Текст книги "Грусть белых ночей"
Автор книги: Иван Науменко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)
Ночью прибыли во Ржев. Сергея словно в сердце кольнуло. Многострадальный город... Под Ржевом, как и под Вязьмой, долго стоял фронт. История словно разворачивает перед Сергеем свои скрижали.
Выгрузились. Холодно после теплушки. Бойцы стоят, зябко передергивают плечами. На станции темно. Чернеют какие-то строения, в небе висит полкраюхи месяца. В скором времени колонна двинулась. Хрустит под ногами ледок. Идут сначала пустырем или полем, дальше вырисовываются очертания улицы. Но необычной улицы. По обе ее стороны невысокие кирпичные стены с темными проемами окон и дверей. Глянешь в окно – небо увидишь. У стен колонна остановилась.
Скомандовали разойтись по помещениям. Можно развести костры. Внутри этих самых помещений.
Сергей, Василь Лебедь и Николай Прокопчик держатся вместе. Заглядывают в одну коробку, в другую. «Роскошь» всюду одинаковая. Вместо пола обледенелые груды штукатурки, кирпича. Если кто и заглядывает внутрь коробок, то разве лишь по настоятельной нужде.
Хлопцы наконец натыкаются на более-менее сносный угол. Тут уже хозяйничают три или четыре дядьки, даже двери в комнатушку плащ-палаткой завесили,
– Можно к вам? – спрашивает Сергей.
– Можно. Со своими дровами.
Отправились искать дрова. Взобрались на пригорок. В лунном свете лежит перед ними Ржев. Центр – обгоревшие коробки, руины. Долго, отчаянно, без заметного успеха штурмовали советские войска город. И в первую военную зиму, стремясь отогнать врага подальше от Москвы, и кровавым летом, когда немцы лезли на Сталинград. Сергей в мыслях упрекал тогда воевавшие полки: топчутся на месте, медленно продвигаются вперед. Что же, брат, теперь ты сам солдат, теперь тебе предоставляется полная возможность быстрей разворачивать наступление. Тебя тоже кто-нибудь ждет. Еще много земли под немцем. Даже Белоруссию только начали освобождать. Так что доказывай, показывай, чего ты стоишь. А пока что найди хоть полено дров. Тех, что так долго штурмовали Ржев, дровами тоже никто не обеспечивал.
Хлопцы, спустившись с пригорка в застроенное деревянными домишками предместье, ходят по дворам, огородам. Плетней, заборов нет – а если и были, их давно растащили: охотников погреться прошло дай бог.
В предместье кто-то живет: закукарекал петух, ему ответил другой. Где-то лает собака. Всем делается весе? лей. Если близко жилье, то хоть какие-нибудь дрова да найдутся.
В течение часа они бродят, возвращаются, чтобы не заблудиться, к пригорку, встречаются с такими же, как они сами, искателями дров. Наконец, осмелев, направляются по узенькой гати к темнеющей кучке строений, в одном из которых даже огонек мигает. Подойдя, видят несколько деревянных домишек. У некоторых даже штакетник не тронут. Николай первым двинулся было туда. Вдруг зовет к себе. Сойдя с гати, суетится у какой-то темной кучки. Приблизившись, хлопцы глазам не поверили. Из-под снега торчат клочья сена. Видать, тут стог стоял. То, что нужно. Подостлав сена, можно без огня перебиться до утра.
Когда вернулись, за плащ-палаткой уже весело потрескивал огонек. Дров дядьки отыскали немного. Зато наломали сухих стеблей, каких много в заброшенных двориках. А хлопцы прошли мимо, не обратили внимания.
Сеном заинтересовались все. Оно и вправду важнее дров.
– Где нашли?
– У хозяина попросили, – ответил Прокопчик. – Больше нет.
По клоку сена, подостлать под бок, дали всем, кто здесь обосновался. После этого почувствовали себя хозяевами положения.
– Нужно хлопцев позвать, – говорит Сергей. – Пускай погреются.
У Сергея нет уже обиды на Костю Титка. Он понимает: Титок болтает от неуверенности. Правду сказал Арабейка: загодя никто ничего не может знать. Может, они еще и на Украину попадут...
