Текст книги "Что известно реке (ЛП)"

Автор книги: Изабель Ибаньез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

— Посмотрите на это, — воскликнул мой дядя, изучая участок стены. Мы все собрались вокруг него и посмотрели наверх. Там была изображена любопытная сцена, изображающая солдат с оружием.

— Сражение при Акциуме⁷², — сказал Уит.

Абдулла похлопал Уита по плечу.

— Значит, ты внимательно слушаешь, когда я говорю. Ты прав. Именно тогда Клеопатра потеряла все — семью, звание, трон, любимого и жизнь.

— Тогда они проиграли битву за Александрию Октавиану, преемнику Маркуса и наследнику Цезаря, — пояснил дядя Рикардо. — Марк Антоний упал на меч, а Клеопатра последовала за ним пару дней спустя.

Абдулла указал на стену.

— Они изображены здесь бок о бок, вместе со своими детьми: близнецами Клеопатрой Селеной и Александром Гелиосом, а также их младшеньким, Птолемеем Филадельфом. Селену выдали замуж, ее близнеца убили, а об их младшем брате больше ничего не слышали, он канул в лету.

— После битвы, — начал дядя Рикардо. — Октавиан, которого отныне именовали Август, запретил кому-либо использовать имена Марк и Антоний вместе. Все следы его достижений, любых заслуг или признания были вычеркнуты из римской истории. Он стал печально известен, как изменник.

— А здесь Марка Антония увековечили, — прошептал Уит.

В его голосе промелькнула нотка, которая заставила меня посмотреть на него. Его лицо обрело необычное выражение, которое я не смогла истолковать. Я подошла ближе к стене, завороженная изображением обреченной семьи. Позади Абдулла издал громкий звук удивления. Он вошел в соседнюю комнату, в сокровищницу. Уит не отводил глаз от стены, застыв на месте.

— Людей переживают их грехи; Заслуги часто мы хороним с ними.⁷³ — процитировал он.

— Почему Шекспир постоянно мелькает в наших разговорах?

Он оторвал взгляд от Марка Антония. Мне пришло в голову, что Уит мог в какой-то степени отождествлять себя с этим воином, который жил, сражался и любил две тысячи лет назад. Человеком, вставшим против земли, на которой был рожден. Его вычеркнули из памяти и истории страны, его достижения намеренно стерли.

Я не хотела питать к нему симпатию, но делала это. Сколько бы я не твердила себе, что он женится, что он верен моему дяде, что ничего из того, что я ему открою, не будет в безопасности, я все равно чувствовала раздражающее влечение.

Я отвернулась от него и пошла к дяде с Абдуллой в соседнюю комнату. Я скорее почувствовала, чем услышала, что Уит последовал за мной. Молчаливое присутствие, которое каким-то образом и успокаивало, и тревожило.

Парадокс, которым являлся Уитфорд Хейс.

Я ожидала увидеть двух мужчин в таком же благоговейном состоянии, что и прежде, но вместо этого, они оба рассматривали расписанную стену, украшенную сотнями сверкающих мозаичных плиток из лазурита, розового кварца и бирюзы. Больно было находиться с дядей Рикардо так близко, в то время как все, чего мне хотелось — быть как можно дальше от человека, разрушившего мою семью. Его слова постоянно звучали в моей голове, и я перебирала их в памяти, словно загадку, требующую разгадки.

Он определенно был искусен в актерском мастерстве.

— Взгляните на эту прекрасную сцену, — сказал Абдулла, указывая жестом на разные рельефы людей, несущих чаши с фруктами. — Собирают виноград. А вот здесь они запечатывают кувшины.

— Думаете, мы найдем их здесь? — спросила я, удивляясь. — Двухтысячелетний виноград?

— Возможно, он уже превратился в вино, — усмехнулся Уит, облокотившись на стену. — Да, смотри, они записывают дату сбора винограда.

