Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

К девяти вечера Кузенко получил первое «чистосердечное». Один из «смольновских» – судя по всему, самый молодой в бригаде – «добровольно» сознался, что спрятал стволы в машине у приятеля, причем приятель этот был ни сном ни духом.

Пока оформили документы, пока сдали стволы в «оружейку», пока расписались в журнале, время перевалило за одиннадцать. Выходя из управления, Катя чувствовала себя дико уставшей, вымотанной. С чего, казалось бы? Странно, день событиями был не насыщен. Хотя, как правило, именно в такие дни и устаешь больше всего. На крыльце они с Лемеховым, Гришей Панкратовым и Володей Паничевым еще постояли несколько минут, растягивая сладкии миг вновь обретенной свободы. Хотя какая это свобода? Так, одна видимость. В любой момент может раздаться телефонный звонок и – все, нет никакой свободы. И видимости тоже нет.

– Ну что, братцы, по пиву? Пока не началось? – Антон Лемехов потянулся, вдохнул полной грудью вечерний воздух. – Эх, благодать-то какая!..

– Так, тут кто-то насчет пива что-то говорил? – встрепенулся Панкратов.

– Говорю, к «Димычу» заглянем? Пан, ты как?

Паничев пожал плечами.

– Если только по кружечке. Иначе меня жена съест. И так-то целыми днями не видит.

– А я разве уговариваю полночи сидеть? По кружечке и выпьем. Под креветки, – скалился Лемехов. – Мать, ты с нами?

– Нет, – покачала головой Катя. – Мне еще надо Настену проверить. До сих пор, наверное, телик смотрит.

– Да ладно тебе, мать, брось. Настюхе уже пора женихов подбирать, а ты все за ней с погремушками. Дай девчонке пожить нормально, без родительской опеки. – Лемехов смотрел на небо и счастливо щурился. – А я тебя потом до дома провожу. А? Как?

– Перебьюсь, – ответила Катя. – Ладно, ребят. Пойду я, пожалуй. Володя, с утра ты за старшего. Я, наверное, задержусь. В школу надо зайти, учительница просила.

– По-онял, – серьезно ответил тот и бросил нетерпеливый взгляд в сторону «Димыча», где мало-помалу собирался народ. Местечко хорошее, центровое. Проговоришь еще четверть часика, потом столик не займешь. Вон уже заиграла под полосатым парусиновым навесом музыка и побежали по неоновой вывеске радостные огоньки, извещая всех и каждого: здесь можно приятно провести время. – Кать, ты, главное дело, не волнуйся. Все будет нормально. А в школу сходить надо. За подрастающим поколением глаз да глаз нужен.

– Ладно, ребята. До завтра…

– До завтра, Кать, – хором гаркнули Панкратов и Паничев.

– Мужики, – раздумчиво глядя на Катю, сказал Лемехов, – вы идите, столик займите, пивка закажите пока, а я вас догоню, ага?

Панкратов пожал плечами, словно бы говоря: «Личная жизнь каждого – личное дело каждого», и они с Володей зашагали через площадь к кафе.

– Мать, ты, по-моему, чего-то не в себе сегодня. – Лемехов попытался заглянуть Кате в глаза, но она равнодушно отвела взгляд. – Что-нибудь случилось? Дома чего?

– Нормально все, Антон. Устала я просто.

– Да? – Антона, похоже, ответ несколько расстроил. Он-то, наверное, ожидал, что Катя захочет поплакаться ему в жилетку, слово за слово, там, глядишь, в гости удастся набиться. – Точно ничего?

– Точно, Антон. Точно.