Сергей идет искать товарищей. Заглянул в одну коробку, в другую, окликаючи Костю Титка. Кости поблизости не видать. Зато совсем неожиданно Сергей натыкается на двоюродного брата Адама. Адам с Петром Герасимовичем костер не разжигали. Сидят, уткнув носы в шинель, прислонившись к стене, потихоньку дрожат.
С Адамом и Петром прошло детство Сергея. Росли на одной улице. Дня друг без друга не могли прожить. Адам на год старше Сергея. В детстве он был крепче и ловчее его. Дальше, чем Сергей, бросал вырезанный из березовой губы мячик, ловчей карабкался на телеграфный столб.
Учился Адам так себе. Сергей не только его догнал, но и перегнал: Адам успел только семилетку кончить. Петр тоже закадычный друг. Был напористым, злым, никому не давал проходу. Когда еще были детьми, разрешил Сергею погулять с колесиком от дверей железнодорожного вагона. Назавтра Сергей забыл принести колесико, и Петр, встретив его на улице, ударил железным прутом по руке. При этом дико выл, на губах даже пена выступила. У Сергея целый месяц болела рука.
Все кирпатые такие. До трех не считают. У Петра, его отца и старшего брата уши маленькие, по форме напоминают весенние грибы сморчки. Старший брат Петра перед войной убил человека. Бездумно, в отчаянной злобе, бахнул по голове фактически незнакомого человека колом. Засудили на десять лет.
Тут, в армии, Петр тише воды, ниже травы. Сергей заметил подобное и у других хлопцев, до войны считавшихся отчаянными. Костя Титок был спортсменом, делал на турнике самые головокружительные упражнения, даже «солнце». В оккупации, однако, сидел как мышь под веником. Его просто нельзя было допустить к опасному делу, каким занимались они, подпольщики, – не дорос.
Вообще Адама, Петра Герасимовича, как и некоторых других Сергеевых товарищей, школьная наука глубоко не тронула.
Ни один из предметов их не захватил; книг хлопцы тоже не читали. По этой или по какой другой причине их возмужание как бы затянулось.
Оказавшись в тихом углу, где и огонек горит, хлопцы повеселели. Впервые за три дня дороги хорошо поговорили. Разостлав сено, крепко прижались друг к другу, заснули под утро как убитые. Оказывается, и в доме, где нет окон, дверей, пола, а вместо крыши звездное небо, можно спать.
Ранним утром маршевую роту ведут назад, на станцию. О завтраке новые начальники и не вспомнили: на сегодня должно хватить выданного запасному полку НЗ. Еще и завтра нужно харчеваться этим НЗ.
– Эшелоны будем разгружать, – передается по цепочке. – Или помещения чистить.
Воинские начальники и вправду наспех организовывают рабочие команды. Сергей отметил: огромный, хмурый старшина отбирает среди стоящих в шеренге самых рослых, крепких. Сергей ткнул в бок Василя Лебедя, предлагая присоединиться к команде, которую набирает старшина. Тот отрицательно покачал головой. Сергей один рванул к старшине. Надеялся: будет разгружать эшелон.
Не ошибся Сергей. Двадцать или тридцать человек, собранных в команду, старшина долго ведет по запасным путям, лавируя меж вагонов и эшелонов. Наконец приводит их в тупик, где стоит длинная цепь пульмановских вагонов.
– Сено будем разгружать, – заявляет старшина. – Тюки нужно складывать в штабеля.
Часа через два у Сергея от натуги ноет спина, дрожат ноги. По сути, он второй день ничего не ел. Вчера съел только сухарь, подаренный Прокопчиком. Вот что значит не экономить паек.
Из знакомых в команде – Мелешка.
Он и тут, куда-то сбегав, принес вести для Сергея нерадостные. Из маршевой роты сформировано несколько команд. Одна вроде бы выгружает продукты, другая – с трудом верится – возит муку на воинскую пекарню. Никогда не следует лезть поперед батьки. Мог и Сергей попасть в одну из этих команд.
– Там охрана, – говорит Мелешка. – Но хлопцы не упустят. Прихватят что-нибудь.
– Прихватят, – соглашается Сергей. – А мы что будем есть? Сено?
