Текст книги "Дунай в огне. Прага зовет (Роман)"

Автор книги: Иван Сотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Глава восемнадцатая
ЗНАМЯ ПОБЕДЫ

1

Самое ответственное и самое трудное задание! – так воспринял Максим новое поручение редакции. Ему предстоит быть очевидцем финала грандиозной битвы за Берлин, все увидеть и о всем написать.

Седьмые сутки длится штурм Берлина. Битва не стихает ни днем, ни ночью. Исступленно сопротивляясь, фашисты взрывают склады, мосты, заводы, поджигают дома. Берлин в огне, в дыму. Его улицы и площади изрыты окопами и завалены щебнем. Все в руинах.

Линия фронта в непрерывном движении. Ее традиционно обозначают красными флажками. Нет, на этот раз не на картах, а прямо на фабричных трубах, на крышах вокзалов и государственных зданий, на балконах высоких домов. Линию фронта видит каждый.

Вся картина сражения Максиму кажется поистине символичной – сквозь огонь и смерть красное знамя победы неудержимо пробивается вперед. Но кто и когда водрузит его над рейхстагом? С кем же следовать ему, чтобы увидеть это своими глазами?

К центру Берлина нацелены три армии. Гвардейцы генерала Чуйкова, пришедшие сюда из Сталинграда, рвутся к имперской канцелярии, к штаб-квартире Гитлера. Квартал за кварталом штурмуют войска генерала Берзарина, чьи воины первыми ворвались в немецкую столицу. С северо-запада упорно пробиваются войска генерала Кузнецова. Какой же армии отдать предпочтение, если любая из них покрыла себя бессмертной славой?

Ясно одно, надо быть в том из полков, какой сейчас ближе всего к центру. Судя по обстановке, с которой Максиму удалось познакомиться в штабе армии Кузнецова, ближе всех полк Зинченко. Значит туда!

Он прибыл в полк на рассвете 29 апреля. Настроение в ротах предпраздничное и боевое. Максима угостили хорошим завтраком и преподнесли стопку доброго старого вина. За май, за Берлин, за победу! Этим живут все. Идут буквально последние часы решающего штурма. В каждом полку подготовлено знамя, большое и красивое, с номером полка и его наименованием. Независимо от этого, у каждого бойца свое знамя победы. Любое из них больше походит на флажок без всяких надписей. Спрятанное за пазухой, оно все время под рукой, и придет срок – его легко водрузить над куполом рейхстага.

Вместе с командиром части Максим поднялся на верхний этаж высокого дома. Подразделения полка подошли к Шпрее. От рейхстага их отделяет река с крутыми берегами, закованными в гранит. Чтобы пробиться к Королевской площади, где высится рейхстаг, нужно овладеть еще двумя зданиями на самом берегу реки. В одном из них когда-то размещалась швейцарская миссия, в другом – министерство внутренних дел. К счастью, мост через Шпрее цел: взорвать его гитлеровцы не успели. Фронтон рейхстага затянут дымом, и по существу виден лишь зеленовато-черный купол.

Так вот он, райхстаг! Когда-то его подожгли штурмовики фюрера. Затем состоялось позорное судилище, чтобы обвинить в поджоге коммунистов. Всему миру памятен бой, данный тогда Георгием Димитровым всем заправилам фашистского рейха. Рейхстаг выглядит сейчас монументально и по-своему величественно. Умеют немцы строить. Об этом свидетельствует не один рейхстаг. Зачем же они так безжалостно разрушают свой город? А если б их искусство, их энергию да только б на мирный труд. Вот бы где снискать им славу своей Германии! Что ж, когда-нибудь и на этом пути они завоюют всеобщее признание, ибо любая новая война будет означать для них смерть и уничтожение.

