Текст книги "Грусть белых ночей"

Автор книги: Иван Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 41 страниц)

II

Левоненко и его напарник, пожилой, маленького роста боец в длиннополой старой шинели, ведут по обочине шоссе пленных. Пленных немного – восемнадцать. По пути к финским солдатам присоединили немца – то ли летчика, то ли радиста. Со сбитого самолета. Немец в шлеме, в очках, спадающих на длинный хрящеватый нос.

Сначала, едва конвоиры, сняв с плеча автоматы, вывели пленных за поселок, к тем ближним соснам с пышной кроной, которые с обеих сторон подступают к шоссе, в глазах пленных застыл нескрываемый страх. Некоторые из них, вобрав голову в плечи, даже незаметно молиться стали: сочли, наверное, что конвоиры вот-вот изрешетят их автоматными очередями.

Навстречу бесконечным потоком несется техника: «студебеккеры» с накрытыми брезентом рельсами «катюш», самоходные установки, грузовики, тягачи – они тащат дальнобойные, с длиннейшими хоботами стволов пушки. Бойцы, сидящие на машинах, и те, что попадаются в пешем строю, и связисты с катушками на плечах, которые прокладывают кабель, и саперы с длинными палками миноискателей никаких варварских намерений по отношению к пленным не проявляют, и пленные понемногу успокаиваются.

День жаркий. Солнце поднялось высоко, палит нестерпимо. Черный гудрон, которым покрыто шоссе, заметно прогибается под каблуками и шибает нестерпимым смрадом.

Всюду на дороге – следы поспешного бегства. Грудой лежат темно-серые финские шинели. Там же какое-то воинское снаряжение в металлических коробках. Валяются брошенные винтовки, автоматы. Даже какую-то военную канцелярию распотрошили – на обочине шоссе рассыпаны папки, бумаги.

Наметанным глазом Левоненко среди раздавленной танками, сброшенной в кювет техники замечает иной раз пушки, пулеметы. Более всего немецкой техники: тягачи, автомобили с тупыми радиаторами, да и пушки, пулеметы тоже.

Над самым шоссе нависает разбитая, разваленная глыба железобетонного дота. Темнеет заваленная каменным крошевом яма-пропасть, ведущая в подземелье.

Шоссе взбирается на крутой берег. Внизу – вода. Финский залив, домики разбросанного по побережью поселка. В этом месте обращены к морю несколько нетронутых дотов с темными отверстиями амбразур. На гладкой бетонированной площадке пушка с длиннейшим стволом, которая тоже смотрит в сторону моря.

По шоссе спустились в поселок. Он тихий, уютный, не потревоженный войной. Возле дачных на вид домиков – белая кипень сирени, клумбы с цветами. Возвышается островерхая кирха из красного кирпича. Почти рядом с ней труба деревообрабатывающего заводика, к которому ведет узкоколейка. На рельсах нагруженные досками, брусами вагонетки.

Возле кирхи – кладбище. Сотни одинаковых свежих крестов, Стоящих вереницей на аккуратно распланированном квадрате поля. Кресты, наверное, делали на деревообрабатывающем заводике – настолько они похожи один на другой. На некоторых из них висят солдатские каски: кладбище, значит, военное. Взглянув на кресты, на каски, пленные заметно веселеют.

В поселке тоже видны следы поспешного бегства. Двуколки, повозки, ярусы деревянных ящиков. Наверное, здесь остались военные склады. То из одного, то из другого строения бойцы трофейной команды волокут тюки белья, мундиров, шинелей.

Фронтовики на каждом шагу. Пленных хотят посмотреть многие. Левоненко отгоняет чересчур любопытных. Точно осознав свою важную роль, не церемонится даже с лейтенантами и капитанами.

Большая пушка наверху, на горе, направлена на море, чтобы не подошли к бухте корабли. Подошли, однако. С мотобота как раз высаживаются матросы в бескозырках, увешанные автоматами, кинжалами, биноклями. Попадаются такие – шкура на них горит! Балагурят, острят, во все суют нос. Левоненко с трудом отогнал одного из таких любопытных от пленных.

Несколько кирпичных домиков стоит на отшибе, один напротив другого. Просторный двор-плац огорожен железными решетками. На улице перед домиками цуг «виллисов». Наверное, штаб тут. Из ворот как раз выходит солидный, насупленный, с нависшими черными бровями полковник. На нем, несмотря на жару, длинное, до пят, кожаное пальто. Полковник собирается сесть в «виллис», но, увидев пленных, захлопывает дверцы. Властным взмахом руки останавливает конвоиров и пленных.