После полудня Сергей совсем выбивается из сил. Дядьки на ходу хрустят сухарями – припрятали НЗ. Сначала это раздражает Сергея, пробуждает непонятную злость. Потом он успокаивается. Ходит как заведенный – кладет на плечи тюк, идет по сходням, кладет в штабель.
Ночевать в разбитые коробки не ведут. Размещают в деревянных домах предместья. Сергей не стал ни умываться, ни раздеваться. Как стоял, так и упал на истлевшую солому, разбросанную на полу, и заснул как убитый.
В одном домишке с Сергеем – Левоненко, высокий, с немного одутловатым, печальным лицом немолодой партизан. Сергей его знает, хотя дружбы меж ними не было. Левоненко сам приходит на помощь.
– Ел что-нибудь? – спрашивает он участливо.
– Нет, – признается Сергей.
– Давай завтракать. Мне трохи подвезло.
Он тихонько запихивает Сергею в карман шинели продолговатую блестящую жестянку. Другую такую же открывает складным ножом и вскрикивает от удивления:
– Каша! Чтоб ты сгорела! Там же и мясные консервы были. Зря хвалился... Ну, все одно – вытягивай ложку...
Пшенная каша едва-едва заправлена мясом. Прежде чем есть, ее нужно разогреть. Но на такую мелочь Сергей не обращает внимания. Вкуснее каши, сдается, он в жизни не ел. Возникает острое желание сразу же открыть жестянку, утолить жадное, неутолимое желание есть. Но нет, Сергей не откроет ее. Нужно научиться себя сдерживать. Если останется Сергей жив, не забудет вчерашнего дня.
Левоненко добрый человек. Снова подзывает Сергея. Запустив руку в вещевой мешок, достает горсть муки.
– Вчера мешок прорвался, дак я немного ухватил. Где у тебя котелок?
Сергей совсем пришел в себя. Выходит из домика, направляется к реке. И река тут, в Ржеве, не какая-нибудь – Волга! Он еще вчера заприметил, что жители носят воду из реки. Толстый, надежный лед покрывает еще Волгу. И узенькая она тут, как обычная речушка.
Сергей осторожно опускает котелок в полынью. Можно так взболтнуть, что в котелке муки не останется... Котелок у Сергея потертый, закопченный, но подходящий. Главное – маленький, как половинка обычного. Сергей специально выменял такой.
Неся в этом котелке воду, в которой разболтана горстка муки, Сергей словно со стороны на себя глядит. Будет что вспомнить, если останется жив.
Наломав сухих стеблей, сделав рогульку, чтобы можно было подвесить котелок над огнем, Сергей разводит небольшой костер. Минут через пятнадцать вода в котелке весело забулькала. Сергей всыпал в варево соли. Затирка готова. На вкус – отменная еда. Обжигаясь, Сергей с удовольствием ее хлебает. На глазах возвращаются к нему добрый юмор, бодрость. Жестянку пшенной каши он запрятал подальше. Нет, больше так не случится – голодными глазами не будет он глядеть на чужие сухари. Попрошайничать тоже не станет.
Подкрепившись, Сергей отправляется искать товарищей. Что выгружали Василь Лебедь и Николай Прокопчик, Сергей не знает. Может, консервы, муку. Но это его больше не волнует. Что бы ни случилось – клянчить харч он не станет. Обойдется собственными запасами. Время от времени Сергей засовывает руку в карман и ощупывает жестянку с кашей. Она как бы согревает его всего.
Василь и Николай ночевали в неприметном окраинном домике. Вид у них унылый. Выгружали дрова, запачкали шинели. Теперь чистятся, оттирают грязь.
В домишке народу изрядно, но Сергей кидает в угол свой вещмешок. С товарищами не след расставаться.
Николай Прокопчик толкает Сергея в бок, показывает на стенку:
– Погляди:
Сергей глазам своим не верит: две стены и дощатая перегородка от пола до потолка оклеены немецкими газетами. Видать, немалый туз тут квартировал. Простой солдат не мог получать «Фелькишер беобахтер», «Дас Райх», «Берлинер цайтунг» и другие фашистские газеты. Сергей умеет читать по-немецки и словарем почти не пользуется. Были до войны три хлопца в местечке, которые, не полагаясь на школьные знания, самостоятельно изучали немецкий язык. Собирались поступать в институт. Среди них – Сергей.