Командиру полка ясно, прежде всего необходимо захватить мост. Не медля, он сразу же начал бой. Коренастый полковник тверд и рассудителен. Он старше Жарова, невольно сравнивал Максим, глядя на Зинченко, но схож с ним по натуре. Он также целеустремлен, упорен, деятелен. Направляя роту за ротой, он подает команды, шлет посыльных с приказаниями, управляет огнем – весь он живая душа этого боя, что гремит и грохочет на берегах Шпрее. Максиму захотелось понять самую суть его командирского искусства. Пожалуй, расчет и порыв – вот главное! Вот что позволяет ему держать в кулаке весь полк и в нужный момент бить этим кулаком в избранном направлении.

А бой развивался уже своим чередом. Весь день и всю ночь шли отчаянные и яростные схватки. Грозный могучий огонь не стихал ни на минуту. Оглушительный треск автоматов и пулеметов, разрывы мин и снарядов мешали видеть и слышать. Все кругом гудело, рушилось и полыхало. Огонь и дым застилали улицы и площади.

Наступил рассвет последнего дня апреля. Под прикрытием своего огня бойцы Зинченко форсировали наконец Шпрее. Захватив мост, они пробились в здание швейцарской миссии и заняли министерство внутренних дел. Теперь прямой путь на рейхстаг.

Зинченко ясно, задача не из легких. Его положение рискованно и опасно. Королевская площадь изрыта воронками. Здесь все в окопах и траншеях. Всюду высятся железобетонные доты. Еще горят подбитые немецкие танки, автомашины. А к площади полк пробил лишь узкий коридор, и ряды его сильно поредели. В нем всего два батальона. На северном берегу Шпрее противник упорно удерживает многие дома. Он еще крепко сидит в зданиях, прилегающих к площади. Стоит ему сильно контратаковать, и полк отрезан. Он останется без продовольствия и боеприпасов. Тогда он не выполнит никакой задачи.

Но как медлить! Завтра Первое мая. Москва уже зарядила пушки для победного салюта. Немцы деморализованы. Захватить рейхстаг сейчас может только его полк, больше некому. Как же не дерзать!

Штурм рейхстага он поручил батальону капитана Неустроева. Батальон же офицера Клименко оставил заслоном на исходной позиции. Не то немцы отрежут полк и – что еще хуже – взорвут мост.

Солдаты возбуждены. Идут последние часы Берлинской битвы. Каждому ясно, за ними следит Москва, Париж, Лондон, Вашингтон – весь мир. Пафос борьбы достиг своей кульминации. Нужно сегодня же покончить с рейхстагом и водрузить на нем знамя победы!

Задача Максима ясна и конкретна – правдиво описать финал битвы. Но ему ясно также, сейчас мало быть очевидцем, нужно быть участником последней решающей схватки. Поэтому вместе с бойцами Неустроева он пойдет на штурм рейхстага.

2

Получив задачу, Неустроев тщательно обдумал план действий. Конечно, легче всего ударить в самое уязвимое место. Но как найти его? И где время на разведку? Если рассуждать логично, немцы ждут атакующих откуда угодно, только не с парадного хода. Значит, вот оно, и уязвимое место. Капитан вызвал командира роты старшего сержанта Сьянова.

Максиму сержант понравился. Боевой командир. Глаза решительные, смелые, жесты рук собранные, властные. Весь он, как туго заведенная пружина.

Сколькие командиры будут завидовать ему сегодня, завтра – всю жизнь. Такое счастье выпадает не всегда и не каждому, даже если ты прошел весь путь от Волги до Шпрее.

– Видите рейхстаг? – указал Неустроев на фронтон здания, весь затянутый дымом.

– Так точно, товарищ капитан. Второй день глаз не сводим.

Командир батальона обстоятельно объяснил задачу.

– День на исходе, – сказал он в заключение, – и дорога каждая минута. Знамя победы надо водрузить сегодня же. Это будет нашим первомайским подарком Родине. Слышите, Сьянов?

– Слышу, товарищ капитан, будет исполнено.

– Помните, вы идете первыми, и от вас многое зависит. Этой победы ждут все – братья и сестры, отцы и матери, чего там, за нами следит весь мир. Все объясните солдатам.

