Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Обязательно, – пообещал Козельцев.

– Всего доброго.

– Вам тоже.

Когда «БМВ» Крохи отвалил от тротуара, Владимир Андреевич рассмеялся с облегчением. Он даже купил и выпил бутылку пива. Отечественного и прямо из горлышка, чего никогда не делал. Он вновь стал свободным человеком. Владимир Андреевич точно знал, что будет делать дальше. Главное, добраться до корабля и дождаться вечера.

* * *

Вячеслав Аркадьевич подошел к своему «БМВ», сел на заднее сиденье, посмотрел на Козельцева, бодро шагающего через площадь.

– «Папа», ты думаешь, этот кадр знает, где Смольный? – спросил Вадим.

– Если и не знает, то скоро узнает. Для Смольного Козельцев – самый лучший вариант прикрытия. – В этот момент зазвонил телефон. Вячеслав Аркадьевич взял трубку. – Алло, да.

– «Папа», – услышал он встревоженный голос Боксера, – на Алексея Алексеевича наехали.

– Кто?

Вячеслав Аркадьевич мгновенно преобразился. Стал собранным и страшным.

– Какие-то типы. Их несколько, но с Алексеем Алексеевичем остался один. За «папу» у них какой-то хромой горбун. Зовут Петр, фамилия Савинков. – Вячеслав Аркадьевич мгновенно понял, о ком идет речь. – Он хочет выкупить голландцев, чтобы оставить у себя какую-то «Данаю».

Вячеслав Аркадьевич ощерился, выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

– Откуда ты это знаешь?

– Алексей Алексеевич позвонил девчонке своей на трубу. Они сидят с одним из этих «махновцев» на кухне, базлают. Алексей Алексеевич номер на мобиле набрал, а трубу в халат сунул. Теперь косит – с понтом тетерев. Остальные с хромым в аэропорт поехали.

– Поезжай к Алексею Алексеевичу. И смотри, осторожно там. Чтобы все было тихо и пристойно. Без жмуров.

– Понял, «папа». Все сделаю.

– И направь ребят в аэропорт.

– Уже поехали. Я им описание этого Савинкова дал.

– Все, действуй. Я подъеду.

Вячеслав Аркадьевич представил себе, что сейчас испытывает Женя, сидя в номере аэровокзальной гостиницы и вслушиваясь в голос Алексея Алексеевича. Только этого ей сейчас и не хватало. Он отвернулся к окну, выматерился сквозь зубы, чем поверг Вадима и шофера в состояние грогги. Он никогда не ругался. Если уж Кроха начал материться, значит, дело пошло совсем наперекосяк.

* * *

Как только раздался протяжный звонок в дверь, Гена мгновенно оказался на ногах. В руке у него, как по мановению волшебной палочки, появился пистолет. Налетчик прижал палец к губам, спросил шепотом:

– Кто это?

– Это? – Алексей Алексеевич пожал плечами. – Наверное, обмерщик. Я же предупреждал!

– Да не кричите вы так, – раздраженно прошипел Гена.

– Что?

Налетчик приложил палец к губам. В дверь позвонили снова. Гена поманил пальцем Алексея Алексеевича. Тот торопливо сунул в рот дольку лимона, плеснул в рюмку коньяку, пошел в прихожую следом за налетчиком.

Тот остановился у двери, приставил пистолет к груди Алексея Алексеевича, наклонился к глазку.

– Девка какая-то.

Григорьев сразу понял, что за «девка» стоит на площадке. Глазок у него был хороший, «панорамный». Всю лестничную клетку видно. Она была пуста. Не считая хрупкой, похожей на подростка, девушки.

– Кто такая? – спросил Гена у Алексея Алексеевича.

– Понятия не имею. Обмерщик и есть, наверное. Откройте, спросите.

Гена кивнул Алексею Алексеевичу.

– Простите за неудобство. Пройдите пока в комнату. Не люблю, когда за спиной стоят.

– Конечно, я понимаю, – тот кивнул. – Вы бы ее впустили, пусть обмерит что надо. Вы пришли и ушли, а я без шкафов останусь.

Сказал и пошел в комнату.

Гена же наклонился к двери.

– Кто?

– Обмерщик, – пискнула девушка.

Гена повозился с замками, но справиться с хитроумной системой запоров не смог. Вздохнул тяжко:

– Алексей Алексеевич! – И снова двери: – Минуточку, девушка. Алексей Алексеевич! – Он прошел в комнату и остолбенел. Григорьев дремал, сидя в кресле. Бокал в руке опасно наклонился, вот-вот коньяк прольется. Гена тронул Алексея Алексеевича за плечо. – Проснитесь.