Двое были старше Сергея, они еще в сорок первом пошли на войну. Никаких известий от них нет. Видать, погибли.
– Культурный немец тут стоял, – усмехается Николай. – Другие воевали, а он газеты читал.
Сергей словно переносится в другое время. Газеты за сорок второй год – и аж в глазах пестрит от заголовков, набранных большими красными буквами. «Гигантская победа на Волге», «Дни волжской твердыни сочтены», «Агония большевистской цитадели» – этак фашисты про Сталинград писали.
Тяжело было в сорок втором в местечке. Фашисты лютовали. Тогда расстреляли одного из товарищей Сергея по подпольной группе. Сергей в тюрьме сидел. Но даже не это было главным. Невыносимо было от мысли, что фашисты идут вперед, побеждают... Двух лет не прошло, а положение в корне изменилось...
Возможно, такими вот газетами обклеены стены дома где-нибудь в Германии. Что думает немецкий обыватель сегодня, читая такие заголовки?..
В комнату заскакивает Костя Титок. С ходу кричит:
– Вы что сидите? Царство божие так можно проворонить! Кто паек пойдет получать?
– По сегодняшний день НЗ...
– Списано НЗ. Дают с сегодняшнего дня. На два дня.
В соседнем дворике, на разостланных палатках, высится горка хлебных буханок, лежит несколько кусков шпика с синими печатями на шкуре. И очередь стоит – паек выдается на десять человек сразу. Делит его незнакомый, немолодой уже старшина. Николай бросается подбирать команду – местечковцев даже больше, чем десять, но некоторые успели свою долю получить...
Жить можно. В вещмешке у Сергея снова более полбуханки хлеба, приличный кусок сала, в отдельной бумажке сахар, соль. И папирос дали по двадцать штук. В запасном полку табаком не обеспечивали. Третьей категорией он не предусмотрен.
В обед всей артелью молодые солдаты отправляются на Волгу, набирают в котелки воду, готовят чай.
Немного человеку надо для бодрости. У Сергея полбуханки хлеба, и совсем по-другому смотрит он на мир. Немного непривычно видеть знакомых хлопцев из местечка в военной форме. Тем более что не всем она идет. У Сергея шинель хорошая, теплая, а штаны маловаты. Икры чересчур выпирают. Ботинок Сергей вообще не взял. На нем еще те, в которых он прибыл в запасной полк. Ему нужен сорок четвертый размер, а такого нет.
У низкорослого щупловатого Адама шинель до пят, полы по земле волочатся. Петр Герасимович так натянул на голову пилотку, что даже свои кирпатые уши под ней спрятал. Он и на солдата не похож: торчит из шинели посиневшее, замерзшее, узкое, как у хорька, личико. Высокий, длинноногий Костя Русакович вышагивает в своей на диво короткой шинели, словно аист.
– Команда короля Гороха, – поддразнивает Костя Титок. – Герасимовича и Русаковича можно в почетный караул ставить.
Веселый, солнечный день. Никто не вызывает солдат, не посылает на работу. Словно не в армии они, а в доме отдыха.
Назавтра – неприятность. С утра в комнату заходит старшина, деливший паек. Переминаясь с ноги на ногу, заявляет:
– Вот что, братья славяне. Нехорошо получается. Разместили вас как людей. Навстречу пошли. А у вас такие дела.
– Какие дела? – спрашивает Мелешка.
– Хозяйка начальнику пожаловалась. Хромовые сапоги у нее украли. Совсем новые, говорит, были. Лучше отдайте. Могут раздуть дело.
Бойцы – все без исключения молодые, с чистыми, открытыми лицами – удивленно переглядываются.
– Ищите! – кричит Мелешка. – Если кто взял, пусть отдаст.
Что-то недоброе делается: бойцы вытаскивают из углов вещмешки, бросают на середину комнаты – ищите!
Мешки у всех почти пустые – полбуханки хлеба, портянки, какие-нибудь мелочи. Даже не развязывая мешка, можно сказать, что сапог в них нет.
Старшина чувствует себя неловко:
– Сходите к замполиту. Ему баба нажаловалась.
Когда старшина выходит, в комнате воцаряется тишина.