В назначенный час в небо взвился радужный зонд красных ракет. Сразу же загудела артиллерия. Незадолго до окончания артиллерийской подготовки солдаты выбрались из подвала и, рассредоточившись, короткими перебежками стали продвигаться к рейхстагу. Максим не отставал от командира роты. Вот мелькнул сгоревший немецкий танк, одинокое сухое дерево. Путь им преградил с крутыми берегами узкий канал. Мост через него разрушен, но сохранились рельсовые перекладины. Быстро преодолели канал. Через хода сообщения пробились дальше. Перебрались через завал. Из подвала бетонированного здания на площади резанул пулемет. Пришлось угомонить его несколькими гранатами.

Но вот и рейхстаг. У главного входа чернеет огромная пробоина. Через нее легче всего проникнуть внутрь. Подав команду, Сьянов поднял роту. Бойцы стремительно бросились на высокую многоступенчатую лестницу, ведущую к парадному входу, и сразу попали под сильный огонь из окон рейхстага.

Сьянов, однако, предусмотрителен. Одни из бойцов открыли стрельбу по окнам, другие стремглав помчались вперед. Вот и пробоина. Командир роты первым бросил в нее гранату и первым проскочил внутрь здания… Бой вспыхнул в первой же комнате, к которой бойцов вывел узкий коридор. Обнаружив вход в подвал, солдаты забросали его гранатами. Все разрасталась перестрелка в коридорах и залах, на бесчисленных лестницах, в обширных апартаментах огромного здания. А к рейхстагу между тем пробивалась рота за ротой, появились батальоны других полков, и бой разгорался на всех этажах. Максиму невольно вспомнился бой за биржу в Пеште. Только здесь он был более жестоким и яростным.

Еще всюду гремели выстрелы, а в рейхстаг уже доставили красное знамя. Лучшие разведчики полка Михаил Егоров и Мелитон Кантария отважно пробились под самый купол, выбрались наверх, и в берлинском небе взвилось огневое знамя победы.

На изрытой снарядами площади еще не подобраны трупы убитых, еще не высохла кровь на ступенях рейхстага, еще гремит бой в самом здании, а солдаты уже ликуют, торжествуя победу, и с гордостью смотрят на алое знамя, реющее над куполом.

Немеркнущее знамя их победы!

Знамя их бессмертной славы!

Уже в ходе боя на стенах и колоннах рейхстага появились первые надписи: «Мы из Сталинграда!» «Мы из Москвы!» «Мы из Сибири!» «Мы с Урала!» «Мы с Кавказа!» Один из солдат написал: «Дошли, победили!» Максим переписывал эти надписи в свой блокнот и лучше понимал, какой радостью и гордостью переполнено сердце солдата.

Бой в рейхстаге длился еще двое суток. Лишь 2 мая, не выдержав напора штурмующих, гарнизон врага капитулировал полностью. Из подвалов выбралось наружу свыше тысячи уцелевших гитлеровцев. А за рейхстагом последовало падение Берлина, и над городом наступила необычная тишина.

Радостно возбужденный Максим спешил выразить словами увиденное и пережитое, весь пафос величайшей из битв. Но как описать столько армий, если видел он всего один полк? Как передать грозную симфонию мощи, все сметавшую на своем пути?

Ни закованные в железо и бетон Зееловские высоты, ни отборные легионы, выставленные на пути советских войск, ни отчаянная решимость немцев выстоять и победить – ничто не остановило наступающих. И вот здесь, в сердце фашистской Германии, стих, наконец, огонь, грозно гремевший с Одера до Берлина.

Но прежде чем писать о победе в самом Берлине, Максим с группой солдат и офицеров поднялся на купол рейхстага. Война ушла дальше, в глубь Германии, и над городом вставало уже мирное солнце. Свежие ветры рассеяли прогорклую пыль и едкий пороховой дым. Воздух чист и прозрачен. Внизу поверженный и разбитый Берлин, еще высветленный белыми флагами. Они белеют, как повязки на израненных стенах домов. Руины и руины, шрамы траншей и окопов и истерзанная земля в бинтах бесконечных дорог. Будто пронесся невиданной силы тайфун, и ничто не смогло противостоять его стихии.

