Текст книги "Горячая точка"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

16.06.Конференц-зал

Гера «выплывал» из наркотической дымки плавно, словно рассеивался золотой туман перед глазами. И так же плавно приходила боль в разбитом лице, в боку, в руках. Он так и не ширнулся нормально. Вторую половину дозы вколоть не успел. Не дали, гады. И «баян» отобрали. Кэп, сука. Сам на «колесах» сидит, решил на халяву поживиться. А там кайфа было на полштуки баксов. Тварь. Морду еще разбили. Ладно, припомнится. Когда все закончится, он, Гера, достанет этих двоих – начальника и выб...ка-сержанта даже из-под земли. Достанет и закопает снова. Тепленькими.

Он пошевелился, и боль резким скачком рванула вперед. Растеклась по телу. Все болело, все. Падлы, твари дешевые. Гера поднял руку, коснулся лица и застонал, не столько от боли, сколько от злости. Не морда, а что-то страшное, распухшее, бесформенное.

– Че, Герыч? – подсел рядом Губа. – Больно, да?

– Пошел на х..! – заорал тот и снова застонал. Сморщился.

Подсохшие было ссадины и царапину полопались, и по разбитому лицу снова потекли капельки крови. Эти еще, заложники хреновы, пялятся, пялятся. Морды, что ли, никогда разбитой не видели, козлы? Забыли, что такое разбитая морда? Сейчас напомним.

– Че пялишься? – заревел Гера, глядя на амбалистого мордоворота. Тот поспешно опустил глаза. – Че смотрите, суки? Не нравлюсь?

Он оперся ладонью об пол, встал, хотя боль уже разгулялась вовсю. Заложники торопливо отворачивались. Сработал инстинкт: ни в коем случае не смотреть в глаза. Прямой взгляд в глаза – вызов. Не дразни зверя. Каждый надеялся, что пронесет и психопат выберет для вымещения ярости кого-нибудь другого. Главное, не его. Даже школьники перестали шептаться. Сжались. Им впервые за день стало по-настоящему страшно. Окровавленная, пошатывающаяся фигура приблизилась. Сейчас Гера был похож на кинозлодея в последнем, финальном эпизоде. Уже избитый, почти мертвый, но отчего-то все еще полный сил и готовности убивать. Только здесь нет храбреца-героя с безразмерным «питоном», готового разнести чудовищу башку решающим выстрелом.

Гера подошел ближе, ткнул пальцем:

– Ты. Ко мне.

Амбал растерянно оглянулся, все еще надеясь, что террорист имеет в виду кого-то из сидящих рядом. Даже спросил упавшим голосом:

–Я?

– Ты, падло. Глухой, что ли? Плохо слышишь, что ли? Плохо, да?

Гера полез через ряды заложников, наступая на ноги, на руки, не обращая ни на кого ни малейшего внимания.

– Глухой, да?

– Я? – Амбал побледнел, руки у него затряслись. – Нет... Я... Просто не это... Просто не понял...

– Не понял? – Гера наконец прорвался к нему и, широко размахнувшись, ударил прикладом по голове. – Щас поймешь, падло. Щас ты у меня поймешь!

Амбал завизжал, страшно и тонко, как умирающий кролик. Гера же продолжал колотить его автоматом, не особенно разбираясь, куда бьет, приговаривая:

– Щас, падло, ты у меня все поймешь!

– Гера... – нерешительно позвал Губа. Он первый раз увидел приятеля в таком состоянии. Тот перестал что-либо соображать.

На лица заложников, сидящих по соседству, полетели кровавые брызги. Амбал уже даже не визжал. Только мычал что-то, закрывая голову перебитыми пальцами.

– Герыч, ну хватит уже, – снова подал голос Губа. Он, похоже, был напуган не меньше заложников.

Наташа, в ужасе наблюдавшая за избиением, не удержалась:

– Остановитесь! Вы же его убьете! – Девушка вскочила и начала пробираться к Гере. – Остановите его кто-нибудь, – едва сдерживая слезы, бормотала она. – Остановите его.