Интересно, подумала Катя. Самое начало их отношений ознаменовалось легким таким флиртом. Ребята из отдела оказывали ей повышенное внимание, хотя именно так обычно и бывает в «мужских» коллективах. Лемехов так просто начал ухаживать. Не очень романтично, зато настойчиво. Продолжалось это месяца два, пока опера не привыкли и не стали воспринимать ее как своего парня. И вроде бы поначалу возникло у нее к Лемехову какое-то неровное чувство, но потом угасло, так же быстро, как и вспыхнуло. Ей тогда «недельно-постельный» вариант был не нужен, а Антон только этого и жаждал. Он не стайер, на длинные дистанции бегать не умеет. Неделя, две – куда ни шло, потом остывает. А ей, как и большинству баб, хотелось большего. Теперь ее воззрения на брак претерпели существенные изменения. Антон же, как и раньше, с настойчивой регулярностью пытался затащить ее в кровать. Катя никак не могла понять: для него это стало делом принципа или тут спортивный интерес? И нельзя сказать, чтобы она сама была теперь сильно против. Могла бы уступить в награду за столь продолжительные попытки, и, не попадись ей сегодня днем на глаза этот мальчик, Крохин сын, уступила бы, наверное. Согласилась бы, не придавая согласию слишком уж большого значения. Ну, переспали к обоюдному удовлетворению. Чего же еще? Однако же дикость, но случилось, как в дешевом уличном шансоне: «Она была ментовка, он был удачный вор». И понятно, что это блажь, ничего у нее с этим мальчишкой нет и быть не может по массе причин, а вот поди же ты, Лемех с его поджарым задом сразу отошел на второй план. Померк. Не стало его, исчез, как облачко. В качестве постельного приключения, само собой.

– Может быть, все-таки тебя проводить?

Сказал, а сам совершенно механически бросил взгляд в сторону кафе: как там ребята, удалось ли столик занять? Ритуальный вопрос с заранее известным ответом. Катя усмехнулась. А что, если бы она сейчас ответила: «Хорошо, Антош, проводи»? Какое у него стало бы лицо? Там – пиво, здесь – она.

– Антон, мы это вчера проходили, – сказала Катя. – Не майся. Иди. Ребята заждались уже, наверное. Да и пиво согреется. Иди. Не надо меня провожать.

– Да? – спросил он, вроде бы и смутившись, но с каким-то внутренним облегчением. Наверное, пива ему хотелось больше, чем ее. – Ты уверена?

– Конечно, уверена. Иди. И смотрите не перебирайте. Возьмут вас с Панкратом снова за задницу у бабской общаги – Степаныч вам головы поотрывает.

Катя вновь улыбнулась.

– Ладно, пойду тогда. – Лемехов кивнул ей. – Давай, мать. До завтра.

– До завтра, Антош.

Лемехов побежал через площадь. Сильный, высокий, с поджарой задницей. Совершенно ей, Кате, не нужный. А из нее словно бы разом выпустили воздух. Стержень, державший весь день, сломался. Площадь поплыла перед глазами. Запершило в горле. Плохо стало, одиноко до ужаса. Она, железная Катя – Катерина-Икатирина, спокойно разговаривающая с бритоголовыми отморозками габаритами с трехстворчатый шкаф, не боящаяся ножей и не падающая в обморок при виде расчлененных, двухмесячной давности трупов, едва не расплакалась как девчонка. Потому что именно в этот момент ей стало совершенно ясно: ничего в ее жизни не изменится. И того чуда, ради которого человек живет, тоже уже не случится. Все, приехали, конечная.

Слабость схлынула через пару минут, хотя отголосок безысходности остался, просто затаился до времени.

Она прошла к своей машине, забралась в салон, посидела несколько минут, приходя в себя, отгоняя все еще витающую в жарком, прогретом за день салоне «жигуля» тоску. Домой. Повернула ключ в замке зажигания. Домой. Опустила стекло, чтобы впустить тополино-закатную прохладу. Домой.

«Жигуль» резво покатил по проспекту, на ближайшем перекрестке свернул направо. Катя вела автомобиль автоматически, в голове плескался ленивый, вялый поток мыслей – илистая, мутная река без дна.

Двор уже почти опустел. Не было старушек на лавочках. Голосили за домом собаки. У дальнего конца, рядом со столбами для сушки белья, трое мужичков без охоты играли в домино и с охотой пили водку, смоля одну сигарету за другой. Увидели Катю, притихли. А как же, городишко-то маленький, все друг друга знают. А уж про двор и говорить не приходится. Тут не только в лицо, но и кто, когда, к кому и зачем приходит. Переживают – бразильским сериалам ничего подобного и не снилось. Слухи распространяются со скоростью ураганного ветра.

Катя припарковала «жигуленок» у подъезда. Свет в окнах квартиры был включен. Ничего удивительного. Настена имела привычку засыпать под телевизор и при «праздничной иллюминации». Душещипательные разговоры о стоимости электричества и размерах Катиной получки реальных результатов не давали.

Она поднялась на нужный этаж, открыла дверь своим ключом, вошла. Не успела повесить куртку, в коридор выползла Настена, чмокнула в щеку.

