Текст книги "Горячая точка"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– Пожалуй, вы правы, – ответил Ледянский.

Как только Воробьев упал, Гусь кинулся к нему. Он подумал, что капитан ранен, и поспешил на помощь. Но, подбежав, остановился в растерянности, не зная, что предпринять. Капитан катался по полу и кричал, зажимая голову в ладонях. Однако крови видно не было.

Гусь не знал, что делать. Был бы тут сержант, вдвоем бы как-нибудь разобрались, но тот ушел наверх, помочь отправить женщин, да так и остался, поддержать Кокса, наверное.

– Командир, – нерешительно окликнул Гусь. – Командир, что с вами?

Воробьев его не слышал. Он рычал от боли, бился головой об пол, и от этого Гусь напугался еще больше. Заорал во все горло:

– Эй, Поляк, командир ранен! Поляк!

Солдат вдруг понял, что они остались вдвоем. Они и командир, с которым происходит что-то непонятное, жуткое.

– Поляк!!!

– Да иду я, иду.

Поляк выбежал из-за угла, увидел капитана. Надо отдать ему должное, сориентировался он мгновенно. Навалился сверху, прижимая бьющееся тело к полу. Лопнуло одно из стекол, и по спине Поляка забарабанили крупные осколки. Тот обратил на них не больше внимания, чем на дождь или снег. Только вот ветер, острый ледяной ветер ворвался на площадку и принялся выть, как побитый пес.

– Дай ремень! – закричал Поляк, выбросив руку в сторону. – Быстрее! Гусь, дай ремень, говорю!

Воробьев рванулся особенно сильно, и Поляк отлетел в сторону... Прямо на труп Гуся. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: тот мертв. На лице крохотная капелька крови. Застывшие глаза смотрят через разбитое окно в вечернее небо. Видимо, стрелял снайпер. Пуля была очень мощной. Она попала Гусю в левое плечо, прошла грудь навылет и вышла над подмышечной впадиной, начисто оторвав руку. Рука эта с подрагивающими мелко пальцами валялась чуть поодаль.

Воробьев внезапно затих. Поляк на четвереньках отполз к стене, под окно, прижался лопатками. Выдернул одной рукой передатчик, второй сжал автомат:

– Март! Волчара! Кокс! Сержант! – Молчание. – Парни, кто-нибудь, отзовитесь! Это Поляк. Я тут, на хрен, один остался.

Затрещали помехи, а затем сквозь них прорезался голос:

– Это Минай! Поляк, что у тебя?

– Гусь готов. С капитаном какой-то припадок. Он без сознания. Остальные не отзываются. Похоже, все полегли уже.

– Понял. Сейчас мы с Моцартом к тебе подгребем. Не вешай нос, братишка.

– Давайте. – Поляк помолчал секунду, затем заговорил снова: – Фриц, Профессор, Дело. Кто-нибудь еще жив?

– Ага, – ответил Фриц. – У нас пока все. А у тебя, я понял, совсем хреново, да?

– Да.

– Спускайтесь к нам. У нас здесь весело.

– Я ребят дождусь. Мне одному капитана не вытащить. Тут вертолеты вокруг.

– Да, мы их видим. Штук восемь. Давай так, мы тебя поддержим огнем, а ты беги к лифту. Лады?

– Давай попробуем.

– Когда будешь готов, скажи.

– Понял. – Поляк быстро подполз к лифту, нажал кнопку вызова кабины и так же торопливо отполз к стене. Взяв Воробьева за руку, подхватил второй под спину. Он решил бежать. Можно было бы и ползти, но это отняло бы много времени, а у ребят внизу боеприпасы тоже не бесконечные. Можно, конечно, потом подняться за патронами, но до тех пор противника тоже надо чем-то сдерживать. Не матом же. Кабины не было довольно долго, и Поляк наконец сообразил, что электричество отключено. Прожекторы так и не загорелись! Значит, и лифта ждать бесполезно. Не придет лифт. Оставался единственный путь – по аварийной лестнице. Придется бежать к двери шахты, а это шагов на десять дальше. Немало, учитывая, что ему придется нести капитана. Он перевел дыхание, облизнул губы, крикнул: – Готов!