– А? – встрепенулся тот.

– Откройте, я с вашими замками справиться не могу.

– Да, конечно. – Алексей Алексеевич поднялся, глотнул коньячку, взял бутылку, пошел в прихожую, наполняя бокал на ходу. – Обмерщик? Я так и думал. Пусть обмеряет, что ли?

– Нет, – покачал головой Гена. – Простите, но не могу. Потом вызовете еще раз.

– Неужели вы, такой здоровый кабан, боитесь девицы метр пятьдесят ростом?

– Дело не в ней.

– А в ком же?

– В вас.

– Ах, вон что… Ну, ладно тогда. Если во мне, то ладно. Я просто подумал…

– Вы дверь откройте, – напомнил Гена.

– Да, хорошо. – Алексей Алексеевич принялся поворачивать замки. – Все.

Гена протиснулся к двери, держа пистолет на изготовку. Подергал ручку.

– Не открывается.

– А вы засовчик поверните.

– Какой еще засовчик?

– Вон тот, внизу…

Алексей Алексеевич наклонился вперед, наваливаясь грудью на пистолет. Гена подался назад, механически повернул голову, отслеживая движение руки Григорьева к «засовчику», и в этот момент ему на голову обрушилась коньячная бутылка. Гена рухнул, как подкошенный.

Алексей Алексеевич повернул засов, толкнул дверь.

– Привет. – За несколько секунд он вдруг постарел и осунулся. – А ко мне тут Холтофф зашел. Мы с ним коньячку выпили, – кивнул на распростертое под ногами тело Гены.

Женя повисла у него на шее, принялась покрывать поцелуями лицо.

– Как ты?

– Нормально.

Следом за Женей в квартиру ввалились Боксер и Вячеслав Аркадьевич. Боксер, вытащив пистолет, прошелся по комнатам.

– Там чисто, – сказал Алексей Алексеевич. – Остальные в аэропорт поехали. Петя Савинков, гад…

Он сунул руку под халат, помассировал грудь, потом прислонился к стене, начал вдруг заваливаться на бок. Вячеслав Аркадьевич едва успел подхватить Григорьева. А тот ловил воздух широко раскрытым ртом. Глаза у него были белыми.

– «Скорую»! – крикнул Мало-старший, укладывая Григорьева на пол.

– Адрес… – хрипел Григорьев. – Новоарбатский переулок…

– Молчи, – говорил быстро Вячеслав Аркадьевич. – Тебе сейчас вредно говорить.

– Художник… Новоарбатский… восемь…

– Я понял, понял.

Алексей Алексеевич боготворил свое дело и, даже умирая, не мог позволить, чтобы такой красивый план сорвался из-за пустяка вроде сердечного приступа.

Прибывшая через семь минут «Скорая» увезла Алексея Алексеевича в больницу с диагнозом «обширный инфаркт на фоне острой сердечной недостаточности».

Женя потерянно стояла в углу, повторяла только:

– Я не могу ехать. Теперь я не могу ехать. Я должна быть рядом. Я не могу ехать.

Вячеслав Аркадьевич подошел, обнял девушку за плечо:

– Женя, я вас понимаю. И заменил бы, если бы была возможность, но сейчас переигрывать что-либо уже поздно. Помогите мне. Сделайте одолжение. С Алексеем Алексеевичем все будет в порядке. Самые лучшие лекарства, самые лучшие врачи. Я обещаю. Вы сможете звонить ему в больницу, как только он немного оправится. Не волнуйтесь. Кстати, вы ему кто? Дочь?

– Жена, – ответила тускло девушка.

Завозился лежащий у стены Гена.

– Боксер, отвези Женю в аэропорт. А с этим, – Вячеслав Аркадьевич кивнул на окровавленного налетчика, – я сам разберусь.

* * *

В аэропорту, перед самым досмотром, Паня отозвал Владимира Андреевича в сторону. Щелкнув замками кейса, поднял крышку.

– Смотрите, Владимир Андреевич, и решайте.

– Я посмотрю, – кивнул Козельцев, улыбнувшись. – Но не потому, что не доверяю вам или сомневаюсь. Просто хочу увидеть икону.

Паня не соврал. В чемоданчике действительно лежали только икона и пасхальный Фаберже в красивой коробочке. И насчет иконы не соврал тоже.