Откуда-то вышмыгивает белобрысый паренек в новой гимнастерке, с ефрейторскими погонами. Замирает рядом с полковником. Полковник спрашивает, тыча пальцем то в одного, то в другого пленного, из какой части. Паренек торопливо переводит. Пленные охотно отвечают.

Наверное, не найдя ничего интересного в этих ответах, полковник с пареньком-ефрейтором садится в машину. А между тем со двора-плаца выходит второй полковник, повыше ростом, с добрым приятным лицом. Левоненко сразу узнает его. Это командир их дивизии. Он выступал перед бойцами пополнения в начале весны.

– Из какой части? – спрашивает полковник.

Левоненко называет полк, батальон.

– По разговору чувствую – белорус, – полковник улыбается.

– Так точно, товарищ полковник. Из-под Гомеля.

– Я Могилевский. Чериковский район. Ты в первую германскую воевал?

– Был призван. Железную дорогу строили. Из Калинковичей на Овруч. Фронт тогда под Пинском стоял. В гражданскую пришлось воевать, товарищ полковник.

– Где?

– У Щорса.

– Вот так, брат, – полковник подает Левоненко руку. – Живем в эпоху войн и революций. Ничего не попишешь. Такая эпоха. Третью великую войну с тобой кончаем. Не считая малых. Может, дотянем?

– Дотянем, товарищ полковник.

Полковник подзывает капитана, который в нетерпении похаживает у ворот, приказывает накормить пленных.

В полдень к командиру дивизии полковнику Василевскому приводят взлохмаченного, исхудавшего донельзя человека, сидевшего в котельной деревообрабатывающего завода. Трудно сказать, сколько ему лет. Волосы седые, щеки запавшие, светло-синие глаза глядят пронзительно, настороженно.

Поселок пуст. Специальные части погнали перед собой мирных жителей. Поэтому каждый человек, который остался, вызывает интерес.

– Меня зовут Лахья, Анти Лахья. Я рабочий, – говорит человек почти правильным русским языком, хотя и с заметным акцентом. – Кочегар. У меня только братья по классу остались, больше никого нэт...

Полковник Василевский несколько смущен. Не часто с такими посетителями приходится сталкиваться.

– Ты видэл Ленина? – вдруг спрашивает задержанный у полковника.

– Нет, – полковник еще более растерян.

– Я видэл. Два раза. Здоровался с ним за руку. Ленин здэсь был, когда ви делали революцию. В Выборге и в этом поселке. Здэсь санаторий был. Он здэсь отдыхал, когда революция совэршилась. Я и тогда был кочегар. Работал в санатории...

Полковник наконец начинает понимать, с кем разговаривает.

– Финские коммунисты, демократы, – говорит он, – помогали нашей революции. Рад с вами познакомиться, товарищ Лахья. Если будет какая-нибудь просьба...

Кочегар точно не слышит последних слов.

– Я был в Красной гвардии. Два мои сына погибли в этой войне. Воевали против вас. Кому это нужно?

– Мировому капиталу, товарищ Лахья. Буржуи обманом, силой заставляют рабочих людей защищать свои интересы.

Интересный собеседник попался. Встретишь такого – и не забудешь. Максималист.

III

Взвод разведки в дозоре в стороне от шоссе. Шоссе справа, по нему рвется наша техника – танки, самоходки, артиллерия.

Внимательно осматривают разведчики лесные, оставленные жителями поселки. Домики здесь из деревянных щитов, напоминают летние, дачные. Но люди в них и зимой живут. От холода спасают картонные листы, прибитые к стенам. В три слоя картон.

В поселках безлюдно, тихо. Ни единой живой души не встретишь. Жителей воинские части погнали перед собой. Об этом свидетельствуют всякие тряпки, барахло, разбросанное на дороге. Подушки, матрацы лежат вперемешку с воинским снаряжением – сломанными двуколками, ящиками для патронов, винтовками, пушками.

Не отыщешь в покинутых жилищах хлеба, мяса, кофе, каких-нибудь иных продуктов. В чистеньких, прибранных кухнях разживешься в лучшем случае порошками. Они в пакетиках или пересыпаны в пластмассовые кружки с крышками. Выстроились в ряд на беленьких полочках.