– Мы тоже! Пошел!

Внизу, за окном, басовито хлопнул выстрел «РПГ». И тут же снова затарахтели пулеметы. Смотровая площадка вдруг озарилась ярко-красным. Башня содрогнулась от мощного взрыва. С хрустом посыпались выбитые стекла. Поляк вскочил и побежал к лифту, таща на себе Воробьева.

В вертолете белозубый закричал пилоту:

– Сдай вправо! Сдай вправо! Я его не вижу!

Вертолет завалился на хвост и поплыл назад, открывая снайперам лучший сектор обстрела.

– Я его первым сниму! – объявил «пахарь».

– Я!

– Полтинник на кону.

– Идет.

– Только не в труп. Целим в голову.

– Идет.

Им было весело. Они уже не чувствовали опасности. Только азарт. Примерно такой же, какой испытывают новички-охотники, настигая раненую и уже совершенно обессилевшую жертву.

Оба приникли к прицелам.

22.02

«Жигули» подъехали к оцеплению, притормозили. Беклемешев просунул в окно удостоверение, показал патрульному, спросил:

– На какой машине приехал полковник Третьяков, ты не в курсе, браток?

Патрульный оглянулся, дернул плечом, сказал неуверенно:

– Вон на той «Волге», по-моему. Сейчас выясню.

– Выясни, родной, выясни. Я проеду немного вперед, посмотрю пока. Аты, как выяснишь, так сразу ко мне.

– Так точно, товарищ майор. – Он вдруг улыбнулся. – А здорово наши им ж...у надрали, правда?

Беклемешев бесцветно улыбнулся в ответ:

– Правда, родной. Давай работай.

– Слушаюсь, товарищ майор. – Патрульный потрусил куда-то в конец цепи, а Беклемешев кивнул водителю. – Вон там, на углу останови. Ближе не подъезжай.

– Хорошо.

Тот погнал «жигуль» вперед, лихо тормознул у массивного куба автосервиса.

– Вот тут и постой.

Беклемешев посмотрел влево, на штабной «РАФ», и вдруг заметил Полесова.

Илья Викторович стоял чуть в стороне, и в его фигуре – в безвольно повисших руках, в сутулости спины, в напряженно поднятой голове – читалось такое отчаяние, что майор невольно передернул плечами. Полесов словно отгородился ото всех невидимой стеной. Никому не было дела до него, а ему – до остальных. Но, казалось, еще секунда – и Илья Викторович сорвется с места и побежит. К горящему БТРу, к башне, к сыновьям.

Беклемешев подумал, что надо бы подойти, сказать какие-то слова, но следом за первой мыслью пришла вторая: Полесов их ненавидит. Всех. Людей, убивающих сейчас его сына.

Майор отвернулся.

Так они и сидели молча, наблюдая за тем, как вертолеты кружат вокруг башни, словно осы вокруг гнезда. В темноте сверкнул яркий росчерк, коснулся одного из «Ми», и тот вдруг превратился в огромный огненный шар. И тут же снова затарахтел пулемет. Вертолеты, заваливаясь набок, уходили с линии огня.

Шофер, подавшись вперед, зачарованно наблюдал за тем, как огненный цветок закрывается, оставляя после себя черное облако дыма и копоти, опускается быстро и падает на лужайку метрах в двадцати от башни. Еще один взрыв всколыхнул небо.

– Вот это да, – восхищенно протянул шофер.

Патрульный объявился через минуту. Подбежал, пригибаясь, доложился, перекрикивая пальбу:

– Товарищ майор, как я и говорил. Та самая «Волга».

– Спасибо, – кивнул Беклемешев. – Иди.

