Текст книги "Горячая точка"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

17.01. Конференц-зал

– Ты.

Наташа вздрогнула. За последние полчаса уверенности в ней значительно поубавилось. Да и не только в ней.

Остальные тоже сидели молча, потупясь. Смотрели в пол, предаваясь пессимистичным мыслям. На окрики ежились и озирались быстро, исподволь. Не меня ли? Каждый – хотя и стыдно в этом признаваться – малодушно желал смерти соседу, ибо смерть соседа означала, что он сам еще некоторое время будет жить. Пусть недолго, всего пять минут, но ведь это не просто пять минут! Это целых пять минут! Почти вечность.

Тишина была гнетущей. Только стонал, протяжно и страшно, умирающий громила. Он давно уже потерял сознание, чему, вероятно, завидовали многие. Умирающий уже не боялся смерти.

Террористы устроились на полу у двери, разговаривали о чем-то между собой. Изредка кого-то окликали, поглядывали искоса на заложников. Несколько раз Наташа ловила на себе взгляд тонколицего. Неприятный, «плавающий». Он нервничал, заставляя нервничать остальных.

По позам террористов, по их жестам Наташа догадалась, что между ними идет спор. Тонколицый на чем-то настаивал, второй отговаривал.

А заложники ждали, прислушивались напряженно. О чем они говорят? Не обо мне ли? А может быть, хотят расстрелять всех? Когда? Их напряжение было по-кроличьи покорным и от этого особенно жутким, неестественным. Наташа впервые в жизни поняла, что должны были переживать люди в годы массовых репрессий, вслушиваясь в уверенные, всевластные шаги на лестнице. Это не просто ожидание смерти, а ощущение ее неминуемости. Ожидание становилось невыносимым. Оно достигло точки наивысшего накала. Казалось, еще секунда – и все, кто есть в зале, сойдут с ума от напряжения, закричат истошно и бросятся на стволы, под пули, радуясь смерти, ликуя по поводу избавления от собственного страха.

– Герыч, – вдруг громко и отчетливо сказал тот, что с рассеченной губой, – я тебе говорю, не об этом сейчас надо думать. Прикинь лучше, куда «полкана» девать.

– Отвали, – ответил тот, поднимаясь. Взгляд у тонколицего был отсутствующе-пустым, абсолютно невыразительным.

– Ну, как знаешь, братан, – пробурчал второй.

Глаза тонколицего ни о чем не говорили. По ним невозможно было понять, что сейчас произойдет. Однако он встал, и уже одно это было знаком смерти.

По рядам заложников словно ветер прошел. Какое-то совершенно невнятное волнение. Они будто съежились, вжались друг в друга. Их тела, позы кричали беззвучно: «Не меня! Умоляю, только не меня!»

Гера подошел ближе, остановился, уставился на Наташу:

– Ты. – Девушка подняла взгляд. – Пошли.

– Куда?

– Пошли, сука, пока я те башку не разнес.

Наташа поднялась, оглянулась на остальных заложников, надеясь, что сейчас кто-нибудь что-нибудь скажет и все закончится. Террорист одумается и снова отойдет к двери. А может быть, она проснется дома, в своей постели, и, проснувшись, поймет наконец, что это был всего лишь кошмар. Удивительно похожий на реальность, оставивший в ее душе нестираемый отпечаток, но все-таки сон.

– Кто шевельнется – замочу, – предупредил Губа.

Никто ничего не сказал. Заложники молчали, продолжая смотреть в пол. Некоторые переглядывались между собой, и на их лицах девушка отчетливо видела облегчение.

Гера быстро шагнул вперед и схватил Наташу за волосы, потянул, запрокидывая ей голову. Девушка застонала.

– Пошла, тварь! – На губах террориста появилась холодная змеиная улыбка. Бесстрастно-жестокая. Он передвинул автомат за спину, достал из кармана нож, выщелкнул длинное, серебристо-блестящее лезвие. – Шевелись, сука.

