Давайте соблюдать этикет.
— Если это то, чего ты действительно хочешь.
— Да.
— Прекрасно.
— Прекрасно, — повторил он.
— Кстати, — сказала я, поднимая подбородок. — Теперь мы квиты.
Уит напрягся.
— Ты дважды назвал меня по имени.
— Это не делает нас квитами. Это делает нас идиотами! — крикнул Уит. Он ущипнул себя за переносицу и глубоко вдохнул. Следующие слова прозвучали обдуманно. — Больше этого не повториться, это я вам гарантирую.
Он зашагал прочь, его осанка была жесткой, а спина прямой.
Хм, хм, хм. Я прижала пальцы к виску, пытаясь распутать клубок в своем сознании.
Но ничего уже не имело смысла.
Какое отношение врата имеют к смерти моих родителей?
УИТ
Иисусе, мне было необходимо принять на грудь. Я скучал по жжению в горле; по тому, как алкоголь затуманивал мои воспоминания. Почему я завязал? Я сделал это, не отдавая себе отчета. Но среди разговоров, которые я хотел бы забыть, пополнение.
Эта глупая девчонка ничего обо мне не знала.
Я устал от ее догадок. Устал от обиды, которая вспыхивала в ее изменчивых глазах всякий раз, когда мой голос становился резче. Какое мне, черт возьми, есть до этого дело? Я ускорился, желая оказаться как можно дальше от нее. До конца дня за ней мог присмотреть Рикардо. Я готов был пойти на многое, когда он предложил мне работу. В мои обязанности входила защита его интересов. Подвергать собственную жизнь опасности было само собой разумеющимся. Включая работу в ночи, бесчисленные часы выжидания и слежку из тенистых углов. Включая использование моего оружия.
Но на что я не подписывался, так это на его племянницу.
Я начинал ненавидеть тот факт, что она видит меня насквозь. Военная служба пошатнула мою веру в человечество, но она научила меня защищаться. Я научился подавлять собственные эмоции, запрещая себе испытывать чувства. Я перестал заводить друзей с того момента, как начал их терять. Собственными глазами я лицезрел ужас, которые люди творили повсеместно. Я помнил в разы больше вещей, чем хотел бы. В том числе и бесконечные дни после тех событий, минуты, наполненные виски, окровавленными кулаками и туманными ночами. Пока Рикардо не наткнулся на меня в каирском переулке, избитого и покрытого синяками после очередной бессмысленной драки в баре, вместе с оружием, которое мне даже не принадлежало.
— Тебе следует найти более достойное применение своим мускулам, — сказал он.
Он заботился обо мне до тех пор, пока моя голова не прояснилась, и я не осознал, что имею и другие варианты. Все больше дней я оставался трезвым, и со временем я получил одобрение Рикардо и стал частью команды. Я не хотел испортить свои последние дни в Египте.
Вскоре мне придется покинуть страну, если я не смогу найти желаемое. Забавно, что вся моя жизнь свелась к одному единственному клочку бумаги.
Я нашел склонившегося над картой Рикардо в штабе, он сильно давил указательным пальцем на бумагу, словно хотел стереть все недостатки. Он поднял глаза, заметив мое приближение. Я даже не пытался двигаться тихо. Раздражение все еще бурлило во мне.
— Почему ты без Инез?
— Мне нужен перерыв, — пробормотал я.
Выражение лица Рикардо стало сочувствующим.
— Понимаю.
Он неправильно меня понял, но я не стал его поправлять. До него все равно не дошло бы, что я хотел сказать.
— Я знаю, почему Бэзил Стерлинг ищет Клеопатру.
Рикардо медленно выпрямился, напрягая плечи, словно готовясь к худшему.
— Почему? — спросил он сквозь стиснутые зубы. — Слава? Деньги?
Я кивнул.
— Да, но есть нечто большее.
— Mierda68, — прорычал он. — Какого черта она еще могла ему понадобиться?
Я поджал губы, не желая произносить это вслух.
— Ее тело— То есть, ее мумия. Он считает, что она обладает магическими свойствами. Говорят, Клеопатра была искусна в магии, — напомнил я ему. — У нас нет доказательств того, что она могла накладывать заклинания, но это мнение подкреплено письменными свидетельствами.
Кровь отхлынула от лица Рикардо.
— И что с того?
Я вздохнул.
— Он хочет разобрать ее и измельчить в порошок. По-слухам, магия способна исцелить любую болезнь, — я сделал паузу. — Я слышал, что он болен чахоткой.
Рикардо прикрыл веки.
— Проклятье.
— Что ты собираешься делать?
Его глаза распахнулись, пылающие и напряженные.
— Сначала мы ее отыщем, а потом сделаем все, чтобы помешать его планам.