– Начало века, – не без некоторого пренебрежения заметил Козельцев. – Дешевка.

– Для кого как. Тот, кому она нужна, платит. Дело заказчика – заказать, наше дело – удовлетворить спрос.

Козельцев захлопнул крышку кейса.

– Если вашему заказчику понадобится еще что-нибудь подобное, дайте мне знать. Десятка два-три я ему легко обеспечу. Оптом.

– Хорошо, – серьезно кивнул Паня.

– Ну что, пошли? – мотнул головой Владимир Андреевич.

Когда Паня поднялся на борт самолета, Козельцев уже сидел в кресле и улыбался. Кейс лежал в багажном отделении для ручной клади.

– Вот так, – не без некоторой рисовки заметил Владимир Андреевич.

Паня серьезно кивнул:

– Надеюсь, что и в Одессе все пройдет гладко.

– Пройдет, не беспокойтесь.

За время полета они успели обсудить достоинства нескольких авиакомпаний, в частности «Туркиш эйрлайнз», самолетом которой Козельцеву предстояло лететь в Москву.

– Все-таки взяли билет? – искренне удивился Паня. – Я за вас рад.

Через два с половиной часа он имел возможность убедиться в том, что Владимир Андреевич не преувеличивал собственное влияние. Глядя, как Козельцев, благополучно миновав таможню, поднимается по трапу круизного лайнера, Паня набрал номер мобильного и сказал всего одну фразу:

– Он на борту.

Стюард, стоявший у входа и державший в руке пачку буклетов, улыбнулся Козельцеву. Он был не слепой и не дурак и прекрасно видел, какие люди плывут этим рейсом.

– Позвольте, я вам помогу? – Он взял билет, посмотрел номер каюты. – Палуба «С». В центре, по правому борту. Спуститесь по трапу на одну палубу, затем направо, к корме. Каюта 16-С. Полулюкс. На случай, если вы собираетесь принять участие в аукционе, – стюард протянул буклет.

– Простите, а нельзя ли доплатить и поменяться на люкс? Или на полулюкс, но палубой выше? – Козельцев взял буклет и сунул в карман.

– Извините, – вежливо улыбнулся стюард. – Ничем не могу помочь. Все каюты заняты.

Козельцев вздохнул, развел руками:

– Видно, судьба. Ничего не поделаешь.

Он спустился на палубу «С», отыскал свою каюту – двухкомнатную, приятную, но менее престижную, нежели такие же каюты палуб «А» и «В».

Лайнер ему понравился. Помимо того, что здесь подбиралась неплохая компания, на судне можно было очень недурно провести время.

Владимир Андреевич открыл чемодан и принялся распаковывать вещи, когда в дверь постучали.

– Войдите!

В каюту заглянул подтянутый молодой человек в штатском костюме.

– Добрый вечер, – поздоровался он.

– Добрый, – кивнул Владимир Андреевич. – Чему обязан?

– У вас должен быть кейс для меня, – сообщил молодой человек.

– Кейс? Не понимаю, о чем вы.

Парень в штатском улыбнулся.

– Не беспокойтесь. Моя вахта начинается в полночь, поэтому я в штатском. Кейс вам должен был передать некий Слава. Прозвище – Паня. В кейсе пара предметов антиквариата.

Козельцев кивнул, положил чемоданчик на кровать.

– Пожалуйста. Только тут всего один предмет антиквариата. Второй можно отнести лишь к «новоделам».

– Я знаю, – кивнул молодой человек. – Но об этом необязательно говорить вслух. – Он забрал чемоданчик, улыбнулся еще раз. – Желаю приятного путешествия.

– Спасибо. Да, когда устроители намереваются провести аукцион?

– Завтра вечером.

– Хорошо. Благодарю.

Молодой человек кивнул и вышел из каюты. Если бы Козельцев мог проследить его дальнейший путь, он очень удивился бы. Офицер поднялся на верхнюю палубу, прошел на корму, открыл кейс. Подождав, пока луч прожектора, обшаривающего ночной порт, уйдет в сторону, он бросил яйцо и икону в воду. Отменная копия Фаберже стоила дорого. Икона-«новодел» куда дешевле. Но деньги сейчас не играли роли.

После этого молодой человек спустился в люкс, расположенный прямо над каютой Козельцева. Здесь он застал Пепла и Женю.

– Пожалуйста, – сказал молодой человек, протягивая старичку пустой кейс. – Если вам что-то понадобится, я в каюте 8-Р.

– Второй класс? – удивился Пепел.