— Потрясающе, — вздохнул мой дядя. — Эта гробница выглядит и ощущается как греко-египетская. Даже текст на стенах высечен на двух языках, — он двигался вдоль стены, размышляя и бормоча под нос восхищенным голосом. — Посмотри сюда, Абдулла, изображения, знаменующие смерть Осириса и похищение Персефоны.

— И большое количество скарабеев, — заметил Уит, изучая орнамент.

— Каково их значение? — спросила я. — Я встречаю их повсюду. На амулетах, стенах, столбах, в виде статуэток и на одежде.

— Они являются символами возрождения и регенерации, а также служат защитниками тех, кто отправляется в загробный мир, — ответил дядя Рикардо. — Жуки также ассоциируются с египетским богом солнца, который, конечно же, ежедневно умирал и возрождался вновь. Он—

— Рикардо, не отвлекайся. Где-то здесь должна быть дверь, — сказал Абдулла, ставя свой факел в чугунный держатель у входа в сокровищницу.

— Согласен, иначе почему бы им не расставить все сокровища у стен? — сказал дядя Рикардо.

— Они не хотели загораживать проход, — ответил Абдулла. — Но что любопытно: разве они не хотели отпугнуть расхитителей гробниц?

— Если только их не поймали, — сказал Уит. — Предположим, они вошли и были обнаружены при попытке все вынести. Древние египтяне могли укрепить лестничную дверь и наказать грабителей. С тех пор гробница оставалась засекреченной. Возможно, было проблематично добраться до Филы, когда остров был святым местом на протяжении столетий.

— Хорошая теория, — сказал Абдулла.

Мы все изучали дверь, и ответ озарил меня в одно мгновение. Возможно, виной тому была бурлящая в моих жилах магия или изображение детей Клеопатры, постоянно возникающее в сознании.

— На некоторых из этих плиток выбиты луна или солнце, — сказала я.

Мой дядя с Абдуллой одновременно произнесли:

— Селена и Гелиос.

— На других — картуш Клеопатры. А вот еще один Марка Антония, — указал Уит.

— Любопытно, как Юлий Цезарь остался не при делах.

— Возможно, не так уж и любопытно, — размышлял Абдулла. — Рикардо, как думаешь, что находится по ту сторону стены?

— Ее погребальная камера, — сказал дядя Рикардо. — Я понимаю, к чему ты клонишь, sahbi⁷⁴. Ты задаешься вопросом, не оставили ли Цезаря в стороне специально, потому что его бы не похоронили вместе с Клеопатрой.

— А кого же еще? — спросила я, озираясь по сторонам. Мне и в голову не приходило, что ее могли похоронить с кем-то еще. Может быть, плитки намекали на того, кто еще был с ней?

— Она умоляла Октавия не разлучать ее с Антонием, — сказал Уит. — Выполнил бы он ее просьбу?

— Вряд ли, — медленно произнес дядя Рикардо. — Клеопатра была для него бельмо на глазу. Почему он должен был ей уступить?

— Чтобы успокоить египтян, — сказал Абдулла. — Их фараон был только что повержен. Она была любимицей народа, а также единственным правителем с греческими корнями, который потрудился выучить египетский язык. Они бы хотели, чтобы ее последняя воля была исполнена.

Я шагнула вперед и инстинктивно надавила на бирюзовую плитку с изображением солнца. Она полностью просела, встав вровень со стеной. На кончиках моих пальцах запульсировала радость открытия. Мы становились хорошими друзьями. Затем я попробовала другие отмеченные плитки. Каждая из них также сработала, подобно кнопке.

Уит щелкнул пальцами.

— Прямо как на колонне.

— Мы нашли Селену и Гелиоса в комнате наверху. Так мы узнали, что нужно изучить колонну, — сказала я Абдулле.

Мне все еще было трудно смотреть в сторону дяди. Каждый раз я видела в нем черты своей матери. Сестры, которую он предал. Я не должна была помогать им, но и уйти не могла. Мама захочет узнать обо всем случившемся, и я не могу снова ее подвести.