Разведчики идут цепочкой, один за одним, сохраняя дистанцию. Мамедов, Смирнов, Кисляков, Филимонов, Грибин, Сергей, несколько новичков. Вместе со взводом связист. Белесый низкорослый сержант идет последним. Он, как и все, в пятнистой зеленой накидке, из-под которой горбиком выступает рация.

Белая ночь. Сумерки. Полумрак. Бой идет и впереди и позади. В прорыв возле залива нырнула техника, но полоса дотов, тянущаяся на юг, сопротивляется. Светлые сумерки полосуют всполохи, мигающие светлячки трассёров.

Чем глубже в лес, тем глуше звуки боя. Отдаются приглушенным эхом.

Это лишь привыкли считать, что разведчики совершают нечто необычное. Ничего необычного нет. Будни, как у всех. Не всегда удается определить какой-нибудь новый огневой пункт. «Языка» за все время взвод так и не захватил.

Ночь фактически кончилась. Солнце еще не взошло, но светло, все видно. На траве роса. Омытые ею сапоги блестят как новые.

Отдаленный рокот моторов улавливает острый на слух Грибин. Все останавливаются, прислушиваются. Может быть, танки? Рокот тем временем словно бы приглушеннее. Слабый, едва уловимый отзвук доносится из лога, точно зажатого меж двумя холмами.

Мамедов расстилает на земле карту. Становятся они со Смирновым на колени, рассматривают ее. Взвод делится на две группы. Одну по северной стороне лога поведет Смирнов. Во главе второй, которая пойдет в обход лога, с юга, – Мамедов.

У Мамедова, по-юношески стройного, гибкого, маленькая красивая голова. Решительное смуглое лицо с орлиным носом. За неделю наступления совсем освоился Мамедов во взводе. Разведчики ему охотно подчиняются, потому что решительность, смелость, даже самоотверженность проявляет Мамедов постоянно.

– Мы сходымся здэсь, – Мамедов тычет тонким испачканным пальцем в карту. – В семь ноль-ноль.

Радист остается с Мамедовым. Бой опять разгорается. Особенно отчетливо гул взрывов доносится с шоссе.

С Мамедовым старшина Кисляков, Грибин, Сергей. Неслышно ступая, продираются сквозь заросли густого лещинника. В стороне болотце с густой осокой и разными дудками, растущими на низких местах.

Неожиданно разведчики натыкаются на гравийную дорогу. Мамедов торопливо разворачивает карту, водит по ней пальцем. Грейдер на карту не нанесен.

Добрый километр разведчики идут по гравийной дороге. Насыпана она в прошлом или даже позапрошлом году, потому что успела травой порасти.

Гула моторов совсем не слышно. Разведчики сворачивают в сторону и опять идут берегом болотца. Грибин, угодивший в болото, вдруг кричит:

– Младший лейтенант, сюда!

Шлепая по болоту, перескакивая с кочки на кочку, разведчики достигают песчаного бугорка, на котором стоит Грибин. Грустная картина перед их глазами. Лежит скелет, сквозь ребра, глазницы черепа проросла трава. Здесь же дотла съеденный ржавчиной, наполовину засыпанный землей пулемет Дегтярева, кучка позеленевших гильз. Кружок истлевшего пояса лежит, лохмотья, оставшиеся от шинели, башмаки на резиновой подошве с разъехавшимися передками.

Ясно: стоял солдат насмерть. Наверное, погиб в ту, уже далекую, страшную зиму.

– Могила неизвестный солдат, – говорит Мамедов.

Разведчики трогаются дальше. Меж тем исчезла из поля зрения гравийная дорога. Как сквозь землю провалилась.

Теперь они ищут грейдер. Гул моторов, скорее всего, связан с ним.

Гул моторов слышится справа. Разведчики идут на гул и через несколько минут в самом деле попадают на гравийную дорогу. Но теперь ясно вот что: грейдер выводит на шоссе, по которому тянется к Выборгу артиллерия, грузовики, обозы. Может, они восприняли гул на шоссе как грохот танков?

Всего какое-то мгновение уходит на раздумье у младшего лейтенанта. Решает: надо назад, наблюдать за грейдером.

Разведчики бегут. Соленый пот заливает глаза. За воротничками гимнастерок – сосновые иголки, труха. Где-то неподалеку скрежещет «ванюша» – немецкий шестиствольный миномет.

Наконец отчетливо слышен вибрирующий низкий гул. Запыхавшиеся разведчики притаиваются. На грейдер из сосняка выползают два танка, затем еще два. Между ними – бронетранспортеры. Машины чужие, похожи на немецкие. По гулу моторов, внешним очертаниям.