Святое возмездие!

– Мирный Берлин! – изумленно произнес один из солдат. – Даже не верится!

– Не затем я воевал, – ответил другой, – чтобы тут еще окопались силы войны, зарождались новые войны.

Не затем!

Нет, солдатская совесть просто не мирилась ни с какой несправедливостью ни в настоящем, ни в будущем, ибо слишком дорого обошлось им прошлое. Слишком дорого! И память заклинала.

3

Дни и ночи бои и походы. Отчаянно отбиваясь, враг оставляет рубеж за рубежом. Вдали уже маячат Судеты, за которыми Чехия. Прямой курс на Прагу. А ночью в короткие минуты затишья, так необходимого для отдыха, полковые рации слушают весь мир.

Внушительно и торжественно говорит Москва. В ее голосе уверенность и сила. Большая, огромная, несокрушимая. Ее устами говорит сама справедливость.

Токио, будто старый пес, завывает над могилой фашистской Германии. Там царит растерянность и уныние.

Лондон нетерпелив и суетлив. Он спешит сообщить о каких-то переговорах, которые будто бы идут на западе, и капитуляция Германии вроде уже состоялась. Би-Би-Си что-то болтает о ненужности борьбы, которая якобы окончена.

– Ишь ты, какие! – слушая переводы Березина, негодовал Голев. – Борьба окончена… У них, может, и окончена: им и так открывают ворота в каждый город – пожалуйста! Только не дюже они торопились. Думали, верно, пусть гитлеровцы потреплют русских, все они слабее станут, а мы, дескать, и так успеем. Черта с два! Успели… Берлин-то того… тю-тю!

Нью-Йорк взбудоражен и взбалмошен. Он разобижен на своих дипломатов и генералов, почему они так долго топчутся на месте! Его злит, что русские вырвали у американцев пальму первенства. Он истошно вопит, что жертвы (жертвы!) американцев не могут быть напрасны, им нужен весь мир, и надо спешить.

– Ойе-ей, куда замахиваются, – не сдерживается Голев, – им, вишь, ты, весь мир подавай. Не много ль, господа! Не застрянет ли в горле!

– Чего ты, Тарас Григорьевич, на меня уставился, – усмехнулся Зубец, – будто я это помогаю таким американцам.

– Да не на тебя я, – отмахнулся уралец, – а скажи, что это? Бред или наглость? А по рукам не хотят! Весь мир! Я вам покажу весь мир, загребущие бизнесмены! Не затем я с Москвы тыщи верст на брюхе под огнем прополз. Попробуйте только. Чертовы дети!..

Тревожна Прага. Она только что восстала против гитлеровцев и зовет на помощь:

– Говорит Прага, говорит восставшая Прага! Руда Армада, на помоц! На помоц!! На помоц!!!

Григорий встревоженно всматривался в лица солдат и офицеров: поспеть бы! – говорят их глаза. Ведь каждого тревожит судьба древнеславянского города, судьба его героических повстанцев, которых в упор расстреливают из тяжелых орудий, и полки не идут, они летят в Прагу, сокрушая сопротивление озлобленного врага.

4

Как ни ожесточенно сопротивлялся враг, дни его уже сочтены. Все ярче занималась заря великой победы! Советские солдаты, особенно берлинских полков, были в курсе событий и знали больше, чем иные дипломаты зарубежных стран. Знали солдаты, что американские и английские верхи ведут переговоры с гитлеровцами; знали, что военные преступники бегут на запад к американцам и получают у них радушный прием. Знали и не удивлялись: значит такова природа империалистических хозяев, которые уже тогда вероломно попрали тегеранскую клятву о разгроме фашизма до конца. Еще бы! Это же их выкормыш. Это они духовно растлевали немецкий народ, опаивая его дурманом фашизма. Это они руками немецких гитлеровцев пытались удушить Советский Союз.

Не вышло! Рухнул дьявольский план. Вся Отечественная война, которую вели советские люди, была справедливейшим судом истории над империализмом. И справедливость восторжествовала.

Поистине бессмертная победа!..