— Думаю, нам стоит попробовать нажимать на плитки с узорами в разном порядке, — сказал Уит. — Плиток всего восемь, не считая Марка Антония. Он не был изображен на колонне.

Мы все согласились, каждый взял на себя по две плитки.

— На счет три, — сказал дядя Рикардо. — Начиная с тебя, Уитфорд.

— WaaHid, itnein, talaata,⁷⁵ — считал Абдулла.

Уит нажал на свою плитку, за ним я, потом дядя Рикардо, а последним — Абдулла. Ничего не произошло. Мы перепробовали все возможные последовательности, пока не осталась одна, самая очевидная.

— Dos mío⁷⁶, — сказал дядя Рикардо. — Возможно, Марк похоронен вместе с ней.

Мы включили плитку воина в последовательность, но она все равно ни на что не повлияла.

Мой дядя зарычал от досады.

Абдулла издал удивленный звук и, наклонившись, указал на маленькую плитку с изображением сокола.

— Это Хорус.

— Сын Цезаря и Клеопатры — Цезарион! — сказал дядя Рикардо. — Его иногда ассоциировали с ребенком самой Исиды.

— Клеопатра, Цезарион и Марк Антоний, — сказал Абдулла. — Вот кто находится по другую сторону стены. Следует нажать только на эти плитки.

Дядя кивнул, согласившись. Но после того, как они нажали на эти плитки в разном порядке, стена даже не шелохнулась.

— А что, если нажать на все плитки одновременно? — предложила я. — Потому что они похоронены вместе?

Абдулла одобрительно кивнул, и у меня потеплело на сердце.

— Все вместе, на счет три.

— WaaHid, itnein, talaata, — считал Уит.

Мы нажали на плитки и вслед за громким щелчком, раздался протяжный стон каменной стены, которую впервые за две тысячи лет привели в движение. Появились очертания двери, края которой повторяли квадратную форму плитки. Абдулла сделал последний толчок и панель поддалась вперед. Воздух вырвался наружу и заметался вокруг, погружая нас в теплые объятия. Свет замерцал, но не погас.

Я посмотрела на Абдуллу, но он не был ошеломлен случившимся. Казалось, он ожидал этого. Возможно, это обычное явление, когда открываешь помещение впервые за две тысячи лет.

Дядя Рикардо сходил за факелом и передал его Абдулле, который зашел первым, следом за ним в проходе скрылся дядя. Уит жестом предложил мне быть следующей.

Глубоко вдохнув, я вошла в гробницу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Мы наткнулись на очередной барьер. Я закусила губу от досады, желая увидеть, что нас ждет, но боясь двигаться дальше. Ни Абдуллу, ни дядю Рикардо не волновала толстая стена. Она была массивной, в ее центре находились двойные двери святилища, испещренные еще большим количеством иероглифов. У каждой из них было по медной ручке, связанные толстой веревкой, перекинутой по спирали слева направо.

— Изготовлена из папиросного волокна, — прокомментировал Абдулла.

— Нам придется сломать печать, чтобы узнать, кто находится по другую сторону, — сказал дядя Рикардо, в голосе которого было столько мальчишеского восторга, сколько я никогда от него не слышала. Он достал перочинный нож, намереваясь перерезать веревку, но замешкался. С сожалением покачав головой, он отошел от входа и протянул нож Абдулле.

— Значит, ты все-таки пришел в себя? — произнес Абдулла с укором. — Я думал, что научил тебя большему.

Рикардо закатил глаза.

— Тебе следует оказать нам честь.

— Думай головой, Рикардо, — сказал Абдулла. — Всегда спешишь, не подумав, — он замолчал на несколько долгих ударов сердца, раздумывая. — Сначала мы попросим Инез нарисовать печать. Но мы не открываем саркофаг и не выносим его из камеры.

Я испустила тихий вздох облегчения. У нас с мамой будет достаточно времени, чтобы придумать план.

— Мои принадлежности наверху. Я могла бы нарисовать и другие помещения, если требуется.

