Текст книги "Горячая точка"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

16.16. Стоянка перед главными воротами радиотелевизионной передающей станции

– Как насчет подступов к башне? – спросил Четвертаков.

– Да пока, собственно... – Детяткин замялся. – Мы изучали схемы, но без вас не стали принимать каких-либо решений.

– Давайте посмотрим, – Четвертаков раскатал схемы на откидном столике.

Явно заинтересовавшись, Третьяков тоже придвинулся ближе.

– Самое лучшее направление для штурма – со стороны хозяйственных построек, – задумчиво заметил он. – Но террористы, особенно если это военные, наверняка подстраховались. Они должны были просчитать наиболее уязвимые места в обороне. Там, конечно, ловушка. И усиленные огневые точки. Эта сторона, от ворот и до самого КПП, простреливается практически полностью.

– Но ведь можно попробовать пройти через хоздвор, – предложил Седнев.

– Можно, – согласился Третьяков. – Ну а дальше что? Для того чтобы попасть к башне, штурмовой группе понадобится взобраться на крыши автомобильных боксов, затем перелезть через четырехметровый забор, преодолеть десять метров подъездной дороги – совершенно открытой, заметьте, – и потом еще пройти порядка тридцати метров по галерее. С первого этажа она простреливается насквозь. При наличии у террористов крупнокалиберного стрелкового оружия они смогут бить и через крышу. Дай бог, чтобы хоть один из ваших солдат добежал до башни. И то один, как известно, в поле не воин.

– Смотря какой один, – буркнул капитан-спецназовец.

– А это что? – Чесноков ткнул в схему.

– Коммуникационные трубы, – ответил Детяткин.

– По ним можно проникнуть в башню?

– Затрудняюсь сказать точно.

– Чтобы попасть в башню, – вновь взял слово Третьяков, – вашим людям необходимо выкопать котлован, снять бетонный «кожух», доползти под землей до фундамента, подняться на восемь метров вверх, и только тогда они окажутся во внутреннем «стакане». Проще говоря, в шахте. Но из него тоже придется выбираться. Я уже обдумывал этот вариант. По-моему, он бесперспективен.

– Восемь метров? – произнес капитан-спецназовец. – Мои парни могли бы это сделать.

– Семь шестьдесят пять, – уточнил Третьяков. – Прижимаясь к трубам, в тесноте, по одному. Причем, если уж быть до конца честным, я вовсе не уверен, что им вообще удастся там протиснуться. Технические допуски зачастую не соблюдаются. Вы же знаете наших строителей.

– У нас есть другие варианты? – спросил Чесноков.

– Можно попробовать с воздуха, – предложил капитан-спецназовец. – Высадить десант на крышу.

– Вы уверены, что у нас есть люди, способные десантироваться с такой точностью? – спросил Седнев.

– Не на шпиль, конечно же, а вот сюда, – капитан указал нужную точку на схеме.

– Это шестая площадка, – прокомментировал Детяткин.

– Какова ее ширина? – уточнил Третьяков.

– От основания до края чуть больше четырех с половиной метров.

– Нормально, – громко сказал капитан. – Нет проблем. Мои парни при десантировании с малых высот попадают в круг диаметром тридцать сантиметров. Они самые лучшие.

– Вы не учитываете того, что купола парашютов опустятся не на площадку, а повиснут в воздухе и потянут десантников вниз. Это первое, – начал Третьяков. – И насчет малых высот тоже бабушка надвое сказала. Не следует забывать, что террористы контролируют небо. На шестой площадке у них наблюдатель. Но рев вертолетных винтов услышат и все остальные.

– Значит, не надо прятать вертолеты, – заметил Чесноков. – В конце концов, мы можем использовать их в качестве огневой поддержки...

16.17. Царицыно

Нужный дом оказался стандартно-убогой «хрущевкой», с черными влажными «наплывами» на торцах и стыках. Закрытый, огороженный такими же панельными пятиэтажками двор напоминал крохотный деревенский мирок. Беззастенчиво полоскалось на веревке свежевыстиранное постельное белье, перемежающееся нижним, как мужским, так и женским. Молодые мамаши сплетничали, поглядывая вполглаза за детьми и собаками. Трое мужичков азартно забивали козла и запивали пивом дешевую водку. Как только машина въехала во двор, все дружно повернулись в ее сторону, насторожились. Взгляды у «аборигенов» стали внимательно-острыми. Приехала не просто машина. Приехал объект вечерней беседы, тема для разговоров.