Патрульный побежал назад, к оцеплению. Время от времени он оборачивался, поглядывая в сторону грандиозного пожарища, и непонятно было, чего ему больше хочется – уйти от греха подальше или остаться, досмотреть, чем же все закончится.

Беклемешев еще несколько секунд смотрел в сторону догорающего вертолета, затем решительно открыл дверцу. Сказал шоферу, прежде чем выйти:

– Спасибо, что подвез. Поезжай.

– А обратно? – удивился тот.

– А обратно меня приятель подбросит, – майор кивнул на белую ухоженную «Волгу».

22.03

Поляк не добежал до заветной двери всего три шага, когда две пули попали ему в голову, разорвав ее на сотню частиц. Солдат упал, как и бежал, в последнем рывке. Выбросив вперед правую руку, словно надеялся еще дотянуться до ручки, вползти в каморку, из которой был выход в шахту. В спасение.

А передатчик, валяющийся на полу, вдруг воззвал:

– Поляк, что у тебя? Поляк! Ответь мне! Это Моцарт. Мы сейчас придем! Тут лифт не работает! Поляк!

Он это понял куда раньше.

– При своих, – прокомментировал оба выстрела белозубый и махнул пилоту. – Все, отец, двинулись. Мы закончили.

Четверо «чистильщиков» спустились вниз, один остался в конференц-зале. Следовало удостовериться, что работа сделана. За это ведь им и платят. Он прохаживался между окровавленными заложниками, услышав стон, деловито взводил курок и добивал раненых короткими очередями. Убедившись, что живых не осталось, он отбросил автомат, наклонился и набрал в ладони чужую кровь. Плеснул себе на грудь, перемазал лицо, руки, шею и улегся между телами. Поерзал, подтянул один труп, второй, привалил себя сверху, закрыл глаза. Они рассчитали время. Максимум через минуту сюда ворвется группа «Дельта», или уж как там ее решат назвать, и... обнаружит зверски расстрелянных террористами заложников, среди которых чудом обнаружится один живой. Он объяснит им, что, когда началась пальба, стоял сзади, у самого окна, испугался – а кто бы не испугался? – и кинулся на пол. Поэтому и повезло. Мертвые падали уже сверху, и пули террориста изрешетили их. А должны бы его. Какой ужас... Какой ужас... Он никогда не сможет забыть этого. Никогда.

Четверо спустились вниз, к смотровой площадке. Здесь они пригнулись и бегом, вдоль стены, добрались до двери шахты. Сквозняк был жуткий.

– Простудиться недолго, – отметил один.

– Да, – подтвердил второй. – Все окна повыбивали, твари. – Посмотрел на труп Гуся с оторванной рукой, передернулся. – Мерзость-то, а?

Оказавшись на лестнице, все четверо быстро пошли вниз. Они старались ступать как можно тише. Их вряд ли услышали бы, но меры предосторожности еще никому не мешали. Немного не доходя пятого этажа, услышали, как хлопнула дверь, и тут же возникли голоса. Громкие, усиленные резонансным эффектом трубы.

– Я же говорил, лифт не работает.

– Да знаю. Заложников мы зря бросили.

– Какая теперь разница?

– Все равно зря.

Первый повернулся, приложил палец к губам. Жестом показал: «Садись». Все четверо опустились прямо на ступени. Пистолеты попрятали, кто за спину, кто под пиджак.

Моцарт и Минай поднимались поспешно, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Они торопились на выручку своему товарищу. И командиру. Эти ребята готовились к бою. Подсознательно оба допускали возможность столкнуться лицом к лицу с врагом. С солдатами, одетыми в черное или в хаки, хорошо вооруженными, с масками на лицах. Но того, что открылось их глазам, не ожидал ни серьезный Моцарт, ни тем более болтун Минай.

Четверо заложников запросто, в открытую, сидя на ступенях лестницы, болтали. Мирно и спокойно травили байки, как будто не палили за стеной из автоматов, не взрывались БМП, не ревели вертолеты. Деревенская идиллия, да и только. Вечер на завалинке.