– Так безопаснее, – ответил спокойно молодой человек. – Не волнуйтесь, мы присматриваем за вами.

– Вы нашли Петра Савинкова? – спросил афезко Женя.

– Да. – Молодой человек серьезно взглянул на девушку. – Он не попадет на аукцион.

Женя поджала губы.

– Я бы сбросила этого ублюдка за борт.

– Нельзя, к сожалению, – возразил молодой человек. – Во-первых, возникнет слишком много вопросов. Во-вторых, он нам еще понадобится. «Даная» до сих пор у него.

– Я знаю, – с огромным сожалением ответила Женя.

– Я сам займусь им, – сказал вдруг Пепел. – Главное, покажите мне этого человека.

Говоря это, он ловко вспорол второе дно кейса и извлек оттуда копии голландцев. Те самые, что отдал Владимир Андреевич Пане.

* * *

Смольный подъехал к известному зданию на Пушкинской улице к половине восьмого вечера. Он не был мастером плести интриги. Если уж надо вывести человека из игры, то лучше всего укатать ему в лоб. Да так, чтобы не встал.

Сейчас он подобным образом и поступил. Подойдя на вахту, он назвал фамилию, имя и должность Паши.

– Скажите, – заявил Смольный, – что к нему пришел посыльный от Владимира Андреевича Козельцева. Я его за воротами подожду.

Единственное, о чем жалел Смольный, так это о том, что остался без «колес». Отсутствие машины лишало его свободы передвижения.

Паша объявился через несколько минут. Как будто только и ждал звонка. Огляделся, направился к Смольному.

– Это вы меня спрашивали?

– Я, – подтвердил Смольный.

– Что случилось?

– Я от Владимира Андреевича.

– Это я понял. Что дальше?

– Ты – Паша?

– Ну, допустим.

– У меня к тебе дело. Владимир Андреевич поручил мне убить тебя.

– Как? – Паша усмехнулся нервно. – Это что, шутка такая?

– Нет, – покачал головой Смольный. – Это не шутка. Откуда бы я взял твои данные? Мне дал их Козельцев.

Паша оглянулся в сторону вахты. Милиционер рядом, в двух шагах. Если что, примчится немедленно.

– Да успокойся, я не собираюсь тебя убивать. Что я, псих, что ли?

– Володя, сволочь! – белея от злости, прошептал Паша. – Гад, тварь паскудная.

Смольный наклонился к Паше.

– В общем, предлагаю сделать так. Мы с тобой сейчас сядем в машину, отъедем в какой-нибудь двор. Оттуда я позвоню Козельцеву. Ты что-нибудь вякнешь в трубку, а потом пальнешь в воздух. Ты сохранишь жизнь, я получу то, что нужно мне. Но ты дашь мне пару дней форы. Козельцев вернется в Москву через неделю. Здесь ты его и цепляй. Идет?

– А откуда мне знать, что ты меня в этом дворике не… того?

– А на фиг мне жмура такого авторитетного на себя вешать? – Смольный усмехнулся. – Меня же по всей стране искать будут, найдут и ж…у на фашистский знак порвут.

– Это верно, – кивнул Паша.

– К тому же ты возьмешь с собой ствол. Я палить не стану. Очень мне надо гильзы свои оставлять.

– Ладно, – согласился Паша. – Жди меня здесь. Я сейчас.

* * *

Дима, Настя и Катя вышли из первой проходной «Мосфильма». День выдался суетливым. Подбирали костюмы. Потом приехал Северьян Януарьевич и притащил с собой оператора. Тот был изрядно навеселе.

– Дмитрий Вячеславович? – изумился он. – Вы живы? А я как раз за упокой души…

Расспросы Дима пресекал на корню. Посуетились, конечно, маленько, побегали. Миша по случаю столь радостного события смотался в бутафорский цех и притащил оттуда нечто экзотическое, Древнеримское. Смесь трона и скамьи. Лежать на нем было жутко неудобно. Сидеть тоже.

Потом бегали, в проявочную выяснять насчет проб. Потом просматривали эти самые пробы в кинозале. Без звука, правда, звук наложить еще не успели. Дима порадовался. Честно, без дураков. Настя в кадре смотрелась очень естественно.

– Я тебе говорил, что девчонка хорошая, – пьяно бормотал оператор. – И, главное, без гонора этого сволочного. Хорошая девчонка, я сразу сказал. Еще в школе. Мишка меня слушать не хотел, дурак. Молодой. Я двадцать лет уже кино снимаю, а он только пришел. Сам еще ребенок. Тоже характер тот еще. Сволочной, прямо скажу, у нашего Миши характер.