Он потащил девушку к двери.

Наташа все еще на что-то надеялась. Она ждала чуда.

– Наверх, – скомандовал террорист, проводя ей острием лезвия по шее. – И чтобы тихо. Иначе я тебя так изуродую – родная мама не узнает. Уши отрежу и губы. И нос тоже. Поняла?

Наташа промолчала и тут же получила резкий, невероятно болезненный удар по почкам. Она упала на колени, но Гера рывком снова поднял ее на ноги.

– Ты че, сука, язык проглотила? А когда «полкаш» полез – орала громче всех.

Еще один удар. У Наташи поплыло перед глазами. Конференц-зал закачался, начал опрокидываться вправо. Во рту появился солоноватый, вязкий привкус крови. Девушка потеряла бы сознание, если бы не новая вспышка боли в голове. Гера опять тянул ее вверх.

– Поняла или нет?

– Поняла, – едва слышно выдохнула она, понимая с ужасом, что это не смерть. Это хуже смерти.

– Тада пошла, сука.

Они вышли из конференц-зала, и Наташа увидела внизу, в щель между полом и лестницей, террориста, стоящего на смотровой площадке. Девушка подумала, что, может быть, ей повезет и тот обернется. Услышит шаги или просто почувствует, но стрелок стоял как и прежде, глядя в окно, покачиваясь с пятки на мысок, с мыска на пятку.

– Молчать, тварь, – зашипел Гера Наташе на ухо. – Вверх, быстро.

Справа от дверей конференц-зала располагалась лестница, ведущая на следующий ярус. Гера быстро пошел вверх, озираясь, дрожа, словно в лихорадке. Наташу он по-прежнему держал за волосы.

На следующем этаже было тихо и пусто. Только гудел глухо ветер в бетонном стволе шахты. По обе стороны коридора тянулись металлические двери с непонятными цифрами и буквами на них. Гера дергал каждую, убеждался, что они заперты, и от этого сатанел все больше. Последняя, расположенная в глухой торцевой стене, с табличкой «Балкон», неожиданно поддалась. За ней обнаружилась небольшая комнатка со стальным шкафчиком и парой стареньких стульев. Из нее вела еще одна дверь. За окном темнел балкон – крохотная площадка, огороженная стальными перилами. С его помощью обслуга мыла панорамные окна в башне. На балкончик вела железная дверь.

Гера заглянул в комнатку, убедился, что никого нет, и толкнул Наташу внутрь.

– Заходи.

Девушка остановилась на пороге, и тут же последовал новый удар – между лопаток.

– Я сказал: заходи, б...ь!

Наташа невольно сделала два шага, успела повернуться, а в следующую секунду Гера шагнул к ней, ухватился за блузку и рванул что было сил. Тонкая материя поползла. Пуговицы посыпались на пол, как сухой горох. Девушка попыталась запахнуть куртку, но Гера хлестко ударил ее по лицу.

– Руки, сука! Опусти руки!

Она машинально, защищаясь, вскинула ладони к лицу, и террорист рывком содрал с нее лифчик. Грудь у Наташи была красивая. Не большая, не маленькая, подтянутая, «киношная». Гера даже остановился, задышал тяжело.

Наташа, воспользовавшись заминкой, отступила к окну, предупредила тихо:

– Если подойдешь – разобью окно и прыгну.

– Прыгай, – Гера ухмыльнулся и тоже отступил к окну. – Прыгай давай, сука. Я бы тебя все равно мочканул, дура. Прыгай, че стоишь? Боишься сдохнуть? Правильно. Все боятся. Подыхать никому неохота. Ладно, так и быть. Будешь вести себя как надо, понравится мне, может, и пожалею. Оставлю жить.

Вздумаешь брыкаться, я тя сам выкину. Полетишь у меня, как бабочка.