Наступило седьмое мая, и полк Жарова пробился в Судеты.

За маленькой горной речушкой одинокий фольварк. Неподалеку от него черный дымящийся «тигр». Не у места подбили, и взводы обходят его с опаской: вот-вот взорвется. Отступив за речушку, арьергард противника засел на крутых склонах гор. Он встретил наступавших сильным огнем. Мгновенная разгрузка. Машины в укрытия. Никола Думбадзе направляется в обход справа, Румянцев – слева. Черезов начинает штурмовать прямо в лоб. Позади оглушительный взрыв. Это взлетел на воздух дымившийся «тигр». Юров вздохнул облегченно. Теперь можно занять под штаб тот одинокий фольварк. Взрывной волной в нем вырваны все окна. Можно и без них: не надолго.

Румянцев и Думбадзе донесли о готовности к атаке. Они обошли противника с флангов и нависли над ним. Жарову осталось лишь подать сигнал. И вдруг приказ по радио: в 23.00 прекратить военные действия. Жаров недоумевал: в чем дело? Неужели конец? Или их снова перебрасывают на другой участок фронта? Впрочем, гадать недолго. Сейчас прилетит Виногоров, и все выяснится. Действительно, из-за гребня, опороченного зеленым лесом, вынырнул легкий армейский самолет. На дороге у штаба связисты заранее выложили посадочный сигнал, и возбужденные солдаты и офицеры быстро окружили подруливший самолет. Что сейчас скажет комдив?

– Мир, товарищи! – громко и радостно объявил генерал, выбираясь из кабины. – Фашистская Германия складывает оружие!

Могучее «ура» огласило воздух. Тысячи самых восторженных чувств были слиты в криках солдат и офицеров. Их охватил азарт, какого они не знали за всю войну. Нет, за всю жизнь!

Но грохнул снаряд, на минуту заглушивший возбужденные голоса людей. Осколки со свистом пронеслись над их головой, и все инстинктивно присели. Запоздал лишь Демжай Гареев, и один из осколков угодил ему в плечо. Рука сержанта мигом взмокла и стала красной от крови. Таня бросилась к раненому.

Глеб рассвирепел. Вот-те и кончилась война! Пока Таня делала перевязку, Виногоров объяснял ход последних событий. Сегодня вечером, в 23.00, прекращаются все военные действия. Сама капитуляция начнется завтра, с семи часов утра. Значит, идут последние минуты войны.

Нет, ни разрыв снаряда, ни ранение воина, особенно обидное сейчас, ни смерть, какая бы ни встала на пути к победе, – ничто не в силах омрачить радость солдата. Ничто!

Глядя на людей, Березин попытался хоть немного осмыслить случившееся, о чем напишут потом тысячи книг, либо прославляя, либо охаивая величие этой победы, правдиво восстанавливая или искажая всю историю великой войны. И вот он, простой солдат, творец ее истории, безмерно радующийся своей победе!

Ведь это он, прервав любимое дело, за которое боролся всю жизнь, ушел на войну. Оставив родных и близких, забыв про покой и отдых, он изо дня в день бился с жестоким врагом. Своими траншеями он опоясал чуть не всю Европу. Сколько перекопал он земли. Его руками можно бы построить тысячи крупнейших плотин и сотни чудеснейших городов. А он мерз на сырой земле, коченел в сугробах, в обнимку со смертью сидел в окопах или бесстрашно мчался в атаку. Не он ли своей грудью закрывал огнедышащую амбразуру дзота или с гранатами в руках бросался под грохочущий танк. Разве не он направлял свой горящий самолет в гущу скоплений врага. Не он ли бесстрашно шел на любые пытки и казни, свято предпочитая долг позору измены! Сколько же сложат песен и легенд этому «безумству храбрых!»

Каждый день огонь и дым, кровь и смерть. Бесчисленны могилы его друзей, его боевых побратимов, у изголовья которых уже встало на почетный караул само бессмертие. Изничтожая врага, он спас родную землю, спас миллионы людей, спас от гибели человеческую цивилизацию. Все он, солдат!