Мамедов какое-то мгновение колеблется. На том берегу болотца группа Смирнова. Но иного выхода нет.

Вытянув металлический штырек антенны из серого ящика рации, радист то и дело выкрикивает:

– «Береза», «Береза», я «Рябина». Как слышишь? Прием...

«Береза» наконец отзывается. Младший лейтенант, склонившись над рацией, докладывает:

– Квадрат сорок восемь Б-два. Четыре танка, три бронетранспортера.

Штаб реагирует незамедлительно:

– Отходите с квадрата.

Разведчики изо всех сил бегут в направлении шоссе. Минут десять. Наконец, обессилевшие, падают на лесную землю. Еще через несколько минут слышат гул самолетов. Штурмовики летят низко, над самым лесом. Стая за стаей. Слышны размеренные взрывы. Штурмовики пластуют танки.

Еще более громкая музыка слышится. На шоссе начинают завывать «катюши». Дергается, трясется, дрожит земля. Гул взрывов уже сплошной, а там, над тем местом, откуда только что унесли ноги разведчики, столбы дыма. Бешеный вихрь взрывов нарастает. Точно свертывается в тугие клубки даже самый воздух.

Группа Смирнова в условленное место пришла на час позже. Смирнов шутит:

– Вызываем огонь на себя. Мы поняли. Но смотреть, как стреляют «катюши», совсем не то, что лежать под их болванками. Ад...

Вечером начальник штаба майор Крутошинский, вызвав к себе капитана Канатникова и младшего лейтенанта Мамедова, сообщает о танковой дивизии «Лагус», действующей на Карельском перешейке. Не просто так сообщает. Возможно, уничтоженные танки и бронетранспортеры, обнаруженные разведчиками, принадлежали этой дивизии.

IV

По всем дорогам рвется к Выборгу мощный воинский поток.

Первыми по не тронутому траками проселку продефилировали дивизионные разведчики в пятнистых маскировочных куртках и таких же штанах, затянутых у щиколоток резинками. Ребята как на подбор – молодцеватые, ловкие, веселые. Во главе со своим заносчивым старшим лейтенантом, на новеньком мундире которого блестят четыре ордена и пять медалей.

За разведчиками медлительно протопали минеры с длинными палками миноискателей. Минеры всегда сосредоточенные, за своей одеждой не очень следят. Некоторые из них даже летом не сбрасывают шинелей.

Походным порядком вышагивают батальоны, роты. Скрипят повозки. Кухни на ходу дымят.

Растянувшуюся по лесной, испещренной выбоинами, исполосованной обнажившимися корнями деревьев дороге колонну догоняет цуг легковых штабных машин – два сверкающих черным лаком «ЗИСа», четыре «виллиса»-вездехода. В переднем «ЗИСе» полковник Василевский, командир дивизии.

В остальных машинах – дивизионный штаб. Начальники всех основных служб здесь: оперативной, разведывательной, связи, обеспечения, даже секретно-шифровальной.

Проселочная дорога выводит на шоссе. На шоссе уже вышли разведчики, минеры, голова бесконечно растянувшейся колонны.

Вдруг позади несколько глухих взрывов.

Когда разведчики, рванувшись с шоссе снова в лес, достигают поворота проселочной дороги, то видят искромсанные, перевернутые колесами кверху или сброшенные в кювет машины. Некоторые машины горят. На дороге воронки от противотанковых гранат.

Сколько видных командиров погибло! В их числе и полковник Василевский, тот самый, который участвовал в трех великих войнах, не считая малых.

«Кукушки» истребили штаб дивизии. Наверняка сидели, замаскировавшись, на соснах. Разведчиков, минеров, несколько стрелковых рот пропустили, а машины забросали гранатами. Злодейская война.

Через несколько минут из лесу волокут двух «кукушек». Они в таких же, как и дивизионные разведчики, немецких маскировочных куртках, штанах. «Кукушки» как в лихорадке. Трясутся от страха. Неужели рассчитывали, что их просто так в плен возьмут? Наверное, рассчитывали, потому что после учиненного разгрома подняли руки.

«Кукушек» даже до дороги не доводят. Две короткие автоматные очереди подводят черту под этой довольно обычной на войне историей.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

Выборг еще не взят. Несколько минут назад рухнул длинный железный мост, протянутый над затоном. Висят и висят в воздухе немецкие самолеты, сбрасывая на пехоту кассеты осколочных бомб.