Не переставая говорить, он сделал шаг к девушке, еще один. В нем закипала давешняя сумасшедшая ярость. Ему захотелось схватить эту суку за волосы и ударить рожей о стекло, чтобы кровавые брызги разлетелись на три метра. Он ведь еще там, внизу, решил, что прикончит ее. Никто не смеет перечить ему, Гере. Эта тварь не исключение. «Убей, убей, убей, – бился у него в голове мутный голос. – Убей ее. Но сначала сделай то, ради чего привел ее сюда».

Да, Гера хотел трахнуть эту суку, но не потому, что она привлекала его как женщина, хотя и была достаточно красивой, а затем, чтобы унизить, раздавить ту силу, которую он видел в ее глазах. Заставить девушку визжать от страха и молить о пощаде. Вот что ему было нужно. Прежде чем подохнуть, она должна вылизать его башмаки, как делают это сломленные, избитые до полусмерти собаки, признающие хозяина. Благо здесь их никто не услышит, а значит, и не помешает.

– Прыгай, – повторил Гера. – Я даже не стану мешать. Даже нож уберу. – Он и правда убрал нож. Оружие ему сейчас не было нужно. Он решил, что убьет ее голыми руками. Просто запинает до смерти, как последнюю вокзальную проб...ъ. – Видишь? Прыгай. Или иди сюда. Считаю до трех. А потом, если ты будешь стоять на месте, я тебя изобью так, что ты пожалеешь о том, что не прыгнула. Раз.

Наташу колотило от ужаса. Ничего подобного она никогда не переживала раньше. Ей хотелось зарыдать, сесть в угол и сжаться в комок, как маленькой девочке. Или превратиться в муравья, ничего не понимающего, не знающего, что такое страх смерти.

Она сделала неуверенный шаг к окну.

– Давай, – Гера ухмыльнулся и облизнул сухим языком губы. – Два. Ты грохнешься вниз, и от тебя останется только кровавая каша. И твои маманя с папаней даже не попрощаются с тобой как следует, потому что не смогут открыть гроб. Стыдно показывать на похоронах мясной фарш. А если тебе повезет, – он шагнул вперед, – и ты случайно не разобьешься в лепешку, – еще шаг, – то эти придурки, там внизу, соберутся, чтобы поглядеть на твои сиськи. У тебя классные сиськи. Только тебе будет все равно. Ты подохнешь, когда шлепнешься об асфальт. Бах! – вдруг крикнул он и хлопнул в ладоши.

Хлопок прозвучал в тесной комнатке, как пушечный залп.

Наташа непроизвольно вздрогнула и втянула голову в плечи. В этот момент Гера рванулся вперед и изо всех сил ударил ее в лицо. Девушку отбросило к противоположной от окна стене. Убийца налетел на нее, словно ураган. Осыпая Наташу градом ударов, он выкрикивал ругательства, рычал, словно взбесившийся хищник, и бил, бил. Руками, ногами, не обращая внимания на ее стоны и всхлипы, шалея и возбуждаясь от вида крови. Когда же Наташа затихла, потеряв сознание, Гера нагнулся и сорвал с нее юбку. Тяжело дышащий, потный, забрызганный кровью, он стоял и смотрел на распростертую, у его ног полуобнаженную девушку. Ничего красивого в ней уже не было. Полу– труп с кровавой маской вместо лица. Сломанная кукла. Бурые подтеки на груди, плечах, на животе. Гера уже не хотел ее вовсе, но избиение еще не было окончательным торжеством. Обладание – вот последняя точка. Гера торопливо принялся стягивать с нее колготки, те не поддавались. Убийца рванул посильнее, и материя лопнула, так и оставшись висеть аляповатыми тряпками. Затем настал черед трусиков. С ними он тоже не стал возиться. Зачем снимать, не с любовницей же трахаться собрался. Не с валютной путаной. Рванул, как и колготки, отбросил в угол. Куртка, разодранная блузка... Хрен с ними. Гера потянул «молнию» на штанах. Заметил кровавые точечки брызг на коленях. Замер на секунду, разглядывая их, словно удивляясь: откуда взялись? Выругался глухо и зло. Размахнувшись, вонзил мысок туфли Наташе под ребра. Она застонала. Изо рта у девушки вылетел черный сгусток. Гера сморщился. Стянув штаны и трусы, он опустился на колени, рывком перевернул бесчувственное тело на живот – не в эту ж кровавую кашу дышать – и, подхватив Наташу под бедра, потянул к себе. Он не хотел ее, но бесплотный голос повторял: «Ты должен, должен, должен». Должен так должен. Приподняв Наташу, Гера вошел в нее. Принялся дергаться торопливо, не испытывая удовольствия, наоборот, чувствуя боль от вторжения, которому не подходило даже вульгарное «трахнул». Только мерзкое собачье слово «коитус». Он жаждал оргазма как никогда, но – издевка судьбы – облегчение все не наступало. Гера с остервенением тянул податливое тело на себя, входя в него до самого основания. Девушка стонала от боли в сломанных ребрах, однако даже ее стоны не возбуждали убийцу. Он не испытывал ничего, кроме отвращения. Все происходило совсем не так, как ему хотелось бы. Совсем не так. И закончилось насмешкой. У него вдруг пропала эрекция. Даже в этом полумертвая сука оказалась сильнее его.