И вот безоговорочная капитуляция! Мир!

Есть ли слова, которых ждали больше!

Мать-отчизна!

А жизнь кругом кипела по-своему. Виногоров вынул из сумки карту и развернул ее на крыле самолета.

– Мир и победа, товарищи! – повторил Виногоров, бессильный унять разбушевавшиеся у всех чувства. – И предстоит нам вот что…

– Ура, победа! Победа!! – все громче кричали бойцы. – Ура!!!

Разве можно остановить бурю, сдержать ураган, приказать успокоиться только что разбушевавшемуся морю! Бойцы снова бросились к самолету.

Виногорова, Жарова, Березина и Юрова – всех их подняли на руки, и под несмолкаемое «ура» офицеры без конца подбрасывались в воздух. А по проводам радостная весть понеслась уже в батальоны и роты, и буря восторгов выросла в такую невиданную силу, что в природе видно нет стихии, с которой ее можно б было сравнить…

Освободившись от солдатских объятий, Жаров отошел чуть в сторону и вынул пистолет. Юров молча последовал его примеру, сразу все стихли.

– За павших, друзья! – тихо вымолвил полковник. – За всех, кто не дошел до яркого дня победы! – и троекратно выстрелил в воздух.

«За Самохина, за Леона!» – нажимая гашетку и вслушиваясь в торжественные залпы салютирующих выстрелов, сказал про себя Яков.

Жаров пригласил комдива в помещение фольварка, и офицеры склонились над картами. Виногоров подоспел как раз за несколько минут до назначенного срока. Ровно в 23.00 огонь прекращен. Последний снаряд противника разорвался около фольварка четверть двенадцатого. Вот, варвары, и тут не утерпели без провокационного выстрела. Полк смолчал.

– Бдительность и бдительность! – напоминал Виногоров, обсуждая с офицерами все детали предстоящей капитуляции противника.

А за окном неумолчный гомон солдат:

– Эх, нашим бы сейчас на Урал телеграмму! – размечтался Тарас Голев. – Вот бы радостный переполох, а?

– Еще бы! – подхватил Азатов. – Наши уральцы завтра, чай, выпьют по этому случаю. Мы повоевали, а они поработали как надо.

– А мне бы хоть на минуту сейчас домой заскочить, – вздохнул Павло Орлай, – задушили б. Что вы, такая радость!

А через час позвонил Черезов и доложил, слышен гул моторов, удаляющихся с фронта к тылу. Не иначе уходят. Его доклад тут же подтвердил и Думбадзе. Все переглянулись.

– До семи утра ни с места, – произнес Виногоров, – мы не можем нарушить условий капитуляции. Однако все настороже. Машины и люди наготове. Никто не спит. Разговорам о мире нет конца. Каждый уже гадает, куда он поедет, чем займется.

– Я за сталь… – размечтался Голев. – В каждом письме пишут, ждут не дождутся…

– А я на Волго-Дон, – горячился Никола Думбадзе. – Канал строить.

Радиоприемники не выключались. Всю ночь говорила Москва. Радовал ее ликующий голос. Гремели боевые советские песни и лилась родная живительная музыка. О мире Москва еще молчала. Потом Лондон. Пулемет речей, в которых бесконечные цифры. Вашингтон. Бешенство янки даже удивляло: они вроде ругались. Париж. Томные усыпляющие мелодии. Наконец, Прага. И все снова услышали тревожный голос чехословацкой столицы:

– Говорит Прага… фашисты расстреливают восставших из танков и артиллерии… Пришлите помощь. Говорит восставшая Прага… Пришлите помощь! – и снова по-чешски: Руда Армада, на помоц! На помоц!! На помоц!!!

– Ах, гады! Задавить хотят! – так и вспыхнул Глеб. – Эх, сейчас бы ударить – и туда, туда!..

– Не беспокойся, друг, Кремль не может не слышать такого голоса… – сказал Березин. – Не может не слышать!..