Сергеев, выбравшийся из «Волги» следом за Беклемешевым, огляделся и хмыкнул весело:

– Почти Рембрандт. «Забивание «козла» на глазах у блудного сына». Класс.

– Пошли, знаток живописи.

Они поднялись на третий этаж, остановились у выкрашенной в неприятный густо-коричневый цвет двери. Беклемешев нажал кнопку звонка. Гу-гу-у-у-у-у, – лениво отозвался звонок. Тишина, наполненная шорохами, потрескиваниями. Особая, насыщенная тоскливым ожиданием неминуемой, уже случившейся беды. Беклемешев чувствовал ее физически. Он знал, что за дверью кто-то есть, ощущал осторожное дыхание человека. Казалось, стоит немного напрячься, сосредоточиться – и можно будет его увидеть. Сквозь дверь.

– Открывайте, – громко сказал майор, и снова пришло ощущение, что он видит, как человек крадучись отходит от двери.

Сергеев передернулся:

– Как бацилла под микроскопом.

– Думаешь, слушают? – спросил Беклемешев, снова нажимая кнопку звонка.

– А как же. Тут подобные развлечения в порядке вещей. Вместо театра. Культурный досуг называется. Соседи скандалят – они хвать стакан и бегом к стенке. Вникают. Из-за чего ссорятся да кто победит. Морды били или обошлось без артиллерии. Вот так. Все про всех все знают. А как ты думал? Старый «коммунальный» район. Это тебе не «спальник», не Алтуфьево-Митино-Новокосино. Здесь, Зиновий, люди на этом взрощены. У них во дворе вся жизнь проходит. – Никто не открыл. В новеньком «глазке» не мелькнула тень. Ни шороха, ни скрипа. – Может, никого дома нет?

– Есть, – ответил Беклемешев. Он не мог объяснить свои «предчувствия-предвидения» и поэтому сказал просто: – Я слышал шаги.

– Слесаря будем вызывать? – деловито потер руки Сергеев.

– Подождем пока. Пошли во двор. Побеседуем.

– С кем?

– Да вот с почтенными родителями, забивающими «козла» на глазах у блудного сына.

– А-а-а, – Сергеев засмеялся. – Ну пойдем.

На сей раз отреагировали на чужаков спокойнее. Мамы, правда, примолкли, подобрались, и взгляд у них стал тягостливо-ожидающим, но мужички проигнорировали приезжих. У них была своя шкала важности новостей, и появление двух незнакомцев занимало в ней далеко не первое место.

Беклемешев подошел к ним, остановился рядом. Пожилой одутловатый «козлист» в мятой кепке, коричневой болоньевой куртке, не отрываясь от игры, коротко поинтересовался:

– Ну?

– Светлана Ивановна Полесова, – просто ответил Беклемешев.

– Дома, – ответил одутловатый.

– Не откроет, зря ломитесь, – добавил второй, скуластый, простолицый, с соломенными жидкими волосами, крепкими, хоть и маленькими руками и мощным торсом.

– Почему?

– А так, – хохотнул третий – молодой, опухший, расхлябанный парень в грязноватом плаще, джинсах и свитере, из-под которого торчал воротник грязноватой же рубашки.

– С тех пор, как Петька вернулся, она никому не открывает, – пояснил первый. – Если хотите с ней поговорить, дождитесь Илью.

– Ага, – снова влез молодой. – Тетка Света в него как в бога верит.

– Боится, что Петьку снова увезут, – пояснил соломенноволосый.

– Петька – это Петр Ильич? – уточнил Беклемешев.

– Чего? – удивился одутловатый. Видимо, подобное обращение применительно к людям Петькиного возраста было здесь' не в ходу. – Какой Ильич? – И тут до него дошло. – А-а-а, точно. Ильич. И правда, Ильич. – Он звонко шлепнул «костью» о стол и победно возвестил: – Рыба!

Молодой полез под стол, достал бутылку водки, снял с лавочки дешевые рюмки, налил, и они выпили. Без тостов, молча.

– Будешь? – спросил, морщась, соломенноволосый у Беклемешева.

– Я на работе. А разве Петр не погиб? – «удивился» майор.

– А вы им кто? – Одутловатый закончил считать «очки», повернулся и уставился на Беклемешева. Снизу вверх, но тяжело.