Оба террориста остановились в недоумении.

– Мужики, – спросил Минай растерянно. – Вы чего?

Один из заложников удивленно повернулся:

– А? Проходите, пацаны, проходите. Не мешайте.

– Мужики, вы что, обалдели?

Минай подошел ближе, и в этот момент говорливый заложник резко выбросил руку из-за спины и трижды нажал на курок. Девятимиллиметровые пули проделали в теле террориста дыры величиной с кулак. Тот вздрагивал, когда очередной кусочек железа впивался ему в живот и прокладывал путь к спине, разрывая внутренности.

Моцарт тоже слишком поздно сообразил, что они попали в Ловушку. Он видел этих людей в числе заложников, запомнил их колоритную внешность и был уверен, что они не вооружены. Теперь же три ствола одновременно и совершенно беззвучно выплюнули в него огонь и металл. Силой удара Моцарта развернуло и сбросило с лестницы. Он покатился вниз, на повороте застрял. Остался лежать головой вниз, роняя капли крови на ступени.

Говорливый брезгливо оттолкнул Миная. Поднялся, вздохнул:

– И куда лезут, сопляки? Им бы еще дома сидеть, мамкину титьку сосать. Нет, все туда же. Террористы ср...ые. Автоматы у них забери.

Они переступили через тело Моцарта и продолжили путь. До пятого этажа оставался один пролет.

Ледянский слушал донесения группы «Дельта», поступающие с завидной скоростью и регулярностью. «Высадка прошла успешно. – Шестая площадка захвачена. Два трупа. Террористы. – Закрепились. – Спускаемся в конференц-зал. – Мы внутри. Трое убитых террористов. Заложники мертвы. Очевидно, их расстреляли сразу после начала штурма. – Один живой! Вертолет на крышу! Мы его выносим!!! – Спускаемся на смотровую площадку! Еще три трупа. Все террористы. Работа снайперов. – Закрепляемся».

Сухие лаконичные фразы, за которыми годы и годы упорных тренировок. Чтобы вот так легко потом можно было сказать: «Мы внизу! Закрепляемся!» Ему действительно есть чем гордиться. Это его парни. Ледянский поднял рацию.

– Что с разминированием шахты?

– Занимаемся.

– Первый, Второй, Третий, продвигаемся вниз. Лестница. Три трупа. Террористы.

– Откуда взялись все эти трупы? – спросил изумленно Третьяков. – Они там как грибы, что ли, произрастают?

– Разберемся, – пообещал Ледянский.

– Да вы должны бога молить, что там трупы, а не живые террористы, – подал голос Четвертаков. – Какая разница откуда? Может быть, эти сволочи обкололись наркотиками и перестреляли друг друга. Не зря же днем акустики докладывали: среди террористов полно наркоманов. – Он слукавил, но никто не стал заострять на этом внимания. – И слава богу. Пусть бы они вообще друг дружку поубивали. Нам же лучше. Меньше головной боли. Что вам не нравится, я не пойму? Террористы мертвы. Большую часть заложников удалось спасти. С нашей стороны потерь практически нет. Чистая операция. Можете себе новую дырочку для ордена сделать. А что до погибших заложников, то тут мы ничего изменить не могли. Это вам любой профессионал объяснит. Определенный процент потерь все равно неминуем. Хорошо еще, что они всего сорок человек положили. Или сколько их там. Могли бы и все двести расшлепать. Считайте, легко отделались.

Третьяков неопределенно шевельнул бровями, словно говоря: «Как знать, как знать».

«Чистильщики» вошли на пятый этаж. Спокойно, как хозяева. Они заранее знали расстановку сил. Аппаратчики лежали на полу, закрывая руками головы. Огоньки генератора были погашены.

Говорливый подошел, принялся выдергивать кабели из разъемов. Один из лаборантов узнал давешних заложников, заулыбался, поднимаясь:

– Это вы? А что, все уже кончилось?