– Б...ь! – выдохнул с ненавистью Гера, отталкивая Наташу и поднимаясь.

Постоял, пошатываясь, прошел в угол, поднял разорванные трусики девушки и принялся вытирать ими пенис. Он не хотел даже думать о ней. Ни единой секунды. Единственным желанием Геры было вычеркнуть Наташу из своей жизни. Раз и навсегда. Он стоял, оглушенный этой мыслью, и поэтому не слышал, как Наташа поднялась, опираясь рукой о стену, оставляя на краске кровавые пятна. Он не слышал, как она взяла стул.

Гера услышал только очередной стон, вырвавшийся у девушки, когда она поднимала стул сломанной рукой. Сперва убийца подумал, что этот стон – стон бессознательного, но потом, через долю секунды, пришло понимание, что стон звучит из-за спины и достаточно высоко. Эта тварь умудрилась встать! А ведь он был уверен, что ей уже не удастся подняться. Пулю в башку – и весь разговор. И «полкана» сюда. Кто заметит исчезновение двух из двухсот?

Гера извернулся, рванул с плеча автомат. Но со спущенными штанами особенно не попрыгаешь. Убийца еще успел увидеть окровавленную Наташу и надвигающуюся прямо на его лицо железную перекладину, скрепляющую между собой ножки стула. В следующую секунду мир в глазах Геры померк.

Наташа с минуту стояла, тупо глядя на валяющегося у ее ног Геру. Худая спина, белые поджарые ягодицы и тощие, поросшие тусклым темным волосом ноги, уходящие в сморщенные на коленях брюки. Его надо было бы добить. Как это делают в кино. Взять автомат и добить. Но Наташа понимала, что она не сможет выстрелить в человека. Пусть даже в такого ублюдка. С другой стороны, она боялась, дико боялась, что он очнется, и тогда все повторится.

Решение пришло само собой. Наташа, пошатываясь, побрела к окну, волоча за собой стул. Остановившись, превозмогая бушующую во всем теле боль, она вновь подняла импровизированное «оружие» и швырнула его в свое собственное отражение. Стекло пошло трещинами, раскололось на тысячи частиц, но устояло. И тогда Наташа ударила по нему еще раз, вложив в этот удар весь остаток сил, все отчаяние, всю боль, всю жажду жизни. Стул, кувыркаясь, полетел в тусклое закатное солнце, в крыши домов, в грязно-серое небо, а стекло осыпалось вниз, и в комнатку ворвался ветер.

17.05. Стоянка

Трошин стоял у штабного «РАФа», курил нервно. С минуты на минуту должен был подъехать броневик с деньгами. Генерал чувствовал себя весьма неуютно.