5

Семь утра. С белыми флагами Березин и Юров идут в сторону противника. Пусто и безлюдно вокруг. Никого в стрелковых ячейках. Никого и дальше. Горы стреляных гильз. Остывшая зола давно погасших костров. Всюду следы поспешного бегства.

– Удрали! – резюмировал Юров.

Однако невольное разочарование никому не омрачило безмерной радости. Полк наготове. Если враг не сдается, его уничтожают.

Крупная группировка войск Шернера вероломно нарушила условия капитуляции и пыталась уйти на запад к американцам. Дивизии Четвертого Украинского начали последний удар.

Не зная отдыха, полки мчались вперед и вперед. Только пламенеющими флагами мелькали чехословацкие города и села. Вдоль улиц ликующие толпы жителей, приветственно машущих руками, забрасывающих машины живыми цветами, в восторге кричащих войскам слова привета и одобрения, из которых одно повторялось на все лады:

– Москва – наздар!

– Руда Армада – наздар!

– Наздар! Наздар!

Велик и торжественен праздник весны, праздник победы.

За Судетами развернулась чешская равнина, богатейший край, но ограбленный и разоренный немцами. Советские полки настигли арьергарды бегущего противника. После первых же выстрелов немцы бросали оружие, разбегались в стороны. Некогда собирать их и добивать сопротивляющихся. Сзади лавина войск, и нет смысла задерживаться.

Враг минировал дороги, взрывал мосты, устраивал завалы, всюду оставлял сильные заслоны, которыми пытался прикрыть свое бегство на запад. Гитлеровские головорезы изо всех сил рвутся в Прагу, откуда рукою подать до американцев. Они не знают еще, что и эти попытки совершенно бессмысленны и бесцельны: войска маршала Конева еще утром 9 мая пробились в чехословацкую столицу с других направлений. А вслед за ними в Прагу вступили и войска Еременко. Протянув руку братской помощи пражским повстанцам, они спасли город от гибели и закрыли войскам Шернера все пути на запад.

Полк Жарова – авангард мощной группировки на одной из чехословацких дорог, ведущих к Праге. Усиленный танками и артиллерией, он проскакивал от рубежа к рубежу. Громил сопротивляющихся, и снова мчался вперед. Чувствовалось, у врага нет веры в успех, он пал духом, дезорганизован. Но сопротивление его еще ожесточенно и злобно, хотя большие массы немцев все чаще и чаще поднимают белые флаги.

Ошеломляющими ударами с ходу полк сметал все заслоны и прикрытия, все быстрее и быстрее настигая главные силы врага. Но вот и они. В нескольких километрах впереди чернеющая колонна гитлеровцев, головы которой совсем не видно: она за горизонтом. Посмотришь издали – тонкая ядовитая бесконечная змея.

Головной батальон летит вперед, у всех остальных короткая задержка. Пять больших самолетов сели прямо на шоссе. С одного из них на асфальт дороги спрыгнул Виногоров. Жаров заторопился доложить обстановку.

– Сам все сверху видел, – остановил его комдив и поставил задачу. В каждый из самолетов погрузили почти по взводу. Подразделения Соколова и Румянцева первыми поднялись в воздух. Через несколько минут все они высадились перед шернеровской змеей-колонной и заняли выгодные позиции. Самолеты возвратились и забрали новые взводы. Теперь врагу не уйти.

Танковым тараном опрокинут вражеский арьергард. Головной отряд полка мчался вдоль всей колонны, обрушивая на нее шквал огня. Броневой таран из танков, за которыми на полном ходу мчалась в атаку мотопехота, ведущая бой прямо с машин – пример из чрезвычайно редких, – настолько ошеломил противника, что он бессилен на какое-либо организованное сопротивление Лишь еще головная часть его колонны, надеясь вырваться из кромешного ада, изо всех сил летела вперед. Но и она нарвалась на огонь Соколова и Румянцева. Сопротивление бесполезно.