Оператор стенал бы еще долго, но Дима отправил его спать. Оператор пообещал выпить за долгую Димину жизнь, а с утра явиться на площадку трезвым как стеклышко.

Только в пять вечера Дима, Настя и Катя вышли за проходную.

– Девушки, – Дима поправил наброшенный на плечи пиджак, – а не поужинать ли нам?

– Не получится. – Катя вздохнула. – Я не одета.

– А я вас в «Метрополь» и не зову, – улыбнулся Дима. – Мне нынче это не по карману. Я вас приглашаю в «Макдоналдс». Кроме того, – он подмигнул Кате, – мне было бы очень любопытно посмотреть на тебя с майонезом на подбородке. Забавно должно выглядеть. Такая строгая – и майонез на подбородке.

Катя улыбнулась.

– Ну не знаю. Плохо представляю себе это. Майонез…

Настена принялась подпрыгивать на месте, выражая готовность немедленно ринуться хоть на край света, лишь бы в «Макдоналдс».

– Ма-ам, ну пошли в «Макдоналдс», а? – Она захлопала в ладоши. – Там в «хэппи миле» из «Винни-Пуха» игрушки. Я давно хотела.

– Ладно, – кивнула Катя.

Они доехали до Пушкинской, зашли в «Макдоналдс». Катя и Настя заняли столик, затем Катя вернулась к Диме.

– Слушай, – сказала она, – у меня с деньгами швах. Правда. Ей-богу, стыдно признаваться, но…

– Кать, – Дима картинно нахмурился, – ну перестань. Уж за котлету-то с булкой я могу заплатить.

Он взял пару биг-маков, пару картошек, «хэппи мил» для Насти и лимонад.

В «хэппи миле» попался желтый в красной маечке Винни-Пух, что привело Настю в восторг.

– Дядя Дима, – спросила Настена, когда они, сытые и умиротворенные, вышли из ресторанчика на улицу, – а почему вы не живете в Москве? Все богатые люди живут в Москве.

– С чего ты взяла? – удивился Дима.

– Все так говорят. Дядя Антон так говорил. Еще директриса наша. Сказала: «Перебрался в Москву, сразу человеком себя почувствовал».

– Это ваша директор так сказала? – улыбнулся Дима.

– Ага, – кивнула Настя серьезно.

– Так, Насть, сейчас я тебе открою большой секрет. Между нами, взрослыми людьми. Маме говорить не будем, ладно?

Настя кивнула очень серьезно. Дима опустился на корточки.

– Взрослые далеко не всегда говорят правильные вещи. Они ошибаются ничуть не реже детей. Ага? – Настя кивнула. – Вот так… – Дима поднялся. – Скажу тебе еще одну вещь, и тоже по секрету: у меня есть квартира в Москве. Только я в ней не живу. Мне не очень нравится Москва.

Дима вдруг вспомнил, что дома остался Степан. С голода, конечно, брат не помрет, продукты в холодильнике имеются. Но вот как бы не учудил чего.

– Кстати, если хотите, могу пригласить вас в гости. Чай попить там можно. Заодно брата проведаем.

– А у вас есть брат?

– Да, старший, – ответил Дима, доставая из кармана телефон. – Он как раз сейчас на этой квартире думал ремонтом заняться. Вот и живет. Так как насчет гостей?

Катя посмотрела на Настю. Она бы с большим удовольствием поехала домой, но… Неловко.

– Ма-ам, – привычно сказала Настя, – поехали, а? Квартиру посмотрим…

– Ну, поехали, – согласилась со вздохом Катя.

Дима подал Насте ладошку.

– Спасибо. Если бы не ты, мама никогда бы не согласилась.

Он вышел на кромку тротуара, поднял руку.

* * *

Смольный позвонил в половине девятого вечера, за полчаса до отплытия.

– Вова? – услышал Владимир Андреевич голос в трубке. – Слушай внимательно.

– Володя, тварь бешеная! – услышал Козельцев в трубке голос Паши. – Я тебя с того света достану.

– Ты слышал, Вова? – вновь возник голос Смольного. – Тот «клиент»?

– Да, тот, – ответил Козельцев.

– Ага. Тогда слушай дальше. – В трубке глухо хлопнул выстрел. Затем еще один. – Сука, – пробормотал Смольный. – Весь костюм кровью испачкал, падло. Ну что, Вова, – после короткой паузы сказал он, – твоя очередь. Адрес огольца давай.