– Коллега Мити, – соврал тот на ходу. – Он сегодня на работу не вышел, и меня послали узнать, в чем дело.

– Врет? – спросил соломенноволосый.

– Ясное дело, врет, – ответил молодой, пряча бутылку и рюмки. – Знает Митяя и не слышал про то, что Петька вернулся? Врет, как водой хлещет.

– И не краснеет, – добавил соломенноволосый.

– Он на работе не слишком откровенничает. – Беклемешев достал сигарету, закурил и, наткнувшись на ожидающие взгляды, предложил новым знакомцам. Те, не благодаря, приняв все как должное, согласились и закурили тоже.

– Митька-то сегодня с утра уходил, – одутловатый пригреб к себе новую порцию «костей». Выложил дубль. – Я как раз за газетами вышел. И он тут, к метро торопится. «Здорово, – говорю, – Митяй». – «Здорово, – говорит, – дядя Егор». – «На службу торопишься?» – спрашиваю. «На службу», – отвечает. И дальше побежал.

– А Петра вы давно не видели? – спросил Беклемешев.

– А тебе зачем? – спокойно, оценивая сложившуюся на столе позицию, ответил одутловатый. – Тебя ведь насчет Митяя послали разузнать?

– И все-таки?

Вчера вечером он ушел. Да поздно. Мне жена сказала, она видела.

– А давно он из армии вернулся?

– Да месяца три уже. А может, и больше. Толком-то не вспомнишь. Тетка Светлана его вообще прятала, как в войну. Илья поделился. Мы с ним под это дело «пятисотку» приняли, вот он и рассказал, что Петро жив. А потом уж и сам его видел. Он рано утром куда-то уходил и возвращался поздно ночью. Идет в пальто новом, Митяй ему справил, а из-под пальто солдатские башмаки торчат да брюки. Заросший. Бороденка у него такая жидкая была. Глаза погасшие, – одутловатый болтал легко, между делом, замолкая, чтобы выложить очередную костяшку. – Спрашиваю: «Чего не переоденешься? На шмотку заработать не можешь? Иди к нам, в гараж, машины делать. Всегда при деньгах. Оденешься быстро». А он мне показывает на форму эту свою и отвечает: «Она у меня вместо кожи теперь». Я так и не понял, к чему это он. А тут давеча курил у подъезда, смотрю – летит. Сияет аж. Увидел – не узнал. Побритый, постриженный, весь такой... такой... Как на крыльях, одним словом. Но в форме по-прежнему.

– Когда это точно было?

– Дня три уже. С тех пор и не видел. Слыхал только. Мы же над ними живем, на четвертом. Петро-то после войны, как опрокинет с Ильей «по граммульке», так все к Митяю драться лезет. Он в армии, говорят, здорово намастырился. Ну и Митяй тоже не лыком шит. Вот и начинаются у них скачки. Не заснешь.

Я уж ходил раз, предупреждал обоих по-хорошему.

«Не дело это, – говорю, – чтобы брат брату морду бил. Не срамитесь, мужики». И ребята вроде оба хорошие, спокойные. Что на них нашло?

– Война нашла, – вставил соломенноволосый.

– Может, – согласился тот. – Сходил, замирились вроде, угомонились. Да не надолго. Через неделю снова здорово. Как кошка с собакой. Ивановна плачет, Илья на обоих орет. А-а, – одутловатый махнул рукой, словно комара отгонял, и шлепнул «костяшку» на стол. – Считаем, мужики. И милиция к ним приезжала, и военные, и Митяй сам в военкомат ездил – все без толку, – закончил он.

– И все из-за брата? – спросил недоверчиво Беклемешев.

– А то из-за кого же? – ухмыльнулся молодой, перемешивая «кости». – Из-за Петрухи. – И запел фальшиво и неожиданно тонко: «Восток – дело тонкое, Петруха-а-а...'Восток – дело тонкое, Петруха– а...». Еще партеечку? Поехали. – Он набрал в ладонь костяшки и продолжил: – Петька вообще психованный оттуда вернулся. Чуть че за Чечню при нем скажешь – сразу кулаками махать и в крик. Меня вот надысь тоже зацепил.

– А что случилось?

– Да поддали мы с Дмитричем в гаражах. Я взял еще фуфырек и во двор. Думаю, посижу, дождусь кого-нибудь. Не в одиночку же. А тут Петруха вот за этим самым столиком. Я его спрашиваю: «Выпьешь?»