– Да. Все кончилось, – ответил тот, нажимая на курок.

Выстрелы звучали один за другим, гильзы со звоном прыгали по полу.

Говорливый тем временем сорвал с генератора крышку, принялся крушить детали, рвать провода, ломать платы. Через минуту от прибора осталась лишь жалкая груда обломков. Часть деталей Говорливый выбросил в окно. Другую растоптал ногами. Затем он открыл приборную стойку и принялся выдергивать из нее усилители, крушить их об пол, бить ногами. Гора изувеченной аппаратуры на полу росла с каждой секундой. Уже никто не смог бы определить, что здесь что. Покончив с этой работой, «чистильщики» отправили в окно и пистолеты. Благо на улице темно. Кто увидит? А кому надо, тот потом подберет. Знает, где искать.

После этого все четверо улеглись на пол чуть в стороне от расстрелянных лаборантов и закрыли головы руками.

22.04

– Мы на пятом этаже! Здесь еще восемь расстрелянных и четверо живых заложников, – выпалила рация голосом старшего группы «Дельта».

– Раненые среди них есть?

– Нет. Все целы. Подтверждают, что террористы кололи себе наркотики.

– Ну, а я что говорил? – победно взглянул на Третьякова Четвертаков. – Вот, пожалуйста.

– Продвигайтесь к третьему этажу. Заложники пусть подождут. Покончим с террористами, включим запасной генератор, спустятся на лифте.

– Сколько террористов осталось? – спросил Чесноков.

– Четверо, – ответил Седнев. – Я считал. Если, Конечно, кто-нибудь не ушел раньше.

– Каким образом?

– Да кто же их знает? Додумались же до парашютов. Могли и дельтаплан с собой прихватить.

22.05

– К чему бы такое затишье? – озабоченно поинтересовался Фриц, откладывая «РПГ» и глядя в окно.

– Может быть, они решили подождать, пока мы сами помрем? От старости? – усмехнулся Дело.

Профессор молчал, положив руки на горячий еще корпус пулемета.

– Надо быть настороже. Эти твари где-то рядом. Я чувствую, – продолжал Фриц. – Лифт обесточен, так что войти они могут либо через окно, либо со стороны шахты. – Он присел на пол, выставил перед собой автомат. – Тут-то мы их и встретим. Профессор, а ты окно карауль. Увидишь, что спускают веревки, – шумни. Мы их махом загасим, этих скотов.

– Ладно, – Профессор отвернулся к окну.

Штурмовики «Дельты» проскользнули в дверь, ведущую с лестницы в узкий предбанник. Сюда хорошо доносились голоса. Старший группы указал себе на ухо и поднял три пальца. В аппаратной было темно, однако штурмовики, оснащенные приборами ночного видения, хорошо различали силуэты террористов через щель между приоткрытой дверью и косяком.

Вот сидящий на полу парень поднял автомат. Приник щекой к прикладу. Тихо зажужжал, автоматически подстраиваясь к освещению, ночной прицел. Террорист осмотрел зал, вновь повернулся к двери, спросил:

– А кто дверь открыл?

Старший «Дельты» поднял руку: «Готовность номер один».

Профессор повернул голову. На пулемете ночного прицела не было, и он ничего не видел.

– Наверное, сквозняком открыло.

– Да уж, сифонит оттуда – будь здоров, – подтвердил Дело.

Он отложил автомат, уперся ладонями в поясницу и потянулся.

Штурмовик резко опустил ладонь и что было сил ударил ногой по двери, одновременно нажимая на курок.

В последний момент Фриц различил за дверью шорох и спустил курок. Один из нападавших отлетел к стене. При стрельбе из «вала» с дистанции нескольких метров не помогает никакой бронежилет. Штурмовик умер за мгновение до того, как пуля разнесла Фрицу сердце. Тот еще успел понять, что попал, и улыбнулся торжествующе да так и остался лежать с улыбкой на тонких серых губах.