– Фрунзенская набережная… – Козельцев назвал номер дома и квартиры.

– Ага, понял. Ладно. Спасибо, Вова. Квиты теперь.

– Смольный, только учти. К моему возвращению твоего духу в моей квартире быть не должно.

– Да знаю, – ответил тот. – Помню. Ну, давай, братан. Счастливого путешествия.

– И тебе, Смольный.

Владимир Андреевич опустил трубку, перевел дух. Вот и все. Осталась всего одна мелочь, и эта история уйдет в прошлое. Владимир Андреевич набрал номер.

– Алло, да? – услышал он знакомый тяжелый голос.

– Вячеслав Аркадьевич?

– Да. Кто это?

– Это Козельцев.

– А… – В голосе Мало-старшего прозвучало такое презрение, словно он наступил на крысу. – Что вам нужно?

– Вячеслав Аркадьевич, мне только что звонил Смольный.

– Где он? – Голос Вячеслава Аркадьевича вспыхнул словно огонь.

– Он как раз сейчас собирается к вам домой. В смысле к Диме. На Фрунзенскую набережную.

– Откуда у него адрес?

– Я дал, – замирая от собственной наглости, признался Козельцев.

– Ты?

– Да. Поймите правильно, только так я мог гарантировать его местоположение.

– Верно, – согласился Мало-старший. – Ладно. Спасибо, что предупредил.

– Не за что. Теперь, надеюсь, мы покончили со взаимными претензиями?

– Покончили, – буркнул Мало-старший. – Живите спокойно. Все.

Владимир Андреевич закрыл телефон, подошел к бару, оглядел содержимое. Вполне приличный набор. Он взял бутылочку «Джека Дэниэлса», откупорил ее, поднял вверх.

– Прощай, Смольный. Ты злой и глупый, но я к тебе даже привык. Хотя скучать не буду.

Он опустошил бутылочку прямо из горлышка. Задохнулся, почувствовал, как по щекам текут слезы.

– Все, – сказал Владимир Андреевич. – Все, все, все. Все уже закончилось.

* * *

Дом, красивый, как океанский лайнер, был виден издалека.

– Вон в том доме у меня квартира, – сказал Дима Насте.

– Ух ты! – восхищенно прошептала девочка, завороженно глядя в окно. – Здоровско! А на каком этаже?

– На девятнадцатом.

Машина остановилась у ворот комплекса.

– Хорошие квартиры? – спросил водитель.

– Отличные, – признался Дима. – Только очень дорогие.

Он расплатился, выбрался на улицу первым, открыл дверцу Кате и Насте.

– Пошли проведаем моего братца. – Дима достал из кармана телефон, набрал номер. – Степан? Я внизу. Сейчас поднимусь. Учти, я не один. – Он состроил трагичную физиономию. – Я понимаю. А чего ты такой запыхавшийся-то? Случилось что-нибудь? Все нормально? Хорошо.

Они вошли в подъезд. Дима назвал охраннику этаж и номер квартиры.

– Я же здесь не живу, – объяснил он в лифте. – Остальных-то, наверное, уже в лицо помнят. А я – изгой.

– Что такое «изгой»? – тут же спросила Настя.

– Человек, чужой для всего мира.

– Вы – чужой для всего мира? – недоуменно поинтересовалась девочка.

– Насть, смотря для какого. Для этого – чужой.

Мелодично пропел колокольчик, открылись створки лифта.

– Прошу. – Дима указал на дверь нужной квартиры.

Он нажал кнопку звонка. За дверью послышались далекие шаги. Щелкнул замок. Створка пошла в сторону, и Дима увидел бледное лицо Степана.

– Привет, – сипло сказал брат и… подмигнул.

– Привет, – Дима смотрел на него. – Что случилось, Степан?

– Беги, Димка! – вдруг взвизгнул Степан.

Настена еще не успела ничего сообразить, а Катя уже подхватила ее на руки. Сказывалась ментовская закваска. За дверью хлопнул выстрел. Степан дернулся, но все еще продолжал удерживать створку, закрывая проход тому, кто находился в квартире.

Катя плохо знала дом. Дима лучше. Он четко понимал, что по лестнице им не уйти. Слишком широкие пролеты. Сверху стрелять удобно, прямо как в тире. Он и не собирался уходить. В квартире ведь оставался Степан. Дима хотел только одного: спасти Катю и Настю.