Он и говорит: «Наливай»... А мы шесть-шесть... От так от.

– И что дальше? – напомнил о себе майор.

– А дальше накатили мы с ним по полстакана, курнули, я и спрашиваю: «Чего ж это ты, герой, с войны да без медальки вернулся? Там вроде вам всем медальки давали. Или очередь не дошла?» Спросил-то я шутейно, для поддержания, так сказать, а он вскакивает, оглашенный, да в ухо мне. Ни с того ни с сего, прикинь? Потом «бабки» за фуфырь на столе оставил и шмыг в подъезд. Только я его и видел. Испугался небось, что встану – зашибу. Говорю же: психованный.

– Не психованный, конечно, но малость не в себе, это точно, – подвел черту одутловатый Дмитрич. Историю он выслушал со скучающим видом. Очевидно, рассказывалась она не впервые и обсудить ее успели не один раз. – А вот и Илья идет. За разговором время скоротали.

Илья Викторович оказался низкорослым жилистым мужчиной лет пятидесяти пяти. Фигура его наводила на мысль о постоянном физическом труде. Толстые плоские желтые ногти с темно-серым, несчищаемым налетом грязи под ними. Кожа грубая, красноватая, шершавая. На тыльной стороне ладони и запястьях татуировки. Но не зековские, а сделанные по молодой дури. Кривоватое «Ваня». Сердечко, тоже неровное, с пронзающей его изогнутой стрелой и титанической каплей синей крови, повисшей на острие. Шел Илья Викторович тяжело. С характерной тягучей медлительностью.

– Илья, – позвал одутловатый. – Тут к тебе товарищи приехали.

Илья Викторович остановился, тускло, по-змеиному, из-под полуопущенных век взглянул на Беклемешева, спросил низким хрипловатым голосом:

– Вы?

– Я, – ответил майор.

– И что нужно? – В тоне Ильи Викторовича сквозила откровенная враждебность.

– Одну минуточку, – Беклемешев повернулся к «козлистам».

–  Спасибо за интересный разговор.

– Не на чем, – гыкнул молодой.

– А когда Митя в военкомат ездил, не вспомните?

– Да он раза три ездил, – рассеянно ответил одутловатый, начиная новую партию. – Месяца два назад, потом еще раз, с пару недель уж будет, и последний, дня четыре, наверное. Да, Семен? Ты ж его тогда видел?

Соломенноволосый кивнул:

– Точно. Четыре дня, как в копеечку. В тот день футбол еще показывали: «Спартак» – «Динамо». Чемпионат России. Ничья.

– Спасибо еще раз.

Беклемешев вышел на дорогу. Илья Викторович стоял не двигаясь, внимательно наблюдая за незваным гостем. Он, несомненно, оценил и черную «Волгу», и консервативно-строгие костюмы, понял, что эти двое приехали не чайку с ним попить, и по виду – типичные «менты».

– Здравствуйте, Илья Викторович, – поздоровался майор.

– Здрасьте, – ответил тот с вызовом.

– Я из Службы безопасности. Майор Беклемешев.

Он намеренно не сказал «ФСБ», понимая, что подобное «представление» только отпугнет собеседника. У них в семье, судя по рассказам соседей, и так не все в порядке.

– Да уж вижу, что не из библиотеки.

– Тут вот какое дело, Илья Викторович, – Беклемешев оглянулся на «козлистов», на мамаш и предложил: – У меня к вам очень важный разговор, может быть, мы поднимемся к вам? Неловко при народе.

– Неловко знаешь что? – оскалился желто-коричневыми зубами Илья Викторович. – Трахаться на потолке, вот что. Одеяло спадывает. Говори, что нужно, да я пойду. С работы, чай, не с гулянки.

– Дело касается вашего сына.

– Петьки? Он погиб.

Казалось, нервы Ильи Викторовича сейчас прорежут задубевшую кожу и вылезут наружу. Натянутые, звенящие, как гитарные струны.

– Тогда зачем вы спросили? – прищурился Беклемешев. – Илья Викторович, ваши соседи уже сказали мне, что Петр Ильич жив. Не нужно врать. Мы вовсе не собираемся причинять ему зла.

– Вы не собираетесь, – едко заметил тот. – Вон, приятель Петькин, как вернулся, помыться еще не успел, а его ваши дружки уже цоп за воротник – и на нары!

– Наши? – удивился Беклемешев.