Губа поднял автомат. В общем-то, он предвидел что-то подобное. Всегда отыщутся один-два придурка, считающие себя самыми храбрыми. В таких ситуациях Губа точно знал, что предпринимать. Рукояткой пистолета по башке – и все дела. Хотя можно и так. Ногой. Или железкой какой-нибудь. Обрезком трубы, например. А еще лучше свинчаткой. Свинчаткой аккуратнее получается. Кровь не брызжет во все стороны. Когда трубой – всегда перепачкаешься по самые уши. А вот с бабами возиться он не любил. Живучие, б...и, как кошки. Да еще и визгу всегда бывает.

– Э-э-э, а ну села на место, быстро, – Губа качнул стволом «вала».

– Оставь парня в покое, – прозвучал вдруг чей-то напряженный голос. – Слышишь меня?

Гера не слышал. Он продолжал наносить удар за ударом по уже бесчувственному телу. И тогда из толпы заложников поднялся полковник. Тот самый медик, с которым капитан разговаривал на смотровой площадке.

– На место! – крикнул Губа, поднимая автомат.

Не обращая внимания на окрик, полковник начал быстро пробираться к обезумевшему от ярости террористу.

– Я сказал, сесть! – повторил Губа, передергивая затвор.

Полковник подобрался к Гере вплотную, перехватил того за руку и коротко, но сильно ударил в челюсть. Гера рухнул плашмя, прямо в кучу заложников. Люди испуганно посторонились. Они вообще были в стороне. Вот пришел герой. Если он справится  с убийцами – хорошо. Честь ему и хвала. Нет – плохо, но главное – не злить. Главное – сидеть тихо, как мышки. Главное – выжить.

– Сядь, б..., на место! – продолжал орать Губа, а полковник, наклонившись над Герой, сгреб его за шиворот и ударил еще раз. Прямо в раскровавленную лепешку лица. Гера подавился кровью, выплюнул бурые сгустки, оскалился, обнажив кровоточащую рану на месте выбитого зуба, и потянул автомат.

Полковник выпрямился, глядя на убийцу сверху вниз:

– Ты никого больше не тронешь, шакал. Ясно тебе? Никого. Иначе я тебя убью.

Гера поднял «вал» и нажал на курок. Однако вместо жирного плевка выстрела послышался лишь сухой металлический щелчок. Убийца рывком отстегнул обойму и... увидел пустое гнездо.

– Гады! – заорал он и вскочил.

– У него нет патронов, – изумленно проговорил полковник. – У него нет патронов в обойме!

Гера, пригнувшись, расталкивая заложников, метнулся к Губе и, ухватившись за автомат, потянул на себя:

– Дай!

Тем временем полковник торопливо начал пробираться через толпу к террористам. Эх, знай он раньше, что эти сопляки не вооружены, разве стал бы ждать? Навалял бы обоим, скрутил да оттащил вниз.

– Дай автомат, – Гера рванул оружие с такой силой, что Губа потерял равновесие и грохнулся на пол.

– Сволочи, – полковник быстро шагнул вперед. – Ну-ка, положите оба пушки! Я приказываю.

– Щас, сука, положу, – Гера поднял оружие к плечу, прицелился и...

В этот момент полковник понял, что во втором автомате патроны есть. Это было интуитивное понимание. Несмотря на это, предпринять он уже ничего не успел. Хлопок. Из ствола «вала» вырвался короткий язычок пламени. Пуля попала полковнику чуть выше правой брови, пробила голову насквозь и вонзилась в стену. Труп упал на руки заложникам, и не меньше трех секунд те ошарашенно молчали. Это было первое убийство, произошедшее на их глазах, и основная реакция оказалась у всех одинаковой – шок. А затем кто-то завизжал. Тело полковника мелко дрожало в агонии, кричали женщины, а над всем этим стоял торжествующий Гера. Он добился своего. Заставил их трястись от страха.

– Молчать! – рявкнул убийца, обводя взглядом зал.

Визг тут же оборвался, перешел в сдавленные рыдания. Всхлипы да стон избитого до полусмерти амбала – вот и. все звуки.

Гера обвел взглядом толпу, кивнул:

– Ты и ты, оттащите эту падаль в угол.

Губа медленно поднялся, посмотрел на мертвого полковника, на изувеченного амбала и спросил с отчетливой нотой тревоги:

– Че делать-то будем, Герыч? За «полкана» этого «сапог» нас обоих завалит.