А Дело и Профессор не стали даже хвататься за пулеметы. Оружие слишком тяжелое, неповоротливое. До автоматов же они дотянуться не успели.

22.11

Воробьев пришел в себя резко, словно его выдернули из сна. Он открыл глаза и ничего не увидел. Была только темнота. Более того, ему не удалось вспомнить, кто он, что с ним произошло и где он находится. Почему так холодно? И почему так пусто и страшно воет ветер?

Капитан провел рукой вокруг и нащупал плечо лежащего рядом человека. Потряс, но тот отчего-то не отозвался. Наверное, спал. «Не стоит будить человека, если он спит», – подумал Воробьев. Пополз на четвереньках, пока не уперся в стену. Поднялся, выставил руки перед собой, постоял пару минут, привыкая к новым необычным ощущениям. Его тело не помнило слепоты. Но... может быть, это ощущение ошибочно? Наверное.

Воробьев пошел вперед, осторожно, по шажкам, боясь встретить пальцами препятствие. Что-то попало под ногу, он споткнулся и, не сумев удержать равновесие, упал, больно ударившись об пол бедром. «Здесь много мусора, – сделал капитан не слишком утешительный для себя вывод. – Здесь очень много мусора. Следовательно, надо быть осторожнее. И пахнет тут тлеющими тряпками. Вероятно, жгут старые, ненужные уже вещи».

Он снова поднялся и опять стоял некоторое время. Равновесие было шатким. А ему казалось, что ходить – это так просто.

Что-то грохнуло за спиной. Какой знакомый звук! Что это за звук? Вспомнил! Ощущение от воспоминания было радостным, словно он рождался заново и заново учился познавать мир. Так открываются двери лифта. Запоминай. Тебе еще предстоит жить, а в жизни без этого знания не обойтись.

Воробьев интуитивно поднял голову, спросил громко:

– Здесь кто-нибудь есть?

Шаги. Приблизились, стихли. Человек был где-то рядом, капитан слышал его дыхание.

– Пожалуйста, – попросил он, – помогите мне выйти. Я ничего не вижу.

Молчание. Они не хотят ему помочь? Наверное, он просто что-то делает не так. Воробьев повернулся и пошел. По кругу. Вдоль стены. А те, кого он не мог видеть и кто не хотел ему помочь, пошли следом. И он снова споткнулся и снова упал. А идущие следом взяли его за руку и помогли подняться.

– Пойдемте, – сказал невидимый человек. – Я вас провожу.

– Спасибо вам. Большое спасибо, – ответил Воробьев и поделился, как со старым другом: – Знаете, я ведь ничего не помню. Вы поможете мне найти мой дом, да? Наверное, меня уже где-нибудь ждут и волнуются... У меня ведь должен быть дом. – Человек молчал. – У каждого есть дом'. Мне просто нужно его найти, и тогда, наверное, я все вспомню. Вы поможете мне? – Человек молчал, и это, наверное, было неплохим знаком. Ведь если бы он не хотел помочь, то сказал бы об этом. Воробьев подумал и добавил еще раз: – Спасибо. Я буду вам очень благодарен.

– Он действительно ослеп? – спросил Третьяков, закуривая.

– Во всяком случае, зрачки на свет не реагируют, – ответил Чесноков и посмотрел в сторону башни.

Ярко освещенная, она казалась совершенно иной. Словно развеялся дурной кошмар. Пожарные заливали догорающие остовы вертолета и БТРов. Сновали у башни люди. Эксперты, санитары, милиционеры. Десятки людей. Суетились телерепортеры, торопясь запечатлеть, чтобы успеть подать «горячим» в эфир Повсюду, словно праздничная иллюминация, моргали цветные маячки. Вереницы машин.

Представители самых разных организаций, министерств и ведомств. И его ведомства тоже. Человек, носивший позывной Путник-5, сейчас осматривал территорию, непосредственно прилегающую к башне.