Он нажал кнопку вызова лифта. За спиной что-то загрохотало, распахнулась дверь. Трель звонка и стук роликов катящейся створки слились со вторым выстрелом. Лифт открывался жутко медленно.

Дима здоровой рукой обнял Катю, закрывая ее своей спиной. Так и принял две первые пули. В спину. Пронзило огнем легкие. Диму толкнуло вперед, но он устоял. Он просто не мог упасть до тех пор, пока женщины не окажутся в безопасности. Наконец створка дошла до конца, дрогнула, мягко ткнувшись в стопор. Дима толкнул Катю и Настю в кабину, крикнул:

– Уезжай!

Обернулся. Увидел Смольного, стоящего в дверном проеме, и Степана, лежащего на площадке. А еще увидел лужу крови, быстро расплывавшуюся по красивому плиточному полу. Зрелище было завораживающее. Катя попыталась втянуть Диму за собой, но пиджак сполз с его плеч, оставшись в ее пальцах.

Дима шагнул навстречу Смольному. И получил еще одну пулю в грудь. Его отбросило назад. Дима ухватился за стену, оставив на крашеной поверхности смазанный кровавый след. Выпрямился, сделал еще шаг и услышал, как, замедляя твердый часовой ход, бьется сердце.

Смольный выстрелил снова. Но промахнулся. Пуля, выбив из стены кусок бетона, ушла в потолок. Створка лифта захлопнулась. Дима пошел вперед. Еще одна пуля взвизгнула возле самой щеки. Смольный попятился. Еще выстрел. На этот раз точно. Дима словно споткнулся. Ему будто бросили на плечи мешок с песком. Он опустился на колено. Смольный нажал на курок, но вместо выстрела услышал сухой щелчок. Затвор застыл в открытом положении. Уже опрокидываясь на пол, Дима увидел бегущих по лестнице людей. Их было много. Очень много. А потом он услышал выстрел. Это было его последнее восприятие мира. Холодная, отблескивающая бриллиантовыми искрами пустота засосала его как болото. Он перевернулся на спину и закрыл глаза.

* * *

У подъезда собралась толпа. Отплясывали на краснокирпичной стене синие протуберанцы маячков. «Скорая» забирала тела. Катя, стоя в стороне, курила. Она видела, как вынесли накрытое простыней тело Смольного, закинули в труповозку. Потом вынесли Диму. Белого, тонкого, какого-то жутко вытянувшегося. Как ветка ольхи, покрытая наледью. Наверное, она должна была подойти к носилкам, может быть, сказать что-то, попросить, чтобы ее взяли в больницу. Но Катя не могла. Она просто стояла и курила. Настена спала на заднем сиденье «БМВ» Вячеслава Аркадьевича.

Третьим из подъезда вынесли Степана. Он был в сознании, но лежал с закрытыми глазами, стонал страшно, от живота.

– Морфин ему сделали? – кричал кто-то. – Морфин ему вколите. Кто делал? Кто? Сделай еще один!

Тут же крутились опера из местного отделения. Уважительно крутились. Кате очень помогло ее удостоверение. К «своим» всегда относятся с доверием. С нее сняли показания. Да, она пришла вместе с Дмитрием Вячеславовичем Мало. Да, тот человек, Смольный, начал стрелять первым. Нет, она не знает, как он попал в квартиру. Нет, оружия у Дмитрия Вячеславовича не было. Нет, он не бандит и к криминальному миру никакого отношения не имеет. Он – кинопродюсер. Нет, она не знает, за что гражданин Смолянов мог стрелять в Дмитрия Вячеславовича. Куча никчемных вопросов.

Катя отвернулась. Спиной к дому, лицом к набережной. Воя сиреной, отваливали «скорые». И только машина, увозящая тело Смольного, уехала тихо. Сзади подошел Вячеслав Аркадьевич. Постоял за спиной, спросил:

– Екатерина Михайловна, сигаретой не угостите?

Катя молча достала из куртки пачку, протянула. Мало-старший выудил сигарету, прикурил, закашлялся.

– Давно не курил, – сказал он, глядя на мерцающую в свете фонарей гладь Москвы-реки. – Дима про вас рассказывал.

– Дима говорил, что я работаю в милиции? – жестко спросила Катя.

– Говорил, – кивнул Мало-старший.

– Вас это не смутило?

– А почему меня это должно было смутить? У Димы своя жизнь.

– Не совсем, как видите, – сказала жестко Катя.

– Да. Иногда такое случается, – вздохнул Вячеслав Аркадьевич. Он выглядел подавленным. – Пойдемте, я отвезу вас домой.