– Мы друг друга знаем, – говорит Мелешка. – Из одного полка. Всякое бывает. Если кто взял, лучше, хлопцы, вернуть.
В хате ночевали Сергей, Василь Лебедь, Николай Прокопчик, Богдан Мелешка, Костя Титок, Костя Русакович, Адам Калиновский, Петр Герасимович, хлопец из соседней с их местечком деревни Ковеньки, его зовут Кора-Никорай (редкий случай – вместо «л» он произносит «р»), таджик Рахим – его также все знают – и хромой, горбоносый учитель – фамилия его Демяшкевич.
Бойцы взволнованно вышагивают по комнате.
– Тут ошибка, – говорит Рахим. – Зачем мне хромовый сапог, который блестит? Надеть такой сапог не могу, продать не могу. Базар здесь не видел.
– А и правда, хлопцы, если б взял кто, то куда с ними денешься?
– Хозяйка еще та: пришли голодные с разгрузки – кружки воды не дала. Гляньте, все стены оклеены немецкими газетами. С фрицами, может, нюхалась...
Лицо Мелешки вдруг побелело.
– Курва немецкая! Я шесть немецких эшелонов под откос сбросил, а она поклепы... Я ее, суку, научу свободу любить. Мы таких выдели. Пустите меня, хлопцы!..
Мелешка как чокнутый: лицо стало сине-зеленым, на губах – пена. Рвется искать хозяйку, но двое бойцов держат его за руки.
Сергею хозяйка не нравится: остроносая, глаза неспокойные, бегающие – как у собаки. Такая может наврать, оклеветать. Одно непонятно – зачем ей? Чего добьется?
– Пойдем к замполиту, – говорит Сергей. – Кто со мной?
После короткого совета к замполиту отправляются Сергей Калиновский, Богдан Мелешка и учитель Демяшкевич.
Замполит пересыльного пункта, медлительный в движениях, полный, широколицый майор, занимает отдельный домик. Делегацию принимает сразу.
– Мы – комсомольцы, – волнуясь, объясняет Сергей. – Никто из нас сапоги взять не мог. Воинскую присягу принимали...
К заявлению Сергея майор относится со вниманием. Несколько минут разговаривает с хлопцами.
– Ладно. Верю вам. Хорошо, что ко мне пришли.
Через час звучит команда строиться. День, как и вчера, солнечный, теплый. В лицо веет настоящей весной. На глазах чернеет, оседает снег, весело бегут ручейки. Колонна, не очень соблюдая строй, идет по улицам предместья и наконец покидает Ржев. Впереди – поля. Еще снег на них лежит, но уже много пролысин.
У Сергея сжимается сердце: поля совсем не такие, как там, на родине, лесов нет, лишь там и тут группки деревьев, виднеющиеся вблизи деревушек. Кругом яры, овраги, они граничат с пригорками. Вид одной из деревушек особенно потрясает Сергея. Это даже не деревня – в стороне от дороги маленький, необыкновенно уютный поселочек. Дома двухэтажные, с мезонинчиками, крыши жестяные, на окнах, ставнях красивые резные узоры. И церковка к поселку жмется – белая, каменная, с тремя зелеными маковками.
Идут часа три. Первый привал. Сергей съедает ломоть хлеба с тонюсеньким ломтиком сала. Припасы бережет. Голодовки больше не будет. После еды закуривает. В курение он втянулся по-настоящему, оно много теперь для него значит. Закуришь, несколько раз затянешься – и жизнь веселее становится. Кружится голова, приятное оцепенение разливается по телу.
Василь и Николай не курят. Начинали вместе с Сергеем, пускали дым через нос, но так на этом уровне и застряли. Им все равно: курить, не курить. Балуясь, иной раз скрутят цигарку, попускают дыму, но не затягиваются.
– Интересно, есть в полках оркестры? – задает вопрос Николай.
– Зачем тебе?
– Как зачем? Записался бы.
– Струнного нет. В духовом что ты можешь? Лупить балбешкой в барабан, лязгать тарелкой. Место, может, занято.
Василь и Николай кое-что умеют. На мандолине, гитаре тренькают неплохо. Сергей попробовал, да не пошло. Ко всему нужен талант.