Абдулла кивнул.

— А команда?

— Ты хочешь, чтобы они спустились сюда?

Абдулла обдумал вопрос, а затем покачал головой.

— Пока нет. Я предлагаю им продолжить работу в помещениях под Киоском Траяна, — в его теплых карих глазах затаился возбужденный блеск. — Теперь, когда нам известно, что находится под храмом Исиды, я думаю, не соединяются ли они под землей?

Волнение пульсировало под кожей.

Должно быть, это была та самая магия, что я чувствовала под Киоском.

— Согласен, — сказал дядя Рикардо. — Уит, пока Инез рисует, мы запишем наши размышления обо всем, что находится в этих комнатах, — он повернулся ко мне. — Ты справишься с этой задачей?

— Конечно, — сказала я.

— Bien, bien, — сказал дядя Рикардо. — Думаю, нам стоит пригласить мистера Финкасла, чтобы он дежурил у выхода на лестницу.

— Я помогу записать артефакты, — сказал Абдулла.

Мой дядя склонил голову, и мы один за другим прошли через две комнаты и поднялись по потайной лестнице, каждый со своим заданием.

***

Моя мама пришла, когда опустилась ночь и весь лагерь уснул. Я сидела на своей импровизированной кровати и теребила простыни, пока ее силуэт не появился с другой стороны занавески, подсвечиваемый мягким светом луны. Она отдернула ткань и шагнула внутрь. На ней снова была темная одежда: длинное черное платье и двубортный жакет, скрывавший ее миниатюрную фигуру. Она покрыла голову шарфом, закрыв волосы и большую часть лица.

Я встала и подняла указательный палец. Затем указала в направлении комнаты Уита. Она сразу же все поняла и жестом попросила следовать за ней. Мама молча вела меня к окраинам Филы. Луна висела высоко над нами, освещая наш путь. Несколько раз она останавливалась, чтобы осмотреться на предмет опасности. На страже стоял мистер Финкасл, но даже он уже лег спать. Наконец, она сбавила шаг, когда мы достигли речного берега.

После этого она обернулась и сжала меня в чувственных объятиях. Она пахла иначе, не своими цветочными духами, которые всегда напоминали мне о ней. Здесь, в Египте, ее аромат был более землистым. Я все еще не могла поверить, что она жива и нашла меня. Мне невероятно повезло. Я получила второй шанс, когда уже даже не надеялась на него.

— Сегодня что-то случилось, — пробормотала она. — Вы довольно долго пробыли в храме. Почему?

Я облизала пересохшие губы.

— Мама, это я виновата. Я ощутила магию, и она была столь непреодолимой, сильной. Я привела их прямо к ее гробнице.

Все частички моей матери застыли.

— Клеопатра найдена.

Я уныло кивнула.

Она обратилась лицом к Нилу и наблюдала, как неспешное течение несется мимо нас. Миллионы звезд мерцали в кромешной тьме, отражаясь в водной глади.

— Ты знала, что древние египтяне бросали свои ценности в реку?

Я кивнула.

— Во время ежегодного наводнения в знак поклонения Анукет.

Мама наклонилась и погрузила ладонь в воду.

— Представь только, чему она была свидетельницей на протяжении многих веков.

Это была отрезвляющая мысль. Нилу было известно все; известно худшее и лучшее за историю Египта.

— Клеопатру перевезли бы на Филы из Александрии по воде в сопровождении процессии, не похожей ни на одну другую, — она встала, ее лицо было бледным. — Твой дядя уничтожит ее последнее пристанище. Он заработает миллионы, незаконно торгуя артефактами у Врат Торговцев.

— Мама, как нам его остановить? Что нам делать? — я позволила вопросам раствориться в холодной ночи прежде, чем продолжила. — Мы должны вернуться в Каир сегодня. Мы можем купить билеты в Аргентину и оставить это все позади.

— Как мы это провернем? Два человека не справятся с управлением Элефантиной, и мы точно не доберемся до Каира. Мы находимся на острове, окруженном рекой с кишащими крокодилами.