– Ваши – не ваши, откуда мне знать. В штатском.

– Как фамилия дружка?

– Зачем вам?

– Выяснить насчет приятеля.

– Ну, Олейников. Генка. Одноклассник Петькин. И что?

– Боря, – повернулся к Сергееву Беклемешев, – позвони в управление, пусть быстренько поднимут данные на Олейникова Геннадия... Отчество его как? – спросил у Ильи Викторовича.

– Ну, Борисыч.

– На Олейникова Геннадия Борисовича. А заодно выясни все об их отделении. Кто сейчас где, фамилию командира, звание. Ну и так далее. Не мне тебя учить.

– Понял. Сделаем. – Тот нырнул в салон «Волги», снял телефонную трубку.

– Но я хотел бы с вами поговорить не о Петре. Точнее, не только о нем, но и о Дмитрии.

– Ты только Митьку не трожь, – подступив ближе, вдруг ядовито зашептал Илья Викторович. – Я за Митьку голову кому хошь откручу. Он у нас единственный в люди выбился. Армию отслужил как надо. Работа хорошая. Девушка. Свадьбу собрались справлять. Все как у людей. Не то что этот Петька, шалопут. Так что ты Митьку не погань мне. Он ничего такого сделать не мог. Врут все, сволочи.

– А я разве утверждаю, что Дмитрий в чем-то виноват? – серьезно спросил Беклемешев.

Илья Викторович оторопел, заморгал растерянно.

– Чего же приехал тогда?

– Ваш Дмитрий, – а теперь я уверен, что и Петр тоже, – попали в беду. Вы, и только вы, сейчас можете им помочь.

– Что случилось?

– Может быть, все-таки поднимемся к вам?

– Илья, – донеслось от доминошного стола, – нужна помощь?

Одутловатый, соломенноволосый и молодой смотрели на Беклемешева, и в глазах их можно было прочесть что угодно, кроме большой братской любви.

– Нет, нормально, – махнул рукой Илья Викторович и кивнул: – Ну, пойдем, раз так.

16.25. Стоянка перед главными воротами Останкинского телерадиокомплекса

– И вы сами это видели? – спросил Ледянский, чувствуя, как по спине ползут неприятные холодные капли пота. – Они застрелили полковника Епишева?

Заложница всхлипнула и зарыдала снова. Басовито-низко, вытирая лицо тыльной стороной ладони.

– Ей не следует много разговаривать, – заметил вполголоса молодой врач, держа в руке наполненный транквилизатором шприц. – Вы должны понимать. Этой женщине пришлось провести под угрозой смерти больше четырех часов. У нее нервный срыв.

– Да-да, – генерал помассировал кончиками пальцев висок. – Я понимаю.

Все было предельно ясно. Он уже сто раз успел пожалеть, что не потребовал освободить дочь. Женщина оказалась рассказчицей весьма посредственной, но и того, что она поведала, Ледянскому хватило, чтобы составить общую картину положения заложников. Черт побери, а ведь он почти поверил этому террористу и даже устыдился собственной лжи. Разве можно им верить? Этих... надо отстреливать, как бешеных собак. Всех, без исключения. Чтобы другие боялись и понимали – пощады не будет. Встав на путь терроризма, ты поставил себя вне закона. Капитан освободил пятерых женщин? Жест эффектный, конечно, но ни о чем не говорящий. Отпустив пятерых заложниц, преступник ничего не потерял. Наверху по-прежнему оставалось две с лишним сотни перепуганных до смерти людей, большинство из которых – женщины и дети. Все они могут погибнуть в любой момент. «Избежать ненужного кровопролития» – удобная отговорка, рассчитанная на провал. Этот капитан, как последняя потаскуха, виляет хвостом. И нашим, и вашим. Потом, когда террористы – те, кто уцелеет, конечно, – взглянут на зал суда через стальные прутья клетки, этот ублюдок станет взывать к справедливости. Мол, я не хотел! Генерал подтвердит! Я даже выпустил женщин без всяких условий! Ну уж нет. Пусть не надеется. До суда ему не дожить. Разговаривать с террористами нужно только на языке пуль. Иного они не понимают.

– Вы закончили? – спросил медик.

– Что? – оторвался от собственных мыслей генерал.

– Я спросил: вы закончили?

– Да, спасибо.

Ледянский проследил за тем, как санитары грузят носилки в карету «Скорой помощи», повернулся и пошел к штабному «РАФу».