– Я его сам завалю, – сказал Гера, и по тону его Губа понял: приятель не бравирует. – Зае...л он меня.

– Да? А бабки? За бабки Толь Толич нас обоих закопает живьем.

– Ладно, не баклань, – отмахнулся Гера. – Придумаем что-нибудь.

На стоянке, в фургоне акустиков, Олег Юрьевич торопливо записал в блокноте: «Гера» – «Толь Толич». Деньги (часть?) для него». Затем он направился в штаб, чтобы сообщить первую неприятную новость: несмотря на договоренность, террориеты только что убили одного из заложников.

16.06 Пятый этаж. Телеаппаратная

Капитан посмотрел на часы. Время истекло. Из «рафика» никто не вышел. Ну что же, именно этого он и ожидал.

Подняв рацию, капитан нажал кнопку вызова.

– Остров – Первому, готовьтесь. Через пять минут мы выходим в эфир. Как поняли, прием?

– Понял вас, Остров. Передатчик готов.

– Хорошо. Я сейчас спущусь.

Капитан в последний раз посмотрел в сторону стоянки. Никого. Интересно, почему они не пришли на переговоры? Отказались власти или какой-то умник решился на штурм? Неужели отыскался в многочисленных пыльных коридорах министерств и ведомств отчаянный человек?

Капитан вошел в лифт и спустился на пятый этаж. Здесь все было как и раньше, с той лишь разницей, что аппаратчики не стояли, сбившись испуганной кучей, а работали. Тянули провода, подсоединяли штекеры, переходники, включали аппаратуру, что-то налаживали, прилаживали, отлаживали.

Моцарт стоял у окна, привалившись плечом к стене, поглядывая попеременно то вниз, то на заложников. В маске он смотрелся весьма сурово. Этакий гладиатор конца двадцатого века.

Посреди зала на стальной черной треноге была установлена видеокамера. Напротив, метрах в трех, старенький стул, обтянутый бордовым, вытертым кое-где до розового дерматином.

Сержант возился с камерой. Он приникал к видоискателю, нажимал какие-то кнопки, что-то поправлял, снова всматривался в крохотный экранчик и в этот момент был похож на опытного оператора, тщательно выверяющего сложнейший кадр. Наконец он хмыкнул, довольней своей работой, и выпрямился.

– Все готово. Можно начинать.

Капитан подошел к стулу, коснулся пальцами прохладной стальной спинки и замер.

Ему еще никогда не доводилось выступать перед телекамерой, не считая момента, когда однажды, в самый разгар боя, за их спинами вдруг выросли две фигуры: оператор с камерой и репортер с микрофоном. Тогда он не смущался и очень быстро подобрал нужные слова. Теперь же осознание факта, что эго начиненное электроникой устройство олицетворяет собой миллионы людей, повергло капитана в трепет. Он словно касался плахи, на которую спустя несколько мгновений ему предстоит положить голову. Десятки миллионов зрителей услышат каждое его слово, увидят каждый жест. Заготовленная заранее речь показалась капитану глупой, косноязычной, лишенной каких-либо эмоций. Но если он начнет придумывать новую, на ходу, получится еще хуже. Ему придется жалеть о каждом слове. Впрочем, это произойдет в любом случае. Потом покажется, что самое важное так и осталось несказанным. У него просто не хватит слов, чтобы описать все то, что произошло с ним и с его взводом. Все, что им довелось пережить вместе и по отдельности. Он не сможет рассказать об этом так, чтобы другие увидели.

– Все готово, – напомнил сержант.

– Я слышал, – капитан медленно опустился на стул.

Его худое, иссеченное морщинами и морщинками лицо стало еще угловатее, костлявее, и от этого глаза обрели жуткую выразительность. В них, больших и темных, застыла растерянность и отчаяние.

– Внимание, Шестой – всем, – неожиданно ожила рация. – Активность со стороны противника! Ориентир – главные ворота.

И тут же динамик затараторил десятком голосов, повторяя одно и то же: «Вижу!»