— Но ты же добралась сюда самостоятельно, — заметила я.

— Едва ли, — ответила она с насмешкой. — Я прибилась к группе туристов. Мы могли бы сделать тоже самое, но до прибытия моего друга пройдут недели. И я здесь не просто так, Инез. Мой брат ранил меня, ранил нас.

— Тогда мы должны обратиться к правительству, — сказала я. — Это было бы правильно.

Она покачала головой.

— Мы должны действовать сейчас, Инез. Я не знаю, как долго смогу оставаться мертвой. Сейчас самое время сплотиться против Рикардо; он никогда не заподозрит этого.

— Но он что-то подозревает, иначе не стал бы нанимать мистера Финкасла.

Она махнула рукой.

— Он сделал это, чтобы предотвратить вмешательство конкурентов.

Miércoles. Есть еще люди, которых стоит опасаться?

Внезапно мне захотелось покинуть этот проклятый остров. Чтобы оставить эту неприятную историю в прошлом.

— Почему ты не можешь отпустить все это? Ты отдала Египту семнадцать лет своей жизни.

Я подумала о шести одиноких месяцах ежегодно, которые проводила вдали от родителей в Аргентине, поглощенная обидой за то, что они никогда не брали меня с собой. Пропущенные дни рождения и праздники, бесчисленные часы, которые я уже никогда не верну. Теперь отца не стало, и все, чего я хотела — прижаться к маме. Ужас охватил меня. Я не хотела потерять и ее в Египте.

— Разве уже недостаточно?

Мама с дрожью выдохнула. Тихий всхлип разорвал мое сердце.

— Я не могу. Я думала, ты понимаешь.

— Что? Что я не понимаю?

— Рикардо убил твоего отца, — она жадно хватала воздух ртом между словами. — Он умер у меня на руках.

В ушах стоял оглушительный звон. Дыхание перехватило, а от взлетевшего давления закружилась голова. Отчаяние испариной проступило на моей коже, и я потерла руки, ощутив внезапный порыв холода.

— Что?

— Твой дядя избавился от него.

Я всхлипнула и закрыла лицо обеими руками. Мама подошла ближе и обняла меня, крепко прижав к себе.

Ее голос был свирепым у моего уха.

— Я не позволю ему избежать ответственности. Я хочу, чтобы он знал, что это я его погублю. Человек, которого он недооценил; сестра, которую он посчитал незначительной и недостаточно смышленой, чтобы понять его работу.

По коже пробежала взволнованная дрожь. За всю свою жизнь мне не доводилось видеть маму столь откровенной, даже со мной. Она всегда была сдержанной, такой собранной. Я вытерла глаза рукавом, переполненная горем и душевной болью. Мне было неприятно видеть маму в таком состоянии, но я понимала ее гнев и ярость.

Она отстранилась достаточно далеко, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Ты поможешь мне, Инез?

Без сомнений. Она была жива, и я готова была пойти на все, чтобы так оно и оставалось. Что бы ни случилось дальше, мы сделаем это вместе. И я молилась, чтобы этого хватило, чтобы мы обе выжили. Мой дядя был орудием, способным раздавить нас, Абдуллу, всю команду. Он мог многое выиграть от столь грандиозного открытия. Я кивнула, и она пригладила мои вьющиеся волосы, так похожие на волосы моего отца. Он не заслужил того, что с ним случилось.

— Да, — сказала я. — Но я думаю, что нам стоит предупредить Абдуллу. Он должен знать правду о человеке, с которым ведет бизнес.

Вся кровь отхлынула от ее лица.

— Ты что, не слышала меня? — она потянулась к моей руке и крепко вцепилась в нее, ее ногти впились в мою кожу. В ее словах была слышна паника. — Твой дядя — убийца. Что может случиться с Абдуллой, если он встанет на пути моего брата?

— Я не—

— Он убьет его, — прошептала мама. — Инез, я не могу— Я не могу—

— Что, мамочка?