– Салютики, ма…

– Здравствуй. Чего не спишь?

– Да чего-то не засыпалось. Бессонница, наверное.

– Ладно мне мозги пудрить, бессонница. – Катя устало потянулась, упершись ладонями в бока. – Опять телевизор смотришь?

– А если не спится?

– А ты пробовала?

– А то!

– Ужинала?

– Конечно. – Настена подогнула левую ногу и теперь стояла, как цапля, на одной правой. – Говорю же, бессонница. Кофе будешь?

– Чаю лучше… – Катя прошла в комнату, опустилась в кресло. Настена же скрылась в кухне. Через пару минут вернулась с чашкой чая в руках, поставила на стол. – Спасибо. – Настена пожала плечом. Вроде как ответила. – Рассказывай, что плохого в школе. Про хорошее успеешь рассказать.

– Ниче плохого.

Настена сдвинула широкие, как у отца, брови к переносице и постаралась напустить на себя сонный вид. Ничего у нее не вышло. Да и Катя на эти фокусы давно не покупалась.

– А если подумать?

– Нормально все.

– С кем сегодня дралась? – Катя взяла чашку, осторожно, чтобы не обжечься, сделала глоток.

– Ни с кем, – ответила Настена, глядя одним глазом в телевизор. На экране пара роскошных, голливудски красивых бугаев гоняла толпу некрасивых злодеев. Несерьезно гоняла, по-балетному красиво. Лажово, одним словом. – Да, ма… К нам сегодня киношники приходили.

– Какие киношники? – не сразу поняла Катя.

– Ну, которые кино снимают.

– А-а, и что?

– Ляльку Зотову выбрали.

– Хорошо.

– И меня тоже. И Настю Трофимову. И еще двух девчонок.

– Куда выбрали?

– В кино сниматься.

– Погоди. В какое кино, Насть?

– В обычное. – Настена высказала это так спокойно, как будто ее приглашали сниматься по меньшей мере двадцать раз на дню. – Нас фотографировали. А потом взяли номера телефонов, сказали, что свяжутся с родителями.

Позвонить бы классной руководительнице, выяснить, что это за история с кино, да поздновато уже. Половина двенадцатого. Ладно, завтра все и выяснит.

– Я завтра в школу загляну, выясню про это ваше кино.

– Да. Еще, ма, Ольга Аркадьевна хотела, чтобы ты пришла к нам в класс, рассказала о работе и все такое…

«Все такое». Временами Настенин лексикон повергал Катю в шок. Их поколение так не разговаривало.

– А что о ней рассказывать-то? – озадачилась Катя.

И подумала: а действительно, что? Ни тебе киношных погонь, ни перестрелок, ни захватов заложников. Вообще ничего. Рутина одна. Про рутину, что ли, рассказывать? Про то, как Лемехова с Панкратом за драку возле бабского общежития в отделение вчера забрали? Вроде как «пионер – всем детям пример»? Или про то, как ее ребята «смольновским» стволы подкинули в машину? Не будет она им этого рассказывать, понятное дело. А если бы и могла, не стала бы. Неинтересно детям про рутину слушать. Им героику подавай. Дети делятся на две группы. Первая к своим тринадцати абсолютно точно знает, что в милиции работают одни сволочи, волки позорные. Вторая не менее точно знает, что в отделениях засели выводки бэтменов. Ни тех, ни других разубедить невозможно. Зачем, спрашивается, тогда время тратить?

– Ладно. Позвоню завтра, – сказала Катя, допивая чай. – Сегодня поздновато уже. Ты, кстати, давай быстренько умываться, чистить зубы и в постель…

В этот момент вдруг зазвонил телефон. Катя даже подпрыгнула от неожиданности. Настена тоже.

– Оп-па, – произнесла дочь и посмотрела на Катю. – Это к тебе, что ли?

– Понятно, что ко мне, – нахмурилась Катя. Она почувствовала легкое раздражение. Сняла трубку. – Да?

– Кать. – Лемехов. Ну а кто еще может звонить в такой час? Кому не спится в ночь глухую? – Мне прослушка только что рапортнула. Знаешь, кому наш «крошечный друг» звонил?

– Нет, конечно. Откуда. И кому?

– Смольному.

Ощущение у Кати было такое, словно она в темноте налетела на стену.