Его ждали с нетерпением. Как только он забрался в салон, Четвертаков громко и зло воскликнул:

–'Эти уроды все-таки вышли в эфир.

– Когда? – без особого интереса осведомился Ледянский, присаживаясь и снимая с головы фуражку.

– Несколько минут назад. Мы записали передачу, вы можете посмотреть.

– Потом, – отмахнулся тот. – Это ничего не меняет. Что у нас со штурмовыми группами?

Третьяков повернулся и принялся наблюдать за генералом.

– Осталось только утвердить составы и определить конкретные задачи для каждой группы, исходя из общего плана штурма, – ответил Чесноков.

– Да, – Ледянский вдруг стал энергично-собранным. Казалось, в его могучем теле заработал мощный мотор. – Что у нас с выкупом?

 – Будет готов через два – два с половиной часа, – моментально отозвался Трошин.

– Они же обещали уложиться в полтора?

– Э-э-э... Возникли непредвиденные трудности.

– Час двадцать максимум. Это все, что мы можем себе позволить. Через полтора они убьют первого заложника.

– Боюсь, что мы здесь ничего не можем поделать, – развел руками Трошин. – Им нужно согласовать с директором, составить необходимую документацию, завизировать у руководства. В Центробанке сказали, меньше чем в два часа они не уложатся.

– Мне плевать, что сказали в Центробанке! – внезапно крикнул Ледянский. – Ясно вам? Я командую операцией, и мне необходимо, чтобы деньги были здесь максимум через час двадцать! В противном случае виновные в гибели заложников пойдут под суд в качестве соучастников убийства! Так им и передайте!

– Хорошо, – натянуто ответил Трошин. – Только прошу учесть, я не имею ко всему этому никакого отношения. Это ваша личная инициатива!

– Я командую операцией, принимаю решения и отвечаю за них перед вышестоящим начальством, – отрубил Ледянский. – Все. Обсуждение закончено. И попробуйте дозвониться до аппарата Президента, договориться о телемосте. Объясните, что ситуация складывается более чем серьезная. Катастрофическая.

– Попробую.

Трошин потянулся за телефоном, а Ледянский вновь повернулся к Чеснокову, капитану-спецназовцу и Детяткину.

– Вы разработали план штурма?

– Только в общих чертах. Так сказать, вчерне. Необходимо еще уточнить кое-какие детали, – ответил Чесноков.

– Докладывайте.

Чесноков придвинул схему башни:

– Значит, дело обстоит следующим образом. У нас три группы: условно «Альфа», «Бета» и «Дельта». Ровно в девять, когда внимание террористов будет рассеяно из-за предстоящего телемоста, мы выстреливаем из гранатометов дымовые гранаты и создаем вокруг башни завесу. Под прикрытием снайперов и бронетехники две группы предпринимают отвлекающую атаку с двух сторон. «Альфа» идет со стороны экскурсионного корпуса, «Бета» – со стороны второго КПП. При подходе к точке завесы штурмовые группы бросают в сторону башни свето-звуковые гранаты. От входа их будет отделять примерно пятнадцать метров. Пока террористы приходят в себя, обе группы преодолевают оставшееся расстояние, врываются в башню, обезвреживают посты террористов и закрепляются на первом этаже. Одновременно с этим, по сигналу «Штурм», в воздух поднимается звено «Ми-28» огневой поддержки с автоматчиками на борту. Точка первоначального базирования вот здесь, – Чесноков указал на перекресток улицы Королева и улицы Цандера. – Вот отсюда, – он ткнул в пересечение улиц Королева и Ботанической, – взлетают два «Ми-4». В них группа «Дельта». По пять человек в каждом. Они подходят к башне на предельно малой высоте, под прикрытием зданий и дымовой завесы. До точки выброски – секунд семь-десять. Вертолеты огневой поддержки зависают на месте и подавляют плотным пулеметно-автоматным огнем огневые точки противника, расположенные на смотровой и шестой площадках. Тут важно, чтобы террористы не могли поднять головы. В это время вертолеты десантирования мгновенно поднимаются вверх и высаживают на крышу башни «Дельту». Как только группа десантируется, вертолеты отходят на безопасное расстояние. Бойцы «Дельты» нейтрализуют наблюдателя, спускаются на тросах к конференц-залу и, ворвавшись через окна, обезвреживают террористов, после чего разделяются на две подгруппы. Первая выводит заложников на крышу, где их и подбирают вертолеты. Вторая, через отверстия для тросов и противовеса, проникает в лифтовую шахту и обезвреживает взрывные заряды. Эвакуировав заложников, «Дельта» начинает продвижение вниз, на смотровую площадку. В то же время «Альфа» и «Бета» поднимаются на третий и пятый этажи, где обезвреживают оставшихся террористов. Вот, в общих чертах, все.