— Я не могу больше терять людей. Абдулла — мой друг, и я не позволю тебе подвергать его опасности. Инез, ты должна поклясться мне, что будешь оберегать его и ничего ему не расскажешь.

— Клянусь, — выдохнула я.

Она держала меня еще несколько ударов сердца, словно желая убедиться, что я действительно не подвергну Абдуллу опасности, что сдержу слово и не обращу на него смертельный взор моего дяди. Я непоколебимо выдержала ее взгляд, пока она медленно не кивнула.

Мама отпустила мою руку, и я выдохнула, борясь с желанием погладить травмированную кожу.

— Как я могу помочь?

— У меня есть одна мысль, которая могла бы сработать, — она прикусила губу. — Но потребуется смелость, Инез.

Я скорчила рожицу.

— Разве я не рассказывала тебе историю о том, как попала в Египет?

Она улыбнулась. Это была первая настоящая улыбка с тех пор, как я узнала, что она жива. Мама достала из кармана длинный шелковый платок и протянула мне. Мягкий на ощупь, он был украшен нежным цветочным узором.

— Ты и твои цветы, — задумалась я. — Ты когда-нибудь скучала по своему саду?

— Последние десять лет своей жизни я половину года проводила в Египте, — сказала она. — После стольких пустынь, я, конечно, скучаю по зелени. Я вообще по многим вещам скучаю, когда покидаю Аргентину. Чай мате, эмпанадас. По аромату морского бриза, который доносился с балкона моей спальни, — она подняла глаза, идентичные моим собственным. Глаза, меняющие цвет, глаза, которые не желали обрести покой. — По тебе.

Мое тело наполнилось теплом. Я и не подозревала, как сильно хотела услышать эти слова. Как они наполнили меня.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила я.

— Магия древняя; тот, кто наложил чары должен был быть очень могущественным. Платок уменьшит все, что сможет покрыть—

— Например, очки твоего брата.

Она пожала плечами, ее губы изогнулись в намеке на озорную улыбку.

— Возможно. Я применяла его только в особых случаях.

— Не сомневаюсь, — сказала я. — Дразня своего брата?

— Его так легко провести, — сказала она, улыбаясь.

Постепенно, ее лицо стало покидать тепло, и я поняла, что она вспомнила, что он с нами сделал. Жизнь, которую он украл у нашей семьи.

Я прочистила горло, желая отвлечь ее от этих мыслей.

— Значит, ты хочешь, чтобы я…

— Уменьшила столько артефактов, сколько сможешь во время работы, — сказала она, ее голос был серьезным и мрачным. — Чтобы никто не узнал.

У меня пересохло во рту.

— Ночью ты передашь их мне на хранение.

— Дядя Рикардо заметит, если что-то пропадет, — запротестовала я.

— Говори тише, — сказала она, нервно оглядывая берег. — Спланируй, что будешь брать. Ищи излишки, они есть в каждой гробнице. Повторяющиеся украшения, статуэтки, шкатулки для мелочей. Я искренне сомневаюсь, что мой брат запомнит каждый предмет. Мы не сможем уберечь все, но, если ты будешь действовать быстро, думаю, у нас получится уберечь многое от его загребущих рук.

Мама наклонилась вперед и положила ладони мне на плечи.

— Послушай, Инез, это крайне важно, — она подождала, пока я кивну. — Первым делом ты должна уменьшить все папирусы, какие найдешь, все свитки, рулоны пергамента.

Я нахмурилась.

— Почему? Разве мой дядя в первую очередь не будет искать украшения? За них можно выручить больше денег?

Мама покачала головой.

— Только не за этот папирус.

— Какой папирус? — спросила я. — Если ты объяснишь, как он выглядит, возможно, я специально смогу его поискать.

Мама задумалась, но затем неохотно покачала головой.

— Нет, если ты будешь умышленно его искать, то это будет выглядеть более подозрительно.