– У нас, наверно, весна, – вздыхает Сергей. – Ветры из Прибалтики раньше тепло приносят...
Тайком хлопцы грустят по дому, по местечку. Ведь это первый, по существу, их вылет в широкий мир. Сергей в Москву, в Минск ездил, а Василь и Николай дальше Гомеля нигде не были.
Писем давно нет. Может, и приходят в запасной полк письма, да получать их некому.
– Подъе-о-о-ом!
И опять, растянувшись как змея, колонна петляет по проселку. То на пригорок поднимется, то в низину спустится. Возникнет в стороне от дороги одна деревушка, другая.
Они как бы замерли в своем безлюдном унынии. Не видать на улицах никакого движения. Светит солнце, жаворонки над полем поют. Но не увидишь в поле ни человека, ни коровы, ни коня.
Никто не засевает полей. И прошлым летом никто не засевал. Заплатки темной, перестоявшей под снегом пожни граничат с серыми плешинами, на которых давно растут бурьян, разная другая дикая трава. Дорогу расквасило – земля черная, густая.
ГЛАВА ВТОРАЯ
IВ большое село с франтоватыми деревянными домами колонна добирается во второй половине дня. Дома стоят в две линии по обе стороны широкой, но страшно грязной улицы. Грязи по колено, ступишь – ног не вытянешь.
Колонну отводят за огороды, на лужок, чтобы отдохнули солдаты после утомительного марша.
И сразу же бойцов начинают наперебой зазывать в свои роты лейтенанты и даже капитаны.
– Ребята, давайте в минометную роту! – выкрикивает шустрый приземистый старший лейтенант. – Артиллерия – бог войны. Минометы – тоже артиллерия...
Иван Чигрейка, с которым Сергей был в партизанах, советовал идти в минометчики.
Вспомнив его хвалу минометам, Сергей зовет в минометчики товарищей.
Николай Прокопчик щерит белые, как чеснок, зубы:
– Нашел счастье! Видел, какие железяки минометчики на горбу тащат? Словно ишаки...
Василь знает, куда хочет Николай, – в связисты. Немного поработал на почте, полазил по телеграфным столбам. Считает – стал специалистом...
Как раз белобрысый капитан связистов набирает. Ни слова не сказав Сергею, Николай с Василем Лебедем бегом туда. Отделиться, значит, хотят. Пусть отделяются. В связисты Сергея на веревке не затащишь.
Записывают в автоматчики. Сергей ринулся к кучке деревьев, где собралась в основном молодежь. И командир у автоматчиков симпатичный – молодой, с мужественным лицом лейтенант.
Однако уверенности нет. Происходит что-то не то. Лейтенант куда-то исчез. Те, кто записался было в автоматчики, переходят к санитарам, пэтээровцам, артиллеристам. Сергей решает никуда больше не записываться.
Сватанье в роты, взводы кончается так же неожиданно, как и началось. Подъезжает «виллис», из него выходят высокий полковник, два подполковника и майор. Маршевую роту строят в шеренгу. Полковник не спеша, как бы вглядываясь в лица, проходит вдоль строя.
– Белорусы есть? – зычно спрашивает, остановившись.
– Есть! – дружно выдыхает шеренга. Откуда?
– Гомельские!..
– Речицкие!..
– Пропойские!..
– Кричевские!..
Полковник удовлетворенно усмехается.
– Моя фамилия Василевский, – говорит звучно. – Я сам белорус, родился на Могилевщине, командую дивизией, в которую вы прибыли. Наша земля еще под врагом, небольшую часть ее вызволили, но мы вызволим всю. Будем бить проклятого врага, на какой бы фронт нас ни послали.
У Сергея искрой в памяти: в сорок втором году, летом, как раз в тот день, когда его арестовали, он перепрятал напечатанную на красной бумаге, сброшенную с самолета листовку, которая называлась «Письмо воинов-белорусов белорусскому народу». Среди других подписей была фамилия «Василевский». Он значился как командир полка...
Сергей внимательно приглядывается к полковнику. Лицо приятное, продолговатое, нос с горбинкой. Говорит полковник немного нараспев, с доверительной интонацией, и по выговору, если прислушаться, можно узнать в нем белоруса. По всему видать: бывалый человек, с солдатами с юмором разговаривает.