Четвертаков, стоявший тут же, хмыкнул раздраженно:

– Налетели, как мухи на...

– Что с ним будет? – снова поинтересовался Третьяков у Чеснокова.

– Расстреляют, конечно, – ответил за того Четвертаков. – А вы небось думали, наградят?

– Слушайте, генерал, – спокойно и даже чуточку медлительно протянул Третьяков. – Возможно, я вам не нравлюсь. Возможно. Но если вы еще раз позволите себе разговаривать со мной в подобном тоне, я вас изувечу, невзирая на чин и должность. Вам понятно?

– А чего я такого сказал?

– Вот и подумайте. Доброй ночи, – добавил Третьяков, обращаясь к Чеснокову и Ледянскому.

. – Да какое уж там, – обреченно махнул рукой Ледянский.

Третьяков повернулся и зашагал к Королева. Он прошел вдоль развороченного забора, мимо автобусной остановки, пересек дорогу и увидел Беклемешева. Тот стоял, привалившись к капоту «Волги», и курил. Третьяков обошел машину, отпер дверцу, положил руки на крышу.

– Удачное получилось дельце, правда? – спросил Беклемешев, не глядя на собеседника.

– Вы о чем? – равнодушно поинтересовался полковник.

– О низкочастотном генераторе. О погибших солдатах. О Воробьеве. Об убитом Борьке Сергееве.

О вас. Обо всех.

– Ах, об этом... Ну, понятно, – вздохнул Третьяков и предложил: – Садитесь, подвезу. Вам в какую сторону?

Беклемешев промолчал, подумал.

– А если бы вы все-таки убили Президента?..

– Вам было бы его жаль? Бросьте, Зиновий Ефимыч. Сентиментальность – качество, конечно, неплохое, но только у детей.

– Кто занял бы его кресло? Ваш начальник? Начальник вашего начальника?

– Какая теперь разница?

– Большая. Вы ведь можете решиться повторить этот трюк с генератором.

Третьяков качнул головой:

– Вы догадливы.

– Я вас посажу, – решительно сказал Беклемешев.

– Нет. Не посадите. Вам ничего не удастся доказать. Или, может быть, вы решили меня убить? Как своего начальника, майора Котова?

– Нет. С меня достаточно и одного раза. Больше я подобной глупости не сделаю, – Беклемешев покрутил в пальцах окурок и бросил себе под ноги. – Я просто докажу, что вы – убийца.

– Ой ли, Зиновий Ефимович.

– Вот увидите.

– Да нет, пожалуйста, доказывайте, – согласился Третьяков. – Только ведь все равно ничего у вас не выйдет. Свидетелей нет.

– Военком.

– Рахин? Так он удавился у себя в кабинете полтора часа назад. Сразу после вашего ухода. Бедняга совсем тронулся умом. Подумал, что наступает тридцать седьмой год. Сумасшедший Гуртовой? Так он всего лишь сумасшедший, не более. На этот счет существует официальное заключение. Что еще? Крысы? Их тоже уже нет. Мои люди забрали их с Петровки два часа назад. Все, – Третьяков развел руками. – Образумьтесь, Зиновий Ефимович. Подумайте сами. Даже если вы что-то там и докажете. Власти никогда, ни при каких условиях не сознаются в существовании этого оружия. Вас объявят сумасшедшим и отправят вслед за Гуртовым. И потом... Для кого это все делается? Лично для меня? Для моего зятя? Для жены? Не стану говорить вам высокопарных слов о Родине и долге, но так оно и есть.

– Знаете, что я вам скажу? – произнес Беклемешев. – Вы, лично вы, полковник Дмитрий Гаврилович Третьяков, и те, кто стоит над вами, все вы – убийцы. И я объявляю вам войну. Также, как Воробьев. Я сделаю все, чтобы рано или поздно – и лучше рано, – увидеть вас на скамье подсудимых.