За первой колонной полк настиг вторую, третью… и судьба каждой из них одинакова. Разница лишь в том, что порою приходилось снимать мины, наскоро сооружать переправу, соскакивать с машин и развертываться для боя, чтобы сбить заслон, сломить оставленное врагом прикрытие. Но все равно полк разбивал колонну, за колонной, делая по семьдесят-девяносто километров в сутки. Чтоб преодолеть такое расстояние, нужно максимум два часа времени. Все остальные двадцать два – в бою.

На рассвете следующего дня полк вырвался на ровное шоссе, по которому с Градец-Кралевски открылся прямой путь на Прагу. На много километров путь совершенно свободен и чист. Но вдруг с боковой дороги вынеслась немецкая колонна на машинах, тоже с танками и самоходками. По силам она раз в десять больше передового отряда полка, мгновенно развернувшегося к бою. Сам Жаров на командном пункте с Думбадзе.

Гитлеровцы замедлили движение, но не остановились. На что они надеются? На силу? На свое превосходство, полагая, что их пропустят? Как бы не так! Ан, нет, парламентер с белым флагом. Ага, сдаются, и многие из солдат радостно потирают руки.

– Не вставать! – несся приказ по цепи, так как многие из бойцов повскакали с мест, готовясь принимать пленных. – К оружию! Противника держать на прицеле!

К общему удивлению, парламентер требует, так и заявил нагло, требует пропустить колонны, и они за это никого не тронут. У Жарова все закипело внутри: видите ли, они не тронут!

– Советское командование приказывает немедленно сложить оружие и выполнить условия безоговорочной капитуляции! – сказал он по-немецки. – Срок одна минута.

Жаров в выигрышном положении: враг не развернут, он не успеет использовать своего превосходства в силах.

– Мы уйдем домой, – упорствовал парламентер, – пропустите!

– Сроку одна минута! Передавайте команду сложить оружие!

Парламентеры бегут обратно, побросав белые флаги, и Жаров увидел, как вражеская колонна начала пухнуть и расширяться. Ага, развертывается.

– Огонь!

Разом ударили танки и самоходки, все орудия, уже успевшие встать на позицию, десятки пулеметов. Молчали пока автоматчики, так как до немцев было еще с полкилометра. Колонна гитлеровцев смешалась, и начался бой. Враг бросился было лавиной, мгновенно растолстевшей колонны, представлявшей все же беспорядочную массу. Не считаясь ни с какими потерями, он попытался любой ценой пробить брешь на главную магистраль, оттеснить русских немного назад, прикрыться и ускользнуть по шоссе. Он бросил в атаку свыше пятнадцати танков, находившихся в голове колонны, он загремел из множества орудий и пулеметов. Но враг не удивил. Полк уже видел одну из таких атак под Корсунем. Эсэсовцы тогда жестоко поплатились за свою опрометчивость. Не лучше им будет и теперь.

Несколько минут длилась ожесточенная перепалка. Враг заметался и отпрянул. Прикрываясь сильным огнем, он начал развертываться вправо и влево. Жаров бросил в атаку одну из рот Думбадзе с танками, и гитлеровцы не смогли занять боевого порядка. Скученные на невыгодных позициях, они отбивались злобно и упорно. С час длилась неравная борьба. Но вот подоспели Румянцев и Черезов. Теперь атаки полка более целеустремлены, и бой длится несколько часов подряд. Виногоров выдвинул на помощь другие силы, и разгром противника неминуем.

Последние выстрелы Отечественной войны прозвучали 12 мая неподалеку от чехословацкой столицы. Советские дивизии сурово наказали зарвавшегося врага, и группа Шернера перестала существовать.

Последние сорок километров уже никакого сопротивления. Без конца ликующие толпы народа. Май, красный, голубой, зеленый, золотистый май. Над красными кровлями городов и сел, как огромные люстры, поднимаются кроны цветущих каштанов. На высоких шестах возвышаются над площадями верхушки елей. Эти шесты с елками здесь называют «маем». По старинному обычаю, «май» поднимают в первый день месяца и «срубают» в последний. Ели убраны красными лентами и флажками: новые дни вносят свои поправки в обычаи страны.

Наконец, Прага, уже четвертый день, ликующая по случаю освобождения! Злата Прага! Город-мученик, город-герой!