Техники переглянулись. Пришипились. Напряглись, как перед штыковой атакой. Очевидно, ими овладел загадочный героический порыв: а ну-ка, парни, с гранатой под танк, с шашками на пулеметы, грудью на амбразуру, вперед! Ура-а-а!

Сержант ловко выхватил из кобуры пистолет, наставил на одного из заложников и лаконично сообщил:

– Хоть один дернется – положу всех.

Стоящий за спинами техников Минай протянул миролюбиво:

– Кончайте, мужики. Вас же не трогают, вот и не нарывайтесь.

Капитан, продолжая смотреть в радужный объектив видеокамеры, спросил отрывисто:

– Кто?

Моцарт, все еще стоявший лицом к окну, повернулся:

– Парламентер.

– Он опоздал, – последовал короткий комментарий.

В самом деле, разве не этого они добивались? Не к этому готовились? Не на это рассчитывали? Разве не по этой причине отвели так мало времени на согласование? Разве не на этом строился их план? Почему же теперь, когда дело, можно считать, почти удалось, он, капитан, так нервничает?

– Вошел под галерею, – сообщил Моцарт.

Капитан еще раз посмотрел в объектив и поднялся.

– Я могу поговорить с ним, – предложил сержант.

– Не стоит. – Капитан пошел к лифту, бросив на ходу: – Не выключайте камеру. Вернусь – продолжим.

Он спустился на первый этаж, посмотрел на троих автоматчиков, укрывшихся в разных концах холла, и толкнул дверь, ведущую на улицу.

Парламентер остановился у КПП.

Капитан подошел ближе.

– Вы опоздали.

– Вас об этом предупреждали с самого начала, – парировал тот.

– Мы сказали: через час.

– Это был нереальный срок, и вы это понимали.

– Оставим. У вас есть что сказать мне?

– Да. Деньги будут готовы примерно через час. Максимум через полтора.

– Через час или через полтора?

– Возьмем для верности полтора.

– Возьмем, – согласился капитан. – Сейчас 16.09. Если в 17.40 на вашем месте не будет стоять человек с деньгами, в 17.41 мы расстреляем первого заложника. Как насчет второго требования?

– Названные вами лица согласны провести телемост. Но не раньше, чем в 22.00. До этого они заняты. У них, как вы понимаете, есть дела и помимо вас.

– Вы хотите сказать, помимо двухсот двадцати заложников? – тускло усмехнулся капитан. – Охотно верю. Если уж они бросили на произвол судьбы полторы тысячи человек, что для них еще двести.

– Каковы дальнейшие требования?

– Узнаете после телемоста.

– Лишняя трата времени. Какая разница, сейчас или пятью часами позже?

– Хорошо. Возможно, вы правы. Требование первое: вертолет с полным баком горючего. Он должен сесть на площадку перед башней. Сразу за КПП. Внутри – никого. Двое пилотов. Оба без оружия. Предупреждаю: обыщем обоих и осмотрим машину. Если у нас возникнут какие-то подозрения – погибнет десяток заложников, а вам придется подогнать новый вертолет. Понятно?

– Вполне. Дальше?

– Вы очистите площадь от солдат, милиции и уберете снайперов. Всех. И снизу, и с крыш.

– Договорились.

– Беспрепятственный перелет до Северного Кавказа.

– Дальше?

– Дозаправка на аэродроме Воронежского военного училища. Знаете такое?

– Предположим.

– На дозаправку пятнадцать минут. Там мы выпустим половину оставшихся заложников. Вторую половину отпустим, как-только окажемся в точке назначения. Если вы сделаете все, что от вас требуется, и не станете совершать глупостей, заложники будут живы и здоровы.

– Почему я должен вам верить?

– А почему я должен верить вам? Может быть, вы блефуете? Что, если Президент и иже с ним до сих пор слыхом не слыхивали о телемосте? Откуда мне знать, может быть, вы обманываете нас, рассчитывая захватить башню прежде, чем наступит время телемоста?

Генерал внимательно посмотрел в темные глаза капитана. Но тот не отвел взгляд. Стоял спокойно, даже безразлично. Похоже, ему было плевать на возможность штурма.

– Я говорю только то, что уполномочен сказать, – наконец промолвил Ледянский. – Не больше.