– Куда? В СИЗО?

– В какой СИЗО? Он здесь, в городе. А помог ему выйти Владимир Андреевич Козельцев.

– Это точно?

– Со слов Мало-младшего, – ответил Лемех.

– Номер телефона сняли?

– Смеешься? Тут тебе не столица. С мобил номера снимать технической возможности нет.

– Антон, утром свяжись с прокуратурой, выясни, на каком основании был выпущен Смольный.

– Хорошо. Извини, что побеспокоил.

– Ничего. – Катя вздохнула. Вот только такой «доброй» новости ей на сон грядущий и не хватало. Теперь уснет со спокойной душой. Война в городе назревает. – Все нормально.

– Ты как? В порядке?

– В порядке, Антон. В порядке.

– Ну ладно. Тогда до завтра?

– Давай. – Катя повесила трубку.

– Кто это был? – без большого интереса осведомилась Настена.

– Тебе-то какая разница?

– Просто так спросила. – Настена дернула худым плечом. – Для поддержания разговора.

– Спать иди. Для поддержания…

Настена кивнула на телевизор.

– Сейчас, кино только досмотрю.

– Во сне досмотришь. Вперед.

– Ну, ма… х. – Настюх, не выводи. Я сегодня очень устала.

Настена вздохнула тяжело, словно бы говоря: «Вот она, тяжкая детская доля», кивнула и пошла в спальню-детскую-кабинет. Пошуршала там одеялом.

– Спокойной ночи, – донеслось из спальни.

– Спокойной ночи, – ответила Катя.

* * *

Оторваться от «хвоста» не составило большого труда. Достаточно было утопить педаль газа на трассе. «Шестерка» – машина неплохая, скрытная. Вести на такой слежку в городе – милое дело. Но, даже будучи оснащенной форсированным движком, она не может тягаться с «БМВ» в скорости.

Глядя, как фары «жигуля» безнадежно тают во тьме ночного шоссе, Дима печально покачал головой.

– Надо будет им пару приличных тачек подарить, что ли? – пробормотал он. – В качестве спонсорской помощи…

К полуночи Дима остановил «БМВ» на парковке комплекса «Царь-град», принадлежащего другу и коллеге отца, авторитету с погонялом Манила.

Дима прошел через широкий холл, свернул направо и оказался в ресторанном зале. Здесь уже ждали Алексей Алексеевич Григорьев и Мало-старший, выбравшийся на этот вечер в Москву. Дима занял свободное место.

– Как все прошло? – спросил Вячеслав Аркадьевич.

– Смольный в городе. – Дима огляделся. – Козельцев его вытащил.

– Ты уверен?

– Что Смольный на воле? Уверен.

– Что это сделал Козельцев.

– Тоже уверен. Если бы бригада Смольного могла воспользоваться своими завязками, она бы ими воспользовалась давным-давно, а не выжидала бы год. Судя по тому, как Юань вел себя на стрелке, Смольный нацелился на серьезный разбор.

– А где сейчас Юань?

– В УВД сидит.

– А тебя выпустили? – нахмурился Вячеслав Аркадьевич.

– Выпустили, – подтвердил Дима.

– Значит, прослушку навесили.

– Я знаю, – кивнул Дима. – В мобиле. Больше они ни к чему не прикасались.

– Где твой телефон?

– В машине остался.

– Это хорошо. – Вячеслав Аркадьевич подумал. – Уладить проблему со Смольным можно. Мои люди его найдут.

– Не годится. – Дима покачал головой. – Если со Смольным что-нибудь случится, Козельцев сразу уйдет в тень. Он сообразит, что Смольный – наших рук дело, испугается и сдаст меня.

Алексей Алексеевич кивнул:

– Вполне допускаю подобную возможность. Владимир Андреевич постарается разом обрубить все хвосты. Это в его характере.

– Либо мы сумеем с минимальным разрывом во времени нейтрализовать их обоих, либо проиграем, – заметил Дима.

– Добраться до Козельцева впрямую невозможно, – покачал головой Григорьев.

– А если мы не доберемся до Смольного, рано или поздно он доберется до нас, – задумчиво сказал Вячеслав Аркадьевич. – По-любому нам вилы выкатываются.