Полк наступает по песчаной косе, тянущейся меж заливом и городом. Разведчики – в цепи наступления.

В горловине мыса – высота. За нее идет бой.

Сергей строчит из автомата. Припадет к земле, даст очередь, бросится вперед. По высоте бьют минометы. Высоко вздымаются темные конусы земли и дыма.

Шквал атаки не прекращается. Кое-кто из солдат даже не взбирается ползком, а идет по склону во весь рост.

Разведчики с расстегнутыми воротничками гимнастерок» с повязанными на шее женскими платочками. Высший шик. Показывают пехоте, что ничего не боятся.

Высота взята наконец. Валяются трупы в полузасыпанных окопах. На клумбах с цветами – воронки от мин. Стоят разбитые деревянные будки. Тут, по всему, был пляж. В деревянных будках переодевались.

Город с пригорка на морской косе как на ладони виден. Весь в дыму от пожаров и взрывов. Песчаную косу от домишек предместья отделяет лишь узкая полоска воды. Через нее переброшен мост на толстых каменных быках.

Между мостом и предместьем – плотный заслон взрывов. Артиллеристы, минометчики точно загораживают подступы к мосту со стороны города. Опасаются, чтобы враг не взорвал его, как и тот, первый.

Лавина штурма надвигается на Выборг с юго-восточной стороны. Там нет водных преград, сходятся шоссейные и железные дороги, ведущие к городу. Хорошо видно с высоты, как на улицу выкатывается один танковый вал за другим. На танках, на броне – автоматчики. Прячась за домами, таясь во дворах, в узких, тенистых переулках, их подстерегают вражеские солдаты.

Минометчики, захватив высоту на косе, истребляют вражеские заслоны в городе. Стрелять научились. Точно бьют по переулкам, дворам, где сосредоточены солдаты в темно-серых мундирах. Описывая большие дуги, с пронзительным свистом летят во дворы и переулки тяжелые мины батальонных и полковых минометов.

Город горит. Кажется, не уцелеют в нем ни одна улица, дом, постройка. Языки пламени лижут каменные стены и покрытые черепицей крутые крыши. Повисла над городом огромная черная туча дыма, подсвеченная лучами заходящего солнца. Картина зловещая. Из черной тучи пикируют на улицы, перекрестки, на крыши зданий наши штурмовики. Коротко посверкивают белым огоньком их пушечки. Танки, самоходки запрудили улицы. Сопротивление вражеских солдат слабеет на глазах.

Пехотинцы сидят на косе. После того как овладели высотой, в основном только наблюдают за боем. По воде в город не побежишь...

К Сергею подходит Грибин. Держит в руках алюминиевую кружку.

– Выпей молока, – предлагает. – Еще одна корова нашлась. Подоили…

Сергей дружески смотрит на Грибина. Берет из его рук кружку, отпивает глоток белой как молоко жидкости и тотчас же с отвращением выплевывает. Молоко бешеной коровы. Во рту до боли жжет, губы мгновенно вспухают. Наверняка в кружке был ядовитый щелок.

Разведчики покатываются со смеху. Сергей не первый, кто попался на удочку розыгрыша.

II

В Выборг пришли, когда часы показывали полночь. В череде белых ночей нынешняя ночь самая светлая: то ли от отблесков пожаров, то ли оттого, что в эту пору всюду становятся ночи короче и светлее. Картина непривычная: небо голубое, как днем; наливается розовым цветом полоска зари; над городом, свиваясь в клубок, плывут темные облака дыма.

То там, то здесь взрывы: рвутся фугасы, мины замедленного действия, оставленные вражескими командами. И вот что странно. Обычно от взрывов охраняют, прячут стены, камень, подвалы. А тут хочется от стен и зданий бежать подальше. Потому что как раз они и несут .смерть.

Роты, батальоны на ночь размещены в парке. На его окраине догорают два верхних этажа большого кругловатого строения. Окна, полы, все, что из дерева в этом здании, наверное, сгорело. Но время от времени там появляются яркие всплески пламени. Словно кто-то незримый подбрасывает новую поживу для огня.

Выделывая виражи, петли, над городом носятся истребители с звездами на крыльях. Охраняют занятый войсками Выборг.