Еще один вопрос всплыл на поверхность. Мы все еще находились посреди Нила, достаточно далеко от Асуана, чтобы проблема оставалась насущной.

— Но даже если нам все удастся, мы все равно застрянем на этом острове.

— Нет, у меня есть друг, который придет мне на помощь. Он сказал, что будет здесь примерно перед Навидадом⁷⁷. Он поможет нам все погрузить на свою дахабие. Оттуда мы поплывем в Каир.

У меня перехватило дыхание.

— А как же подельники дяди Рикардо? Полагаю, он сообщит им о находках.

Она кивнула, выражение ее лица стало задумчивым.

— Они в основном в Фивах, так что, если мы доберемся до Каира раньше, чем они доберутся до Филы, мы будем в безопасности. Им будет труднее выкрасть артефакты из Египетского музея и из-под бдительного ока месье Масперо.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я провела много времени, шпионя за братом и читая его переписки, — она потуже обмотала шарф вокруг волос. — Я приду к тебе, Инез. Пожалуйста, не пытайся меня найти. Это слишком рискованно для нас обеих.

— Это сработает?

Она глубоко вздохнула, затем долго, успокаивающе выдохнула.

— Должно. Твой отец хотел бы, чтобы ты помогла. Думаю, он рад, что мы вместе работаем над тем, что он так любил.

Задача, стоящая передо мной, обещала быть нелегкой, но осознание, что это была борьба против человека, лишившего жизни моего отца, очень помогало.

Мама погладила меня по щеке.

— Будь осторожна. Помни мои слова — веди себя с дядей, как заботливая племянница.

Затем она пошла вдоль берега, пока не исчезла в ночи.

***

Тишина передней комнаты давила на меня со всех сторон. Пот собирался у основания шеи, пока я рисовала одну статуэтку за другой, шествие египетских богов и богинь заполнило мой альбом. Абдулла с моим дядей постоянно сновали мимо, Уит следовал за ними по пятам, записывая каждый предмет. Это была кропотливая работа.

Этот процесс также сводил мои шансы воспользоваться платком к минимуму. Я вытерла лоб и бросила взгляд через плечо. Трое мужчин собрались у входа в сокровищницу, склонившись над толстым кожаным журналом в руках Уита. Они перешептывались между собой, и Абдулла указывал на артефакты.

Ужас скрутил мои внутренности.

Какая-то часть меня ненавидела этот план, но другая не хотела, чтобы дядя преуспел. Он убил моего отца и думал, что ему это сойдет с рук. Мой взгляд метнулся к Абдулле.

И теперь он собирался предать своего шурина.

Я сделала вдох и потянулась к своей сумке, она лежала у моих ног. Никто не смотрел в мою сторону. Я вытащила платок и положила его на колени. Затем я придвинулась ближе к куче артефактов, что лежали в пределах видимости. Я слышала отголоски тихих голосов мужчин, когда они прошли в сокровищницу.

Я выдохнула и накинула ткань на статуэтку Анубиса. Раздался тихий хлопок и ткань упала на пол. Статуя стала размером с небольшой брелок. Я снова оглянулась через плечо. Они все еще были в другой комнате.

Я уменьшила еще три статуэтки, одну за другой. Осторожно убрала их в сумку, пот струился по моему лицу. Я боролась с собой, ненавидя необходимость уносить предметы искусства с их родного места, но понимала, что мой дядя поступил бы гораздо хуже. По крайней мере, эти предметы будут подальше от его рук, а мама будет мной гордиться. Мой взгляд скользил по сотням сверкающих артефактов, заполняющих каждый угол и каждую поверхность комнаты, пока мой взгляд не задержался на голубой фигурке аспида размером примерно с мою ладонь. Я присмотрелась к замысловатой резьбе и узнала в уникальном лазурном оттенке древнеегипетский фаянс⁷⁸.

Изучая ядовитую змею, я вспомнила Шекспира.

— Что ж, маленький убийца, перережь/ Своими острыми зубами узел/ Который так запутала судьба/ Ну, разозлись, глупышка, и кусай,⁷⁹ — пробормотала я.