– Смольный только и ждет, пока мы полезем на рожон. – Дима заказал подошедшему официанту апельсиновый сок. – При поддержке Козельцева он вполне сумеет с тобой справиться. И тогда мне придется взяться за оружие. Именно на это, похоже, Смольный и рассчитывает. Я делаю первый ход, а дальше он получает все козыри. Карт-бланш. Если же он убьет первым меня, то… – Официант принес сок. Дима залпом осушил половину бокала. – …Сам понимаешь.

– У тебя есть какие-то идеи на счет того, как зацепить Козельцева? – посмотрел на Диму Вячеслав Аркадьевич.

– Есть, – подтвердил Дима. Он в общих чертах обрисовал свой план.

– Забавно, – согласился Алексей Алексеевич. – Процент вероятности – пятьдесят на пятьдесят. Но попробовать можно.

– Козельцева надо выносить первым, не только потому, что у него больше возможностей, – объяснил Дима, – но и потому, что Смольный лишится покровителя. Я так думаю, его выпустили под каким-нибудь липовым предлогом. Трудно отмазать человека, на котором висит три доказанных убийства, верно?

– Разумеется.

– Так вот, когда мы нейтрализуем Козельцева, тот, кто подписывал постановление об освобождении, сможет обезопасить собственную задницу одним-единственным путем: вновь усадив Смольного на нары.

– Если… – сказал Алексей Алексеевич.

– Что? – Мало-старший посмотрел на него.

– Я сказал: вы, Дмитрий, забыли добавить слово «если». Если нам удастся нейтрализовать Козельцева…

– Пожалуй, – согласился Дима.

Вячеслав Аркадьевич подозвал официанта. Все трое заказали ужин. Дима, пережевывая запеченную на углях форель, сказал Алексею Алексеевичу;

– Меня сейчас больше волнует «Даная». Без нее, как вы понимаете, мой план неосуществим в принципе.

– Завтра, – ответил Григорьев. – Завтра ночью я ее добуду. Не волнуйтесь, Дмитрий. Все, что зависит от меня, я сделаю.

– Отлично. Когда картина будет в Москве?

– Послезавтра утром.

– Прекрасно. Значит, на послезавтра я назначаю Козельцеву встречу.

Вячеслав Аркадьевич отрезал кусок вареной телятины.

– Дима, может быть, тебе стоит пока залечь в тину? Не исключено, что Смольный захочет тебя убрать прямо завтра. Этот придурок отмороженный может наплевать на любые договоренности. С него станется.

– Я не могу, – покачал головой Дима. – Слишком много дел. Да и не считаю нужным. Если Смольный и попытается меня убрать, то только после того, как Козельцев получит свои деньги.

– Я согласен с Дмитрием, – убежденно заявил Григорьев. – Возможно, ваш Смольный и отмороженный тип, но не настолько же, чтобы кидать покровителя подобного уровня. Так что до послезавтра у нас время есть.

* * *

Для Владимира Андреевича Козельцева утро началось с сюрприза. С такого сюрприза, о котором он и мечтать не мог. Около восьми утра телефон, стоящий на прикроватной тумбочке, разразился долгим звонком. Козельцев сорвал трубку. Вообще-то он любил поспать по утрам, если выдавался относительно свободный день. Сегодня утро оказалось свободным, и он намеревался проваляться в постели часиков до девяти. Телефонный звонок нарушил его планы.

– Да, – Владимир Андреевич постарался, чтобы его голос выдавал всю степень недовольства. – Слушаю.

– Владимир Андреевич?

– Слушаю, говорите.

– Это Дмитрий Вячеславович. Надеюсь, я вас не разбудил?

– Ну что вы… – Козельцев чертыхнулся про себя.

– Владимир Андреевич, у меня к вам следующее предложение. Мы с вами встретимся завтра утром, в десять, на Курском вокзале. Деньги будут положены в ячейку камеры хранения. После того, как я увижу бумаги, ваш человек проверит подлинность купюр, заберет деньги и удалится с ними в безопасное место. Затем он позвонит вам на мобильный, вы отдадите мне бумаги, и мы, к обоюдному удовлетворению, расстанемся друзьями. Устраивает вас такой вариант?

– Вполне, – подтвердил Козельцев. – Отличный вариант.

– Прекрасно. Значит, завтра в десять я буду ждать вас в главном зале вокзала под табло отправления, – сообщил Дима.

– Да, договорились.

– Всего доброго. – Судя по голосу, Дима улыбнулся.