За последний час он уже дважды выслушал стенания работников Центробанка о том, что им не удается найти то или иное ответственное лицо, без которого выдать деньги ну просто абсолютно невозможно: «Заложники заложниками, а валюта валютой. Но вы не нервничайте. Время ведь еще есть, не так ли?» В конце концов Трошин взорвался и, копируя интонации Ледянского, прокричал в трубку и про уголовные дела, и про долгие сроки. Сразу и «товарищи ответственные за что-то там» отыскались, и машина нашлась. Деньги отгрузили со скоростью звука. Однако теперь вот новая напасть. Затерялся где-то в пути броневик. Может, пробки тому виной, а может, увязла дурища тяжеленная в какой-нибудь луже непролазной. Такую попробуй вытолкни. Пупок развяжется. Однако экипаж броневика пока на связь не выходил и от группы сопровождения информации не поступало.

Вот и курил теперь генерал, нетерпеливо поглядывая в сторону улицы Королева.

Краем глаза он заметил какое-то странное движение у башни, словно бы переливалось что-то, повернул голову, и тут же до его слуха донесся звук раскалывающегося об асфальт стекла.

Трошин хмыкнул озадаченно, задрал голову и... рванул дверь «РАФа».

– Товарищ генерал! – крикнул он заполошно. – Роман Валентинович! Посмотрите!

Ледянский, почувствовав, как сердце болезненно сжалось, выскочил из салона на улицу и посмотрел вверх. Парой этажей выше смотровой площадки кто– то выбил стекло и теперь размахивал рукой. Только вот кто именно? Мужчина, женщина? Пожилой человек или молодой совсем? Не разобрать. И бинокля, как назло, нет. Следом уже выбирались штабисты. Останавливались, тоже смотрели вверх. Из-под ладоней, прищурясь.

Ледянский огляделся, быстро подошел к ближайшему снайперу, протянул руку, потребовал:

– Винтовку. Дайте скорее винтовку!

Тот колебался лишь секунду, протянул генералу «драгунова». Роман Валентинович схватил оружие, вскинул к плечу, приник к оптическому прицелу. Разглядел подающего сигналы человека и застыл каменным изваянием.

Подбежал Трошин:

– Ну что там, Роман Валентинович? Видно что-нибудь?

– Видно.

Отвечая, Ледянский не опустил винтовку, не повернулся. Он не хотел, чтобы Трошин сейчас увидел его лицо. Это была маска отчаяния и лютой ненависти.

– Наверное, один, из заложников, – заключил вслух Трошин.

– Уж конечно, не террорист, – хмыкнул Чесноков.

От фургона акустиков коротким мелким шагом поспешал Олег Юрьевич. Приблизился, встал у Ледянского за спиной.

– Роман Валентинович. Наверху заложница. Судя по голосу, молодая девушка. Скорее всего ранена. Просит помощи.

Ледянский стиснул зубы, медленно опустил винтовку, вернул ее снайперу.

– Что мы можем сделать? – глухо поинтересовался он. – Техника еще не готова, штурм начинать не с чем. Да и нельзя, пока не стемнеет.

– Если террористы обнаружат ее, то скорее всего расстреляют, – громко сказал Четвертаков.

– Мы можем чем-то помочь ей? – еще жестче спросил Ледянский и сам же ответил: – Нет. Считаем вопрос исчерпанным. – Он хотел добавить: «Всем в машину», но не смог. Ему необходимо было видеть, чем все закончится.

Внезапно заложница перестала махать рукой, а в следующую секунду ее рывком оттащили от окна.

С минуту Роман Валентинович стоял, задрав голову, надеясь, что девушка появится снова, но тщетно. Она так и не появилась.

17.06. Лифтовая комната

Когда Наташа услышала, как убийца пошевелился у нее за спиной, она замерла от ужаса. Выхода не было. Только шагнуть вперед и упасть вниз с высоты четырехсот метров. Двадцать секунд полета и быстрая смерть. Но решиться на это было не так легко, как казалось. Чтобы сделать этот последний шаг в небо, девушке не хватало крохотной капли отчаяния.