– Зиновий Ефимович, что вы все время изъясняетесь этими дурацкими штампами из дешевых американских боевиков? Раз уж вам так неймется – воюйте себе на здоровье. Но поскольку я испытываю к вам определенное уважение, и это действительно так, скажу пару слов напоследок: дорожка, по которой вы собираетесь пойти, настолько кривая, что нужно каждый раз очень хорошо подумать, прежде чем поставить ногу. Иначе и оглянуться не успеете, как слетите с нее и окажетесь в кустах. Без головы. Кстати, чуть не забыл... – Третьяков обошел «Волгу», зацепил что– то крохотное за воротником беклемешевского плаща. – Микрофон. Мой парень вам сегодня в метро прицепил. А теперь позвольте откланяться. Я что-то устал сегодня. – Он сел за руль, наклонился, спросил еще раз: – Вы решительно не хотите ехать, Зиновий Ефимович?

– Я найду доказательства, – ответил ему Беклемешев и усмехнулся. – Запомните это.

– Да пожалуйста, пожалуйста. Бог в помощь, – Третьяков нажал на газ, и «Волга» покатила к проспекту Мира. Удерживая одной рукой руль, второй он достал из кармана телефон, раскрыл, набрал номер. – Это я, – представился абстрактно, но на том конце провода поняли. Заговорил с уважением, хоть и без подобострастия. Так разговаривают с умным начальником. – Насчет фээсбэшника. Беклемешева. Я вот что подумал... Может быть, оставить его в покое? Какая разница? Доказательств у него никаких. Да нет, мы все сделали чисто. Следов не осталось. Да я знаю, знаю. Подумал просто, вреда от него... Да. Я понял. Вы правы. Береженого бог бережет, – он нажал «отбой» и тут же снова набрал номер. Теперь его голос изменился. Стал властным, повелевающим. – Это я. План «Ливень». Работайте. Об исполнении доложите лично. В любое время.

Потом было много всего. Звонок на службу насчет Сергеева. Но Андрей еще не вернулся, и узнать ничего нового не удалось. Потом Беклемешев пошел в башню и рылся в обломках раскуроченной аппаратуры. Потом он поднялся в конференц-зал и стоял там, рассматривая пятна крови на ковровой дорожке и постепенно сатанея от злости. Потом он прошел по всем этажам башни, вбирая в себя всю злость, боль и отчаяние погибших здесь людей.

На первом этаже он снова увидел Полесова. Илья Викторович стоял на коленях, прижимая к груди безвольное тело одного из террористов. Шапочка валялась в стороне, и Беклемешев увидел лицо Петра Ильича Полесова, Змея, молодого и довольно красивого парня. В мертвых глазах застыло удивление.

А вокруг сновали люди. Эксперты, пожарные, техники, милиция. Санитары бесконечной чередой выносили тела мертвых заложников.

Беклемешев подошел, встал рядом. Илья Викторович даже не повернул головы, только сказал тихо:

– Уйдите. Уйдите, пожалуйста...

А потом... потом он поехал домой. Трясся в метро, в троллейбусе, шел пешком через дворы, на всякий случай переложив пистолет из кобуры в карман плаща. Сами собой вспомнились слова Третьякова о кривой дорожке, и подумалось, что, в сущности, тот прав. И все равно он, Беклемешев, добьется своего, чего бы это ни стоило. Каждому человеку однажды приходится делать выбор. Как жить и кем умереть. Он свой выбор сделал.

Беклемешев постоял на светофоре, огляделся и побежал через улицу. Ступив на тротуар, шагнул было к подъезду, когда за спиной послышалось:

– Зиновий Ефимович.

Он обернулся.

Их оказалось двое, и одного майор узнал сразу. Тот самый тип, что толкнул его сегодня в метро. Второй был пониже, покоренастей, с мясистым носом и седыми короткими волосами. А глаз его Беклемешев так и не рассмотрел.

Он просто подумал: «Ну, вот она и началась, кривая дорожка», – сунул руку в карман плаща и шагнул им навстречу.