– До встречи. – Повесив трубку, Козельцев немедленно позвонил Смольному: – Мы встречаемся завтра в десять утра на Курском вокзале.

– Он согласился выплатить деньги?

– Да, согласился.

– Вот видишь, – хмыкнул Смольный. – Тебе повезло. На мне заработал, еще и тут обломилось конкретно.

– Смотри, Смольный, чтобы ни тени подозрения на меня не упало. Сперва дай мне получить деньги и уйти, а уж потом можешь валить его.

– Само собой. Зачем же мне хорошего друга подставлять? Вот урою Кроху и пацана его, и мы с тобой большие дела сможем делать.

– Я и без тебя большие дела делать могу, – отрубил Козельцев. – Как договаривались. Я тебе сдаю этого Диму, и мы расходимся в разные стороны.

– Печально, когда люди не ценят доброе отношение, – вздохнул Смольный. – Ты к ним со всей душой, а они к тебе норовят жопой повернуться. Или я тебе мало дал заработать, Вова?

– Много. Но и я для тебя кое-что сделал. На этом мы и остановимся, – ледяным тоном отрубил Козельцев.

– Ладно, там видно будет.

В трубке запищали короткие гудки. Козельцев швырнул ее на рычаг. Ему не нравилось, как вел себя Смольный. Любой бы понял: Смольный на достигнутом не остановится. Он будет требовать все новых и новых услуг, и отвертеться не получится. В таких делах стоит только палец сунуть – увязнешь накрепко. Рано или поздно их отношения со Смольным выплывут, и тогда ни один из больших людей не станет вести с ним дела. Оказывать услуги уголовнику ранга Смольного – себе дороже. Был бы крутой авторитет, а то ведь так, шпана, говорить не о чем.

Владимир Андреевич подумал, не натравить ли ему людей на Смольного? Ну, вякнет Смольный в прокуратуре о нем, Владимире Андреевиче. Ну, вызовут его. И что? Везде есть свои люди. Наверняка дело можно будет замять. Правда, это обойдется в приличную сумму, но… Все лучше, чем бегать на поводке у какой-то шушеры.

Козельцев лежал, смотрел в потолок и думал. Ладно. Он выполнил просьбу Смольного. Сдал ему Диму Мало. Как только Смольный с ним покончит, Владимир Андреевич потребует запись. И если Смольный откажется, пусть пеняет на себя.

* * *

Дима едва успел повесить трубку, как заработал селектор.

– Дмитрий Вячеславович, к вам человек пришел. Говорит, что ваш брат.

– Пропустите его.

Дима не часто ночевал в своей московской квартире. Не нравилось ему здесь. Одиноко тут было. То, что он решил приехать именно сюда, было связано лишь с единственным обстоятельством: у коттеджа наверняка караулил ментовский «хвост». Пусть думают, что после вчерашнего задержания он сразу поехал в Москву. Ни к чему ментам голову ломать, где Дима провел вчерашний вечер, с кем встречался и насчет чего разговаривал. Слава богу, в провинциях еще не успели обзавестись пеленгаторами мобильников. Иначе трудновато ему пришлось бы.

В дверь позвонили. Дима накинул халат, вышел в прихожую. Телеглазок показал ему Степана. Помятого, серого, небритого. Дима открыл замок, кивнул:

– Заходи.

– Здорово, – вздохнул Степан, переступая порог и протягивая руку. – А чего это ты в Москве? Решил теперь тут пожить?

– Нет. На пару дней приехал. Менты шмон в городе устроили.

– А-а, – протянул Степан. Сунул руки в карманы джинсов, прошел в комнату. – Ремонт так и не сделал? – Он кивнул на наклеенные на стену гостиной две полосы синих обоев. – Год уже висит эта лажа.

– Руки не доходят, – ответил Дима довольно сухо. – Завтракать будешь?

– Пивка бы выпил.

Похоже, Степан начал с утра пораньше. Или не прекращал со вчера?

– Перебьешься. Кофе могу налить.

– Жмотишься для брата бутылку пива выделить?

– М…к ты, Степан. Если бы я был уверен, что это твой последний запой, я бы тебе целый гастроном пива купил. Но ты же это выжрешь, а потом рыскать побежишь, где бы догнаться.

– Какие мы правильные! – Степан ухмыльнулся криво. – Прямо как отец стал.