Она чуть повернула голову и увидела, что Гера уже стоит, покачиваясь, зажимая ладонью рассеченное лицо, а по пальцам его текла кровь. Вот убийца отнял руку от переносицы, посмотрел на нее изумленно, словно не веря собственным глазам, и прохрипел:

– Сука. Ты меня ударила!

Он поднял взгляд на истерзанную заложницу, и девушка прочла в нем такую бешеную ярость, что невольно пробормотала:

– Не надо.

– Ты меня ударила, тварь, – повторил Гера. Он завел руку за спину, медленно вытащил автомат и щелкнул флажком предохранителя. – Ты меня ударила.

– Не надо. Ну, пожалуйста, – Наташа прижалась спиной к холодной ледяной раме.

Ветер заглушил ее слова, да Гера, наверное, и не послушал бы. Он рукавом отер с лица кровь, заливающую глаза, поднял автомат и прицелился.

– Ну не надо, прошу вас, – Наташа заплакала.

– Ты ударила меня, б...ь! – вдруг громко заорал Гера. В голосе его бушевала ненависть, заглушающая разум. – Ты ударила меня!

Убийца потянул спусковой крючок. В этот момент в затылок ему уперся ствол «вала» и чей-то спокойный голос сказал в самое ухо:

– Палец с курка, быстро.

Гера вздрогнул от неожиданности. Он не видел, сколько человек стоит у него за спиной, но не сомневался, что не один. Ему очень хотелось пристрелить эту тварь, но не хотелось умирать самому. Ладно, решил он. Разобраться с ней он еще успеет. До ночи времени много. С ней и с этими... уродами. Волками.

– Умница, – продолжал голос. – Теперь сними автомат, вытяни руки перед собой, поставь оружие на предохранитель, а потом отдай его мне. Только медленно, без резких движений.

Человек отступил на шаг. Гера изо всех сил боролся с искушением развернуться резко и полоснуть очередью, от живота, по дверному проему,, по коридору, валя этих в...ков, всех до единого. Как они ему надоели. Вояки сра...е. Сейчас ведь начнется. Они, бараны, за заложников больше переживают, чем за своих.

И все-таки здравый смысл перевесил. Гера стянул автомат. Человек за спиной ловко подхватил оружие. И тогда убийца повернулся. Он оказался прав. Их было трое. Сам «сапог», сержант-прихлебала и тот самый баран, что стуканул насчет кайфа.

– Иди умойся, – скучно предложил Гере капитан, – У тебя все лицо в крови.

– Сука эта стулом поднесла, – убийца перевел дух.

Похоже, обошлось.

– Умоешься и подожди меня на смотровой площадке, – продолжил капитан, глядя на девушку. – Мы быстро.

Гера тоже посмотрел на Наташу. От этого взгляда девушка съежилась, отступила на шаг, прижалась к стене.

Убийца ухмыльнулся понимающе.

– Вот так, тварь. Не хотела по-хорошему, теперь получишь по полной программе.

– Иди, – коротко скомандовал капитан.

– Ага. – Гера пошел к лестнице, остановился рядом с Мартом, протянул руку. – Братан, пушку отдай.

– Перебьешься, – ответил тот.

– Да ты че? Как я буду с этими уродами без пушки?

– Умоешься – заберешь, – отрубил Март.

– Иди, – повторил капитан.

– Ништяк, – Гера пошел вниз.

Капитан же подошел к девушке. Остановился в метре. Наташа сжалась в предчувствии удара, но капитан поднял руку, пробормотал успокаивающе:

– Ш-ш-ш. Успокойся. Все уже кончилось. Никто не сделает тебе больно. Пойдем вниз. Тебе тоже нужно умыться.

– Скотина, – произнес выразительно Март. – Хорошо, я заметил, как стекла посыпались. Он бы ее убил.

– Иди на пост.

Капитан протягивал руку к девушке. Все ближе и ближе, медленно, по сантиметру.