Шеренгу делят на три части. В каждой человек по двести. Люди попадают в распоряжение двух полковников и майора, что приехали с Василевским.
– Левое плечо, круго-о-ом!
Из шеренги образованы теперь три колонны. Две уходят, та, в которой Сергей, остается.
У Сергея холодок пробегает по спине. Колонна, в которой Василь Лебедь, Николай Прокопчик, Костя Титок, Костя Русакович, двоюродный брат Адам, отправилась неведомо куда.
Оставшаяся колонна снова становится шеренгой.
– У кого среднее образование – три шага вперед!..
Сергей перешел в десятый. Можно считать: у него среднее или почти среднее образование.
Из шеренги выходит хромой учитель Демяшкевич. Ехали в одном вагоне, и Сергей знает: он окончил два курса педтехникума. Вслед за Демяшкевичем смелей выходит из шеренги Сергей.
На двести человек их только двое таких нашлось. Остальные – в колоннах, направленных в другие полки. Демяшкевича и Сергея сразу назначают временными писарями. Выдают чернильницы, ручки, разграфленные книги для учета рядового и сержантского состава. В графы нужно вписать год рождения, образование, военную специальность и другие сведения о людях, которые вливаются в действующую армию.
Когда Сергей, примостившись на пеньке, уже кончал переписывать бойцов, за его спиной вдруг остановился перетянутый портупеей, опрятный с виду старший лейтенант. Лейтенант осуществляет общее руководство: распределяет бойцов по батальонам и ротам.
– У тебя красивый почерк, – говорит он Сергею. – Ты где учился?
– В школе.
– Пойдешь в первую роту. При случае заберу в строевую часть. С командиром договорюсь.
Вот что может значить почерк! До пятого или шестого класса Сергей царапал неуклюжие каракули, в которых иной раз сам не мог разобраться. Все началось с конторы «Плодоовощ». Половину отцовской хаты уступили этой конторе. В ней работал молодой бухгалтер, который на удивление красиво писал. Сергею очень хотелось писать так же. Сознательно или бессознательно старался он перенять почерк бухгалтера – и в девятом классе заметил, что его собственный почерк решительно изменился...
Село, в которое пришли, называется Воронино. Как и весь батальон, первая рота тоже размещается в нем. Сергей попал в большую хату – на постое в ней двадцать человек, почти весь взвод. Командир отделения – моложавый сержант-сибиряк с безволосым бабьим лицом. Трижды он был ранен – два раза легко и раз тяжело. Об этом говорят нашитые на вылинявшую гимнастерку две красные и одна желтая полоски.
Сержант – добрый, безобидный человек, к Сергею, как и к другим новичкам, относится доброжелательно. Он даже немного диковатый: часто задумывается, в самые неожиданные моменты разражается смехом.
Сергей получает ППШ, два запасных диска – круглый и рожок, противогаз, саперную лопатку.
С первого дня – полевые занятия. Учат лучше, основательней, чем в запасном полку. Тема занятий – рота в наступлении. Бойцы бегут по грязи, по полю из-под картофеля, падают, поднимаются, снова падают, ползут по-пластунски. Шинель, штаны, ботинки – в грязи.
Весь вечер Сергей чистит обмундирование. После отбоя валится на пол, на солому, спит как убитый.
Занятия – каждый день. Даже полчаса не вырвешь, чтобы побродить по околице села, поискать товарищей, которые, верно, в соседних деревнях.
Вместе с Сергеем немного диковатый, с вытаращенными глазами семиклассник Кора-Никорай и Семененко – невысокий, щупловатый, с нездоровым, словно вымоченным лицом паренек из Галиной деревни.
Необычное произношение Коры-Никорая заприметили, – после ползанья по грязи, в перекур, кто-нибудь просит:
– Коля, скажи «люблю».
– Рубру...
– Скажи «милая».
– Мирая...
– Ты, наверно, в письме своей девчонке так пишешь. Во радуется.
Только однажды Сергею встретился хлопец из его местечка – Костя Русакович. Идет вслед за незнакомым младшим лейтенантом, месит уличную грязь. Не больше минуты постояли, поговорили. Местечковцы, оказывается, в соседнем полку, большая половина самых молодых даже в одном взводе.