– Хороший план, – согласился Ледянский. – И на первый взгляд вполне осуществимый.

– Да, за исключением некоторых весьма существенных деталей, – заметил Третьяков.

Он в основном молчал, и его уже успели выключить из зоны внимания. Сидит себе и сидит. Теперь же повернулись дружно, словно вспомнив. Ах, да. У нас же здесь еще и товарищ полковник есть...

– Например? – поинтересовался Ледянский.

– Например, вы совершенно упустили фактор поражающей силы оружия. Нам доподлинно известно, что в группе имеется, по меньшей мере, один «вал». Чем вооружены остальные террористы, мы не знаем, но если теми же «валами», то вертолеты не смогут подойти к башне ближе чем на триста метров – это максимальная дальность стрельбы с ночным прицелом, в противном случае их превратят в решето прежде, чем пилоты успеют нажать на гашетки. Рассмотрим второй фактор, а именно: точность попадания. Мы уже установили, что минимальное безопасное расстояние – три сотни метров. С такого удаления вести прицельный огонь невероятно сложно, тем более в темноте.

– Башня хорошо освещается, – возразил Четвертаков.

– Да, верно, – согласился Третьяков. – Но подсветка включается изнутри. Не думаю, что террористы настолько глупы, чтобы включить прожектора специально для нас.

– Однако есть еще и внешние осветительные планшеты, – Четвертаков отодвинул шторку и указал на плоские бетонные «планшеты». – В каждом из них более полусотни мощных прожекторов. Этого вполне достаточно.

– Я о них помню. Но рубильники находятся внизу, в самих «планшетах». Подойти к ним – все равно что провести еще один штурм. Итак, темнота. С одной стороны это плюс – террористы не смогут увидеть штурмовые группы «Альфа» и «Бета», с другой же... Конференц-зал находится как раз над смотровой площадкой. В случае непрерывного плотного огня неизбежен определенный разброс. К тому же необходимо учесть сильный боковой ветер. Вертолеты будет раскачивать, словно лодки в шторм. Боюсь, как бы не вышло, что мы убьем заложников собственными руками. Точнее, руками пилотов. Третье: на какую высоту поднимется дым до полного рассеивания при достаточно сильном порывистом ветре? На тридцать метров? На сорок? Допустим, в лучшем случае, на сорок. Окна же третьего этажа находятся на уровне шестидесяти трех метров. Если будет хоть немного света – даже от уличных фонарей, – террористы увидят атакующие группы и прикроют огнем товарищей, находящихся на первом этаже. Плюс к тому они могут воспользоваться прожекторами подсветки, развернув их в противоположную сторону и осветив прилегающую к башне территорию. Тем самым террористы ослепят атакующих и лишат возможности вести прицельный огонь. При таком раскладе, прежде чем группы «Альфа» и «Бета» достигнут башни, они потеряют как минимум две трети личного состава. Прошу учесть еще вот что: дым, каким бы густым он ни был, непроницаем только для взглядов, но никак не для пуль. «Слепой» огонь способен нанести урон не меньший, чем огонь прицельный. Итого, три важных минуса. И это только на первый взгляд. Думаю, можно копнуть глубже и отыскать еще ряд просчетов. Впрочем, – повернулся он к Ледянскому, – если вас устраивает извечное русское «авось», то...

– Но я же сказал, это всего лишь черновой вариант, требующий тщательной доработки, – напомнил Чесноков. – Вы указали нам на определенные минусы, спасибо. Мы их учтем при разработке окончательного плана штурма.

Ледянский задумался. Доводы Третьякова произвели на него впечатление.

– Можно ли решить эти проблемы? Меня в первую очередь волнует безопасность заложников.

– Свести риск к нулю вряд ли удастся, – заметил Третьяков, придвигая схему к себе, – но снизить до разумного минимума вполне возможно.

– Каким образом?

– Для начала необходимо решить проблему освещения, поскольку именно в ней ключ к удаче, – ответил Третьяков.