По моим рукам побежали мурашки. Если верить легендам и римским историкам, Клеопатра умерла от укуса змеи. Казалось, такая статуэтка обязана была находиться в ее усыпальнице. Я быстро нарисовала фаянсового аспида.

Закончив, я захлопнула альбом. Мое внимание вернулось к статуэтке, и я с неспешной осторожностью провела указательным пальцем по его голове. Магия запульсировала вокруг меня, и я отдернула руку.

Слишком поздно. Воспоминание уже поглотило меня, давая понять, что я обнаружила очередную вещицу, которой коснулись чары Клеопатры. Она стояла, сгорбившись, слезы текли по ее щекам, она кричала от ужаса и боли.

В отчаянии.

Она рыдала так, словно кто-то умер.

По моим рукам побежали мурашки. Неужели я стала свидетельницей момента, когда она узнала о смерти Антония? Клеопатра рухнула на пол и стала бить себя кулаками в грудь.

Тяжесть ее горя обрушилась на меня. Я задыхалась, пытаясь освободиться, и через секунду пришла в себя. Тихая передняя комната, блокнот с набросками на коленях. Пальцы были в пятнах, и я делала прерывистые вздохи, которые разрывали мои легкие.

Не задумываясь, я бросила платок на змею, чтобы быть как можно дальше от нее. Я не хотела снова испытывать ее боль. Она была настолько сильной, будто в меня вонзили нож.

— Как продвигается работа?

У меня вырвался громкий вздох, и моя рука, словно сама собой, схватилась за сердце. Я подняла голову и увидела возвышающегося надо мной Уита, бережно переносящего гору свитков в небольшом деревянном ящике. Его взгляд остановился на альбоме, лежащем на моих коленях, и платке, расстеленном на полу у моих ног.

— Кто-нибудь говорил тебе, что подкрадываться к кому-то — отвратительно невежливо?

Он бросил на меня недоверчивый взгляд.

— У военных это поощряется.

— А мы на войне? Понятия не имела.

— Британия воюет со всеми, — он начал уходить, но притормозил. — Красивый платок.

— Gracias.

Уит ушел, присоединившись к моему дяде с Абдуллой в соседней комнате. У меня сердце стучало в горле. Заподозрил ли он что-то? Вспомнил ли он, что платок принадлежал моей матери? Я встряхнула головой, отгоняя от себя тревожные мысли. Он не похвалил бы его, если бы узнал. Я медленно выдохнула. Осторожно вытащив из-под платка уменьшенного аспида, я засунула его в сумку. Затем окинула взглядом сотни артефактов в комнате.

Мне предстояло проделать огромную работу.

***

Той ночью, я передала матери двадцать девять бесценных статуэток. Она взяла каждую и бережно завернула их в другой шарф, а затем засунула в большую кожаную сумку.

Я облизала пересохшие губы.

— Там еще сотни. Я едва справилась с задачей.

— Небольшая помощь — уже помощь, Инез, — пробормотала она. — Мы поступаем правильно, — она сжала губы. — Даже если это кажется неправильным. Я бы предпочла оставить исторические объекты на их местах. Мне не нравится то, что я попросила тебя сделать.

— Мне тоже, — сказала я, надежда теплилась в моей груди. Возможно, она передумает. Должен же быть другой способ помешать дяде—

— Помни, у тебя есть время до Навидада, чтобы вынести все возможное. Тебе удалось уменьшить какой-нибудь свиток?

Я кивнула и она, поцеловав меня в щеку, вернулась тем же путем, что и пришла — по узкой тропинке, ведущей куда-то за храм.

Ее слова должны были успокоить меня. Она не хотела тревожить гробницу больше меня. Это должно было помочь — знание, что мы чувствуем одно и то же, что мы на одной стороне. Но, наблюдая, как она исчезает во тьме, я не могла избавиться от мучительного чувства, что делаю все еще хуже.

Для всех нас.