– Иду, – ответил Март.

– И присмотри за этим ублюдком.

– Присмотрю.

Пальцы капитана коснулись Наташиной щеки. Она вздрогнула, словно от удара.

– Ш-ш-ш. Спокойно, спокойно. Все уже кончилось. Все кончилось, – капитан осторожно погладил девушку по голове, как ребенка. – Ш-ш-ш. Ничего страшного.

Наташа вдруг зарыдала. Ее била крупная дрожь. Больше всего на свете ей хотелось умереть. Все пережитое разом обрушилось на нее, и тяжесть эта оказалась чрезмерной. Капитан мягко притянул девушку к себе, приобнял, погладил по волосам.

– Все нормально, – прошептал он. – Все в порядке. Тебе нечего бояться. Ты умоешься, а потом я отведу тебя вниз. – И, не глядя на сержанта, добавил: – Приготовь противошоковый укол. И возьми у кого-нибудь из ребят плащ.

– Хорошо.

– Пойдем, – капитан повел Наташу через коридор, к лестнице, по ступеням, мимо двери конференц-зала, на смотровую площадку. – Скоро ты будешь дома, – приговаривал он. – Поспишь.

Девушка шагала, словно сомнамбула, не замечая ничего вокруг, слепо глядя прямо перед собой. Капитан подвел ее к дверям женского туалета.

– Как тебя зовут? – Девушка не ответила. – Ладно, не хочешь отвечать – не отвечай. Умойся хорошенько. Договорились?

Наташа покорно кивнула. Ей было все равно. Она в крови? Значит, в крови. С нее сорвали одежду? Ну и пусть. Какая теперь разница? Хуже, чем сейчас, ей уже не будет. Не может быть хуже. Умыться? Она умоется.

Капитан открыл дверь, и девушка шагнула в небольшое, на удивление чистое помещение. Совершенно механически она подошла к раковине, пустила воду, зачерпнула ладонями и плеснула в лицо. Как только холодные капли коснулись кожи, она вдруг вновь обрела способность чувствовать, воспринимать реальность. Словно вынырнула из полосы густого маслянистого тумана. Заболело разбитое лицо, тело. Заныли сломанные ребра. Накатила волна жгучего стыда. Девушка закрыла лицо ладонями и заплакала снова. Ей было непереносимо плохо.

Капитан закурил, оперся спиной о стену, застыл, рассматривая лежащий на полу розоватый солнечный прямоугольник, длинный и узкий, как клинок стилета. Его затея постепенно оборачивалась какой-то жуткой стороной. В отлично разработанном плане возник перекос. Почему все произошло именно так? Возникло даже чувство нереальности происходящего. Неужели это он стоит здесь с оружием в руках? Неужели рядом его ребята и это именно он привел их сюда? Зачем? Для чего? Только ради того, чтобы лишить жизни каких-то выродков? Но «свято место пусто не бывает». Вместо них придут другие выродки, и спираль пойдет на очередной виток. Правда, те, следующие, будут жестче и безжалостнее. Сыграет свою роль неудачный опыт предшественников. Но тогда зачем все это?

От солнечного блика перед глазами у него поплыли желто-белые пятна. В висках снова проснулась и заворочалась боль. Она привела капитана в чувство. Он отвернулся.

Подошел сержант. Через правую руку у него висел длинный плащ. В левой он держал шприц-ампулу из индивидуальной аптечки.

– Умывается? – спросил он.

– Плачет.

– Пусть, – сержант оглянулся на дверь туалета. – Этот ублюдок еще не вышел?

– Нет пока.

– Ага. Ну ладно. Мы подождем.

Из мужского туалета появился Гера. Умытый, чистый. На переносице у него темнела неровная багровая рана. Глаза заплыли, отчего лицо стало напоминать поросячью морду. Капитан посмотрел на забрызганные кровью брюки и туфли Геры, вздохнул.