– Вы можете дать мне слово офицера, что разговаривали с Президентом и он дал согласие на телемост? – спросил требовательно капитан, и впервые в его глазах промелькнул странный проблеск. – Если вы говорите правду, поклянитесь честью офицера, и я отпущу пятерых заложников. Даю слово. Любых, которых вы назовете.

Ледянский на секунду потерялся. Возможно, его нельзя было упрекнуть в абсолютной честности, но сейчас вдруг, неожиданно для него самого, возникло понимание, что врать нельзя. Соврав, нарушив СЛОВО ОФИЦЕРА, он навсегда потеряет уважение к самому себе. Но кто бы в такой ситуации не соврал? Пятеро заложников – это пять спасенных людей. Допустим, он сейчас скажет правду, что, если террорист взбесится и перестреляет полсотни детей? Или расстреляют его дочь? Убьют Наташку? Как тогда?

–Ну же? – требовательно сказал капитан. – Правду.

– Даю слово, – ответил Ледянский. И что-то в нем оборвалось. – Даю слово офицера, что мы разговаривали с Президентом и он дал согласие на телемост.

Капитан несколько секунд смотрел на него. Губы в прорези маски кривила улыбка, но глаза были абсолютно серьезны.

– Пятерых заложников, – потребовал Ледянский. – Вы обещали.

– Конечно. Называйте.

– Любых?

– Я, как и вы, дал слово и не собираюсь его нарушать.

Генерал подумал о том, что лучше бы на эти переговоры пошел кто-нибудь другой.

– Вы отпустите детей и женщин в обмен на десять миллионов долларов?

– Этот вопрос уже оговаривался.

– Я уточняю.

– Только детей.

– Тогда выпустите пятерых женщин.

– Вы хотите, чтобы я освободил кого-то конкретно?

Ледянский снова осекся. Он должен был сказать: отпустите экскурсоводов. Их там всего три. Наташка так или иначе оказалась бы в их числе. Генерал подумал еще секунду и наконец закончил холодно:

– На ваше усмотрение.

Капитан подметил резкую перемену в настроении парламентера и удивленно хмыкнул. Тем не менее он поднял рацию и скомандовал:

– Пятерых женщин вниз. – Затем осведомился: – Назовите вашу фамилию, генерал.

– Ледянский.

– Я запомню.

– Кого? – поинтересовалась рация.

– Пять любых женщин, – скомандовал капитан. – И побыстрее.

16.12. Конференц-зал

Губа озадаченно обвел взглядом толпу заложников. Легко этому «сапогу» распоряжаться. Они ведь, стервы, внизу «вякать» начнут.

– Чего делать, Герыч?

– Выбери пятерых и отправь вниз, – Гера мрачно уставился на заложников, указал стволом автомата на Наташу. – Эту суку оставь. Я с ней еще разберусь.

Наташа похолодела. Она боялась не меньше, а может быть, даже больше других. После случившегося бандиты ее не оставят в покое: Ждать от них человечности не приходится. Эти двое – выродки, чудовища, заслуживающие только смерти и ничего больше. И заступиться за нее будет некому. По-видимому, полковник был здесь единственным мужчиной.

Тем временем Губа отобрал пятерых женщин: двух экскурсоводов и троих телефонисток.

Гера подошел к ним вплотную.

– Слушайте внимательно, стервы. Если кто-нибудь стукнет «сапогу» про «полкана», достану из-под земли. Ясно? – Молчание. – Я спрашиваю: ясно?

– Ясно, – нестройно ответили заложницы, все еще не до конца верящие в счастливое освобождение.

– Отведи их, – обратился Гера к Губе.

Тот кивнул и подтолкнул одну из женщин в спину:

– Пошли к дверям. Шевелитесь, пока я добрый.

Заложниц не надо было уговаривать. Пошли. Медленно, втянув головы в плечи, каждую секунду ожидая выстрела.

Губа открыл дверь, крикнул:

– Старшой, принимай коз. Пять, как заказано.

На последней ступеньке появился Март. Увидев человека в маске, заложницы в нерешительности остановились. Он приглашающе махнул им рукой:

– Не бойтесь. Я провожу вас вниз.