– Отец тебе добра хочет.

– Ты тоже. Добра. – Они прошли в кухню. Степан плюхнулся на табуретку. – Странно, что руки дошли мебель купить. Сидел бы на полу как турок.

Дима налил кофе себе и Степану, сделал несколько бутербродов.

– Ешь.

– А что, в кабак позавтракать уже в падло меня повести, да?

– Я бы тебя в ресторан отвез, да тебя там на бухло пробьет – не остановишь, а у меня времени сегодня нет. – Дима отхлебнул кофе. – Ешь или уматывай.

Степан нехотя взял с тарелки бутерброд, принялся жевать. Лицо у него при этом было такое, словно его кормили промокашкой с черным хлебом.

– Как институт?

– А-а, – махнул рукой Степан. – Дотяну как-нибудь.

– Почему не учишься?

– Сессия только в конце осени. Успею еще. – Помолчали. – У меня к тебе предложение, – сказал Степан, дожевывая бутерброд.

– Какое?

– Деловое. К тебе теперь с другими и не подходят, наверное, да?

– Смотря кто. Что за предложение?

Дима допил кофе, пошел в комнату. Степан взял тарелку, чашку и направился следом.

– Короче, я у тебя тут поживу пока, ты мне дашь денег, я здесь ремонт сделаю. Конкретный. По евростандарту.

– Ты сделаешь, – без тени улыбки ответил Дима. – От тебя дождешься.

– Честное слово. – Степан хотел было перекреститься, но, поскольку руки были заняты, ничего не вышло. – Присмотрю за работягами. Через месяц ты свою хавиру не узнаешь. Все будет по высшему классу. Если ты, конечно, не пожмотишься.

– У меня к тебе другое предложение… – Дима завязал галстук. – Ты живешь в этой квартире и делаешь здесь ремонт. Сам. Своими собственными руками. Сам покупаешь материалы, сам клеишь, красишь, белишь. Все своими руками. А я тебе за это заплачу.

Степан фыркнул:

– Я что, на маляра похож?

– Если бы ты был похож на маляра, я был бы счастлив.

– Не покатит.

– Не покатит так не покатит, – пожал плечами Дима. – Поел? Всего доброго. Рад был тебя видеть.

– Денег в долг дашь?

– Дам, когда вернешь то, что уже должен.

Степан помрачнел. В последнее время младший брат оставался единственным источником средств к существованию.

– Что, жалко пары сотен баксов?

– Нет, не жалко.

– Ладно, я верну. Раскручусь только малость и сразу верну. Но мне сейчас нужно немного денег. Ну, там, на раскрутку и все такое.

– Нужны деньги – заработай.

– Где?

– Здесь. – Дима застегнул запонки, поправил пиджак. – У меня. Сделай ремонт – получишь деньги. К вечеру жду смету. Пока пройдись по магазинам, прикинь цены. Посмотри, что тебе понадобится.

– Не думал я, что ты так ожлобишься, братела, – пробурчал Степан.

– Я жду тебя вечером. Нужны деньги – работай. Нет – живи как знаешь. Это, – Дима указал на стену с двумя полосами синих обоев, – не трогай. – Он прошел в прихожую, взял с полочки второй комплект ключей, протянул Степану. – Вынести без моего разрешения тебе ничего не дадут. Лучше и не пытайся, наживешь неприятности.

В дверь позвонили. Дима открыл замок. На пороге стоял Вадим.

– Степан, – Вадим вежливо улыбнулся, – привет.

– Здорово.

Степан отвернулся. Он еще не забыл конфликтов с Вадимом, когда тот работал на Мало-старшего.

– Мы ушли, – сообщил Дима.

Они вышли, щелкнул замок. Степан подождал, пока за ними закроются створки лифта, ломанулся в кухню, распахнул дверцу холодильника и… В нем было пусто. Ни пива, ничего покрепче.

– Ладно.

Степан прошел в комнату, открыл бар, вдохнул запах свежей мебельной доски. Ни бутылки, ни бутылочки, ни бутылечка. Пусто, как в российском бюджете.

Степан прошел в комнату, плюхнулся в новенькое кресло, оглядел комнату.

– Пива нет, водки нет, – прокомментировал он. – А рулетка хотя бы есть в этом доме? Чем я тебе стены мерить буду? Хреном, что ли?