Может, и хорошо, что друзья-товарищи на расстоянии. Армия, служба – не гулянки по улице. При хлопцах Сергей чувствует себя неловко. Ведь живет в душе ощущение и своей причастности к великой войне, которой охвачен весь мир. А знакомые хлопцы ежеминутно напоминают, что ты желторотый местечковец и, кроме школы, ничего не видел. С чужими людьми проще.
Когда выдается свободная минутка, Сергею приятно поговорить с Семененко. Он интересен для Сергея тем, что два года, в течение которых Сергей был разлучен с Галей, мог видеть ее каждый день. Только мало Семененко о Гале знает. Сергею даже странно, что он Галей почти не интересовался.
– На вечеринки Галя ходила? – спрашивает Сергей.
– Сдается, ходила.
– У вас часто были вечеринки?
– Не знаю. Зимой у меня нога болела. Я никуда не ходил.
– Ты хоть раз с Галей говорил?
– Может, и говорил...
Семененко – парень не очень компанейский. Может, потому, что болезненный. Его, видать, положат в медсанбат.
Больше всего Сергею нравится время, когда все укладываются спать. В доме, где стоит взвод, на кровати спит лишь один старшина. Кровать никелированная, с блестящими прутьями. Старшина – понурый, молчаливый, неприветливый, недобрый. Кипит от злости. Но, зная, что впереди отправка на фронт, причинять кому-нибудь серьезные неприятности побаивается.
Во взводе успели появиться верховоды. Есть уже и такие, на ком верховоды катаются.
Улегшись на пол, бойцы с минуту только шелестят соломой: примериваются, как лучше лечь, укрыться. В комнату льется свет месяца, синеватой полоской тянется от окна к стене, у которой стоит постель старшины. В полосах света время от времени вспыхивают блестящие прутья кровати.
Начинается обычный спектакль. Зюзин – круглолицый, со взглядом исподлобья старший сержант. Зюзину лет тридцать; за какую-то провинность его перевели из артиллерии в пехоту. Свои выпады бывший артиллерист обращает в адрес бойца Филькина, недавно призванного в армию. Филькин имел броню, работал бухгалтером на оборонном заводе. Все знают – сам Филькин рассказывает и показывает фотокарточку – дома у него осталась красивая жена, а детей нет.
– Твоего помощника как фамилия? – начинает допрос Зюзин.
– Я говорил. Монахов...
– Ты был старшим бухгалтером, а он просто бухгалтером?
– Так...
– С тебя броню сняли, а Монахова оставили?
– У него слабые глаза.
– Не волнуйся. Что нужно, Монахов увидит. Говоришь, он неженатый?
– Неженатый.
– Занимает комнату в вашем доме?
– Через стенку живет. Дом барачного типа.
– Спит с твоей женкой Монахов. Как пить дать. Могу господом богом поклясться – спит. Такие ты условия ему создал: место тепленькое оставил, женку пригожую. Она молодая?
– Двадцать восемь лет.
– Самый цимес. Спит, брат, она с Монаховым.
Бойцы давятся от смеха. Комедия, которую каждый вечер разыгрывает Зюзин, нравится.
– Не пойдет она на такое, – рассудительно возражает Филькин.
– Почему не пойдет?
– Муж на фронте. Соседи могут заметить. Совестливая она.
– Почему писем не пишет твоя совестливая?
– Все может быть. Может, письма не доходят...
– Дурень ты. Хоть и старший бухгалтер. Давно женка твоя с Монаховым спит. Никогда красивая баба терпеть не будет. Поверь моему слову. У меня баб перебыло – пальцев не хватит пересчитать. Баба как кошка: кто погладит, для того спину выгибает...
В буднях войсковой подготовки самые желанные моменты – обед, ужин, минуты, когда приносят почту. Кормят лучше, чем в запасном полку. Хоть на второй категории – по ней теперь бойцы получают питание – тоже не очень разгонишься. Но Сергей научился беречь хлеб, сахар и голодным не бывает.
В роте он близко сошелся только с одним человеком – сержантом Решетниковым. Решетников – невысокий, щуплый, с густыми веснушками на худом некрасивом лице. Родом он из Казахстана, призван в армию сравнительно недавно.