Говорил Март спокойно, даже доброжелательно. И эта доброжелательность, хоть и могла оказаться фальшивкой, подействовала на женщин сильнее самых ласковых слов. Затопотали торопливо по ступенькам, желая пока только одного: оказаться подальше от двух психопатов-убийц.

16.15. Первый этаж

Ледянский смотрел на стеклянную «таблетку», силясь разглядеть сквозь стекло двери лифта. Капитан же смотрел на него. Когда наконец в холле замаячили фигуры заложниц, генерал непроизвольно подался вперед.

– Ее вывели? – внезапно спросил капитан.

Генерал напряженно всматривался, стараясь углядеть фигуру дочери. На вопрос капитана он только неопределенно пожал плечами:

– Не понимаю, о чем вы.

– О вашей родственнице. Кто она? Ваша сестра? Или жена? Или, может быть, дочь?

– Уверяю вас, вы ошибаетесь.

– Не думаю, – капитан усмехнулся. – Почему вы прямо не попросили освободить ее?

– Я не знаю, о чем вы говорите, – твердо ответил Ледянский, ибо в этот момент заложницы вышли на улицу, и он наконец смог убедиться в том, что Наташи среди них нет.

Теперь, если террористы узнают, кто она, у них появится второй козырный туз в колоде. Заместитель министра обороны генерал Якушев будет первым – для всех остальных, Наташа – для него персонально.

– Ну что же, не знаете так не знаете, – улыбнулся капитан. Он подумал секунду и добавил: – Рано или поздно я все равно это выясню.

Заложницы подошли ближе. Они все еще боялись выстрела в спину. Генерал улыбнулся им ободряюще, спросил капитана:

– Они могут идти?

– Разумеется, – подтвердил тот.

– Идите к машинам, – Ледянский мотнул головой в сторону КПП. – Вам окажут медицинскую помощь. И, – тут же предостерег он, – ни в коем случае не бегите. Идите спокойно.

– Да пусть бегут, если им очень хочется, – хмыкнул капитан. – Мы не психопаты. Стрелять в них никто не станет.

– Идите, – Ледянский мотнул головой, глядя капитану в глаза.

Заложницы осторожно, мелкими танцевально-«бе– резовскими» шажками «вплыли» в будку первого КПП, миновали отключенные уже турникеты, тут шаг их ускорился, они пулей вылетели на улицу и побежали по галерее к главным воротам.

– Эти женщины не могут заставить себя НЕ БЕЖАТЬ, – капитан смотрел в удаляющиеся спины. У них шок, и им сейчас нужен психотерапевт.

– Какой вы заботливый, – бормотнул генерал.

– Наверное, не слишком, – согласился тот, и глаза у него стали отсутствующими, пустыми. – Но мы и не звери. Я мог бы отпустить остальных заложников прямо сейчас. Нам лично они не нужны.

– Так отпустите, – сказал Ледянский, тщательно маскируя спокойствием волнение.

– Нет. Мы оба понимаем: как только я это сделаю, телемост отменят, а ваши идиоты-начальники отдадут приказ о штурме. У нас превосходная позиция, большое количество боеприпасов, мы предприняли определенные меры предосторожности и можем обороняться очень долго, но не вечно. В конце концов вы, очевидно, убьете всех. Но еще больше потеряете своих. А я не хочу ни того, ни другого. Ваши парни – такие же солдаты, как и мои.

– Они не захватывали заложников, – возразил Ледянский.

– Это так. Но мы не виноваты, что по-другому до вас достучаться невозможно. Власти обращают внимание на шум только в том случае, если этот шум – оружейная пальба. Все остальное время они почивают на лаврах. Поймите же, наконец: удерживая заложников, мы не прячемся, а избегаем ненужного кровопролития. Тем более что Президент все-таки проявил неслыханное благоразумие и согласился на телемост. – Капитан подумал и добавил: – Вам не о чем беспокоиться. Просто сдержите слово – и заложники останутся целы и невредимы. Итак, через полтора часа я жду вас с деньгами.

– Хорошо, – Ледянский оглянулся, убеждаясь, что заложницы достигли стоянки, повернулся и спросил: – Но вы гарантируете мне, что до назначенного времени с заложниками ничего не случится?

– Обещаю, – твердо ответил капитан.