– Пива нет, водки нет. Рулетка в ящике в коридоре, – прозвучало вдруг со стороны телевизора.

Степан вздрогнул, посмотрел на телевизор и только теперь заметил стоящий справа от черного ящичка небольшой пенальчик рации.

– Падла ты, Димка, – пробормотал он. – А еще брат…

Высказав наболевшее, Степан выбрался из кресла и направился в коридор за рулеткой. Деньги-то все равно нужны. Жить-то как-то надо.

* * *

– С секретаршами этими полный облом вышел. – Вадим включил поворотник, свернул от Большого Каменного моста на Манежную. – Пацаны пытались выяснить номер телефона, но хозяйка квартиры подняла шум. Вызвала ментов.

– Понятно, – кивнул Дима. – Наверняка позвонила этой Маше, а для Маши мы и есть убийцы ее шефа.

– Точно. – Вадим потянулся за сигаретами.

– Скорее всего они сидят на какой-нибудь даче в Подмосковье, – сказал, подумав, Дима.

– С чего ты взял?

– Если бы они были за бугром или хотя бы где-то на югах, Маша эта так не перепугалась бы. Да и подругу не стала бы пугать, – пояснил Дима. – Милиция, истерика эта. Опять же, со слов Пани, косметику Маша дома оставила, хотя, судя по всему, собиралась спокойно. Женщина не берет с собой «красоту», только когда в колхоз едет, на картошку. Опять же подобных свидетелей лучше держать под рукой. На всякий случай. Никогда не знаешь, как дело повернется. И контролировать их легче, если берлога где-то поблизости.

Вадим обдумал его слова, кивнул, потянулся за сигаретами.

– Правильно, Дим. Я с тобой согласен. Но что пацанам-то делать теперь? Все дачи в Подмосковье обшаривать – полжизни можно потратить и ничего не найти.

– А все и не надо, – пожал плечами Дима. – Прикинь. Девушки явно центровые, комфорт любят. Согласились бы они сидеть в замухрыжной дощатой халупе где-нибудь в селе Кукуевка Комаровской губернии? Да ни за что. Если уж им предстоит провести несколько дней в «заточении», то это должна быть шикарная «тюрьма». Со всеми удобствами, с телевизором и прочими прибамбасами. Козельцев должен был это понимать.

– Думаешь, он держит их на своей фазенде? – с сомнением спросил Вадим.

– Нет, конечно. Он же жулик, а не идиот. Понимает, что его дачу мы проверим в первую очередь. – Дима подумал и добавил: – Кстати, ты ее проверил?

Вадим усмехнулся:

– Нет. Я тоже подумал, что он не станет прятать девок у себя.

– Проверь обязательно. Шансы, конечно, почти нулевые, но не помешает. Для собственного успокоения.

– Ладно, проверю, – кивнул советник. – Я вот о чем подумал. Они же как-то должны с Козельцевым контакт поддерживать? Правильно? Паня с Бориком эту Машу напугали конкретно. Они скорее всего будут вынуждены связаться с Козельцевым и сообщить ему о том, что кто-то их разыскивает. Козельцев быстро дотумкает, что девицы без его ведома названивают в Москву, и, для собственной же безопасности отключит там телефон. Но проверять-то ему нужно будет, какие там дела, верно? Сам он, понятно, туда не поедет. Во-первых, испугается слежки, во-вторых, не по уровню ему. Значит, пошлет охранника. Если охраннику на хвост упасть, вполне можно их выпасти.

– Дельно. Скажи Пане с Бориком, пусть пока охранника пасут. – Дима повернулся к окну. – Если дача нарисуется, пускай заберут секретарш и перевезут их пока в безопасное место. Ко мне домой, например.

– В Москву? Там же Степка.

– Пусть в коттедж отвезут и присмотрят за ними плотно. И вот еще что… Дай команду пацанам, пусть выберут самые центровые трассы, выделят на каждой по пять-шесть коттеджных поселков покруче, объедут все и побеседуют с охраной. Только чтобы культурно. Шекспировскую историю пусть расскажут. Ромео и Джульетта, родители против, несмотря на безумную страсть, злой братец, который увез возлюбленную и ее подругу, трали-вали. Пусть что-нибудь сообразят. Одним словом, нужна американская мелодрама класса «А». Марку машины «братца» Козельцева пусть посмотрят в досье. По-моему, у него «шестисотый».