– Блин! Как шнобель-то разбила, сука, – громко возвестил тот, заметил капитана, сержанта, спросил удивленно: – Вы уже? Шустро. Пристрелили? – Оценил молчание. – Ну и правильно. Не х...я с ней валандаться. – Подошел ближе, поинтересовался у капитана по-свойски: – Сигаретка есть? Мои в кровище вымокли. – Капитан протянул пачку. Гера закурил с удовольствием. Полюбопытствовал: – Ну, и как она вам?

Капитан поднял взгляд, несколько секунд смотрел. Гере в глаза, а затем снова отвернулся равнодушно и приказал:

– Сержант, возьми кого-нибудь из людей, выведи этого человека в шахту и расстреляй.

– Чего-о-о? – Челюсть у Геры отвисла. Он не поверил своим ушам. – Ты ох...л, что ли?

Капитан не отреагировал. Сержант передвинул автомат на грудь, оглянулся.

– Волчара, поможешь? – Тот кивнул, соглашаясь. Сержант хлопнул Геру по плечу: – Докурил? Пошли тогда.

Волк подошел, цепко ухватил убийцу за предплечье.

– Да вы че, бараны, – растерянно прошептал Гера, бледнея. – Вас кончат всех за меня, ясно? Сучары позорные, вы и дня не протянете. Вам кишки вытащат через жопу и на шею намотают. Всем!

– Пошли, пошли, – подтолкнул его сержант. – Командир, подержите плащик, пожалуйста. Спасибо.

Волк потянул Геру к шахте.

Капитан постучал, приоткрыл дверь туалета, просунул внутрь руку с плащом:

– Возьмите. Наденьте.

Наташа, не глядя, протянула руку, нащупала плащ. Схватив его, девушка торопливо, дрожа, натянула поверх разорванной блузки и куртки, запахнула плотно, словно он мог согреть ее душу.

Гера вдруг понял, что его сейчас действительно расстреляют. Налет шестерочной приблатненности слетел с него, как по мановению волшебной палочки. Мертвенная бледность залила лицо. Голова у Геры закружилась. Он едва не упал в обморок. Волк и сержант поддержали его заботливо и настойчиво потянули к двери, за которой ждала смерть.

– Пацаны, – вдруг совершенно незнакомым голосом пробормотал Гера. – Не надо, а? Ну, пацаны!

– Пошли, пошли, – улыбнулся ему мертво сержант. – Ничего не поделаешь. Надо было думать раньше.

– Ну не надо, пацаны.

– Тамбовский волк тебе пацан, – мрачно ответил Волк.

– Ты, что ли? – спросил сержант.

– Не. Я – волк питерский.

– А в Тамбове что, волки другие?

– В Тамбове волки дикие. А я домашний.

Разговор происходил под аккомпанемент Гериного: «Пацаны, ну, пацаны, ну не надо, а?» Поняв, что пощады ждать не приходится, Гера уперся ногами в пол, попробовал упасть, вырваться, уцепиться за ковровое покрытие, но его легко, походя, подняли, вытащили в полумрак, на лестницу, поставили на ступеньки.

Сержант поднял автомат.

– Ну, бывай. Честно говоря, ты мне с самого начала не нравился.

– А я вообще таких, как ты, ненавижу, – поддержал товарища Волк. – Так что скучать не буду.

Гера попятился, сперва медленно, потом быстрее, повернулся и побежал вниз по лестнице. Сержант спокойно снял автомат с предохранителя, тщательно прицелился и нажал на курок. Сухой, как шелест осенней листвы, выстрел эхом прокатился по лестнице и затерялся в тоскливом плаче ветра.

Гера словно споткнулся. Ударился о бетонную шершавую стену, попытался зацепиться за нее скрюченными пальцами, но сполз на ступени, мягко, плавно, как в замедленной съемке, и завалился на спину, запрокинув голову. Его стеклянно-неподвижные угасающие глаза смотрели на мутный, пыльный фонарь, волосы трепал ветер. Губы шевельнулись последний раз, а затем он умер.