Взвод разведки разместился рядом с санчастью. Девчата знакомые. Мерзляков, Филимонов, Грибин перед наступлением добивались любви девчат-санитарок. Мерзляков в госпитале. Интересно, с кем из девушек он подружился? И что она теперь думает, чувствует?

Сергею тоже нравится одна маленькая, черненькая девушка-санинструктор. Но о его чувствах она ничего не знает. Да и кавалеров у санинструктора хоть отбавляй.

Разведчики подшучивают над санитарками, и под этот тихий смешок Сергей засыпает.

Просыпается от близких пронзительных взрывов – в лицо сыплет землей, песком, веет жаром – и, не разобравшись со сна, что происходит, уже не владея собой, со всех ног бросается прочь.

Через несколько минут трезвеет. Сквозь заслон истребителей прорвался немецкий самолет, сбросил несколько бомб. Вот и все.

Сергею невероятно стыдно. Только он один сорвался и побежал. На глазах у девушек. Никогда не бегал, а тут побежал. Теперь ему никогда не удастся познакомиться с черненькой санитаркой.

С утра начинается обстрел города. Стреляют с противоположного берега, с островов, прерывистой цепочкой тянущихся по заливу. Снаряды рвутся в разных частях города, но не очень часто. Взрывы через пять – десять минут.

Саперы расчищают руины на главной улице. Ходят с миноискателями вокруг зданий.

Для полка отводят часть зданий у побережья. Вчера, когда Выборг занимали, казался он разрушенным, уничтоженным. Все же уцелел, хотя следы разрушения немалые. Некоторые улицы, переулки, дворы завалены глыбами камней, кучами кирпича, щебенки. Несколько зданий дымятся. Большинство зданий пожаром, разрушением, однако, не тронуты. В них даже окна целы. Город, наверное, уцелел чуть ли не наполовину. Повезло древнему Выборгу. Особенно если учесть, что за последние четыре года он третий раз переходит из рук в руки.

Разведчики не торопясь завтракают. Вразвалочку в комнату входит Смирнов. С юморком приказывает:

– Мы в курортном месте, но война не кончилась. Взять стереотрубу – и за мной.

На берегу возвышается красивый белый дом. Коробочка ничего себе – этажей в десять. Дом, пожалуй, самый заметный на побережье. Постройка изящная: окна, этажи отличаются правильными геометрическими формами, что как бы придает зданию легкость, ажурность, устремленность в небо. Когда приблизились к зданию, Сергею показалось, что в окне на третьем этаже мелькнуло чье-то лицо. Заслонившись ладонью от солнца, Сергей присмотрелся повнимательнее. И верно: приникнув к сплошному стеклянному листу, стоит и наблюдает за разведчиками финский солдат в сером, под цвет земли, мундире. Видение мелькнуло на мгновение, но Сергей успевает заметить, что солдат без шапки, у него светлые волосы, побледневшее, испуганное лицо.

– В доме «кукушка»! – кричит Сергей.

Разведчики, как по команде, падают наземь, стреляют из автоматов по окнам, сквозь которые видны ступеньки лестницы. Звон разбитого стекла сливается с посвистом пуль – они рикошетят от железобетонных стен.

Сверху, с высоты третьего этажа, слышится отчаянный голос, и пальба мгновенно утихает. Разведчики выжидают. Через минуту из проема входной двери показывается высокая фигура молодого финского солдата с поднятыми руками. На его щеке кровь – пулей или осколком зацепило. Солдат лихорадочно дрожит и словно что-то жует.

Разведчики вопрошающе смотрят на финна, рассматривают его. Кто он? Почему остался в доме над морем? Может, наблюдатель, который подавал сигналы своим артиллеристам, обстреливающим город?

Под настороженными, не сулящими ничего хорошего взглядами этот солдат дрожащей рукой вытаскивает из нагрудного кармана бумагу, подает Смирнову. Какая-то схема на бумаге – черточки, линии.

– Мины! – догадывается Смирнов, пытая взглядом пленного.

Тот, не в силах унять дрожь, согласно кивает головой.

Пленного ведут в штаб. С помощью ефрейтора-ингерманландца офицер разведки Канатников его допрашивает. Финн не скрывает: дом над морем в самом деле заминирован.

Солдату, который добровольно сдался в плен, было приказано привести в действие взрывное устройство, чтобы взорвать дом, как только помещение заполнят советские солдаты.

Через полчаса пленный в окружении саперов идет разминировать дом над морем. По существу, он первый «язык», которого взяли разведчики. Ценный «язык»: их собственная судьба от него зависела.