– Я хочу поехать в больницу.

– Не стоит, – покачал головой Вячеслав Аркадьевич. – Вас все равно не пустят. В реанимацию не пускают, пока состояние не стабилизируется. Я буду держать вас в курсе дела. Как только врачи разрешат навестить Диму, я сразу скажу, даю слово. Он будет рад, если вы приедете.

Вячеслав Аркадьевич говорил так, словно был стопроцентно уверен в том, что оба его сына выживут. Но Катя-то слышала, как один фельдшер сказал другому, кивнув на Диму: «Этот стопроцентно не жилец».

Катя глубоко затянулась.

– Это сделали те же люди?

Мало-старший кивнул.

– Екатерина Михайловна, вам не стоит вмешиваться. Я сам с ними разберусь.

– Нет, – жестко ответила Катя. – Дима бы этого не одобрил. Полагаю, ему не составило бы труда самому разобраться со Смольным. Да и с Козельцевым, наверное, тоже. Но он этого не сделал. Как вы думаете, почему?

Вячеслав Аркадьевич задумался, наконец кивнул:

– Возможно, вы правы. Но теперь это стало моим семейным делом.

– Это стало и моим делом, – ответила Катя и посмотрела Мало-старшему в глаза. – Ваш сын за вас получил четыре пули. А мне и моей дочери он спас жизнь. Если бы не Дима, эти четыре пули достались бы нам.

– Вы уверены в том, что хотите это сделать? – спросил Вячеслав Аркадьевич.

– Уверена.

– Вам скорее всего придется уйти из органов. Покровители Козельцева постараются лишить вас любой возможности наступить им на хвост.

– Я не собираюсь наступать на хвост им. Я хочу достать Козельцева, – упрямо ответила Катя. – И я это сделаю, чего бы мне этого ни стоило.

– Хорошо. – Мало-старший бросил окурок на асфальт, раздавил носком туфли. – Дима вам доверял. Не вижу причин, почему бы и мне не доверять вам. В городе говорят, что вы «честный мент». – Он выдержал паузу. – Мне удалось кое-что выяснить о Козельцеве. Я не собирался вмешиваться в это дело, но Дима решил по-другому.

– Что именно вам удалось узнать?

– Две вещи. Во-первых, Козельцев собирается продать за бугор три миниатюры голландских мастеров пятнадцатого века. Второе – по заказу Козельцева из городского музея Энска совершено похищение картины. «Спящей Данаи» Рембрандта.

– Вы можете это доказать?

– Нет, конечно. Я просто доверяю своим источникам информации. Как вы доверяете своим, – ответил Малостарший. – «Даная» была похищена вчера ночью. Голландцев он собирается взять на аукционе. Сложность ситуации заключается в том, что мне неизвестно, когда и как Козельцев планирует продать голландцев. Можно еще сигарету?

– Пожалуйста.

Катя протянула пачку. Заодно закурила сама.

– Если взять его раньше, он от всего открестится, – продолжал Вячеслав Аркадьевич, глубоко затягиваясь. – И заодно даст знать людям, похитившим «Данаю», чтобы те залегли на дно. Чтобы доказать причастность Козельцева, нужно позволить ему отдать голландцев. Потом его можно будет арестовать. Похитители Рембрандта не будут знать, что произошло, и, возможно, раскроют себя. Но… голландцев мы скорее всего потеряем. Как видите, выбор невелик. Либо вы арестуете Козельцева, примирившись с потерей голландцев, либо оставьте это дело мне. Я разберусь с этим человеком своими методами.

Катя думала недолго.

– Если эти картины не вывезет Козельцев, их вывезет кто-нибудь другой. Я согласна. Только… Мне еще никогда не приходилось «работать» с людьми подобного ранга. Нужно сообразить, что тут можно сделать.

– Ну, прижать его не так уж сложно, – заметил Малостарший. – Конечно, вам придется посмотреть, как это оформляется с точки зрения закона, но примерный порядок действий должен быть таков… – Он в двух словах объяснил Кате, что она должна делать. – Как видите, ничего сложного.

– Вы что, заранее все продумали? – спросила Катя, нахмурившись.

– Честно говоря, я думал над тем, как прищемить этой сволочи хвост, – сказал Мало-старший, бросая второй окурок рядом с первым. – Но подобная процедура одинакова в отношении как преступника, так и финансового магната. Вы просто никогда не сталкивались с нарушениями в финансовой области.